Форум » История и культура » О художественном произведении » Ответить
О художественном произведении
Анна: Художественное произведение как социокультурный феномен является сложную системой, которая включает роль автора и роль читателя/зрителя. Причем зритель неизбежно становится интерпретатором. Давайте поговорим об этих вопросах.
Анна: Katrine пишет: "Добро побеждает зло" и все в этом духе Там они такого навертели, ТАК книгу перекроили, как, наверное, никто Это уже не мушкетеры, а историческое альтернативное фэнтези, правда, без магии И что же такое сделал Дюма, что из его персонажей получился миф или брэнд? Были ли в фольклоре аналогичные персонажи? Может быть, книга совпала с различными сказками о путешествии героев за каким-нибудь артефактом, за молодильными яблочками гесперид или за тем чего на свете вообще не может быть?
Katrine: Анна пишет: И что же такое сделал Дюма, что из его персонажей получился миф или брэнд? Каждому времени нужны свои герои) И, так как Мазарини или короля тяжело назвать таковыми, а других кандидатур просто нет, ими стали бесшабашные и любвеобильные мушкетеры. Герои, так сказать, под стать тогдашним нравам Анна пишет: Может быть, книга совпала с различными сказками о путешествии героев за каким-нибудь артефактом, за молодильными яблочками гесперид или за тем чего на свете вообще не может быть? Поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что....
Галкинд: Далее рассматривается подход к структуре сказки В.Я. Проппа, главная особенность которого заключалась в понимании главными элементами ее структуры тех семантических единиц, которые образовались на основе функций персонажей. Такая его точка зрения приобрела все признаки исследовательской парадигмы, на долгие годы задав общее направление исследования инвариантов не только сказочных, но и других нарративных текстов. Одновременно реальная сказочная структура все же в той или иной мере проявилась и в предложенном им языке описания сказки. Этот факт был далее в нашей работе предметно рассмотрен, в результате чего было выявлено, за понятийными формами пропповского „языке описания” сказочной структуры стоят КПО и соответствующие коды. Такой же результат мы получили при анализе работ по структуре сказки последователей В.Я. Проппа в границах его парадигмального функционального подхода. Решение В.Я. Проппом собственных исследовательских задач воплотилось в четыре постулата: 1) постоянными элементами сказки являются функции действующих лиц; 2) число функций, известных волшебной сказке, ограниченное; 3) последовательность функций всегда одинаковая; 4) все волшебные сказки однотипные за своим строением. Это дало возможность сделать вывод, что морфологически все сказки могут быть выведенными с одной сказки о похищение Змеем царевен и их спасения героем (Аф131). Анализ предложенного В.Я. Проппом „языка описания” (функций персонажей, как в их формальной записи, так и в содержательных проявлениях), показывает, что эти функции имеют четкую универсально-культурную определенность. В „основной” сказке речь фактически идет о том, как, испытывая смертельную угрозу, героиня или героини в конце концов спасаются. То есть, аутентичным инвариантом этой сказки к которой, по В.Я. Проппу, сводятся все остальные, является одна из версий базисной мировоззренческой формулы «жизнь – угроза жизни – спасение». В разделе также излагается реконструкция В.Я. Проппм «исторических корней» волшебной» сказки, и на основании изложенного материала показан универсально-культурный изоморфизм сказки и „действительности. Вместе с тем указывается на проблематичность объяснений генезиса и трансформации текстов как отображений „действительнсоти” и приводится критика этой точки «изнутри», со стороны фольклористов и нарратологов, которые предостерегали от проведения ошибочных однозначных соответствий между сказкой и обрядами, а также широко понимаемой «действительностью» (А.К. Байбурин, П.Г. Богатырев, А. М. Решетов). Обращаясь к «историческим корням» сказочной «морфологии», В.Я. Пропп стал понимать сказку как определенную производную структуру, как отражение иной, внесказочной «реальности». Ею, утверждал исследователь, в первую очередь является цикл инициации (обряд посвящения) и, в меньше степени, цикл представлений о смерти. Раздел четвертый «Экспликация внутренних противоречий теории В.Я. Проппа как предпосылка ее фальсификации» начинается из критической проверки концепции структурно-функциональной морфологии сказки В.Я. Проппа. Она осуществляется путем выявления проблематичности образования семантических единиц сказки на основании функций актантов, показа того, что выходом из тупика прикладного структурализма в границах антитезы «элемент-структура» возможен лишь на основании широкого философско-мировоззренческого подхода. Вопросы, которые здесь возникает в первую очередь, состоят в том, насколько удачно В.Я. Проппу удалось воссоздать в формальном языке описания сказки ее реальную структуру. Одним из недостатков его формализации является игнорирования того обстоятельства, что сказка, кроме действий персонажей включает в свой состав их состояния, нереализованные желания, стремления и т.п., а также разнообразные следствия этих действий, а этот как раз не подпало под процедуры формализации. Кроме того, неохваченными остаются процессы и явления, которые могут зависеть от функций героев, а могут оставаться лишь условиями их деятельности. Не смотря на будто слишком формализованный язык описания, В.Я. Пропп в «неудобных» случаях некоторые функции ряда персонажей просто игнорирует. Так, в случае, когда такой персонаж, как отец к своей дочери имеет сексуальный интерес (шокирующую, хотя довольно распространенную в сказках функцию), мы должны были бы иметь семантическую единицу «Отец-инцестуант». Не поддались формализации у В.Я. Проппа и такие персонажи, которые на протяжении развертывания сказочного повествования изменяют свои функции. Это ведет к признанию их «загадочными” и вызывает те дополнительные, но неубедительные объяснения, которые предлагает В.Я. Пропп. Когда же к ним пробуют прибавить противоположные определения, это делает их семантически разнородными единицами сказки («даритель» предстает одновременно как «вредитель»), что «взламывает» всю идею В.Я. Проппа изнутри. К другим существенным недостаткам предложенной В.Я. Проппом концепции следует отнести также оставления им без объяснения неполной применимости теоретической части его концепции в его же собственных роботах. К ним следует отнести то, что далеко не все из почти трех десятков выделенных В.Я. Проппом функций вошли в базисную схему основной сказки (б1е1А1В4С↑П4Л5↑). Таким образом, следует констатировать, что предложенная В.Я. Проппом идея относительно того, что сказочный инвариант складывается из постоянных функций, число которых неизменно, а последовательность постоянна, дает существенные сбои, потому что, во-первых, совсем не все функции актантов сказки образовывают у В.Я. Проппа те выделенные им стойкие семантические единицы, которые будто и есть неизменными элементами сказочной структуры, и, во-вторых, он так и не решил вопрос не только о соотношение противоположных функций, присущих одному актанту при изменении во времени полюса его действия, но и не смог формализовать эти особенности сказки, вследствие чего полностью размывается будто бы стойкая семантическая единица, которая должна быть базовым сказочным элементом. Все это свидетельствует о внутреннем противоречивости теории В.Я. Проппа, установления чего есть важным шагом к выявлению ее неистинности (фальсификации). А . С. Кирилюк. Категории предельных оснований в универсальных измерениях культуры (укр.). Реф. на русс. и англ. яз. - 2008. http://coolreferat.com/%D0%9C%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B7%D0%B7%D1%80%D0%B5%D0%BD%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5_%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%B8_%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D1%85_%D0%BE%D1%81%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B9_%D0%B2_%D1%83%D0%BD%D0%B8%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D1%85_%D0%B8_%D1%87%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C=1
Анна: Галкинд Добро пожаловать на форум Галкинд пишет: Не поддались формализации у В.Я. Проппа и такие персонажи, которые на протяжении развертывания сказочного повествования изменяют свои функции А какие есть примеры? И для народных сказок, и для литературы авторской? Галкинд пишет: Все это свидетельствует о внутреннем противоречивости теории В.Я. Проппа, установления чего есть важным шагом к выявлению ее неистинности (фальсификации). Но фальсификация согласно Попперу - один из признаков научной теории. Ну, и противоречивость теории согласуется с теоремой Гёделя Скажите, а какие существуют работы по анализу "сказочной основы" в авторских произведениях?
Галкинд: Меняет свои функции Баба-Яга - сначала она хочет извести героя, а потом поит-кормит его и спать укладывает. Тоже Медведь (тотем, с которым Машенька в лесной избушке грешила). И еще Змей - Пропп называл этого персонажа загадочным, потому что он мог перебирать на себя почти все функции. Из-за этого подход Проппа и есть не во всем верным. А.С. Кирилюк (Категорії граничних підстав...): Суть проблемы «структура-элемент», сформулированной применительно к изучения сказки, имеет вид вопроса, структура ли (сюжет или мотив) задает функции элементов (персонажей), или же, наоборот, функции персонажей выстраивают сюжет? Если функции актантов постоянны, то именно они, эти персонажи, привлекаясь к сказочному повествованию «в нужное время и в нужном месте», будут определять ее строение. Но если эти актанты действительно жестко определенны в своих функциях, то тяжело вообразить себе сказку, где Красная Шапочка встречает в лесу Волка и пожирает его. Вместе с тем, есть много актантов, функции которых однозначно не заданы. Так, скажем, Леший может пугать людей, воровать детей, заводит тех, кто забрел в лесу, еще дальше и такое подобное, но он также помогает выпасать скот, доброжелательно убаюкивает забытого мамой ребенка. Какую же структуру тогда задаст сказке этот амбивалентный персонаж? Один из путей решения обозначенной проблемы «структура-элемент» состоит в признании того, что, в соответствии с принципом «структура определяет функцию элементов», не актант выстраивает структуру, а структура, в тех случаях, когда актант занял в ней определенное место, «принудительно» задает ему соответствующие функции. На первый взгляд, кажется, что это так и есть. Тем не менее, дело в том, что базисная инвариантная сказочная структура не существует в чистом виде, сама по себе. Подобно архетипу, она манифестирует себя только через предметный материал, но к нему не сводится. В свою очередь, часть конкретного предметного материала сказки, в частности, некоторые предметные воплощения актантов, вследствие их стойкого закрепления за определенными опорными элементами сказочной структуры или за ее типичными эпизодами, становятся подобными клише. Благодаря этому обстоятельству данные воплощения типичных функций оказывают сопротивление искусственному включению их в такие ячейки структуры, где им будут навязываться неприсущие им функции. Если же их все же заставляют «вписаться» в несвойственную им «нишу», определенную чужой для них функциональной ролью, то этот персонаж начинает выглядеть как что-то искаженное или пародийно-смешное. Это именно те случаи, когда мачеха будет любить падчерицу больше, чем свою родную дочь, или когда смирный Волк будет страдать от Красной Шапочки. Интересно, что подобным экспериментированием как с обращениями функций сказочных персонажей, так и с созданием новых сюжетов занимался известный детский сказочник Дж. Родари, который предлагал насыщать инвариантую «голую схему» нетрадиционным содержанием. Впрочем, «голая» схема поэтому и считается «голою», что она не существует сама по себе, вне конкретных ее воплощений. Персонажи через свои действия должны «воплотить» эту «схему», насытить ее содержанием. Итак, определенные «ниши» «основной схемы» в зависимости от их смысла должны быть заполнены функционально определенными актантами. В принципе, в этом нет ничего невозможного, кода какая-либо сказка будет иметь «зеркальный» вид, что доказали опыты Дж. Родари. На этом основании можно сделать противоположный первому вывод, что именно «система» задает значения (функции) «элементу». Налицо определенный методологический тупик, «апория», когда оба варианта имеют признаки достоверности. Выходит, что в сказке структура задает функции актантов, и, одновременно, функции актантов выстраивают сказочную структуру. Какой же из этих вариантов верен? Здесь мы подошли к главному пункту всей проблемы. Она заключается в том, что собой представляет и чем детерминируется указанная «голая схема», которая сохраняется во всех возможных, пусть экстравагантных своих воплощениях? Мы пришли к выводу, что лишь учет того обстоятельства, что инвариантной основой сказок выступает более глубокий универсально-культурный мировоззренческий контекст, где все конкретно-структурные и содержательные моменты нанизываются на идею выживания через борьбу со смертью, разрешает разорвать замкнутый круг («апорию»), которая здесь возникает. О сказке - = Андреев Н.П. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. – Л., 1929. = Баевский В. С. Опыт количественного исследования мифообрядовых истоков волшебной сказки. // Фольклор и этнография. У этнБараг Л. Г., Березовский И. П., Кабашников К. П., Новиков Н. В. Сравнительный указатель сюжетов: восточнославянская сказка. – Л., 1979. ографических истоков фольклорных сюжетов и образов. – Л., 1984. = Гаазе-Рапопорт М. Г. Поиск вариантов в сочинении сказок. // В кн.: Зарипов Р. Х. Машинный поиск вариантов при моделировании творческого процесса. – М.: Наука. – 1983. – СС. 213-223. = Гаазе-Рапопорт М.Г., Поспелов Д.А., Семенова Е.Т. Новые сказки. // Новости искусственного интеллекта. – М.: ИНИТИ. – 1992. – № 4. = Гаазе-Рапопорт М.Г., Поспелов Д.А., Семенова Е.Т. Порождение структур волшебных сказок. – М.: ВИНИТИ. – 1980 = Годзь Н. Б. Культурні стереотипи в українській народній казці: автореф. дис. ... к. філос. н. – ХНУ ім. В.Н. Каразіна. – Харків, 2004. – 20 с = Грушевський M. C. (Казка). Історія української літератури: В 6 т. 9 кн. – Т. l. / Упоряд. В. В. Яременко; авт. передм. П. П. Кононенко; приміт. Л. Ф. Дунаєвської. – К.: Либідь, 1993. – Документ HTML (http: // izbornyk. narod. Ru / hrushukr / hrush107. htm). = Дандис А. Структурная типология индейских сказок Южной Америки. // Зарубежные исследования по семиотике фольклора. – М.: Наука. – 1985. – СС. 184-193. = Елеонская Е.Н. К вопросу о возникновении и сложении сказок. (Из иностранной литературы). // "Этнографическое обозрение". – М., 1907. – № 1-2. – СС. 38-59. = Елеонская Е.Н. Некоторые замечания по поводу сложения сказок. Заговорная формула в сказке. // "Этнографическое обозрение". – М., 1912. – № 1-2. – СС. 189-199. = Левинтон Г.А., Байбурин А.К. Тезисы к проблеме "Волшебная сказка и свадьба". // Quinquagenario. Сб. статей молодых филологов к 50-летию проф. Ю.М. Лотмана. – Тарту, 1972. – СС. 67-85. = Никифоров А.И. К вопросу о морфологическом изучении народной сказки. // Сборник статей в честь академика А.И. Соболевского. – Л.: Изд-во АН СССР. – 1928. – СС. 173-178. = Никифоров А.И. Мотив, функция, стиль и классовый рефлекс в сказке. // Сборник статей к сорокалетию ученой деятельности академика А.С. Орлова. – Л., 1934. – СС. 287-190. = Рафаева А. В. Структура сказочных мотивов и их использование в системе СКАЗКА // Когнитивные аспекты лексикографии. Докум. HTML (http: // www. infolex. ru/ Rafaeva. html). = Рафаева А., Рахимова Э., Архипова А. Еще раз о структурно-семиотическом изучении сказки. // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика. Виртуальные мастерские Московского общественного фонда. Документ HTML (http://www.mpsf.Org/ virtual / Mast4 / arhipovarafaeva.htm). = Ревзин И.И. К общесемиотическому истолкованию трех постулатов Проппа: Анализ сказки и теория связности текста // Типологические исследования по фольклору. Сб. статей памяти В.Я. Проппа. – М.: Наука, 1975. – СС. 77- 91. = Толстой Н.И. Секрет Колобка. // "Живая старина". – 1995. – № 3 (7). = Троицкая Т.С. Сказка „Теремок”: логика инварианта и пределы варьирования. // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика. Виртуальные мастерские Московского общественного Фонда Документ НTLM. (http : // www .ruthenia .ru/folklore/index.htm). = Улыбина Е.В. Жизнь и смерть вечной девственности. (Сказка „Снегурочка”). // „Логос” – 2000. – № 2. Документ NTLM (http: // www. ruthenia. ru/ logos /kofr /2000/ 2000_02). = Фишман О. Л. Сводная типология сюжетов и тематика заметок в сборниках Пу Сунлина, Цзи Юня и Юань Мэя. // Три китайских новеллиста XVII-XVIII вв. – М., 1980. = Фишман О. Л. Указатель сюжетов. // У кн.: Цзи Юнь. Заметки из хижины “Великое в малом”. – М., 1974. – СС. 556-575 = Фишман О. Л. Указатель сюжетов. // У кн.: Юань Мэй. Новые записи Ци Се (Синь Ци Се), или О чем не говорил Конфуций (Цзы бу юй). – М., 1977. – СС. 475-495. = Шатин Ю.В. Муж, жена и любовник: семантическое древо сюжета. // Сюжет и мотив в контексте традиции. Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы. – Вып.2. – Новосибирск. – 1998. – СС. 56-63. = Юнг Марта. Машенька и Мишенька глазами феминисток // „Максимка”. – № 5. Документ HTML (http: // www.gelman. Ru /maksimka /n5/ index. htm). = Ясон Г. Модели и категории эпического нарратива. // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика. Виртуальные мастерские Московского общественного фонда. Документ HTML. (http://www.mpsf.org/virtual/mast4/content.htm). = Ятченко В.Ф. Боги и люди в українській казці. – К.: Міленіум, 2009 – 151 с. ВСЕ ЭТО АНАЛИЗИРУЕТСЯ В = Кирилюк О. С. Універсалії культури і семіотика дискурсу. Казка та обряд: [монографія] / Кирилюк Олександр Сергійович ; Концептуальне резюме рос. мов. с. 356-359 ; Engl. Summary с. 360-362; бібліографія автора з проблеми універсалій культури с. 363-364; бібліографія с. 365-370. – НАН України. Центр Гуманітарної Освіти. Одеський філіал. – Видання друге, доповнене та виправлене. – Одеса: Автограф / ЦГО НАН України. – 2005. – 372 с. Фальфиицируемость пропповской теории говорит, что структурная (формальная) фольклористика идет по пути превращения ее в настоящую научную дисциплину.
Анна: Галкинд пишет: Меняет свои функции Баба-Яга - сначала она хочет извести героя, а потом поит-кормит его и спать укладывает. Но она только хочет, а не делает. В других сказках упоминается, что Баба-Яга занимается людоедством, но при желании можно все это свести к инициации и юнгианским концепциям. Что вы о Юнге думаете в связи с его интерпретациями мифов?
Галкинд: Да, то, что Яга не делает, а думает - это еще один упрек Пропу, который этого не различал, а различать в какой-то мере стали его последователи (действие и задум - как их обозначать через функцию? - Баба-Яга-людоедка-мечтательница? А Юнг - вот о нем и его подходах: К. Юнг и С. Гроф в определенном смысле проникались поиском универсалий культуры, поскольку они, опираясь на понятие подсознательного, ставили себе за цель проследить, каким образом эти прирожденные человеку элементы подсознания детерминируют содержание и структуру мифологических преданий, образов, снов и культурных текстов вообще. У К. Юнга этими факторами выступали архетипы, у С. Грофа – так называемые базисные перинатальные матрицы (БПМ). И архетипы, и БПМ, рассмотренные под нашим углом зрения, довольно легко раскрыли свое универсально-культурное содержание. И это касается не только таких очевидным образом КПО-выраженных архетипов, как «кровь» или «убийца отца» (агрессивный код), но и архетипов «анимы» и «анимуса» (эротический код), «тени» (латентные негативные черты личности, имеющие в итоге в своей основе мортальность), «самости» (сердцевина личностного самосознания как проявление полноты жизненных сил, витальности) и т.п. В конце концов, в качестве фундамента смысложизненных ориентиров К. Юнгом определяются полюса жизни – рождение и смерть, отнесенные к сфере коллективного подсознательного. В определенной мере это обстоятельство признавал и сам К. Юнг, говоря о том, что архетипные составляющие снов маленькой девочки, которых он избрал для обоснования своей позиции, сводятся к идеям деструкции (агрессивность как разрушение) и реставрации (восстановление как оживление). Общими же рамками этого явления был пубертатный возраст девушки (эротическое кодирование жизни как продолжение рода, как родовое бессмертие) и предчувствие ею своего преждевременного конца (мортальность). Достижения бессмертия через преодоление угрозы смерти как формульный инвариант всех архетипных мотивов косвенно принимается К. Юнгом и тем, что он проводит параллель между снами девочки и обрядами инициации (конфирмации), которые имеют именно такую инвариантную структуру (жизнь–смерть–возрождения). Из этих важных замечаний К. Юнга можно сделать вывод, что он и сам признает, что в основе архетипов лежат более широкие мировоззренческие структуры, которыми являются категории предельных оснований. С. Гроф, известный как зачинатель трансперсональной психологии, исследовав огромный массив текстов культуры, выдвинул мысль, согласно которой инварианты указанных текстов определяются тем, что они структурируются по определенным схемами, отражающими стадии родов. Собственные роды не проходят для человека бесследно, и в своих решающих стадиях закрепляются в «перинатальной» сфере подсознательного, в значительной мере определяя следующие постнатальные сознательные переживания многих жизненных ситуаций в границах сформированной под влиянием этих матриц психологической структуры личности. С. Гроф утверждает, что связь биологического опыта рождения с опытом умирания и нового рождения, которое проявляется в фантазиях, снах, произведениях искусства и т.п. довольно глубока и специфична. Поскольку после проведенного нами анализа выяснилось, что БПМ С. Грофа в своей совокупности есть своеобразным выражением базисной триады «жизнь–смерть–возрождение», переживаемой человеком в процессе своего появления на свет, то отсюда следует вывод, что, если эта память о собственном рождении задает структуру собственно сознания, то и его структура должна быть аналогичной этой триаде. То есть, инвариантом производных от этих БПМ содержательных пластов сознания являются категории предельных оснований А.С. Кирилюк "Категории граничних пілстав в універсальних вимірах культури", 2008, с. 280-382
полная версия страницы