Форум » Литература » Что читаем??? 3 » Ответить
Что читаем??? 3
Florimon: А что вы читаете кроме Анжелики? Какими еще авторами увлекаетесь? Предыдущая тема в архиве: Что читаем??? архив » тема закрыта Что читаем??? 2. архив » тема закрыта
Mar Zysh: Ryana конечно) Сэй Сёнагон прославилась своей книгой «Записки у изголовья», которая представляет собой собрание списков, слухов, стихов, эссе и рассказов обо всём, что интересовало двор. Предполагают, что она начала свои записки ещё при дворе, а закончила после смерти императрицы. Книга состоит из 320 отдельных разделов, которые расположены не в хронологическом порядке. Самая ранняя рукопись датируется 1000 годом, поэтому нет возможности понять, насколько план соответствует замыслу автора. «Записки у изголовья» считают, «возможно, самым близким приближением к высокой комедии в японской литературе», самым подробным источником фактического материала о подробностях быта той эпохи, вдобавок, произведением литературной красоты, полным юмора и тонких впечатлений от мира[3] Эти личные заметки, охватывающие 10 лет жизни при дворе, свидетельствуют о своём авторе как о сложной, умной, хорошо информированной женщине, которая была нетерпеливой, остро наблюдательной к деталям, пылкой и остроумной, соревновательной, чувствительной к красоте мира – но при этом как о снобе, нетерпимой и жестокой к людям, которых она считает ниже себя как в социальном, так и в интеллектуальном плане
Ryana: Mar Zysh Спасибо, я, конечно имела ввиду ваш рассказ о книге. Ну ладно, удовлетворимся рецензией издательства. Как я поняла это что-то вроде мемуаров дамы, жившей 1000 лет назад при императрице Японии.
Mar Zysh: Да все правильно. Она записывала буквально каждый свой шаг. есть очень интересные, заметки, коих очень много, например: Странная вещь — сердце, как легко его взволновать! Музыку хорошо слушать ночью. Когда не видны лица людей. То, к чему постепенно теряешь рвение Каждодневные труды во время поста. Приготовление к тому, что еще не скоро наступит. Долгое уединение в храме. То, над чем посмеиваются Обвалившаяся ограда. Человек, который прослыл большим добряком. То, что дорого как воспоминание Засохшие листья мальвы Игрушечная утварь для кукол. Вдруг заметишь между страницами книги когда-то заложенные туда лоскутки сиреневого или пурпурного шелка. В тоскливый день, когда льют дожди, неожиданно найдешь старое письмо от того, кто когда-то был тебе дорог. Веер «Летучая мышь» — память о прошлом лете. и так же более полные описания придворной жизни
Ryana: Mar Zysh пишет: и так же более полные описания придворной жизни Получается что-то вроде Максим Ларошфуко вместе с мемуарами. Интересно. А вы когда читали что-то знали о времени, в котором жила эта писательница, так сказать исторические обстоятельства?
Mar Zysh: СЛегка...вообще там упор делается на ....творческую что-ли сторону....По крайней мере изобилие фамилий и проч. не наблюдается...Внимание акцентируется просто на жизни и окружающих вещах. Объяснить трудновато, если будете читать, сами всё поймете..
Ryana: Mar Zysh пишет: .По крайней мере изобилие фамилий и проч. не наблюдается...Внимание акцентируется просто на жизни и окружающих вещах. Я не сколько о фамилиях, больше об образах. Ну как себе в воображении представлять само общество. Это как если вы читаете современный роман или исторический, в вашем же воображении совсем разные представления формируются. Я совершенный профан в японской истории и культуре, потому мне и стало интересным, потребовались ли вам какие-то знания для лучшего понимания книги.
Mar Zysh: Ryana потребовались ли вам какие-то знания для лучшего понимания книги. Особых нет... Знаете как выглядит кимоно и проч. тогда всё будет отлично =)
toulouse: Mar Zysh я заглянула в книжку в Инете: первое впечатление - сплошная поэзия. Это впечатление не обманчивое?
Mar Zysh: toulouse Да нет, что вы никакая не сплошная) просто при дворе слали письма друг другу, как собственно и в Европе, но письма не простые, а в виде танку[pre2](японское стихотворение)[/pre2] в которых были завуалированы мысли; и поэтому наверное и показалось что много поэзии.
toulouse: Mar Zysh там не просто танку писали, а неприлично было не писать, причем быстро. Пришел слуга с посланием от возлюбленного - тут же садись и пиши, ответ с этим же слугой надо отправить. Такой уж порядочек.
Mar Zysh: Ну да, так и было, согласна что это в порядке вещей...
Князь%: Размещаю свою заметку о сборнике Ж.М.-Г. Леклезио "Небесные жители". Первая публикация здесь - http://www.proza.ru/2009/08/09/682. Мне думается, что Нобелевская премия по литературе имеет в своей основе несколько иной принцип соревновательности, чем премии, которые вручаются по итогам прочтения жюри книг, написанных в отчетном году, и которые, по сути, получает не столько писатель, сколько книга. Нобелевская обычно вручается, на мой взгляд, писателю, а не книге и не совокупности книг. Конечно, и в истории Нобелевской премии бывали случаи, когда она присуждалась за определенную книгу, о чем даже указывалось в формулировке о награждении. В частности, помнится мне, что Теодор Моммзен в 1902 году получил Нобелевскую за конкретный труд – «Историю Рима». Однако гораздо чаще эту премию получают за совокупность своих заслуг перед литературой. Я полагаю, что такой принцип несколько более разумен, чем принцип премий, которые вручаются за конкретные книги. Впрочем, на восприятие произведения читателем факт обладания автором Нобелевской премией влиять, на мой взгляд, не должен. Любая премия это всего лишь отражение мнения небольшого числа людей, выдвинувших номинанта, и жюри, которое решило премию присудить именно этому автору. Присуждение Нобелевской премии это, вне всякого сомнения, факт биографии данного лауреата, но, полагаю, факты биографии автора не должны играть никакой роли для восприятия произведения читателем. При этом сам я люблю почитывать биографии авторов, многие произведения которых мне нравятся, – И. Бунина, Н. Гумилева, А. Солженицына – однако лишь из-за того, что их судьбы были занимательны и поучительны, а не потому, что это авторы понравившихся мне книг и я имею скверное пристрастие к пошлому выискиванию параллелей между жизнью автора и его произведениями. Думаю, такие параллели не будут пошлыми лишь в случаях, когда они возникают непроизвольно и не высказываются либо когда они высказываются в речи или тексте, которые отражают сиюминутное впечатление читателя/зрителя/слушателя. Большинство прочитанных мною книг, написанных на иностранных языках, я читал в переводах. Большинство книг, написанных нобелевскими лауреатами, написаны на иностранных языках. Из этих двух суждений следует нехитрый вывод о том, что большинство книг нобелевских лауреатов, которые я читал, были мной прочитаны в переводах. Перевод понятие непростое. Даже такой перевод, который большинство переводчиков-специалистов в данной области назовет хорошим, вряд ли будет полностью отражать написанное автором на языке оригинала. Некоторые же весьма распространенные переводы грешат странными неточностями. Например, К. Чуковский, переводя сказку О. Уайльда «Счастливый Принц», отчего-то изрядно перепутал авторское обозначение половой принадлежности героев. Автор недвусмысленно указал, что Ласточка мужского пола, а Тростник – женского. Переводчик зачем-то все перепутал: Ласточка у него превратился в птицу женского пола, а Тростник стала мужчиной. Впрочем, не повезло не только этой сказке Уайльда. В переводе сказки «Соловей и Роза» М Благовещенской Соловей отчего-то оказывается мужского пола, хотя автор определенно пишет о Соловье как о птице пола противоположного. Подобные примеры я не могу назвать иначе как хулиганством. Очевидно, что помимо такого дурачества, которое нам продемонстрировали госпожа Чуковская и господин Благовещенский, в переводах разных переводчиков встречается еще большое количество преднамеренных и непреднамеренных ошибок. Как бы там ни было, читать большинство произведений, написанных на иностранных языках, мне приходится переводе, в связи с чем данные переводы я, по общему правилу, воспринимаю как оригинал. Сборник «Небесные жители» с рассказами Жана-Мари Гюстава Леклезио, ставшего лауреатом Нобелевской премии по литературе в 2008 году, я тоже читал в переводе. Составлял сборник, насколько я понимаю, не Леклезио. Новеллы, входящие в эту книжку, написаны с интервалом в два года, при этом нигде вроде бы не указывается, что автор выпускал их таким вот сборником. В этой связи я не стал сопоставлять их, воспринимать как одно целое или сравнивать, а просто воспринял каждую по отдельности. Рассказ «Небесные жители» я прочитал как повествование о цветовой картине мира, сложившейся в сознании слепой девочки. Каждый день она приходит в одно и то же пустынное место, садится под прямым углом к земле – я так и не понял, что это значит - греется на солнце и воспринимает окружающий мир доступными для нее способами. Главным вопросом Крошки-Крестика – так зовут девочку – является вопрос про цвет неба (Ж.-М. Г. Леклезио «Небесные жители, М., Самокат, 2006, стр. 16). Она, конечно, знает, что цвет неба синий, но вопрос о том, какая синева из себя, не дает ей покоя. Поскольку девочка, очевидно, принадлежит к североамериканским индейцам хопи, ее вопрос вполне разумно рассматривать как главный вопрос мироздания в рамках религиозных представлений ее народа, ибо в его пантеоне важное место занимает Сакуасохо, бог Синей звезды. Изо дня в день размышляя о синем цвете, Крошка-Крестик постигает недоступную ей с точки зрения обычного восприятия цветовую гамму и взаимоотношения иных цветов с синим. Синими оказываются море (указ. издание, стр. 15) и небо (стр.19, 33); черными – скалы (стр. 23), горы (стр. 24), кожа девочки (стр. 14) и ее волосы (стр. 17), тогда как лицо – бронзовым (стр. 26); желтыми – подсолнухи (стр. 17) и поля (стр. 23); лиловым – цветок кактуса-питайи (стр. 17); алым – мексиканский мак (стр. 17); красными – горы (стр. 24), окотильо (стр. 17), шалфей (стр. 17) и песок (стр. 18; пурпурным – чертополох (стр. 17); серыми – песок (стр. 18) и камни (стр. 23). Особенно интересно отношение Крошки-Крестика к белому цвету. «Соль жжет губы, кости мертвы, зубы точно камни во рту. Все это потому, что белизна – цвет пустоты, ведь после белого ничего больше нет, ничего.» (стр. 14). Думаю, вопрос о том, чист белый цвет или пуст, будет подревнее вопросов о том, есть ли у женщины душа, что было раньше яйцо или курица – и кто поет лучше – Фредди Меркьюри или Пол Роджерс. Думаю, ответ на вопрос о белом цвете зависит от угла зрения. Белый может быть чистым и потому пустым, равно как и наоборот; однако белый может быть очищенным и оттого не пустым. Пустота и чистота могут совпадать в одном предмете, но это не тождественные качества, на мой взгляд. Лорд Генри Уоттон со мной бы поспорил, конечно, хи-хи. А еще белый – цвет самого прекрасного цветка на свете (стр. 17). Вероятно, синий цвет далеко не пуст. «Синева – она как камни в очаге, такая горячая, что лицу больно» (стр. 25). Из глубины синевы брызжет злой свет (стр. 30), а когда бог Синей звезды начнет свой танец, «мужчины, женщины и дети начнут умирать на земле» (стр. 32). Из-за примитивных религиозных представлений хопи Крошка-Крестик вполне допускает, что бог может быть злым, что, конечно, довольно забавно. Из-за своей слепоты девочка практически не общается с себе подобными, благодаря чему вокруг нее складывается мир весьма отличный от того, где живут другие люди. В тексте хорошо показана своеобычность этого мира: «она знает, что облака боятся рассыпаться и растаять, поэтому даже дышать старается пореже и выдыхает коротко, как собака, которая долго бежала.» (стр. 13); «Здешние люди не умеют разговаривать с облаками. Слишком много от них шума, слишком много суеты, потому-то облака и живут высоко в небе.» (стр. 15); «Он как ястреб, - говорит она, - Когда в небе появляется ястреб, я чувствую его тень, холодную-прехолодную…» (стр. 28). Рассказ «Лаллаби» посвящен преодолению подростковых страхов и отчуждению от общества. Тоскующая по своему отцу школьница Лаллаби одним октябрьским утром решает не идти больше в лицей. Несколько дней подряд она проводит на берегу моря, чувствуя свое единение с природой. В эти дни «ничего не было на свете – только белые скалы, вода, ветер, солнце. Как на корабле далеко в открытом море, там, где живут тунцы и дельфины.» (стр. 84). «Хорошо было так сидеть и слышать только плеск воды да свист ветра между белыми колоннами. Небу и морю за их высокими прямыми стволами не было конца и края. Казалось, будто ты и не на земле, до того ничто здесь не держало. Девочка дышала медленно-медленно, выпрямив спину и прижавшись затылком к теплой колонне, и с каждым вздохом она словно улетала все выше в чистое небо над синим морем. Тонкая ниточка горизонта выгибалась дугой, свет падал прямыми лучами, и это был совсем другой мир – мир, как будто существующий между гранями призмы.» (стр. 94). Язык рассказа образен, но строг; красив, но прост. Автор не разбрасывается разрывающими текст многоточиями, ненужными вопросительными знаками, математическими в художественном тексте скобками и прочим барахлом – всего этого в рассказе практически нет. Без этой гадости замечательно передается ощущение головокружения: «Добравшись до самого верха, Лаллаби оглянулась на море и тут же зажмурилась, чтобы не закружилась голова. Внизу, насколько хватало глаз, было только море. Бескрайнее синее море заполнило все пространство до горизонта, вдруг ставшего огромным. Оно было похоже на бесконечную кровлю, колоссальный купол из темного металла, по которому непрестанно проходила рябь волн.» (стр. 107). При описании погони за девочкой страшного человека автор ни разу не использует многоточие; восклицательный знак проскальзывает у него один раз, вопросительные – два, да и то эти последние передают не экшн ситуации, а размышления девочки. Этот восклицательный знак, на мой взгляд, лишний, но в силу того, что автор не расшвыривает в тексте рассказа такие знаки направо и налево, он воспринимается как сигнал о том, что происходит, действительно, нечто взрывающее мерное и спокойное в своей выразительности описание происходящего с Лаллаби. Убежав от незнакомца, девочка бросилась в воду и «поплыла размашистым кролем прочь, пока вдали не показалась бледная линия городских домов, едва различимых в жарком мареве» (стр.111), - она должна вернуться в общество, как бы ни было то автоматизировано и полно стереотипов – это видно по описанию спешащих укрыться от ветра за стенами домов людей (стр. 114) и уловкам директрисы, пытающейся обвинить Лаллаби в том, что та, разумеется, прогуливала школу из-за парня, тогда как парня у девочки нет (стр. 120). Сама директриса показана похожей на манекен (стр. 119). Девочка находит в себе силы перебороть отчуждение и открывает директрисе правду, рассказывая, где была и чем в действительности занималась все это время. Директриса не верит ей кричит на нее и угрожает, отчего сердце девочки бьется так же часто, как оно билось в понравившемся ей пустом греческом доме, когда она увидела мерзкие похабные надписи на его стенах (стр. 121). И все же Лаллаби оказывается победителем этого противостояния. Она выходит из кабинета директрисы и идет к своему любимому учителю физики, и кончается рассказ его фразой: «Вы можете спросить меня обо всем, о чем захотите, после урока. Я ведь тоже очень люблю море.» (стр. 124). В рассказе «Большая жизнь» две девушки, похожие, как близняшки, покидают швейную мастерскую, где они работают по восемь часов в сутки. Отчего-то такой режим работы ими позиционируется как каторжный, хотя, на мой взгляд, работать по восемь часов в сутки это все одно, что быть в отпуске. Собрав имеющиеся у них деньги, подруги отправляются в Италию, где довольно весело проводят время, не гнушаясь мелкими кражами. Чем все это закончилось, догадайтесь сами. Что Вы там говорите? Не угадали, хи-хи. Впрочем, что бы с ними ни приключалось в пути, язык повествования остается, по общему правилу, строгим и выразительным, причем выразительность эта настоящая – достигаемая не скверной игрой со знаками препинания, а умением автора писать. Это умение дорогого стоит. Виват, «Небесные жители»! %
Балетка: Zemlya Natalya читаю сейчас Марианну Ж. Бециони, я так понимаю, что тебе она больше нравится, чем Катрин. А я вот не могу сказать, какая книга из них и , какая героиня из них мне больше нравится. Они такие разные, и такие интересные. Я сейчас заворожена этой книгой, так же, как еще недавно была завороженна Катрин
Анна: Князь% пишет: факты биографии автора не должны играть никакой роли для восприятия произведения читателем. А исследователем? Как вы думаете? И где грань между читателем и исследователем? Ryana пишет: А вы когда читали что-то знали о времени, в котором жила эта писательница, так сказать исторические обстоятельства? Когда я читала Сэй Сенагон, то практически не имела представления о Японии тысячелетней давности. Да и сейчас не знаю, как звали императора, в правление которого все происходило. Но это совершенно не мешало, тем более что многие ее мысли - общечеловеческие. Мне кажется, что именно художественные произведения порождают интерес к эпохе, и позволяют запечатлеть в сознании ее образ, который потом можно дополнть и уточнить. Князь% пишет: Автор недвусмысленно указал, что Ласточка мужского пола, а Тростник – женского. Переводчик зачем-то все перепутал: Ласточка у него превратился в птицу женского пола, а Тростник стала мужчиной. Впрочем, не повезло не только этой сказке Уайльда. В переводе сказки «Соловей и Роза» М Благовещенской Соловей отчего-то оказывается мужского пола, хотя автор определенно пишет о Соловье как о птице пола противоположного. Подобные примеры я не могу назвать иначе как хулиганством. Очевидно, что помимо такого дурачества, которое нам продемонстрировали госпожа Чуковская и господин Благовещенский, в переводах разных переводчиков встречается еще большое количество преднамеренных и непреднамеренных ошибок. Эге, в случае с ласточкой тут не столько хулиганство, сколько попытка адаптации к языку. Ласточка по-русски ну никак не получается мужского рода Кстати, с такой же проблемой столкнулась переводчица "Острова Накануне". У Эко (и в итальянском языке ) остров женского рода. И стремление героя к острову окрашено этой краской. А в русском такой акцент исчезает. Те же проблемы, вероятно,можно найти и при переводе с русского, например, на английский.
Zemlya Natalya: Балеточка, для меня просто период прочтения "Марианны" был одним из самых светлых в жизни. Это была весна, мне было лет 14, книга была о прекрасной любви... и еще много прекрасных ассоциаций. Может прочитай я тогда "Катрин", мне бы больше она нравилась... Многое все-таки зависит не только от самого произведения, но и от обстановки, в которой мы его открываем Наверняка ты тоже переживала что-то подобное
полная версия страницы