Форум » Творчество читателей » Страна радуг. » Ответить
Страна радуг.
Violeta: Дамы, мы с Жаклин де ла Круа представляем на ваш суд наш новый фанфик, воплощающий в себе оригинальную идею Мадемуазель Мари. Итак, это альтернативная версия событий "Бунтующей Анжелики". Что было бы, если бы она не подверглась насилию, Шарль-Анри выжил, а Флоримон не уехал бы искать отца? В тексте присутствуют фрагменты из романов А. Голон - они нужны для связки сюжета, выстраиваемому на основе оригинального текста, но с существенными отличиями от канона.
Violeta: Глава 1. Замок "Плесси". Вечер стремительно опускался на поместье. Слуги зажигали светильники, внизу варили грибную похлебку, гремели ложками и котелками. Анжелика сидела у окна и наблюдала за сгущающимися сумерками. Последние блики солнца играли на гладкой поверхности пруда, первые листья уже опадали с деревьев, предвещая скорое наступление осени, и ветер гонял их по дорожкам парка. Они тихо кружились в свете чугунного фонаря, тускло светящегося около крыльца, и оседали на землю, или же пускались в пляс, повинуясь силе стихий. Сколько раз она сама вот так же отдавалась на волю Провидения? Сколько раз летела в неизвестность, подхваченная неистовым порывом, а после, обессиленная, опускалась на землю? Рядом не было надежного плеча, на которое можно опереться, сильных рук, способных поднять ее с земли, тихого голоса, нашептывающего, что все обязательно будет хорошо… Здесь было тесно от слуг, шумно от детского смеха, от выходок Флоримона, развлекающего своего любимца, Шарля-Анри, и ужасно одиноко. Анжелика, верно, предпочла бы эту размеренную жизнь здесь жарким дням в Фесе, когда она возлежала на расшитых золотом подушках и объедалась финиками. Там хотя бы была призрачная надежда на то, что загадочный пират в черном плаще приедет за ней, вырвет из цепких лап преданных Аллаху, прошепчет какую-нибудь сказку, и она уснет, убаюканная его голосом и пением волн, мягко раскачивающих корабль… Анжелика смахнула слезы и встала: зря она предается меланхолии, чудес не бывает, и ей грешно в них верить. Но что еще она могла сделать? Как выжить без веры, любви и дома? Дом был, несомненно был, хороший добротный дом, в которым неприкаянным метался призрак Филиппа, напоминая о сбывшемся, которое ей так хотелось забыть. Можно, конечно, взять с собой сыновей и отправиться в гости к Монтелу, к Дени, но там уже слишком давно привыкли видеть в ней ведьму, чудом избежавшую инквизиции и навлекшую проклятье на всю их семью… Анжелике было грустно в этот вечер, и она так далеко ушла по дороге собственных воспоминаний, что не сразу услышала стук копыт одинокой лошади и суетливое перекрикивание слуг. Анжелика быстро накинула шаль и выбежала из комнаты. Когда Анжелика сбегала вниз по лестнице, у нее мелькнула мысль, что сегодня она целый день не видела Флоримона, и не слышала, как он вернулся, а что, если что-то случилось? Нет, никогда ей не стать хорошей матерью, никогда! Закусив губу, она выбежала во двор: в ворота въезжал вороной жеребец Флоримона, везя двух всадников - ее сына и Натаниэля - рослого соседского мальчишку, наивного не по годам. - Сынок, почему ты так долго? Разве приличествует дворянину так изводить свою матушку? - напустилась с упреками Анжелика, но по выражению лица мальчишек поняла, что сын задерживался не просто так. - Матушка, беда, сюда идут солдаты! Они уже похозяйничали в замке Рамбуров и движутся к нам! Скорее, надо бежать! Анжелика поняла, что произошло. Драгуны короля, должно быть, отступали под натиском протестантских отрядов. Доведенные до отчаянья, зная, что зажаты лесами и болотами, они стремились в знакомые места. — Надо идти туда! — сказала она. — Рамбуры нуждаются в нашей помощи. Вместе с молодым священником она вскарабкалась на холм, где стоял протестантский замок. На полдороги они столкнулись со стенающей кучкой людей. Это была госпожа де Рамбур с детьми и служанками. — Госпожа дю Плесси, мы бежим укрыться у вас. Драгуны идут с зажженными факелами. Они пьяны, разнузданны. Они подожгли наши службы и, наверное, будут нас грабить. — Идите ко мне, — решила Анжелика. — Господин аббат вас проводит. Я поднимусь наверх и посмотрю, что там делается. Она вскарабкалась на высокий отрог у старого донжона и замерла, укрытая стеной. К реву солдат, захвативших поместье, примешивались истошные крики пытаемых мужчин и пронзительные вопли женщин, которых терзали эти скоты. Рожок смолк. Держась в тени, Анжелика осторожно прокралась вдоль левого крыла замка. Вдруг она наткнулась на чье-то безжизненное тело. Казалось, будто мертвеца обвил огромный золотой удав. Наклонясь над несчастным, она увидела, что это де Рамбур с охотничьим рогом через плечо. В него всадили рогатину, которая прошла насквозь, пригвоздив барона к земле, как зверя, убитого пиками охотников. Какие-то люди пробежали невдалеке. Анжелика успела отскочить под сень деревьев. Оттуда она смотрела на драгун, танцующих, словно красные черти: балет грабежа — излюбленная утеха армий, существующая с той поры, когда мужчина сделался воином. Из их глоток рвался сиплый крик — предвкушая развлечение, они теснились к стене, поднимая вверх длинные алебарды: — На пики, на пики! Сверху из окна бросили нечто, похожее на маленькую куклу, и оно завертелось в пустоте. Ревекка! Не помня себя от ужаса, Анжелика бросилась вниз сквозь кусты. Когда она добралась до Плесси, слуги, собравшись перед воротами, глядели на соседний замок, объятый пламенем. — Вы видели Ревекку? — спрашивала госпожа де Рамбур. — А барона? Анжелика сделала нечеловеческое усилие, чтобы придать лицу бесстрастный вид. — Они.., укрылись в зарослях. Мы сейчас поступим так же. Быстро, мои храбрецы, берите плащи, припасы. Где Барба? Растолкайте ее! Пусть оденет Шарля-Анри. — Сударыня, — сказал Лавьолет. — Взгляните! Он показывал туда, где между деревьями текло с холма множество светящихся точек: факелы драгун. — Они идут сюда… От замка Рамбур. — Они уже здесь! — закричал один из мальчиков-слуг. В конце большой аллеи появился рой светящихся точек. Это другой отряд драгун поднимался к замку. Солдаты не торопились. Было слышно, как они вдалеке окликали друг друга. — Нужно вернуться в дом и запереть все входы и выходы, — решила Анжелика, — Все, вы слышите? Она сама проверила, хорошо ли заложили парадную дверь толстыми брусьями, осмотрела засовы на тяжелых деревянных ставнях окон первого этажа. — Несите сюда оружие! Встаньте между окнами! Аббат де Ледигьер невозмутимо обнажил шпагу. Мальбран явился с целой охапкой пистолетов и мушкетов. — Откуда это у вас? — Да вот немного поднакопил про запас, в ожидании беспорядков. — Спасибо, Мальбран, спасибо! Кучер принялся раздавать мушкеты юношам. Несколько пистолетов он даже вручил служанкам, и теперь они судорожно сжимали дрожащими пальцами тяжелые рукояти. — Если не сумеете управиться с порохом, милочки, то ведь всегда можно перехватить эту штуку за дуло и бить по черепу. Госпожа де Рамбур с детьми укрылась в гостиной. Оттуда она тревожно следила за Анжеликой. Некуда было деваться от упорного взгляда ее опухших глаз. — Что сталось с маленькой Ревеккой? А с моим мужем? Вы что-то знаете об этом, сударыня? — Прошу вас, сохраняйте спокойствие. Хотите, я помогу вам уложить детей, чтобы они немного отдохнули? Не надо их волновать. Госпожа де Рамбур сползла со стула на колени и молитвенно сложила руки. — Дети мои, помолимся! Пришел день скорби… — Сударыня! Драгуны! Приоткрыв окно, слуги осторожно выглядывали наружу. Перед замком в свете факелов красовался Монтадур на тяжелой лошади в яблоках. Сейчас капитан показался Анжелике еще толще и массивней. Многодневная рыжая щетина делала его физиономию до того грубой, что было похоже, будто ее вылепили из сырой глины, какая идет на кирпичи. С ним были несколько всадников и пехота с алебардами и мушкетами. Они стояли в нерешительности. — Эй, кто-нибудь! Откройте! — прорычал Монтадур. — Иначе я высажу дверь! В ответ ни звука. Между тем прибыли и драгуны, спустившиеся из замка Рамбур. Эти были особенно возбуждены, помня, как их выгнали отсюда неделю назад. Ламориньер тогда приказал выкинуть к ограде тела четырех их товарищей. - Поджигайте это волчье логово! - зычным голосом велел Монтадур, - Выкурим этих чертовых детей!
Violeta: Глава 2. Пламя. Объятый пламенем замок, суетящиеся слуги, оглушительные крики драгун и полная неизвестность. Анжелика судорожно хватала ртом воздух: дым застилал глаза, мешал дышать. Полусонная физиономия Барбы появилась в полуоткрытой двери: — Отчего весь этот шум, сударыня? Они разбудят маленького! — Драгуны хотят напакостить нам. Живо, возьми Шарля-Анри, заверни в покрывало и спускайся в подвал. А я посмотрю, можно ли пройти… Подземный ход! Это последний шанс. Надо пустить первыми детей, женщин, и потом молить Бога, чтобы все драгуны убрались из того леска, где лаз выходит наверх! Она бегом кинулась к погребам, но, пробираясь среди бочек, с леденящим кровь ужасом услыхала за дверью подземелья глухой шум и голоса. Они нашли ход! Вероятно, кто-то предал их. Анжелика, словно оглушенная, застыла с ночником в руке, глядя, как поддается полусгнившая дверь. Опомнившись, она побежала наверх и заперла винный погреб на все засовы. Сверху спускались перепуганные подростки, драгуны уже хозяйничали в главной зале, звучал хруст ломаемой мебели и звон оружия. — Мама, что делать? — воскликнул Флоримон, завидев Анжелику. — Вы целы? Где Шарль-Анри? Анжелика растерянно взглянула на сына: казалось, он стал старше всего за несколько часов, настоящий мужчина, готовый взять любую ответственность за свою семью на себя. Натаниель, его приятель, выхватил оброненный кем-то меч и бросился в самую гущу сражения, оттесняя мать с младшими братьями к безопасной стене. — Я… Флоримон, я… Сын вскинул голову, несколько раз глубоко вздохнул, словно решаясь на что-то, после чего схватил ее за руку. — Наверх, матушка, выберемся через окно, а оттуда — в лес! Здесь слишком опасно оставаться. Скорее, надо бежать! — А как же твой друг? Флоримон бросил быстрый взгляд на Натаниеля, сражавшегося сразу с тремя драгунами, и помрачнел. — Он защищает свою семью, я - свою. Ну же! Убегая за ним, сердце Анжелики сжалось при мысли: «Как же он похож на Жоффрея». **** На объятый пламенем мир опускалась ночь, всходила луна, и сумевшие выжить люди, как бесшумные тени, расползались по укромным уголкам. Анжелика вздрогнула, обернувшись на пылающий замок. Ведь все могло сложиться совсем иначе, прими она предложение короля. Сейчас бы блестящие придворные склонялись перед ней в почтительном поклоне, король вел ее через богато украшенную залу и шептал: «Мы скоро увидимся, Багатель». Она бы отвечала ему любезной улыбкой, а внутри все сжималась от отвращения… Нет, Анжелика непокорно тряхнула волосами, как когда-то в детстве, она не предаст себя. Пусть даже ради этого ей придется пожертвовать многим... Очень многим... Барба, охая, несла сонного Шарля-Анри, Анжелика путалась в длинной юбке, Флоримон уже убежал далеко в лес. Резкий вскрик заставил всех вздрогнуть. — Барба, беги скорее отсюда, найди Флоримона, я скоро вернусь! — скомандовала Анжелика. — Но, госпожа… — Беги, немедленно! Анжелика проводила их встревоженным взглядом и зашагала обратно к замку: она не может просто так бросить своих друзей! Когда она умирала от жажды и жары в пустыне, Колен нес ее своих плечах, именно тогда ей открылась истинная ценность дружбы!
Violeta: Глава 3. Монтадур. Анжелика неслась к замку, не чуя под собой ног. Где-то там, в его объятых ужасом и пламенем стенах, умирали сейчас ее друзья. Те, кто дорожил ею больше всего на свете, сражался за нее, и те, кого она нечаянно предала. Но что она могла сейчас для них сделать, одна, против целой армии разнузданных солдат? Не лучше ли укрыться в лесах с детьми и ждать подмоги? В глубине души Анжелика понимала: помощи ждать неоткуда, рано или поздно драгуны прочешут все окрестные деревни, примутся за леса, отыщут там ее, разлучат с дрожащим от страха Шарлем-Анри, надругаются над несчастной простодушной Барбой, а ее саму посадят в карету, свяжут, отвезут к королю и швырнут перед ним на колени. Она будет лежать на мраморном полу, а он будет насмехаться над ней и, кто знает, возможно, в своей жестокости дойдет до того, что прикажет клеймить ее лилией, как изменницу. Ее поставят на колени, сдернут грубую рубаху, она будет кричать, вопить от боли, запах горелого мяса затуманит измученной этой пыткой разум, она лишится чувств… А когда очнется, то униженная и растоптанная, окажется в объятьях короля, пожелавшего сделать ее своей любой ценой, и лишь одно будет успокаивать ее мятежную душу: Флоримон успел сбежать, он далеко, и пусть ему так и не удастся отыскать отца, он хотя бы не будет видеть позора матери… Анжелика так увлеклась красочной картинкой, что рисовало ей ее мрачное воображение, что не заметила распростертого на траве Легидьера и не сразу услышала звук чьих-то тяжелых шагов. Она инстинктивно отпрянула назад, нащупав в складках платья нож Родогона, который машинально прихватила из своей шкатулки с сокровищами, когда увидела драгун, идущих по направлению к замку. «Монтадур! Рыжая скотина!» — пронеслось в мозгу Анжелики, когда она наконец разглядела в свете пожарища того, кто приближался к ней. — А, вот и ты, моя козочка! Сейчас я научу тебя обхождению с мужчинами! — прохрипел он, заметив ее. Его раскрасневшаяся от схватки харя придавала ему сходство с кабаном, запеченным к Рождеству, и Анжелика невольно поморщилась. — Не подходи! — А то что? Закричишь? Будешь звать своего слащавого аббатика? Молодую женщину передернуло от отвращения. Нет, она не боялась его, такие, как он, далеки от хитрых женских уловок, но вся абсурдность этой безвыходной ситуации сказывалась на ее звенящих от напряжения нервах. Она, одна из первых дам королевства, и этот безродный мужлан... Монтадур потянулся к ней и грубо облапил своими огромными красными руками. Он прижал ее к себе с силой безумца, и всей кожей лица она ощутила обжигающее дыхание. Вот и объяснились ее страхи! Она должна была предчувствовать, что он убьет ее… Она умрет от его руки, он задушит ее или перережет ей горло… Все, кого можно было просить о помощи, были далеко, и никто в этой лесной глуши не поможет ей. Нож выпал у нее из рук, когда он схватил ее и повалил на траву, и теперь она отчаянно отбивалась от него, обдирая руки о бляхи его перевязи. Мужские руки! Вечно они тянутся к ней: руки короля, бродяги, солдафона, вельможи и прочих, и прочих… — Я страдаю оттого, что бессердечные красотки вроде тебя дразнят меня, словно быка на корриде. Вот как я обхожусь с такими женщинами… - - прорычал он и рванул вверх ее юбку. Анжелика в отчаянии шарила руками вокруг себя и вдруг ее пальцы наткнулись на костяную ручку. Она сжала ее изо всех сил, взмахнула рукой, и воткнула нож в бок насильнику. Монтадур отпрянул, захрипел и упал навзничь. Она растерянно оглядела свои обагренные кровью руки, расползающиеся кровавые пятна на платье, после чего оттолкнула его тяжелое тело от себя. — А вот как я обхожусь со всеми, кто имел наглость на меня посягнуть! А потом в глазах ее потемнело, и она лишилась чувств.
Violeta: Глава 4. Восстание. Флоримон склонился над телом друга, будучи не в силах сдержать слез. Как? Почему? За что? Он вспомнил свои же слова, сказанные всего несколько часов назад: «Он защищает свою семью, я — свою!». Перед внутренним взором мелькали картинки охающей и рыдающей от страха Барбы, хнычущего Шарля-Анри, лошади с обезглавленным всадником. Флоримон кинулся наперерез животному, на ходу хватая его под уздцы. К седлу была приторочена сумка с награбленным в обоих замках добром. «Что ж, он поплатился за свою жадность», — подумал Флоримон, срывая сумку и перекидывая себе за спину. Был бы с ними отец, он бы этого не допустил… Флоримон закрыл лицо руками и затрясся в беззвучных рыданиях - все, кого он любил, были убиты по воле короля. Как же он ненавидел его в этот миг! Руки враз повзрослевшего мальчика сжались в кулаки, он встал и бросился к матери, которая неподвижно стояла посреди комнаты. Это было чудом, что он отыскал ее недалеко от замка, всю залитую кровью, в разорванном платье, без сознания, а рядом с ней лежали распростертые навзничь аббат Ледьгьер и эта скотина Монтадур с ножом в боку. Анжелика пришла в себя от того, что кто-то ее трясет и всхлипывает. — Флоримон? Это ты, мой мальчик? -Мама! Матушка, вы живы! — он, как в детстве, бросился ей на шею. Анжелика исступленно обняла сына, прижала его к себе измазанными кровью руками, спрятала лицо в его волосах. — Как бы мне ни хотелось умереть и встретиться наконец с твоим отцом в Вечности, я куда нужнее здесь, — прошептала она. — Нет, отец жив, — упрямо пробормотал Флоримон, — И мы обязательно его найдем, — с этими словами он протянул ей руку, помогая подняться. И вот Анжелика медленно брела по замку, что еще вчера утром звала своим домом. Она не разбирала дороги, по которой шла неуверенными шагами, и едва ли понимала, что вообще произошло. Вид искореженного огнем замка болью отзывался в ее измученной душе, а после липких омерзительных рук Монтадура, жадно шарящих по ее телу, она казалась себе ужасно грязной, чертовски слабой и совершенно отчаявшейся. Флоримон рыдал над телом Натаниеля, «Он хотя бы воссоединился со своей семьей, тогда как мы остались здесь совершенно одни», — подумала Анжелика, продвигаясь дальше. Мальбран, обезглавленный, лежал во дворе, он до последнего оборонял подступы к Плесси, Флипо повесили в главной зале - так оборвалась последняя нить, связывающая ее со Двором Чудес, и тропку, ведущую в «Шоколадное время», замело прогорклыми листьями потерь. Госпожа де Рамбур неподвижно лежала на полу в той комнате, в которой вчера молилась. Платье, растерзанное безжалостными руками драгун, висело обрывками на ее плечах, а из распоротого живота все еще сочилась кровь. Ее дети, жестоко убитые, словно груда тряпья, лежали в углу. Кровь, раны и ехидный оскал смерти — вот что стало с местом, в котором еще недавно царил покой. Анжелику вдруг пронзила мысль, что такая же судьба ожидала и ее. Распяленная на полу похотливыми солдатами, изнемогающая от боли и унижения, от прикосновений их мерзких губ, пальцев, ползающих по ее коже, словно слизняки... Вспомнилась ночь, когда вельможи из таверны "Красная Маска" бросили ее на стол, чтобы поиздеваться вволю. Тогда на помощь ей пришла собака Сорбонна. А госпоже де Рамбур никто не помог. И она, Анжелика, тоже бросила ее. И ее детей. Если бы она не сбежала, то и Флоримон, и Шарль-Анри тоже лежали бы сейчас здесь с перерезанным горлом... Она подхватила на руки младшего сына, с ужасом смотревшего вокруг, и судорожно прижала его к себе. Маленький ангелочек, какой ужасной судьбы он избежал! В главной зале, расчищая себе клочок земли, не запятнанной кровью, собирались уцелевшие, их было немного, но они так смотрели на свою госпожу, словно она была их последним спасением из этого ожившего кошмара. Анжелика взглянула свои обагренные кровью руки, которые обнимали сына, и вдруг поняла, что должна делать. Она вышла на середину залы, не обращая внимания, что идет по осколкам своей разбитой жизни, и обернулась к людям. — Послушайте! — сказала Анжелика. — Послушайте меня… Ее голос вдруг окреп и исполнился страсти, она подняла над собой Шарля-Анри. — Ко мне, крестьяне! — прокричала она. — Послушайте! Сегодня от рук солдат чуть не погиб последний Плесси-Белльер! Наследник этого поместья… Сожженного и разоренного... Они уничтожили все. Они зарезали Рамбуров! Они чуть не надругались надо мной! Все кончено, кончено навсегда… Нет больше сеньоров дю Плесси… Нет господ де Рамбур… Есть только маленький мальчик, единственный выживший в этом аду, взывающий о мести... Мой сын... Крестьяне ответили ей криком, полным жалости и боли. Женщины зарыдали громче прежнего. — И сделали это солдаты короля. Наемники, которым платят за издевательство над людьми, за грабеж и разор! Нахлебники, ничтожества, умеющие только вешать и бесчестить! Эти чужаки едят наш хлеб и убивают наших детей… Неужели вы оставите их преступления неотмщенными? Довольно нам бандитов, которые измываются над нами именем короля! Король сам повелит их вешать. А мы этим займемся немедленно. Крестьяне, ведь мы не выпустим их отсюда, не правда ли? Вооружайтесь… Мы догоним их! Отомстим за ваших господ! Весь день они преследовали драгун Монтадура. Следы отряда были хорошо видны. К концу дня их сердца преисполнились терпкой радостью: они поняли, что вояки не смогли переправиться через реку и вновь двинулись в глубь провинции. Опасались ли они погони? Вряд ли. Но им попадались только покинутые деревни, вся округа, вдруг ставшая молчаливой, таинственной, подозрительной, казалась каким-то наваждением. На следующий день лейтенант Горм, пытавшийся соединиться с Монтадуром, пробился в эти места с шестьюдесятью всадниками. Он искал драгун. И он их нашел посреди поля в позах спящих. Они были зарезаны косами и серпами. Это место было прозвано Полем Драгун, а после — Драконовым. Никогда больше там не росли ни дикие ирисы, ни фиалки… Так началось большое восстание в Пуату. *** Постепенно распространились слухи о том, что зачинательницей этого огромного пожара ненависти была одна женщина. Ей удалось помирить католиков и протестантов, дворян, крестьян и горожан и направить к единой цели. Захудалые помещики-провинциалы, над которыми потешалась столичная знать, поскольку они часто бывали беднее нищих, мало-помалу не только собрали отряды, но и, каким-то чудом раздобыв оружие, вооружили своих людей. Говорили также, что женщина эта молода и красива, отсюда ее власть над предводителями восставших. Рассказывали, что она скачет по полям сражений на лошади, сидя боком в дамском седле, облаченная в темный плащ с большим капюшоном, скрывающим белокурые волосы. Анжелика побывала во всех замках и усадьбах провинции. На заре восстания она едва ли верила в свои силы, в благополучных исход и вообще в смысл этого кровавого предприятия, но время доказывало обратное. Анжелике оказалось легко найти общий язык с бедными вельможами. Она заводила речь об их славных предках, говорила о теперешних унижениях, звала к мести. Тогда они собирали своих крестьян во дворе замка или на отдаленной пустоши. Она появлялась перед толпой на лошади или всходила на верхнюю ступень лестницы из серого камня, и все видели ее надменный профиль и темный развевающийся плащ. И когда она начинала говорить четким, спокойным голосом, звенящим в морозном воздухе, эти примитивные существа пронимала дрожь, забытая гордость пробуждалась в душах, и они становились податливыми к ее доводам. Ею движила жажда мести, и передавалась сквощь ее наполненные страстью слова. Анжелика мечтала, чтобы король, отнявший у нее все, услышал ее слова и утонул в крови людей, уничтоденных по его приказу. Однажды ей представилась такая возможность. Вечерний воздух наполнился глухим рокотом. Крестьяне сталкивали вниз гигантские обломки утесов. Камни косили солдат, били их спереди, в грудь, и те, теряя равновесие, летели вниз. Наваливаясь плечами, беглецы отрывали от скал круглые камни, веками нависавшие над пропастью. Камни медленно отделялись, катились вниз все быстрее и быстрее, со звоном ударялись о деревья, отскакивали и летели вниз, давя солдат, скопившихся на склоне, как клопов. Офицер приказал трубить сбор, и кавалеристы отступили, бережно поддерживая раненых и бросая убитых. Их форма в закатных лучах казалась кроваво-красной. Анжелика наблюдала за ними сквозь ветви деревьев. Она узнала офицера. Это был господин де Бриенн, один из тех, кто когда-то в Версале галантно ухаживал за ней. Увидев его здесь, она вдруг особенно остро ощутила пропасть, более глубокую, чем это ущелье, что навсегда преградила ей обратную дорогу в тот призрачный мир. Склонясь над обрывом, она звучно крикнула: — Мое почтение, господин де Бриенн! Скажите Его Величеству, пусть вспомнит Багатель! Ее крик далеко разнесся в вечернем воздухе. Когда эти слова передали королю, он побледнел. Запершись в своем рабочем кабинете, он долго сидел один, спрятав лицо в ладони. Потом вызвал военного министра и приказал ему покончить с бунтом в Пуату еще до весны. Любыми средствами!!! После этого происшествия она почувствовала себя удивительно спокойной, даже несколько часов проспала без сновидений. Прошлое не тяготило ее, она перестала гадать о том, что ждет впереди, и без конца размышлять о драматических событиях, в которых ей пришлось участвовать за свою сравнительно короткую жизнь. Ведь она сама искала рискованных приключений. Она хотела жить за чертой общепринятых законов, отвергая любые посягательства на ее независимость. Разве ее первый муж не заплатил дорогой ценой за ту же вину? Она не усвоила урока и продолжала бунтовать. Эта борьба стала ее второй натурой. Не удивительно, что из привилегированного устойчивого мира она выброшена в мир диких зверей, которым приходится каждый день завоевывать право на жизнь, подвергаясь тысяче опасностей. С каждым днем Анжелика видела, как меняются окружающие ее люди, как близки они стали за это короткое время, как стали ценить жизнь и друг друга. Барба добровольно согласилась готовить на всех, и уже не обращала внимания на глупые шутки окружавших ее мужчин, истосковавшихся по женскому теплу. Она отмахивалась от них поварешкой, а после ночь на пролет отпаивала отварами и бульонами, если кто-нибудь из них оказывался ранен или отмораживал ноги. Шарль-Анри кочевал из одного мужского седла в другое, мальчик все больше тянулся к мужчинам, видя в каждом из них отца, которого у него, по сути, никогда и не было. Он рос на удивление спокойным, тихим, кровь казалась ему красивой, а главное - мама всегда теперь была рядом. Полностью погруженная в эти мысли, Анжелика присела на плоский камень и стала наблюдать за сыновьями, игравшими неподалеку. На Флоримоне была толстая овчинная безрукавка. Он носил теперь гигантский заношенный головной убор местных крестьян. У него больше не было шпаги, и рваный ворот его рубахи открывал молодую загорелую грудь, на которой посвечивал золотой крест, болтавшийся на выцветшем шнуре. Маленький паж, утонченный до кончиков ногтей, превратился в дикого лесовика, и она тому виной. Ей припомнился нежный подросток, обитатель Версаля и Сен-Клу, умевший с величайшим хладнокровием переносить злые выходки насмешниц и их двусмысленные взгляды. А как шикарно он шаркал ножкой, приветствуя всех этих растленных великосветских господ! Теперь его плечи расширились, стало заметнее, что он высок и статен. От его хрупкости не осталось и следа. На загорелом лице от прежнего сохранился только пронзительный взгляд. Ему всего пятнадцать, а выглядит он старше... Эта зима изменила их, их всех. Анжелика с отрезвляющей ясностью поняла бессмысленность этой войны, которую все они вели с самой жизнью. Спасти свою голову, уйти от преследования, дожить хоть до вечера — бесконечная погоня за такими целями изнуряла. Необходимо что-то менять, бежать отсюда, начать жить, хотя бы попытаться вспомнить, что это такое.
Violeta: Глава 5. Ла-Рошель. Они прибыли в Ла-Рошель поздно вечером, на монастырской двуколке, которую им милостливо позволил взять Альбер, брат Анжелики, когда она обратилась к нему за помощью, осознав всю бессмысленность бунта против короля. Они не говорили о событиях, вызвавших такие перемены в их жизнях - блистательной маркизы дю Плесси-Бельер, ныне гонимой повстанки, и любимца брата короля, ныне настоятеля Ньельского монастыря. Они без слов поняли друг друга. Маленький отряд Анжелики, состоящий из ее сыновей и неповоротливой, добродушной, вечно испуганной Барбы, тронул сердце сурового аскетичного священника. Заглянув в глаза сестры, он не увидел там ненависти, а только бесконечную усталость, словно жизнь замедлила для нее свой ход. Седые пряди в ее роскошных золотистых волосах говорили ему о перенесенных ею страданиях, и ему вдруг захотелось прижать ее к себе, передать часть той силы, что давала ему Вера. Он медленно проговорил, словно в пустоту: — «Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное. Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть…» — Кто это сказал? - глаза Анжелики загорелись. — Один из великих библейских мудрецов, Екклезиаст. - Ты думаешь, для меня наступило наконец время любить? Что гнев покинул мое сердце? - Я думаю, что так и есть, сестра. Ты на распутье. И куда приведет тебя выбранная дорога - зависит только от тебя. Перед мысленным взором Анжелики мелькнул вдруг образ бескрайнего синего моря и на его фоне темная фигура человека в развевающемся плаще. Она прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась: «Только волшебник смог бы вернуть меня к жизни!» - Я знаю, Альбер, что я буду делать. Я отправлюсь в Ла-Рошель, к морю, а оттуда, быть может, в Америку... - детские мечты снова захватили ее. - Фантазерка, - буркнул брат. - Хотя в твоей ситуации это будет наилучший выход. Покинуть королевство и обрести новый дом на другом конце света. Эта дикая страна вполне подходит твоему неугомонному характеру и свободолюбивой натуре. Утром он приказал заложить для нее двуколку, выделил несколько корзин с провизией и проговорил на прощание: — Весь мир — Божий приют для тех, кто верит в Его милость. Благослови тебя Бог, сестра. Потом по очереди обнял Флоримона и Шарля-Анри. - Вы теперь главные защитники вашей матери. Я вверяю ее вашим заботам, дети мои. Флоримон приосанился. - Можете положиться на нас, мы не дадим ее в обиду. Анжелика, смеясь, прижала к себе сыновей. С того момента, как она приняла решение уехать из залитого кровью и охваченного ненавистью болотного края, на сердце ее снизошел покой. Пусть рухнет Старый свет, ей все равно. Перед ней расстилалась дорога, которая должна была привести ее к новой жизни на дальних берегах... Когда на фоне темно-голубого неба, еще сохранявшего дневную ясность, выступили ажурные колокольни и полуснесенные стены, остатки славных укреплений, разрушенных Ришелье, Анжелика испытала ни с чем не сравнимое чувство облегчения, словно тяжелая чугунная плита упала с ее плеч. - Ла-Рошель, - прошептала она. - Мы в Ла-Рошели. То тут, то там в окнах домов загорались огоньки ламп. Город казался чистым и внушающим доверие. Не было видно ни пьяных, ни головорезов. Попадавшиеся навстречу прохожие шли спокойно, не торопясь, хотя день уже кончался. - Какой хороший город, - одобрительно заметила Барба, качая на руках задремавшего Шарля-Анри.- Не то, что Париж. Где мы остановимся на ночлег? - В трактире. Я добропорядочная женщина, путешествующая со своими детьми и служанкой, почему я должна бояться объявиться в людном месте? Уж там-то драгуны короля искать меня точно не будут, - рассеяно ответила Анжелика. - Ваша правда, госпожа. А потом? - Утром мы решим, что делать дальше. Нам нужно уехать из Франции как можно скорее, а для этого надо купить места на корабле, отправляющемся в Америку. - Господи Боже мой! - воскликнула Барба, истово крестясь. - Ни в жизнь я не позволю вам уехать прямо в Преисподнюю, в руки дикарей! - Барба, что за глупости! Какие дикари? - Красные! И из головы у них растут перья. Ходят они голые и срезают с добропорядочных христиан их шевелюры. Анжелика закатила глаза. - Для чего? Они что, цирюльники? - Я не вру! Видела я такое чудо в Париже, его на ярмарке показывали. И рассказывали разные страсти, от которых кровь холодела в жилах. Кровожадные размалеванные дьяволы живут в Америке, вот вам крест, госпожа. - Ну наверняка там есть города, куда дикарям хода нет, и там живут только французы, - примиряюще сказала Анжелика. Она смутно помнила миссионеров, которые время от времени появлялись при дворе, чтобы раздобыть средства для обращения американских язычников в истинную веру. Их руки были изуродованы пытками, которым их подвергали индейцы, а глаза горели фанатичным огнем. Анжелика мотнула головой, отгоняя прочь тревожные мысли. Меньше всего ее сейчас интересовали рассказы о дикарях. Тут голос подал Флоримон. - Матушка, вы помните, я говорил вам, что на другом конце света нас ждут отец и Кантор? - он обратил к матери взволнованное лицо. Анжелика побледнела. - Сейчас же замолчи! Ты накликаешь беду своими разговорами! Ни к чему сейчас говорить о тех, кто... покинул нас, - она с трудом выдавила из себя последние слова и добавила более спокойным тоном. - Мы на пороге новой жизни, ни к чему звать за собой призраков из прошлого. Флоримон пожал плечами и отвернулся. Мать собиралась ехать в Америку и его это полностью устраивало. А когда там они найдут отца и брата, она наконец-то поверит в то, что он пытался втолковать ей, и будет радоваться не меньше, чем он. Переночевав на постоялом дворе, Анжелика утром в сопровождении Флоримона посетила порт. Осторожно расспросив моряков, она приуныла. Все торговые суда, которые отправлялись в американские колонии, уже ушли, и когда будут организованы следующие рейсы, было неизвестно. Кроме того, всех отбывающих тщательно проверяли - искали пытающихся скрыться бунтовщиков и непримиримых гугенотов, права которых в последнее время сильно притеснялись. Вдруг прямо у нее над ухом раздалось изумленное: - Француженка! Анжелика резко обернулась. Перед ней стоял какой-то человек, разинув рот и не спуская с нее глаз. Он не переставая повторял: — Француженка, француженка с зелеными глазами. Анжелике одновременно захотелось и убежать, и узнать, кто это. Машинально она сделала шаг вперед. Мужчина воскликнул: — Нет, сомневаться невозможно. Это вы! Этот взгляд! Но… Он разглядывал ее скромное платье, чепчик, скрывавший волосы. — Но… Значит, вы не были маркизой? А в Кандии утверждали, что вы маркиза, и я этому поверил… Что вы тут делаете, в этом нелепом наряде? Теперь и она узнала его. — Господин Роша… Это вы? Неужели это возможно? Значит, вам удалось уехать из восточных колоний, как вы желали? — А вы?.. Вам удалось, значит, убежать от Мулай Исмаила? Был слух, что он вас замучил до смерти… — Нет, ведь я здесь! — Как я рад! — И я тоже!.. Ах, дорогой господин Роша, как приятно вновь увидеться с вами. — Я разделяю ваше удовольствие от всей души, мадам. Они сердечно пожали друг другу руки. Анжелика никогда бы не подумала, что до такой степени обрадуется встрече с этим нелепым чудаком-чиновником из колоний. Роша воскликнул, выражая их общее чувство: — Ах, наконец-то!.. Наконец-то кто-то «оттуда», с кем можно поговорить!.. А то в этом северном порту ни души, все так бледно… Какое облегчение! Я в восторге! Он бросился вновь пожимать ей руки с такой силой, что чуть не сломал пальцы. Потом помрачнел: — Но, значит, вы не были маркизой? — Тише! — шепнула Анжелика, оглядываясь. — Найдем спокойный уголок, где можно поговорить, и я расскажу вам все. Они направились в "Корабль Франции", где заказали устриц и легкого шарантского вина. Роша сокрушался, что здесь негде выпить хорошего турецкого кофе и что он безумно хочет вернуться обратно на Средиземноморье. Анжелика поддразнила его: — Но ведь прежде вы так жаловались, что застряли на Востоке? Вы только и мечтали вернуться во Францию. — Да, я бился изо всех сил, чтобы вернуться сюда. А теперь бьюсь, чтобы вернуться туда… Сюда меня послали заняться страховыми делами, отнять у протестантов монополию на них. Я воспользовался случаем и прозондировал почву, связался с некоторыми купцами… Один из них посылает меня опять в Кандию. Во вторник я отправляюсь, — заключил он с сияющим видом. - От всей души поздравляю вас, господин Роша, - искренне проговорила Анжелика. - Вы снова увидите пестрые флаги галер на Мальте, яркие орифламмы пиратов-христиан, осликов, нагруженных корзинами апельсинов… И выпьете настоящего кофе, выращенного на равнинах Эфиопии, - она мечтательно вздохнула. Узнав о его скором отъезде, Анжелика решила быть с ним откровенной. — Обещаете ли вы сохранить в тайне то, что я вам расскажу? Она наклонилась к мужчине и подтвердила, что действительно является маркизой дю Плесси-Белльер. Сообщила, что, вернувшись во Францию, оказалась в конфликте с королем, разгневанным ее отъездом, несмотря на его запрещение. Попав в немилость, она совершенно разорилась и очутилась в очень стесненном положении. — Как обидно! Как обидно! — восклицал Роша. — На Востоке такого унижения не допустили бы, при ваших замечательных достоинствах… Вдруг он пододвинулся к ней ближе и шепнул: — Знаете, он ушел из Средиземного моря! - Кто? — Да как же можно спрашивать кто? Он, Рескатор, кто же еще! Вся кровь отхлынула от лица Анжелики. А Роша, словно не замечая ее состояния, продолжал говорить. - Ах, мадам, вы можете похвастаться тем, что из-за вас текли слезы и кровь на Средиземном море! Самая прекрасная рабыня, проданная за тридцать пять тысяч пиастров! Невероятная сумма! И вдруг вы сбегаете! Добавьте к этому сожженный порт, шебеку Рескатора, настолько пострадавшую в пожаре, что он не мог отправиться на ней в погоню за вами, и невероятные условия Меццо-Морте, которые тот выдвинул ему, когда вы попали к нему в руки! - Что за условия? - прошептала Анжелика. - Либо Рескатор никогда не узнает, что с вами стало, либо Меццо-Морте откроет ему место, где вы скрываетесь, в обмен на клятву уйти навсегда из Средиземного моря, чтобы он, алжирский адмирал, один властвовал над ним… Многие говорили, что нелепо было Рескатору отдавать свою безграничную власть в море, бесчисленные богатства за простую рабыню, как бы она ни была красива… Но, видно, Меццо-Морте знал, что делает, потому что Рескатор, гордый, непобедимый Рескатор, сдался. — Он принял эти условия? — в волнении она схватила Роша за руку. — Да! Близорукие глаза бывшего колониального чиновника подернулись дымкой. — Совершенное безумие… Никто не мог этого понять… Надо полагать, что вы внушили ему не просто желание, а любовь. Как знать? Анжелика сжала руками виски. Невероятная история! Неужели и вправду ради нее Рескатор пожертвовал всем? Неужели... он любил ее? Она медленно проговорила: - Что же было дальше? — Дальше?.. Ну, что же я могу сказать? Меццо-Морте, наверно, рассказал ему, что вас продали марокканскому султану, а потом Рескатор узнал, что там вас убили… Говорили еще, что вы бежали и погибли в дороге. Теперь я убеждаюсь, что все эти предположения не соответствуют истине, потому что вижу вас живой здесь, во Франции, - он немного помолчал. - А Рескатор ушел из Средиземного моря. Хотя он не смог заполучить вас, но должен был сдержать торжественное обещание, данное Меццо-Морте, который свое слово сдержал. Волки должны соблюдать договоры. Но прежде он вызвал алжирского адмирала на дуэль. Тот удрал в глубь Сахары и спрятался в каком-то оазисе, пережидая, пока враг уйдет. И Рескатор прошел-таки Гибралтарским проливом в Атлантический океан. Что с ним сталось там, никому неизвестно, — мрачным тоном закончил Роша. Только сейчас Анжелика вспомнила, что при разговоре присутствует ее сын. Она обеспокоенно взглянула на Флоримона и быстро поднялась. — Господин Роша, мне надо уходить. Могу я быть уверена, что вы не предадите меня и никому не станете рассказывать о нашей встрече, по крайней мере, пока вы находитесь во Франции? - Можете быть уверены, мадам, - он поцеловал ей руку и, лукаво улыбаясь, сказал: - Знаете, что я хочу пожелать вам? Чтобы Рескатор стал на якорь в Ла-Рошели и снова захватил вас. Она чуть не расцеловала его за эти слова, но все же взяла себя в руки и негромко проговорила: — О, Бог мой, нет! Как бы мне не пришлось слишком дорого заплатить за все те неприятности, которые я ему причинила. Он до сих пор, наверно, проклинает меня… Не желая возвращаться в трактир, Анжелика пошла прогуляться вдоль берега моря. Она вглядывалась в горизонт, и ей казалось, что среди многих судов там вдалеке появляется еще один корабль. «Он перебрался в Атлантический океан…» Не безумие ли это, увлекаться мечтами, словно молоденькая девушка, ждущая из-за моря таинственного принца, готового всем пожертвовать ради нее! «Меня увлекает волшебство этой истории» — смущенная собственным волнением думала она. А на память ей приходило тепло черного бархатного плаща, укрывавшего ее там, в Кандии, и глухой, чуть разбитый голос Рескатора, который вдруг показался ей сейчас отголоском другого голоса, который она слышала когда-то, но позабыла. Из сладких мечтаний ее вырвал Флоримон. - Что за история, матушка, с этим пиратом? - Сынок, не обращай внимания на господина Роша, он всегда болтает глупости и обожает рассказывать разные истории, которые не имеют никакого отношения к действительности. - Но этот пират, он... купил вас? И может предъявить на вас права, если узнает, что вы живы? - голос сына дрогнул. Анжелика обернулась к нему и ее глаза сверкнули гневом. - Никто, ты слышишь, никто не имеет прав на меня! Ни король, ни этот флибустьер! Я сама себе госпожа! - Да, мама, - Флоримон отступил на шаг. Анжелика несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. - Пойдем, нам пора возвращаться. Барба, наверно, уже с ума сходит, - и она быстро зашагала в сторону города.
Violeta: Глава 6. Мэтр Берн. Им удалось поселиться недалеко от моря, в маленьком домике на набережной у одинокой старой девы, тетушки Рахиль, которая жила тем, что обучала соседских девочек игре на лютне. Она если и не с восторгом приняла постояльцев-католиков, то по крайней мере, без неприязни. Дама была уже в том возрасте, когда вопросы веры постепенно отходят на задний план в преддверии Вечности. Да и Шарль-Анри, очаровательный белокурый малыш, невероятно ей полюбился. Со временем все хозяйственные заботы легли на плечи Анжелики, чему она в принципе была даже рада, ведь мирные домашние хлопоты напоминали ей о том, что она больше не мятежница, а женщина, предназначение которой не разрушение, а созидание. Ближайшими их соседями были Берны, большое гугенотское семейство, состоящее из мэтра Габриэля, его детей и многочисленных родственников. Флоримон тут же подружился с Мартиалом, старшим сыном Берна, таким же увлеченным путешествиями и дальними странами шалопаем, а Шарль-Анри - с Лорье, тихим испуганным мальчиком, которому юный маркиз покровительствовал. Анжелике же по нраву пришлись добрососедские разговоры со словоохотливой Ревеккой, служанкой мэтра Габриэля, и тетушкой Анной, ученой старой дамой, увлекающейся математикой и физикой. Была еще Северина, девочка-подросток, неуступчивая и упрямая реформистка, по началу с настороженностью относившаяся к новым соседям-католикам, но постепенно и она попала под обаяние Анжелики, которая старалась быть участливой и внимательной ко всем. Мэтр Берн был вдовцом и в его доме явно не хватало женской руки, а его детям - матери. И сердце Анжелики внезапно раскрылось навстречу этим людям, прямым и открытым, так похожим на Рамбуров, которым было суждено погибнуть в ту ужасную ночь, когда на Плесси напали драгуны короля. Она стала часто заходить в лавку, которую держал мэтр Габриэль, испытывая странное волнение, видя его плотную массивную фигуру, склонившуюся над конторкой с документами. Она думала, что с такими широкими плечами и упрямым взглядом он скорее должен был стать покорителем морей или воином, но никак не купцом в строгом черном костюме. Анжелика заметила, что он радуется, когда она приходит, и оставляет все дела, чтобы самому обслужить ее. Его внимание было ей приятно, и она стала ловить себя на мысли, что если бы он позволил себе немного смелее проявлять свои чувства по отношению к ней, она не была бы против. Постепенно мысли об Америке стали отодвигаться на задний план. Ей нравилась Ла-Рошель, ее тихая и спокойная жизнь здесь, и... мэтр Габриэль. Флоримон же мрачнел день ото дня и однажды без обиняков спросил, когда же они наконец покинут Францию. - Но, дорогой мой, разве нам плохо здесь живется? Впервые за несколько лет я дышу полной грудью и почти счастлива. Будет ли нам так же спокойно в Америке, не совершим ли мы ошибку, покинув родину наших предков? - По-моему, мама, тут дело в другом. Я спрашиваю себя, не забыли ли вы, что еще совсем недавно оправлялись на Средиземное море, чтобы найти моего отца и вашего супруга, а теперь с такой легкостью предаете память о нем, оказывая знаки внимания этому... Берну. Анжелика вспыхнула. - Да как ты смеешь судить меня? Я сделала все, что могла, чтобы найти Жоффрея, но увы, он умер. Понимаешь? Умер! - Нет, мама, ты ошибаешься. И в один прекрасный день я найду его. А через несколько недель Мартиал отправился ночью в Голландию на голландском корабле, и Флоримон вместе с ним. Но суда королевского флота перехватили этот корабль в открытом море, недалеко от острова Ре. Юных пассажиров арестовали, вернули на сушу и посадили в крепость Людовика. Это известие поразило всех, как пушечный выстрел. Сын мэтра Берна в тюрьме! Одна из самых достойных семей Ла-Рошели так унижена! Мэтр Габриэль отправился сейчас же к господину де Барданю, королевскому наместнику, но утром не мог получить у него аудиенцию. Ему удалось только повидать насмешливого, не поддающегося уговорам Бомье, президента королевской комиссии по религиозным делам и помощника Барданя. День ушел на хлопоты, но ничего так и не прояснилось. Вечером Габриэль Берн вернулся домой усталым и бледным. Анжелика была там и бросилась к нему навстречу. Флоримона уже отпустили, а вот судьба Мартиала была пока не определена. - Какие новости, мэтр? - ее голос дрожал от волнения. - Мне сказали, что бегство является преступлением, подпадающим под самый безжалостный закон. Ведь уже отправляли на виселицу протестантов-путешественников, застигнутых на пути в Женеву. Анжелика вскрикнула и зажала рот руками. - Что с вашим сыном? - спросил Берн. - Его пожурили и выпустили, узнав, что он не принадлежит к вашей вере, - с чувством какой-то неловкости ответила Анжелика. - Мне так жаль, мэтр Берн. - Это хорошая новость, - Габриэль тяжело опустился в кресло у камина и прикрыл глаза рукой. Анжелика смотрела на этого сильного мужчину, который сейчас был буквально раздавлен арестом сына, и твердо решила вызволить Мартиала. У нее была одна идея, как это сделать. Утром она отправилась во Дворец правосудия, где очень уверенным тоном потребовала приема у королевского наместника, графа де Барданя. Когда она вошла к нему в кабинет, он поднял глаза от бумаг и на секунду застыл, любуясь молодой женщиной. Почему он раньше ее не видел? Кто она, эта красавица в строгом чепце и темном бумазейном платье? Он поспешно встал и предложил ей присесть. - Чем обязан? Мадам... - Сударыня Анжелика, - она слегка улыбнулась. - Хорошо. Чем обязан, сударыня Анжелика? - Вчера были арестованы два мальчика, которые пытались сбежать в Голландию. - Да, одного отпустили. - Моего сына, Флоримона. А второго, Мартиала, продолжают держать под стражей. Почему? Бардань откинулся на стуле и побарабанил пальцами по столу. - Это очень неприятная история, мадам. Боюсь, я ничем не смогу помочь ему. Анжелика закусила губу. - Мальчики лишь мечтали стать путешественниками, ничего дурного они не замышляли. Их порыв не имел никакого отношения к религии, уверяю вас. - Насчет вашего сына я не сомневаюсь, но вот Мартиал Берн... - Я могу поручиться за него, - она обратила к Барданю взволнованные глаза. Наместник короля сглотнул. Боже, как же она была хороша! - Мадам, вы понимаете, что защищая гугенотов, вы ставите под удар свою репутацию? Анжелика вскочила. - Я защищаю детей, понимаете? Детей! Глупых, неразумных, все преступление которых состоит в том, что их манят дальние страны! - Успокойтесь, присядьте, - он налил ей воды и обошел стол, чтобы подать стакан. - Выпейте, прошу вас! Что вы хотите, чтобы я сделал с этим мальчиком? Вернуть его отцу я не имею права. Анжелика лихорадочно размышляла. - А вы можете отдать его мне? Я католичка и постараюсь спасти эту юную заблудшую душу! - она говорила с таким жаром, что сама почти поверила в свои слова. А Бардань не мог отвести взгляда от ее сверкающих изумрудных глаз, прекрасного лица и белой полотняной косынки, спускавшейся с ее плеч и открывающей начало беломраморной груди, округлостей которой не мог скрыть корсаж из простой бумазеи. Когда она вошла — в этой темной одежде и в белом чепце, — ее можно было принять за служанку, но вот прошло несколько минут, и стало очевидно, что с ней надо обращаться, как с дамой. От нее исходила такая спокойная уверенность, она так свободно разговаривала, соединяя сдержанность высшего общества с милой простотой, что любому собеседнику было с ней легко. Она обладала какой-то чарующей прелестью, мгновенно покоряющей любого, кто общался с ней. "В этой женщине есть какая-то тайна!" - сказал себе Бардань, и от этой мысли у него пересохло горло и вспотели ладони. Его неудержимо притягивали эта гладкая шея, плечо, под которым угадывалась мягкая выемка, и к которой хотелось прижаться губами. Никогда еще ни одна женщина не возбуждала в нем такого порыва чувственности, таких увлеченных мечтаний. Увидев, с какой жадностью мужчина смотрит на нее, Анжелика смутилась и прошептала: - Так что, господин Бардань, вы согласны на мое предложение? Он чуть было не спросил "Какое?", но вовремя спохватился. Эта женщина сводила его с ума. Конечно же, речь шла о юном Мартиале. Анжелика продолжала: — Мальчика можно доверить мне… Так делается, как мне говорили. Когда возникает необходимость забрать протестантского ребенка от родителей, его передают на воспитание кокой-нибудь добропорядочной католической семье. Это мера гуманная и в то же время вполне здравая. Бардань просиял. — Ну как же я сам раньше не подумал об этом! Это великолепный исход! И Бомье не посмеет ничего возразить, и мэтр Берн, со своей стороны, думаю, будет мне благодарен. Вы изумительны! Вы так же разумны, как прекрасны собой. Королевский наместник был в восторге, тяжесть спала с его плеч, а в этой удивительной женщине открывались все новые достоинства. Не в силах удержаться, он схватил Анжелику за талию и прикоснулся губами к ее шее, к тому самому месту, нежная линия и грациозные изгибы которого притягивали его непрерывно во время их разговора. Анжелика отшатнулась, словно ее обожгли, и так быстро вырвалась из его объятий, что бедняга был совершенно озадачен. — Неужели я вам до такой степени неприятен? — пробормотал он. - Дело не в этом, - проговорила Анжелика, настороженно глядя на него. - Просто... Просто... Я не ожидала подобной дерзости с вашей стороны. - Мадам, приношу вам свои искренние извинения. Но вы так красивы, что я просто потерял голову... - он взял ее руку и поднес к своим губам. - Вы позволите мне загладить мою неловкость? Она улыбнулась. - Возможно... Так мы договорились насчет Мартиала? - Да, его немедленно выпустят и сопроводят в ваш дом. Где вы проживаете? Анжелика назвала адрес. Он кивнул. - Я навещу вас в самом скором времени, сударыня Анжелика, чтобы... проверить, насколько удачно вы будете справляться со своими обязанностями в отношении юного Берна. Вы же не против? Анжелика ничего не ответила, но бросила ему весьма красноречивый взгляд на прощание. Мужчина не особо привлекал ее, но его стоило держать у себя в друзьях. Выйдя на улицу, она глубоко вздохнула и поспешила к мэтру Габриэлю с радостной вестью. Она так желала как можно скорее увидеть на его лице выражение сдержанной радости от столь счастливого разрешения ситуации, что не заметила двух мужчин, которые преследовали ее. — Эй, красавица, что ты так торопишься? Она бросила взгляд через плечо, и двое идущих за ней очень ей не понравились. В поисках помощи она оглядела фасады домов, мимо которых проходила. К счастью, она была уже недалеко от складов мэтра Берна и видела вдалеке широко распахнутые ворота из светлого дерева. Она ускорила шаг, не отвечая на скабрезные комплименты своих преследователей. До спасительных ворот оставалось всего несколько шагов, когда один из мужчин схватил ее за руку и притянул к себе. — Не упрямься, милашка. Надо быть полюбезнее с двумя славными парнями, которые просят у тебя только улыбку, ну еще и пару поцелуйчиков. Не прекращая говорить, он наклонялся все ближе к лицу Анжелики. Она изо всех сил оттолкнула его и, размахнувшись, дала звонкую пощечину. Он на мгновение выпустил ее, схватившись за щеку. Она бросилась вперед, но другой успел схватить ее, а на лице получившего пощечину показалась злобная и торжествующая улыбка. — Держи ее, Жанно, все идет прекрасно. Мы сейчас позабавимся с этой недотрогой! Вдвоем они не давали ей шевельнуться. От жестокого удара под колени она пошатнулась и закричала. Ей зажали рот и торопливые руки стали развязывать корсаж. Она думала, что потеряет сознание, но устояла и отчаянно сопротивлялась, царапаясь и кусаясь. Ей удалось вырваться, и она в безумной спешке бросилась к воротам, споткнулась о камень, упала на колени и поползла, крича: — На помощь, мэтр Габриэль, спасите меня! На помощь! Они снова набросились на нее. Она боролась, как в кошмаре, с сознанием ужаса и своей полной беспомощности. Вдруг нападавшие пропали. Один, под воздействием неведомой силы, отлетел к стене, глаза его остекленели, он зашатался и мешком повалился на Анжелику. Из виска его хлестала кровь. Она с омерзением оттолкнула его от себя и увидела, что второй нападавший борется с мэтром Габриэлем. Купец превосходил того и ростом, и силой. Его кулаки молотили противника без жалости. Тот запросил пощады. — Хватит, — еле выговорил он. — Довольно, остановитесь… Купец неумолимо наклонился, еще раз ударил его и схватил за горло. — Нет! — прохрипел тот. Его дрожащие, ослабевшие руки пытались отвести крепкие, жилистые руки купца, сжимавшие его железной хваткой, конвульсивно дернулись еще раз и упали. Из разинутого рта человека вырвался хрип, его лицо посинело, а потом несчастный повалился, запрокинув голову, на булыжники мостовой. Купец внимательно оглядел его, медленно поднялся, подошел к другому, перевернул и бросил обратно в лужу крови, пробормотав: — Умер! Он ударился о болт, торчащий из стены. Тем лучше! Сударыня Анжелика… Она бросилась к нему, пряча лицо у него на груди. — О, мэтр Габриэль!.. Вы убили.. Вы убили этих двоих... Из-за меня… Он охватил ее и прижал к себе так крепко, что она на секунду задохнулась в его железных объятиях. — Не плачьте, прошу вас, успокойтесь... Все уже позади... — Я не плачу… Мне так страшно, что я не могу плакать… Но слезы лились из ее глаз. Рука купца осторожно опустилась на ее мягкие волосы, отливавшие золотом. — Ну, ну… Успокойтесь же, мой друг, моя дорогая… Он ласкал ее, как ребенка, и она вновь ощущала давно забытое и такое приятное сознание, что рядом с ней мужчина-защитник. Тот, кто встал между нею и опасностью, защитил ее, совершил убийство ради нее. Она отдалась этому чувству и громко разрыдалась, держась за могучую опору. Потом робко подняла свои затуманенные слезами глаза и встретила взгляд мэтра Габриэля... Словно во сне, она потянулась к нему и испытала невыразимое блаженство, когда он жадным поцелуем накрыл ее губы своими губами. В себя их привел голос управляющего, встревоженно интересующегося, что же здесь произошло, и что делать с убитыми. Мэтр Берн осторожно выпустил ее из объятий. — Мы их зароем в соль, — проговорил купец. — Не в первый раз… В соли очень удобно прятать. Она сохраняет трупы до того времени, когда найдется удобный случай убрать их отсюда. Потом обернулся к Анжелике. - Пойдемте же. Вам надо привести себя в порядок.
Violeta: Глава 7. Рескатор. Снова потекли чередой дни. Но сейчас они были наполнены для Анжелики особым смыслом - в ее сердце постепенно расцветало робкое, как весенний цветок, чувство к мэтру Габриэлю. Они больше не позволяли себе ни единым жестом или словом напоминать друг другу о том мимолетном поцелуе на улице, но оба помнили то сладкое томление, которое охватило их, когда их губы соединились. Тетушка Анна, посмеиваясь, намекала Анжелике на скорую свадьбу, Лорье все чаще залезал к ней на колени и обхватывал ручонками ее шею, преданно заглядывая в глаза, а Флоримон, не в силах выносить, что его планы насчет Америки рушатся, словно карточный домик, стал груб и непочтителен с матерью, и она боялась, что он снова сбежит. Кроме того, частым гостем в ее доме стал господин де Бардань, что тоже не прибавляло ей радости. Под предлогом того, что ему надлежит наблюдать за Мартиалом, он приходил к ней в любое время дня и даже поздно вечером, заставляя мэтра Берна буквально кипеть от злости. Однажды, задержавшись у нее чуть дольше обычного, королевский наместник попросил ее проводить его до ворот и, пользуясь темнотой, привлек молодую женщину к себе. Она не сопротивлялась, но всем своим видом давала понять, что его объятия ей неприятны. - Почему вы так холодны со мной? - он коснулся губами ее щеки. - Господин де Бардань, вам не следует... - Ах, сударыня Анжелика, вы, верно, думаете, что я человек без чести и желаю ввергнуть вас во грех? Ну же, не отводите глаза! Послушайте! Я готов жениться на вас! - Что? - глаза Анжелики распахнулись и она в изумлении посмотрела на мужчину. - Я предлагаю вам руку и сердце, моя красавица, - взволнованно проговорил он. - Не мучьте же меня, ответьте, вы согласны? - Боже мой, но это невозможно! Я недостойна вас, - бормотала Анжелика, силясь освободиться из его объятий. Бардань помрачнел. - Это из-за этого еретика, Берна? Весь город судачит, что вы его любовница. - Как вы можете говорить такое! - возмущенно воскликнула Анжелика. - Мэтр Габриэль - друг нашей семьи. - Как вы, католичка, можете говорить подобные слова! Он - гугенот, враг нашей Веры! - выкрикнул мужчина. - И скоро его бросят в тюрьму! Анжелика вцепилась в его камзол. - В тюрьму? Но за что? Бардань отстранился. - Я не могу сказать вам всего. Но не пройдет и недели, как его и еще нескольких самых непримиримых реформантов арестуют. Ради спокойствия в Ла-Рошели. Анжелика в изнеможении оперлась на столбик ворот. Мэтр Габриэль... Она должна рассказать ему, помочь... Но как? Ему не позволят покинуть город, все входы и выходы надежно охраняются. Бардань продолжал тихо говорить: - Ну же, моя красавица, успокойтесь, ни к чему так переживать из-за этого человека. Я ухожу, но вы подумайте над моими словами, я действительно на все готов ради вас. Когда его шаги затихли, Анжелика бросилась к дому Бернов. Она так отчаянно колотила в дверь, что на шум выбежали все его обитатели, заспанные и кое-как одетые. Мэтр Берн встревоженно посмотрел на бледное от переживаний лицо молодой женщины. Она поспешно рассказала ему то, что узнала от королевского наместника. - Что он делал у вас в такой поздний час? - сурово сдвинув брови, осведомился купец. Анжелика раздраженно махнула рукой. - Какая разница! Нужно бежать, и как можно скорее! - Легко сказать - бежать! Как же мы бросим наш дом, покинем город наших предков? - Вас арестуют, мэтр Габриэль, и бросят в тюрьму! Это ужасно, просто ужасно! - голос Анжелики сорвался и она спрятала лицо в ладонях. - Сударыня Анжелика, - его напряженный голос заставил ее поднять глаза. - Если мы уедем, если сумеем выбраться из города, вы... поедете с нами? Она некоторое время молча смотрела на него, а потом коротко кивнула. Его лицо осветила легкая улыбка. - Тогда решено. Я попробую найти корабль, который увезет нас отсюда. - В Америку? - тихо прошептала Анжелика. - Возможно, почему бы и нет... - он подошел к ней ближе. - Я провожу вас домой. *** Утром все было решено - был найден рабовладельческий корабль, который за астрономическую сумму был готов взять на борт беглецов. Начались приготовления к отъезду, тихие и незаметные, но все же в воздухе ощутимо чувствовалась напряженность и скрытая опасность. Анжелика продолжала вести себя, как ни в чем ни бывало, стала чуть любезнее с Барданем, и даже позволяла себя целовать, усыпляя его бдительность. Флоримон был в курсе отъезда и не скрывал своей радости. Барба с ворчанием снова принималась сетовать и пугать Анжелику дикарями, но та лишь отмахивалась. В самом деле, ну какие дикари могли волновать ее, когда совсем скоро им предстоит переплыть бурный и неприветливый океан? В волнении она по нескольку раз на дню ходила к морю и вглядывалась в его бескрайние просторы. Однажды Флоримон пожелал составить ей компанию. Они уже довольно далеко удалились от города, как вдруг Анжелика замерла, словно громом пораженная. На фоне моря возникла мужская фигура в темной одежде и огромном черном плаще, раздуваемом ветром. В голове всплыли прощальные слова Роша: «Хорошо бы Рескатор привел свое судно в Ла-Рошель!» Боже мой, что он здесь делает? Анжелика попятилась назад, но мужчина уже заметил их и стал медленно приближаться. Песок скрипел под его высокими сапогами. Она, словно завороженная, смотрела на него и не могла вымолвить ни слова. Флоримон схватил ее за руку: - Мама, ну что же ты стоишь? Это же пират! - в его голосе звучала тревога. Человек в черной маске замер в нескольких шагах от них. Флоримон выступил вперед и заслонил собой мать. - Что вам угодно, сударь? - осведомился он ледяным тоном и вскинул голову, словно стоял не на пляже в Ла-Рошели, а в коридорах Версаля. Губы пирата тронула легкая улыбка. Он скрестил руки на груди и с интересом посмотрел на юношу. Потом перевел взгляд на Анжелику. - Какая неожиданная встреча! - от его хриплого, чуть приглушенного голоса у нее по спине побежали мурашки. - Приветствую вас, мадам дю Плесси-Бельер. Он снял с головы шляпу и отвесил ей изящный поклон. - Я вижу, вы под надежной защитой, сударыня, - его черные глаза, сверкавшие в прорезях маски, обратились к Флоримону. - Мама, вы знакомы? - тот растерянно обернулся к Анжелике. - Да, немного, - прошептала она ошарашенно. Эта встреча казалась ей слишком нереальной, словно происходила во сне. Рескатор сделал шаг вперед, но Флоримон снова заступил ему дорогу. - Не знаю, кто вы, и откуда знаете мою мать, но не смейте приближаться к ней. Уверен, что у вас недобрые намерения, - в руках юноши блеснул нож. - С чего вы это взяли, молодой человек? - пират улыбался, словно вел непринужденную светскую беседу и в его сторону не было направлено оружие. Он даже не сделал попытки схватиться за саблю, висящую у него на поясе. - Добрые люди не прячут лицо под маской... И корабль в ландах... - тихо добавил Флоримон, кивая в сторону трехмачтового судна без флага, на борту которого с трудом можно было разобрать золотую надпись: «Голдсборо». - И тем не менее, хоть я и не могу назвать себя добрым человеком, все же я не причиню вреда ни вам, ни вашей матери. Даю вам слово. Флоримон медленно опустил нож. Анжелика положила руку ему на плечо. - Сынок, это монсеньор Рескатор. Господин Роша рассказывал нам о нем. - Тот пират, который купил вас в Кандии? - глаза юноши потемнели. - Вы на территории Французского королевства, матушка, здесь вам нечего опасаться. Рескатор со все возрастающим интересом наблюдал за ними, а потом вдруг расхохотался. - Право слово, юноша, вы мне нравитесь! Стоять в шаге от до зубов вооруженного пирата, у которого неподалеку находится корабль с экипажем из отборных головорезов, и утверждать, что вам нечего опасаться! Вы смелы до безрассудства! Анжелика тоже невольно улыбнулась. Она поняла, что Рескатор действительно не намерен прямо сейчас предъявлять ей претензии по поводу ее побега и сожженной шебеки. Она проговорила: - Монсеньор, что привело вас к берегам Ла-Рошели? - Если я скажу, что надежда увидеть вас, вы поверите? Сердце Анжелики на секунду замерло. Она во все глаза смотрела на него и не могла понять, шутит он или серьезен. - Право, не стоило... - пробормотала она и осеклась. Рескатор церемонно осведомился у Флоримона: - Позволите ли вы мне несколько минут поговорить с вашей матерью наедине? Потом вплотную приблизился к Анжелике и прошептал: - Вот вы и попались! - взяв молодую женщину за руку, он увлек ее за собой, под прикрытие скал. Они немного помолчали. Потом Рескатор заговорил. - Несколько лет я думал, что вы умерли, пока недавно не встретил в Испании нашего общего друга Роша. Он в таких темных красках описал мне ваше стесненное положение, что я не мог не отправиться немедленно сюда, чтобы предложить вам свою помощь. - На каких условиях? - Анжелика прямо взглянула на него. - На ваших, моя дорогая, - он улыбнулся. - И хоть та злая шутка, что вы сыграли со мной в Кандии, все еще жива в моей памяти, ваше чудесное воскрешение несказанно меня радует. Анжелика обернулась на Флоримона, который неотрывно смотрел в их сторону и и при малейшей опасности кинулся бы ей на помощь. - У вас замечательный сын. Его отец мог бы гордиться им, - тихо проговорил Рескатор. - Его отец умер, - голос Анжелики дрогнул. - Сочувствую вашему горю, мадам, - ровно произнес пират. - Скажите все же, зачем вы здесь? - поспешила перевести тему Анжелика. - Я уже говорил - чтобы увидеться с вами. - Я вам не верю. - Я могу поклясться, что так оно и есть. Мне нужно сказать вам что-то очень важное.... Внезапно их прервал далекий крик: - Сударыня Анжелика! Сударыня Анжелика! - Это Мартиал! - женщина бросилась навстречу юноше. - Стойте! - Рескатор схватил ее за руку. - Куда вы? - Отпустите меня! Мартиал, что случилось? - Отец ищет вас по всему городу! Что-то ужасное стряслось! - Боже мой! Бежим скорее! - Анжелика, стой! - повелительный голос пригвоздил ее к месту. - Ты никуда не уйдешь. - Прошу вас, монсеньор, - она молитвенно сложила руки. - Мой друг в опасности! Рескатор минуту поколебался. Потом обернулся к своему кораблю и крикнул: - Жан! Через несколько минут к нему подбежал молодой человек и низко поклонился. - Это Жан, он будет сопровождать вас в город, а потом приведет обратно. И прошу вас, мадам, не спорьте. Я клянусь, что не причиню вам вреда, но мне необходимо переговорить с вами. Кроме того, вам может понадобиться защита. Анжелика кивнула. - Я обещаю вам, что вернусь, как только смогу. Она бросилась домой и у калитки налетела на мэтра Габриэля. - Где вас носит? - воскликнул он. - У нас беда. Корабль, который мы зафрахтовали, обыскивают драгуны. Кто-то выдал нас. Анжелика побледнела. - Боже мой! - потом порывисто схватила его за руку. - Собирайтесь! Я знаю, что делать. Как только наступит ночь, мы выберемся из города. - А дальше? - Это уже моя забота. Собирайтесь! Она бросилась в дом, лихорадочно собрала свои вещи, крикнула Барбе, чтобы та одела Шарля-Анри, потом влетела в комнату Флоримона. Мальчик уже был готов. На его плече висела походная сумка, которую он таскал за собой с самого начала восстания. - Вы хотите попросить помощи у этого пирата, не так ли? - тихо спросил он. - Увы, у нас нет другого выхода. - Когда вы окажетесь в его власти, вам никто не сможет помочь - ни я, ни мэтр Берн. - Он поклялся, что не причинит мне зла. - Мама, вы уверены? - Я ни в чем не уверена... Но он единственный человек, который может нас спасти. Идем. Они поспешно вышли из дома и вошли во двор к Бернам. Те уже были собраны. - Я отправил Мартиала предупредить Марсело, Кареров, Маниголей... - быстро проговорил Берн. - О Боже! Он откажется брать их на борт! - в отчаянии воскликнула Анжелика. - Мы ему хорошо заплатим. Если этот пират настолько благороден, что даже выделил вам охрану, - он кивнул на Жана, стоящего неподалеку. - То он не останется равнодушным и к этим гонимым семьям. Под покровом ночи они проскользнули к калитке, через которую можно было выбраться из города. Мэтр Берн оглушил стражника и сделал знак остальным следовать за ним. Они некоторое время шли в полном молчании, пока вдалеке не стали различимы огни бортовых огней "Голдсборо". Навстречу им выступил невысокий коренастый человек в маске. Анжелика тут же узнала капитана Язона. - Я хочу видеть вашего капитана, монсеньора Рескатора, - твердо проговорила она. - Вас я проведу к нему, но насчет этих людей у меня нет никаких распоряжений. - Хорошо. Идемте. На берегу около лодки, вытащенной на берег, она увидела Рескатора. Он стремительно подошел к ней и обнял за талию. -Вот и вы, наконец-то. - Я не одна, монсеньор. Со мной еще несколько человек. Он отстранился и посмотрел на Язона, который стоял немного в стороне от них. - Она притащила с собой половину Ла-Рошели, - проворчал тот и сплюнул. - Это правда? - Рескатор обернулся к ней. - Монсеньор, вы должны помочь этим людям! Их преследуют драгуны короля, чтобы бросить в тюрьму. - Вы сошли с ума! У меня нет места на борту для этих людей! - Они заплатят! - Деньги меня не интересуют. - Прошу вас, мне не к кому больше обратиться! - на глазах ее блеснули слезы. - Черт возьми! Вы сами не понимаете, о чем просите! Со стороны города раздался шум. - Что это? - Драгуны! Они идут сюда! Рескатор крикнул Анжелике: - Быстро! Зовите их всех сюда! Поторапливайтесь! Потом приказал, чтобы на корабле готовили пушки. Сам же выхватил из-за пояса пистолет и последовал вслед за Анжеликой. Драгуны были уже близко. Гугеноты в страхе бежали от них. Люди из команды Рескатора прикрывали их, обстреливая солдат. Анжелика вскрикнула: - Шарль-Анри! - и бросилась вперед. - Стойте, сумасшедшая! - Рескатор схватил ее за руку и выстрелил в лицо замахнувшемуся на нее саблей драгуну. - Пустите, там мой сын! - Мама! Мама! - услышала она далекий голос и бросилась на зов. В темноте ничего не было видно, она бежала, спотыкаясь и падая, и кричала: - Шарль-Анри! Флоримон! Добежав наконец до места, откуда неслись крики, она увидела распростертую на земле Барбу, по спине которой расползалось кровавое пятно, выглядевшее черным при свете луны. Своим телом она накрыла маленького воспитанника, спасая от сабельного удара. Он безостановочно кричал от ужаса. Анжелика подхватила его на руки и прижала к себе. - Мама! - к ней подбежал Флоримон. - Барба... Она мертва? - прошептала Анжелика. Флоримон опустился на колени перед служанкой и перевернул ее на спину. Безжизненные глаза уставились в небо. - Барба... Боже мой! - заплакала Анжелика. - Идемте, матушка, скорее! Из темноты вынырнул Рескатор. - Быстрее! Как всегда, самая последняя! - Где мэтр Берн? - Тот широкоплечий гугенот? Около лодки на берегу, он ранен. Скорее же, уходим! Сейчас "Голдсборо" даст залп по берегу! Они бежали к кораблю - впереди Флоримон, за ним Анжелика, которая несла на руках всхлипывающего Шарля-Анри, позади - Рескатор, прикрывающий их. - Больше шлюпка не сможет подойти к берегу. Все должны уехать этим рейсом! - выкрикнул он. Матросы быстро перенесли в лодку мэтра Берна, без сознания лежащего у кромки прибоя, и одного из своих, тоже раненого. Анжелику бесцеремонно втолкнули в шлюпку, посоветовав сесть прямо на дно. Рескатор последним забрался в лодку и повернулся к белым стенам шарантских скал с театральным жестом: — Прощайте, негостеприимные берега! В эту минуту с корабля начали стрелять пушки, полетели осколки скал, поднялся страшный грохот. Все вокруг заволокло дымом. На «Голдсборо» уже поднимали якорь. Марсовые подтягивали шкоты, ветер сразу заполнил укрепленные паруса. Капитан Язон отдавал с мостика приказы так спокойно, словно дело было в порту на глазах у толпы зевак. В это время подошла шлюпка, переполненная последними беглецами, и стала с другой стороны корабля, вне досягаемости выстрелов с берега, так что можно было переправить людей на борт уже начавшего двигаться «Голдсборо». Шарля-Анри подхватил матрос с черной повязкой на одном глазу. Поднять двух раненых было сложнее и опаснее, но и это прошло благополучно. Наконец все оказались на мостике, шлюпку подняли на блоках и крепко принайтовили у шканцев. Все это совершалось с образцовой быстротой и аккуратностью. Стоя на палубе, в безопасности, Анжелика подняла глаза. Скалы уже отодвигались вдаль. Еще видна была в свете факелов поверх их красная линия мундиров королевских драгун, яростно махавших кулаками. Подгоняемый бризом, корабль вышел из залива и направился в свободное море между островами. Анжелика обратила счастливое лицо к Рескатору и увидела, что он тоже улыбается, глядя на нее.
Violeta: Продолжение следует
Ingrid: Violeta
адриатика: Violeta Мне ваше развитие событий больше авторского нравится))
Акварель: Violeta, браво! Трудно комментировать такой сразу большой текст, но цепляет очень и очень многое. Насколько изменилось отношение Рескатора к Анжелике, когда рядом с ней сын, с которым у матери явно есть контакт. Или не только из-за сына? А Анжелика в своем репертуаре: пофлиртовать, принять ухаживания, держать на коротком поводке, пройтись по лезвию...
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: Флоримон бросил быстрый взгляд на Натаниеля, сражавшегося сразу с тремя драгунами, и помрачнел. — Он защищает свою семью, я - свою. Ну же! Изумительные слова! Violeta пишет: — А вот как я обхожусь со всеми, кто имел наглость на меня посягнуть! Violeta пишет: - Фантазерка, - буркнул брат. - Хотя в твоей ситуации это будет наилучший выход. Покинуть королевство и обрести новый дом на другом конце света. Эта дикая страна вполне подходит твоему неугомонному характеру и свободолюбивой натуре. Прекрасно сказано. Всё в точку) Violeta пишет: - На каких условиях? - Анжелика прямо взглянула на него. - На ваших, моя дорогая, - он улыбнулся. Ой как же мне нравятся ваши диалоги))) Violeta пишет: - Она притащила с собой половину Ла-Рошели, - проворчал тот и сплюнул. Ну это просто перл У вас целый том получается, и такие описания Безумно нравится встреча Рескатора с Фло!! Я просто в восторге!
Ingrid: Акварель пишет: Насколько изменилось отношение Рескатора к Анжелике, когда рядом с ней сын, с которым у матери явно есть контакт. А сын-то не один... Интересно, как Рескатор к Шарлю-Анри отнесётся?.. Это ведь не Онорина, на которую можно часть своей привязанности к Анжелике перенести...
Violeta: Акварель пишет: Насколько изменилось отношение Рескатора к Анжелике, когда рядом с ней сын, с которым у матери явно есть контакт. Или не только из-за сына? Не только. Ведь он оплакивал ее все эти годы, Флоримон же не сказал ему, что мать жива и решила вернуться ко двору. Он помнит ее ещё такой, как видел в Кандии, плюс сюда примешивается безумная радость, что она выжила. А Флоримон, уверенный, взрослый, защищающий мать, безусловно, произвёл на него впечатление. Короче говоря, из претензий у него только Филипп.
адриатика: Ingrid пишет: Рескатор к Шарлю-Анри отнесётся? Я думаю для зрелого разумного человека это вообще не проблема)
Violeta: Ingrid пишет: А сын-то не один... Интересно, как Рескатор к Шарлю-Анри отнесётся?.. Это ведь не Онорина, на которую можно часть своей привязанности к Анжелике перенести... О сыне маршала он давно в курсе - было время к этой мысли привыкнуть. Мне кажется, Онорину сложнее полюбить. Плюс Флоримон очень привязан к брату. И вообще, Пейрак же не должен заменять ему отца, хорошего отношения вполне достаточно.
Violeta: Ingrid адриатика Акварель Мадемуазель Мари Спасибо за отзывы, мы с Жаклин рады, что вам нравится наша работа.
Акварель: Violeta пишет: Флоримон же не сказал ему, что мать жива и решила вернуться ко двору а они уже пересекались? Т.е. Фло уже писал ему как графу де Пейраку?
Violeta: Акварель По канону он нашёл отца в Америке и все ему рассказал - что мать выжила, что король приказал ей вернуться ко двору и что она согласилась. А тут он в неведении - все же уверены, что она погибла в пустыне... Пока ее Роша в Ла-Рошели не встречает случайно.
Акварель: адриатика пишет: Я думаю для зрелого разумного человека это вообще не проблема) Violeta пишет: Пейрак же не должен заменять ему отца, хорошего отношения вполне достаточно.
Nilufer: Ingrid пишет: Интересно, как Рескатор к Шарлю-Анри отнесётся? А Шарль-Анри к Рескатору?
Violeta: Nilufer пишет: А Шарль-Анри к Рескатору? Ну тут все зависит от нашей злодейской фантазии!
Zirael:
адриатика: Вот если бы все было как у вас, и в 6 томе еще и Фло с Шарлем-Анри присутствовали, было бы сплошное баунти)) Добавилась бы чудесная линия взаимоотношений мальчиков между собой и с Рескатором))
Violeta: адриатика пишет: Вот если бы все было как у вас, и в 6 томе еще и Фло с Шарлем-Анри присутствовали, было бы сплошное баунти)) Добавилась бы чудесная линия взаимоотношений мальчиков между собой и с Рескатором)) Согласна. Вот сейчас пишем и недоумеваем, чего Голон такой кошмар в 5 томе развела и с чего вдруг Жоффрея сделала инквизитором? Не говорить жене о том, что дети живы и еще и упрекать ее в том, что она избавилась от них - просто чудовищно. И не в характере графа, как мне кажется.
адриатика: Violeta пишет: Не говорить жене о том, что дети живы и еще и упрекать ее в том, что она избавилась от них - просто чудовищно. Может момента не было подходящего? Так вроде он тоже самое говорит.
адриатика: Он тоже хоть и бравировал своей альфасамцовостью, тоже в душе некоторую неуверенность испытывал, даже бунт проморгал) Я вообще люблю Пейрака в 6 томе Он там такой живой, даже уязвимый.
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: Вот сейчас пишем и недоумеваем, чего Голон такой кошмар в 5 томе развела и с чего вдруг Жоффрея сделала инквизитором? Не говорить жене о том, что дети живы и еще и упрекать ее в том, что она избавилась от них - просто чудовищно. Посмотрите на них, они не только Бунтующую переписали, они ещё и "Анжелика и её любовь" перепишут! Урааааа
адриатика: Мадемуазель Мари пишет: Посмотрите на них, они не только Бунтующую переписали, они ещё и "Анжелика и её любовь" перепишут! Урааааа я за обеими))
Violeta: адриатика пишет: Может момента не было подходящего? Так вроде он тоже самое говорит. Он САМ спросил ее: "Где наши сыновья?" Зачем? Сразу нельзя было сказать, что они живы и с ним? адриатика пишет: Он тоже хоть и бравировал своей альфасамцовостью, тоже в душе некоторую неуверенность испытывал, даже бунт проморгал) О да, люблю его в шестом томе! И вообще во всей американской серии. Мадемуазель Мари пишет: Посмотрите на них, они не только Бунтующую переписали, они ещё и "Анжелика и её любовь" перепишут! Урааааа Ах ты, черт, проболталась я, интригу спалила.
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: интригу спалила. Интрига только возросла!
Ingrid: Violeta пишет: О да, люблю его в шестом томе! И вообще во всей американской серии. Я тоже, но в шестом томе - особенно. В американской серии периодически... нимб отрастает (ну, за исключением некоторых моментов - мордобоя, измены ). А в шестом томе такой живой и настоящий...
адриатика: Violeta пишет: Он САМ спросил ее: "Где наши сыновья?" Зачем? Сразу нельзя было сказать, что они живы и с ним? Надо же даму красиво завоевывать подарками Сначала он бусики решил подарить, а ей же не понравилось( Пришлось оригинальничать. А если серьезно, то мне кажется, боль, которую она ему причинила, заставляла его иногда думать о ней плохо. В качестве психологической защиты.
Violeta: адриатика пишет: А если серьезно, то мне кажется, боль, которую она ему причинила, заставляла его иногда думать о ней плохо. В качестве психологической защиты. Там боль скорее надуманная, чем реальная. Если бы не его склонность к театральщине, то она узнала бы его еще в Кандии и не сбежала; снял бы маску сразу, как она к нему в Ла-Рошели пришла - не было бы проблем с Берном... И вообще, откуда он взял, что она была плохой матерью, любовницей короля, не особо-то сильно его любила? Это он сам себе придумал, а потом на ее голову все свои подозрения и претензии свалил. Вообще экстрим - вот же ветреница! Через пять лет после моей смерти замуж вышла, уму непостижимо, как только могла! Вот и верь после этого женщинам... Пойду предаваться скорби к одалисткам... Вы не подумайте - я обожаю шестой том и Пейрака, но на некоторые вещи я бы на месте Анж сильно обиделась. Он же ее проверял постоянно - поведется ли на подарки, ответит ли на оскорбления, согласится ли стать его любовницей, расскажет ли про то, что он причина гибели Кантора, спровоцировал Берна на то, чтобы он стал с ним соперничать... И даже если он и действовал из самых лучших побуждений, типа его недоверчивое сердце еще не готово раскрыться навстречу этой незнакомке в облике его жены, то методы для этого выбирал сомнительные. Видимо, так во влюбленном мужчине проявлялся ученый со склонностью к экспериментам. Слава Богу, в седьмом томе он идеален.
Жаклин де ла Круа: Violeta пишет: Видимо, так во влюбленном мужчине проявлялся ученый со склонностью к экспериментам. причем, на протяжении всей Американской серииЙ Изменять Анж он тоже из любви к экспериментам шел? Violeta пишет: поведется ли на подарки, ответит ли на оскорбления, согласится ли стать его любовницей, расскажет ли про то, что он причина гибели Кантора, спровоцировал Берна на то, чтобы он стал с ним соперничать... по-моему, у него комплекс неполноценности цветет махровым цветом, вот он и не может поверить, что она его все еще любит и любит вообще Violeta пишет: Слава Богу, в седьмом томе он идеален. а там некогда дурью маяться, зима идет, пахать надыть!
Violeta: Жаклин де ла Круа пишет: Изменять Анж он тоже из любви к экспериментам шел? Ну нет, какие эксперименты! Это был акт милосердия, Пейрак Сабину из депрессии вытаскивал. Тут его похвалить надо, а Анж, странная такая, ещё и ревновать вздумала! Жаклин де ла Круа пишет: по-моему, у него комплекс неполноценности цветет махровым цветом, вот он и не может поверить, что она его все еще любит и любит вообще Есть такое дело, товарищ наш с детской травмой в анамнезе, его сильно огорчает, если жена замуж за красавца-кузена-маршала-первую любовь выходит и с королём, который его пытать люто и сжечь приказал, по Версалю под ручку гуляет. Жаклин де ла Круа пишет: а там некогда дурью маяться, зима идет, пахать надыть! Да уж, Пейрак там в три смены пахал - и лес рубил, и кровать строгал и в лаборатории на пол-ставки подрабатывал. Ему б поспать, а тут Анж под боком - 15 лет без мужской ласки и супружеского долга. Ему на эксперименты ни сил, ни времени не хватало.
Jeoffrey de Peyrac: Violeta пишет: Дамы, мы с Жаклин де ла Круа представляем на ваш суд наш новый фанфик, воплощающий в себе оригинальную идею Мадемуазель Мари. Вы, как всегда, прекрасны, а Мадемуазель Мари спасибо за идею И, конечно, нельзя не отметить вашу скорость! За короткий срок полромана переписали
Nunziata: Violeta пишет: Там боль скорее надуманная, чем реальная. Если бы не его склонность к театральщине, то она узнала бы его еще в Кандии и не сбежала; снял бы маску сразу, как она к нему в Ла-Рошели пришла - не было бы проблем с Берном... И вообще, откуда он взял, что она была плохой матерью, любовницей короля, не особо-то сильно его любила? Это он сам себе придумал, а потом на ее голову все свои подозрения и претензии свалил. вот вот)))
Мадемуазель Мари: Jeoffrey de Peyrac пишет: а Мадемуазель Мари спасибо за идею Jeoffrey de Peyrac пишет: И, конечно, нельзя не отметить вашу скорость! За короткий срок полромана переписали Вот и я думаю, это ж уму не постижимо Violeta пишет: но на некоторые вещи я бы на месте Анж сильно обиделась. Он же ее проверял постоянно - поведется ли на подарки, ответит ли на оскорбления, согласится ли стать его любовницей, расскажет ли про то, что он причина гибели Кантора, спровоцировал Берна на то, чтобы он стал с ним соперничать... И даже если он и действовал из самых лучших побуждений, типа его недоверчивое сердце еще не готово раскрыться навстречу этой незнакомке в облике его жены, то методы для этого выбирал сомнительные. ППКС
Violeta: Jeoffrey de Peyrac Мерси! Но мы и с вами достаточно быстро пишем, вам ли удивляться темпам - вдвоём же проще! Jeoffrey de Peyrac пишет: ! За короткий срок полромана переписал И ещё столько же осталось - самое вкусное.
Jeoffrey de Peyrac: Violeta пишет: И ещё столько же осталось - самое вкусное
Jeoffrey de Peyrac: Violeta пишет: мы и с вами достаточно быстро пишем только вот я что-то подвисла
Violeta: Jeoffrey de Peyrac пишет: только вот я что-то подвисла Ничего страшного , главное - сюжет немечен, осталось только расписать. Я вон летом тоже не шибко быстро писала.
Jeoffrey de Peyrac: Violeta пишет: Я вон летом тоже не шибко быстро писала. Ага это называется "не шибко быстро"! Не представляю тогда, что в Вашем понимании "быстро"
Жаклин де ла Круа: А вот и я Голдсборо На палубе испуганной кучкой жались гугеноты. Их окружали матросы "Голбсборо", с откровенным любопытством разглядывая этих "сухопутных крыс". Среди многоцветья их одежд четко выделялись яркие кушаки и головные платки южан и шерстяные шапки северян-англосаксов, на многих из которых были также меховые безрукавки. Рядом с веснушчатыми, белобрысыми англичанами еще более темнокожими казались два негра, араб и меднокожий индеец, который довершал эту пеструю картину человеческих рас. На фоне этого буйства красок одетые в черное кальвинисты выглядели стаей ворон в тропическом лесу. Рескатор стоял немного впереди своих матросов, и Анжелика, глядя на него, подумала, что он хозяин всех этих странных и чужих людей, что он сумел подчинить себе этих строптивых упрямцев. Какой же властью нужно обладать: над жизнью, над стихиями, над самим собой, чтобы внушить уважение этим сорвиголовам, не признающим никакого закона, кроме приказов своего капитана? Тишина, нарушаемая лишь криками чаек и шумом моря, становилась нестерпимой. Никто не смел заговорить первым. Наконец Анжелика, передав Шарля-Анри Флоримону, подошла к Рескатору и медленно проговорила: - Благодарю вас, монсеньор за наше спасение. Вы благородный человек. Он слегка склонил набок голову и с иронией посмотрел на нее. - Боюсь, мадам, вы преувеличиваете мои достоинства. Я - пират, и мои люди - отнюдь не мальчики из церковного хора. И мне хотелось бы знать, что мы получим в обмен на спасение ваших жизней. Сзади послышались сдавленные смешки. К Анжелике подошел мэтр Маниголь. - Монсеньор, мы готовы заплатить вам за все причиненные неудобства и договориться насчет нашей доставки на Американские острова. У меня там есть кое-какие капиталы. - "Голдсборо" не пассажирский корабль и мне негде разместить вас. Кроме того, у нас другой курс. Маниголь насупился. Этот язвительный пират с закрытым маской лицом вызывал у него глухое раздражение. - Я могу предложить доставить вас в ближайший испанский порт, - продолжал Рескатор. - Вы сошли с ума? - воскликнул Маниголь. - Мы гугеноты, что мы будем делать в этой проклятой католической стране? - А что прикажете мне делать с вами? У меня нет ни времени, ни желания тащить вас в Голландию к единоверцам. - Монсеньор, а куда держите курс вы? - В Мен. Это во Французском заливе в Северной Америке. Маниголь немного подумал. - Там же недалеко до Бостона, не так ли? - Именно так. - Послушайте, среди нас есть отличные моряки, мы могли бы заменить тех членов вашей команды, которые были ранены во время стычки с драгунами в Ла-Рошели. Кроме того, мы щедро заплатим, если вы доставите нас в Бостон. Вам даже не придется менять курс. Рескатор задумался. Анжелика с мольбой посмотрела на него. - Монсеньор, вы же спасли нас, - прошептала она. - Хорошо, - внезапно принял решение он. - Хорошо, я отвезу вас в Бостон. Но с этого дня вы должны усвоить, что я - единственный хозяин на корабле после Бога, и все вы должны беспрекословно подчиняться моим приказаниям, - Рескатор обернулся к матросам. - У нас на борту появились пассажиры. Среди них есть женщины. Я надеюсь, что им будет оказано должное уважение. Никаких глупостей! Иначе вас ждет самое суровое наказание. - А теперь, господа, - обратился он к гугенотам. - Следуйте за мной. Я размещу вас на пушечной палубе. Иного места для такого количества народа у меня нет, так что не ждите особого комфорта. Когда люди были размещены, два матроса-мальтийца принесли им чан, наполненный аппетитно пахнущим овощным рагу. - Боже мой, - прошептала одна из женщин. - Капитан этого корабля невероятно внимателен к нам, благослови его Бог. - Мы платим ему, не забывайте об этом, - буркнул Маниголь. - И все равно, он же мог и отказаться брать нас на борт. - Сударыня Анжелика, - вдруг обратился к ней негоциант. - Откуда вы знаете этого человека? Почему посчитали возможным просить его о помощи? - Это долгая история, господин Маниголь. Но я могу поручиться, что он человек чести. - Пират? - с сомнением протянул коммерсант. - Слово пирата бывает тверже слова принца! - с горячностью воскликнула Анжелика, неожиданно вспомнив, что именно это говорил ей герцог де Вивонн о Рескаторе, когда она путешествовала на его галере по Средиземному морю. Не желая более продолжать этот разговор, она подошла к мэтру Берну, который все еще не пришел в себя. Слава Богу, сабля прошла по касательной, лишь слегка задев плечо. Анжелика нарвала из его рубашки бинтов, смыла кровь и наложила тугую повязку на рану. Потом ласково провела рукой по его волосам. Он застонал и приоткрыл глаза. - Сударыня Анжелика... - Мэтр Габриэль, - она улыбнулась. - Вы пришли в себя? - Да, кажется... У меня все плывет перед глазами. - Вы потеряли много крови, вам надо лежать смирно и восстанавливать силы. Я сейчас принесу вам поесть. - Право слово, вы обращаетесь со мной, как с ребенком! - Вы ранены, мэтр Берн, я просто ухаживаю за вами, - рассмеялась Анжелика. Купец вдруг схватил ее за руку и крепко сжал ее. - Вы прекрасны, - глухо проговорил он, пожирая ее страстным взглядом. Анжелика поспешно отстранилась и встала. И оказалась нос к носу с Рескатором, который стоял в ногах у раненого и, видимо, слышал их разговор. - Такая радость, монсеньор, - пробормотала смущенная донельзя Анжелика. - Мэтр Берн пришел в себя. - Я вижу, - холодно ответил пират. Его глаза мрачно смотрели на нее из-за прорезей маски. - Я перевязала его, теперь нужно немного подкрепить его силы. - А что, кроме вас, за ним некому ухаживать? Здесь полно его единоверцев с сострадательными христианскими душами, - Рескатор обвел рукой помещение. К ним подошла дочь пастора Бокера, Абигаель. - Монсеньор, я могу оказать помощь. Вы правы, сударыня Анжелика совсем выбилась из сил, а мы за всеми этими событиями немного растерялись и забыли о своем долге. Рескатор склонился к ней и слегка коснулся кончиками пальцев ее щеки. - Вы очень отзывчивы, дитя мое! Уверен, что в Америка по достоинству оценит то сокровище, которое вы собой представляете. Девушка вспыхнула и опустила глаза. Рескатор усмехнулся и обернулся к дамам. Сняв шляпу с перьями, которую носил поверх повязанного на пиратский манер черного атласного платка, он отвесил им изящнейший поклон. — Сударыни, я пользуюсь случаем, чтобы сказать вам: «Добро пожаловать на мой корабль!» Я сожалею, что не могу предоставить вам больше удобств. Увы, ваше появление было для нас неожиданностью. И все же я надеюсь, что это путешествие не покажется вам слишком неприятным. Засим, сударыни, позвольте мне откланяться. Даже Сара Маниголь, привыкшая принимать соседей в роскошных гостиных своего особняка, не нашлась, что ответить на это великосветское приветствие. Необычная внешность того, кто его произнес, странный тембр его голоса, одновременно завораживающий и пугающий, поверг женщин в полное замешательство. Рескатор еще раз кивнул и направился к выходу. Тут внезапно раздался голос Флоримона. - Монсеньор, я хотел бы поговорить с вами. - Да, юноша, я слушаю вас, - повернулся к нему пират. - Не здесь. Давайте выйдем на палубу. - Как вам будет угодно. Анжелика бросилась за ними. - Матушка, останьтесь, - сказал Флоримон, удерживая ее твердой рукой. - Я пойду с вами, - Анжелика сверкнула глазами. - Я не хочу, чтобы ты наделал глупостей. - Мне нужно кое-что сказать хозяину этого корабля. Поверьте, у меня и в мыслях нет затевать ссору. Но Анжелика все равно проследовала за ними на палубу. - Итак, о чем вы желаете поговорить со мной? - Рескатор небрежно оперся на поручни и посмотрел на юношу. - Для начала я хочу представиться. Меня зовут Флоримон де Пейрак. Мой отец и муж моей матери, - он кивнул в сторону потерявшей дар речи Анжелики. - Будет вам очень благодарен, если вы в целости и сохранности доставите нас в Америку. Анжелика видела, как загорелись глаза Рескатора. Он даже подался вперед. Юноша тем временем продолжал. - Я знаю, в какое затруднительное положение попала моя мать во время своих странствий по Средиземноморью. Господин Роша называл немыслимую сумму, которую вы заплатили за нее на торгах, - Флоримон невольно поморщился. - И хотя вы и не смеете предъявлять никаких прав на нее, я все же считаю, что вы должны получить некоторую... компенсацию. И он протянул Рескатору так хорошо знакомую Анжелике сумку. - Что там? - осведомился пират. - Деньги, драгоценности. - Откуда они у вас? - Это... долгая история, - Флоримон смущенно посмотрел на мать. - Но я думаю, что в сумке достаточная сумма, чтобы вы отказались от каких-либо планов в отношении моей матери, если вы таковые имели, и доставили нас в Америку. Анжелика вскрикнула. - Так вот куда подевались все те ценности, которые королевские драгуны награбили в Плесси и Рамбуре! И ты столько лет молчал! - Да как-то случай не подворачивался сказать, - Флоримон покаянно опустил голову, но Анжелика готова была поклясться, что по губам его скользнула легкая улыбка. Рескатор покачал головой. - Мессир де Пейрак, - он как-то по особенному произнес эту фамилию. - Вы несколько обескуражили меня, что, могу сказать, редко кому удается. Можете считать, что мы договорились. И он взял из рук Флоримона сумку. - Сударыня Анжелика, - он слегка кивнул ей и удалился в сторону своей каюты. Анжелика проводила его взглядом, полным облегчения... и некоторого сожаления, словно фантастическая восточная сказка внезапно закончилась для нее. Сын подошел к ней обнял за плечи. Она вдруг осознала, что он выше нее почти на голову. - Идемте, матушка. Видите, я же говорил, что хочу только поговорить. - Зачем ты сказал, что ты... Пейрак? - Меня так зовут и я горжусь этим. Отныне везде и всегда я буду представляться только так. Кроме того, это поможет мне разыскать отца. Возможно, даже на этом корабле есть люди, которые что-то знают о его местонахождении. - Флоримон, сынок, - Анжелика обхватила его лицо руками и на глазах ее блеснули слезы. - И я, и Кантор дорого заплатили за свою безумную веру в то, что он жив. Поверь, если бы это было так, судьба свела бы нас с ним. Но увы, я точно знаю, что он умер. И как ни горько мне говорить об этом, это надо принять и продолжать жить. - С мэтром Берном? - в голосе юноши мелькнуло презрение. - Мэтр Берн - достойный человек, он оказал мне неоценимую услугу в Ла-Рошели, а его семья была так добра к нам... - Матушка, ну вы же не можете любить его! Этот холодный угрюмый торговец... В голове Анжелики молнией пронеслись воспоминания о том поцелуе на улице, когда мэтр Берн убил двух напавших на нее негодяев, а потом заключил в свои объятия... Любовь ли это? Или просто она истосковалась по сильному мужскому плечу? Она и сама не знала. А теперь в ее жизнь так стремительно ворвался еще и Рескатор. Не она ли мечтала о том, чтобы он бросил якорь у берегов Ла-Рошели и нашел ее? Было ли это желанием спастись, покинуть Францию или она была немножко... влюблена в него? - По крайней мере, хотя бы этот пират не посмеет больше одаривать вас своим возмутительным вниманием. А мэтр Берн... Решайте сами. Но я, как только мы ступим на землю Америки, отправлюсь на поиски отца. И Флоримон, отпустив ее, ушел. Анжелика вдруг почувствовала, как ей холодно. Она обхватила себя руками и разрыдалась. Боже, ну почему она так несчастна? Все, кого она любила, покинули ее - Жоффрей, Кантор, Филипп... Если уедет Флоримон, она этого не переживет. А он ясно дал ей понять, что если она решит связать свою судьбу с мэтром Габриэлем, он не останется рядом с ней. Почему-то ей вдруг остро захотелось увидеть Рескатора. Она даже сама удивилась своему желанию. Ей надо было вернуться на пушечную палубу, осмотреть мэтра Берна, узнать, как чувствует себя Шарль-Анри, но она не двигалась с места. Перед ней расстилалось бескрайнее море, такое обманчиво спокойное, ласковое, но таящее в своей глубине бури, шторма и жертвы кораблекрушений, и она неотрывно смотрела на игру волн за бортом резво идущего вперед "Голдсборо".
Мадемуазель Мари: Как же прекрасно! Отдельное спасибо за Флоримона! Именно таким я всегда хотела его видеть. И его разговор с Рескатором - это шедевр просто
Акварель: Жаклин де ла Круа пишет: Мессир де Пейрак, - он как-то по особенному произнес эту фамилию. - Вы несколько обескуражили меня, что, могу сказать, редко кому удается. яблочко, как говорится, от яблоньки... Жаклин де ла Круа пишет: не посмеет больше одаривать вас своим возмутительным вниманием интерееесно, а когда снимет маску, внимание тоже будет возмущать? А Рескатор-то все промахи книжного исправил: и тех предупредил, и тем сказал показательно... Это чтобы отношения семейства развивались в сферическом вакуумелабораторно чистых условиях? Интересно, что в обоих фиках Рескатор берет камушки и денежки на сохранение Флоримон - настоящий юный мужчина. Жаклин де ла Круа, Violeta, спасибо!
Жаклин де ла Круа: Мадемуазель Мари Акварель спасибо :)
Violeta: Акварель пишет: Интересно, что в обоих фиках Рескатор берет камушки и денежки на сохранение Ну глупо бы было пихать сумку обратно с криками - нет, ну что вы, я вас так отвезу, а шебека и 35000 пиастров - тьфу, ерунда какая, забудьте! Надо действовать в рамках его легенды, а он - пират. Акварель пишет: А Рескатор-то все промахи книжного исправил: и тех предупредил, и тем сказал показательно... Это чтобы отношения семейства развивались в сферическом вакуумелабораторно чистых условиях? Ну по мне так это логичнее, чем его противостояние с пассажирами у Голон. И с чего бы, когда можно было спокойно договориться? Акварель пишет: яблочко, как говорится, от яблоньки... Чудесный мальчик, муррр... Акварель пишет: Жаклин де ла Круа, Violeta, спасибо! Мадемуазель Мари Мерси.
Jeoffrey de Peyrac: Жаклин де ла Круа ,Violeta , классный отрывок, исправивший все косяки автора. Пейрак прекрасен, а "малыш Флоримон" вообще выше всяких похвал
Violeta: Jeoffrey de Peyrac пишет: Жаклин де ла Круа ,Violeta , классный отрывок, исправивший все косяки автора. Пейрак прекрасен, а "малыш Флоримон" вообще выше всяких похвал Да, мило вышло, спасибо! Фло мой любимчик
Ingrid: Violeta пишет: ну что вы, я вас так отвезу, а шебека и 35000 пиастров - тьфу, ерунда какая, забудьте! Жаклин де ла Круа, большое спасибо за доставленное удовольствие.
Мадемуазель Мари: Акварель пишет: Интересно, что в обоих фиках Рескатор берет камушки и денежки на сохранение Violeta пишет: Ну глупо бы было пихать сумку обратно с криками - нет, ну что вы, я вас так отвезу, а шебека и 35000 пиастров - тьфу, ерунда какая, забудьте! Надо действовать в рамках его легенды, а он - пират Просто он-то сам уже знает, что бюджет семейный Акварель пишет: А Рескатор-то все промахи книжного исправил: и тех предупредил, и тем сказал показательно... Кстати да, я тоже читала и радовалась. Везде себе соломки подстелил, так и надо))
Анна: Violeta Жаклин де ла Круа Девочки, спасибо за чудесный фик, я о таком тоже мечтала в свое время. Правда, Онорину я очень люблю. Но ведь Онорина может родиться и у Анжелики и Жоффрея. История ее будет другая, и не будет она рыжей, но характер-то может быть схожим))) А кстати, Рескатор теперь доставит гугенотов прямо в Бостон и заселять ими Голдсборо не будет? Флоримон просто замечательный получился. И - теперь Жоффрей не будет ждать, и сразу скажет Анжелике о Канторе?
Violeta: Анна пишет: Девочки, спасибо за чудесный фик, я о таком тоже мечтала в свое время. Мерси, рады, что угодили. Анна пишет: Правда, Онорину я очень люблю. Но ведь Онорина может родиться и у Анжелики и Жоффрея. История ее будет другая, и не будет она рыжей, но характер-то может быть схожим))) 1000%! Анна пишет: А кстати, Рескатор теперь доставит гугенотов прямо в Бостон и заселять ими Голдсборо не будет? Посмотрим. Анна пишет: И - теперь Жоффрей не будет ждать, и сразу скажет Анжелике о Канторе? Все узнаем в следующей главе!
Леди Искренность: Ох, прочитала вчера поздно, почти ночью, поэтому оставила комменты на сегодня. А вы уже новый отрывок выложили. Вот это скорость! Начну тогда по первой части. Мое браво скорости, слогу, стилю и качеству изложения! Дамы, вы, как всегда, неподражаемы. Но вот, не обижайтесь только ради Бога, но по первой части меня сюжет Мадемуазель Мари больше цапнул за душу. Объясню почему. Ваш текст ближе к канону. И восстание, и Ла-Рошель, и Берн с Барданем… Кстати, разгром в Плесси описан превосходно, слов нет, аж жутко становилось. Именно из-за этой близости к канону, мне канон достовернее показался. 1) То, что Шарль-Анри выжил, конечно мило и отрадно. И Пейраку он будет не помеха, и примут они друг-друга, в этом я не сомневаюсь и не в этом дело. Просто на фоне горы трупов слишком маловероятным чудом выглядит спасение все семьи Пейраков-Плесси-Бельеров. В общем, слишком уж судьба милостива, как в романе, а не в жизни. У автора реальнее картина. 2) Умерли все сподвижники. Без них мне мятеж кажется маловероятным. Слоняться с двумя детьми и горой малознакомых бунтовщиков уж совсем неразумно. 3) У вас она спасает сына Берна и он ее должник, а не наоборот. Уверена, что без ее вечной благодарности Берну за спасение Онорины, их отношения были бы уже несколько иными. Это из того, что немного смутило. А в целом, очень нравится Фло! Весьма зацепила встреча с Пейраком, шикарно представлена! И, очень жду самого интересненького впереди! Теперь по комментам: Violeta пишет: Там боль скорее надуманная, чем реальная. Если бы не его склонность к театральщине, то она узнала бы его еще в Кандии и не сбежала; снял бы маску сразу, как она к нему в Ла-Рошели пришла - не было бы проблем с Берном... И вообще, откуда он взял, что она была плохой матерью, любовницей короля, не особо-то сильно его любила? Это он сам себе придумал, а потом на ее голову все свои подозрения и претензии свалил. Вообще экстрим - вот же ветреница! Через пять лет после моей смерти замуж вышла, уму непостижимо, как только могла! Вот и верь после этого женщинам... Пойду предаваться скорби к одалисткам... Вы не подумайте - я обожаю шестой том и Пейрака, но на некоторые вещи я бы на месте Анж сильно обиделась. Он же ее проверял постоянно - поведется ли на подарки, ответит ли на оскорбления, согласится ли стать его любовницей, расскажет ли про то, что он причина гибели Кантора, спровоцировал Берна на то, чтобы он стал с ним соперничать... И даже если он и действовал из самых лучших побуждений, типа его недоверчивое сердце еще не готово раскрыться навстречу этой незнакомке в облике его жены, то методы для этого выбирал сомнительные. Видимо, так во влюбленном мужчине проявлялся ученый со склонностью к экспериментам. Хотела ответить, но Жаклин де ла Круа уже ответила: по-моему, у него комплекс неполноценности цветет махровым цветом, вот он и не может поверить, что она его все еще любит и любит вообще Считал, что: "Когда-то я вас развлекал", "Останусь лишь эпизодом…" В общем не верил, что без розового дворца - песенок под балконом - вечных праздников - подарков и прочих атрибутов статусного покорителя баб, такая разборчивая дама (не одалиска средней руки), сам король взаимность вымаливал, может его любить сквозь годы и расстояния. В общем не верил он в "рай в шалашике" и в общем-то правильно делал. Другой вопрос, что наш гражданин способен любой шалашик в дворец переделать за пару лет… Короче, комплексы, комплексы… Одно дело играть в соблазнителя, когда не любишь и по большому счету наплевать на соблазняемую, и совсем другое, когда влюблен… Пошла читать второй отрывок…. Ммммм, вкуснятину предвкушаю.
Леди Искренность: Как и предвкушала, прелесть, прелесть, прелесть!!! Даже предположить не рискну, как при наличии Фло будут развиваться события. Упрекать за детей как-то уже не получится… Скажет ли о Канторе? Признается ли Фло, кто он? Кто первый догадается? Честно, мне бы хотелось, чтобы он сначала с Анж объяснился, а от Фло они бы правду недолго, но скрывали, пока все нюансы и недоразумения не утрясут. Шикарно, кстати, было бы, если бы Фло папочку на дуэль вызвал за мамочку! Супер идея!
Violeta: Леди Искренность пишет: Ох, прочитала вчера поздно, почти ночью, поэтому оставила комменты на сегодня. А вы уже новый отрывок выложили. Вот это скорость! Начну тогда по первой части. Мое браво скорости, слогу, стилю и качеству изложения! Дамы, вы, как всегда, неподражаемы. Спасибо Леди Искренность пишет: То, что Шарль-Анри выжил, конечно мило и отрадно. И Пейраку он будет не помеха, и примут они друг-друга, в этом я не сомневаюсь и не в этом дело. Просто на фоне горы трупов слишком маловероятным чудом выглядит спасение все семьи Пейраков-Плесси-Бельеров. В общем, слишком уж судьба милостива, как в романе, а не в жизни. У автора реальнее картина. В общей суматохе они могли ускользнуть, я думаю. Вот Барбу бы наверно убили, слишком она неповоротлива, ну да ладно - пусть живет. А так я вполне представляю убегающую Анж и Фло, несущего Шарля-Анри на руках. Получается, что половина драгун, которые пробирались подземным ходом, еще заперты в погребе, вторая - перед замком, только-только ворвались внутрь, их натиск сдерживают защитники. Так что теоретически со второго этажа они могли спуститься на задний двор и сбежать в лес. Леди Искренность пишет: Умерли все сподвижники. Без них мне мятеж кажется маловероятным. Слоняться с двумя детьми и горой малознакомых бунтовщиков уж совсем неразумно. Погибли не сподвижники или руководители восстания, а ее друзья, за смерть которых она жаждала отомстить. Сподвижниками же были братья Ламориньеры и прочие дворяне провинции. Леди Искренность пишет: У вас она спасает сына Берна и он ее должник, а не наоборот. Уверена, что без ее вечной благодарности Берну за спасение Онорины, их отношения были бы уже несколько иными. Да, такая задумка и была. Не было изнасилования, значит, не было страха перед мужчинами, а Берн ее и в книге волновал, она даже думала, что он мог бы стать ее любовником. Легкая влюбленность, то-се... Чтобы было чем пораздражать Пейрака. Леди Искренность пишет: А в целом, очень нравится Фло! Весьма зацепила встреча с Пейраком, шикарно представлена! Спасибо, мы старались. Леди Искренность пишет: Считал, что: "Когда-то я вас развлекал", "Останусь лишь эпизодом…" В общем не верил, что без розового дворца - песенок под балконом - вечных праздников - подарков и прочих атрибутов статусного покорителя баб, такая разборчивая дама (не одалиска средней руки), сам король взаимность вымаливал, может его любить сквозь годы и расстояния. В общем не верил он в "рай в шалашике" и в общем-то правильно делал. Другой вопрос, что наш гражданин способен любой шалашик в дворец переделать за пару лет… Короче, комплексы, комплексы… Одно дело играть в соблазнителя, когда не любишь и по большому счету наплевать на соблазняемую, и совсем другое, когда влюблен… Бедняга
Violeta: Леди Искренность пишет: Шикарно, кстати, было бы, если бы Фло папочку на дуэль вызвал за мамочку! Супер идея! Ого! Я до такого даже и не додумалась, браво!
Violeta: И новая глава! Объяснение - Вы еще здесь, сударыня? - услышала она за своей спиной голос Рескатора. Анжелика обернулась к нему. Ее лицо было залито слезами. - Вы плачете? - взволнованно спросил он. - Да. Мой сын разбередил в моей душе старые раны... - она горько улыбнулась. - Что за история с драгунами, напавшими на ваш замок? - резко сменил он тему. - Дама вашего положения - и вдруг подверглась такому унижению и несправедливости со стороны короля? Уму непостижимо! - Я вызвала неудовольствие его Величества своим непослушанием. Сильное неудовольствие... И если бы не Флоримон, я была бы сейчас мертва, - она будто заново пережила все ужасные события той ночи, и на ее лице отразилась мука. - Но почему? Почему вы, безумица, пошли на конфликт с королем? - он вплотную приблизился к ней. - Потому что я не могла поступить иначе. Потому что тогда бы я предала человека, которого любила. - Отца Флоримона? Она вскинула на него глаза и кивнула. Анжелика не знала, почему вдруг разоткровенничалась с эти пиратом. И почему он смотрит на нее сейчас с такой нежностью, а его руки осторожно ложатся ей на плечи. - Вы говорили, что он умер? - Да, увы, - слезы снова заблестели у нее на глазах. - А ваш сын утверждает, что он ждет вас в Америке. - Мальчик вбил себе в голову, что найдет отца за океаном... И я не в силах переубедить его в обратном. - А если он прав? - тихо проговорил Рескатор. - О чем вы? - Вы даже не допускаете мысли, что ваш муж, возможно, жив? - Послушайте, давайте закончим этот разговор, - устало проговорила Анжелика. - В сущности, мы с вами чужие друг другу люди, не знаю, почему я разговариваю с вами о таких вещах, которые не доверила бы и исповеднику. И она сделала попытку, чтобы уйти. - Куда вы опять убегаете? - Мэтр Берн, он ранен. Я должна посмотреть, что с ним. - Вы опять о нем! - вскричал рассержено Рескатор. - Клянусь честью, я уже начинаю думать, что вы к нему испытываете не просто дружеские чувства. Анжелика вздернула подбородок. - Если и так, то что? Какое вам до этого дело? - Черт возьми, мне есть до этого дело! - он схватил ее за руку и резко притянул к себе. Совсем близко она увидела его глаза, пылающие гневом. - Отпустите меня, - пробормотала она. - Ну уж нет, хватит. Нам надо наконец-то поговорить, иначе вся эта история слишком далеко зайдет. И он широкими шагами направился к себе в каюту, таща ее за собой. Она не сопротивлялась, только недоумевала, с чего вдруг Рескатор, всегда такой выдержанный, вдруг вышел из себя. И о чем им разговаривать? Заперев дверь, он кивнул ей на диван. - Присаживайтесь. Она чинно села и сложила руки на коленях, словно добропорядочная ученица. Он невольно фыркнул. - Вы похожи на монашку, мадам. Это вам совсем не идет. - Что поделать, монсеньор, я теперь сударыня Анжелика, а не мадам дю Плесси-Бельер, - дерзко ответила она. - А может быть, мадам де Пейрак? - он склонился к ней и с удовольствием отметил, как она побледнела. - Или госпожа Берн? Ах, сударыня, у вас столько мужей, вы сами еще не запутались в них? Она вскочила, оттолкнув его. - Да как вы смеете! Вы ничего не знаете о моей жизни! Ничего! - Я знаю достаточно, поверьте. И еще я знаю, что на Средиземноморье вы искали кого-то. Некоторые утверждали, что любовника, другие, что мужа. Какая из этих версий верна? - Вас это не касается! - Еще как касается! Итак, мадам, вы нашли мужа, которого искали? Она отрицательно покачала головой, не в силах выговорить ни слова. — Нет?.. А между тем я, Рескатор, который на Средиземном море знал все про всех, могу вам поклясться, что однажды он был от вас совсем близко. Внутри у Анжелики все оборвалось, ноги стали как ватные. Почти не отдавая себе отчета в своих словах, она крикнула: — Нет, нет, это не правда… Этого не может быть! Если бы он оказался рядом, я узнала бы его среди тысячи! - Да неужели? Мне кажется, что интуиция, зов сердца, если хотите, напрочь отсутствует у вас. Иначе бы вы не сбежали от меня в ту ночь в Кандии, - с этими словами он снял маску и небрежно швырнул ее на стол. Анжелика вскрикнула и зажала рот руками. В шаге от нее стоял человек, донельзя похожий на того, кого она безумно любила, оплакивала долгие годы, а потом безрезультатно искала. Сомнений быть не могло - это был он, ее муж, Жоффрей де Пейрак, только сейчас он почему-то был одет в костюм пирата, и голос его, хриплый и чуть приглушенный, никак не вязался с его лицом, таким родным, любимым, которое с годами постепенно стерлось из ее памяти, а теперь вдруг предстало перед ней с невыразимой ясностью при тусклом свете дня, льющемся из маленького окна за его спиной. - Ну, что вы теперь скажете, сударыня Анжелика? - он подошел к ней и легонько встряхнул ее за плечи. - Как?.. Как это возможно? Почему вы мне раньше не сказали? - Да все как-то случай не подворачивался, - улыбнулся он уголком рта. - И вы не хромаете! - воскликнула она. - Исцелением я обязан мэтру Обену, палачу. Моя хромота была вызвана стяжением сухожилий под коленом. После трех сеансов дыбы колено превратилось в сплошную рваную рану и больная нога наконец-то сравнялась по длине со здоровой. Разумеется, сказать, что преображение произошло тотчас, значило бы солгать. Завершением этого произведения искусства, столь блестяще начатого палачом, я обязал прежде всего моему другу Абд-эль-Мешрату. Зато теперь, с небольшим вкладышем внутри сапога, моя походка почти ничем не отличается от походки других людей. Анжелика неуверенно кивнула. - А ваш голос? Золотой голос королевства? Что с ним стало? - и в ее ушах необычайно явственно зазвучал тот голос из далекого прошлого. Ах, как ясно она сейчас слышала его! Даже голова заболела от отдающихся в ней звуков… На миг Анжелика снова ощутила то восторженное исступление, которым некогда наполняло ее душу пение Жоффрея, и ее охватила невыносимая тоска по тому, что было... и по тому, что не сбылось… — МЕРТВ! Из-за горечи, с которой он произнес это слово, его хриплый голос еще мучительнее резанул слух Анжелики. Он заговорил снова — более мягко, почти с нежностью: — Я сорвал голос, потому что позвал того, кто был от меня очень далеко — Бога… И в обмен на голос он дал мне то, что я у него просил — жизнь… Это произошло на паперти Собора Парижской Богоматери. Тогда я был уверен, что пришел мой смертный час... и я воззвал к Богу. Воззвал слишком громко, хотя к тому времени у меня уже не осталось сил… И мой голос сорвался — навсегда… Что ж. Бог дал. Бог взял. За все надо платить… Его слова воскресили перед Анжеликой ту страшную и незабываемую картину, которая принадлежала только им двоим: смертник в длинной рубахе, с веревкой на шее, стоит на паперти Собора Парижской Богоматери, куда его привезли для публичного покаяния перед казнью. Этот несчастный, доведенный до последней степени изнеможения, так что палачу и священнику приходилось поддерживать его, чтобы он не упал, был одним из звеньев невероятной цепи обстоятельств, соединяющей блестящего тулузского сеньора с тем пиратом, который стоял перед нею сейчас. - Боже мой, как же я могла не узнать вас? Вы же говорили мне на Крите, что сорвали голос очень давно, когда позвали... - Аллаха в райских кущах, - с грустной улыбкой закончил он. - Это не близко и моего голоса не хватило... Она уронила голову ему на плечо. - Это вы... Вы... Жоффрей... - повторяла она, словно безумная, и чувствовала, как его руки нежно ласкают ее плечи, а губы осторожно касаются волос. - Когда до меня дошла весть, что вы погибли в пустыне, - тихо проговорил он. - Мне стало глубоко безразлично все, что я с таким трудом завоевал на Средиземном море - богатство, почести, власть... Меня больше ничего не интересовало, и я решил уехать как можно дальше, на другой конец света, чтобы забыть о той невыносимой боли, которая терзала меня. - Подумать только, как посмеялась над нами жестокая судьба... - прошептала Анжелика. - Несколько лет прошли, словно в тумане. Без вас жизнь утратила смысл и краски. А потом в Испании мне посчастливилось встретить Роша, который поведал мне, что француженка с зелеными глазами жива и живет в Ла-Рошели. Я чуть с ума не сошел от радости, и тут же бросился туда, наплевав на все опасности, чтобы убедиться в его словах... И когда я увидел, как вы идете мне навстречу по пляжу в сопровождении нашего сына, которого я видел последний раз 15 лет назад, я подумал, что это сон... "Как же мне сказать ему о другом нашем сыне?" - с отчаянием подумала Анжелика. Он не должен знать, что стал причиной его гибели. Жизнь и так нанесла ему столько жестоких ударов. Словно прочитав ее мысли, он снова заговорил. - Есть кое-что, в чем я должен признаться вам, дорогая. Кантор... - -Ах, Жоффрей, это ужасно. Но ведь вы не знали, что он был на той галере. - Почему же? Я знал, и именно поэтому напал на нее. Анжелика резко отстранилась от него и посмотрела в глаза. - Да, я знал, что среди свиты герцога де Вивонна находится юный паж, Кантор де Моран, восьми лет. Но я сначала послал парламентера, чтобы предложить выкуп за него, а потом, когда моего посланника выкинули за борт, адмирал навязал мне бой. Это было ужасное стечение обстоятельств... - Которое привело к смерти нашего сына! - воскликнула Анжелика. - Вы так спокойно говорите об этом, а я чуть не умерла от горя! Я бродила по дому, ставшему пустым и холодным без него, и мне везде слышались звуки его гитары... - Анжелика, да выслушайте же меня до конца! Кантор не утонул! Мой слуга Абдулла спас его и принес ко мне. - Он жив? - прошептала Анжелика. Она все еще не могла поверить в случившееся. - Да, он жив. Сейчас он в Гарварде, в университете. - Жив... Господи Боже, он жив... - она смеялась и плакала одновременно. Жоффрей хотел снова ее обнять, но он уперлась руками ему в грудь. - Нет, не трогайте меня! - Что с вами? - он был совершенно сбит с толку и растерянно смотрел на нее. - Вы понимаете, что вы наделали? - она почти кричала. - Вы заставили меня поверить, что мой сын погиб! Неужели же за все эти годы вы не нашли способа, чтобы известить меня о том, что он жив? Да как вам вообще пришло в голову забирать его, да еще таким жутким способом? - Это и мой сын тоже! Неужели вы думали, что настолько безразличны мне, что меня нисколько не интересовала ваша судьба и судьба наших сыновей? Ваша свадьба с маркизом была для меня страшным ударом, все мои мечты относительно вас разбились вдребезги, и когда я узнал, что Кантор на галере герцога, я подумал, что это само Провидение посылает мне сына. И он так похож на вас... Только ради него я и жил все последние годы, когда думал, что потерял вас навсегда. Анжелика закрыла лицо руками и тяжело опустилась на диван. В голове у нее было тесно от мыслей, и она уже не понимала, какое чувство преобладает в ее сердце - радость, гнев, горечь, ненависть... Жоффрей обнимал ее, что-то шептал, но она не слышала его, не хотела слышать. Ее словно качало на волнах и уносило куда-то вдаль, туда, где не было этих мучительных воспоминаний и нестерпимой боли. Потом она потеряла сознание и упала на руки мужа, до смерти испугав его своим бледным, искаженным страданием лицом.
Леди Искренность: Violeta пишет: Погибли не сподвижники или руководители восстания, а ее друзья, за смерть которых она жаждала отомстить. Сподвижниками же были братья Ламориньеры и прочие дворяне провинции. Я друзей и имела ввиду. надежный тыл, так сказать, плечо верного друга. Без этого тяжело…
Леди Искренность: Ну, вот, повезло мне первой прочесть. Я уже как-то писала, что такой вариант снятия маски с логичным узнаванием без всяких бредней "слепой или безумной", что выдает Анж у автора, нравится мне куда больше. И последующий диалог выстроен великолепно. Сначала ваниль, радость встречи, потом пошли неизбежные разбирательства и выяснения отношений. Лично мне, как женщине, нравится, что именно Анж, зацепившись за Кантора, оказалась обвинительницей, а не обвиняемой, как у автора, и именно Пейрак вынужден оправдываться, а не она молоть чушь или молчать, как рыба об лед, как в каноне. В общем, отличная альтернативка! Жду дальнейших баталий и примирений с бесконечным нетерпением!
Жаклин де ла Круа: Леди Искренность спасибо большое, мы старались :)
Violeta: Леди Искренность пишет: Я уже как-то писала, что такой вариант снятия маски с логичным узнаванием без всяких бредней "слепой или безумной", что выдает Анж у автора, нравится мне куда больше. И последующий диалог выстроен великолепно. Сначала ваниль, радость встречи, потом пошли неизбежные разбирательства и выяснения отношений. Лично мне, как женщине, нравится, что именно Анж, зацепившись за Кантора, оказалась обвинительницей, а не обвиняемой, как у автора, и именно Пейрак вынужден оправдываться, а не она молоть чушь или молчать, как рыба об лед, как в каноне. В общем, отличная альтернативка! Жду дальнейших баталий и примирений с бесконечным нетерпением! Ну так она ему реальный косяк предъявила - то, что он забрал у нее сына, которого она несколько лет оплакивала, как мертвого. А он ей в каноне все какие-то безосновательные претензии лепил - то Филипп, то король, то дети, которых она якобы не любила... А она молча кивала и соглашалась, уму непостижимо! А в лоб спросить - откуда дровишки, ей в голову почему-то не пришло. Ну ничего - у нее теперь есть мы с Жаклин, мы все устроим, как надо, отыграемся, так сказать. Мерси за отзыв.
Леди Искренность: Только не переборщите, помня мысли графа, что его жена особенная. Любая бы, мол, оправдывалась, порыдала о своей тяжкой жизни и упреками закидала: "Где ты шлялся, дорогой", - а эта молчит, ибо: "Нет, меня совсем не так учили, я по светски разговаривать должна..." Благородная... Кстати, песенка эта из Дон Сезара мне всегда Пейраков напоминает почему-то. click here
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: Ну ничего - у нее теперь есть мы с Жаклин, мы все устроим, как надо, отыграемся, так сказать. Это несказанная удача и для Анж, и для нас! А я-то ждала нового перевода, думала, что, может, хоть какие-нибудь неудачные фразочки исправят! Но теперь это без надобности Всё просто супер Леди Искренность пишет: Лично мне, как женщине, нравится, что именно Анж, зацепившись за Кантора, оказалась обвинительницей, а не обвиняемой, как у автора, и именно Пейрак вынужден оправдываться, Воот, точно! Прям бальзам
княгиня Спадо: Спасибо вам зы ваши чудные творения. Ваш вариант снятия маски на много лутше,чем авторская безусловно лутше. Желаю вам вдохновения и очень жду продолжение
Violeta: Леди Искренность Мадемуазель Мари княгиня Спадо Мерси! Леди Искренность пишет: Любая бы, мол, оправдывалась, порыдала о своей тяжкой жизни и упреками закидала: "Где ты шлялся, дорогой", - а эта молчит, ибо: "Нет, меня совсем не так учили, я по светски разговаривать должна..." Благородная... Я думаю, дело не в этом. Анж у нас особо благородной не назовешь - то она короля петухом на навозной куче куче называет, то Кловиса прикладывает крепким словцом... Тут скорее дело в том, что она боится Пейрака до одури, плохо знает, не понимает, а поэтому предпочитает молчать. Это от избытка любви, как мне кажется, боязнь не понравится ему, навязаться, наскучить. И вспомните, она хотела ему все рассказать, да Онорина помешала, а потом все как-то случай не представлялся.
Леди Искренность: Violeta, согласна. Но, Пейрак, однако, ее нежелание упрекать, обвинять и плакаться расценил по своему и оценил. Так что не переборщить важно, чтобы не скатиться до уровня банальных семейных разборок. Впрочем, я уверена, что вы справитесь с этим блестяще.
Violeta: Леди Искренность пишет: Так что не переборщить важно, чтобы не скатиться до уровня банальных семейных разборок. Впрочем, я уверена, что вы справитесь с этим блестяще. Обещаем, что матом ругаться не будем!
Violeta: Обида Он подхватил Анжелику и прижал к себе так крепко, словно ее могли отнять у него, вырвать из его объятий. С тревогой он смотрел на нее, прислушивался к едва слышному неровному биению сердца, к прерывистому дыханию, и ругал себя последними словами. Как же мог он не подумать о тех страданиях, что она испытает, когда узнает о гибели Кантора? Да, ему нет оправдания, она вправе возненавидеть его... Жоффрей стиснул зубы. Нет, он должен вымолить у нее прощение. Любой ценой. В это время дверь салона сотряс жуткий удар. Потом еще один, и еще... В проеме показалось красное от гнева лицо Берна. Он был без рубахи, на перевязанном плече сквозь повязку проступала кровь. Жоффрей поспешно уложил Анжелику на диван, а сам метнулся к прислоненной к столу сабле. Черт возьми, у него не хватало времени зарядить пистолет! Берн уже вломился в каюту и теперь медленно приближался к нему. Пейрак перехватил поудобнее саблю. - Успокойтесь! - попытался он воззвать к разуму гугенота, но тот был переполнен снедаемой им ревностью и ненавистью. Он схватил стул и запустил им в голову Жоффрея. Тот ловко уклонился. - Проклятый пират! - взревел Берн. - Еще утром ты говорил, что наши женщины в полной безопасности на твоем корабле, а теперь я нахожу у тебя в каюте мою жену! - Что?! - воскликнул Пейрак. - Какую жену? По-моему, вы не в себе! Гугенот на мгновение остановился. - Она станет моей женой, - твердо сказал он. - Сударыня Анжелика согласилась бежать со мной, когда над нашей семьей нависла смертельная опасность, она вызволила из тюрьмы моего сына, она... Да что говорить! Мерзавцу, вроде вас, не дано оценить душу этой женщины, столь же прекрасную, как ее лицо. Что вы сделали с ней? - Ничего, - Пейрак опустил саблю. - Она просто упала в обморок. В этот момент в каюту вбежали матросы экипажа Рескатора и окружили Берна. Вокруг слышались щелчки взводимых пистолетов, угрожающе блестели лезвия ножей. - Убить его, монсеньор? - осведомился один. - Нет, - Пейрак оперся рукой на стол. - Нет. Отведите его обратно на нижнюю палубу и позовите к нему врача. - Я не уйду отсюда без сударыни Анжелики, - Берн скрестил руки на груди, словно не замечая, что вокруг него стоит по крайней мере десяток вооруженных людей. - Она придет в себя и вернется сама, - ровно ответил Жоффрей, твердо глядя в глаза гугеноту. В это время послышался голос Анжелики: - Что здесь происходит? Она медленно села, потом встала и обернулась к смотрящим на нее мужчинам. - Что здесь происходит? - снова повторила она. - Мэтр Берн! Что с вами? - она расширенными от страха глазами смотрела на истекающего кровью купца, безоружного, в окружении людей Рескатора. - Вы что, решили убить его? - она перевела взгляд на мужа. В нем он прочел такое холодное презрение, что сердце его на миг сжалось от предчувствия беды. Она подошла к Жоффрею вплотную и прошептала очень тихо, чтобы никто не расслышал ее слов, кроме него: - Если вы выжили, чтобы стать таким, то лучше бы вы и вправду умерли! Потом громко добавила: - Немедленно прикажите отпустить его! Пейрак кивнул. Матросы расступились и Анжелика бросилась к Берну, осторожно поддерживая его. Он был совсем без сил, и всей тяжестью навалился на ее плечо. - Уйдемте же поскорее отсюда, - нежно проговорила она. Когда они дошли до выломанной двери, она с тревогой посмотрела на купца. - Это сделали вы? - Да. Я не мог позволить этому гнусному человеку надругаться над вами. - Как вы неосмотрительны! Ваши раны... - Это неважно, сударыня Анжелика. Я готов ради вас и не на такое... Когда она втащила мэтра Берна на пушечную палубу, их плотной толпой обступили гугеноты и засыпали вопросами: - Где вы были? - Что случилось? - О, - воскликнула Анжелика. - Расступитесь же! Ему нужен отдых и покой. Она уложила его, снова перевязала и дала напиться. - Что у вас там произошло? - шепотом спросила она. - Вас долго не было, я отправился на поиски, узнал, что Рескатор увел вас к себе, оглушил мавра, что стоял на часах у его каюты, и выломал дверь, - монотонным тоном проговорил Берн. Его трясло, словно в лихорадке, голова невыносимо болела, перед глазами кружились черные точки. Он слышал голос Анжелики, как сквозь вату. - А потом? - Потом прибежали матросы Рескатора, окружили меня, спросили у него, что со мной делать, а он распорядился отправить меня обратно сюда, на нижнюю палубу, и прислать ко мне врача. Странно, я думал, что он прикажет им убить меня... Но я отказался покидать его каюту без своей жены... - Вы так ему и сказали? - с ужасом прошептала она. - Да, ведь это правда. Почти правда. Мы ведь поженимся? В Ла-Рошели вы ясно дали мне это понять. Анжелика лихорадочно рассуждала. Значит, Жоффрей совсем не собирался убивать Берна, а его люди прибежали, когда увидели, что тот ломает дверь в каюту капитана. А она... Какие жестокие слова она сказала ему! Анжелика сжала виски руками. Берн с тревогой посмотрел на нее. - Сударыня Анжелика? Мы же поженимся? - он слегка привстал на своем ложе. - О Боже, нет! Конечно же нет! Это невозможно! - она поспешно вскочила и убежала. Он проводил ее тоскливым взглядом и закрыл глаза. Что же случилось с ней? Еще минуту назад она так нежно ухаживала за ним, ласково поддерживала, пока он пил, касалась своими легкими пальцами его плеча, когда перевязывала его, а потом ее взгляд изменился, в глубине его промелькнул страх и она стремительно убежала от него. Что он сказал или сделал не так? И что же, черт возьми, произошло в каюте между ней и этим пиратом?
адриатика: Леди Искренность пишет: То, что Шарль-Анри выжил, конечно мило и отрадно. И Пейраку он будет не помеха, и примут они друг-друга, в этом я не сомневаюсь и не в этом дело. Просто на фоне горы трупов слишком маловероятным чудом выглядит спасение все семьи Пейраков-Плесси-Бельеров. В общем, слишком уж судьба милостива, как в романе, а не в жизни. У автора реальнее картина. Я вот тут с вами не соглашусь. Дело не только в том, что мне Шарль_Анри нравится, но и в том что смерть ребенка огромнейшая психологическая травма. Сначала выкидыш, потом смерть малыша, да это с ума можно сойти и если в книге Анж ожила благодаря заботе об Онорине, то тут 13-летний юноша уже не заполнит пустоту в сердце. Что касается реальной картины жизни, тот тут ее и так нет. На фоне всех чудес в решете, выжившее целиком семейство-капля в море. Я думаю, что Виолета и Жаклин поступили правильно: либо трагедия есть, но тогда в полном объеме, как у Голон, либо ее нет и сюжет сосредоточен на встрече героев. В этом весь смысл альтернативы: избавить Анж от пережитых в книге страданий.
адриатика: Violeta пишет: - Потом прибежали матросы Рескатора, окружили меня, спросили у него, что со мной делать, а он распорядился отправить меня обратно сюда, на нижнюю палубу, и прислать ко мне врача. Странно, я думал, что он прикажет им убить меня... Но я отказался покидать его каюту без своей жены... Берн молодец, более находчивый чем в книге)
адриатика: Жаклин де ла Круа пишет: - Мессир де Пейрак, - он как-то по особенному произнес эту фамилию. - Вы несколько обескуражили меня, что, могу сказать, редко кому удается. Можете считать, что мы договорились. Violeta пишет: Вы так спокойно говорите об этом, а я чуть не умерла от горя! Я бродила по дому, ставшему пустым и холодным без него, и мне везде слышались звуки его гитары... Зато другая рыбка клюнула)) Violeta пишет: Вы понимаете, что вы наделали? - она почти кричала. - Вы заставили меня поверить, что мой сын погиб! Неужели же за все эти годы вы не нашли способа, чтобы известить меня о том, что он жив? Да как вам вообще пришло в голову забирать его, да еще таким жутким способом? И детский хор потопил Violeta пишет: Потому что я не могла поступить иначе. Потому что тогда бы я предала человека, которого любила. - Отца Флоримона? Ай, какой догадливый. А ка же разыграть сцену "она меня никогда не любила"? Violeta пишет: - Черт возьми, мне есть до этого дело! - он схватил ее за руку и резко притянул к себе. А муж не пошел за пивОм, ца-ца
Леди Искренность: Отличный эпизод, потрясающее знание канона, умелое переплетение фанфика и книги. Знакомые слова, но при других обстоятельствах...
Леди Искренность: адриатика, скорее всего вы конечно правы, но вот такое сложилось субъективное впечатление лично у меня.
Violeta: адриатика пишет: Берн молодец, более находчивый чем в книге) Да, на корабле Голон превратила его в безумца, а в Ла-Рошели он мне очень нравился. У него были все шансы увлечь Анжелику. адриатика пишет: Ай, какой догадливый. А ка же разыграть сцену "она меня никогда не любила"? Зачем нам такая сцена? Нам такая сцена не нужна! адриатика пишет: А муж не пошел за пивОм, ца-ца
Violeta: Леди Искренность пишет: Отличный эпизод, потрясающее знание канона, умелое переплетение фанфика и книги. Знакомые слова, но при других обстоятельствах... Мерси, мы старались остаться в рамках канона, но вписать в него свою историю. Надеюсь, что все получилось.
Ingrid: Violeta пишет: Надеюсь, что все получилось. Очень здорово получилось. Спасибо вам огромное.
Жаклин де ла Круа: Дамы, спасибо большое за отзывы! Ночь Анжелика рассказывала Шарлю-Анри уже пятую по счету сказку, не отдавая себе отчета в том, что говорит. С ее губ слетали какие-то слова, но мысли ее были далеко. Все вокруг уже давно спали, а малыш все капризничал, вертелся, и никак не желал угомониться. - Сыночек, уже поздно, пока спать... - Не хочу спать, хочу в свою кроватку! Хочу обратно в Ла-Рошель! - упрямо повторял Шарль-Анри. Анжелика обреченно огляделась по сторонам: вокруг лишь доски, сырые доски и холодный уголок на баке... Вдруг двери широко распахнулись, впуская того самого матроса, Жана, который сопровождал ее в город в качестве охраны после неожиданной встречи с Рескатором на пляже. — А, вот вы где. Капитан поручил мне принести вам вот это и еще гамак для вашего сына. «Вот это» оказалось куском плотной ткани, не то плащом, не то одеялом, тяжелым, украшенным вышивкой и очень мягким — такую ткань ткут жены погонщиков верблюдов в Аравийской пустыне. Она даже не утратила аромата восточных благовоний. Жан ловко подвесил гамак к бимсам, и Анжелика переложила в него Шарля-Анри. Тот довольно улыбнулся. Плаванье начало ему нравится. — В гамаке ему будет лучше, да и не так сыро. Но мы не можем дать гамаки и одеяла всем. У нас их не хватит на этакую ораву. Не думали же мы, что нам на голову вдруг свалится такой груз. Но когда мы войдем в зону льдов, вам сюда принесут жаровни. — Поблагодарите от моего имени монсеньора Рескатора, — сказала Анжелика, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. Это был он! Тулузский сеньор, всегда помнивший и заботившийся обо всех. Ах, какая мука знать, что он так близок, и чувствовать, что он так далек! Перед ней мелькали образы прекрасной Тулузы и господина в красном, который вышел навстречу ей, своей юной супруге, а после надел на палец обручальное кольцо под высокими сводами Кафедрального собора, словно утверждая: "Ты теперь моя, моя навсегда...". А потом это видение сменилось следующим: Рескатор, накидывающий ей на плечи тяжелый бархатный плащ в Кандии, желая защитить от бесстыдных глаз, жадно рассматривающих ее, спасающий ей жизнь на пляже в Ла-Рошели, берущий на борт своего корабля ее друзей... Да, ему всегда были свойственны такие широкие, рыцарственные жесты… И все же он стал другим. Теперь он авантюрист, живущий грабежами и незаконной торговлей серебром. Сегодня он сказочно богат, а завтра — беден, как нищий, и на него постоянно охотятся, чтобы изловить и повесить. Теперь на его руках кровь… Она подумала о Канторе, о галерах, которые он пустил ко дну. Да она ведь и сама видела, как исчезла в пучине баржа — плавучий склад боеприпасов королевской эскадры, исчезла вместе со всеми гребцами-каторжниками. И ведь, несмотря на это, именно к нему, Рескатору, она бросилась за помощью, внезапно подумала она. Именно в его руки отдалась с доверием, отбросив всякую осторожность. Значит ли это, что она чувствовала, что под маской скрывается человек, близкий ей? Что, несмотря на весь свой сарказм и репутацию жестокого пирата, сердце его все же не утратило благородства и сострадания. "А знала ли я, какой он на самом деле?" Их богатство, окружавшая их роскошь, утонченные гости Отеля Веселой Науки, бесконечные праздники и приемы, высокое положение, которое занимал в королевстве знатный сеньор из Аквитании - все это не оставляло им времени получше узнать друг друга, сблизиться, почувствовать родство душ... А ведь с той поры минуло пятнадцать лет! Теперь он и вовсе превратился в незнакомца. А она, она сама? Разве можно узнать в ней непокорную дикарку из Монтелу или Анжелику дю Плесси-Белльер, бывшую графиню де Пейрак? И вот судьба предоставила им шанс вновь встретиться, на этом переполненном эмигрантами и пиратами таинственном корабле, плывущем к чужой, незнакомой земле... Анжелика сидела, обхватив колени руками, и наблюдала, как судно покачивается на волнах в такт ее невеселым мыслям. Все встало с ног на голову за столь короткий срок. Еще совсем недавно она была сиятельной дамой, а теперь мчится в неизвестность, была женой - порой счастливой, порой несчастной, а теперь абсолютно не знает, что ей делать с собственной жизнью. Еще совсем недавно она все бы отдала, чтобы хоть на миг оказаться в объятьях Жоффрея, а сейчас понимает, что собственными руками разорвала связывающие их нити. Как могла она бросать ему в лицо такие ужасные слова? Но разве не он жестоко надругался над ее чувствами? Откуда ему было знать, как истекает кровью материнское сердце? Анжелика судорожно вздохнула и прикрыла глаза: "Жестокий, как все мужчины..." "Как я могла так заносчиво себя с ним вести? Как я могла так в себе ошибаться.... Да, прошло пятнадцать лет, мы стали другими, но разве мы больше не любим друг друга? Ведь он так страстно прижимал меня к себе, ведь он пришел мне на помощь! Приехал в Ла-Рошель, едва узнал, что я там...". Анжелика выпрямилась и огляделась, словно стены могли дать ответ хотя бы на один из тревоживших ее вопросов. Противный голос совести нашептывал ей, что Жоффрей уверен теперь, что она влюблена в Берна и готова стать его женой, но... Анжелика вздохнула: она так запуталась. Во всем. И у нее больше нет сил искать ответы. Еще недавно она воображала себя бредущей с детьми по тропкам американских лесов, в руках у нее был букет цветов, на голове - соломенная шляпа, дома ждал бы мэтр Берн, в загоне блеяла бы коза.... Такой вариант развития событий казался ей приемлемым: тихая гавань после бушующего океана ее мятежной жизни, понимающий человек рядом, уверенность и спокойствие. А теперь все отодвинулась на задний план из-за невероятной и удивительной новости - ее муж жив! Она так долго запрещала себе думать о нем, мечтать о встрече, что постепенно и вовсе разучилась мечтать... Анжелика накинула шаль и вышла из каюты. Ей необходимо было если не увидеть мужа, то хотя бы подышать свежим воздухом. Стены невыносимо давили на нее, а она жаждала простора и свободы - свободы думать, чувствовать, любить... *** Жоффрей де Пейрак, прозванный Рескатором, нервно мерил шагами каюту, не находя себе места после произошедшего. Перед глазами мелькали прожитые годы, и он с горечью осознавал, что все впустую. Он пережил немало захватывающих, вдохновляющих приключений, и каждый день приносил его жадному уму множество новых знаний. Он не сожалел о прожитой им жизни! Ни о чем — даже о своих поражениях и неудачах. Все, что он вытерпел или предпринял, казалось ему интересным, все это, по его мнению, стоило познать и даже пережить заново — он не отказался бы ни от чего, в том числе и от неизвестности, которая маячила впереди. Мужчина — если он действительно мужчина — чувствует себя уверенно в гуще любых приключений и даже катастроф. У мужского сердца жесткая оболочка. Мало есть на свете такого, от чего оно не могло бы оправиться. У женщин сердца более ранимы — даже у тех из них, которые умеют мужественно переносить невзгоды и страхи. Смерть любви или смерть ребенка может навсегда погасить в них радость жизни. Странные существа женщины — одновременно уязвимые и жестокие. Жестокие, когда лгут, и еще более жестокие, когда говорят искренне. Как Анжелика вчера, когда бросила ему в лицо: «Если вы стали таким… Лучше бы вы умерли». И всему виной этот проклятый протестант! Что такого могло связывать его и Анжелику? Вероятно, она чем-то была ему обязана, но... Все ее поведение, та нежность, с которой она склонялась к нему, шептала ободряющие слова убеждали в обратном. Его тогда обожгла ревность, потому что в свете тусклых светильников, освещающих нижнюю палубу, он увидел, что она куда красивее, чем он помнил, женственнее, грациозней, но ее улыбки и заботы предназначались другому, а он был для нее чужим, ненужным, между ними встала стена. Что же до Шарля-Анри... Нет, де Пейрак был абсолютно безразличен к этому белокурому мальчику, походившему на Кантора в детстве, куда большие страдания причинял ему тот факт, что малыш был сыном маркиза. Красавца-кузена, в которого Анжелика была немножко влюблена, как она признавалась ему, смеясь, в Тулузе, даже не подозревая, какую боль причиняет его ревнивому сердцу... Жоффрей де Пейрак взял со стола перчатки и вышел на палубу. Матросы ловко сновали по вантам, подгоняемые окриками ворчливого Эрикссона, протестанты спали, утомленные побегом и размышлениями о новой неизвестной жизни, что ждет их за океаном, и груз всех этих десятков человеческих жизней, за которые он был в ответе, вдруг навалился на него всей тяжестью, и он почувствовал, что устал. А недавнее объяснение с Анжеликой, увы, спокойствия не прибавляло. Ему уже не раз доводилось подходить к перекресткам жизни, когда кончался один этап пути и надо было искать другое направление и все начинать заново. Правда, в глубине души он всегда знал, что на самом деле вовсе не начинает заново, а только продолжает давно намеченный путь, мало-помалу открывая таящиеся на нем неведомые горизонты. И все же каждый раз он должен был отказываться от привычного образа жизни, как змея сбрасывает старую кожу, и оставлять позади прежние привязанности и дружеские связи. Но оставить ее, Анжелику? Оставить Флоримона? Де Пейрак сжал руки в кулаки. Женщина, которую он любил, его жена, его творение, его сокровище, отдала себя другим! Что может быть естественнее? Красавец-маршал, любимец короля, да, быть может, и сам король! Сам же он стал отверженным, лишился всего своего могущества — так мог ли он требовать, чтобы она осталась верна воспоминаниям о былом? Как наивно с его стороны было полагать, что Анжелика способна на вечную любовь! Она с радостью забыла о навязанном ей отцом браке с хромым колдуном и осуществила мечту, которую втайне лелеяла в глубине своего сердца, - связать себя однажды узами брака с маркизом дю Плесси... Любовь притупляет разум. Любовь делает человека слепым. И только ученый граф де Пейрак об этом не догадывался. Да, Анжелика была его творением, он изваял ее по своему вкусу, но означало ли это, что она уже никогда не выйдет из-под его влияния? Жизнь и женщины переменчивы. Ему следовало об этом помнить. Однако он оказался слишком самонадеянным. И снова поплатился за это. Узнав, что она жива, он, словно безрассудный мальчишка, кинулся в Ла-Рошель. Увидеть, коснуться ее, заглянуть в глаза и почувствовать, что она его, все еще его - возлюбленная, жена, мечта... Но судьба снова, уже в который раз, посмеялась над ним - Анжелика была далека, как никогда, вся устремлена мыслями к этому чертову гугеноту, и он, ее муж, был лишь досадной помехой на ее пути к счастью, которое она желала обрести в чужих объятиях. Ну что ж, он не будет ей мешать. Но при одной только мысли, что она может принадлежать другому, его сердце словно сжало холодной рукой. «Глупец! Ради чего ты прожил сто разных жизней, для чего сотни раз избежал смерти, если до сих пор тщишься скрыть от себя правду о себе самом! Признайся, что ты не можешь допустить, чтобы она стала женой Берна, потому что ты просто не вынесешь этого». Пятнадцать лет... Господи Боже, какая бездна пролегла между тем безоблачным счастьем в Тулузе, которое горьким и терзающим воспоминанием всегда жило в его душе, и их нынешним положением изгнанников, плывущим к неизвестным берегам. И эта незнакомка в образе его жены - что скрывает она в головокружительной глубине своих изумрудных глаз? Ему так и не удалось разгадать эту тайну тогда, не удается и сейчас. И тут он увидел ее, зябко кутающуюся в шаль, стоящую в окружающей их темноте, словно посланный ему в насмешку поблекший призрак прекрасной любви их молодости... О чем она думала, зачем пришла сюда, почему не сидит рядом со своим раненым другом, черт бы его побрал? Тяжелая волна ревности накрыла его. Он сейчас почти с ненавистью смотрел на эту женщину, которая так изощренно терзала его сердце и даже не подозревала об этом. Его единственная боль, его единственная любовь... Он не хотел подходить к Анжелике, нет, но неудержимая сила влекла его к ней, и он, сам не замечая как, оказался за ее спиной... *** Стоя на корме и ежась от холода и переполняющих ее эмоций, Анжелика невольно вспоминала прошедший вечер. Она ждала мужчину. Того, кого она любила, и который был с нею разлучен, и она мысленно протягивала к нему руки. «Прижми меня к себе… Спаси меня, ты же такой сильный… Почему я потеряла тебя? Если ты оттолкнешь меня, я умру!» Она тихонько бормотала эти слова, наслаждаясь восхитительным жаром вновь обретенных желаний. Как могла она быть с ним такой холодной? Разве так ведет себя любящая женщина? Он мог подумать, что она его больше не любит. А как страстно он прижимал ее к себе! А после... Ее гнев, обида, мэтр Берн, за которого она так яростно вступилась... Анжелика рассерженно помотала головой. Надо сказать Жоффрею, что она была не в себе, что то, что произошло между ними - лишь следствие ее нервного состояния, в которое ее повергла весть о том, что Кантор не погиб, а соединился с отцом, которого никогда не видел, но к которому всегда стремился. В самом деле, их сын жив, она скоро увидит его, к чему же было отталкивать своего вновь обретенного мужа, который даже и не подозревал, сколько горя причинил ей своим поступком. И ведь это желание во что бы то ни стало вернуть себе сына - разве оно не говорит о его привязанности к ней, о том, что ему хотелось через Кантора обрести вновь частичку той любви, что была между ними? Боже, он никогда не простит ее! Он слишком горд, слишком независим, он не оставит безнаказанными ее слова и особенно то, что она демонстративно заступилась за мэтра Габриэля, подчеркнув тем самым, что тот ей дороже чем он, Жоффрей! Ах, если бы можно было снова вернуться назад и все исправить... Но увы, все произошло так, а не иначе, и теперь ей оставалось только одно - во что бы то ни стало убедить мужа, что она всегда любила только его, его одного, и что все те мужчины, кто так или иначе присутствовали в ее жизни, были лишь способом забыть о том беспросветном одиночестве, в которое она погрузилась, когда приговор короля так жестоко разлучил их. За счастье находиться в его объятиях, смотреть в его глаза, растворяться в пронзительной сладости поцелуя она готова была на коленях вымаливать его прощение. И в свою очередь забыть о той боли, что он нечаянно причинил ей. Поцелуи Жоффрея! Как могла она их забыть? Она вспомнила, как была ошеломлена, когда он поцеловал ее впервые, и как погрузилась в незнакомое ей прежде блаженное беспамятство. Еще долго она, совсем юная в ту пору женщина, предпочитала это сладкое головокружение неге обладания. Лежа в его объятиях, сливаясь с ним в поцелуе, она испытывала блаженство полного растворения в любимом, это неизъяснимое блаженство, которое мужчина дарит любящей его женщине. Позже ни одни мужские губы не могли доставить ей подобного наслаждения. Поцелуй был для нее чем-то столь интимным, что ей казалось — она не вправе разделить его ни с кем, кроме Жоффрея. Всю жизнь, сама того почти не сознавая, она хранила память о тех ни с чем не сравнимых поцелуях, жадных, упоительных, которыми они, смеясь и никогда не пресыщаясь, обменивались в те далекие времена в Тулузе. А тот поцелуй с мэтром Берном на улице в Ла-Рошели... Мимолетный, на миг пробудивший в ней чувственность, разве он доставил ей такое же наслаждение? Не был ли он просто благодарностью за спасение, желанием почувствовать, что она все еще способна возбуждать любовь, разжигать огонь страсти в мужском сердце? Теперь он казался ей ничего не значащим, а сам мэтр Габриэль - просто случайным мужчиной, встреченным ею на дороге жизни. Все, что ее интересовало - это Жоффрей и отчаянное желание помириться с ним. Ах, только бы он пришел, она найдет слова, чтобы смягчить его, успокоить оскорбленную гордость. Только бы он пришел... И тут она услышала тихие шаги за спиной...
Арабелла: Замечательно, просто слов нет )) И Рескатор сразу расставил перед гугенотами все точки над И - так что теперь им не придется "терзаться смутными сомнениями", и все (или почти все) косяки книжного исправил, и реакция Анж более правдоподобна и естественна... Хочется надеяться, что эта ссора-недоразумение не продлится половину плавания, как в романе...
адриатика: Разговор мальчиков хочу Они же уже большие тоже свое мнение имеют))
Мадемуазель Мари: Арабелла пишет: Плаванье начало ему нравится. Ну ещё бы, такой кроватки у него даже в Плесси не было)) Жаклин де ла Круа пишет: Все встало с ног на голову за столь короткий срок. Еще совсем недавно она была сиятельной дамой, а теперь мчится в неизвестность, была женой - порой счастливой, порой несчастной, а теперь абсолютно не знает, что ей делать с собственной жизнью. Еще совсем недавно она все бы отдала, чтобы хоть на миг оказаться в объятьях Жоффрея, а сейчас понимает, что собственными руками разорвала связывающие их нити. Очень здорово!! Жаклин де ла Круа пишет: Еще недавно она воображала себя бредущей с детьми по тропкам американских лесов, в руках у нее был букет цветов, на голове - соломенная шляпа, дома ждал бы мэтр Берн, в загоне блеяла бы коза.... Про козу вообще отменно) хорошее дополнение к образу метра Берна) Жаклин де ла Круа пишет: И тут она услышала тихие шаги за спиной... На самом интересном месте) У Шахерезады учитесь, да?
Violeta: Арабелла пишет: Замечательно, просто слов нет )) И Рескатор сразу расставил перед гугенотами все точки над И - так что теперь им не придется "терзаться смутными сомнениями", и все (или почти все) косяки книжного исправил, и реакция Анж более правдоподобна и естественна... Хочется надеяться, что эта ссора-недоразумение не продлится половину плавания, как в романе... Думаю, что нет. В наши планы не входит писать пятисотстраничный том. Ограничимся фанфиком, правда, размера "макси". адриатика пишет: Разговор мальчиков хочу Они же уже большие тоже свое мнение имеют)) Будет, куда ж без него! Мадемуазель Мари пишет: Про козу вообще отменно) хорошее дополнение к образу метра Берна) Отличная альтернатива синице в руке. Мадемуазель Мари пишет: На самом интересном месте) У Шахерезады учитесь, да? Мы коваааааааааарные! И жестокие!
княгиня Спадо: Прекрасно! Просто идеально, но на самом интересном месте... ох, прям так и хочется спросить дальше, дальше
Jeoffrey de Peyrac: Violeta, Жаклин де ла Круа, выше всяких похвал! Браво! Читаю с огромным удовольствием! И хотя времени катастрофически не хватает, все равно открываю форум и смотрю, не появилось ли продолжение
Violeta: княгиня Спадо Jeoffrey de Peyrac Мерси, дамы! Продолжение не за горами
адриатика: Violeta пишет: Будет, куда ж без него! Да, очень интересно узнать их реакцию. Мальчики то большие. Фло уже юноша и Шарлю уже больше 7. Может Фло за какой девушкой начнет ухаживать? В таком случае интересна реакция отца.
Violeta: адриатика пишет: Да, очень интересно узнать их реакцию. Мальчики то большие. Фло уже юноша и Шарлю уже больше 7. Может Фло за какой девушкой начнет ухаживать? В таком случае интересна реакция отца. Ну, мы не планируем подробно все расписывать - это фик, главное - это отношения между Анж и Жоффреем. Но несомненно, реакция мальчиков будет обозначена. Насчет девушки Фло - это побочная линия, пусть за кадром остается. А отец, я думаю, только порадуется - сынок вырос!
Леди Искренность: Чудесно! Так необычно и в тоже время любопытно читать вроде знакомый текст, но в абсолютно новом переложении. Шарль-Анри лаконично пристроился на место Онорины, я смотрю.
Violeta: Предрассветный разговор Анжелика кожей ощущала присутствие мужа, но не осмеливалась повернуться. Всю ее решительность как ветром сдуло, и она была вынуждена признаться себе, что всегда немного его боялась и совсем-совсем не знала. Жоффрей подошел к ней и встал рядом, облокотившись о резные перила. Его взгляд был устремлен к морю, и казалось, что он не замечает ее присутствия. Рассветные сумерки предвещали скорый восход солнца, начало нового дня, однако минувшая ночь принесла больше вопросов, чем ответов. Еще совсем недавно он держал ее в объятьях, легко касался губами ее волос и шептал что-то ласково-утешающее, а теперь между ними пролегла пропасть длиной в пятнадцать лет. - Что вы здесь делаете, сударыня? - Анжелика скорее догадалась, чем услышала его вопрос. - Размышляю над тем, что будет с нами дальше, - тихо ответила она. - О, не утруждайте себя, мадам, вы напрасно тревожитесь - я ни в коем случае не намерен мешать вашим матримониальным планам, о которых меня так любезно уведомил мэтр Берн, - резко выпрямившись, проговорил Жоффрей. Анжелика развернулась к нему лицом. - Что вы имеете в виду? - То, что неожиданно восставший из мертвых муж - это слишком ничтожная причина, чтобы отказываться от столь завидной партии. Ведь кто я - отступник и ренегат, жестокий пират, который наводит ужас на обывателей своими преступлениями. Руки мои по локоть в крови, а моя команда - банда висельников и убийц. Никакого сравнения с благопристойным и законопослушным купцом и его благочестивыми спутниками. И вы, как я вижу, уже достаточно прониклись кальвинистской моралью, чтобы бросать мне в лицо оскорбления на глазах у моих людей, которые, между прочим, рисковали своей жизнью, чтобы спасти вас и ваших друзей. Во что вы превратились? В мещанку, ограниченную мещанку, предел мечтаний которой - Библия по вечерам и капустный суп на обед. И муж, бубнящий псалмы, в придачу... Анжелика смотрела на него, широко раскрыв глаза. Да, время изменило их, но что стало с последним из трубадуров, откуда этот издевательский тон? Она решила, что не будет поддаваться на провокации. Тем более, что еще минуту назад страстно желала примирения с ним. - Жоффрей, - Анжелика вздохнула. - Вы вправе обижаться на меня - я сказала вам ужасные слова сегодня днем. Мне нет прощения... Но метр Берн... Вы слишком сурово судите о нем... И обо мне... Клянусь, что даже и не подозревала, что он настолько расположен ко мне, что задумывается о женитьбе. Я всегда считала его только другом, - Анжелика опустила глаза, чтобы скрыть смущение. Но щеки ее предательски вспыхнули, что не укрылось от пристального взгляда графа. Он саркастически усмехнулся. - Ой ли? Какая трогательная сказочка про дружбу между мужчиной и женщиной! Вам самой не смешно, мадам? Особенно после того, как ваш друг выломал дверь в мою каюту и чуть не убил меня. Ладно, оставим это. Ступайте же к своему раненому, отныне вы можете считать себя свободной и вольной самостоятельно решать свою судьбу. Меня она больше не касается. На глазах у Анжелики выступили слезы. Неужели она теперь была настолько безразлична ему? Когда он успел превратился в закоренелого беспутного грешника, толкающего ее в объятия другого? И какого же он низкого мнения о ней, что полагает, будто она с легкостью согласится на его возмутительное предложение. Острое чувство унижения помогло ей овладеть собой. Она выпрямилась и устремила на него полный высокомерия взгляд. - Как вы можете так говорить! Поскольку вы живы, я все равно остаюсь вашей женой, если не перед людьми, то перед Богом. Он отвернулся — вопреки всем его стараниям сохранить невозмутимость, он чувствовал, что потрясен до глубины души. Однако, когда после долгого молчания он снова взглянул на нее, его губы были сурово сжаты, а глаза смотрели непреклонно и холодно. - Я не охотник до лживых комедий, которые вы, женщины, так любите разыгрывать. Я признаю, что вы единственная женщина, которая когда-либо была моей женой. Но что от этого осталось сейчас? Немногое, как мне кажется. Вы больше не похожи ни на нежного и дерзкого эльфа из болот Пуату, какой я знал вас в Тулузе, ни на трогательную рабыню из Кандии, дрожащую и вызывающую у меня острое желание оберегать и защищать вас. Вы убежали тогда, и нескольких лет, прошедших с тех пор, оказалось достаточно, чтобы я потерял вас навсегда. Правда, судьба опять свела нас, но, увы, слишком поздно. Вы превратились в совсем иную женщину, в которой уже стерлось все то, что в свое время дал вам я... Нас больше ничего не связывает, взгляните правде в глаза. Ни к чему примерять на себя роль негодующей и благородной супруги, это выглядит просто нелепо. Ступайте, мадам, уже слишком поздно, - будничным тоном закончил он. - Я никуда не уйду! - ее трясло, словно в ознобе. Она отказывалась верить тому, что он говорил ей. Нет, это невозможно, этого не может быть! - Что ж, больше не в моей власти вам указывать. Те годы, что мы прожили вдалеке друг от друга, дают вам право на самостоятельность во всем. Ведь вы в полной мере воспользовались предоставленной вам свободой, не так ли, мадам? Жили, как вам заблагорассудится, меняли мужей и любовников, как перчатки, пользовались своей безграничной властью над мужчинами, ослепленными вашей красотой и готовыми пойти на все, чтобы исполнить ваши капризы и удовлетворить желания. И я не избежал этой горькой участи, увы... Страшно подумать, сколько несчастий я претерпел из-за вас, сколько глупостей совершил, и мой приезд в Ла-Рошель - самая абсурдная из всех. - Да как вы смеете обвинять меня в подобных гнусностях?! - она дрожала от возмущения. - За кого вы меня принимаете - за бездушную, алчущую лишь удовольствий женщину, без чести и без совести? Так вот как вы относитесь ко мне на самом деле! Что ж, я не удивлена теперь, что вы отняли у меня сына, ни на секунду не задумываясь о моих чувствах. По-вашему, у меня их просто-напросто нет! А вы сами? Где вы были все то время, когда мне приходилось выживать вопреки всем и вся? Что вы вообще можете знать о тех годах, что я провела вдали от вас, и с такой циничностью кидать мне в лицо обвинения в легкомысленности и корысти? Жизнь низвергла меня на самое дно, потому что вы, месье, никогда не слушали никого, кроме себя! Да, если бы вы вели себя осмотрительнее и менее заносчиво, все не закончилось бы для нас таким трагичным образом. Вы даже представить себе не можете, как мне хотелось умереть в тот же день, когда родился Кантор, в день вашей казни, когда я, обезумев от горя, бродила вокруг угасшего костра на Гревской площади... Но я осталась жить ради наших детей! И готова была ради них на все! - последнюю фразу Анжелика почти выкрикнула в лицо мужу. - А супругой сиятельного маршала вы тоже стали ради наших детей? - язвительно осведомился Жоффрей. - Или потому, что были в него влюблены еще в детстве? Не думайте, сударыня, что у меня плохая память, - я помню, как вы рассказывали мне в Тулузе о своем красавце-кузене. И какая жалость - ваш отец навязывает вам неудобного колченогого мужа, разбивая все ваши мечты относительно него! Но потом вы все же осуществили их, не так ли? - Я стала его женой потому, что у меня не было иного выхода. Я и мои дети были лишены всего, что нам полагалось по праву рождения, и единственной моей целью было вернуть им титул и положение в обществе. И я не по любви вышла замуж за Филиппа, нет, я женила его на себе отвратительным шантажом, который надолго превратил нас в непримиримых врагов. Только он, маркиз дю Плесси, маршал Франции и друг его Величества, мог открыть мне двери в Версаль. И я добилась своего - мои сыновья были в милости у короля, стали пажами. А раз так, все остальное уже не имело значения: и побои Филиппа, и его ненависть… Кроме того, я не знала, что вы живы, вы же не сочли нужным поставить меня об этом в известность, а сами в это время вкушали удовольствия в объятьях многочисленных и разнообразных красоток! Я знаю, какая слава шла о вас по Средиземноморью! - Не меньшая, чем о вас, сударыня. Ореол любовницы короля сильно поднимал вашу цену на торгах, - иронично отозвался Жоффрей. Анжелика задохнулась о возмущения. — Где вы подцепили эту сплетню? Я никогда не была любовницей короля! Он же, в свою очередь, никак не мог смириться с моим отказом. Добиваясь своей цели, он не останавливался ни перед чем. Он прислал солдат, чтобы сторожить меня в моем собственном замке, угрожал арестовать меня и заточить в монастырь, если к концу срока, который он дал мне на размышление, я не соглашусь ответить на его страсть. — Но вы так и не согласились? — Нет. — Почему? Глаза Анжелики потемнели. Теперь они были такого же цвета, как и расстилающийся перед ними океан. — И это спрашиваете вы? Потеряв вас тогда, пятнадцать лет назад, я была в отчаянии. Отдаться королю! Как я могла это сделать? Как могла предать вас, своего мужа, которого он несправедливо осудил на смерть? Отняв вас, он отнял у меня все. Все удовольствия, все почести, которые мне оказывали при дворе, не могли возместить этой утраты. А после того, как его драгуны сожгли мой замок, перерезали слуг, чуть не убили меня и моих детей, я примкнула к восстанию, которое волной прокатилось по Пуату. Я боролась с королем несколько лет подряд, но силы были неравны. Увы, время сильных провинций прошло... Граф смотрел на жену, не отводя взгляда: "Итак, ей было недостаточно этой ее безумной одиссеи на Средиземном море, в которую она ринулась очертя голову. Всякий раз, когда я появлялся, чтобы вытащить ее из очередной переделки, она исхитрялась сбежать от меня — и только для того, чтобы ввергнуть себя в еще большие опасности: Меццо-Морте, Мулей Исмаил, побег из гарема в дикие горы Риф... Можно подумать, что ей доставляло удовольствие коллекционировать самые жуткие авантюры. Безрассудство, граничащее с глупостью. Увы, надо примириться с очевидностью — Анжелика глупа, как и большинство женщин. Казалось бы: вышла невредимой из всех передряг — вот тут бы и угомониться. Так нет же — бросилась поднимать восстание против короля Франции! Что за бес в нее вселился? Какой дух разрушения? Разве женщине, матери, подобает вести в бой войска?" Де Пейрак пожал плечами. - Вы всегда были сумасбродкой. Никто ведь не требует от женщин героизма... - Считайте, как вам будет угодно, - холодно отозвалась Анжелика. - Хорошо, мадам, оставим в покое маркиза и его Величество Людовика. Поговорим о мэтре Берне. Как вы могли так низко пасть? Вы, благородная дама, католичка, и вульгарный скучный торговец из Ла-Рошели! Мне сложно даже вообразить, что может связывать вас, - тут по его губам скользнула презрительная усмешка. - Хотя, признаю, он не лишен некоторого... темперамента. Анжелика вспыхнула. Это оскорбление она снести уже не могла. - Зато он, в отличие от вас, не изводит меня беспочвенными подозрениями, не оскорбляет и ценит то лучшее, что есть во мне! И да, монсеньор, благодарю вас за одеяло и гамак, но боюсь, вы незаслуженно одарили своим вниманием ту недостойную женщину, что некогда была вашей женой, - с этими словами Анжелика круто развернулась и зашагала прочь.
Violeta: Леди Искренность пишет: Чудесно! Так необычно и в тоже время любопытно читать вроде знакомый текст, но в абсолютно новом переложении. Шарль-Анри лаконично пристроился на место Онорины, я смотрю. Так и задумано. Хочется максимальной достоверности.
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: Ведь кто я - отступник и ренегат, жестокий пират, который наводит ужас на обывателей своими преступлениями. Руки мои по локоть в крови, а моя команда - банда висельников и убийц. Никакого сравнения с благопристойным и законопослушным купцом и его благочестивыми спутниками. Какая здоровая самокритика Violeta пишет: Во что вы превратились? В мещанку, ограниченную мещанку, предел мечтаний которой - Библия по вечерам и капустный суп на обед. И муж, бубнящий псалмы, в придачу... А это уже переход на личности. Я бы уже сейчас обиделась, а Анж такая терпеливая Violeta пишет: - Что ж, больше не в моей власти вам указывать. Те годы, что мы прожили вдалеке друг от друга, дают вам право на самостоятельность во всем. Класс!!! Violeta пишет: — Где вы подцепили эту сплетню? Я никогда не была любовницей короля! Я ждала этих слов! Здорово!! Violeta пишет: И да, монсеньор, благодарю вас за одеяло и гамак, но боюсь, вы незаслуженно одарили своим вниманием ту недостойную женщину, что некогда была вашей женой, - с этими словами Анжелика круто развернулась и зашагала прочь. Какая вежливая, за гамак поблагодарила
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: Какая здоровая самокритика Это был сарказм! Кто ж может быть круче нашего солнышка - Пейрака?! Мадемуазель Мари пишет: А это уже переход на личности. Я бы уже сейчас обиделась, а Анж такая терпеливая Ну в каноне было: "Спутаться с женщиной вашего пошиба!", так что мы смягчили. Мадемуазель Мари пишет: Какая вежливая, за гамак поблагодарила Отож! Анж же у нас светская дама!
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: Ну в каноне было: "Спутаться с женщиной вашего пошиба!", Да вообще кошмар! Мне после вашей версии и канон перечитывать неохота Так интересно, как вы там дальше выруливать будете)) тоже бурю устроите или ещё что)
Jeoffrey de Peyrac: Violeta,Предрассветный разговор Violeta пишет: вы живы, вы же не сочли нужным поставить меня об этом в известность, а сами в это время вкушали удовольствия в объятьях многочисленных и разнообразных красоток! Я знаю, какая слава шла о вас по Средиземноморью! Праведный гнев мадам де Пейрак великолепен!
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: Так интересно, как вы там дальше выруливать будете)) тоже бурю устроите или ещё что) Ну куда ж без бури? Jeoffrey de Peyrac пишет: Праведный гнев мадам де Пейрак великолепен! Не все ж Пейраку бедную женщину фейсом по асфальту возить, у самого косяков выше крышы!
Леди Искренность: Оооо, у вас накал страстей еще круче, чем в каноне. Граждане куда более порывисты, прямолинейны и откровенны. Особенно дама. Обоюдные упреки, перемежающиеся с оправданиями. Страсти кипят!
Жаклин де ла Круа: Сомнения Жоффрей проводил ее мрачным взглядом и выругался сквозь зубы. Уму непостижимо! Она не только открыто пошла на конфликт с ним, но и, казалось, намеренно выводила его из себя. Но черт возьми, как же она была хороша! На мгновение он вдруг снова увидел в ней ту неприступную молодую девушку из знатного рода, которая много лет назад с таким же упрямым и напряженным видом вошла в его тулузский дворец. Более того, ему представился ослепительный образ блестящей светской дамы, какой она была в Версале. «Самая прекрасная из придворных дам, — рассказывали ему, — больше королева, чем сама королева». В один момент он мысленно сорвал с нее тяжелые, грубые одежды и увидел ее себе во всем блеске, в ярком свете люстр, с обнаженной, белой, как снег, спиной и безукоризненными плечами, с драгоценным ожерельем на шее, представил, как она горделиво выпрямляется — так же грациозно и надменно, как несколько минут назад. И это было невыносимо… Уже почти рассвело, а он все не мог сдвинуться с места и вернуться в свою каюту. Тысяча мыслей теснилась у него в голове, а сердце рвалось на части от желания одновременно броситься за ней, обнять, прижать к себе и накричать, ударить, выплеснуть всю ту злость, что владела им. Постепенно до него доходил смысл сказанного ею. В пылу ссоры ему хотелось побольнее задеть ее, унизить, отомстить за те слова, что она сказала ему вчера. А теперь истина постепенно открывалась перед ним - она бунтовала против короля из-за него, была низвергнута на самое дно жизни после его ареста, который, как ни горько признавать, действительно произошел в некоторой степени и по его вине, бродила в отчаянии вокруг костра, не желая жить без него... Жоффрей и не подозревал, какие чувства по отношению к нему владели сердцем этой женщины. Ему казалось, что если он исчез из ее жизни, то она быстро утешилась и забыла его. А оказалось, что она все эти пятнадцать лет так же невыносимо страдала в разлуке, как и он. И маршал... Неужели он мог ненавидеть ее? Ее, воплощенную женственность и красоту... Немыслимо! Потом он задумался о тех упреках, что она бросила ему. Несомненно, то, что он не известил ее о том, что жив, давало ей право выйти повторно замуж, она была права, но все же то, что он мог осознать умом, не принимало в качестве оправдания его сердце. Ее бунт против короля вообще казался ему сумасшествием, но сумасшествием, на которое она пошла опять же из-за него... Упрек насчет Кантора был самым тяжелым и справедливым. Тут он понимал, что действительно нисколько не подумал о ее материнских чувствах, о глубине которых и не подозревал, пока не увидел ее вместе с Флоримоном, заботливую и любящую, а главное, любимую и оберегаемую им. Между сыном и матерью была нерушимая связь, которая, скорее всего, была у нее и с Кантором, а он собственными руками разрушил ее и вверг Анжелику в неописуемое горе. И как же теперь объяснить ей, что, желая вернуть сына, он думал только о ней, отчаянно надеясь обрести хотя бы частичку той огромной любви, что цвела между ними в Тулузе... Его почти не задело напоминание о его похождениях на Средиземном море, он не считал их чем-то серьезным, они были скорее данью уважения традициям Востока, сластолюбивого и благоволящего к эффектным жестам и красивым легендам. Ему нравился азарт торгов, нравилось под великолепной телесной оболочкой открывать в этих униженных женщинах робкий огонек души, видеть, как они оживают. В их объятиях он отдыхал, обретал мимолетное забвение, порой в наслаждениях, которые они ему дарили, даже была прелесть новизны. Они быстро привязывались к нему, становились беззаветно преданными. Прелестные, изящные игрушки, которыми он недолгое время развлекался, лаская их, узнавая их ближе, или красивые дикие животные, которых ему нравилось приручать. Однако, одержав победу, он быстро терял к ним интерес. Он познал слишком много женщин, чтобы хоть одна из них могла крепко привязать его к себе. И конечно же, сложно было увидеть личность в ограниченных и полностью покорных мужской власти одалистках, созданных для утех. И вдруг он осознал, как сильно и глубоко оскорбил своими упреками и колкостями Анжелику, женщину благородную и гордую, привыкшую самостоятельно принимать решения и руководить событиями собственной жизни. В своем вынужденном одиночестве она приобрела качества, свойственные мужчине - отвагу, независимость, уверенность в себе. Черт возьми, она была слишком умна для женщины! Дойдя до этой мысли, Жоффрей де Пейрак обхватил голову руками и сказал себе, что ничего, абсолютно ничего не понимает ни вообще в женщинах, ни в своей собственной жене. Он осознал, что за последние несколько минут обвинил ее и в том, что она глупа, и в том, что чересчур умна, в том, что она слишком женщина, и в том, что чрезмерно сильна и деятельна, словно мужчина, — и вынужден был признать, что весь его картезианский рационализм, который ему так нравилось считать своей жизненной философией, в конечном счете оказался бессилен, и что он со всем своим здравым мужским умом не способен разобраться в себе самом. Но оставался еще Берн. И если он был готов простить ей все, ослепленный радостью, что она не погибла в пустыне, что она здесь, рядом с ним, то ее склонность к этому гугеноту была выше его понимания. Особенно его выводило из себя, что Анжелика с ослиным упрямством пыталась заставить его признать ее право на привязанность к другому мужчине, которое она называла дружбой. Лукавила ли она? Насчет чувств Берна к ней он не сомневался, торговец был без ума от нее, а она... Что он мог предъявить ей? Что она ухаживала за раненым? Что ласково говорила с ним, беспокоилась за его жизнь? Если дело обстояло подобным образом, то она должна была быть жутко оскорблена его намеками на ее отнюдь не дружескую связь с этим купцом. Какая непростительная оплошность! Он совсем разучился с уважением относиться к чувствам женщин, читать самые сокровенные тайны в их сердцах. Да, Средиземное море - плохая школа в этом плане... Что ж, приходилось признать, что все, что он мог поставить в вину Анжелике - это то, что она слишком красива, слишком обольстительна, и ни один мужчина не может устоять перед ней. В нем говорили сейчас ревность и первобытный инстинкт собственника. Его возмущенное сердце кричало: «Неужели ты не могла жить так, чтобы сохранить себя для меня?!» И понимал, что такие мысли были больше под стать пылкому юнцу, а не ему, зрелому мужчине, повидавшему все в этой жизни. Еще два дня назад он сходил с ума от счастья, что она жива, что совсем скоро он обнимет ее, увидит ее сияющие радостью глаза, когда она узнает, кто скрывается под маской Рескатора, а сегодня он язвил и насмехался над ней, женщиной, которую отчаянно любил. Поистине, он просто безумец! Решено, завтра он поговорит с ней. Она его жена и не заслуживает такого неуважительного отношения к себе с его стороны. Завтра он постарается загладить свою вину и заставить ее позабыть о тех несправедливых упреках и оскорблениях, которыми он осыпал ее. И тут наконец взошло солнце, золотистые лучи которого разукрасили безмятежную лазурь успокоившегося за ночь океана, волны понесли корабль навстречу новым берегам, и казалось, что новый день сам собой разрешит бурю минувшей ночи, ведь темнота, как известно, - плохой помощник во всех делах, кроме любовных. Пейрак слегка улыбнулся - этот ослепительно красивый восход стал для него знаком, что тени прошлого отступили... *** Анжелика, словно во сне, вернулась на пушечную палубу и легла, закутавшись в одеяло, которое передал ей муж, около Шарля-Анри. Все вокруг спали, слышалось только ровное дыхание нескольких десятков людей и шум моря за бортом. Она была полностью опустошена. Не такого Жоффрея она помнила, не так представляла их разговор о прожитых в разлуке годах. Что за демон вселился в него? Казалось, ему доставляло удовольствие терзать и унижать ее, но все же она чувствовала, что за этим стоит скорее уязвленная мужская гордость, чем презрение по отношению к ней. Особенно ее задело равнодушие к бунту, который она подняла против короля. Годы, которые она провела в борьбе, отчаянии и ненависти, он перечеркнул равнодушным: "Вы всегда были сумасбродкой... Никто не требует от женщин героизма...". А ведь я могла уступить королю, внезапно подумалось ей. И сейчас была бы на вершине, окруженная почестями и роскошью, а не плыла бы на пиратском корабле в неизвестность с человеком, который не уважает меня настолько, что готов отдать другому. Права ли она была? С того дня, как она узнала, что Жоффрей жив, она только и делала, что совершала глупости, которые влекли за собой множество бед, обрушивающихся на ее голову и головы ее детей. Стоило ли ей совершать эту безумную поездку на Средиземноморье, ввязываться в мятеж, идти на конфликт с королем? И она с грустью осознавала, что будь у нее возможность вернуться в прошлое, она поступила бы точно так же, потому что просто не могла иначе. Ее безумная любовь к мужу была послана ей Богом, как дар... Или как наказание... Но отказаться от нее она не могла. Без нее она была бы уже не Анжеликой, а марионеткой при дворе его Величества короля-Солнце... Что ж, они высказали друг другу все. Больше добавить было нечего, оставалось только осмыслить и принять то, что мучило их обоих и вызывало неприятие друг в друге. Сумеют ли они преодолеть свои разногласия, окажется ли их любовь сильнее упреков? Она вдруг улыбнулась. Стены самые непреодолимые, из-за которых она тщетно звала Жоффрея, ломая руки, те стены, имя которым — разлука и смерть, уже рухнули. А то, что их разделяло сейчас — все это пустяки. Они исчезнут сами собой. И от сознания, что мечта, так долго жившая в ее душе, стала явью, все ее существо охватило ликование. Он жив! И он любит ее, она точно знала это. Все остальное не имело значения.Совсем скоро их любовь возродится. *** Утром дети гугенотов играли на палубе. Пейрак с капитанского мостика наблюдал за ними. Его взгляд постоянно устремлялся к сыну и сердце его переполнялось гордостью и радостью. Он видел, какой Флоримон ладный, красивый, жизнерадостный. То и дело слышались взрывы его заразительного смеха и мелькали обнаженные в улыбке белоснежные зубы. Шапку непокорных черных кудрей трепал ветер, сильные руки подкидывали брата в воздух, а тот верещал от радости. Это была настоящая семья, семья, где все любили друг друга, но в которой не хватало отца. Так же, как и им с Кантором не хватало жены и матери. Он спустился на палубу и направился к ним. Дети испуганно замолчали при его появлении, младшие спрятались за старших. Жоффрей подошел к Флоримону и слегка кивнул. - Мессир де Пейрак. - Монсеньор. - Я хотел сказать вам одну вещь. В Бостоне я слышал о вашем отце. Он заказывал на тамошних верфях корабль. Мальчик радостно вскрикнул. - Я так и знал! Я должен немедленно рассказать об этом матери! Пейрак удержал его. - Не спешите. Нам плыть еще несколько недель, успеете, - он усмехнулся кончиком рта. - Скажите, а что вы знаете о нем? Возможно, это поможет вам в поисках. - Он был ученым и занимался горным делом. Добывал золото и серебро. - Подумать только! Неплохое занятие! - Да, - Флоримон уловил в голосе Рескатора иронию, но решил не обращать на нее внимания. Его переполняла радость, глаза его возбужденно блестели. - И я тоже хочу узнать все тайны земли, как отец. В коллеже я увлекался химией, за что меня нещадно ругали святые отцы. Шарль-Анри вдруг проговорил, обращаясь к брату: - А ты помнишь, как мы запускали ракету? А Барба ругала нас? Зато мама смеялась. Жоффрей вдруг вспомнил, как заливисто хохотала Анжелика в Тулузе и ее смех серебряным колокольчиком разносился по Отелю Веселой науки. А теперь она даже не улыбается, словно из ее сердца навсегда ушла радость. Бедная девочка, сколько же она выстрадала, а он своими язвительными и злыми словами причинял ей еще большую боль. Потом он посмотрел на мальчиков и вздрогнул. Флоримон сидел на корточках перед Шарлем-Анри и высыпал перед ним по щепотке какие-то порошки из аккуратно надписанных мешочков. — Как называется это желтое вещество? — Сера. — А это серое? — Чилийская селитра в кристаллах. — Отлично, сударь. Вижу, что вы внимательны. А этот черный порошок? — Древесный уголь. Ты его просеял сквозь шелк. — Прекрасно, но вы не должны говорить «ты» вашему преподавателю! - Флоримон, - слегка дрогнувшим голосом произнес Пейрак и опустил руку ему на плечо. - Флоримон... - Да, монсеньор, - выпрямился юноша. Жоффрей не знал, что сказать. Ему хотелось прижать к себе сына, взъерошить ему волосы, но он понимал, что сейчас не время и не место. Тогда он проговорил: - У меня тоже есть сын, чуть помладше вас. - Он живет в Америке? - Да, учится в университете. - Бедняга, - от души посочувствовал незнакомому мальчику Флоримон. - Я так ненавидел коллеж иезуитов, куда отправила меня матушка. Сборище глупцов и ханжей. Граф от души расхохотался. Он полностью разделял мнение сына. - Но без образования вам никогда не стать ученым, как ваш отец. И уверяю вас, Гарвард намного лучше, чем самый замечательный французский коллеж. - Посмотрим, - беспечно махнул рукой Флоримон. - Сначала надо найти отца. Скрывая волнение, Пейрак наклонился к Шарлю-Анри. Плоть от плоти его жены и другого мужчины. Сможет ли он принять его? Не станет ли он помехой их отношениям? Мальчик слегка смущенно смотрел на грозного пирата, пристально рассматривающего его, а потом робко спросил: - А можно мне немного побыть матросом? - Что? - Ну, залезть на ванты? - Шарль-Анри просительно взглянул на него. И тут в сердце Жоффрея что-то дрогнуло. В самом деле, в чем виноват невинный ребенок? В том, что судьба сложилась так, а не иначе? Его отец умер, мальчик сирота, так почему бы ему не проявить благородство и не взять маленького маркиза под свою опеку? Он подхватил Шарля-Анри на руки и подсадил на руслени. - Ну что же, месье, вы приняты в команду! - Я теперь пират? - глаза мальчика загорелись. - Даже и не сомневайтесь! Самый грозный из всех ныне живущих - слово капитана! А теперь вперед! Мальчик с ловкостью обезьянки начал карабкаться по нижним вантам. Он был так счастлив, что едва увидев Анжелику, выходящую из дверей нижней палубы, закричал: - Мама, я теперь пират! Монсеньор Рескатор принял меня в команду! Пейрак обернулся. Она стояла в нескольких шагах от них, кутаясь, как и вчера, в темную шаль. Он снял шляпу и склонился перед ней в низком поклоне. Она едва кивнула ему. Потом проговорила: - Шарль-Анри, немедленно слезай! Ты упадешь! Мальчик надулся, но не посмел ослушаться мать. Флоримон помог ему спуститься на палубу. Повисло тяжелое молчание. Анжелика упорно отводила глаза, но Жоффрей видел, что они окружены темными кругами после бессонной ночи, а сама она была бледна и около губ залегла горькая складка. Он почувствовал острый укол совести. - Сударыня, - тихо проговорил граф, подходя к ней. - Я сожалею о своей вчерашней несдержанности. - Сожалеете? - она наконец-то взглянула ему в глаза. - Да. Я был возмутительно груб с вами. Она покачала головой. - Да, и это было так на вас не похоже... - Оправданием мне может служить только то, что я слишком давно борозжу морские просторы в компании самых отпетых негодяев и совсем позабыл о светской галантности. Он взял ее руку и поднес к своим губам. В это время дверь на нижнюю палубу снова распахнулась и на пороге появился мэтр Берн, опирающийся на господина Маниголя. Пейрак тотчас нахмурился. - Монсеньор Рескатор, - окликнул его купец. - Да? - всем своим видом граф излучал высокомерие и неприступность. Сейчас он, как никогда, походил на пирата, опасного и безжалостного. - Вчера у нас вышло... недоразумение, - с трудом выдавил из себя гугенот. - Вы поступили благородно, отпустив меня. - Я не сражаюсь с ранеными и безумцами, - холодно ответил Пейрак. Глаза Берна блеснули яростью, но, посмотрев на Анжелику, он взял себя в руки. - Я приношу вам свои извинения за то, что сломал дверь в вашу каюту. Но мой поступок был продиктован исключительно заботой о сударыне Анжелике. - Я думаю, сударыня Анжелика в состоянии сама о себе позаботиться, - язвительно проговорил граф. - Я бы не был так уверен. Она всего лишь слабая женщина и ей требуется защитник. Так вот, монсеньор, я хотел бы, чтобы вы, как капитан корабля, сочетали нас с ней браком, а потом нам даст благословение пастор Бокер. Анжелика вскрикнула и поднесла руку ко рту. Жоффрей даже не удостоил ее взглядом. - Как вам будет угодно, сударь, - наконец проговорил он таким ледяным тоном, что у Анжелики похолодела спина. - Вы можете подойти ко мне в любое время и я сделаю соответствующую запись в бортовом журнале. Потом он резко развернулся, и широкими шагами удалился. Анжелика с отчаянием смотрела ему вслед. Теперь все пропало! Он никогда не простит ее. Она обернулась к мэтру Берну: - Вы нарочно это сделали? Вы ведь даже не спросили моего согласия! - Вы станете моей женой, - твердо сказал гугенот. - Это единственная возможность защитить вас от вас же самой и не позволить совершить глупость. Если вы уступите этому пирату, вы навсегда лишитесь уважения к себе и чувства собственного достоинства. К чему вам разрушать свою жизнь ради человека, стоящего вне закона и относящемуся к женщинам в лучшем случае как к красивым игрушкам, созданным исключительно для удовлетворения его желаний? - О Боже, что вы говорите! Вы совсем не знаете его! - выкрикнула Анжелика. - А вы? - он заглянул ей в глаза. - Вы хорошо знаете его? И можете опровергнуть мои слова? Анжелика закусила губу. Перед ней снова промелькнули все события вчерашней ночи. Могла ли она похвастаться, что хорошо знает человека, которым стал ее муж? В словах мэтра Берна была доля правды, она не могла отрицать этого, но и согласиться с ним она тоже не могла. - Сударыня Анжелика, я не прошу вас дать ответ прямо сейчас. Подумайте. И решите, что для вас лучше, - тихо проговорил торговец. Она отвернулась от него и смахнула с ресниц невольные слезы. А потом, ни слова не говоря, ушла обратно на нижнюю палубу.
Мадемуазель Мари: Жаклин де ла Круа пишет: Шапку непокорных черных кудрей трепал ветер, сильные руки подкидывали брата в воздух, а тот верещал от радости. Это была настоящая семья, семья, где все любили друг друга, но в которой не хватало отца. Так же, как и им с Кантором не хватало жены и матери. Лучше и не скажешь! Флоримон с Шарлем очень понравились, сцена с камешками из Плесси сюда удачно вписывается. А Флоримон такой взрослый, такой серьёзный) Жаклин де ла Круа пишет: - Шарль-Анри, немедленно слезай! Ты упадешь! Мальчик надулся, но не посмел ослушаться мать. Какое послушание, Рескатор должен оценить)) Ситуация с Берном вообще кошмар. В том плане, что это уже вообще наглость просить капитана, когда Анж ещё не согласилась. А Рескатор, видимо, предоставил Анжелике всё решить? Бедная женщина, ночь не спала, ещё с этим безумцем разбираться)) Описания ваши превосходны!
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: Какое послушание, Рескатор должен оценить)) Ап! И тигры у ног моих сели! Мадемуазель Мари пишет: Ситуация с Берном вообще кошмар. В том плане, что это уже вообще наглость просить капитана, когда Анж ещё не согласилась. А чего ее спрашивать, сосуд греховный? Пацаны сами разберутся! Мадемуазель Мари пишет: А Рескатор, видимо, предоставил Анжелике всё решить? Да просто психанул. Он же тоже ночь не спал, мириться пришел, а тут опять этот чертов гугенот! Мадемуазель Мари пишет: Описания ваши превосходны! Мерси.
Арабелла: Violeta пишет: Он же тоже ночь не спал, мириться пришел, а тут опять этот чертов гугенот! Да, все время появляется не вовремя и не к месту, и все портит.... Давно бы уже наши голубки помирились, если бы не он Мадемуазель Мари пишет: Флоримон с Шарлем очень понравились Чудо, а не детки )) С малышом ША вообще не будет никаких проблем ))
Bella: Огромное человеческое спасибо!!! Наконец-то мой самый любимый том стал еще любимее! Исправлены косяки, выяснение отношений динамичнее, ярче. С Вашего позволения, пару комментов и, конечно же, куча аплодисментов!!! В это время подошла шлюпка, переполненная последними беглецами, и стала с другой стороны корабля, вне досягаемости выстрелов с берега, так что можно было переправить людей на борт уже начавшего двигаться «Голдсборо». Думаю, это в те времени было невозможно (хотя после трюка со спасением галеры....). Сегодня технически оснащенные суда выполняют этот маневр с большим трудом и риском, к примеру, когда берут на борт пилота из порта назначения Там боль скорее надуманная, чем реальная. Если бы не его склонность к театральщине, то она узнала бы его еще в Кандии и не сбежала; снял бы маску сразу, как она к нему в Ла-Рошели пришла - не было бы проблем с Берном... И вообще, откуда он взял, что она была плохой матерью, любовницей короля, не особо-то сильно его любила? Это он сам себе придумал, а потом на ее голову все свои подозрения и претензии свалил. Все верно. Но! нам же это и надо-через тернии к большой любви. Узнала бы в Кандии- жили бы во дворце с розами, он бы рыбачил, а она нежилась под итальянским солнышком....... Снял бы маску в Ла-Рошели- не было бы проблем с Берном и не было бы 6 тома, ну плыли бы спокойно. Не было бы всех его подозрений и претензий- а о чем бы мы читали, спорили, писали фанфики?
Bella: Флоримон просто замечательный получился. Только за ТАКОГО сына можно все простить! Думаю, что знакомство с сыном должно стать очень приятным сюрпризом и в тоже время сожалением за прожитые годы вдали от него. И Жоффрей не ждал, а очень своевременно сказал Анжелике о Канторе, коротко и ясно: Но ведь вы не знали, что он был на той галере. - Почему же? Я знал, и именно поэтому напал на нее. И ее реакция более реалистична. Замечательно, что ее укор озвучен- Жоффрей должен услышать от нее самой, какую боль он ей причинил. Вот Барбу зря убили- там пару метров оставалось до Язона добежать! Может воскресите ее, авторы? а Берн ее и в книге волновал, она даже думала, что он мог бы стать ее любовником. Легкая влюбленность, то-се... Чтобы было чем пораздражать Пейрака Вот и я о том же-подразнить/позлить/пораздражать Пейрака. И диалоги с его сарказмом, и муки/сомнения, после накала страстей примирение ярче
Bella: Шикарная сцена снятия маски, в духе Пейрака: он снял маску и небрежно швырнул ее на стол. Анжелика вскрикнула и зажала рот руками. Замечательно, правдоподобно! Только восхитилась отсутствием обморока, непризнанием и тут же "я ваша навеки!", он ее назад к гугенотам. Как все-таки: Потом она потеряла сознание и упала на руки мужа. Это Анжелика то? Которая в каких только передрягах не побывала! Да с ее сознанием крепости можно брать! Ой ли? Какая трогательная сказочка про дружбу между мужчиной и женщиной! А вот это, я бы сказала, четкий сарказм конца 20-го века. Резануло, хотя в тему
Леди Искренность: Сначала напишу свои ощущения, потом прочту комментарии, чтобы не смазать картину. Что ж, отменно, лучше канона. Герои куда разумнее и адекватнее в поступках, хотя слова и мысли почти те же. Сцена с мальчиками просто шедевр, очень трогательная. Опять же не хватает мыслей Жоффрея о том, что сын его копия и продолжение не только внешне, но и по характеру. Только без комплексов, рожденных уродством. Берна хочется утопить больше чем в каноне, портит всю семейную идиллию, паразит...
Леди Искренность: Violeta пишет: А чего ее спрашивать, сосуд греховный? Пацаны сами разберутся! Bella пишет: Это Анжелика то? Которая в каких только передрягах не побывала! Да с ее сознанием крепости можно брать! Не скажите. Она по ходу романа постоянно в обмороки хлопается...
Арабелла: Bella пишет: Вот Барбу зря убили- там пару метров оставалось до Язона добежать! Может воскресите ее, авторы? То же самое хотела написать ранее, да возможности не было... Что же ей так не везет-то.... (во всех фанфиках причем. В одном-двух вроде как жива, но вдали от Анж и детей) Можно было бы просто ранить... Ну поухаживала бы Анж за двумя, а не только за гугенотом (чтоб ему пусто было, ибо бесит действительно больше, чем в каноне))) А то Барбу убили, а походу о ней никто и не вспоминает уже. (один раз только, в разговоре ША). А ведь она с ними больше десяти лет живет, и мальчиков очень любит. (Пусть бы вытаскивала Язона из его ямы))))
Гость: Добавить просто нечего! Про Барбу .да!!Гость
Violeta: Арабелла пишет: То же самое хотела написать ранее, да возможности не было... Что же ей так не везет-то.... (во всех фанфиках причем. В одном-двух вроде как жива, но вдали от Анж и детей) Можно было бы просто ранить... Ну поухаживала бы Анж за двумя, а не только за гугенотом (чтоб ему пусто было, ибо бесит действительно больше, чем в каноне))) А то Барбу убили, а походу о ней никто и не вспоминает уже. А ведь она с ними больше десяти лет живет, и мальчиков очень любит. (Пусть бы вытаскивала Язона из его ямы)))) Сначала все ругались, что типа неправдоподобно - все спаслись, надо кого-нить укокошить , теперь - что Барбу убили, жааалко . Ну надо ж агнста добавить, кого убивать, как не ее? Персонаж второстепенный, на сюжет не влияет, пусть себе погибнет благородно, защищая воспитанника. И сцена драматичнее выходит. А не вспоминают ее , потому что не хочется раздувать повествование, это ж лишняя писанина и отвлекает от основной сюжетной линии. Так что будем считать, что вечерами все предаются скорби по погибшей служанке и вспоминают ее добрым словом. А насчет Язона... Вряд ли он Барбой бы увлекся, не вижу их вместе. Леди Искренность пишет: Не скажите. Она по ходу романа постоянно в обмороки хлопается... Ага, это ее фишка! И в каноне тоже хлопнулась - не стали отступать от доброй традиции. Леди Искренность пишет: Опять же не хватает мыслей Жоффрея о том, что сын его копия и продолжение не только внешне, но и по характеру. Только без комплексов, рожденных уродством. Ну описывать не стали - это как бы подразумевается, когда Жоффрей любуется сыном на палубе, а потом слышит его разговор с Шарлем-Анри о минералах. Смена растет! Bella пишет: А вот это, я бы сказала, четкий сарказм конца 20-го века. Резануло, хотя в тему Согласна. Но иначе я не знаю, как выразить отношение Жоффрея к этой странной "дружбе". Bella пишет: Думаю, это в те времени было невозможно (хотя после трюка со спасением галеры....). Сегодня технически оснащенные суда выполняют этот маневр с большим трудом и риском, к примеру, когда берут на борт пилота из порта назначения Кусочек из канона, так что будем считать, что мадам Голон снова приукрасила действительность. Bella пишет: Не было бы всех его подозрений и претензий- а о чем бы мы читали, спорили, писали фанфики?
Леди Искренность: Не надо воскрешать Барбу, пусть останется малость трагизма... Лучше бы Берна кто-то завалил, но я понимаю, что он жизненно необходим для повествования. Должен же кто-то мешать и бесить читателя.
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: Так что будем считать, что вечерами все предаются скорби по погибшей служанке и вспоминают ее добрым словом. А вот эту фразу нужно бегущей строкой вставлять во все фанфики, причём не только касательно Барбы, но и все остальных, кто погиб за "правое дело". Нет, ну а воображение на что? Violeta пишет: Смена растет! Свои ребята , тоже камушками увлекаются))
Violeta: Леди Искренность пишет: Сначала напишу свои ощущения, потом прочту комментарии, чтобы не смазать картину. Что ж, отменно, лучше канона. Герои куда разумнее и адекватнее в поступках, хотя слова и мысли почти те же. Сцена с мальчиками просто шедевр, очень трогательная. Спасибо, очень приятно. Bella пишет: Шикарная сцена снятия маски, в духе Пейрака: Bella пишет: Замечательно, правдоподобно! Только восхитилась отсутствием обморока, непризнанием и тут же "я ваша навеки!", он ее назад к гугенотам. Ну переписали все, что раздражало и казалось притянутым за уши. Bella пишет: И ее реакция более реалистична. Замечательно, что ее укор озвучен- Жоффрей должен услышать от нее самой, какую боль он ей причинил. Согласна. Bella пишет: Вот и я о том же-подразнить/позлить/пораздражать Пейрака. И диалоги с его сарказмом, и муки/сомнения, после накала страстей примирение ярче Пущай поревнует - ему полезно, а то совсем его дамы избаловали! Bella пишет: Флоримон просто замечательный получился. Только за ТАКОГО сына можно все простить! Думаю, что знакомство с сыном должно стать очень приятным сюрпризом и в тоже время сожалением за прожитые годы вдали от него. Именно так. Арабелла пишет: Да, все время появляется не вовремя и не к месту, и все портит.... Давно бы уже наши голубки помирились, если бы не он Ну тогда фанфик закончился бы еще в Ла-Рошели! Гость Арабелла Леди Искренность Bella Спасибо огромное за отзывы и комментарии, очень помогает в написании.
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: Свои ребята , тоже камушками увлекаются)) Ага, рудокопы! Мадемуазель Мари пишет: А вот эту фразу нужно бегущей строкой вставлять во все фанфики, причём не только касательно Барбы, но и все остальных, кто погиб за "правое дело". Нет, ну а воображение на что? Я вот прям представила - бегущую строку после каждой главы! Леди Искренность пишет: Не надо воскрешать Барбу, пусть останется малость трагизма... Леди Искренность пишет: Лучше бы Берна кто-то завалил, но я понимаю, что он жизненно необходим для повествования. Должен же кто-то мешать и бесить читателя. Не-не-не, без него никак! Это как осел в Шреке!
Ingrid: Violeta пишет: Это как осел в Шреке!
Леди Искренность: Violeta пишет: Не-не-не, без него никак! Это как осел в Шреке!
Жаклин де ла Круа: А вот и я :) Всем большое спасибо за отзывы! Уверенность Анжелика проснулась, чувствуя себя так, словно начала оправляться от тяжелой болезни. Ей приснилось, как в ночь их отплытия из Ла-Рошели Жоффрей на берегу сжимает ее в объятиях и нежно шепчет: «Вот и вы, наконец-то...». Она какое-то время лежала неподвижно, прислушиваясь к затихающим отзвукам этого прекрасного сна. Но ведь все это, кажется, произошло с нею на самом деле? И под Ла-Рошелью, и в Кандии его темные пристальные глаза в прорезях маски смотрели на нее ласково, будто стараясь ободрить, и он всегда старался защитить ее - свою жену. Он пришел тогда спасти ее в батистане, вырвать из цепких когтей торговцев женщинами, и немедленно отправился в Ла-Рошель, едва узнал, что она там. Стало быть, несмотря на всю свою злость из-за совершенного или несовершенного, он любил ее, дорожил ею, но гордость и обида не позволяли ему сейчас пойти с ней на примирение. Ах, если бы только не вмешался мэтр Берн! Анжелике казалось, что прежний мир рассыпался в прах, причем особенно стремительно — между сегодняшней ночью и наступающим днем. Она встала, чувствуя ломоту во всем теле, точно ее избили. «Нет, я с этим не смирюсь! Нам нужно поговорить, как муж и жена». Хотя чудесный сон и собственные рассуждения несколько успокоили ее, страх не отступал. Слишком много загадочного оставалось в человеке, к которому она хотела приблизиться, слишком много такого, чего она не знала и не могла понять. Она боялась его… У нее усилилась мигрень, казалось, что ноет каждый нерв. Она цеплялась за воспоминания об их встрече на берегу и о моменте, когда он снял маску, чтобы открыться ей. Анжелика снова решительно сказала себе: «Мне совершенно необходимо увидеть его и поговорить. Даже если он обольет меня холодом после той нелепой сцены на палубе. Нельзя оставить все, как есть, не то я сойду с ума». Она прошла между пушками и остановилась перед мэтром Берном. Он спал. Его вид вызывал у нее двойственное чувство. Ей хотелось, чтобы он не существовал вовсе, и в то же время она злилась на Жоффрея за дурное обращение с человеком, вся вина которого состояла в том, что он был ее, Анжелики, другом и хотел на ней жениться. *** Поглощенный нелегкими думами, Жоффрей не сразу сообразил, что в дверь стучат, а когда распахнул ее, то чуть не столкнулся лбами со своим помощником, капитаном Язоном. - Монсеньор, простите, я думал, вы заняты.... - Входите, друг мой, все в порядке, что-то случилось? - де Пейрак отступил на шаг, пропуская Ясона в каюту. Как бы ни был велик охвативший его гнев, Рескатор, этот безупречный капитан, никогда не позволял себе его выказывать. Те, кто его очень хорошо знали, могли догадаться о его внутреннем напряжении только по его взгляду — обычно веселый или пылкий, он вдруг менялся, становясь грозным и застывшим. Язон уловил перемену в настроении хозяина. - Монсеньор, команда ропщет, они заявляют, что вы запрещаете им попытать счастья у плывущих на корабле женщин, зато сами прибрали к рукам самую красивую… Этот тяжкий упрек, произнесенный особенно мрачно и серьезно, заставил хозяина «Голдсборо» рассмеяться. — Потому что она и впрямь самая красивая, не правда ли, Язон? Он знал, что этот смех окончательно выведет из себя его помощника, которого ничто на свете не могло развеселить. — Так она самая красивая? — насмешливо повторил он. — Не знаю, черт ее дери! — в ярости рыкнул Язон. — Я знаю только одно: вы одержимы этой женщиной. Граф де Пейрак вздрогнул и, оборвав смех, нахмурился. — Одержим? Разве вы, Язон, когда-нибудь видели, чтобы я терял голову из-за женщины? — Из-за какой-нибудь другой — нет, не видел. Но из-за этой — да! Разве мало глупостей вы натворили из-за нее в Кандии, да и потом тоже? Сколько бессмысленных хлопот, чтобы заполучить ее обратно! И сколько выгодных сделок вы провалили только потому, что любой ценой хотели отыскать ее и не желали думать ни о чем другом! — Но согласитесь, что это вполне естественно — попытаться вернуть рабыню, которая обошлась тебе в тридцать пять тысяч пиастров. — Нет, тут дело было в другом, — стоял на своем Язон. — В чем-то таком, о чем вы мне никогда не рассказывали. Ну да все равно! Это дело прошлое. Я думал, что она сгинула безвозвратно, навсегда, умерла и давно сгнила в земле. И вдруг на тебе — объявилась опять! — Язон, вы неисправимый женоненавистник. Только потому, что шлюха, на которой вы имели глупость жениться, отправила вас на галеры, чтобы спокойно крутить амуры со своим любовником, вы возненавидели весь без исключения женский род и из-за этого упустили немало удовольствий. Сколько несчастных мужей, прикованных к унылым мегерам, позавидовали бы вашей новообретенной свободе, а вы ею так плохо пользуетесь! Язон даже не улыбнулся. - Пусть так, - он немного помолчал. - Вы, должно быть, считаете меня бестактным, монсеньор? И даете понять, что мне не следует лезть в ваши дела? Но ведь именно это меня и беспокоит! Вы же знаете, что в таких вещах моряки всех рас и народов одинаковы, мы чуем беду, и говорю вам точно - эта женщина не доведет вас до добра! С этими словами помощник удалился, оставив де Пейрака недоумевать ему вслед. - Странно, Язон, — бормотал он. — Очень странно! Одержим, ты говоришь? Следовало признать, что Анжелика действительно была способна всецело завладеть мыслями мужчины, его душой. Ее очарованию невозможно было противиться. И каким бы оно ни было по своей сути — дьявольским, плотским или мистическим — оно существовало, и он, господин де Пейрак, прозванный Рескатором, был им пленен. Он попал в ловушку из мучительных, неотвязных вопросов, на которые она одна могла бы дать ответ, и сгорал от желаний, утолить которые было под силу только ей. Жоффрей де Пейрак вдруг вскочил. Судно дало резкий крен: один раз, другой; он пошатнулся и вполголоса произнес: «Буря…» Буря, которую на закате предвещало чересчур спокойное, будто политое маслом море, давала знать о себе, посылая свои первые шквалы. Он продолжал стоять, расставив ноги, чтобы удержать равновесие. Мыслями он по-прежнему был далеко. Все те вопросы, которые мужчина задает себе, готовясь в первый раз сделать своей пленившую его желанную женщину, все их он с волнением задавал себе сейчас. «Как ответят мне ее губы, когда я их поцелую? Как она поведет себя, когда я попытаюсь ее обнять? Тайна ее плоти так же неведома мне, как и ее мысли… Какая ты теперь?». Так уж устроен человек. Он страдает, потом исцеляется. И, исцелившись, забывает ту мудрость, которую открыло ему его горе. Жизнь снова бьет в нем ключом — и он спешит вернуться к прежним заблуждениям и мелочным страхам и вновь отдаться во власть разрушительной злобы. Вместо того, чтобы раскрыть ей объятия, он начал уличать Анжелику во всех совершенных ею прегрешениях, думать о потерянных годах, о запечатленных на ее губах чужих поцелуях, ревновать к этому ее другу-гугеноту, который, в сущности, был точно таким же отчаянно влюбленным мужчиной, как и он… Он злился на Анжелику за то, что не мог разгадать ее мыслей, понять те чувства, которые она испытывает. Увы, она была для него незнакомкой. И однако именно эту незнакомку он сегодня любил. Он грезил о том, как ее волосы упадут ей на плечи, как она будет, млея, прижиматься к его груди, о влажном блеске ее зеленых глаз, глядящих в его глаза… Он сумеет ее покорить. «Ты моя, и я смогу сделать так, чтобы ты это поняла!» Однако надо помнить, что задача будет не из легких. У зрелой женщины, закалившейся в таком огне, непросто будет найти уязвимое место. И все же он этого добьется! Он разрушит ее защиту. И один за другим сорвет покровы со всех ее тайн точно так же, как снимет с нее одежды. Ветер был такой, что ему пришлось напрячь всю силу, чтобы открыть дверь. Снаружи, в ревущем мраке штормовой ночи, под хлесткими брызгами, он на мгновение остановился, ухватившись за перила балкона, которые уже скрипели и стонали, точно старое дерево, готовое вот-вот переломиться. «Что же ты за человек, граф де Пейрак, если уступаешь свою жену другому, и притом даже без борьбы? Нет черт возьми! Сейчас укрощу эту проклятую бурю и тогда... Тогда мы изменим тактику, госпожа де Пейрак!»
Арабелла: Примирение уже близко
Violeta: Арабелла пишет: Не забываем про бурю!
Жаклин де ла Круа: Арабелла пишет: Примирение уже близко ближе, чем вы думаете
Арабелла: Violeta пишет: Не забываем про бурю! Куда же без нее
Мадемуазель Мари: Жаклин де ла Круа пишет: Сейчас укрощу эту проклятую бурю и тогда... Тогда мы изменим тактику, госпожа де Пейрак!» Вот меня всегда эта мысль его интересовала! Что было бы, не приди она к нему в бурю? Как бы он стал себя вести? - Но это не в тему, пардон) А так всё очень здорово! Много знакомых слов в незнакомой последовательности)) Жаклин де ла Круа пишет: ближе, чем вы думаете Ураа
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: Много знакомых слов в незнакомой последовательности)) Канон - наше все! Мадемуазель Мари пишет: Вот меня всегда эта мысль его интересовала! Что было бы, не приди она к нему в бурю? Как бы он стал себя вести? Хороший вопрос!
Жаклин де ла Круа: Violeta пишет: Как бы он стал себя вести? давайте пофантазируем?
Анна: Чем дальше, тем напряженнее и интереснее! Спасибо. А вот Барбу, павшую жертвой ангста, чрезвычайно жаль. Было бы здорово, если бы она осталась жива. Мне всегда было ее жаль, даже больше чем Шарля-Анри. Хотя бы в фике хотелось бы увидеть ее выжившей. Но если в этом фике такое невозможно, хотя бы Язона не убивайте (хотя его как раз не очень жаль). И - Абд-эль-Мешрат в этом фике есть? Пусть он останется жив? Ангста и так хватило нашим героям)))
Жаклин де ла Круа: Анна пишет: Ангста и так хватило нашим героям))) не переживайте, Ясона мы тоже любим :) Больше смертей не будет
Bella: за гугенотом (чтоб ему пусто было, ибо бесит действительно больше, чем в каноне))) Да, все время появляется не вовремя и не к месту, и все портит.... Давно бы уже наши голубки помирились, если бы не он Бесит, точно. Наехали на бедного гугенота, ослом обозвали... Но! Повернем угол обозрения. Это мы знаем, кто такой Рескатор- трубадур и рыцарь благородных кровей, к тому же законный муж. А что видит Габриель (ну и все его сотоварищи)? Скромная, достойная уважения и чести стать женой добропорядочного гугенота, которая прожив с ним долго под одной крышей не дала ну совсем ничего. А тут пират, разбойник, убийца- уже априори недостоен даже находится на одном корабле с ними. Какие-то темные делишки из прошлого связывают его (Рескатора) и Анжелику, которыми они не делятся со всеми- а незнание ой как бесит!!! Мадам бывает в его каюте, явно ее выделяют по-особенному-на ужин зовут, гамак и одеяло.... Что посулила Анжелика пирату за перевоз 50 человек??? Чем она ему платит? Вот и вскипел добропорядочный Габриель, встал на защиту- как мог. Между прочим жениться на не единоверке, да еще и после всех подозрений насчет ее прошлого и связи с пиратом- очень даже смелый наш гугенот.
Jeoffrey de Peyrac: Анна пишет: хотя бы Язона не убивайте (хотя его как раз не очень жаль). И - Абд-эль-Мешрат в этом фике есть? Жаклин де ла Круа пишет: :) Больше смертей не будет урааааа! Всегда было жаль и Мешрата и Ясона. Здорово, что они выживут
Анна: Жаклин де ла Круа пишет: не переживайте, Ясона мы тоже любим :) Больше смертей не будет Спасибо)) Ясон мне тоже нравится, но скорее не в каноне, а в вашем фике Demande Au Soleil. Вот там он должен был остаться в живых однозначно))) А здесь - тоже. Я имела в виду, что если уж выбирать между ним и Барбой, убивая персонажей ради ангста (чего в принципе не люблю), то лучше он, чем она. Хотя по большому счету он нужен. И хорошо, что он останется в живых и этом фанфике. В каноне же Анн Голон тщательно расчистила прошлое героев. Жоффрей теряет Язона, Абд-эль-Мешрата и Абдуллу, Анжелика - Ледигьера, Барбу, Флипо и Мальбрана. Не говоря уже о Шарле-Анри.
Violeta: Bella пишет: Но! Повернем угол обозрения. Это мы знаем, кто такой Рескатор- трубадур и рыцарь благородных кровей, к тому же законный муж. А что видит Габриель (ну и все его сотоварищи)? Скромная, достойная уважения и чести стать женой добропорядочного гугенота, которая прожив с ним долго под одной крышей не дала ну совсем ничего. А тут пират, разбойник, убийца- уже априори недостоен даже находится на одном корабле с ними. Какие-то темные делишки из прошлого связывают его (Рескатора) и Анжелику, которыми они не делятся со всеми- а незнание ой как бесит!!! Мадам бывает в его каюте, явно ее выделяют по-особенному-на ужин зовут, гамак и одеяло.... Что посулила Анжелика пирату за перевоз 50 человек??? Чем она ему платит? Вот и вскипел добропорядочный Габриель, встал на защиту- как мог. Между прочим жениться на не единоверке, да еще и после всех подозрений насчет ее прошлого и связи с пиратом- очень даже смелый наш гугенот. Зрите в корень! Именно эти мысли одолевают и книжного, и нашего Берна.
Акварель: "Только гордый буревестник реет смело и спокойно над седым от пены морем!" Дамы, спасибо большое! мне очень-очень нравится Ваш фик, однако в последнее время герои ведут себя слишком благоразумно - так скоро и писать будет не о чем! Один оселметр Берн и радует
Violeta: Акварель пишет: однако в последнее время герои ведут себя слишком благоразумно - так скоро и писать будет не о чем! Один оселметр Берн и радует Мы и так уже ого-го сколько написали - пора закругляться, а то мы такими темпами всю американскую серию перепишем!
Акварель: Violeta пишет: а то мы такими темпами всю американскую серию перепишем а разве кто-то против?
Гость: Все только за это
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: а то мы такими темпами всю американскую серию перепишем! Вы чувствуете, как эта фраза всех зацепила?
Жаклин де ла Круа: Мадемуазель Мари пишет: Вы чувствуете, как эта фраза всех зацепила? а чего ее переписывать? В Новом Свете все почти идеально, Искушение и Квебек немного переписаны и дополнены Виолеттой, в Демоне и так накал страстей.
Гостья: Нам , видимо мало этих двоих вместе, жоффа вообще мало для его" поклонников".вот и хочется больше вариаций
Violeta: Жаклин де ла Круа пишет: а чего ее переписывать? В Новом Свете все почти идеально, Искушение и Квебек немного переписаны и дополнены Виолеттой, в Демоне и так накал страстей. Гостья пишет: Нам , видимо мало этих двоих вместе, жоффа вообще мало для его" поклонников".вот и хочется больше вариаций Ну только на другие темы уже, эта подходит к логическому завершению.
Гость: Да!да !да! Всегда ждем!
Леди Искренность: Мадемуазель Мари пишет: Вот меня всегда эта мысль его интересовала! Что было бы, не приди она к нему в бурю? Как бы он стал себя вести? - Но это не в тему, пардон) Мне тоже.
Bella: Что было бы, не приди она к нему в бурю? Как бы он стал себя вести? Дамы, пусть она не придет... пусть она не придет, please!!! А как нормальная мать возле дитей в минуту опасности ... Пусть их там на корме завалит/затопит, а он под ливнем спасает... Пусть позавоевывает ее, так сказать, римейк Тулузы. Только теперь Шаплен не поможет, безделушками тоже не соблазнит. Теперь без мишуры. Дама то уже опытная- маршаллы, короли, короли нищих, рабы, султаны.... пирата не хватает
Violeta: Bella пишет: пусть она не придет, please!!! Сделаем все, что в наших силах! Bella пишет: Дама то уже опытная- маршаллы, короли, короли нищих, рабы, султаны.... пирата не хватает Ага, в коллекцию!
Жаклин де ла Круа: Собственно, "потаскуха-буря" Буря Анжелика съехала вниз по вдруг вставшей дыбом палубе и налетела на лафет пушки. Потом корабль накренился на другой борт, она заскользила обратно и ужаснулась при мысли о том, что ей детей тоже бросает из стороны в сторону в этой адской болтанке. Как их найти, как услышать? Отовсюду неслись вопли и стенания. Потолок угрожающе затрещал. Внезапно сверху хлынула соленая вода и женский голос крикнул: «Господи, спаси нас… Мы гибнем!» - Флоримон! Шарль-Анри! - завопила Анжелика, пытаясь перекричать испуганных женщин. Кто-то кинулся наперерез чему-то огромному, летящему с потолка. Все походило на оживший кошмар. "Боже, это конец," - молнией пронеслось в голове Анжелики, и на смену ужасу пришло кромешное разочарование: буря закончится, она не сомневалась в этом, но никто из присутствующих здесь больше не увидит дневного света.Они просто утонут, истекут кровью, ударяясь о стены, Жоффрей спустится сюда, склонится над ее бездыханным телом, разыщет среди уцелевших Флоримона и Шарля-Анри, которым чудом удастся выжить, а она так и не успеет сказать ему, что... Анжелике удалось, наконец, встать на ноги, а последовавшая за этим вспышка молнии привела ее в чувство: ничего, она переживала ситуации и пострашнее, это всего-навсего прихоть непогоды! Где-то там, на юте возвышалась сейчас фигура ее мужа, закутанного в черный плащ, выступившего один на один против бури, он не позволит, чтобы "Голдсборо" так просто проиграл! Прошлепав по воде, Анжелике удалось разыскать Флоримона, прижимавшего к себе перепуганного, но не пострадавшего Шарля-Анри. Не помня себя от счастья, она бросилась к ним. - Дети мои, вы живы! Хвала Деве Марии! - Мама, - начал Шарль-Анри. - Я защищал Флоримона. Правда, я смелый? Старший брат усмехнулся. - Мои мальчики, мои сокровища, вы - самые смелые, самые славные! - шептала Анжелика, поочередно прижимая к себе сыновей. В неимоверной сумятице, которую вызвала среди пассажиров буря, громче всего прозвучал истошный крик: — Палуба рушится! Но хуже всего было то, что в потолке зияла ощетинившаяся обломками досок пробоина, то и дело изрыгающая вниз пенистые струи воды. — Скорее сюда! — крикнула Анжелика. — На нас падает опора фок-мачты! Первым из полумрака вынырнул Маниго и, словно могучий Голиаф, подпер надломленные бимсы своими плечами. К нему присоединились Берн, Марсело и еще трое мужчин из числа самых сильных. Подобно титанам, держащим на себе всю земную тяжесть, они уперлись плечами в толстые балки, чтобы не дать им переломиться совсем. Теперь сверху лило уже меньше. По напряженным лицам мужчин ручейками стекал пот. — Надо бы... плотников, — задыхаясь, выговорил Маниго. — Пусть принесут деревянные стойки... и инструмент… Если подпереть мачту, пробоина не расширится. Идите, сударыня, прямо здесь есть люк, помогите нам, ради наших детей! Анжелика сунула фонарь стоящему рядом Мартиалу. — Держи его крепко и, смотри, не упади сам, — приказала она. — Пока есть свет, они будут стоять. Я попробую добраться до капитана. Она проползла на коленях, нашла задвижку люка и скользнула в темную дыру. Потом спустилась по ступенькам трапа и пошла по коридору, то и дело ударяясь о его стены и отскакивая от них, как мяч. У нее болели все кости. Анжелика выбралась на палубу и пошла вдоль фальшборта, пытаясь удержаться на ногах. Внизу и вверху царила сумятица, корабль швыряло как щепку в адовом круге, в который превратился бывший еще недавно таким спокойным океан. Здравым смысл твердил Анжелике вернуться вниз, к детям, подождать, пока корабль перестанет бросать из стороны в сторону, но неистовое желание добраться до мужа заглушало все остальные мысли. При вспышках молний Анжелика неизменно видела вокруг фигуры матросов: они сновали во все стороны, упорно стараясь исправить опасные повреждения, наносимые кораблю ударами волн. Как люди могут оставаться на верхней палубе, когда ее непрестанно заливают эти чудовищные волны? Как они умудряются держаться на своих реях и вантах — ведь буря может в любой момент сорвать их оттуда, точно плоды с дерева, и унести прочь? Она поползла на корму, хватаясь за тросы, натянутые вдоль узкого мостика, который шел у самого фальшборта. Она знала, что Жоффрей сейчас там, на юте, стоит у штурвала, и она должна во что бы то ни стало добраться до него. Это была ее единственная мысль. Она пробивалась сквозь тьму, промокшая до нитки, цепляясь изо всех сил за любую опору, — так же, как преодолевала тот тяжкий темный путь длиной в пятнадцать лет, который наконец привел ее к нему. «Умереть рядом с ним… Хоть это вырвать у судьбы…» Наконец она увидела его — он так слился с ночью и бурей, что казался воплощением духа вод. Он стоял неподвижно — так неподвижно, что среди неистовства ветра и волн это казалось немыслимым. «Он мертв, — подумала Анжелика. — Его поразил удар молнии, и он умер стоя, держась за штурвал! Неужели он не понимает, что сейчас мы все погибнем? Никакой человеческой силе не справиться с яростью океана. Еще одна, две волны - и нам конец». Чудовищных размеров волна захлестнула ее с головой, Анжелика на миг показалось, что ее уносит куда-то в пучину, темнота настигает ее, принимает в свои роковые объятья. Она попыталась удержать равновесие, сделать несколько шагов, но вдруг палуба исчезла из-под ног, и ее увлекло куда-то в пустоту. Последним, что запомнила Анжелика прежде, чем потерять сознание, был звук захлопывающейся крышки люка. *** Жоффрей де Пейрак стоял у штурвала, но мыслями по-прежнему был далеко, в прошлом, белом от снега, красном от крови. "Приезжай, женщина, дарованная тебе звездами, в опасности," - твердил тихий голос Верховного Евнуха, и он спешил, сражался с самой судьбой за право соединиться с любимой. Он вспоминал, как застал в Фесе лишь смерть, где запах роз перемешивался с запахом трупов, как султан грозился убить всех, как ему самому принесли весть, что Анжелика погибла в пустыне... Сколько раз он терял ее? Сколько раз ему еще придется? Она рядом, но вновь ему не принадлежит, и буря так не вовремя перекроила все планы. Вот он пригнулся под ударом новой волны, которая, точно разъяренный зверь, перескочила через высокое ограждение капитанского мостика. Вот Ясон подошел к перилам и прокричал в рупор какой-то приказ. Блеснула молния, впереди появилось нечто странное, похожее на громадную белоснежную гирлянду — она росла на глазах, удлинялась, словно там, наверху, шло какое-то безудержное сатанинское цветение. Вот уже белая лента растянулась по всему небу. Жоффрей де Пейрак видел ее и знал, что повисшая в воздухе зубчатая белая полоса есть не что иное, как пенный гребень чудовищной волны, которая сейчас на них обрушится. — Последняя, — тихо сказал он. Он напряг все мышцы и, стремясь опередить несущийся навстречу водяной вал, переложил руль до отказа налево и закрепил его, повернув судно к волне бортом. — Все на левый борт! — кричал в рупор Язон. Жоффрей де Пейрак быстро шагнул назад. Гигантская гора рухнула на корабль. Легший на правый борт «Голдсборо» понесло с бешеной скоростью, словно он был всего лишь деревянной пробкой; затем он перевалил через косматый гребень и, мигом повернувшись на другой бок — точь-в-точь как переворачиваемые песочные часы — устремился вниз, в черную бездну. Казалось, потокам воды не будет конца, но все вдруг стихло. Затишье, правда, было весьма относительным — корабль продолжало сильно качать. Но по сравнению с тем, что ему довелось испытать только что, это воспринималось, как невинное колыхание.
Мадемуазель Мари: Жаклин де ла Круа, как здорово, что небольшое отступление от канона, и она не пришла, вернее, не дошла)) Тааак интересно, что дальше Жаклин де ла Круа пишет: Прошлепав по воде, Анжелике удалось разыскать Флоримона, прижимавшего к себе перепуганного, но не пострадавшего Шарля-Анри. Не помня себя от счастья, она бросилась к ним. - Дети мои, вы живы! Хвала Деве Марии! - Мама, - начал Шарль-Анри. - Я защищал Флоримона. Правда, я смелый? Старший брат усмехнулся. - Мои мальчики, мои сокровища, вы - самые смелые, самые славные! - шептала Анжелика, поочередно прижимая к себе сыновей. Класс! Молодцы!!
Violeta: Jeoffrey de Peyrac Спасибо за помощь в матчасти!
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: как здорово, что небольшое отступление от канона, и она не пришла, вернее, не дошла)) Тааак интересно, что дальше Ага, будет неканонно. Мадемуазель Мари пишет: Класс! Молодцы!! Мерси!
Акварель: Уууух! Трудно сказать по памяти, чем ваше описание бури отличается от книжного, но если в каноне я плохо ориентировалась в движениях волн и корабля, то здесь все более-менее понятно. Спасибо за ликбез а как Анжелика от фальшборта очутилась опять в люке? Да, месье, теперь вам придется еще с одной стихией справляться. Хотя, нет, справится он с нею легко - сама же того хочет, а вот чтобы подобраться доведется либо что-то придумывать, либо склонить маленько голову. Жаклин, а почему "потаскуха"?
Violeta: Акварель пишет: Жаклин, а почему "потаскуха"? А так в каноне было: „КТО ЖЕ ТАКОЙ ГРАФ ДЕ ПЕЙРАК, ЧТО УСТУПИЛ СВОЮ ЖЕНУ ДРУГОМУ ДАЖЕ БЕЗ БОРЬБЫ? ЧЕРТ ПОБЕРИ! ТОЛЬКО БЫ УКРОТИТЬ ЭТУ ПОТАСКУХУ-БУРЮ, А ТОГДА... МЫ ИЗМЕНИМ НАШУ ТАКТИКУ, МАДАМ ДЕ ПЕЙРАК!"
Арабелла: Violeta пишет: КТО ЖЕ ТАКОЙ ГРАФ ДЕ ПЕЙРАК, ЧТО УСТУПИЛ СВОЮ ЖЕНУ ДРУГОМУ ДАЖЕ БЕЗ БОРЬБЫ? ЧЕРТ ПОБЕРИ! ТОЛЬКО БЫ УКРОТИТЬ ЭТУ ПОТАСКУХУ-БУРЮ, А ТОГДА... МЫ ИЗМЕНИМ НАШУ ТАКТИКУ, МАДАМ ДЕ ПЕЙРАК!" У меня было так "то же Ты такой, граф де Пейрак, если уступаешь свою жену другому, и даже без борьбы? Черт возьми! Сейчас укрощу эту проклятую бурю, и тогда мы изменим тактику, госпожа де Пейрак!" Не совсем дословно слово-в слово, но по памяти так. Чей перевод - не знаю и не помню, книжки у меня уже нет. Помню только что была в двух частях-книжках, с Жофом-Рескатором и Анж на обложке.
Jeoffrey de Peyrac: Violeta пишет: Спасибо за помощь в матчасти! Становится интересно! Вы удивительно умеете держать интригу
Violeta: Арабелла пишет: Помню только что была в двух частях-книжках, с Жофом-Рескатором и Анж на обложке. У меня вот такая.
Violeta: Jeoffrey de Peyrac пишет: Становится интересно! Вы удивительно умеете держать интригу Мы стараемся.
Арабелла: Violeta пишет: У меня вот такая. Насилу нашла... У меня такая обложка была. (Нравилась по самое "не могу" )))) Но это было (книжки) лет 17 назад, (даже подумать теперь страшно))))
Violeta: Арабелла О, это моя любимая обложка из всех серий!!! Акварель пишет: а как Анжелика от фальшборта очутилась опять в люке? Сила волны могла отбросить ее к люкам в настиле палубы.
Жаклин де ла Круа: а у меня было: "Что же ты, граф де Пейрак, что уступаешь свою жену другому? Вот укрощу эту потаскуху-бурю и тогда... Тогда мы изменим тактику, госпожа же Пейрак". Как-то так. Перевод Северовой, издание Запорожье "Дайнемик", книжка бордовая.
Bella: пусть она не придет, please!!! не пришла!!! Жаклин, Violeta thanks a lot, grazie mille!!! p.s. вот как теперь дожить до продолжения?
Jeoffrey de Peyrac: На кораблях есть люки которые служат для сообщения между палубами, а есть глухие люки для хранения инвентаря. Видимо, Анжелика в такой и рухнула.
Violeta: Bella пишет: не пришла!!! Жаклин, Violeta thanks a lot, grazie mille!!! Bella пишет: p.s. вот как теперь дожить до продолжения? Ну сильно долго ждать не придется, мы ж не садистки. Jeoffrey de Peyrac пишет: На кораблях есть люки которые служат для сообщения между палубами, а есть глухие люки для хранения инвентаря. Видимо, Анжелика в такой и рухнула. Огромное спасибо за уточнение!
Леди Искренность: Жаклин де ла Круа пишет: он не позволит, чтобы "Голдсборо" так просто проиграл! Отлично сказано! И здорово, что не доползла...
Жаклин де ла Круа: Bella пишет: p.s. вот как теперь дожить до продолжения? ничего, она немножко в люке посидит, ей там спокойнее, чем на палубе Bella пишет: Жаклин, Violeta thanks a lot, grazie mille!!! prego
Мадемуазель Мари: Жаклин де ла Круа пишет: ничего, она немножко в люке посидит, ей там спокойнее, чем на палубе Как же её там найдут? Скорее, подумают, что за борт смыло
Арабелла: Мадемуазель Мари пишет: Как же её там найдут? Скорее, подумают, что за борт смыло Пусть побегают, поищут ...
Анна: Бедняга Жоффрей - натерпится страху! Но ему как бы и полезно.))) А вот дети? Пусть бы ее скорее нашли.
Bella: Бедняга Жоффрей - натерпится страху! Ха! Сбежавшая невеста сбегающая жена! и все из под его носу. В Кандии-1, из гарема-2, на его собственном корабле и то сквозь землю палубу провалилась...
Violeta: Арабелла пишет: Пусть побегают, поищут ... Анна пишет: Бедняга Жоффрей - натерпится страху! Но ему как бы и полезно.))) Bella пишет: Ха! Сбежавшая невеста сбегающая жена! и все из под его носу. В Кандии-1, из гарема-2, на его собственном корабле и то сквозь пальцы палубу провалилась... Бедолага! Вот ведь не везет ему!
Жаклин де ла Круа: Отчаяние Анжелика с трудом открыла глаза и попыталась сесть: в кромешной тьме смазывались даже очертания ближайших предметов. Острая боль пронзила ее ногу, видимо, в раскрытый люк упали обломки рей, а она, падая, угодила в самую гущу обломков. Кончилась ли буря, удалось ли плотникам успеть вовремя? Молодая женщина с ужасом огляделась вокруг: ей ведь так и не удалось добраться до мужа, он ни о чем не подозревает, а дети, где они, что с ними? Анжеликой овладели отчаяние и паника. Как ей выбраться отсюда? *** Рескатор передал штурвал помощнику и спустился с капитанского мостика. Буря закончилась, и теперь команда спешно пыталась справиться с ее губительными последствиями. Повсюду свисали лохмотья разорванных парусов. Упавшие реи, опутанные такелажем обломки фок-мачты придавали славному «Голдсборо» облик развалины, непоправимо изуродованной штормом. "Надо проверить нижнюю палубу... Посмотреть, все ли в порядке и... поговорить с Анжеликой," - решил для себя де Пейрак. Там царила суматоха и нервное возбуждение. Завидев Рескатора, Флоримон бросился ему. - Монсеньор, палуба рушится! Скорее! Плотников! Граф обернулся, отдавая приказ следовавшему за ним матросу. - Без паники, господа, помощь сейчас прибудет! Мне нужно несколько добровольцев для починки мачт. Дамы, успокойте детей и ложитесь спать. Все целы? Жоффрей цепким взглядом окинул собравшихся и, не найдя среди них своей жены, встревоженно осведомился: - А где ваша матушка, сударь? Флоримон растерянно огляделся. - Мы думали, она с вами.... Когда начала обрушиваться палуба, она пошла наверх, за помощью, монсеньор... Бросив на сына яростный взгляд, Пейрак резко развернулся и бросился на поиски. Жоффрей петлял по наполненным водой коридорам, стараясь не давать волю тяжелым мыслям. Где она, что с ней? Возможно, один из выходов наверх завалило, и она просто не смогла выбраться на палубу? Но увы, его надеждам не суждено было оправдаться. Люк после нескольких энергичных толчков поддался и Пейрак выбрался наружу. Он поспешил вдоль фальшборта. Воображение уже рисовало ему мрачную картину того, как Анжелику смыло за борт. Зачем только она пошла к нему! "Боже, какое безумство! Неужели она думала, что ей удастся беспрепятственно добраться до юта в такую сумасшедшую бурю! Почему, любовь моя, почему ты не могла подождать совсем немного?" Нет, душой Анжелики определенно владела дьявольская сила безрассудности! На графе сухой нитки не было: он так и не успел переодеться, плащ сковывал движения, плотная кожаная маска закрывала обзор. Он с ожесточением сорвал ее, отшвырнул в сторону плащ и почти побежал по палубе, не обращая никакого внимания на разбросанные вокруг обломки рей и обрывки канатов. Гугеноты, впервые увидевшие его обезображенное шрамами лицо, настороженно переглянулись. Настоящий флибустьер! Флоримон, тоже вызвавшийся помочь с поисками, нахмурил брови: "Почему он кажется мне знакомым? Как воспоминание из детства, которое постоянно ускользает..." *** Светало, между двух уцелевших мачт уже орудовала новая, малочисленная, но активная команда, стараясь закрепить и починить паруса, распутать и заменить такелаж. Несколько юношей-протестантов осваивали работу марсовых. Дело шло медленно, но утихомирившееся море, ставшее ласковым, словно котенок, полностью благоприятствовало обучению новичков. Остальные лихорадочно пытались отыскать Анжелику, но с каждым прошедшим часом их энтузиазм ослабевал и они потихоньку начинали приходить к мысли, что случилось непоправимое. Шарль-Анри, несколько часов кряду ревевший из-за отсутствия матери, обессилено заснул на руках у Абигаель, Флоримон с темными кругами под глазами бесцельно сновал по коридорам судна. Де Пейрак, обшаривший уже все уголки на корабле, заглянувший во все люки и трюмы, наконец остановился. В остервенении он пнул ногой гору мусора, которую еще не успели убрать с палубы матросы, и выругался: - Да что же это такое, черт побери! Из-под обломков мелькнул краешек люка и лицо графа вдруг озарилось надеждой. Он упал на колени и стал разгребать сваленные в кучу доски, обломки рей, перепутанные канаты, куски парусины и оборванные ванты. Все вокруг смотрели на него, как на сумасшедшего. А в это время Анжелика, осторожно встав на ноги, из последних сил пыталась поднять заевшую крышку люка. Ее приводило в отчаяние ужасное положение, в которое она попала, и она безумно боялась за сыновей... И за Жоффрея... Внезапно крышка люка сама собой поддалась, мощным рывком откинулась в сторону и Анжелика увидела озабоченное лицо мужа, склонившееся над ней. Она, как ребенок, потянулась к нему, и Жоффрей, легко подхватив жену на руки, прижал ее к своей груди. Уткнувшись лицом в его плечо, она безудержно разрыдалась. Он ласково погладил ее по волосам. — Успокойтесь же, душенька, успокойтесь! Теперь уже не о чем тревожиться. Опасность миновала, моя дорогая. Буря прошла. — Но она начнется снова... — Возможно. Но мы опять ее одолеем. Или вы так мало верите в мои таланты моряка? Она подняла голову и их взгляды встретились. На его лице блуждала легкая улыбка и на нем выделялись лишь бледные следы шрамов да его темные, горящие лихорадочным блеском глаза. Он неотрывно смотрел на нее, безразличный ко всему вокруг, он разглядывал ее, как будто она была единственным живым существом в мире. И для нее он возник, словно солнце, без которого нет жизни, и она тоже не видела никого, кроме него. Анжелика обхватила его руками за плечи, и глядя на него широко открытыми сияющими глазами, из которых катились молчаливые слезы, смотрела и никак не могла насмотреться на лицо этого человека, необычные черты которого неотступно преследовали ее всегда, всю ее жизнь с того самого дня, когда она увидела его в первый раз. Вокруг них столпились гугеноты и матросы из экипажа Рескатора, но они не обращали на окружающих никакого внимания, поглощенные друг другом. И у всех, кто наблюдал эту сцену, она оставила неизгладимое впечатление. Но, пожалуй, никто не смог бы сказать, что потрясло их в ней больше всего: обожание, которое всем своим видом выказывала Анжелика, или обжигающая страсть, озарявшая властное лицо этого мужчины, их капитана, человека, которого они считали неуязвимым, неподвластным никаким людским слабостям. Какая-то неясная тоска сдавила сердца всех. Неожиданное целомудрие заставило их опустить глаза. Каждый, полный своими печалями, своими мечтами и разочарованиями, увидел в этот миг, словно в свете молнии, сверкнувшей из тучи и осветившей два существа, устремленные друг к другу, лицо самой Любви.
Violeta: Ну и завершающая часть! Любовь - Жоффрей, - прошептала Анжелика, проводя рукой по его щеке. Граф легко коснулся губами ее виска, обернулся к собравшимся и обвел их пристальным взглядом. Потом широко улыбнулся. — Господа, я думаю, настало время прояснить ситуацию. Позвольте представиться вам снова - мое имя граф де Пейрак де Моранс де Ирристрю. Я такой же бродяга и изгнанник, как и вы, господа, - он церемонно поклонился протестантам. - Но некогда я был владетельным сеньором, мои земли в Лангедоке и Аквитании были огромны, богатства — несметны. Зависть короля Франции, которого пугало феодальное могущество провинциальной знати, сделала из меня скитальца, человека без имени, без родины, без прав. Меня ложно обвинили в бесчисленных преступлениях, приговорили к смерти — и я был вынужден бежать из страны. Я потерял все: земли, замки, власть; меня навсегда разлучили с моей семьей. С женщиной, которую я любил, которая была моей женой и подарила мне сыновей… Он на мгновение замолчал, словно собираясь с мыслями. — Сегодня я рад этим испытаниям, ведь, несмотря ни на что, остался жив и не утратил главного — бесценного сознания, что существую в этом мире не напрасно. К тому же, счастливый случай вернул мне женщину, которую я люблю. Он поднял руку, в которой лежала рука Анжелики. — Вот она… Вот женщина, с которой восемнадцать лет назад я сочетался браком в Тулузском кафедральном соборе, со всеми почестями и пышными церемониями. Вот графиня де Пейрак де Моранс д'Ирристрю, моя жена. Анжелика была ошеломлена этими неожиданными словами почти так же, как и все остальные. Она бросила на мужа растерянный взгляд, и он ответил ей заговорщической улыбкой. Все было так же, как давным-давно, в Тулузском соборе, когда он тщетно пытался успокоить свою испуганную юную жену. Да, Жоффрей в полной мере сохранил свое пристрастие к театральным эффектам, так присущее горячим и пылким южанам. Чувствуя себя как нельзя более непринужденно и очень довольный произведенным впечатлением, он слегка подтолкнул Анжелику вперед и повторил: — Моя жена... Графиня де Пейрак… Первым пришел в себя Флоримон. - Отец! Берн вздрогнул от этого вскрика, как от удара. Как и все, пораженный до глубины души этой сценой, он теперь только заметил, что юноша — точная копия человека, который его породил, но в то же время в его лице, особенно в выражении лица, может быть в улыбке, было что-то, неизбежно вызывавшее в памяти образ Анжелики. И, видя в этом двойном сходстве неопровержимое доказательство того, что женщина, о которой он грезил, принадлежит другому, что она связана с этим другим и с этим мальчиком узами, о крепости которых он никогда не догадался бы сам, мэтр Габриэль вдруг понял безмерную глубину своего одиночества. Для него все было кончено. Флоримон сделал шаг по направлению к де Пейраку и смущенно замер на месте. Тот сам подошел к сыну и положил руку ему на плечо. - Вот вы и нашли меня, мессир, - он тепло улыбнулся Флоримону. - А вскоре вам предстоит встреча с вашим братом. - Матушка, вы слышали? Я же говорил, что отец и Кантор ждут нас за океаном, в стране Радуг! - сверкая глазами, обернулся к Анжелике юноша. Граф задумчиво произнес: — Страна Радуг? Пожалуй, вы правы, сын мой. Это название очень подходит тому месту, куда я везу вас. Времена года одевают его то в изумруды, то в золото. Море удивительной голубизны омывает берега цвета утренней зари… Анжелика с волнением отметила, что он снова заговорил поэтическим языком лангедокских трубадуров. — Значит, вы не везете нас в Бостон? - раздался голос Маниголя. Жоффрей посмотрел на него. - Бостон? Как пожелаете, господа, но не лучше ли будет для вас отправиться со мной в Мэн? Там вы сможете основать свое поселение, новый порт, возродить покинутую вами Ла-Рошель на новых свободных землях... Гугеноты переглянулись. - Какие гарантии успеха этого предприятия вы можете нам дать? - Никаких! Там все будет зависеть только от вас и вашего желания создать процветающую колонию. Со своей стороны я обещаю вам всяческую поддержку. - А если мы не примем ваши условия? - Что ж, тогда я отвезу вас в Бостон, - он обернулся к Анжелике и обнял ее за талию. - Черт возьми, я так счастлив сейчас, что готов доставить вас хоть на край света! - Ну что ж, мы будем иметь это в виду, монсеньор, - проговорил, невольно улыбнувшись, Маниголь. *** В то время, как Жоффрей отошел в сторону, чтобы поговорить наедине с сыном, к Анжелике подошел мэтр Берн. Она вся напряглась, ожидая упреков, но он заговорил с нею очень спокойно, и у нее отлегло от сердца. — Сударыня, я сожалею о своих поступках. Вы держали меня в неведении относительно уз, связывающих вас с господином де Пейраком, и именно в этом причина моих ошибок. Ибо несмотря на… Он запнулся, потом с усилием продолжил: — ..мою любовь к вам, я бы никогда не покусился на священные узы брака. Муки, которые я испытывал из-за того, что вы увлечены другим, были усугублены уверенностью, что вы ведете себя недостойно. Теперь я знаю, что это не так. И я очень рад. Он тяжело вздохнул и понурил голову. Анжелика кивнула. — Спасибо, мэтр Берн. Вам тоже есть, в чем меня упрекнуть. Я не была с вами вполне откровенна. Не могла объяснить вам, что со мной случилось. После пятнадцати лет разлуки, когда я считала себя вдовой, случай свел меня с тем, кто некогда был моим мужем, и мы... не сразу узнали друг друга. Владетельный сеньор, которого я помнила, стал морским бродягой, искателем приключений. Мой муж превратно истолковал мою привязанность к вам, и между нами начались ссоры. Но теперь все забыто, и мы можем, не таясь, сказать о нашей любви. Лицо Берна исказилось. Бедняга так и не излечился от своей страсти. Он бросил на Анжелику взгляд, полный тоски, и она поняла, как тяжело у него на душе. — У меня словно сердце разрывается на части, — проговорил он сдавленным голосом. — Я никогда не думал, что можно испытать такую боль и не умереть, никогда не знал, что от любви можно так страдать... Сегодня я потерял все. У меня ничего не осталось. В это время за его спиной показалась Абигаэль, ведущая за руку Шарля-Анри. Анжелика быстро проговорила: - Мэтр Берн, возможно, вам станет легче, когда, оглянувшись вокруг, вы увидите, что есть и более достойные объекты для любви, чем я. И ближе, чем вы думаете... Он бросил на нее тоскливый взгляд. - О чем вы? Но Анжелика уже подхватила на руки подбежавшего к ней сына и прижала его к себе. - Мальчик мой! Абигаэль остановилась около торговца. - Сударыня Анжелика нашлась! Какое счастье! А я все ждала, пока малыш проснется, а то еще, чего доброго, он снова бы расплакался, оставшись один. - Да, нашлась... - Берн рассеяно посмотрел на Абигаэль, а потом улыбнулся через силу. - Нашлась... Жоффрей, закончив разговор с Флоримоном, обернулся к Анжелике. - Дорогая, подойдите ко мне. Когда они с Шарлем-Анри приблизились, он склонился к мальчику. - Сударь, вы помните, что я принял вас в команду? - Да, монсеньор, - смущаясь, ответил малыш. - Так вот, с этого дня, помимо вас, в нее будут входить еще и ваша матушка с братом. - Маме придется лазать по вантам? - изумленно посмотрел на пирата Шарль-Анри. - Нет, ну что вы, я думаю, до этого не дойдет. Положим, она будет помощником капитана, как вы думаете? Флоримон фыркнул. - Братец, монсеньор Рескатор - мой отец, помнишь, я тебе про него рассказывал? А в Америке, куда мы плывем, нас ждет Кантор. Шарль-Анри прижался к матери. Он чувствовал, что сейчас происходит что-то важное и что мама сильно взволнована. - Сударь, - Жоффрей серьезно посмотрел на мальчика. - Я знаю, что ваш отец погиб. И мой долг, как мужа вашей матери, взять вас под свою опеку. Я выращу вас, как собственного сына, и постараюсь дать вам все, что положено вам по праву рождения, как дворянину. Ну а кроме того, - граф озорно улыбнулся. - Вы пополните ряды пиратского экипажа "Голдсборо". Ну как, по рукам? - и он протянул Шарлю-Анри раскрытую ладонь. Тот некоторое время помолчал, а потом крепко пожал ее. - Договорились, монсеньор! - лихо выкрикнул он. Все вокруг заулыбались, а Анжелика бросила на Жоффрея полный восхищения взгляд. - Любовь моя, - тихо прошептала она и слезы радости заблестели у нее на ресницах. Воистину, это был день чудес! *** Когда они наконец-то остались одни в каюте графа, Анжелика тотчас оказалась в его объятиях. - Я чуть с ума не сошел сегодня ночью, когда думал, что вас смыло за борт, что больше никогда вас не увижу, - еле слышно прошептал он, зарываясь лицом в ее волосы. - Я понял, что вы - самое драгоценное сокровище, что есть у меня... Моя дорогая незнакомка, моя удивительная жена... Пальцы Жоффрея касались волос Анжелики, скользили по ее гладкой коже, ласкали нежные формы. — Вы словно совсем другая женщина в своей красоте, в своей силе, — говорил он ей совсем тихо. — И та же самая, моя прекрасная фея из Пуату… Так как мы всегда остаемся тем, что мы есть. Но ваша душа блуждала, подобно звездам, по опасным и темным местам и, подобно звездам, приобрела еще более ослепительное сияние, лучи которого уходят за пределы видимых границ. Та же самая… но вышедшая из очистительных вод, обновленная, подобно Афродите, рожденной из перламутра раковины и дыхания весны. — Вы навсегда останетесь поэтом из Лангедока, - улыбнулась Анжелика. — И я всегда буду воспевать Даму своих грез. А вы слушаете меня, глядя так, что будите во мне нетерпеливое и страстное желание совершать подвиги. — Это от того, что ваши слова приводят меня в состояние блаженства. С тех пор, как я вас узнала, мне кажется, что всякое слово из ваших уст вдыхает жизнь в мою душу. — О! Но и у вас вполне достаточно поэтического вдохновения, мадам! Как красиво сказано! - Жоффрей прикоснулся к ее лицу, которое светилось от счастья, нежности и любви к нему. Он прошептал: — Отныне вы моя, только моя... И я готов сразиться со всем миром за право безраздельно владеть вами... И он прильнул губами к ее губам. Ночь без конца… Ночь, полная ласк, поцелуев, признаний, произносимых шепотом и повторяемых вновь и вновь, недолгого сна без сновидений и упоительных пробуждений, отдаваемых любви… Их снова соединили узы плоти, дарящие им блаженство и сладкие воспоминания, — те узы, что продолжали притягивать их друг к другу через время и расстояния. Казалось, он открывает ее для себя заново, как мужчина, в первый раз познающий женщину, о которой долго мечтал. Руки Анжелики сами собой обняли его, потом ей вспомнились некогда привычные движения — но теперь в них было что-то новое и волнующее. Ее любимый, мужчина, созданный для нее, снова был с нею. С ним все было естественно, просто и прекрасно. Принадлежать ему, замереть в его объятиях, отдаться на волю его страсти и вдруг осознать со страхом и ослепительной радостью, что они наконец-то вместе... Теперь у нее будет иная жизнь. Ночи больше не принесут ей холодного одиночества, напротив, они обещают ослепительное блаженство, упоительные часы полного счастья, нежности, спокойной истомы… И все равно, какое у них будет ложе: бедное или роскошное, и что будет вокруг: суровый зимний лес или хмельное благоухание лета. Всегда, всегда, будь то в пору опасностей или мира, в дни успехов или неудач, она будет ночь за ночью спать подле него. Эти ночи станут убежищем для их любви, приютом для их нежности. А еще у них будут дни, полные открытий и побед, много дней, которые они проживут рука об руку. Начинался новый день, снимая один за другим покровы ночи. Анжелика, не помня себя от счастья, снова глядела в лицо своего возлюбленного, и ей все еще не до конца верилось, что она видит его не во сне. Она чувствовала, что отныне уже не сможет обходиться без его объятий, без его ласк, без той нежности, которую она читала в его глазах, еще недавно смотревших на нее так сурово. Она наслаждалась тем свежим, безмятежно ясным видением мира, которое можно испытать разве что на заре юности, и в колыхании волн, утихших после вчерашней бури, была такая же сладкая истома, какую Анжелика ощущала и в себе самой. Жоффрей помог ей одеться и без слов протянул руку, приглашая следовать за ним. Они встали у резных перил, и он прошептал: - Смотрите. Занимался рассвет, разукрашивая воды, утратившие за ночь свою голубизну. На серой поверхности постепенно проявлялись золотистые блики, являя миру свои истинные краски. Так и их души, утратившие за годы разлуки свое тепло, отогревались в свете возрожденной любви. Корабль еще спал, окутанный предрассветной дымкой, и Анжелика с уверенностью поняла, что, чтобы ни случилось, какие бы бури еще не встретились на их пути, им больше не страшны дни холодного одиночества, ведь жизнь открывалась их любви...
Bella: Violeta, Жаклин ваши слова приводят меня в состояние блаженства замечательно, легко, романтично, и сказочно-добрый happy end, плавно переходящий в американскую часть их любви
Violeta: Bella пишет: замечательно, легко, романтично, и сказочно-добрый happy end, плавно переходящий в американскую часть их любви Мерси! Так и задумывалось.
Анна: Violeta Жаклин де ла Круа Девочки, как здорово, спасибо! И как удачно вы вплели сюда цитаты и эпизоды не только из шестого тома, но и из седьмого. Берн в роли Пон-Бриана) Но его судьба будет удачнее)
Жаклин де ла Круа: Анна , спасибо, мы старались
Violeta: Анна пишет: И как удачно вы вплели сюда цитаты и эпизоды не только из шестого тома, но и из седьмого. Тут и из Квебека цитата есть Анна пишет: Берн в роли Пон-Бриана) Но его судьба будет удачнее) Несомненно! И главное, без бунта.
Jeoffrey de Peyrac: Прекрасная развязка! Браво, авторы! Violeta пишет: - Сударь, - Жоффрей серьезно посмотрел на мальчика. - Я знаю, что ваш отец погиб. И мой долг, как мужа вашей матери, взять вас под свою опеку. Я выращу вас, как собственного сына, и постараюсь дать вам все, что положено вам по праву рождения, как дворянину. Ну а кроме того, - граф озорно улыбнулся. - Вы пополните ряды пиратского экипажа "Голдсборо". Ну как, по рукам? - и он протянул Шарлю-Анри раскрытую ладонь. Лучше не возможно и придумать!
Violeta: Jeoffrey de Peyrac пишет: Лучше не возможно и придумать! Ну да, это логичнее, как нам кажется. Jeoffrey de Peyrac пишет: Прекрасная развязка! Браво, авторы!
Тара: Жаклин де ла Круа яVioleta спасибо за прекрасный фанфик,! Прочитала на одном дыхании, у Вас замечательный творческий союз!, Успехов вам !
Жаклин де ла Круа: Спасибо большое!
Леди Искренность: Жаклин де ла Круа пишет: Флоримон, тоже вызвавшийся помочь с поисками, нахмурил брови: "Почему он кажется мне знакомым? Как воспоминание из детства, которое постоянно ускользает..." Скорее уж воспоминание из зеркала. Все прекрасно, просто идеально. Отрывки из Нового света чудесно вплелись в канву.
Violeta: Леди Искренность пишет: Скорее уж воспоминание из зеркала. Леди Искренность пишет: Все прекрасно, просто идеально. Отрывки из Нового света чудесно вплелись в канву. Спасибо
адриатика: Шикарно! Леди Искренность пишет: Отрывки из Нового света чудесно вплелись в канву. Я честно говоря, не могу отличить)Violeta пишет: - Сударь, - Жоффрей серьезно посмотрел на мальчика. - Я знаю, что ваш отец погиб. И мой долг, как мужа вашей матери, взять вас под свою опеку. Я выращу вас, как собственного сына, и постараюсь дать вам все, что положено вам по праву рождения, как дворянину. Ну а кроме того, - граф озорно улыбнулся. - Вы пополните ряды пиратского экипажа "Голдсборо". Ну как, по рукам? - и он протянул Шарлю-Анри раскрытую ладонь. Ну и это конечно! Мне ваша сцена больше нравится, чем у автора(хотя там она и логична) Анна пишет: Но его судьба будет удачнее) Мне очень понравился намек на Абигаэль.
гость:
Гость: Берн вздрогнул от этого вскрика, как от удара. Как и все, пораженный до глубины души этой сценой, он теперь только заметил, что юноша — точная копия человека, который его породил, но в то же время в его лице, особенно в выражении лица, может быть в улыбке, было что-то, неизбежно вызывавшее в памяти образ Анжелики. И, видя в этом двойном сходстве неопровержимое доказательство того, что женщина, о которой он грезил, принадлежит другому, что она связана с этим другим и с этим мальчиком узами, о крепости которых он никогда не догадался бы сам, мэтр Габриэль вдруг понял безмерную глубину своего одиночества. Для него все было кончено. Это практически гениально !!
Jeoffrey de Peyrac: Гость пишет: Это практически гениально !! это Анн Голон . Сцена перед дуэлю с Пон-Брианом, удачно спроецированная дамами на Берна, о чем уже выше говорилось
Гость: Спасибо! Извините я видимо плохо знаю первоисточник
Жаклин де ла Круа: Гость не страшно, от такого обилия работ даже мы, как авторы работ, уже начинаем путать свои же фразы, что уж говорить о каконе
Мадемуазель Мари: Жаклин де ла Круа пишет: Из-под обломков мелькнул краешек люка и лицо графа вдруг озарилось надеждой. Он упал на колени и стал разгребать сваленные в кучу доски, обломки рей, перепутанные канаты, куски парусины и оборванные ванты. Все вокруг смотрели на него, как на сумасшедшего. Очень достоверно представляется, как будто вживую вижу)) Violeta пишет: Первым пришел в себя Флоримон. - Отец! А вот за Флоримона мне как-то немного неловко стало. Получается, отец всё это время обманывал его. Да, конечно, у него с Анж были проблемы, и нужно было сначала их разрешить...но всё равно не совсем красиво) сына в дураках держали) Но мне безумно понравилась сцена извлечения из люка со вставкой из "Нового света", представление жены обалденно сюда вписывается (хотя что подумал Берн, ведь ещё совсем недавно Рескатор согласился его с Анж поженить ) И очень здорово про Флоримона - как наглядное доказательство всем неверующим Жаклин де ла Круа, Violeta, спасибо вам за феерию эмоций от вашего фанфика, он великолепен и ни с чем не сравним) даже канон рядышком лежит
Арабелла: Мадемуазель Мари пишет: А вот за Флоримона мне как-то немного неловко стало. Получается, отец всё это время обманывал его Для меня Это не воспринимается как обман... Во всяком случае, обман сознательный и умышленный. Как говорилось, "не было подходящего случая сообщить". Мадемуазель Мари пишет: Жаклин де ла Круа, Violeta, спасибо вам за феерию эмоций от вашего фанфика, он великолепен и ни с чем не сравним) даже канон рядышком лежит
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: Очень достоверно представляется, как будто вживую вижу)) Да, прям до дрожи. Так трогательно... Мадемуазель Мари пишет: А вот за Флоримона мне как-то немного неловко стало. Получается, отец всё это время обманывал его. Да, конечно, у него с Анж были проблемы, и нужно было сначала их разрешить...но всё равно не совсем красиво) сына в дураках держали) Фло у нас парень не обидчивый, все понимает. Мадемуазель Мари пишет: Но мне безумно понравилась сцена извлечения из люка со вставкой из "Нового света", представление жены обалденно сюда вписывается (хотя что подумал Берн, ведь ещё совсем недавно Рескатор согласился его с Анж поженить Ну он врубился, наверно, что муженек просто психанул, и Анж не изъявляла желания выходить за него замуж. Мадемуазель Мари пишет: И очень здорово про Флоримона - как наглядное доказательство всем неверующим Ага. Мадемуазель Мари пишет: Жаклин де ла Круа, Violeta, спасибо вам за феерию эмоций от вашего фанфика, он великолепен и ни с чем не сравним) даже канон рядышком лежит Спасибо, очень приятно! Гость пишет: Это практически гениально !! Jeoffrey de Peyrac пишет: это Анн Голон . Сцена перед дуэлю с Пон-Брианом, удачно спроецированная дамами на Берна, о чем уже выше говорилось Знаете, это замечательный комплимент! Значит, наше с Жаклин повествование настолько гладко сплелось с каноном, что стиль стал практически идентичным. Это очень приятно, спасибо!
Violeta: Bella Анна Jeoffrey de Peyrac Тара Леди Искренность адриатика гостьАрабелла Мадемуазель Мари Акварель Ingrid княгиня Спадо и все, кто читал Спасибо вам огромное за отзывы и высокую оценку нашего творчества, нам очень приятно! И отдельное спасибо за помощь в написании, комментарии и поправки, это очень помогало нам в создании этого чудесного фика.
Jeoffrey de Peyrac: Violeta, Жаклин де ла Круа Браво вашему творческому тандему! Ждем интересных историй
Жаклин де ла Круа: Спасибо всем за столь высокую оценку! Спасибо, что верите в нас! И отдельный респект моему дорогому соавтору, мы еще повоюем!
Jeoffrey de Peyrac: Жаклин де ла Круа пишет: мы еще повоюем!
Violeta: Жаклин де ла Круа пишет: Спасибо всем за столь высокую оценку! Спасибо, что верите в нас! И отдельный респект моему дорогому соавтору, мы еще повоюем! Без сомнения!
фиалка: Все, прочла. Вновь поражаюсь умению так ловко переплетать роман и вымысел. И вот честно, Жофа стал более доступный, я бы даже сказала домашний что ли. И вообще, читаю и ощущаю себя в розовых очках Вообще, надо сказать, что написано как всегда легко и увлекательно, читала с удовольствием. Но некоторые вещи в связи с изменением сюжета смотрятся сейчас иначе. Ну например снова этот Берн, даже Фло осуждает мать за связь с ним. Ладно Анж забитая, преследуемая, с психической травмой после насилия, служанка в доме Берна. Но сейчас то она внутренне остаётся знатной дамой, пусть бунтавщицей, но не униженной и растоптанной. Сейчас Берн не Спаситель, да и на ровню -друга не тянет. Какие уж тут отношения между ними? А тут опять чуть до брака не доходит. Но эти внутренние противоречия наверно естественны, ведь невольно отталкиваешься от канона. Так что просто брюзжу А так спасибо за доставленное удовольствие
Violeta: фиалка пишет: Но сейчас то она внутренне остаётся знатной дамой, пусть бунтавщицей, но не униженной и растоптанной. Сейчас Берн не Спаситель, да и на ровню -друга не тянет. Какие уж тут отношения между ними? А тут опять чуть до брака не доходит. Мне Берн в романе всегда нравился, и сама Анжелика думала, что он вполне мог стать ее любовником. После восстания она уже не воспринимала себя частью высшего общества, желала мирной и спокойной жизни, Берн вполне мог стать для нее той опорой, о которой она мечтала. Да и в нашем фике он получился очень симпатичным, как мне кажется, и не таким безумцем, как у Голон. фиалка пишет: Все, прочла. Вновь поражаюсь умению так ловко переплетать роман и вымысел. И вот честно, Жофа стал более доступный, я бы даже сказала домашний что ли. И вообще, читаю и ощущаю себя в розовых очках Вообще, надо сказать, что написано как всегда легко и увлекательно, читала с удовольствием. фиалка пишет: А так спасибо за доставленное удовольствие И вам спасибо за отзыв!
Ingrid: Violeta пишет: Мне Берн в романе всегда нравился Мне тоже Violeta пишет: Да и в нашем фике он получился очень симпатичным, как мне кажется, и не таким безумцем, как у Голон. Вполне Вообще, в смысле интеллекта , ваши герои вполне голоновским фору дадут. Это и к Пейраку относится, и к Анж . Более адекватными получились.
Violeta: Ingrid пишет: Вполне Вообще, в смысле интеллекта , ваши герои вполне голоновским фору дадут. Это и к Пейраку относится, и к Анж . Более адекватными получились. Да, мы с Жаклин старались сделать их... эээ... поразумней.
Жаклин де ла Круа: Девочки, всем спасибо за отзывы а что до интеллекта, так на то и фанфик, чтобы исправить все, что криво лежит в каноне
полная версия страницы