Форум » Творчество читателей » Страна радуг. » Ответить
Страна радуг.
Violeta: Дамы, мы с Жаклин де ла Круа представляем на ваш суд наш новый фанфик, воплощающий в себе оригинальную идею Мадемуазель Мари. Итак, это альтернативная версия событий "Бунтующей Анжелики". Что было бы, если бы она не подверглась насилию, Шарль-Анри выжил, а Флоримон не уехал бы искать отца? В тексте присутствуют фрагменты из романов А. Голон - они нужны для связки сюжета, выстраиваемому на основе оригинального текста, но с существенными отличиями от канона.
Violeta: Предрассветный разговор Анжелика кожей ощущала присутствие мужа, но не осмеливалась повернуться. Всю ее решительность как ветром сдуло, и она была вынуждена признаться себе, что всегда немного его боялась и совсем-совсем не знала. Жоффрей подошел к ней и встал рядом, облокотившись о резные перила. Его взгляд был устремлен к морю, и казалось, что он не замечает ее присутствия. Рассветные сумерки предвещали скорый восход солнца, начало нового дня, однако минувшая ночь принесла больше вопросов, чем ответов. Еще совсем недавно он держал ее в объятьях, легко касался губами ее волос и шептал что-то ласково-утешающее, а теперь между ними пролегла пропасть длиной в пятнадцать лет. - Что вы здесь делаете, сударыня? - Анжелика скорее догадалась, чем услышала его вопрос. - Размышляю над тем, что будет с нами дальше, - тихо ответила она. - О, не утруждайте себя, мадам, вы напрасно тревожитесь - я ни в коем случае не намерен мешать вашим матримониальным планам, о которых меня так любезно уведомил мэтр Берн, - резко выпрямившись, проговорил Жоффрей. Анжелика развернулась к нему лицом. - Что вы имеете в виду? - То, что неожиданно восставший из мертвых муж - это слишком ничтожная причина, чтобы отказываться от столь завидной партии. Ведь кто я - отступник и ренегат, жестокий пират, который наводит ужас на обывателей своими преступлениями. Руки мои по локоть в крови, а моя команда - банда висельников и убийц. Никакого сравнения с благопристойным и законопослушным купцом и его благочестивыми спутниками. И вы, как я вижу, уже достаточно прониклись кальвинистской моралью, чтобы бросать мне в лицо оскорбления на глазах у моих людей, которые, между прочим, рисковали своей жизнью, чтобы спасти вас и ваших друзей. Во что вы превратились? В мещанку, ограниченную мещанку, предел мечтаний которой - Библия по вечерам и капустный суп на обед. И муж, бубнящий псалмы, в придачу... Анжелика смотрела на него, широко раскрыв глаза. Да, время изменило их, но что стало с последним из трубадуров, откуда этот издевательский тон? Она решила, что не будет поддаваться на провокации. Тем более, что еще минуту назад страстно желала примирения с ним. - Жоффрей, - Анжелика вздохнула. - Вы вправе обижаться на меня - я сказала вам ужасные слова сегодня днем. Мне нет прощения... Но метр Берн... Вы слишком сурово судите о нем... И обо мне... Клянусь, что даже и не подозревала, что он настолько расположен ко мне, что задумывается о женитьбе. Я всегда считала его только другом, - Анжелика опустила глаза, чтобы скрыть смущение. Но щеки ее предательски вспыхнули, что не укрылось от пристального взгляда графа. Он саркастически усмехнулся. - Ой ли? Какая трогательная сказочка про дружбу между мужчиной и женщиной! Вам самой не смешно, мадам? Особенно после того, как ваш друг выломал дверь в мою каюту и чуть не убил меня. Ладно, оставим это. Ступайте же к своему раненому, отныне вы можете считать себя свободной и вольной самостоятельно решать свою судьбу. Меня она больше не касается. На глазах у Анжелики выступили слезы. Неужели она теперь была настолько безразлична ему? Когда он успел превратился в закоренелого беспутного грешника, толкающего ее в объятия другого? И какого же он низкого мнения о ней, что полагает, будто она с легкостью согласится на его возмутительное предложение. Острое чувство унижения помогло ей овладеть собой. Она выпрямилась и устремила на него полный высокомерия взгляд. - Как вы можете так говорить! Поскольку вы живы, я все равно остаюсь вашей женой, если не перед людьми, то перед Богом. Он отвернулся — вопреки всем его стараниям сохранить невозмутимость, он чувствовал, что потрясен до глубины души. Однако, когда после долгого молчания он снова взглянул на нее, его губы были сурово сжаты, а глаза смотрели непреклонно и холодно. - Я не охотник до лживых комедий, которые вы, женщины, так любите разыгрывать. Я признаю, что вы единственная женщина, которая когда-либо была моей женой. Но что от этого осталось сейчас? Немногое, как мне кажется. Вы больше не похожи ни на нежного и дерзкого эльфа из болот Пуату, какой я знал вас в Тулузе, ни на трогательную рабыню из Кандии, дрожащую и вызывающую у меня острое желание оберегать и защищать вас. Вы убежали тогда, и нескольких лет, прошедших с тех пор, оказалось достаточно, чтобы я потерял вас навсегда. Правда, судьба опять свела нас, но, увы, слишком поздно. Вы превратились в совсем иную женщину, в которой уже стерлось все то, что в свое время дал вам я... Нас больше ничего не связывает, взгляните правде в глаза. Ни к чему примерять на себя роль негодующей и благородной супруги, это выглядит просто нелепо. Ступайте, мадам, уже слишком поздно, - будничным тоном закончил он. - Я никуда не уйду! - ее трясло, словно в ознобе. Она отказывалась верить тому, что он говорил ей. Нет, это невозможно, этого не может быть! - Что ж, больше не в моей власти вам указывать. Те годы, что мы прожили вдалеке друг от друга, дают вам право на самостоятельность во всем. Ведь вы в полной мере воспользовались предоставленной вам свободой, не так ли, мадам? Жили, как вам заблагорассудится, меняли мужей и любовников, как перчатки, пользовались своей безграничной властью над мужчинами, ослепленными вашей красотой и готовыми пойти на все, чтобы исполнить ваши капризы и удовлетворить желания. И я не избежал этой горькой участи, увы... Страшно подумать, сколько несчастий я претерпел из-за вас, сколько глупостей совершил, и мой приезд в Ла-Рошель - самая абсурдная из всех. - Да как вы смеете обвинять меня в подобных гнусностях?! - она дрожала от возмущения. - За кого вы меня принимаете - за бездушную, алчущую лишь удовольствий женщину, без чести и без совести? Так вот как вы относитесь ко мне на самом деле! Что ж, я не удивлена теперь, что вы отняли у меня сына, ни на секунду не задумываясь о моих чувствах. По-вашему, у меня их просто-напросто нет! А вы сами? Где вы были все то время, когда мне приходилось выживать вопреки всем и вся? Что вы вообще можете знать о тех годах, что я провела вдали от вас, и с такой циничностью кидать мне в лицо обвинения в легкомысленности и корысти? Жизнь низвергла меня на самое дно, потому что вы, месье, никогда не слушали никого, кроме себя! Да, если бы вы вели себя осмотрительнее и менее заносчиво, все не закончилось бы для нас таким трагичным образом. Вы даже представить себе не можете, как мне хотелось умереть в тот же день, когда родился Кантор, в день вашей казни, когда я, обезумев от горя, бродила вокруг угасшего костра на Гревской площади... Но я осталась жить ради наших детей! И готова была ради них на все! - последнюю фразу Анжелика почти выкрикнула в лицо мужу. - А супругой сиятельного маршала вы тоже стали ради наших детей? - язвительно осведомился Жоффрей. - Или потому, что были в него влюблены еще в детстве? Не думайте, сударыня, что у меня плохая память, - я помню, как вы рассказывали мне в Тулузе о своем красавце-кузене. И какая жалость - ваш отец навязывает вам неудобного колченогого мужа, разбивая все ваши мечты относительно него! Но потом вы все же осуществили их, не так ли? - Я стала его женой потому, что у меня не было иного выхода. Я и мои дети были лишены всего, что нам полагалось по праву рождения, и единственной моей целью было вернуть им титул и положение в обществе. И я не по любви вышла замуж за Филиппа, нет, я женила его на себе отвратительным шантажом, который надолго превратил нас в непримиримых врагов. Только он, маркиз дю Плесси, маршал Франции и друг его Величества, мог открыть мне двери в Версаль. И я добилась своего - мои сыновья были в милости у короля, стали пажами. А раз так, все остальное уже не имело значения: и побои Филиппа, и его ненависть… Кроме того, я не знала, что вы живы, вы же не сочли нужным поставить меня об этом в известность, а сами в это время вкушали удовольствия в объятьях многочисленных и разнообразных красоток! Я знаю, какая слава шла о вас по Средиземноморью! - Не меньшая, чем о вас, сударыня. Ореол любовницы короля сильно поднимал вашу цену на торгах, - иронично отозвался Жоффрей. Анжелика задохнулась о возмущения. — Где вы подцепили эту сплетню? Я никогда не была любовницей короля! Он же, в свою очередь, никак не мог смириться с моим отказом. Добиваясь своей цели, он не останавливался ни перед чем. Он прислал солдат, чтобы сторожить меня в моем собственном замке, угрожал арестовать меня и заточить в монастырь, если к концу срока, который он дал мне на размышление, я не соглашусь ответить на его страсть. — Но вы так и не согласились? — Нет. — Почему? Глаза Анжелики потемнели. Теперь они были такого же цвета, как и расстилающийся перед ними океан. — И это спрашиваете вы? Потеряв вас тогда, пятнадцать лет назад, я была в отчаянии. Отдаться королю! Как я могла это сделать? Как могла предать вас, своего мужа, которого он несправедливо осудил на смерть? Отняв вас, он отнял у меня все. Все удовольствия, все почести, которые мне оказывали при дворе, не могли возместить этой утраты. А после того, как его драгуны сожгли мой замок, перерезали слуг, чуть не убили меня и моих детей, я примкнула к восстанию, которое волной прокатилось по Пуату. Я боролась с королем несколько лет подряд, но силы были неравны. Увы, время сильных провинций прошло... Граф смотрел на жену, не отводя взгляда: "Итак, ей было недостаточно этой ее безумной одиссеи на Средиземном море, в которую она ринулась очертя голову. Всякий раз, когда я появлялся, чтобы вытащить ее из очередной переделки, она исхитрялась сбежать от меня — и только для того, чтобы ввергнуть себя в еще большие опасности: Меццо-Морте, Мулей Исмаил, побег из гарема в дикие горы Риф... Можно подумать, что ей доставляло удовольствие коллекционировать самые жуткие авантюры. Безрассудство, граничащее с глупостью. Увы, надо примириться с очевидностью — Анжелика глупа, как и большинство женщин. Казалось бы: вышла невредимой из всех передряг — вот тут бы и угомониться. Так нет же — бросилась поднимать восстание против короля Франции! Что за бес в нее вселился? Какой дух разрушения? Разве женщине, матери, подобает вести в бой войска?" Де Пейрак пожал плечами. - Вы всегда были сумасбродкой. Никто ведь не требует от женщин героизма... - Считайте, как вам будет угодно, - холодно отозвалась Анжелика. - Хорошо, мадам, оставим в покое маркиза и его Величество Людовика. Поговорим о мэтре Берне. Как вы могли так низко пасть? Вы, благородная дама, католичка, и вульгарный скучный торговец из Ла-Рошели! Мне сложно даже вообразить, что может связывать вас, - тут по его губам скользнула презрительная усмешка. - Хотя, признаю, он не лишен некоторого... темперамента. Анжелика вспыхнула. Это оскорбление она снести уже не могла. - Зато он, в отличие от вас, не изводит меня беспочвенными подозрениями, не оскорбляет и ценит то лучшее, что есть во мне! И да, монсеньор, благодарю вас за одеяло и гамак, но боюсь, вы незаслуженно одарили своим вниманием ту недостойную женщину, что некогда была вашей женой, - с этими словами Анжелика круто развернулась и зашагала прочь.
Violeta: Леди Искренность пишет: Чудесно! Так необычно и в тоже время любопытно читать вроде знакомый текст, но в абсолютно новом переложении. Шарль-Анри лаконично пристроился на место Онорины, я смотрю. Так и задумано. Хочется максимальной достоверности.
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: Ведь кто я - отступник и ренегат, жестокий пират, который наводит ужас на обывателей своими преступлениями. Руки мои по локоть в крови, а моя команда - банда висельников и убийц. Никакого сравнения с благопристойным и законопослушным купцом и его благочестивыми спутниками. Какая здоровая самокритика Violeta пишет: Во что вы превратились? В мещанку, ограниченную мещанку, предел мечтаний которой - Библия по вечерам и капустный суп на обед. И муж, бубнящий псалмы, в придачу... А это уже переход на личности. Я бы уже сейчас обиделась, а Анж такая терпеливая Violeta пишет: - Что ж, больше не в моей власти вам указывать. Те годы, что мы прожили вдалеке друг от друга, дают вам право на самостоятельность во всем. Класс!!! Violeta пишет: — Где вы подцепили эту сплетню? Я никогда не была любовницей короля! Я ждала этих слов! Здорово!! Violeta пишет: И да, монсеньор, благодарю вас за одеяло и гамак, но боюсь, вы незаслуженно одарили своим вниманием ту недостойную женщину, что некогда была вашей женой, - с этими словами Анжелика круто развернулась и зашагала прочь. Какая вежливая, за гамак поблагодарила
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: Какая здоровая самокритика Это был сарказм! Кто ж может быть круче нашего солнышка - Пейрака?! Мадемуазель Мари пишет: А это уже переход на личности. Я бы уже сейчас обиделась, а Анж такая терпеливая Ну в каноне было: "Спутаться с женщиной вашего пошиба!", так что мы смягчили. Мадемуазель Мари пишет: Какая вежливая, за гамак поблагодарила Отож! Анж же у нас светская дама!
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: Ну в каноне было: "Спутаться с женщиной вашего пошиба!", Да вообще кошмар! Мне после вашей версии и канон перечитывать неохота Так интересно, как вы там дальше выруливать будете)) тоже бурю устроите или ещё что)
Jeoffrey de Peyrac: Violeta,Предрассветный разговор Violeta пишет: вы живы, вы же не сочли нужным поставить меня об этом в известность, а сами в это время вкушали удовольствия в объятьях многочисленных и разнообразных красоток! Я знаю, какая слава шла о вас по Средиземноморью! Праведный гнев мадам де Пейрак великолепен!
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: Так интересно, как вы там дальше выруливать будете)) тоже бурю устроите или ещё что) Ну куда ж без бури? Jeoffrey de Peyrac пишет: Праведный гнев мадам де Пейрак великолепен! Не все ж Пейраку бедную женщину фейсом по асфальту возить, у самого косяков выше крышы!
Леди Искренность: Оооо, у вас накал страстей еще круче, чем в каноне. Граждане куда более порывисты, прямолинейны и откровенны. Особенно дама. Обоюдные упреки, перемежающиеся с оправданиями. Страсти кипят!
Жаклин де ла Круа: Сомнения Жоффрей проводил ее мрачным взглядом и выругался сквозь зубы. Уму непостижимо! Она не только открыто пошла на конфликт с ним, но и, казалось, намеренно выводила его из себя. Но черт возьми, как же она была хороша! На мгновение он вдруг снова увидел в ней ту неприступную молодую девушку из знатного рода, которая много лет назад с таким же упрямым и напряженным видом вошла в его тулузский дворец. Более того, ему представился ослепительный образ блестящей светской дамы, какой она была в Версале. «Самая прекрасная из придворных дам, — рассказывали ему, — больше королева, чем сама королева». В один момент он мысленно сорвал с нее тяжелые, грубые одежды и увидел ее себе во всем блеске, в ярком свете люстр, с обнаженной, белой, как снег, спиной и безукоризненными плечами, с драгоценным ожерельем на шее, представил, как она горделиво выпрямляется — так же грациозно и надменно, как несколько минут назад. И это было невыносимо… Уже почти рассвело, а он все не мог сдвинуться с места и вернуться в свою каюту. Тысяча мыслей теснилась у него в голове, а сердце рвалось на части от желания одновременно броситься за ней, обнять, прижать к себе и накричать, ударить, выплеснуть всю ту злость, что владела им. Постепенно до него доходил смысл сказанного ею. В пылу ссоры ему хотелось побольнее задеть ее, унизить, отомстить за те слова, что она сказала ему вчера. А теперь истина постепенно открывалась перед ним - она бунтовала против короля из-за него, была низвергнута на самое дно жизни после его ареста, который, как ни горько признавать, действительно произошел в некоторой степени и по его вине, бродила в отчаянии вокруг костра, не желая жить без него... Жоффрей и не подозревал, какие чувства по отношению к нему владели сердцем этой женщины. Ему казалось, что если он исчез из ее жизни, то она быстро утешилась и забыла его. А оказалось, что она все эти пятнадцать лет так же невыносимо страдала в разлуке, как и он. И маршал... Неужели он мог ненавидеть ее? Ее, воплощенную женственность и красоту... Немыслимо! Потом он задумался о тех упреках, что она бросила ему. Несомненно, то, что он не известил ее о том, что жив, давало ей право выйти повторно замуж, она была права, но все же то, что он мог осознать умом, не принимало в качестве оправдания его сердце. Ее бунт против короля вообще казался ему сумасшествием, но сумасшествием, на которое она пошла опять же из-за него... Упрек насчет Кантора был самым тяжелым и справедливым. Тут он понимал, что действительно нисколько не подумал о ее материнских чувствах, о глубине которых и не подозревал, пока не увидел ее вместе с Флоримоном, заботливую и любящую, а главное, любимую и оберегаемую им. Между сыном и матерью была нерушимая связь, которая, скорее всего, была у нее и с Кантором, а он собственными руками разрушил ее и вверг Анжелику в неописуемое горе. И как же теперь объяснить ей, что, желая вернуть сына, он думал только о ней, отчаянно надеясь обрести хотя бы частичку той огромной любви, что цвела между ними в Тулузе... Его почти не задело напоминание о его похождениях на Средиземном море, он не считал их чем-то серьезным, они были скорее данью уважения традициям Востока, сластолюбивого и благоволящего к эффектным жестам и красивым легендам. Ему нравился азарт торгов, нравилось под великолепной телесной оболочкой открывать в этих униженных женщинах робкий огонек души, видеть, как они оживают. В их объятиях он отдыхал, обретал мимолетное забвение, порой в наслаждениях, которые они ему дарили, даже была прелесть новизны. Они быстро привязывались к нему, становились беззаветно преданными. Прелестные, изящные игрушки, которыми он недолгое время развлекался, лаская их, узнавая их ближе, или красивые дикие животные, которых ему нравилось приручать. Однако, одержав победу, он быстро терял к ним интерес. Он познал слишком много женщин, чтобы хоть одна из них могла крепко привязать его к себе. И конечно же, сложно было увидеть личность в ограниченных и полностью покорных мужской власти одалистках, созданных для утех. И вдруг он осознал, как сильно и глубоко оскорбил своими упреками и колкостями Анжелику, женщину благородную и гордую, привыкшую самостоятельно принимать решения и руководить событиями собственной жизни. В своем вынужденном одиночестве она приобрела качества, свойственные мужчине - отвагу, независимость, уверенность в себе. Черт возьми, она была слишком умна для женщины! Дойдя до этой мысли, Жоффрей де Пейрак обхватил голову руками и сказал себе, что ничего, абсолютно ничего не понимает ни вообще в женщинах, ни в своей собственной жене. Он осознал, что за последние несколько минут обвинил ее и в том, что она глупа, и в том, что чересчур умна, в том, что она слишком женщина, и в том, что чрезмерно сильна и деятельна, словно мужчина, — и вынужден был признать, что весь его картезианский рационализм, который ему так нравилось считать своей жизненной философией, в конечном счете оказался бессилен, и что он со всем своим здравым мужским умом не способен разобраться в себе самом. Но оставался еще Берн. И если он был готов простить ей все, ослепленный радостью, что она не погибла в пустыне, что она здесь, рядом с ним, то ее склонность к этому гугеноту была выше его понимания. Особенно его выводило из себя, что Анжелика с ослиным упрямством пыталась заставить его признать ее право на привязанность к другому мужчине, которое она называла дружбой. Лукавила ли она? Насчет чувств Берна к ней он не сомневался, торговец был без ума от нее, а она... Что он мог предъявить ей? Что она ухаживала за раненым? Что ласково говорила с ним, беспокоилась за его жизнь? Если дело обстояло подобным образом, то она должна была быть жутко оскорблена его намеками на ее отнюдь не дружескую связь с этим купцом. Какая непростительная оплошность! Он совсем разучился с уважением относиться к чувствам женщин, читать самые сокровенные тайны в их сердцах. Да, Средиземное море - плохая школа в этом плане... Что ж, приходилось признать, что все, что он мог поставить в вину Анжелике - это то, что она слишком красива, слишком обольстительна, и ни один мужчина не может устоять перед ней. В нем говорили сейчас ревность и первобытный инстинкт собственника. Его возмущенное сердце кричало: «Неужели ты не могла жить так, чтобы сохранить себя для меня?!» И понимал, что такие мысли были больше под стать пылкому юнцу, а не ему, зрелому мужчине, повидавшему все в этой жизни. Еще два дня назад он сходил с ума от счастья, что она жива, что совсем скоро он обнимет ее, увидит ее сияющие радостью глаза, когда она узнает, кто скрывается под маской Рескатора, а сегодня он язвил и насмехался над ней, женщиной, которую отчаянно любил. Поистине, он просто безумец! Решено, завтра он поговорит с ней. Она его жена и не заслуживает такого неуважительного отношения к себе с его стороны. Завтра он постарается загладить свою вину и заставить ее позабыть о тех несправедливых упреках и оскорблениях, которыми он осыпал ее. И тут наконец взошло солнце, золотистые лучи которого разукрасили безмятежную лазурь успокоившегося за ночь океана, волны понесли корабль навстречу новым берегам, и казалось, что новый день сам собой разрешит бурю минувшей ночи, ведь темнота, как известно, - плохой помощник во всех делах, кроме любовных. Пейрак слегка улыбнулся - этот ослепительно красивый восход стал для него знаком, что тени прошлого отступили... *** Анжелика, словно во сне, вернулась на пушечную палубу и легла, закутавшись в одеяло, которое передал ей муж, около Шарля-Анри. Все вокруг спали, слышалось только ровное дыхание нескольких десятков людей и шум моря за бортом. Она была полностью опустошена. Не такого Жоффрея она помнила, не так представляла их разговор о прожитых в разлуке годах. Что за демон вселился в него? Казалось, ему доставляло удовольствие терзать и унижать ее, но все же она чувствовала, что за этим стоит скорее уязвленная мужская гордость, чем презрение по отношению к ней. Особенно ее задело равнодушие к бунту, который она подняла против короля. Годы, которые она провела в борьбе, отчаянии и ненависти, он перечеркнул равнодушным: "Вы всегда были сумасбродкой... Никто не требует от женщин героизма...". А ведь я могла уступить королю, внезапно подумалось ей. И сейчас была бы на вершине, окруженная почестями и роскошью, а не плыла бы на пиратском корабле в неизвестность с человеком, который не уважает меня настолько, что готов отдать другому. Права ли она была? С того дня, как она узнала, что Жоффрей жив, она только и делала, что совершала глупости, которые влекли за собой множество бед, обрушивающихся на ее голову и головы ее детей. Стоило ли ей совершать эту безумную поездку на Средиземноморье, ввязываться в мятеж, идти на конфликт с королем? И она с грустью осознавала, что будь у нее возможность вернуться в прошлое, она поступила бы точно так же, потому что просто не могла иначе. Ее безумная любовь к мужу была послана ей Богом, как дар... Или как наказание... Но отказаться от нее она не могла. Без нее она была бы уже не Анжеликой, а марионеткой при дворе его Величества короля-Солнце... Что ж, они высказали друг другу все. Больше добавить было нечего, оставалось только осмыслить и принять то, что мучило их обоих и вызывало неприятие друг в друге. Сумеют ли они преодолеть свои разногласия, окажется ли их любовь сильнее упреков? Она вдруг улыбнулась. Стены самые непреодолимые, из-за которых она тщетно звала Жоффрея, ломая руки, те стены, имя которым — разлука и смерть, уже рухнули. А то, что их разделяло сейчас — все это пустяки. Они исчезнут сами собой. И от сознания, что мечта, так долго жившая в ее душе, стала явью, все ее существо охватило ликование. Он жив! И он любит ее, она точно знала это. Все остальное не имело значения.Совсем скоро их любовь возродится. *** Утром дети гугенотов играли на палубе. Пейрак с капитанского мостика наблюдал за ними. Его взгляд постоянно устремлялся к сыну и сердце его переполнялось гордостью и радостью. Он видел, какой Флоримон ладный, красивый, жизнерадостный. То и дело слышались взрывы его заразительного смеха и мелькали обнаженные в улыбке белоснежные зубы. Шапку непокорных черных кудрей трепал ветер, сильные руки подкидывали брата в воздух, а тот верещал от радости. Это была настоящая семья, семья, где все любили друг друга, но в которой не хватало отца. Так же, как и им с Кантором не хватало жены и матери. Он спустился на палубу и направился к ним. Дети испуганно замолчали при его появлении, младшие спрятались за старших. Жоффрей подошел к Флоримону и слегка кивнул. - Мессир де Пейрак. - Монсеньор. - Я хотел сказать вам одну вещь. В Бостоне я слышал о вашем отце. Он заказывал на тамошних верфях корабль. Мальчик радостно вскрикнул. - Я так и знал! Я должен немедленно рассказать об этом матери! Пейрак удержал его. - Не спешите. Нам плыть еще несколько недель, успеете, - он усмехнулся кончиком рта. - Скажите, а что вы знаете о нем? Возможно, это поможет вам в поисках. - Он был ученым и занимался горным делом. Добывал золото и серебро. - Подумать только! Неплохое занятие! - Да, - Флоримон уловил в голосе Рескатора иронию, но решил не обращать на нее внимания. Его переполняла радость, глаза его возбужденно блестели. - И я тоже хочу узнать все тайны земли, как отец. В коллеже я увлекался химией, за что меня нещадно ругали святые отцы. Шарль-Анри вдруг проговорил, обращаясь к брату: - А ты помнишь, как мы запускали ракету? А Барба ругала нас? Зато мама смеялась. Жоффрей вдруг вспомнил, как заливисто хохотала Анжелика в Тулузе и ее смех серебряным колокольчиком разносился по Отелю Веселой науки. А теперь она даже не улыбается, словно из ее сердца навсегда ушла радость. Бедная девочка, сколько же она выстрадала, а он своими язвительными и злыми словами причинял ей еще большую боль. Потом он посмотрел на мальчиков и вздрогнул. Флоримон сидел на корточках перед Шарлем-Анри и высыпал перед ним по щепотке какие-то порошки из аккуратно надписанных мешочков. — Как называется это желтое вещество? — Сера. — А это серое? — Чилийская селитра в кристаллах. — Отлично, сударь. Вижу, что вы внимательны. А этот черный порошок? — Древесный уголь. Ты его просеял сквозь шелк. — Прекрасно, но вы не должны говорить «ты» вашему преподавателю! - Флоримон, - слегка дрогнувшим голосом произнес Пейрак и опустил руку ему на плечо. - Флоримон... - Да, монсеньор, - выпрямился юноша. Жоффрей не знал, что сказать. Ему хотелось прижать к себе сына, взъерошить ему волосы, но он понимал, что сейчас не время и не место. Тогда он проговорил: - У меня тоже есть сын, чуть помладше вас. - Он живет в Америке? - Да, учится в университете. - Бедняга, - от души посочувствовал незнакомому мальчику Флоримон. - Я так ненавидел коллеж иезуитов, куда отправила меня матушка. Сборище глупцов и ханжей. Граф от души расхохотался. Он полностью разделял мнение сына. - Но без образования вам никогда не стать ученым, как ваш отец. И уверяю вас, Гарвард намного лучше, чем самый замечательный французский коллеж. - Посмотрим, - беспечно махнул рукой Флоримон. - Сначала надо найти отца. Скрывая волнение, Пейрак наклонился к Шарлю-Анри. Плоть от плоти его жены и другого мужчины. Сможет ли он принять его? Не станет ли он помехой их отношениям? Мальчик слегка смущенно смотрел на грозного пирата, пристально рассматривающего его, а потом робко спросил: - А можно мне немного побыть матросом? - Что? - Ну, залезть на ванты? - Шарль-Анри просительно взглянул на него. И тут в сердце Жоффрея что-то дрогнуло. В самом деле, в чем виноват невинный ребенок? В том, что судьба сложилась так, а не иначе? Его отец умер, мальчик сирота, так почему бы ему не проявить благородство и не взять маленького маркиза под свою опеку? Он подхватил Шарля-Анри на руки и подсадил на руслени. - Ну что же, месье, вы приняты в команду! - Я теперь пират? - глаза мальчика загорелись. - Даже и не сомневайтесь! Самый грозный из всех ныне живущих - слово капитана! А теперь вперед! Мальчик с ловкостью обезьянки начал карабкаться по нижним вантам. Он был так счастлив, что едва увидев Анжелику, выходящую из дверей нижней палубы, закричал: - Мама, я теперь пират! Монсеньор Рескатор принял меня в команду! Пейрак обернулся. Она стояла в нескольких шагах от них, кутаясь, как и вчера, в темную шаль. Он снял шляпу и склонился перед ней в низком поклоне. Она едва кивнула ему. Потом проговорила: - Шарль-Анри, немедленно слезай! Ты упадешь! Мальчик надулся, но не посмел ослушаться мать. Флоримон помог ему спуститься на палубу. Повисло тяжелое молчание. Анжелика упорно отводила глаза, но Жоффрей видел, что они окружены темными кругами после бессонной ночи, а сама она была бледна и около губ залегла горькая складка. Он почувствовал острый укол совести. - Сударыня, - тихо проговорил граф, подходя к ней. - Я сожалею о своей вчерашней несдержанности. - Сожалеете? - она наконец-то взглянула ему в глаза. - Да. Я был возмутительно груб с вами. Она покачала головой. - Да, и это было так на вас не похоже... - Оправданием мне может служить только то, что я слишком давно борозжу морские просторы в компании самых отпетых негодяев и совсем позабыл о светской галантности. Он взял ее руку и поднес к своим губам. В это время дверь на нижнюю палубу снова распахнулась и на пороге появился мэтр Берн, опирающийся на господина Маниголя. Пейрак тотчас нахмурился. - Монсеньор Рескатор, - окликнул его купец. - Да? - всем своим видом граф излучал высокомерие и неприступность. Сейчас он, как никогда, походил на пирата, опасного и безжалостного. - Вчера у нас вышло... недоразумение, - с трудом выдавил из себя гугенот. - Вы поступили благородно, отпустив меня. - Я не сражаюсь с ранеными и безумцами, - холодно ответил Пейрак. Глаза Берна блеснули яростью, но, посмотрев на Анжелику, он взял себя в руки. - Я приношу вам свои извинения за то, что сломал дверь в вашу каюту. Но мой поступок был продиктован исключительно заботой о сударыне Анжелике. - Я думаю, сударыня Анжелика в состоянии сама о себе позаботиться, - язвительно проговорил граф. - Я бы не был так уверен. Она всего лишь слабая женщина и ей требуется защитник. Так вот, монсеньор, я хотел бы, чтобы вы, как капитан корабля, сочетали нас с ней браком, а потом нам даст благословение пастор Бокер. Анжелика вскрикнула и поднесла руку ко рту. Жоффрей даже не удостоил ее взглядом. - Как вам будет угодно, сударь, - наконец проговорил он таким ледяным тоном, что у Анжелики похолодела спина. - Вы можете подойти ко мне в любое время и я сделаю соответствующую запись в бортовом журнале. Потом он резко развернулся, и широкими шагами удалился. Анжелика с отчаянием смотрела ему вслед. Теперь все пропало! Он никогда не простит ее. Она обернулась к мэтру Берну: - Вы нарочно это сделали? Вы ведь даже не спросили моего согласия! - Вы станете моей женой, - твердо сказал гугенот. - Это единственная возможность защитить вас от вас же самой и не позволить совершить глупость. Если вы уступите этому пирату, вы навсегда лишитесь уважения к себе и чувства собственного достоинства. К чему вам разрушать свою жизнь ради человека, стоящего вне закона и относящемуся к женщинам в лучшем случае как к красивым игрушкам, созданным исключительно для удовлетворения его желаний? - О Боже, что вы говорите! Вы совсем не знаете его! - выкрикнула Анжелика. - А вы? - он заглянул ей в глаза. - Вы хорошо знаете его? И можете опровергнуть мои слова? Анжелика закусила губу. Перед ней снова промелькнули все события вчерашней ночи. Могла ли она похвастаться, что хорошо знает человека, которым стал ее муж? В словах мэтра Берна была доля правды, она не могла отрицать этого, но и согласиться с ним она тоже не могла. - Сударыня Анжелика, я не прошу вас дать ответ прямо сейчас. Подумайте. И решите, что для вас лучше, - тихо проговорил торговец. Она отвернулась от него и смахнула с ресниц невольные слезы. А потом, ни слова не говоря, ушла обратно на нижнюю палубу.
Мадемуазель Мари: Жаклин де ла Круа пишет: Шапку непокорных черных кудрей трепал ветер, сильные руки подкидывали брата в воздух, а тот верещал от радости. Это была настоящая семья, семья, где все любили друг друга, но в которой не хватало отца. Так же, как и им с Кантором не хватало жены и матери. Лучше и не скажешь! Флоримон с Шарлем очень понравились, сцена с камешками из Плесси сюда удачно вписывается. А Флоримон такой взрослый, такой серьёзный) Жаклин де ла Круа пишет: - Шарль-Анри, немедленно слезай! Ты упадешь! Мальчик надулся, но не посмел ослушаться мать. Какое послушание, Рескатор должен оценить)) Ситуация с Берном вообще кошмар. В том плане, что это уже вообще наглость просить капитана, когда Анж ещё не согласилась. А Рескатор, видимо, предоставил Анжелике всё решить? Бедная женщина, ночь не спала, ещё с этим безумцем разбираться)) Описания ваши превосходны!
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: Какое послушание, Рескатор должен оценить)) Ап! И тигры у ног моих сели! Мадемуазель Мари пишет: Ситуация с Берном вообще кошмар. В том плане, что это уже вообще наглость просить капитана, когда Анж ещё не согласилась. А чего ее спрашивать, сосуд греховный? Пацаны сами разберутся! Мадемуазель Мари пишет: А Рескатор, видимо, предоставил Анжелике всё решить? Да просто психанул. Он же тоже ночь не спал, мириться пришел, а тут опять этот чертов гугенот! Мадемуазель Мари пишет: Описания ваши превосходны! Мерси.
Арабелла: Violeta пишет: Он же тоже ночь не спал, мириться пришел, а тут опять этот чертов гугенот! Да, все время появляется не вовремя и не к месту, и все портит.... Давно бы уже наши голубки помирились, если бы не он Мадемуазель Мари пишет: Флоримон с Шарлем очень понравились Чудо, а не детки )) С малышом ША вообще не будет никаких проблем ))
Bella: Огромное человеческое спасибо!!! Наконец-то мой самый любимый том стал еще любимее! Исправлены косяки, выяснение отношений динамичнее, ярче. С Вашего позволения, пару комментов и, конечно же, куча аплодисментов!!! В это время подошла шлюпка, переполненная последними беглецами, и стала с другой стороны корабля, вне досягаемости выстрелов с берега, так что можно было переправить людей на борт уже начавшего двигаться «Голдсборо». Думаю, это в те времени было невозможно (хотя после трюка со спасением галеры....). Сегодня технически оснащенные суда выполняют этот маневр с большим трудом и риском, к примеру, когда берут на борт пилота из порта назначения Там боль скорее надуманная, чем реальная. Если бы не его склонность к театральщине, то она узнала бы его еще в Кандии и не сбежала; снял бы маску сразу, как она к нему в Ла-Рошели пришла - не было бы проблем с Берном... И вообще, откуда он взял, что она была плохой матерью, любовницей короля, не особо-то сильно его любила? Это он сам себе придумал, а потом на ее голову все свои подозрения и претензии свалил. Все верно. Но! нам же это и надо-через тернии к большой любви. Узнала бы в Кандии- жили бы во дворце с розами, он бы рыбачил, а она нежилась под итальянским солнышком....... Снял бы маску в Ла-Рошели- не было бы проблем с Берном и не было бы 6 тома, ну плыли бы спокойно. Не было бы всех его подозрений и претензий- а о чем бы мы читали, спорили, писали фанфики?
Bella: Флоримон просто замечательный получился. Только за ТАКОГО сына можно все простить! Думаю, что знакомство с сыном должно стать очень приятным сюрпризом и в тоже время сожалением за прожитые годы вдали от него. И Жоффрей не ждал, а очень своевременно сказал Анжелике о Канторе, коротко и ясно: Но ведь вы не знали, что он был на той галере. - Почему же? Я знал, и именно поэтому напал на нее. И ее реакция более реалистична. Замечательно, что ее укор озвучен- Жоффрей должен услышать от нее самой, какую боль он ей причинил. Вот Барбу зря убили- там пару метров оставалось до Язона добежать! Может воскресите ее, авторы? а Берн ее и в книге волновал, она даже думала, что он мог бы стать ее любовником. Легкая влюбленность, то-се... Чтобы было чем пораздражать Пейрака Вот и я о том же-подразнить/позлить/пораздражать Пейрака. И диалоги с его сарказмом, и муки/сомнения, после накала страстей примирение ярче
Bella: Шикарная сцена снятия маски, в духе Пейрака: он снял маску и небрежно швырнул ее на стол. Анжелика вскрикнула и зажала рот руками. Замечательно, правдоподобно! Только восхитилась отсутствием обморока, непризнанием и тут же "я ваша навеки!", он ее назад к гугенотам. Как все-таки: Потом она потеряла сознание и упала на руки мужа. Это Анжелика то? Которая в каких только передрягах не побывала! Да с ее сознанием крепости можно брать! Ой ли? Какая трогательная сказочка про дружбу между мужчиной и женщиной! А вот это, я бы сказала, четкий сарказм конца 20-го века. Резануло, хотя в тему
полная версия страницы