Форум
Интересные факты
Florimon: Здесь предлагаю выкладывать интересные факты, сведения или просто размышления на различные темы которые каким-либо боком касались Анжелики на протяжении всего романа
Эвелина: Графство Тулуза 778 — 1271 статус: графство страна: Франция регион: Лангедок сюзерены: 778 — 850: Королевство Аквитания 850 — 1271: Франция столица: Тулуза В X - XIII веках (до 1215 года) графство было фактически независимым (король Франции был сюзереном только формально) Графство Тулуза (фр. Comté de Toulouse) - средневековое графство в Южной Франции, располагавшееся на территории современных регионов Лангедок-Руссильон и Юг-Пиренеи. Столицей графства был город Тулуза. История Предыстория Во время римского владычества территория, позже получившая название Лангедок, входила в состав римской провинции Галлией Нарбоннской. Позже большая часть вошла в состав Тулузского королевства вестготов, столица которого была в городе Тулуза. В первой половине VI веке эта территория была завоевана франками и вошла в состав франкского королевства. Позже территория входила в состав первого Аквитанского королевства, позже в состав полунезависимого Аквитанского герцогства. Образование графства Еще Меровинги для управления Тулузой и его окрестностями начали назначать графов. Но упоминания о них чрезвычайно скудные и неполные. Только при Каролингах о графах Тулузы появляются более полные сведения. Графство при Беренгере I Мудром в 832-835 годах После подчинения Аквитанского герцогства Карл Великий образовал для защиты от басков в 778 году новое Аквитанское королевство, правителем которого сделал своего новорожденного сына Людовика (будущего императора Людовика Благочестивого). При этом графом Тулузы и герцогом Аквитании Карл назначил графа Корсона, который был захвачен басками в 787 году. Следующим графом Тулузы в 790 году стал Гильом Желонский. Он смог расширить свои владения. При приемниках Гильома была образована Тулузская марка,[1] правителя которой назначал император. После смерти Людовика Благочестивого по Верденскому договору Тулуза и Аквитания должна была достаться Карлу Лысому. Этому воспротивились аквитанцы, защищавшие права его племянника Пипина II, пока начальник Тулузы, Фределон, не помог Карлу Лысому овладеть городом, за что и был назначен графом Тулузы в 850 году. Брат Фределона, Раймунд I (852—865), кроме Тулузы владевший графствами Руэрг и Кэрси, и сыновья последнего Бернар II (865—875) и Эд (875—918) положили основание могуществу своего дома. Около 878 года к графству Тулузскому была присоединена область Альбижуа. Значение Тулузских графов возрастало по мере того, как власть Каролингов во Франции приходила в упадок. Очень скоро графам Тулузы удалось добиться почти полной независимости[2] и превратить должность графа в наследственный титул, который закрепился в семье графов Руэрга. Графство в X - XII веках Французское королевство в начале правления Гуго Капета (987 год) В начале X века в вассальной зависимости от графов Тулузы находились прочие бароны Лангедока. В то же время графы Тулузы успешно боролись против норманнов, над которыми в 923 году Раймунд II (918—923) в союзе с герцогом Аквитании Гильомом II одержал блестящую победу. Сын Раймунда II, Раймунд III (923—950), изгнал венгров из Прованса (924) и увеличил свои владения, присоединив к ним графство Овернь, Готскую марку и и герцогство Аквитанское. Но за обладание Аквитанией и Овернью Раймунду III, а затем и его сыну, пришлось бороться с графами Пуатье, которые из этой борьбы вышли победителями. Гильом III Тайлефер (950—1037), породнился с новой королевской династией Капетингов, признав последних своими сюзеренами. Он долго боролся с графами Барселоны за графство Прованс, в результате чего смог присоедить к своим владениям часть Прованса и получить титул маркиза Прованса. Его сын Понс II (1037—1060) носил также и титул палатина Аквитанского. К началу крестовых походов тулузские графы были самыми могущественными феодалами Южной Франции. Владения их простирались от Луары до Пиренеев и от Гаронны до Средиземного моря. Как члены высшей феодальной иерархии, графы тулузские назывались пэрами Франции. Гильом IV Благочестивый (1060—1088), отличавшийся религиозным энтузиазмом, предпринял паломничество в Палестину, во время которого умер, оставив наследником брата своего Раймунда IV Сен-Жиля (1088—1105), который стал одним из из вождей Первого крестового похода. Ему была предложена иерусалимская корона, но он от нее отказался. Раймунд IV, как и его сыновья Бертран (1105—1112) и Альфонс Иордан (1112—1148), окончили свою жизнь в Палестине, где им принадлежало княжество Триполи.
Zoreana: Эвелина спасибо за информацию
Оленька: Эвелина очень познавательно, спасибо.
Gal_gu: Эвелина . спасибо огромное. Соединяя ваш замечательный исторический экскурс с моими "измышлениями" о родословной графа, совершенно ясно, почему король так боялся Жоффрея. А продолжение напишите?
Эвелина: Gal_gu пишет: А продолжение напишите? Gal_gu Если что-нибудь найду, обязательно выложу.
urfine: Вклинюсь я в графство Тулузкое... (кстати, может эту информацию по графству Тулузкому как-нибудь выделить, или не надо? А то жалко, если этот материал затеряется...) Эвелина, большое спасибо за столь интересную и нужную нам информацию. Вот еще любопытная вещица. Тут больше о нравах вообще, чем о воспитании: Антуан Гомбо де Мере (1607—1684) — салонный философморалист и писатель, автор сочинений «Conversations» (Беседы, 1669), «Agrements» (Развлечения, 1677), «De 1'Esprit» (Об остроумии, 1677), «Lettres» (Письма, 1682). В 1700 г. вышло посмертное издание его трактатов: «De la vrai honnetete» (Об истинной учтивости), «De 1'Eloquence et dc FEntretien» (0 красноречии и о беседе), «Reflexions sur o'education d'un enfant» (Размышления о воспитании ребенка) и др. Он же: Мере, совмещавший свое увлечение математикой с неудержимой страстью к азартным играм; он вошел в историю тем, что сформулировал задачу, решение которой привело двух остальных на тропу открытий. Примерно в это же время состоялось знакомство Паскаля с шевалье де Мере, который гордился своими математическими способностями и умением просчитывать шансы в казино. Правда, в другой раз Лейбниц заметил: «Я почти смеялся над важничаньем шевалье де Мере в его письме к Паскалю»6. «У месье де Мере, — писал он своему коллеге, — хорошая голова, но он не геометр, а это, сами понимаете, большой недостаток»7. Однако именно от Паскаля мы узнаём об интуитивном понимании вероятности, которым обладал де Мере. Де Мере пытался варьировать свою систему, ставя на то, что sonnez, или дубль-шесть, в 24 бросках двух костей должен выпадать с вероятностью, большей 50%. Удовлетворяя любопытство, проявленное к этой старой проблеме шевалье де Мере, они создали систематический метод анализа ожидаемых исходов. ЗАДАЧИ КАВАЛЕРА де МЕРЕ Первая состояла в том, чтобы узнать, сколько раз надо метать две кости, чтобы надеяться получить наибольшее число очков, то есть двенадцать. Как мы скоро увидим, эта задача весьма простая. Вторая задача много сложнее. Страстный игрок, де Мере чрезвычайно интересовался следующим вопросом: каким образом разделить ставку между игроками в случае, если игра не была окончена? Пытаясь решить, задачи де Мере (главным образом вторую из них), Б. Паскаль в 1654 году начал переписываться с другим крупнейшим французским математиком — П. Ферма. Не будучи знакомы лично, благодаря переписке они стали близкими друзьями. П. Ферма решил обе задачи с помощью придуманной им «теории сочетаний». Решение Б. Паскаля было значительно проще. Он исходил из чисто арифметических соображений. Нисколько не завидуя П. Ферма, Б. Паскаль, наоборот, радовался совпадению результатов и писал ему: «С этих пор я желал бы раскрыть перед вами свою душу, так я рад тому, что наши мысли встретились. Я вижу, что истина одна и та же в Тулузе и в Париже». Приведем вкратце решение Б. Паскаля для второй задачи кавалера де Мере. Предположим, говорит Б. Паскаль, что играют два игрока и что выигрыш считается окончательным после выигрыша одним из них трех партий. Пусть ставка каждого игрока составляет 32 луидора, и предположим, что первый уже выиграл две партии (ему не хватает одной), второй выиграл одну (ему не хватает двух). Им предстоит сыграть еще партию. Если ее выиграет первый, он получит всю сумму, то есть 64 луидора; если второй, у каждого будет по две выигранные партии, шансы обеих будут равны, и в случае прекращения игры каждому, очевидно, надо дать поровну. Итак, если выиграет первый, он получит 64 луидора. Если выиграет второй, то первый получит лишь 32 луидора. Поэтому, если оба согласны не играть предстоящей партии, то первый вправе сказать: — Тридцать два луидора я получу во всяком случае, даже если я проиграю предстоящую партию, которую мы согласились признать последней. Стало быть, 32 луидора мои. Что касается остальных 32, может быть, их выиграю, я, может быть, вы. Поэтому разделим сомнительную сумму пополам! Значит, если игроки разойдутся, не сыграв последней партии, то первому надо дать 48 луидоров, или же три четверти всей суммы, второму 16 луидоров, или одну четверть, из чего видно, что шансы первого из них на выигрыш втрое больше, чем второго (а не вдвое, как можно было бы подумать при поверхностном рассуждении). Конечно, все это пока еще не математика, а скорее рассуждения, основанные на здравом смысле. Но вот что главное — здесь делается попытка оценить количественно то, что, казалось бы, по самой своей сути никакой количественной оценке не подлежит. И до Б. Паскаля ничего подобного никому и в голову не приходило. Математики всегда гордились (да и сейчас гордятся) именно тем, что выводы их науки справедливы всегда, при любых условиях. Дважды два, говорят они; всегда четыре —- и сегодня, и через миллион лет, и на Земле, и на любой другой планете. А тут – на тебе! Спраши-ваете вы, допустим, у некоего специалиста: будет ли завтра дождь? Специалист отвечает, мол, девяносто шансов из ста за то, что дождя не будет, а десять шансов за то, что дождь пойдет. Как это понимать? Особенно в том случае, если дождь все-таки пойдет. Куда тогда подеваются эти самые девяносто шансов? И вот оказывается, что человеческому гению под силу даже такая задача: применить точные количественные меры именно там, где по самой сути ничего точного, казалось бы, быть не может. Конечно, большую роль здесь сыграло и то, что к этому времени человечеству уж очень нужны были такие методы. И здесь невозможно удержаться, чтобы не поудивляться еще раз, до чего же все-таки везет дуракам! Ведь кавалер де Мере, формулируя свои задачи, явно ни о чем, кроме игры в кости, не думал. А что получилось? .Возьмем хотя бы первую задачу: сколько раз надо метать кости, чтобы надеяться получить наибольшее число очков? Заметьте, что, например, вопрос, сколько надо бросить в землю семян, чтобы надеяться получить столько-то растений, или вопрос, сколько надо выпустить снарядов, чтобы надеяться поразить цель, это та же самая первая задача кавалера де Мере. Вряд ли нужно добавлять еще что-нибудь для доказательства важности подобных задач. Обратите также внимание на словечко «надеяться». Оно имеет очень большое значение, так как входит в терминологию науки теории вероятностей. В довольно интересной книге Оссовской М. "Рыцарь и буржуа: Исследования по истории морали" комментируется его книга "Об истонной учивости": Шевалье де Мере родился в 1607 году. Родом он был из семьи достаточно знатной, чтобы быть принятым в лучших салонах и стать в них учителем изящных манер и хорошего воспитания. Известно, что несколько лет он учился у иезуитов и крайне скептически относился к приобретенным у них познаниям. Два дня пребывания в большом свете, писал он, дают больше, чем два года занятий у таких наставников. Писательскую деятельность де Мере начал поздно—после шестидесяти. Свои взгляды он излагал, как тогда было принято, прежде всего в письмах, а также в диалогах, где проявлялось его отточенное искусство вести беседу. Называя де Мере учителем изящных манер и благопристойности (bienseance), следует сделать одну оговорку: сам он постоянно подчеркивал, что никакого профессионального занятия не имеет и не собирается обучать ему людей своего круга. Страху перед клеймом профессионализма приписывают то обстоятельство, что Декарт не подписал своего «Рассуждения о методе». Тем же можно объяснить намеренно небрежную форму «Опытов» Монтеня, его неожиданные переходы от одной темы к другой и вводящие в заблуждение заголовки, по которым нелегко догадаться, о чем пойдет речь. Вопреки злым языкам, утверждавшим, что де Мере получал постоянное содержание у принцессы де Ледигер, ему самому хотелось, чтобы его считали любителем, а его беседы в салонах— непринужденной импровизацией, хотя эта мнимая непринужденность стоила ему немалых трудов. Правда, де Мере, вслед за Кастильоне, считал достойнейшим занятием военное, но сам был не слишком силен в ремесле воина и, несомненно, лучше чувствовал себя в салоне, чем на полях сражений. В своем сочинении «Об истинной учтивости» де Мере пишет: «Итак, быть человеком учтивым (honnete homme) не профессия, и, если бы меня спросили, в чем состоит учтивость (honnetete), я ответил бы, что это преуспеяние во всем, что ни есть в жизни привлекательного и подобающего»'. Чтобы достичь совершенства в этом искусстве, необходимо сочетание хорошего происхождения и хорошего воспитания. Но слишком уж углубляться в науки не стоит: это уводит от жизненно важных дел (commerce de la vie). Язык Архимеда или Евклида — не тот язык, которым говорят при дворе. Занятия, которым они посвятили себя, следует предоставить низшим сословиям. Известно (и об этом напоминает автор предисловия к сочинениям де Мере), что аристократия, бывало, гордилась своим невежеством; и даже, рассказывают, были такие, что утверждали, будто знающий латынь не может быть дворянином—убеждение, на смену которому пришло провозглашение знакомства с латынью отличительной чертой благороднорожденного. Де Мере не заходил так далеко, а от принца требовал, чтобы тот знал многое, рекомендуя ему прежде всего изучать историю; но историк должен был писать так, как будто он упал с неба и не имеет ни родины, ни личных пристрастий. В обучении де Мере особенно подчеркивает роль подражания: в присущем «honnete homme» совершенстве есть нечто такое, чего нельзя объяснить, нечто неуловимое, что можно лишь показать. Поэтому пребывание в обществе людей благовоспитанных—лучший способ уподобиться им, причем разум необходим для того, чтобы указывать путь к совершенству, а сердце—чтобы следовать тому, что признано наилучшим. Рассуждая на важные темы, незачем подражать педантам. Нужно все подавать с изяществом, которому чуждо любое преувеличение2. Великолепие пробуждает восхищение, но не любовь: мы восхищаемся безупречными красавицами, но любим женщин просто красивых. Изящество любит свободу. Строгие правила его замораживают, а принуждение для него пагубно. Сципион не годился для хорошего общества—был слишком сух и слишком серьезен. Между тем, пишет де Мере, «я желал бы, чтобы honnete homme был скорее любезным и мягким, нежели суровым и строгим» (т. 3, с. 91). Те, кто слишком уж строго придерживается правил, пусть даже самых похвальных, бывают нередко смешны, а боязнь стыда и-стремление к славе— изначальные склонности человека. Славу приносят деяния трудные, и мы беремся за нелегкие задачи ради нее. Поэтому на войне ищут не легких путей к победе—например, неожиданно напав на врага ночью,—но более трудных путей, чтобы после не пришлось стыдиться чересчур уж легкой победы. Боязнь стыда—лучший путь приобретения чести (т. 1, с. 82; т. 3, с. 90). Нет ничего важнее, чем заслужить признание и любовь тех, кто знает, что хорошо, а что плохо. Истинная честь, как определяет ее Ш. Будор, автор предисловия и комментариев к сочинениям де Мере,—это независимость от всего и от всех, это способность поддерживать добрые отношения, но никому не вверяться, это сохранение .душевного равновесия, невзирая на людские причуды, неблагодарность, мстительность или зависть. Истинная честь защищает себя при помощи учтивости, свободной от агрессивности, но и не ведущей к стойкой привязанности. Ведя беседу, следует постоянно помнить о языке, которым мы говорим: он не должен иметь ничего общего с языком черни. Нужное слово должно быть сказано вовремя. Особый трактат де Мере посвящен правильной дозировке суждений и чувств. Тут нужен порядок—и в голове, и в сердце. Он позволяет нам наилучшим образом явить свету свои добродетели, ведь укрытая добродетель—все равно что зарытый без всякой пользы клад. В беседе ни в коем случае нельзя говорить так, как говорил бы специалист. Специализация при дворе до такой степени нетерпима, что даже свои таланты придворный должен демонстрировать с небрежностью. В этом неусыпном самоконтроле очень полезно общение с женщинами. Они учат нас, как понравиться людям с хорошим вкусом. Де Мере, однако, не поддерживает институт брака. С супружеством связано очень уж много забот. Супруги, считает де Мере, сохраняют друг другу верность самое большее лет пять или шесть, а среди женщин неглупых мало какая не ненавидит своего мужа и не оставляется им в пренебрежении. А если мужья их и любят, то все же любили бы больше, не будь они законными женами. Де Мере возмущает преданность жены, дошедшая до такой степени, что супруга хотела во что бы то ни стало следовать за мужем в далекую Индию, куда тот отправляло^ на лечение (т. 2, с. 774 и след.). Придворный де Мере не проповедовал специально добродетели, мимо которой не прошел бы автор мещанского происхождения, а именно солидности по части денежных обязательств. О том, каким путем де Мере добился некоторого благосостояния, говорили разное. Шулерство и пополнение бюджета карточной игрой не были редкостью в этом кругу. Многие полагали, что де Мере, дабы поддержать свою репутацию в большом свете, подправлял и даже просто подделывал адресованные ему письма, опубликованные лишь после смерти их авторов. М. Мажанди, знаток кодексов хорошего тона эпохи, считает де Мере сухим эгоистом, бесполезным для общества человеком; а в нарисованном де Мере образце придворного, по мнению Мажанди, какие-либо моральные соображения отодвинуты на задний план: это образец человека, желающего сделать карьеру при дворе и нравиться окружающим не для того, чтобы сделать им приятное, но чтобы обеспечить успех себе самому.
Анна: urfine пишет: Мере, совмещавший свое увлечение математикой с неудержимой страстью к азартным играм; он вошел в историю тем, что сформулировал задачу, решение которой привело двух остальных на тропу открытий. Примерно в это же время состоялось знакомство Паскаля с шевалье де Мере, который гордился своими математическими способностями и умением просчитывать шансы в казино. Маша, спасибо, что выложили. А ведь Анн Голон и Мере не забыла. В книге он упоминается дважды - еще в третьем томе, ну и в шестом, где как бы руководит партией Анж и Конде. Примечания там есть. Как вы думаете, этот материал может подойти к теме о науке в семнадцатом веке, который я пытаюсь сейчас готовить? urfine пишет: Вклинюсь я в графство Тулузкое... (кстати, может эту информацию по графству Тулузкому как-нибудь выделить, или не надо? А то жалко, если этот материал затеряется...) А давайте ее в Литературное кафе? И не только про графство Тулузское, но и про Лангедок-Гасконь-Аквитанию-басков.
urfine: Вот на другом форуме дали очень интесную ссылку. Фамильное сходство в семье английских королей: http://www.dailymail.co.uk/femail/article-1222921/The-throne-clones-How-Royal-Family-inherited-just-titles.html
Леди Искренность: И правда похожи. Везет им. Я бы тоже посмотрела, как выглядели мои пра-пра. Но у них ведь родственные браки в домах Европы, вот гены и сохраняются из поколения в поколение. С нами, простыми смертными так не будет.
Анна: Леди Искренность пишет: Я бы тоже посмотрела, как выглядели мои пра-пра. Леди Искренность пишет: Но у них ведь родственные браки в домах Европы, вот гены и сохраняются из поколения в поколение. С нами, простыми смертными так не будет. Ты имеешь в виду полигенные признаки? В принципе, доминантные гены сохраняются во всех родословных, а при родственных браках чаще появляются рецессивные гомозиготы при наличии высокой частоты рецессивного гена. А доминантные будут проявляться в любом случае. Ха, получается, что европейские короли - это небольшая такая изолированная популяция
Katrine: Очень интересно) Обратила внимание, что некоторые в коментах осуждают то, что человечество ставит этих "демонов"( ) выше себя, хотя они не превосходили нас ни в благородстве крови, ни в других подобных иллюзиях. Меня убила фраза "эта паразитическая родословная"... Но если честно, мне немного не по себе. Как-то жутко становится , когда смотришь на портрет человека, умершего столетия назад, и тут же видишь его реинкарнацию(если так можно выразиться ) в современном мире...
Анна: Katrine А почему жутко? Это же самая естественная вещь - быть похожими на своих предков. Думаю, если сравнить фотографии в семейных альбомах, будет то же самое. Тем более, что большинство представленных здесь предков не такие далекие.
Katrine: Анна пишет: А почему жутко? Ну не знаю... меня пугает степень их схожести.
Эвелина: Список правителей Тулузы (на французском) click here
Gal_gu: Анна пишет: Ха, получается, что европейские короли - это небольшая такая изолированная популяция Аня, они оно самое и есть! Им эту характеристику династийные браки обеспечили, а точнее "забота о благе государственном". Но интереснее, когда мы похожи на совершенно незнакомых людей. Мне видимо везет на глупые истории. В Русском музее есть портрет жены какого-то доктора. Во всяком случае, когда мне было 16, эта картина была в основной экспозиции. Ни имени дамы ни имени художника я не помню. Дама, как мне кажется, изображена в желтом и с зонтиком. Так вот я похожа на нее, как две капли воды. Сначала обратили внимание на это сходство в классе, когда учительница нам показывала слайды по Русскому музею. Но на слайдах мне это сходство не показалось таким сильным. А вот в музеи, когда сама на картину смотрела, сюрприз был неприятный! Да еще и экскурсовода "напугала". Он видимо решил, что ему уже мерещется, потому что оборвался на полу-слове и застыл. Я хотела эту картину моей аватаркой сделать, но в сети не нашла.
полная версия страницы