Форум
О новой версии вообще
Анна: Здесь обсуждаем новую версию вообще, независимо от разделения на тома. Впечатления, оценки, ожидания. О несоответствиях и ляпах автора есть отдельная тема. О замечаниях к русскому переводу тоже есть отдельные темы
Леди Искренность: urfine пишет: Это Лена уже напишет Пусть и Галя напишет. Речь шла о постельной сцене с Дегре....
Анна: Что можно сказать о новой версии вообще? Прежде чем говорить о том, нравится или не нравится новая версия, хочется спросить себя – а о чем, собственно говоря, была старая книга? И о чем – новая? Так вот, для меня и новая, и старая версии – это исторический роман о взаимоотношениях человека и общества, личности и власти, прежде всего. Причем это относится к обоим главным героям, да и к некоторым второстепенным. Далее – это историческая панорама жизни людей в определенный исторический период, с неизбежными аллюзиями на современность. По-моему, этот роман просто переполнен такими аллюзиями. Причем не только аллюзиями на ту эпоху, в которой шла работа над первой версией, но и на нашу. А любовная линия на этом фоне как раз есть то, что делает жизнь яркой и позволяет рассматривать вышеизложенные вопросы спокойно и оптимистично Ну, для начала скажу, что новая версия мне нравится. 1)Перед нами необычное явление – издание новой версии старого произведения, а для нас еще и обновленный перевод. Отсюда два восприятия: восприятие новой версии или восприятия нового перевода. 2) Исторические вставки. 3) Вставки по сюжету 4) Новые мотивы или же расширенные старые мотивы 5) Другая разбивка на тома 6) Другое время написания и другой возраст автора 7) Стиль автора. Простите, но начну с шестого пункта Было бы проще, если бы старая версия писалась в девятнадцатом веке, а новая – сейчас. Казалось бы, девятнадцатый век – это век позитивизма и веры в прогресс, а середина двадцатого века – период, когда позолота с прогресса уже сползла, и вообще в науке наступил неклассический период, в философии – господство экзистенциализма и структурализма и тому подобное. Но парадокс в том, что старая версия, имеющая, на мой взгляд, явные следы экзистенциализма, имеет посылы, идущие от девятнадцатого века. Она рассказывает о людях, выбивающихся из общего ряда, людях, стремящихся к новому, к переменам. Конечно, времени написания романа это тоже было свойственно и в немалой мере. Движение, космические амбиции, пафос открытий – все это было. Но были и другие тенденции, которые проявляются сейчас. Сейчас происходит возрождение иррационального, и при безусловном движении вперед в технике и науке в общественном сознании преобладает другое. Желание стабильности, пожалуй. Будет ли это отражено в романе? В старой версии все это было – мотив возвращения домой очень ясен, особенно в последних ругаемых книгах. Но это не просто возвращение домой, а возвращение изменившихся людей, которые смогут не приспособиться, а остаться самими собой. Теперь о главном. Зачем понадобилась автору новая версия – это один вопрос. А вот нужна ли она была читателю? Думаю, да. Для нашего читателя это важно потому, что многие старые русские переводы были безобразно порезаны, и о новых переводах старой версии речи за пятнадцать лет так и не зашло. Да и в авторской старой версии было немало несоответствий и даже лакун. Теперь некоторые из них исправлены и заполнены. В частности, это целительские способности Анжелики, которые появляются в седьмом томе старой версии почти что ниоткуда. Особенно впечатляет история бегства Анжелики через чумной город за травами для Мадлон, и контраст, который она почувствовала, оказавшись за его пределами. Близость к природе, которую автор подчеркивает, здесь органично вписана в сюжет. Различные исторические вставки как раз работают на эту историчность и панорамность романа. Подробности иногда хороши, иногда избыточны. На мой взгляд, они избыточны в начале третьего тома, где даются закавыченные цитаты из исторических текстов. Во всех остальных местах эти вставки очень даже очень уместны. Если учесть, что это роман в истории. Например, история Пуату в рассказах Фантины, бродячие торговцы с книжками, появляющиеся на новый год. Путешествие Анжелики в Тулузу во втором томе вводит нас в проблему отличия между севером и югом Франции, подводя к знакомству с эпохой трубадуров. То, что увеличилось количество научных (и технических) бесед Жоффрея – очень нравится. Его ученая ипостась становится более яркой, а отсылки к Галилею и прочие разговоры показывают нам, что семнадцатый век – это не только Фронда, мушкетеры и Версаль, а еще Галилей, Декарт, Бойль, инженер Рике, телескопы, астролябии, Тулузский канал. Вот. И взаимное узнавание Анжелики и Жоффрея на этом фоне выглядит еще более перспективным, что ли. Уже то, что Анжелику подобные вещи не раздражают, дают понимание, что эти люди действительно подходят друг к другу. А теперь о том, что не понравилось - о мистике. Мистика мне лично не особо интересна, но надо признать, что это культурное явление, и как таковое, может быть отражено в тексте человеком, имеющим иные взгляды и иные интересы. Более того, мистическая компонента достаточно заметна в современной культуре, что дает право автору обратиться к ней. Тем более, что в прошлом этот феномен был также достаточно значим. Но все же мистический эпизод в пятом томе не очень катит. Тут еще не все его читали, поэтому пока не буду давать спойлер. Еще о пафосности. Ага, имеется, и идет вразрез с цинизмом и чернухой, которые очень часто встречаются в современной литературе. Теперь о структуре романа. Из книги – «многосерийного кинофильма» получается книга «телесериал». Возможно, это не только коммерческие интересы, но и дань времени. Но восприятие меняется. История распадается на другие фрагменты, другие этапы. Протеста это не вызывает, наоборот, подбрасывает новые мысли, что кажется мне плюсом. Теперь о стиле. Сказала бы, что авторский стиль разнообразен – от длинных периодов до коротких рубленных фраз. Некоторые из них в старом переводе были обогащены Северовой. Некоторые появились заново. Так вот: эти рубленные фразы кажутся очень кинематографичными, почти сценарными. Можно ли сказать, что они дают простор воображению читателя? Наверно, да. Но этот вопрос к филологам. Ну и напоследок (пока). Очень понравились четвертый и пятый тома. Особенно пятый, где жизнь Парижа представлена колоритно и разнообразно. Впрочем, подобное впечатление возникает уже после знакомства с переводом старой версии Науменко. Тут надо сказать спасибо товарищу Агапову, который представил искаженный донельзя вариант второй книги старой версии большинству русскоязычных читателей. Но и новые подробности и детали, добавленные автором, просто очень вкусно читать. Пока все. Простите за сумбур и много букв.
urfine: Спасибо Анна, что высказали свое мнение по новой версии (в отличие от тех, кто этого еще не сделал, а обещался, хотя и понимаю, что все заняты )
Леди Искренность: urfine пишет: в отличие от тех, кто этого еще не сделал, а общался. хотя и понимаю, что все заняты догадалась в чей огород камень На выходных постараюсь исправиться.
urfine: Леди Искренность , да ладно уж...я ж не звЭр, дело ж не в строках, как напишешь, так и напишешь. Кстати, не тебя одной это касалось Просто интересно узнать твое мнение, кроме того все же ты профессинальней меня можешь говорить об авторском стиле, а мне этот вопрос чрезвычайно интересен. Это как оказалось один из спорных вопросов, который вообще выводит на уровень: хороший (качественный) ли писатель Анн Голон?
Леди Искренность: Я постараюсь. Тут продумать надо.
Анна: urfine пишет: Как на ваш взгляд, удачно (не совсем верное слово, другое пока на ум не приходит) ли Голон делит новую версию на тома? Можно я отвечу? По первым томам новой версии у меня создается впечатление, что автор заканчивает каждый том "началом какого-то нового этапа в жизни". Ну, можно сказать, что и в прошлом было почти так же, но. Мне никогда не казался логическим конец первого тома. То есть он не казался финалом. Анжелика уходит в никуда... и все. Это, имхо, обрыв, но и не начало. Сейчас не так. Анжелика в конце четвертого тома как раз начинает жизнь на дне Парижа, у нее что-то стабилизируется. В конце первого тома новой версии она осознает, что с Монтелу покончено, и начинается дорога в Тулузу. То есть имеется начало. А в конце первой части первого тома старой версии она только собирается домой, все еще как-то зыбко. В конце второго тома новой версии у Анж и Жоффрея рождается ребенок и они осознают свою любовь. Тоже вроде бы начало нового этапа. А в конце второй части первого тома старой версии Анж понимает, что завершается этап ее жизни в Тулузе - то есть там был конец этапа. В конце третьего тома новой версии Анжелика присутствует при въезде короля в Париж. Это - начало какого-то исторического этапа, а также начало нового этапа борьбы Анж. В конце третьего тома новой версии Анжелика, кажется, спасается бегством от убийц. Там ощущение конца менее ясно, но на начало тоже не тянет. Ну, и четвертый том - см. выше. Но это все ИМХО, просто ощущение.
Анна: Еще о мистике в романе. Я выше не совсем точно выразила свою мысль. Мистика мне лично не особо интересна, но надо признать, что это культурное явление, и как таковое, может быть отражено в тексте человеком, имеющим иные взгляды и иные интересы. Я имела в виду, что о мистической компоненте культуры вправе писать человек, далекий от мистики. Мне кажется, в романе Анн Голон как раз и представлена эта компонента, как часть "книжного мира" и "реального мира". Вот в новом пятом томе она кажется мне излишней, а в третьем - как бы и нет.
Zoreana: Анна очень правильно подмечены все плюсы и минусы новой версии
Анна: Zoreana Спасибо. А что вы думаете по поводу деления новой версии на тома?
Леди Искренность: Хочу восстановить некоторые свои размышления, которые я нечаянно удалила. Я о том, как мастерски, но ненавязчиво автор расставляет в книге акценты, подводя нас к тому или иному умозаключению или внушая определенное отношение к герою или действию. В качестве примера хочется привести вот что: 1) автор описывает худощавую фигуру Жоффрея и нам она нравится так же сильно, как и Анжелике, потому что, то там, то здесь, можно встретить упоминание о его мужественности и ловкости (несмотря на хромоту), о выносливости и силе его крепкого, поджарого тела. Но вот она описывает худощавую фигуру Давида, и одной фразой "его тощие бицепсы" заставляет читателя сделать "фи". Поэта, она назывет тощим и угловатым тем самы низвергая обоих ниже Пейрака. 2) Вспомним также, как Жоффрей жевал фиалковые пастилки и как чувственно, а местами до разрыва трагично, передан этот процесс единственно через аромат и тоску Анж по этому знакомому запаху. И вот пастилки жует Филипп и следует такое описание: "С отсутствующим взглядом он медленно втягивал щеки, смакуя пастилку из мускуса или фенхеля. Анжелика сказала себе, что, когда они поженятся, она отучит его этой привычки. При столь возвышенной красоте ни к чему уподобляться жвачному животному." Ну что тошнота к горлу не подступила, когда представили эту картину? У меня подступила. Вот он истинный писательский талант. Теперь хочу перейти к любовным сценам. Для сравнения (по новой версии до Филиппа): Пейрак И с этого мгновения Анжелика перестала принадлежать себе. Губы, которые уже однажды опьянили ее, снова вверг¬ли в вихрь неведомых ощущений, воспоминание о которых оставило в ее теле неясную тоску. Все пробуждалось в ней в ожидании высшего блаженства, которое уже ничто не могло остановить, постепенно оно достигло такой остроты, что Анжелика испугалась. Едва дыша, она отстранялась, пыталась ускользнуть от его ласковых рук, каждое движение которых погружало ее в неведомое доселе наслаждение, и, возвращаясь из окутывающей ее неги, она видела перед собой звездное небо, туманную долину, где серебряной лентой струилась Гаронна. Совершенное тело Анжелики было создано для любви. Его желания стали неожиданным откровением и потрясли ее; она чувствовала себя подавленной, поверженной в этой жестокой борьбе с самой собой. Гораздо позже, уже умудренная опытом, она смогла оценить, насколько Жоффрей де Пейрак был терпелив, сдерживая силу своей страсти, покоряя ее. Она почти не сознавала, как он раздевал ее, как положил на постель. С бесконечным терпением он привлекал ее к себе, а она с каждым разом становилась все более и более покорной, страстной, умоляющей, и в ее взгляде светилось желание. Она то ускользала, то приникала к нему, но когда блаженство, с которым она не могла совладать, достигло своего апогея, внезапная истома разлилась по ее телу. Анжелике казалось, что в сладостной неге, охватившей ее, смешались чудесное и требовательное возбуждение, всякая стыдливость была отброшена, она отдавалась самым смелым ласкам и, закрыв глаза, позволила себе плыть в чувственном потоке. Анжелика не воспротивилась боли, потому что каждая частичка ее тела яростно желала быть завоеванной. Когда они слились в любовном порыве, она не закричала, а лишь широко распахнула свои зеленые глаза, в которых отразились звезды весеннего неба. — Уже! — прошептала Анжелика. Растянувшись на кровати, она постепенно приходила в себя. Мягкая индийская шаль защищала ее разгоряченное тело от свежего ночного воздуха. Она смотрела на Жоффрея, и его тело казалось очень темным в лунном свете. Он налил в бокалы охлажденное вино и рассмеялся. — Не спешите, моя милая! Вы еще слишком невинны, чтобы я мог продолжить урок. Придет время и для долгих наслаждений. А пока выпьем! Ведь мы оба славно потрудились этим вечером и заслуживаем награды. Он приобнял Анжелику; она пила вино и с инстинктивным кокетством преувеличивала свою усталость и свою слабость, чтобы прижаться к мужу. Она без стеснения упивалась счастьем того, что этот мужчина, пресыщенный любовью и познавший множество женщин, сумел оценить тот дар, который она только что преподнесла ему. Жоффрей скрывал юношескую радость под шуточными фразами, но проницательная Анжелика почувствовала, что обрела над ним власть. Конечно, она не станет злоупотреб¬лять этим. Она будет его пылко любить, подарит ему детей и будет жить с ним счастливо под небом Тулузы! Жоффрей погладил белое нежное плечо, но она стремительным движением вонзила свои острые зубки в его руку. Он шлепнул ее и с наигранным гневом опрокинул поперек кровати. Несколько мгновений они боролись. Каждый раз Анжелику удивляла сила его страсти, и она очень скоро уступала ей. Но пока ее настроение оставалось мятежным, и она продолжала вырываться из его объятий. Затем ее кровь закипела в жилах. Искра наслаждения зажглась где-то глубоко внутри и охватила все ее существо. Анжелика все еще продолжала вырываться, и в то же время с нетерпеливым любопытством стремилась к изумительным ощущениям, которые недавно познала. Ее тело пылало. Волны наслаждения поднимали ее все выше и выше в исступленном восторге, который она еще никогда не испытывала. Голова ее откинулась на край кровати, губы приоткрылись, и она увидела в алькове тени, позолоченные светом лампы, а затем услышала тихий жалобный стон, — услышала поразительно четко. Внезапно она узнала свой собственный голос. В сером свете зари она видела над собой улыбающееся лицо фавна, который, полуприкрыв блестящие глаза, слушал песню Любви, которую он сам заставил звучать. — О Жоффрей, — вздохнула Анжелика. — Мне кажется, что я сейчас умру. Почему это с каждым разом все чудеснее? Нежное тепло солнца, сливаясь с утренней прохладой, заставляло забыть обо всем. Охваченные желанием, они любили друг друга почти украдкой прямо в этом укромном, тесном уголке дома, боясь разбудить хозяйку. Анжелика чувствовала, как красивые руки Жоффрея скользят по ее спине, бедрам… Она погрузила пальцы в густые волосы мужа, наслаждаясь вольностью, на которую не решалась еще никогда. Именно в такие мгновения близости молодая женщина, потрясенная и восторженная, вспоминала свои былые страхи. Она по-прежнему в его власти! Без Жоффрея она тосковала, ей нужно было его присутствие, его сила и настойчивость… «Вот мужчина, с которым никто не сравнится», — в упоении твердила она. Анжелика растворялась в муже, уступала силе его страсти, которая отнимала их обоих у каждодневных обязанностей и дарила им миг наслаждения и восторга. Они игриво спорили. Они теряли себя в объятиях друг друга. Они любили друг друга. Они были счастливейшими из смертных и умели смаковать отпущенные им мгновения счастья, когда окружающий мир вдруг исчезал и во всей Вселенной они оставались одни. Он научил ее долгим наслаждениям, научил искусному, любовному поединку, с его притворными дерзкими наступлениями и подчинениями, научил терпению, с которым два любящих существа в сладостном единении ведут друг друга к вершинам блаженства. Вард: Анжелика не помнила себя от унижения и страха. В ее воспаленном разуме проносились какие-то нелепые картины: шевалье де Лоррен со своим посвечником, Бастилия, вопль Марго, шкатулка с ядом. Потом все исчезло, и ее заполнила паника, физический ужас женщины, знавшей только одного мужчину. Эта новая близость перепугала ее и вызвала отвращение. Она извивалась, пытаясь освободиться из его рук, но не могла выдавить из себя ни звука. Парализованная, дрожащая, она позволила взять себя, плохо осознавая, что происходит… Во мраке их дыхание смешалось, и потрясенная Анжелика спрашивала себя, когда кончится это ужасное насилие. Подавленная, ошеломленная, наполовину в обмороке, она против своей воли принимала ласку мужских рук, сминавших ее тело. Но постепенно новизна объятий, повторение движений любви, для которых было так чудесно создано ее тело, возбудили в ней ответное волнение, которому она не смогла воспротивиться. Когда сознание вернулось к ней, было уже поздно. В ней вспыхнула искра удовольствия, неся так хорошо знакомую негу, по венам разлилось острое возбуждение, вскоре превратившееся в бушующее пламя. Мужчина догадался об этом. Он издал приглушенный смешок и принялся за дело с удвоенным умением и вниманием. Тогда Анжелика принялась бороться с собой, отказываясь платить ему по счетам, но борьба только ускорила ее поражение. Она откинула пассивность и прижалась к нему, подхваченная потоком сладострастия. Чувствуя свой триумф, он безжалостно усилил натиск, а она невольно приоткрыла губы, и из ее горла вырвался хрип, означающий злость и благодарность побежденной женщины. Когда они оторвались друг от друга, Анжелику захлестнул жгучий стыд. Она спрятала лицо в руках. Ей хотелось умереть, никогда больше не видеть дневного света. Николя: Анжелика тоже начинала дрожать — то ли от холода, то ли от желания и одновременно страха, которые она испытывала по отношению к этому огромному мужскому телу. Он тут же оказался на ней. Он обнял ее так, что кости за¬трещали, и разразился смехом, приговаривая: — А! На этот раз все хорошо! Ах, как хорошо! Ты моя. Ты больше не сбежишь от меня. Ты моя. Моя! Моя! Моя! — по¬вторял он в такт движениям своего тела, охваченный любов¬ным безумием. Чуть позже она услышала, как он удовлетворенно засопел, словно насытившийся пес. — Анжелика, — прошептал он. — Ты сделал мне больно, — пожаловалась она. И заснула, завернувшись в плащ. Но еще дважды этой ночью он брал ее. Анжелика, скованная тяжелым сном, с трудом пробуждалась, чтобы снова стать до¬бычей этого создания тьмы; он, чертыхаясь, хватал ее и при-нуждал к любви, испуская низкие, хриплые вскрики, потом падал рядом, бормоча что-то бессвязное. Порой она ни на что не реагировала, как будто отсутствовала. Во всем покорно подчинялась Николя, но выглядела столь безразличной, что он отступал обеспокоенный, почти испуганный. Она стала добычей дикаря – Весельчака; превратилась в подругу волка, которому, порой, во время краткого объятия, удавалось вырвать у нее звериный крик наслаждения, хрип самки, которой овладел самец. Но ее тело забыло нежность настоящей ласки. Людоед/Огр: В конечном итоге Людоед оказался вознагражден за свое терпение, обнаружив рядом с собой прекрасное гибкое тело, пускай молчаливое и не горящее желанием, но покорное. Постанывая от удовольствия, он овладел им. Анжелика даже не успела испытать отвращения или выказать протест. Потрясенная этим жарким натиском капитана, напоминающим напор урагана, она почти сразу же вновь оказалась на свободе. — Ну вот и все, — вздохнул капитан. Она даже начала испытывать некое удовольствие, когда капитан принялся ласкать ее тело широкой ладонью, не слишком нежно, но зато неистово и умело. Эти ласки, больше напоминавшие грубое растирание, чем легкое дуновение зефира, помогли Анжелике расслабиться. Людоед целовал ее как настоящий крестьянин, долгими смачными и шумными поцелуями, которые удивляли и даже веселили Анжелику. Затем он обхватил женщину сильными волосатыми руками и не спеша положил поперек кровати. Маркиза Ангелов поняла, что на этот раз бравый вояка решил в полной мере воспользоваться представившимися возможностями, и закрыла глаза. В любом случае, Анжелика никогда не собиралась вспоминать о том, что должно было случиться. Между тем, все оказалось не так ужасно, как она это себе представляла. Людоед не был жестоким. Конечно, он вел себя как человек, не до конца осознающий всю свою силу и не понимающий, сколь он тяжел. Но, несмотря на это неудобство, а Анжелика ощущала себя наполовину раздавленной, женщина была вынуждена признать, что близка к тому, чтобы испытать некоторое подобие наслаждения, оставаясь «добычей» этого колосса, полного мощи и желания. Когда все закончилось, собственное тело показалось ей легче перышка. Клод: Признак язвительности, а возможно – жестокости. Но его взгляд был нежным и смеющимся. Мужчина продолжал нависать над Анжеликой, пока она сама, подчиняясь властному зову, не потянулась к нему. Тогда он накрыл ее тело своим и поцеловал. Поцелуй длился невероятно долго, за это время можно было бы подарить друг другу с десяток неспешных, сменяющих друг друга поцелуев. Он словно оживил измученное тело Анжелики. Возвратил ей былые наслаждения, столь отличные от грубых, хоть и страстных, ласк бывшего слуги, к которым она уже успела привыкнуть. «Я только что чувствовала себя такой уставшей, — подумала она, — но теперь усталость ушла. Мое тело больше не кажется мне жалким и оскверненным. Значит, я все-таки не совсем умерла…» Анжелика тихонько пошевелилась на сене, счастливая от того, что вновь ощущает, как где-то в глубине живота зарождается робкое желание. — Все хорошо, — шептал поэт, — ты больше не ничего не бойся. Все в прошлом… Только снег за окном, и мы здесь, в тепле… Не часто мне доводится заночевать в таком уютном местечке!… Под халатом на тебе ведь ничего нет?… Да, я чувствую. Не шевелись, моя милая… Не говори больше ни слова… Его рука скользнула, раздвинула полы пеньюара, чтобы коснуться плеча, затем опустилась ниже. Он смеялся, потому что Анжелика вздрагивала. — Вот они нежные почки весны. Но, ведь на улице — зима!... Он накрыл ее губы своими. Затем опустился на пол перед камином и осторожно привлек к себе Анжелику. В теплом уюте маленькой комнаты, рядом с этим мужчиной, то болтливым, то язвительным, то влюбленным, она забывала о своем изнурительном каждодневном труде.Вытянувшись в теплой постели рядом с высоким молодым мужчиной, объятия которого были столь пылкими и столь легкими, она обнимала его за шею и привлекала к себе. Дегре: В теплом полумраке алькова большое волосатое тело Дегре казалось красным, покрытым черным бархатным пушком. Он ничуть не утратил своей напористости. — Эгей, девочка! Что ты трепещешь, как лань? Кончай плакать! Сейчас мы с тобой повеселимся. Давай, подвигайся ко мне! Он сорвал с Анжелики рубашку и одновременно так звонко хлопнул ее пониже спины, что она подскочила, взбешенная подобным унижением, и вонзила ему в плечо маленькие острые зубы. — Ах ты стерва! — воскликнул Дегре. — Кто-то заслужил наказание! Анжелика стала отбиваться. Завязалась яростная борьба. Молодая женщина выкрикивала самые непристойные оскорбления, какие только приходили ей на ум. Она пустила в ход весь лексикон Польки, а Дегре хохотал, как сумасшедший. Эти раскаты смеха, блеск белых зубов, острый запах табака, мешающийся с терпким запахом мужского пота, довели Анжелику до белого каления. Она не сомневалась, что ненавидит Дегре, желает ему смерти. Она грозила ему, кричала, что зарежет его. А он все сильнее смеялся. Наконец, он навалился на нее всем телом и нашел ее губы. — Поцелуй меня, — потребовал он. — Поцелуй полицейского… Надо слушаться, или я задам тебе такую трёпку, что ты три дня сесть не сможешь… Поцелуй меня… Нет, целуй получше. Я уверен, что ты умеешь очень хорошо целоваться… Анжелика больше не могла сопротивляться этим настойчивым губам, этому безжалостному рту, который кусал ее каждый раз, когда она отказывалась его поцеловать. Она уступила. Она уступила, и уже через несколько мгновений слепое желание заставило ее прижиматься к телу, которое одержало над ней верх. Их борьба обрела совершенно иной смысл, она превратилась в извечную борьбу богов и нимф в рощах Олимпа. Любовный азарт Дегре казался поразительным, неистощимым. Он передался Анжелике, как лихорадка. Молодая женщина говорила себе, что Дегре относится к ней безо всякого уважения, что никто никогда не обращался с ней подобным образом, даже Николя, даже капитан стражи. Но, откинув голову на край постели, она слышала свой смех, смех бесстыжей девицы. Теперь ей было очень жарко. Ее дрожащее тело пылало. Молодой человек настойчиво привлек ее к себе вновь. На долю секунды ей открылось иное видение: закрытые веки, всепоглощающая страсть, лицо, на котором под напором сильного чувства не осталось и следа цинизма, исчезла вся ирония. В следующее мгновение она почувствовала, что принадлежит ему. Он опять засмеялся, как насытившийся дикий зверь. Но такой Дегре ей не нравился. В тот момент она нуждалась в нежности. Новый любовник при первой близости всегда пробуждал в Анжелике удивление, страх, и, даже, отвращение. Ее возбуждение спало, ему на смену навалилась свинцовая усталость. Безучастная ко всему, Анжелика позволила мужчине вновь и вновь овладевать ею, но ее безразличие нисколько его не смущало. Ей показалось, что Дегре использует ее, как простую уличную девку. Тогда она жалобно закричала, мотая головой из стороны в сторону. — Оставь меня… Отпусти! Но он не отпускал, словно хотел совершенно измучить ее. Все вокруг почернело. Нервное напряжение, которое за последние дни не отпускало Анжелику, уступило место непосильной усталости. У нее больше не осталось сил. Ни для слез, ни для страсти… Резким, почти грубым движением он стянул до локтей рукава ее корсажа, и Анжелика почувствовала, как мужские, покрытые мелкими волосками, руки Дегре скользнули под ее обнаженные плечи и сомкнулись на спине, как будто он хотел вкусить сладостную тайну ее горячего тела. Сцену с Филом даже приводить не буду, ведь там как сама церемония брака, так и брачная ночь построены на противопоставлении с первыми. Не знаю как вас, а лично меня волнуют и трогают только сцены с Жоффреем. Сцена с Клодом дарит ощущение тепла и умиротворения. Остальные же откровенно мерзки и кроме отвращения ничего не будят. Вчитайтесь, сколько в сцене с Пейраком чувственности, одних синонимов сколько пришлось перебрать, чтобы не повторяться: блаженство, нега, экстаз, упоение, наслаждение... Замучились выдумывать. С остальными же, если один раз промелькнет всплеск удовольствия, то это, либо некое "подобие" удовольствия, либо на смену ему тут же приходят стыд, усталость, апатия, неудовлетворенность и опустошение. Да и сама Анж с тоской вспоминая Жоффрея, приходит к выводу, что "ее разум и сердце принадлежали призраку. В мире живых нет больше мужчины, способного утолить ее желания". И "у него были сила, ум, мужество, утонченная бескомпромиссность завоевателя и простота – все, что делает мужчину Мужчиной, лучшим из лучших, повелителем женской души… И этого мужчину она потеряла...» Вот такие у меня получились выводы. Еше раз хочется сказать спасибо Анн за ее писательский гений.
полная версия страницы