Форум » Роман об Анжелике » «поэт из грязи» (Клод Ле Пти) » Ответить
«поэт из грязи» (Клод Ле Пти)
Иванна: Хоть о Клоде в романе и говорится мало, но он заслуживает нашего внимания хотя бы, потому что по-своему был дорог Анжелике.
Ответов - 24, стр:
1 2 All
Иванна: Это был ещё "тот фрукт". "Острый на язычок", он писал памфлеты не только на отъявленных негодяев. От него перепало и Анж: Это были песенки, написанные остро и легко, но чувствовалось, что автор нарочно подбирал самые вульгарные слова, самую гнусную брань, называя заключенного в Бастилию Жоффрея де Пейрака «Великим хромым, Косматым, Прославленным рогоносцем из Лангедока»… Всласть поиздевавшись над внешностью графа, он заканчивал один из своих пасквилей такими строками: А красавица графиня де Пейрак Молит бога, чтобы этот граф-дурак Там остался заточенным до конца, А она б любила в Лувре подлеца. Анжелике казалось, что она зальется краской стыда, но она, напротив, побледнела как смерть. – Ах проклятый грязный стихоплет! – вскричала она, бросая листки в грязь. – Впрочем, нет, грязный – это для него даже слишком хорошо! Досталось и несчастной Лавальер: У новой фаворитки короля, Луизы де Лавальер, был большой рот. Она немного прихрамывала, но тем не менее это не мешало ей ловко и изящно танцевать. Но факт оставался фактом — она хромала. У нее была маленькая грудь и сухая кожа. После второй беременности, в которой был замешан один король, она совсем зачахла. Об этом знало только несколько человек. И, конечно, Клод ле Пти, поэт с Нового моста, недремлющее око Парижа. Как и где он узнавал все эти новости, для всех оставалось загадкой. Он сочинил памфлет, который начинался следующими словами: «Будьте хромоножкой, но чтоб вам было 15 лет. Грудь, лицо и ум ни к чему; родители — бог их знает. Но если повезет, то станете, быть может, его любовницей, как Луиза де Лавальер». И вот в один прекрасный день белые листы с памфлетами были разбросаны по всему Парижу и даже в будуаре королевы. Прочитав памфлет, королева рассмеялась, поняв, что стало одной соперницей меньше. Честно говоря, королева Франции смеялась так редко. Стоило ли удивляться, что его в конце концов повесили?
Леди Искренность: Анжелика простила ему памфлеты, хотя Дегре не приминул о них напомнить, потому что после Жоффрея, спустя несколько лет, это был первый мужчина, который был с ней нежен, умел шутить, умел развеселить женщину, умел говорить милые приятные глупости, в тоже время был уверен в себе и настойчив в науке обольщения. Она словно плыла, укачиваемая журчащими голосами полей и деревьев, которые шептали ей на ухо: — Не плачь... Не плачь, моя милая... Ничего... Беда ушла... Не плачь, бедняжка. Анжелика открыла глаза. В полумраке навеса она разглядела рядом, на сене, какую-то расплывчатую фигуру. На нее смотрели смеющиеся глаза. Женщина пробормотала: — Кто вы? Молодой человек был одет в черный, потрепанный и местами даже дырявый костюм. На его шее болталась, как тряпка, манишка, а пояс жюстокора лишь подчеркивал худобу. Но его лицо можно было назвать привлекательным, даже красивым, несмотря на порожденную голодом бледность. Большой и тонкий рот незнакомца, казалось, был создан для того, чтобы болтать без умолку и смеяться по любому поводу. У него было очень живое лицо: он гримасничал, хохотал, корчил разные рожи. Забавную физиономию обрамляла светлая льняная шевелюра, а челка падала на глаза, добавляя облику наивность крестьянина, но хитрый взгляд опровергал первое впечатление. Проворным жестом молодой человек вернул ее на место. — Не шевелись… Тсс! «Слегка сумасшедший студент», — подумала Маркиза Ангелов. Он вновь улегся рядом и, погладив Анжелику по щеке, прошептал: — Не плачь больше. — Я и не плачу, — возразила Анжелика, но тут же осознала, что ее лицо все мокрое от слез. — Я тоже люблю спать на сене, — продолжал ее собеседник. — Когда я прокрался на судно, то обнаружил тебя. Ты плакала во сне. Тогда я приласкал тебя, чтобы успокоить, и ты мне сказала: «Еще!» — Я? — Да. Я вытер твое лицо и увидел, что ты необыкновенно красива. Крылья твоего носа так же тонки, как те ракушки, что мы находим на речном песке. Ты понимаешь, о чем я говорю — ракушки, такие белые и тонкие, что их можно назвать полупро-зрачными. Твои губы — лепестки клематиса. Твоя шея такая гладкая и нежная… Анжелика в полудреме внимала его речам. Да, действительно, уже давно с ней никто не говорил подобным образом. Казалось, слова долетали откуда-то издалека, и она боялась, что молодой человек всего лишь насмехается над ней. Разве мог он в самом деле считать ее красивой? Ведь этой ужасной ночью она стала помятой, поблекшей, навсегда испачканной... и поняла, что больше никогда не сможет посмотреть в лицо людям, знавшим ее в прошлой жизни! А незнакомец продолжал нашептывать: — Твои плечи — два шара слоновой кости. Твои груди нельзя сравнить ни с чем, кроме них самих, настолько они прекрасны. Они точно созданы для того, чтобы помещаться в мужской ладони, и их украшают маленькие прелестные почки цвета розового дерева... такие почки мы видим, когда приходит весна. Твои бедра гладкие, как шелк. Твой живот, как округлая подушечка из белого, тугого атласа, на такую подушечку так приятно положить свою щеку! — Надо же! Хотелось бы знать, — произнесла смущенная Анжелика, — как вы можете судить обо всем этом! — Пока ты спала, я вдоволь налюбовался тобой. — Кто вы? — прошептала Анжелика, касаясь его руки. Он обратил к ней глаза, которые словно вообще не были созданы для света. — Я тебе уже говорил: я — ветер. А ты? — Я — бриз. Мужчина рассмеялся и взял Анжелику за плечи. — А что делают ветер и бриз, когда они встречаются? Незнакомец слегка подтолкнул ее, молодая женщина снова упала в сено и совсем рядом со своим лицом увидела его крупный чувственный рот. Губы молодого человека пересекала тонкая складка, отчего они кривились в странном изгибе, который напугал Маркизу Ангелов, хотя она сама не понимала почему. Признак язвительности, а возможно — жестокости. Но его взгляд был нежным и смеющимся. Мужчина продолжал нависать над Анжеликой, пока она сама, подчиняясь властному зову, не потянулась к нему. Тогда он накрыл ее тело своим и поцеловал. Поцелуй длился невероятно долго, за это время можно было бы подарить друг другу с десяток неспешных, сменяющих друг друга поцелуев. Он словно оживил измученное тело Анжелики. Возвратил ей былые наслаждения, столь отличные от грубых, хоть и страстных, ласк бывшего слуги, к которым она уже успела привыкнуть. «Я только что чувствовала себя такой уставшей, — подумала она, — но теперь усталость ушла. Мое тело больше не кажется мне жалким и оскверненным. Значит, я все-таки не совсем умерла...» Анжелика тихонько пошевелилась на сене, счастливая от того, что вновь ощущает, как где-то в глубине живота зарождается робкое желание, которое постепенно становится все более настойчивым.
Леди Искренность: Через несколько минут дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова гостя. — Скажи-ка, красавица, ты — та самая маленькая нищенка, которая знает латынь? — Это я... и не я, — сказала Анжелика, которая никак не могла понять, довольна ли она тем, что молодой человек ее узнал. — Сейчас я племянница мэтра Буржю, владельца этого заведения. — Другими словами, ты больше не находишься под сомнительным покровительством господина Весельчака? — Избави Боже! Молодой человек проскользнул в комнату, легкой походкой приблизился к Анжелике и, обняв ее за талию, поцеловал в губы. — Итак, мессир, полагаю, что вы уже отлично себя чувствуете! — сказала Анжелика, когда к ней вернулось дыхание. — Более или менее. Я уже давно ищу тебя по всему Парижу, Маркиза Ангелов! — Тише! — Молодая женщина с опаской огляделась по сторонам. — Не бойся. В зале нет ни одного сыча. Поверь мне, я знаю их наперечет. А ты неплохо устроилась, маленькая нищенка. В твоей жизни было много корабликов с сеном? Я оставил маленький, бледный, слабый и чумазый цветочек, который плакал во сне, а сегодня нашел пухленькую, отлично устроившуюся дамочку... Но это и вправду ты. Твои губы все так же хороши, но теперь у них привкус вишен, а не горьких слез. Иди ко мне… — Я занята, — промолвила Анжелика, отталкивая руки, потянувшиеся к ее щекам. — Две секунды счастья стоят двух лет жизни. И к тому же, знаешь ли, я все еще голоден! — Хотите блины и мармелад? — Нет, я хочу тебя. Только ты сама и твои объятия смогут утолить мой голод. Я хочу твои губы-вишни, твои щеки-персики. Ты стала вся такая аппетитная. О чем еще может мечтать бедный голодный поэт… У тебя такая нежная кожа, что мне хочется тебя укусить. Ого, тебе жарко!.. Это чудесно! Аромат твоего божественного тела заставляет меня умирать от внезапного приступа голода... — Право, вы невыносимы! — запротестовала Анжелика, стараясь освободиться. — Ваши речи — то лирические, то ужасно непристойные, сводят меня с ума. — Это именно то, чего я желаю. Ладно, не строй из себя недотрогу. Уверенным движением, свидетельствующим о том, что силы вновь вернулись к нему, молодой человек прижал Анжелику к себе, откинул ее голову на сгиб руки и вновь прильнул к ее губам. Громкий удар деревянного половника о стол заставил их резко отскочить друг от друга. — Я тут кое-что вспомнил, — сказал он. — Ведь именно он, Грязный Поэт, написал крайне жестокий пасквиль во время процесса вашего мужа. Подождите, как же там… А мадам де Пейрак, красавица, Надеясь, что камера заперта глухо И что муж в Бастилии останется... — Ради Бога, замолчите! — воскликнула Анжелика, зажимая уши ладонями. — Больше никогда не говорите об этом. Я больше не вспоминаю ни о чем. Я не хочу об этом вспоминать... — Значит, прошлое умерло для вас, мадам? — Да, прошлое умерло! — И это лучшее, что оно могло сделать. Я вам больше никогда не напомню о нем. До свидания, мадам… и спокойной ночи! Стуча зубами, Анжелика закрыла засовы. Она промерзла до костей, стоя на холоде перед домом, ведь на ней был одет лишь тонкий пеньюар. К холоду прибавилось волнение от новой встречи с Дегре и от услышанных откровений. Анжелика вошла в свою комнату и закрыла дверь. Молодой человек со светлыми волосами сидел перед очагом, обхватив руками худые колени. Так он был похож на сверчка. Молодая женщина прислонилась к двери. Упавшим голосом она спросила: — Вы — Грязный Поэт? Нежданный гость улыбнулся. — Грязный? Разумеется. Поэт? Возможно. — И это вы написали эту гадость... о мадемуазель де Лавальер? Почему вы не можете позволить людям спокойно любить друг друга? Король и эта девушка сделали все возможное для того, чтобы сохранить свои чувства в тайне, а вы раздуваете скандал и пишете гнусное стихотворение! Конечно, поведение короля достойно порицания. Но он — молодой горячий мужчина, его насильно женили на принцессе, не отличающейся ни умом, ни красотой. Клод Ле Пти усмехнулся. — Как ты его защищаешь, красавица моя! Этот высокородный распутник покорил и твое сердечко? — Нет, но меня охватывает ужас, когда я вижу, как пачкают грязью любовь — чувство, достойное уважения, самое благо¬родное чувство на свете. — На свете нет ничего благородного и достойного уважения. Анжелика пересекла комнату и прислонилась к камину. Она чувствовала себя слабой и измученной. Поэт поднял на нее глаза. Молодая женщина видела, как в них танцевали красные отблески пламени. — Разве ты не знала, кто я? — спросил он. — Никто мне не сказал, а сама как бы я догадалась? Ваше перо безжалостно и ядовито, а вы… — Продолжайте… — А вы показались мне добрым и веселым. — Я добрый с маленькими нищенками, которые плачут на кораблях с сеном, и злой с людьми голубой крови. Анжелика вздохнула. Она никак не могла согреться. Она указала подбородком в сторону двери. — Теперь вам следует уйти. — Уйти! — воскликнул поэт. — Уйти, когда Сорбонна поджидает меня, чтобы пойти по следу, а чертов полицейский меч¬тает заковать в кандалы? — Их уже нет на улице. — Нет, они там. Они подстерегают меня в темноте. — Клянусь вам, они и не подозревают, что вы находитесь именно здесь. — Как можно быть в этом уверенным? Разве ты не знаешь эту парочку, моя милая, ты, которая была в банде Весельчака? Анжелика жестом приказала молодому человеку замолчать. — Вот видишь? Ты и сама чувствуешь, что они там, снаружи, настороже, ждут, осыпанные снегом. И ты хочешь, чтобы я ушел! — Да, пойдите прочь! — Ты меня выгоняешь? — Да, я вас выгоняю. — Но ведь я не причинил тебе зла? — Причинили. Он долго смотрел на Анжелику, а затем протянул к ней руку. — Тогда давай помиримся. Иди сюда. Она осталась неподвижной, и он добавил: — Нас обоих преследовала собака. Что нам останется, если мы будем злиться друг на друга? Он все еще протягивал ей руку. — Твои глаза стали такими жесткими и холодными, как изумруды. В них больше не увидишь солнечного отражения маленькой речушки под зеленью листвы, которая говорит: «Люби меня, целуй меня...» — Это говорит река? — Нет, это говорили твои глаза, пока я еще не был твоим врагом. Иди ко мне! Анжелика внезапно уступила и присела на корточки рядом с ним. Молодой человек обнял ее за плечи. — Ты вся дрожишь и больше не выглядишь уверенной хозяйкой трактира. Что испугало тебя, что причинило боль? Собака? Полицейский? — Собака. Полицейский. И вы тоже, господин Грязный Поэт. — О, роковая троица Парижа! — Вы знаете все и обо всех, вы всегда в курсе малейших событий... вы знаете, кем я была до того, как попала к Весельчаку? Молодой человек досадливо поморщился. — Нет. С тех пор как я тебя вновь встретил, я разузнал, как тебе удалось выпутаться и как ты прибрала к рукам хозяина трактира. Но что было до Весельчака — тут след обрывается. — Вот и прекрасно. — Но меня раздражает, что, в отличие от меня, этот чертов полицейский знает о тебе все, я уверен. — Вы состязаетесь друг с другом в получении сведений? — Случается, мы с ним даже ими обмениваемся. — В сущности, вы очень похожи друг на друга. — Чуть-чуть. Но все же между нами существует большая разница. — Какая же? — Дело в том, что я не могу его убить, а вот он вполне способен отправить меня в последний путь. Если бы сегодня вечером ты не открыла мне дверь, его стараниями я оказался бы в Шатле. И сейчас благодаря дыбе мэтра Обена стал бы на три дюйма длиннее, ну а завтра на рассвете уже раскачивался бы на виселице. — А почему вы говорите, что сами не сможете его убить? — Потому что я не умею убивать. Мне становится плохо от одного только вида крови. Увидев выражение отвращения на его лице, Анжелика рассмеялась. Худая рука поэта коснулась ее шеи. — Когда ты смеешься, ты становишься похожей на маленькую голубку. Клод Ле Пти склонился к ней. Она увидела в его нежной и насмешливой улыбке темную прогалину, оставленную щипцами Большого Матье, и ей захотелось плакать и любить этого мужчину. — Все хорошо, — шептал поэт, — ты больше ничего не бойся. Все уходит далеко-далеко... Только снег за окном, и мы здесь, в тепле… Не часто мне доводится заночевать в таком уютном местечке!.. Под халатом на тебе ведь ничего нет?.. Да, я чувствую. Не шевелись, моя милая… Не говори больше ни слова… Его рука скользнула, раздвинула полы пеньюара, чтобы коснуться плеча, затем опустилась ниже. Он смеялся, потому что Анжелика вздрагивала. — Вот они, нежные почки весны. Но ведь на улице — зима!.. Он накрыл ее губы своими. Затем опустился на пол перед очагом и осторожно привлек к себе Анжелику.
Леди Искренность: Вот, Дегре напомнил и она не забыла. Просто вначале не знала кто он, а потом это стало уже не так уж и важно.
Леди Искренность: рядом с этим мужчиной, то болтливым, то язвительным, то влюбленным, она забывала о своем изнурительном каждодневном труде. Вытянувшись в теплой постели рядом с высоким молодым мужчиной, объятия которого были столь пылкими и столь легкими, она обнимала его за шею и привлекала к себе. — Так думает каждый, пока он уверен в своих силах. А потом вдруг появляется трещина, силы утекают сквозь нее, и все становится ясно. Поэт был ранен, когда, спасаясь от преследования, ему пришлось выпрыгнуть из окна, разбив стекло и сломав переплет. Анжелика уложила Клода в постель, перевязала и накормила. Молодой человек внимательно следил за ней, и она разволновалась, не увидев в его глазах обычной насмешки. — Эта трещина — ты, — внезапно сказал он. — Не надо было мне тебя встречать… и любить. С того момента, как ты стала обращаться ко мне на «ты», я понял, что превратился в твоего слугу. — Клод, — возразила обиженная Анжелика, — почему ты хочешь со мной поссориться? Я… я почувствовала, что ты стал для меня очень близким человеком, что ты сделаешь для меня все, о чем я попрошу. Но если хочешь, я больше не буду говорить тебе «ты». Она села на край постели, взяла его руку и нежно прижалась щекой к его ладони. — Мой поэт... Он отнял свою руку и закрыл глаза. — Ах! — вздохнул Клод Ле Пти. — Именно это и плохо. Рядом с тобой начинаешь грезить о жизни, в которой ты всегда рядом. Начинаешь рассуждать, как пустоголовый мещанин. Говоришь себе: «Каждый вечер я хотел бы возвращаться в теплый и светлый дом, где она меня ждет! Каждую ночь я хотел бы видеть ее в моей постели, такую теплую и пухленькую, покорную моим желаниям. Я хотел бы отрастить толстое брюхо, как у добропорядочного горожанина, вечером стоять на пороге дома, и в разговоре с соседями говорить о ней “Моя жена”». Вот как начинаешь думать, познакомившись с тобой. А еще начинаешь подозревать, что столы в кабаках слишком жесткие, чтобы спать на них, а между ногами бронзовой лошади слишком холодно, и что ты совсем один в этом мире, как пес без хозяина. — Ты говоришь, как Весельчак, — задумчиво заметила Анжелика. — И ему ты принесла только боль, потому что, в сущности, ты — всего лишь мимолетное видение, неуловимое, как капризная бабочка. А еще ты честолюбивая и здравомыслящая… Она не ответила, потому что почувствовала, что не в силах спорить и, кроме того, что поэт прав. Ей вспомнилось лицо Жоффрея де Пейрака накануне ареста, потом лицо Весельчака незадолго до сражения на ярмарке Сен-Жермен. И еще хотелось бы упомянуть, что в теме про Дегре последнего упрекали, что он убил двух зайцев: и Анж помог, и поэта поймал, что он все продумал и рассчитал. Так вот это не совсем так. Если бы Анж ему доверилась, Дегре спас бы поэта. В конце концов смутьяны нужны полицейским также, как врачам пациенты. Иначе некого будет ловить. Вот цитата... — Это я, Дегре. — Вы пришли как друг или как полицейский? — Откройте — скажу. Пока Анжелика откидывала засовы, ей пришло в голову, что визит полицейского в такой час весьма неуместен, но вместе с тем она была безмерно рада видеть Дегре. Все лучше, чем оставаться одной и отсчитывать минуты, каждая из которых обжигает ее сердце, как капля расплавленного свинца. — А где Сорбонна? — спросила она. — Сегодня вечером я не брал ее с собой. Анжелика заметила, что из-под его мокрого плаща выглядывает жюстокор красного сукна с отделкой из черных лент, украшенный кружевными воротником и манжетами. Со шпагой на боку, в сапогах со шпорами Дегре походил на провинциального дворянина средней руки, крайне гордого оказаться в столице. — Я возвращался из театра, — весело сообщил полицейский. — Довольно деликатная миссия, связанная с одной красоткой… — Вы больше не ловите грязных памфлетистов? — Быть может, стало ясно, что существует лучшее применение моим талантам… — Вы отказались заниматься этим делом? — Не совсем так. Мне предоставили полную свободу действий. Начальству известно, что у меня свои методы работы. Стоя у огня, Дегре согревал руки. Черные перчатки с широкими раструбами и фетровую шляпу он положил на табурет. — Почему вы не стали военным? — спросила Анжелика, любуясь новым солидным обликом бывшего невзрачного адвоката. — Вас можно назвать красивым мужчиной, с вами не соскучишься… Подождите… Я сейчас принесу вам кувшинчик белого вина и вафли. — Нет, благодарю! Невзирая на ваше любезное гостеприимство, полагаю, что мне лучше откланяться. Придется еще прогуляться до ворот Монмартр. Анжелика вздрогнула и бросила взгляд на часы: половина двенадцатого. Если Дегре тотчас же отправится к воротам Монмартр, то вполне вероятно, что он столкнется с Грязным Поэтом и его попутчиками. Случайно ли вознамерился он прогуляться до ворот Монмартр или этот дьявол в обличье человека что-то разнюхал? Нет, невозможно! Внезапно молодая женщина решилась. Дегре потянулся к плащу. — Уже! — возразила Анжелика. — Вы меня изумляете! Сначала являетесь в столь неурочный час, вытаскиваете меня из постели, а потом мгновенно исчезаете. — Я не вытаскивал вас из постели. Вы не были раздеты. Вы сидели перед камином, задумавшись о чем-то. — Это так… Мне было тоскливо. Давайте присядем! — Нет, — заявил Дегре, затягивая шнуровку на воротнике. — Чем больше я над этим думаю, тем сильнее моя уверенность в том, что мне следует поторопиться. — Ох уж эти мужчины! — недовольно пробормотала Анжелика. Она ломала голову, судорожно пытаясь найти предлог задержать гостя. Анжелика боялась не столько за поэта, сколько за самого Дегре, в случае той неизбежной встречи, которая произойдет, если отпустить его теперь к воротам Монмартр. У полицейского при себе пистолет и шпага, но бандиты тоже вооружены, к тому же они отлично умеют вспарывать животы, и их много. Кроме того, сегодня он не взял с собой Сорбонну. В любом случае, не стоит, чтобы побег Клода Ле Пти сопровождался потасовкой, во время которой может погибнуть капитан полицейского подразделения Шатле. Это нужно предотвратить любой ценой. Но Дегре уже вышел из комнаты. «О боже! Какой вздор, — подумала Анжелика. — Если я не способна задержать мужчину на четверть часа, то спрашивается, зачем Господь сотворил меня женщиной!» Она поспешила за полицейским в прихожую и, когда он уже взялся за ручку двери, накрыла его ладонь своей. Нежность этого жеста, казалось, поразила его. Было видно, что он сомневается. — Доброй ночи, мадам, — произнес он с улыбкой. — Ночь для меня не будет доброй, если вы сейчас уйдете, — прошептала Анжелика. — Ночь слишком длинна… когда проводишь ее в одиночестве. И она прижалась щекой к его плечу. «Я веду себя как куртизанка, — подумала она, — но что поделаешь! Несколько поцелуев позволят мне выиграть время. Даже если он попросит большего, почему бы нет? В конце концов, мы давно знаем друг друга». — Мы так давно знаем с вами друг друга, Дегре, — повторила она вслух. — Вы никогда не думали, что между нами… — Не в ваших правилах бросаться мужчинам на шею, — недоуменно заметил Дегре. — Что с вами нынче, моя милая? Но рука полицейского соскользнула с дверной ручки и легла ей на плечо. Другая рука очень медленно, как будто нехотя, поднялась и обвила ее тонкую талию. Но он не торопился прижать Анжелику к груди, а держал ее скорее как легкий и хрупкий предмет, с которым непонятно как следует обращаться. Однако интуиция подсказала молодой женщине, что сердце Дегре забилось намного быстрее. Не правда ли, забавно вызвать волнение в этом равнодушном мужчине, всегда отлично владеющем собой? — Нет, — сказал он наконец. — Нет, я никогда не думал о том, чтобы заняться с вами любовью. Видите ли, для меня любовь — вещь крайне обыденная. В делах любовных, как и во многом другом, я не привык к роскоши, и она меня не прельщает. Холод, голод, нищета и розги наставников не способствовали воспитанию во мне изысканного вкуса. Я привык к кабакам и борделям. Все, что мне надо от девушки, — это чтобы она была славной животинкой, крепким, удобным предметом, который можно использовать, как захочется. Моя дорогая, если быть до конца честным, то вы просто не в моем вкусе. Анжелику речь бывшего адвоката скорее позабавила. Она слушала, не поднимая головы от его плеча. У себя на спине она чувствовала мягкое тепло, исходящее от рук Дегре. Возможно, он не столь заносчив, как хочет казаться. Женщина, подобная Анжелике, не могла в этом ошибиться. Слишком многое связывало ее с бывшим адвокатом. И она приглушенно засмеялась. — Вы говорите со мной так, словно я являюсь предметом роскоши… предметом неудобным, как вы сами сказали. Судя по всему, вы восхищаетесь богатством моих нарядов и моего жилища? — Ну! Наряды тут ни при чем. В вашей головке по-прежнему хранится осознание превосходства, которое я прочел в ваших глазах в тот далекий день, когда вам представили какого-то жалкого адвокатишку-простолюдина. — Много воды утекло с тех пор, Дегре. — Сколько бы ни утекло, одно останется неизменным — высокомерие женщины, чьи предки в 1356 году сражались рядом с королем Иоанном II Добрым при Пуатье. — Решительно, вы все всегда обо всех знаете, пронырливый полицейский! — Да… точно так же, как ваш друг Грязный Поэт. Дегре взял Анжелику за плечи и ласково, но твердо отстранил от себя, чтобы взглянуть ей в глаза. — Так что?.. Это правда, что он собирается быть в полночь у ворот Монмартр? Она вздрогнула, но потом подумала, что опасность уже миновала. Где-то далеко часы отбивали последние удары полночи. Дегре заметил, что ее глаза торжествующе блеснули. — Да… да, уже слишком поздно, — прошептал мужчина, задумчиво наклонив голову. — В эту ночь столько людей назначили друг другу встречу около ворот Монмартр! Между прочим, собирался прибыть сам господин гражданский лейтенант, а с ним и двадцать стражников из Шатле. Возможно, если бы я опередил их, то смог бы посоветовать этим господам отправиться подстерегать дичь в другом месте… Или предупредил бы неосторожную дичь, чтобы она вырывалась на волю другим путем… Но теперь, я полагаю… да, я полагаю, что уже слишком поздно…
Иванна: Леди Искренность: Анжелика простила ему памфлеты, хотя Дегре не приминул о них напомнить Это ещё раз доказывает её великодушие. И действительно, в тот момент Анж так нужна была нежность и просто необходимо, было погрузиться в новые отношения чтобы позабыть последние неприятные события.
Леди Искренность: Согласна. Слишком она нуждалась в поэте в тот момент, как женщина, чтобы из-за прошлых разногласий лишить себя капельки счастья.
Иванна: Ещё, возможно, Клод ей немного напоминал Жофрея. Они оба люди творческие и по-своему романтичные. Наверно именно из-за этой схожести, после смерти поэта, в голову Анж и приходили мысли о суициде. Казнь Клода разбередила ещё свежие душевные "раны".
ELVIRA: Сейчас как раз перечитываю, старую версию "Путь в Версаль", и обнаружила такое вот несоответствие: Клод описывается, как молодой мужчина и знакомство с Анжеликой (более тесное) произошло в 1663-1664 гг. Но, из следующих глав я узнаю, что Клод писал свои стихотворения уже 1620 гг. Т.е. когда Анжелики и помине еще не было Это неточности перевода такие? Или ошибка авторов с датами?
Анна: ELVIRA узнаю, что Клод писал свои стихотворения уже 1620 гг Укажите, пожалуйста, в каком точно месте это говорится. Тогда я проверю по оригиналу и по своим изданиям Годы жизни исторического Клода Ле Пти - 1638-1662
Леди Искренность: Там есть некое историческое несоответствие, а именно автор продлила жизнь поэту еще на несколько лет и убила его иным способом. На самом деле его сожгли, но двое сожженных для Анж был бы перебор. И еще есть одна неточность. Автор описывает его почти юношей (что соответсвует истории, ведь он умер в 24 года), но после смерти поэта есть фраза, что он уже 15 лет наполняет Париж своими виршами. Значит ему у автора примерно лет 30. В общем добавила она реальному Клоду несколько годков, чтобы с сюжетом совпало.
Жаклин де ла Круа: Мне тут безумная мысль пришла в голову после этой цитаты: "— Ради Бога, замолчите! — воскликнула Анжелика, зажимая уши ладонями. — Больше никогда не говорите об этом. Я больше не вспоминаю ни о чем. Я не хочу об этом вспоминать... — Значит, прошлое умерло для вас, мадам? — Да, прошлое умерло! — И это лучшее, что оно могло сделать. Я вам больше никогда не напомню о нем. До свидания, мадам… и спокойной ночи!" А если Дегре собирался ей как-то намекнуть, что прошлое не сожгли на костре, если он к тому моменту уже знал, что Жоффрей жив? Неслучайно же он памфлет цитирует. Но это к теме не относится, конечно. Клода мне попросту жалко. Еще один проходной персонаж, к которым привязываешься.
La comtesse: Жаклин де ла Круа пишет: Клода мне попросту жалко. Еще один проходной персонаж, к которым привязываешься. А у меня после первого прочтения была скорее неприязнь. Сейчас не знаю как, как-то никак, и даже жалко красавчика Трантиньяна, что ему в фильме такая роль досталась неудачная , а вот раньше... почему-то так и хотелось сказать: "Королю вы отказали, а этому нет?" А ведь когда-то были сказаны слова: "И этого я тоже убью..." PS: юношеский максимализм не в силах был понять желания Анжелики оставить все в прошлом и смотреть только вперед, он, этот максимализм, вообще воспринимал все происходящее во 2-3 томах крайне болезненно...
Жаклин де ла Круа: La comtesse после первого прочтения и я его не воспринимала, ну как, как можно быть с человеком, который на твоего любимого мужа всякую грязь писал? Но это было после первого прочтения, я тогда и Жоффрею его пощечину Анж простить не могла. А Клод всего-лишь пал жертвой обстоятельств....
La comtesse: Жаклин де ла Круа пишет: я тогда и Жоффрею его пощечину Анж простить не могла. Пощечина мне нравилась с самого начала.
полная версия страницы