Форум » Творчество читателей » Мнимое супружество. » Ответить
Мнимое супружество.
Violeta: Дамы, что-то я всерьез начала раздумывать над темой Джен Эйр и Эдварда Рочестера. Захватила она меня настолько, что я и фильм пересмотрела, и книгу перечитала. И решила написать небольшой фанфик, который и представляю вашему вниманию. Огромное спасибо моему редактору Светлячку за бесценные советы и помощь в написании и Шарлотте Бронте за героев, восхитительную идею и цитаты, которые я буду использовать в своем фике. Итак, мистер Бриггс и мистер Мэзон опаздывают на венчание, Джен и Эдвард женятся и уезжают в свадебное путешествие... Как сложатся их отношения, когда обман мистера Рочестера раскроется? Сможет ли Джен простить его?
Violeta: Глава 1. Свадьба. Эдвард и я вошли в тихий, скромный храм. Священник уже ждал нас в своем белом облачении возле низкого алтаря, рядом с ним стоял причетник. Мы заняли свои места. Служба началась. Уже было дано объяснение того, что такое брак, затем священник подошел к нам и, слегка поклонившись мистеру Рочестеру, продолжал: — Я прошу и требую от вас обоих (как в страшный день суда, когда все тайны сердца будут открыты): если кому-либо из вас известны препятствия, из-за которых вы не можете сочетаться законным браком, чтобы вы признались нам, ибо нельзя сомневаться в том, что все, кто соединяется иначе, чем это дозволяет слово Божье, Богом не соединены, и брак их не считается законным. Он замолчал, как того велел обычай. Когда это молчание бывало нарушено? Может быть, раз в столетие. Священник, не отрывая глаз от книги, которую держал в руках, лишь на миг перевел дыхание и продолжал, протянув руку к мистеру Рочестеру: - Хочешь взять эту женщину себе в жены? Я с улыбкой обернулась к Эдварду, безрезультатно пытаясь поймать его взгляд, и подумала, что для жениха у мистера Рочестера довольно странный вид: лицо его выражало мрачную решимость и непреклонную волю, глаза сверкали из-под нахмуренных бровей. Он крепко уперся ногами в землю, словно пытаясь сохранить равновесие, и, не поворачивая головы ко мне, не глядя ни на кого, сказал: — Да. Мистер Вуд обратился ко мне. Смущенная и слегка встревоженная таким непонятным для меня поведением своего будущего супруга, я чуть помедлила, прежде чем дать ответ. Только тогда он взглянул на меня и сжал мою руку в своей. Как горячо было это пожатие, и как напоминал его массивный лоб в эту минуту бледный непроницаемый мрамор! Как горели его глаза, настороженные и полные мятежного огня! Мои губы шевельнулись, словно помимо моей воли, и я еле слышно произнесла: - Да. Мистер Рочестер слегка склонил голову и глубоко вздохнул. Не знаю, читатель, какие мысли владели им в этот момент. Испытывал ли он счастье оттого, что мы отныне будем связаны с ним нерушимыми узами брака, или же, напротив, он был охвачен сомнениями... Увы, я не могла проникнуть за завесу этой тайны, надежно скрытой в глубине его глаз. После завершения церемонии Эдвард откинул вуаль с моего лица. Не говоря ни слова, без улыбки, как будто не признавая во мне человеческое существо, он обнял меня за талию и привлек к себе. Его поцелуй обжег мои губы огнем, а сердце, напротив, как будто сковало льдом. - Миссис Рочестер... - хрипло проговорил он, и в голосе его прозвучало мрачное торжество и, как мне показалось, некоторое удивление, словно он все еще до конца не мог поверить, что все свершилось на самом деле. - Молодая миссис Рочестер, жена Фейрфакса Рочестера, - он коснулся губами моего лба, потом щеки, потом снова прильнул к губам, и лицо его озарилось такой искренней, неподдельной радостью, отчего мои тревоги рассеялись, как дым. Мы вышли из церкви. Яркое утреннее солнце на секунду ослепило меня, и я невольно поднесла руку к глазам, заслоняясь от его лучей. Муж склонился ко мне: - Ты счастлива, Джен? - Безмерно... Перед подъездом дома стояла коляска. При нашем появлении миссис Фэйрфакс, Адель, Софи и Ли бросились нам навстречу, чтобы поздравить нас. Я горячо обняла их. Мистер Рочестер сдержанно принял поздравления и отошел в сторону, чтобы отдать распоряжения Джону. Я поднялась к себе в комнату и с помощью Софи переоделась в дорожное платье. Всего час назад я вышла отсюда Джен Эйр, гувернанткой, скромной девушкой, а сейчас вернулась замужней дамой, миссис Рочестер... Нет, эта перемена была слишком невероятна и не укладывалась у меня в голове. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к своему новому положению. Накинув на плечи шаль и поправив ленты соломенной шляпки, я бросила на себя последний взгляд в зеркало. Прощай, прошлая жизнь, прощай, Торнфилд... Я была счастлива здесь, так счастлива, как никогда не была раньше, а что ждет меня впереди - знает только Господь, который в своей поистине беспредельной милости одарил меня царскими дарами. — Джен! — раздался внизу голос, и я бросилась на лестницу. Мистер Рочестер встретил меня на полдороге. — Ты готова? - Да, сэр. - Тогда не будем медлить. Подсаживая меня в экипаж, он заглянул мне в лицо. - Ты чем-то расстроена, Дженет? - Мне грустно покидать Торнфилд, сэр, тяжело расставаться с Аделью и миссис Фейрфакс, - одинокая слезинка скользнула по моей щеке. - Я же, напротив, с легким сердцем покидаю это место, - проговорил мистер Рочестер. - И меня несказанно радует мысль, что отныне ты принадлежишь только мне, и что никто больше не будет стоять между нами. Он захлопнул дверцу коляски, и мы тронулись. Он продолжал: - Сейчас я умчу тебя в город, а через несколько дней увезу мое сокровище в страны, где ярче светит солнце; ты увидишь виноградники Франции и равнины Италии, увидишь все, что было замечательного в прошлом и есть в настоящем; ты познакомишься с жизнью больших городов и научишься ценить себя, сравнивая себя с другими. Я улыбнулась сквозь слезы. Эдвард легко провел рукой по моей щеке. - Вот и славно. А то я уже было испугался, что ты пожалела о том, что вышла за меня замуж. - Что вы, сэр! Как только вы могли подумать такое! Он пересел ко мне на скамью и с волнующей нежностью привлек к себе. - Позволь мне осушить твои слезы и развеять печаль, - он осыпал поцелуями мое лицо. - Скоро ты увидишь Париж, Рим и Неаполь, Флоренцию, Венецию и Вену — все дороги, по которым бродил я, мы снова пройдем вместе. И везде, где побывало мое копыто, оставит свой след и твоя ножка сильфиды. Десять лет прошло с тех пор, как я, словно безумный, бежал в Европу, и моими спутниками были презрение, ненависть и гнев. Теперь я побываю там исцеленный и очищенный вместе с моим ангелом-хранителем. Мистер Рочестер вдруг помрачнел. - Что с вами, сэр? - я коснулась рукой его щеки, поворачивая лицо Эдварда к себе. - Ничего, Джен. Наверно я, как и ты, вдруг понял, что буду скучать по Торнфилду, - он отвернулся от меня и устремил взгляд в окно. Мы как раз выехали за ворота дома и быстро катили в Милкот по гладкой дороге; низкие изгороди и стройные сосны по обеим сторонам сияли яркой и свежей зеленью. Ослепительное лето стояло над Англией, которую нам суждено было в самом скором времени покинуть...
Lutiksvetik: Еще-еще!!!
Bella: да, еще, и побольше, и подлиннее да, как-то так и должно было бы быть венчание и спешный по понятным нам причинам отъезд. Мы едем в Европу? Восхищаюсь современным Римом и не люблю Неаполь, но многое отдала бы за посещение этих мест в ТО время... "будете" в окрестностях Неаполя, отправте молодоженов на Капри- все туда ездили во все времена
Violeta: Lutiksvetik пишет: Еще-еще!!! Bella пишет: да, еще, и побольше, и подлиннее Скоро будет! Bella пишет: Мы едем в Европу? Восхищаюсь современным Римом и не люблю Неаполь, но многое отдала бы за посещение этих мест в ТО время... "будете" в окрестностях Неаполя, отправте молодоженов на Капри- все туда ездили во все времена Ээээ... Я как-то не планировала на подробностях путешествия останавливаться Цель моего фика - описать переживания Джен и Эдварда, когда все раскроется. Жаль, что не оправдаю ваших ожиданий. Но постараюсь исправить положение сюжетом и диалогами.
Светлячок: Bella пишет: да, еще, и побольше, и подлиннее Напомнило просто: "и щей - пожирней и погуще" Дамы, высказывайте свои предложения и пожелания, потому что автору нужны дельные советы, так как бестолковый редактор совсем зашился и судорожно по ночам перелистывает книгу)).
Violeta: Светлячок пишет: Дамы, высказывайте свои предложения и пожелания, потому что автору нужны дельные советы, Поддерживаю! Светлячок пишет: бестолковый редактор совсем зашился и судорожно по ночам перелистывает книгу)). Всем бы таких бестолковых редакторов!
Violeta: Глава 2. Путешествие. Прошло несколько недель с тех пор, как мы уехали из Торнфилда. И хоть наше супружество и было, как должно, освящено в церкви, оно не свершилось на брачном ложе. Мистер Рочестер, как и прежде, был внимателен и предупредителен со мной, я ни в чем не знала отказа - казалось, он предугадывал любое мое желание прежде, чем оно приходило мне в голову. Он осыпал меня ласками и поцелуями, словами любви, я купалась в его обожании, словно в живительном чистом источнике. Но ночью он покидал меня. С явной неохотой, будто заставляя себя, Эдвард решительно переступал порог моей спальни и удалялся к себе. Я слышала, как он ходит в соседней комнате, иногда почти до рассвета, слышала его шаги за своими дверями, как будто он желал войти, но не осмеливался. Я не понимала причин такого поведения, но не могла набраться смелости, чтобы спросить его об этом, боясь показаться вульгарной. Наконец мы прибыли на юг Франции, где на берегу Средиземноморья у мистера Рочестера был маленький домик, такой уютный и милый, что я мгновенно полюбила его. Я ходила по комнатам, обставленным с большим вкусом и в соответствии с местными традициями, столь отличными от английских с их строгостью и даже некоторой чопорностью, проводила рукой по гладкой лакированной мебели с затейливыми завитушками, в которых угадывались и цветы, и райские птицы, и небесные светила, разглядывала картины в позолоченных рамах, висящие на задрапированных светлым шелком стенах. Легкие французские портьеры на окнах, ниспадающие белоснежными каскадами на начищенные до блеска паркетные полы, изящные статуэтки, расставленные на каминной полке, книги, занимающие несколько шкафов в библиотеке, рояль, стоящий в гостиной, - каждая мелочь была на своем месте и радовала глаз, и сердце мое переполнялось счастьем оттого, что я буду жить здесь с человеком, которого безмерно люблю, и являться хозяйкой всего этого утонченного великолепия. Муж с улыбкой наблюдал за мной. - Тебе нравится здесь, Дженет? - Невероятно! - я повернула к нему сияющее счастьем лицо. - Этот дом словно воплощение моей мечты... - Я приказал все приготовить к нашему приезду и рад, что ты оценила мои старания. Эдвард подошел ко мне и обнял за плечи. - Здесь у нас начнется новая жизнь - счастливая, чистая, безмятежная. Ничто не осквернит ее, никакое тлетворное дыхание ее не коснется. Призраки прошлого отныне далеко, и я почти не думаю о них... Я обвила руками его шею и, приподнявшись на цыпочки, коснулась губами его губ. Он подхватил меня на руки. - Ты такая легкая, Джен, - прошептал он. - Я хотел бы всю жизнь держать тебя вот так, в своих объятиях, не выпуская ни на секунду. Я рассмеялась. - Нет, сэр, я бы предпочла, чтобы вы отпустили меня и позволили прогуляться по берегу моря. - Лукавый эльф! - усмехнулся он, опуская меня на землю. - Идем, я буду сопровождать тебя на прогулке. Как отличалось жаркое средиземноморское солнце от надменного и непостоянного английского светила, которое столь редко являло нам свой неяркий лик, кутаясь то в тучи, то в облака, как в роскошные меха, будто его королевское величие не позволяло ему снисходить до простых смертных! То солнце, которое сейчас согревало меня, напротив, было щедро и дружелюбно. И я, закрыв кружевной зонт, на мгновение подставила лицо прямым солнечным лучам, струящимся с небес, словно золотое полотно. Легкий морской бриз едва касался моих волос, выглядывающих из-под шляпки, и в эту секунду я была безгранично счастлива. Я почувствовала руку мужа на своем запястье. - Здесь невероятно красивая природа, - проговорил он, словно прочитав мои мысли. - Пожалуй, наша старушка Англия уступает той пышности и блеску, что так характерна для юга Франции. - Но от этого она не становится хуже, не так ли? - живо откликнулась я. - Думаю, скоро я начну скучать по величественной простоте зданий, суровым пейзажам и дождям нашей отчизны. - Надеюсь, не слишком скоро, ведь я намерен провести здесь с тобой еще несколько счастливых месяцев. Навстречу нам шла какая-то пожилая пара. Мистер Рочестер раскланялся с ними и с гордостью представил им меня. - Моя жена, madame Rochester, - он слегка сжал мою руку, чтобы я сделала шаг вперёд. - Monsieur et madame Bernard, наши ближайшие соседи. Это была весьма элегантно одетая семейная пара, примерно одного возраста. Женщина все еще была хороша собой, ее волосы были уложены в замысловатую прическу и покрыты кокетливой шляпкой. Мужчина был одет скорее в соответствии с английской модой, чем с французской, но при этом его наряд гармонировал с нарядом жены. Они с любопытством оглядели меня, а потом мадам Бернар взяла меня под руку и быстро защебетала по-французски: - Вы так молоды и обворожительны! Месье Рочестер должен быть невероятно счастлив, женившись на вас. - Надеюсь, этот брак будет счастливым для нас обоих, - я повернула голову в сторону мужа и улыбнулась ему. -Ах, вы замечательно говорите по-французски! - восхитилась мадам Бернар. - Вы раньше бывали во Франции? - Нет, я впервые путешествую. А язык я выучила в Англии, моей учительницей была настоящая француженка, мадам Пьер. - Решительно, вы все больше нравитесь мне, мадам Рочестер. И я настаиваю, чтобы сегодня вечером вы нанесли нам визит. У нас соберется небольшой круг близких друзей. - Конечно, - вмешался мистер Рочестер, видя, что я пребываю в замешательстве. - Моя жена ещё ни с кем здесь незнакома, мы только сегодня приехали. Думаю, что ей доставило несказанное удовольствие знакомство с вами, и она с радостью примет ваше предложение. Я кивнула, подтверждая его слова. - Тогда мы ждем вас к ужину, mon chéri ... Когда они удалились, я в волнении посмотрела на мужа. - Я никогда не бывала в подобном обществе... Он прервал меня и весело проговорил: - Ты безупречна, Джен! Твои манеры и умение держаться вызывают восхищение, я не перестаю любоваться тобой. Уверен, ты всем там понравишься так же, как и супругам Бернар. Я несмело улыбнулась и взяла его под руку. - Но сегодня тебе придется надеть и нарядное платье, и фамильные украшения Рочестеров, которые я все же взял с собой, несмотря на категоричный запрет моей суровой Дженет, - продолжал он, хитро улыбаясь. - К этому тебя обязывает и твое нынешнее положение, и титул, который ты носишь. Я в замешательстве кусала губы, но увидев, что он подсмеивается надо мной, немного расслабилась. - Смогу ли я собраться, как должно? Вы мне поможете, сэр? - В этом нет необходимости. Я нанял для тебя французскую горничную, Сесиль. Когда мы вернемся домой, я ее тебе представлю. - У вас на все готов ответ? - рассмеялась я. - Почти, - уклончиво ответил он. Мы шли вдоль кромки морского прибоя, волны цвета ультрамарина лениво накатывали на белоснежный песок, над водой низко летали чайки, и сердцем моим овладевали неведомые мне доселе спокойствие и умиротворение, и даже предстоящее вечером испытание в виде светского приема не казалось мне таким уж страшным. В самом деле, разве можно жить в этом чудном месте и иметь злое сердце или дурной нрав? Нет, это решительно невозможно.
Bella: Violeta пишет: разве можно жить в этом чудном месте и иметь злое сердце или дурной нрав? Нет, это решительно невозможно. как в воду смотрит.... женскую интуицию не так просто прикормить... Violeta пишет: он ходит в соседней комнате, иногда почти до рассвета, слышала его шаги за своими дверями совесть мучает!
Violeta: Bella пишет: как в воду смотрит.... женскую интуицию не так просто прикормить... Баба - она сердцем чует Bella пишет: совесть мучает! Еще бы! Он же не законченный негодяй... Но посмотрим, как дальше дело пойдет.
toulouse: Девочки, а что, у вашего Рочестера проблемы с потенцией? Почему он уперся и жену обижает, супружеский долг не исполняет? Мне не верится, что если бы венчание состоялось, он бы стал так чудить. Уж если женился, все равно согрешил, надо быть последовательным. Иначе какой смысл был все это затевать?
Bella: toulouse пишет: Иначе какой смысл был все это затевать? ну, возможно, наш Рочестер все-таки оставляет шанс для Джейн выйти из этой ситуации достойно, т.к. брак не консумирован и может быть признан недействительным. Тут, конечно, вопрос: " а чем раньше думал и вообще зачем женился?". видимо, муки совести (или сомнения в правильности совершенного действия) перевешивают желание обладать любимой. Пейрак тоже вот.... не сразу вступил в свои права, хотя и по другой причине.
toulouse: Bella С Пейраками-то все понятно) А вот эта ситуация, в том виде, как ее представляет Violeta, кажется мне совершенно нелогичной. Конечно, я читала давно, но не раз и не было впечатления, что Рочестер впадет в такую крайность, чтобы отказываться от Джейн. Тем более, что он ее увез на край света, куда свойственники (то есть родные жены) не доберутся. Не говоря уже о том, что я не понимаю, почему бы Рочестеру не добиться расторжения брака ввиду умопомешательства жены. Уж после того, как устроила пожар, было ясно, что у нее с головой не в порядке. Да и брат, Мейсон (если не ошибаюсь), едва ли стал бы противиться, Рочестер наверняка выделил бы средства на ее содержание и уход.
Violeta: toulouse пишет: Не говоря уже о том, что я не понимаю, почему бы Рочестеру не добиться расторжения брака ввиду умопомешательства жены. Уж после того, как устроила пожар, было ясно, что у нее с головой не в порядке. Да и брат, Мейсон (если не ошибаюсь), едва ли стал бы противиться, Рочестер наверняка выделил бы средства на ее содержание и уход. Проблема в том и была, что по английским законам нельзя было развестись с сумасшедшей женой, потому что она не в состоянии принимать адекватные решения. Да и просто развестись было проблематично, пока делами о разводах ведали церковные суды. toulouse пишет: А вот эта ситуация, в том виде, как ее представляет Violeta, кажется мне совершенно нелогичной. Конечно, я читала давно, но не раз и не было впечатления, что Рочестер впадет в такую крайность, чтобы отказываться от Джейн. Мне всегда казалось, что он боролся с собой, когда вовлекал ее в сети незаконного брака. Он прекрасно понимал, что поступает плохо, непорядочно по отношению к ней, и все его убеждения, уговоры в первую очередь предназначались ему же самому. Это все равно что невинное дитя обидеть. Поэтому он, уже женившись, и ведет себя так, но думаю, что скоро он все же потеряет голову. Тем более, что обстановка располагает. А до этого отели, переезды - не, не тот настрой. Bella пишет: ну, возможно, наш Рочестер все-таки оставляет шанс для Джейн выйти из этой ситуации достойно, т.к. брак не консумирован и может быть признан недействительным. Тут, конечно, вопрос: " а чем раньше думал и вообще зачем женился?". видимо, муки совести (или сомнения в правильности совершенного действия) перевешивают желание обладать любимой. Плюс, возможно я и не права, но все же... Мне всегда казалось, что у них было скорее душевное родство - они понимали друг друга с полуслова, у них были похожи вкусы, пристрастия и т.д. Страсть Рочестер испытывал к Селине, на первых порах - к своей жене, к Джен у него было другое отношение. Скажем так - духовное преобладало над телесным. Конечно же, он желал ее - все же он мужчина, но чувство вины перед ней могло его заглушить. Тут ему нужен был толчок, чтобы утихомирить свою совесть.
Violeta: Глава 3. Светское общество. Сесиль оказалась ловкой и расторопной девушкой, любящей поболтать. Я охотно отвечала на вопросы, которыми она засыпала меня, - об Англии, об укладе жизни, принятом там, о погоде на туманном Альбионе. - Простите, мадам, если я позволю себе какую-нибудь оплошность - я впервые прислуживаю такой знатной даме, - извиняющимся тоном произнесла горничная, заметив, что я немного рассеяна. - Ничего страшного, - я тепло улыбнулась ей, умолчав, однако, о том, что еще месяц назад была обычной гувернанткой в богатом доме и совсем не разбираюсь в том, как должно прислуживать титулованным особам. - Месье Рочестер сказал, что вечером вы идете на прием. Какие драгоценности вы желаете надеть? - она распахнула передо мной шкатулку, которую муж собственноручно принес несколько часов назад в мою спальню, и ахнула: - Какая красота, mon dieu! Я в замешательстве посмотрела на девушку. Она приняла мой взгляд за упрек, поспешно захлопнула крышку и опустила глаза. - Простите мне мою несдержанность, мадам, такое больше не повторится. - Идите, Сесиль, вы свободны, - как можно спокойнее произнесла я, и она удалилась, напоследок присев в изящном реверансе. Когда за горничной закрылась дверь, я в изнеможении откинулась на спинку стула. Я понятия не имела, какие драгоценности будут уместны на ужине в светском обществе. Жемчуг? Бриллианты? Я снова откинула крышку шкатулки и начала неторопливо перебирать разнообразные золотые кольца, тонкого плетения цепочки, роскошные кулоны, пропустила между пальцами длинную нить розового жемчуга... Возможно, я так и просидела бы до самой ночи, не в силах ничего выбрать, если бы в комнату не вошел мистер Рочестер. Он сразу понял, что меня тревожит, и, рассмеявшись, подошел ближе. - Так-так, миссис Рочестер, мне кажется, я знаю, чем могу вам помочь. Он быстро выбрал несколько простых, но вместе с тем изящных колец, надел мне на шею золотую цепочку с кулоном в форме листа лилии, на котором каплей застыла овальная жемчужина, и украсил мои запястья тремя браслетами, которые удивительно гармонировали между собой и очень шли к моему наряду - нежно-розовому платью из узорчатого шелка, строгому и вместе с тем невероятно элегантному. - Ты прекрасна, моя Дженет, - с удовлетворением отметил Эдвард, оглядывая меня с ног до головы. С самого детства я считала себя дурнушкой, но тут я согласилась с ним. Действительно, из зеркала на меня смотрела благородная дама, которую, встреть я ее в гостиной Торнфилдхолла или в каком-то другом месте, посчитала бы невероятно изысканной. - Коляска ждет нас у крыльца, Джен, - поторопил меня муж, и мы спустились вниз. Сесиль, встретившаяся нам по дороге, восторженно ахнула и заверила меня, что я удивительно хороша и наверняка затмлю всех на приеме. - Эта девушка так мила, - заметила я, когда мы выехали за ворота. Мистер Рочестер пожал плечами. - Главное, чтобы она хорошо исполняла свою работу. Мне ее порекомендовала экономка, которая присматривает за домом во время моего отъезда. Сесиль приходится ей дальней родственницей. Я кивнула и стала рассматривать маленький городок, проплывающий за окном коляски. Старые улочки с булыжными мостовыми и цветочным убранством фасадов словно сошли со старинных гравюр. Дневная жара сменилась вечерней прохладой, и легкие сумерки, окутывающие город, придавали ему вид несколько нереальный, но вместе с тем завораживающий. Я пообещала себе, что завтра же утром сделаю несколько набросков этого чудесного места. Коляска остановилась около роскошной виллы, выстроенной в античном стиле, подъездная аллея к которой была украшена разноцветными фонариками. В глубине сада виднелись беседки, такие изящные, что казались сделанными из тонкого кружева, вдоль посыпанных гравием дорожек располагались мраморные скамьи, а около крыльца искрился брызгами фонтан. - Как красиво, - прошептала я мужу, когда он помогал мне выйти из экипажа. - Внутреннее убранство еще великолепней, - проговорил он, склоняясь ко мне. - И здесь всегда собирается самое изысканное общество. Мистер Рочестер оказался прав - такой роскоши я не видела еще никогда. Холл сверкал тысячей огней, отражающихся в массивных зеркалах в золоченых рамах и начищенном до блеска паркете, белоснежная лестница двумя широкими крыльями поднималась на второй этаж. Я несколько раз глубоко вздохнула, чтобы скрыть волнение, и рука об руку с мистером Рочестером прошла в гостиную, двери которой были приветственно распахнуты. Навстречу нам уже спешила мадам Бернар. - А, вот и вы! - она обернулась к гостям и громко произнесла: - Позвольте представить вам, дамы и господа, месье и мадам Рочестер. Они только что прибыли из Англии и заглянули к нам на огонек. Эдвард отвесил весьма светский и чуть небрежный поклон, я слегка склонила голову в приветствии и обвела взглядом присутствующих. В основном здесь были люди среднего возраста, но было и несколько молодых барышень в пышных и ярких нарядах, чей непосредственный и звонкий смех то и дело разносился по комнате. - Здесь вы можете вести себя свободнее, Джен, нравы тут несколько проще, чем в Англии, - проговорил мне на ухо супруг, обнимая за талию и увлекая в глубину гостиной. Усадив меня на диван, он принес мне бокал шампанского, который взял с буфета, стоящего около распахнутого в сад окна. - Как вам здесь нравится? - произнес он, слегка отпивая из своего бокала. - Я еще не разобралась, - осторожно ответила я. Мне казалось, что я была одновременно и восхищена, и оглушена происходящим. - Все здесь ново для меня и, кроме мадам и месье Бернар, я ни с кем не знакома. - Вы познакомитесь за ужином. Ваше милое личико уже привлекло любопытные взгляды собравшихся здесь, а кроме того, я так долго находился в статусе холостяка, что многие жаждут узнать о вас как можно больше. Я вспыхнула. - Не думаю, что смогу удовлетворить их любопытство. Я не привыкла рассказывать о подробностях своей личной жизни незнакомым людям. - Достаточно нескольких учтивых фраз, Дженет. И не стоит бояться - разговор не пойдет дальше обычной светской болтовни. - Я не боюсь, я... - я не знала, что сказать. - Позвольте, мистер Рочестер, я побуду здесь в качестве наблюдателя. Как в Торнфилде. - Увы, вам не удастся отсидеться за портьерой, - улыбнулся муж. - Вы теперь моя жена, и должны следовать установленным правилам. За ужином действительно царила легкая и непринужденная обстановка. Украдкой наблюдая за гостями, я успокоилась - мои манеры и умение держаться были вполне уместны здесь и одобрены присутствующими. То и дело то одна дама, то другая обращались ко мне с вопросами относительно нашего с Эдвардом путешествия, спрашивали о том, как мы разместились здесь, нравится ли мне дом, в котором мы поселились, восхищались моим беглым французским. Мало-помалу я окончательно пришла в себя и даже вступила в спор о превосходстве французской живописи над английской, который затеял мой сосед по столу, и мягко убедила его в том, что каждое направление имеет свои несомненные достоинства, но и не лишено определенных недостатков. Тут мистер Рочестер произнес: - Моя жена великолепно рисует и прекрасно разбирается в искусстве. Мадам Бернар чуть не захлопала в ладоши от восторга. - Как чудесно! Вы ведь напишете мой портрет, моя дорогая? - Конечно, если вас не затруднит мне позировать, - с улыбкой ответила я. После ужина мы снова вернулись в гостиную, где Эдвард исполнил несколько арий. Ему аккомпанировала молодая барышня, которая оказалась отличной музыкантшей и даже спела дуэтом с моим мужем. Я же оказалась в так любимой мной роли наблюдателя и с упоением слушала его исполнение, зная, что он поет только для меня. Несомненно, вечер удался. Я пребывала в самом радужном расположении духа и мистер Рочестер казался очень довольным. - Моя Дженет, моя маленькая английская девочка, - говорил он мне, когда мы возвращались домой. - Сегодня ты сверкала, словно бриллиант. Я неустанно любовался и восхищался тобой, и благодарил Бога за то, что он послал мне такое сокровище. Я смущенно опустила ресницы. - Не преувеличивайте, сэр, я всего лишь ваша скромная гувернантка. - Глупости, Дженет! Разве ты сама еще не поняла, что врожденное благородство твоей натуры, аристократические черты лица, строгие и вместе с тем простые манеры выделяют тебя в любом обществе и возносят на недостижимый для многих пьедестал? - Мне кажется, вы судите обо мне предвзято, - улыбнулась я. - Несомненно, ведь я люблю тебя всей душой, - пылко произнес он и привлек меня к себе. - Тише, сэр, вы ведете себя сейчас не совсем разумно... - Потому что ты рядом со мной, моя фея. Твои глаза лукаво сверкают, на губах сияет обворожительная улыбка, и ты так свежа и нежна, что я просто теряю голову, - он еще теснее прижал меня к себе и требовательным поцелуем прильнул к моим губам. Впервые я ощутила в полной мере силу его страсти, безграничную и необузданную, я дрожала в его объятиях, не в силах ни пошевелиться, ни отстраниться. Но одновременно во мне просыпалось какое-то томительное желание, доселе мне незнакомое, но постепенно захватывающее все мое существо...
Светлячок: Violeta пишет: Всем бы таких бестолковых редакторов! toulouse пишет: Девочки, а что, у вашего Рочестера проблемы с потенцией? Ну, чай уже не мальчик. Ну ничего, сейчас на приеме устриц поест со сметанкой, трюфелей каких-нибудь, и поднимется, так сказать, настроение Violeta пишет: Мне всегда казалось, что у них было скорее душевное родство - они понимали друг друга с полуслова, у них были похожи вкусы, пристрастия и т.д. Страсть Рочестер испытывал к Селине, на первых порах - к своей жене, к Джен у него было другое отношение. Скажем так - духовное преобладало над телесным. Конечно же, он желал ее - все же он мужчина, но чувство вины перед ней могло его заглушить Да, натворил делов, а теперь совесть заедает. Violeta пишет: ут ему нужен был толчок, чтобы утихомирить свою совесть Пора подталкивать уже, мадам изнывает от желания
Bella: Жермонтраза туда! сразу все сложится! А вообще мистер Бриггс и мистер Мэзон опаздали, но они же ищут молодоженов? Найдут?
Violeta: Bella пишет: Жермонтраза туда! сразу все сложится! Думаю, Рочестер уже и сам созрел. Bella пишет: А вообще мистер Бриггс и мистер Мэзон опаздали, но они же ищут молодоженов? Найдут? Несомненно! Кто ищет, тот всегда найдет. Не все же Эдварду с Джен греховной страстью наслаждаться.
Violeta: Глава 4. Первая ночь. Я стояла у окна в своей спальне и вдыхала свежий морской воздух. Лёгкие занавески трепетали, и я слегка придерживала их рукой, чтобы они не заслоняли мне усыпанное звёздами небо. Я хотела запомнить мельчайшие подробности этой ночи, ведь сегодня я стала настоящей женой Эдварда Фейрфакса Рочестера, женщиной, всецело принадлежащей своему мужу. Несмотря на мою природную стыдливость и девичье целомудрие, я не испытала ни смущения, ни боязни - я доверилась своему супругу, благодаря любви, нежности и терпению которого миг нашего телесного единения стал словно еще одной ступенью к тому духовному родству и близости, что вели нас к полной гармонии в наших отношениях. Теперь я понимала и тайный смысл его взглядов, и прикосновений, и некоторых фраз, которые раньше были для меня загадкой. Новая, доселе неизвестная сторона моего возлюбленного предстала передо мной, и я хотела познать все порывы, все грани этой открывшейся мне terra incognita. Я видела, что его любовь ко мне расцвечивается новыми красками, что в наших отношениях отныне будет присутствовать и желание, и тайный трепет, незаметный постороннему глазу, но прекрасно понятный нам; что та страсть, которая связала нас этой ночью, будет теперь жить и днем - подспудно, почти незаметно, лишь изредка проявляясь легким касанием, движением ресниц, вздохом, и это будет знаком для нас, что наши тела желают друг друга. А потом, укрывшись от людских глаз и всего мира, мы будем всецело принадлежать друг другу: я - ему, а он - мне... От этой мысли я слегка покраснела. Пристойно ли думать о таких вещах, могу ли я, в праве ли быть такой счастливой в объятиях супруга, или это грех? Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, я заглянула в свою душу в поисках ответа, но не увидела ничего, что смутило бы мою совесть. Я люблю и любима, я делаю счастливым Эдварда и становлюсь счастливой сама - ни это ли тот Рай на земле, к которому все стремятся? И мне было суждено не просто приблизиться к его Вратам, а уверенно ступить за порог рука об руку с любимым. Я обернулась к кровати в глубине комнаты, на которой спал мой муж. Его дыхание было тихим и ровным, сильная гибкая рука расслабленно покоилась на том месте, где еще несколько минут назад лежала я, волосы темной волной падали ему на лоб. Я на цыпочках, чтобы не потревожить его, подошла ближе и присела на край постели. Лицо Эдварда, бледное, смуглое, с угловатым массивным лбом, широкими, черными как смоль бровями, резким профилем и решительным, суровым ртом — воплощение энергии, твердости и воли, — не могло считаться красивым, если иметь в виду обычные каноны красоты, но мне оно казалось более чем прекрасным, оно было для меня полно неодолимого очарования, оно лишало меня власти над моими чувствами и отдавало их во власть этого человека. Всматриваясь в эти горячо любимые черты, я испытала прилив безграничной нежности и ощутила острое желание коснуться его. Кончиками пальцев я провела по обнаженному плечу мужа, скользнула по шее, щеке и, осторожно откинув темные пряди назад, поцеловала его в лоб. Он что-то пробормотал во сне, перевернулся на спину и открыл глаза. - Ты рассматриваешь меня, Дженет? - Да, - улыбнулась я. - Мне нравится наблюдать, как ты спишь. - Иди ко мне, - он потянул меня за руку, и я прильнула к его обнаженной груди. - Моя малиновка, - он коснулся губами моих волос. - Ты так рано встала, еще не рассвело. - Я еще не ложилась. Не могу уснуть... Он крепче прижал меня к себе. Некоторое время мы молчали, и когда я стала погружаться в полудрему, Эдвард вдруг заговорил: - Я никогда не встречал никого, похожего на тебя, Джен. Ты покоряешься мне и ты владеешь мной. Ты как будто уступаешь мне и очаровываешь своей мягкостью. И когда я наматываю на палец эту шелковистую прядь, я чувствую трепет в руке и в сердце. Ты зачаровываешь меня и побеждаешь. Но эти чары слаще, чем я могу выразить, и эта победа, одержанная тобой, дороже мне всякой моей победы, - он сделал небольшую паузу, чтобы поцеловать меня, и продолжал: - Я так счастлив сейчас, что мне кажется, будто все это сон. - Если это сон, то мне не хочется просыпаться, - прошептала я. - Да, пусть он длится всю нашу жизнь, - я почувствовала, что он улыбается, произнося эти слова. Я подняла голову и встретилась со взглядом его темных глаз. Та нежность, то глубокое чувство, которое они выражали, наполнили меня неописуемым блаженством. Эдвард обхватил ладонями мое лицо и запечатлел на губах долгий поцелуй. Осторожно он опустил меня на подушки, и его руки скользнули по гладкому шелку моей ночной сорочки, едва касаясь, словно крылья бабочки, и, затрепетав, остановились на талии. Я увидела, как в глубине его глаз вспыхнула искра страсти, почувствовала, что его губы стали настойчивее, а объятия - крепче. Обвив руками его шею, я закрыла глаза и с упоением отдалась неистовому вихрю желания, захватившему нас...
МА: Violeta, вы очень здорово пишите! Но так непривычно читать об искрах страсти между Джейн и Эдвардом сказанных прямым текстом. У Шарлотты Бронте, конечно, также можно догадаться, что чувства у Эдварда включают и страсть, но это были намеки - именно как вы написали, страсть лишь изредка проявлялась легким касанием, движением ресниц, вздохом Я не имею в виду, что Рочестера и дальше стоило воздерживаться от близости с собственной женой. Просто Бронте вообще не стала бы описывать моменты страсти. У неё все просто "Итак, я стала его женой, читатель". И читатель сразу все представил в меру своего воображения или его отсутствия. Вот в фантиках по "Анжелике" описания страсти героев друг друга смотрятся органично, ведь и авторы непрерывно подчеркивают, как при одном взгляде героев друг на друга "их охватывает страстное желание любить", и как это важно для отношений героев. А в Джейн Эйр упор был сделан на духовной близости, взаимопонимании. Рочестер ценил и искал целомудренность, духовность и чистоту. И нашел Поэтому... уф , не знаю даже как сказать, как-то не по себе мне. Как будто отношения этой пары перешли на уровень физиологии и теперь на первый план выходит не то, что она стала его другом и помощником, что общество друг друга для них так же комфортно, как и нахождение в одиночестве, а аспект страсти: Новая, доселе неизвестная сторона моего возлюбленного предстала передо мной, и я хотела познать все порывы, все грани этой открывшейся мне terra incognita В общем, это очень здорово, но это уже другое произведение.
Lutiksvetik: МА пишет: это очень здорово, но это уже другое произведение. Но,тем не менее,Violetа,склоняю голову перед вашим талантом!!!
Violeta: МА пишет: Violeta, вы очень здорово пишите! Спасибо, мне очень приятно. МА пишет: Просто Бронте вообще не стала бы описывать моменты страсти. У неё все просто "Итак, я стала его женой, читатель". И читатель сразу все представил в меру своего воображения или его отсутствия. Полностью согласна. И поэтому постаралась описать момент их близости максимально целомудренно. Но размышления Джен об этом единении необходимы мне для последующего выстраивания сюжета. Ведь одно дело супружество реальное, а другое дело - мнимое, греховное... Тут невозможно остановиться только на их душевном единении, ведь, как мистер Рочестер не боролся с собой, он все же уступил зову страсти, и Джен ощутила ее проявления в полной мере. Он-то знал, что она не жена ему, а любовница, и этот обман неизбежно накладывал отпечаток на их отношения. МА пишет: В общем, это очень здорово, но это уже другое произведение. Да. И дальнейшее развитие событий будет тоже немного "не в характере". Но все же надеюсь, что вам понравится.
Violeta: Lutiksvetik пишет: Но,тем не менее,Violetа,склоняю голову перед вашим талантом!!! Мерси!
Леди Искренность: В заставке фотка из фильма. Моя экранизация другая. Мой Эдвард - Тимоти Далтон. Violeta пишет: освящено в церкви, оно не свершилось на брачном ложе. Смотрю, не меня одну сей факт заинтересовал. Спрашиваю себя, почему? Хотел, чтобы привыкла? Боялся сломать придуманный собой самим образ чистой невинной и непорочной феи? Боялся разрушить элемент духовной, высшей близости, спустившись в физиологию? Страшился этого шага, понимая, что женат и не имеет на него право? Думаю, что все вместе. И тем не менее, Эдвард - мужчина земной и страстный, а посему логично, что долго не вынес. Violeta пишет: Несмотря на мою природную стыдливость и девичье целомудрие, я не испытала ни смущения, ни боязни - я доверилась своему супругу, благодаря любви, нежности и терпению которого миг нашего телесного единения стал словно еще одной ступенью к тому духовному родству и близости, что вели нас к полной гармонии в наших отношениях. Теперь я понимала и тайный смысл его взглядов, и прикосновений, и некоторых фраз, которые раньше были для меня загадкой. Новая, доселе неизвестная сторона моего возлюбленного предстала передо мной, и я хотела познать все порывы, все грани этой открывшейся мне terra incognita. Виолета, поражаюсь твоему таланту перенять авторский стиль. Как-будто сама Бронте отрывок писала. МА пишет: Просто Бронте вообще не стала бы описывать моменты страсти. У Бронте просто с личным опытом в этом деле проблемы были, вот и уклонилась наша старая дева, любившая всю жизнь безответно, от подробностей. По мне Виолетта очень тактично обошлась с этой сценой, в духе чопорных англичанок Бронте, Гаскелл и той же Остен. Мягко, завуалированно, целомудренно... Например: Violeta пишет: миг нашего телесного единения стал словно еще одной ступенью к тому духовному родству и близости, что вели нас к полной гармонии в наших отношениях.
Violeta: Леди Искренность пишет: В заставке фотка из фильма. Моя экранизация другая. Мой Эдвард - Тимоти Далтон. Тимоти был моим Рочестером долгие годы, пока я не увидела Майкла. Да, внешне он не сильно соответствует описанию в романе, но характер, как по мне, передан великолепно, а его любовь, трепет, нежность к Джен просто читаются между строк. Зила и Тимоти отлично сыграли, на 1000% попали в образы, но... между ними не искрило... У меня всегда было впечатление, что герой Далтона рисуется перед ней и относится несколько снисходительно. Майкл же действительно влюблен, и его страдания, переживания, взгляды - все говорит об этом. Леди Искренность пишет: Виолета, поражаюсь твоему таланту перенять авторский стиль. Как-будто сама Бронте отрывок писала. Я стараюсь выдерживать авторский стиль, это мой пунктик, ты же знаешь, а то не фанф, а салат с петрушкой получится, как мне кажется. Леди Искренность пишет: Смотрю, не меня одну сей факт заинтересовал. Спрашиваю себя, почему? Хотел, чтобы привыкла? Боялся сломать придуманный собой самим образ чистой невинной и непорочной феи? Боялся разрушить элемент духовной, высшей близости, спустившись в физиологию? Страшился этого шага, понимая, что женат и не имеет на него право? Думаю, что все вместе. И тем не менее, Эдвард - мужчина земной и страстный, а посему логично, что долго не вынес. Леди Искренность пишет: У Бронте просто с личным опытом в этом деле проблемы были, вот и уклонилась наша старая дева, любившая всю жизнь безответно, от подробностей. По мне Виолетта очень тактично обошлась с этой сценой, в духе чопорных англичанок Бронте, Гаскелл и той же Остен. Мягко, завуалированно, целомудренно... Да уж, пришлось повертеть фразы, пытаясь придать им должную иносказательную целомудренность - это не Пейрака с Анж описывать!
Violeta: Глава 5. Письмо. Я несколько раз писала миссис Фейрфакс, но до сих пор так и не получила ответа. Это немного встревожило меня, но я была слишком поглощена своей семейной жизнью, ее радостями и заботами, чтобы долго думать об этом. Тогда я решила написать моему дяде на Мадейру - ведь за несколько месяцев до этого я отправила ему письмо о том, что выхожу замуж за мистера Рочестера, и теперь хотела указать новый адрес, по которому он мог писать мне. До сегодняшнего дня все свои письма я отдавала мужу, но это решила отнести на почту сама. Не знаю уж почему, но мне не хотелось ставить Эдварда в известность об этой переписке. Дядя, которого я ни разу не видела, казался мне словно персонажем из сказки, рассказанной в далеком детстве, или героем книги: я не могла поверить в его реальность и рассказать о нем хоть кому-нибудь, пока не буду держать в руках что-то реальное, связанное с ним - письмо или портрет... Я уже привыкла каждое утро прогуливаться по городку, где мы жили. У нас с мужем образовался небольшой круг знакомых, с которыми мы наносили друг другу визиты или ездили на пикники, и теперь я то и дело останавливалась, чтобы поздороваться с madame N. или monsieur R., и перекинуться с ними несколькими фразами о погоде и самочувствии. Такая беззаботная и полная удовольствий жизнь нравилась мне, но моя деятельная натура не желала бездействовать. Я много рисовала - карандашом, акварелью, делала наброски моря, старинных улочек, нашего с Эдвардом дома, портреты друзей... Муж предлагал нанять для меня учителя, но пока я была не готова к регулярным занятиям - мне хотелось рисовать для удовольствия, по вдохновению, а не выполнять скучные уроки и пытаться угодить своему наставнику. Итак, отправив письмо, я решила вернуться домой окольным путем - мне захотелось взглянуть на море. Я никак не могла насытиться его изменчивыми видами, бескрайними просторами, яркими красками и той неизъяснимой прелестью смирной до времени неистовой стихии, за обманчиво-мягкой внешностью которой скрывались шторма, гигантские волны и жертвы многочисленных кораблекрушений, покоящиеся на морском дне или же гонимые ветром по ставшей вдруг вновь спокойной морской глади. Думала ли я тогда, что подобная разрушающая сила скоро ворвется и в нашу с Эдвардом жизнь... В то утро я готовилась сообщить мужу радостную весть, о которой узнала накануне. Я ждала ребёнка - наконец-то я была полностью уверена в этом. Мне казалось, что у меня за спиной выросли крылья, и я неустанно благодарила Бога за это чудо материнства, ниспосланное мне. Эдвард разбирал письма в своём кабинете. Я решила подождать, пока он закончит, и его внимание будет полностью принадлежать мне. В ожидании этого момента, я неспешно прогуливалась по саду, окружающему наш дом. Он не был таким роскошным и величественным, как в Торнфилде, но определённо, был очень красив и ухожен. Погруженная в свои мысли, я не сразу услышала, что меня окликает какой-то незнакомец, по виду типичный англичанин, стоящий у калитки. Я подошла ближе и осведомилась, чем могу ему помочь. - Я разыскиваю некую Джен Эйр, мисс, - он слегка приподнял шляпу и склонил голову в приветственном поклоне. - Она проживает здесь? - Да, - в некотором замешательстве ответила я, не представляя, для чего могла понадобиться этому господину. - Это я. Только теперь меня зовут Джен Рочестер - несколько месяцев назад я вышла замуж. - Именно о вашем замужестве я и хотел с вами поговорить. Вы позволите мне войти? Я запоздало спохватилась: - Кто вы, сэр? - Моя фамилия Бриггс, я поверенный из Лондона. Я распахнула калитку. - Прошу, проходите. - А мистер Рочестер здесь? - осведомился мужчина. - Да, он в своем кабинете. У вас к нему тоже есть разговор? - Да, дело касается вас обоих. Вы проводите меня? - Конечно, - я сделала ему знак следовать за мной и быстро зашагала по тропинке, ведущей к дому, на ходу размышляя, с чем может быть связан этот неожиданный визит. Когда мы вошли, Эдвард поднял голову от бумаг и вопросительно посмотрел на меня. Я представила ему мистера Бриггса. - Мистер Рочестер, я сразу перейду к делу, - проговорил тот, присаживаясь в стоящее около письменного стола кресло. - Брак, который вы заключили с присутствующей здесь мисс Эйр, недействителен, так как на момент совершения таинства венчания с ней ваша жена была жива. Я посмотрела на Эдварда и заставила его взглянуть на меня, — его лицо напоминало бескровное изваяние. Глаза были мрачны и пылали. Он с такой силой сжал столешницу, на которую опирался, что я явственно услышала хруст дерева под его пальцами. - Это немыслимо! - наконец проговорил он, откидываясь на спинку стула и сцепляя руки в замок. - Вы незваным являетесь в мой дом и пытаетесь навязать мне какую-то жену... Предъявите хоть какие-то весомые доказательства ее существования или проваливайте к дьяволу! - Пожалуйста, - мистер Бриггс спокойно извлек из кармана листок бумаги и торжественно прочел: «Я утверждаю и могу доказать, что двадцатого октября такого-то года (пятнадцать лет тому назад) Эдвард Фэйрфакс Рочестер из Торнфилдхолла в …ширском графстве и из замка Ферндин в …шире женился на моей сестре Берте-Антуанетте Мэзон, дочери Джонаса Мэзона, коммерсанта, и Антуанетты, его жены-креолки; венчание происходило в Спаништауне, на Ямайке. Запись брака может быть найдена в церковных книгах, а копия с нее находится у меня в руках. Подпись: Ричард Мэзон». — Это — если только документ подлинный — доказывает, что я был женат, но не доказывает, что упомянутая здесь женщина, ставшая моей женой, жива, - к мистеру Рочестеру постепенно возвращалось его обычное самообладание. - Вы правы, сэр, - кивнул головой поверенный, аккуратно складывая документ, который только что прочел нам, и пряча его обратно в карман. - Ваша жена несколько недель назад погибла в пожаре, устроенным ею же в вашем поместье в Англии, где она тайно содержалась более десяти лет. Ее личность подтвердил ее брат, мистер Мэзон, который прибыл в Торнфилд, чтобы помешать вашей свадьбе с мисс Эйр, но к этому времени вы уже уехали, и мы долгое время не могли вас разыскать. Пока мисс Эйр, - он кивнул головой в мою сторону, - не отправила письмо своему дяде на Мадейру с указанием места вашего нынешнего проживания. Мистер Рочестер порывисто встал и подошел ко мне. На его лице можно было прочесть целую гамму чувств - и недоумение, и удивление, и облегчение, как будто с его плеч упала чугунная плита. Положив руку мне на плечо, он обернулся к мистеру Бриггсу. - Но теперь, раз женщина, которую вы упорно называете моей женой, упокоилась с миром, я могу считать, что свободен от каких-либо обязательств в отношении нее, и что мой брак с Джен действителен? - Нет, сэр. Вы должны обвенчаться повторно, но репутация мисс Эйр уже безнадежно загублена сожительством с вами. - Она ничего не знала, - мрачно произнес мистер Рочестер. - Черт возьми, в чем ее можно обвинить? Мистер Бриггс развел руками. - Вы прекрасно осведомлены, сэр, о силе общественного мнения. Но у меня есть еще одна новость... Он снова опустил руку в карман и достал оттуда достаточно увесистый конверт. - Здесь завещание мистера Эйра, который не так давно умер и оставил вам, мисс, все свое состояние. Весть о вашем мнимом супружестве совсем подкосила его, и он, терзаемый болезнью и скорбью, отправился на тот свет раньше, чем мы успели разыскать вас. Последним его желанием было, чтобы вы ни в чем не нуждались, когда все отвернуться от вас, узнав о вашем падении. Я закрыла глаза. То, что я сейчас услышала, было настолько ужасно и неправдоподобно, что мой разум отказывался верить в случившееся. В одно мгновение я потеряла все. Казалось, будто посреди лета грянул рождественский мороз, белая декабрьская метель пронеслась над цветущими садами, заморозки сковали зрелые яблоки, а ледяные ветры сорвали расцветающие розы. На полях и лугах лежал белый саван, поляны, еще вчера покрытые цветами, сегодня были засыпаны глубоким снегом, и леса, которые еще несколько часов назад благоухали, как тропические рощи, теперь стояли пустынные, одичалые, заснеженные, как леса Норвегии зимой. Я оглянулась на мою любовь: это чувство, которое принадлежало мистеру Рочестеру, которое он взрастил, замерзало в моем сердце, как больное дитя в холодной колыбели. Тоска и тревога овладели мной. Моя любовь не могла устремиться в объятия Эдварда, не могла согреться на его груди. О, никогда не вернет он этого чувства, ибо вера обманута, надежда растоптана! Теперь он уже не был для меня тем, что раньше, не казался таким, каким я его считала. Я не винила его ни в чем, не утверждала, что он обманул меня, но в нем исчезла та черта безупречной правдивости, которая так привлекала меня. Почувствовав, как его рука сильнее сжимает мое плечо, я подняла на него блуждающий взгляд. Он встревоженно смотрел на меня. - Джен, что с тобой? Прошу, ответь мне! - Мне нехорошо. Позвольте мне уйти, мистер Рочестер. Теперь он держал меня за плечи обеими руками и не давал двинуться с места. - Поверь, я хотел рассказать тебе все... - Прошу вас! - воскликнула я со слезами на глазах. - Отпустите меня!
МА: Violeta пишет Тимоти был моим Рочестером долгие годы, пока я не увидела Майкла. Да, внешне он не сильно соответствует описанию в романе, но характер, как по мне, передан великолепно, а его любовь, трепет, нежность к Джен просто читаются между строк. Зила и Тимоти отлично сыграли, на 1000% попали в образы, но... между ними не искрило... У меня всегда было впечатление, что герой Далтона рисуется перед ней и относится несколько снисходительно. Майкл же действительно влюблен, и его страдания, переживания, взгляды - все говорит об этом. ППКС! Более того предыдущая глава очень перекликается с фильмом. Если не читать книги, а смотреть фильм именно в этой постановке, то глава 4 очень органична! Но все же надеюсь, что вам понравится. Я уверена, что так и будет Леди Искренность пишет У Бронте просто с личным опытом в этом деле проблемы были, вот и уклонилась наша старая дева, любившая всю жизнь безответно, от подробностей. Да, я в курсе, читала биографию писательницы. Но роман сей факт не портит. Более того я все-таки считаю, что и при наличии опыта это было бы неуместно. Violeta, прочитав главу 5, хочется написать "Браво", "Бис" и "Проду!"! Отрывок замечательный! Ох, как жаль Джейн! Весть о вашем мнимом супружестве совсем подкосила его, и он, терзаемый болезнью и скорбью, отправился на тот свет раньше, чем мы успели разыскать вас. Последним его желанием было, чтобы вы ни в чем не нуждались, когда все отвернуться от вас, узнав о вашем падении. Полный караул, она ведь ждет ребенка Они вроде бы делали все быстро и тайно, откуда же возьмется широкая огласка? Спасибо, что не покалечили Эдварда, или у него все ещё впереди? Кто-то огреет его сковородкой? Джейн? Вы писали, что дальше будет не совсем в характере... Я вот подумала, может то, что не может сделать невеста, вполне способна сделать жена
Violeta: МА пишет: Violeta, прочитав главу 5, хочется написать "Браво", "Бис" и "Проду!"! Отрывок замечательный! Спасибо большое, рада, что вам нравится МА пишет: Они вроде бы делали все быстро и тайно, откуда же возьмется широкая огласка? Так Мэзон с Бриггсом прибыли после их венчания и отъезда в Торнфилд и все рассказали. Потом их долго разыскивали, но т.к. Рочестер скрывал их местопребывание, нашли только после того, как Джен написала письмо дяде. Получается, что со дня свадьбы в июле прошло где-то три месяца. В августе они приехали во Францию, в августе же во время жатвы полыхнул Торнфилд и погибла Берта, примерно в это же время умер и дядя Джен на Мадейре. Сейчас на дворе октябрь-ноябрь, и выходит, что срок у Джен совсем маленький. МА пишет: Спасибо, что не покалечили Эдварда, или у него все ещё впереди? Мне всегда не нравился этот момент в романе, жалко Рочестера было безумно. Это, кстати, было одной из предпосылок для написания фика. МА пишет: Кто-то огреет его сковородкой? Джейн? Вы писали, что дальше будет не совсем в характере... Я вот подумала, может то, что не может сделать невеста, вполне способна сделать жена Ненене, Джен бить Рочестера не будет Все же я стараюсь максимально выдержать текст и сюжет в рамках канона. В контексте АУ мною сделаны небольшие допущения - свадьба состоялась, они уехали, Рочестер уступил все же зову страсти, и как итог - Джен забеременела. Все остальное осталось неизменным. И характеры. и декорации, и в некотором роде сюжетная линия. Продолжение по возможности будет завтра - как только редактор вычитает и даст добро.
Леди Искренность: Ура, продолжение. Берту значит решили упокоить до размолвки. Правильно. А я вот за то, чтобы Эдварда покалечили. Это изюминка романа. Или это я, извращенка, калечных люблю, но для меня это был огромный плюс книги. А вот то, что Джен сбежала на пару лет бесило жутко, я бы срок разлуки сократила. И так дяденька на 20 лет старше, тут каждый год на счету.
МА: Леди Искренность пишет А я вот за то, чтобы Эдварда покалечили Мне, как и Violeta, Рочестера жаль. И я рада, что в фанфике он цел. Но я тоже считаю, что это правильно. Все-таки если уж стремишься к чистоте и духовности, то соответствуй. И физические страдания в данном случае привели к духовному росту. Проще говоря, Эдвард осознал, что был не прав. Как Эдвард придет к этому у автора интригует. Я верю и надеюсь, что у Violeta будет счастливый конец! Хотя сама я бы не смогла написать этот фанфик со счастливым концом, я не верю, что в ситуации, когда обман состоялся все может быть хорошо. То есть они могут пожениться и все прочее, но вот "жили долго и счастливо" - нет, не получается представить. только долго и несчастливо. Леди Искренность пишет: А вот то, что Джен сбежала на пару лет бесило жутко, я бы срок разлуки сократила На пару лет? А разве не на год?
Светлячок: Леди Искренность пишет: А я вот за то, чтобы Эдварда покалечили Поддерживаю. Скалкой его, дамы. Нет, лучше кисточкой и прямо в глаз МА пишет: Хотя сама я бы не смогла написать этот фанфик со счастливым концом, я не верю, что в ситуации, когда обман состоялся все может быть хорошо. То есть они могут пожениться и все прочее, но вот "жили долго и счастливо" - нет, не получается представить. только долго и несчастливо. Подбрасывайте свои идеи и предложения
Леди Искренность: МА пишет: На пару лет? А разве не на год? Не помню уже точно, но показалось, что долго это все продолжалось... Если год, то нормально еще, пущай помучается. Хотя я, когда читала сцену перед уходом, понимала, что сама бы не смогла уйти ни за что... Максимум сковородкой по башке и не разговаривать месяц.
Арабелла: Леди Искренность пишет: Если год, то нормально еще, пущай помучается. Хотя я, когда читала сцену перед уходом, понимала, что сама бы не смогла уйти ни за что... Год там прошел. Джен сбежала месяца за два до пожара, пожар случился в во время жатвы, т.е где-то в августе-сентябре. Рождество Джен встретила с родственниками, и уже весной Сент-Джон сделал ей предложение. Там и трактирщик говорит, что происшествие со свадьбой произошло год назад.
Леди Искренность: Арабелла пишет: Год там прошел. Ну, тогда еще ничего. Спасибо.
Violeta: Глава 6. Объяснение (много авторского текста, но там по-другому никак - нет смысла переписывать историю жизни Рочестера своими словами, как мне кажется...) Видя, что я сейчас лишусь чувств, мистер Рочестер подхватил меня на руки и перенес на диван в гостиной. Там он распахнул окно и подал мне стакан воды, которую я выпила маленькими глотками, так как любое усилие давалась мне с огромным трудом. Избегая его умоляющего взгляда, я обратилась к мистеру Бриггсу, стоящему в дверях: - Вы говорили о моем дяде... - Да, мисс. К сожалению, он умер. Примите мои соболезнования. На мои глаза навернулись слезы. Мой дядя, мой единственный родственник... С тех пор, как я услышала о его существовании, я лелеяла надежду все-таки увидеть его, но теперь этого уже никогда не будет. Между тем, мистер Бриггс продолжал: - Мистер Эйр был много лет коммерческим корреспондентом торгового дома Мэзонов. Когда ваш дядя получил от вас письмо относительно предполагаемого брака между вами и мистером Рочестером, мистер Мэзон, который жил в это время на Мадейре ради поправления здоровья, случайно встретился с ним, возвращаясь на Ямайку. Мистер Эйр упомянул о письме, так как ему было известно, что мой клиент знаком с неким джентльменом по фамилии Рочестер. Мистер Мэзон, естественно пораженный и расстроенный, объяснил, как обстоит дело. Ваш дядя, к сожалению, уже тогда находился при смерти. И, принимая во внимание его возраст, характер его болезни и ту стадию, которой она достигла, трудно было допустить, чтобы он поправился. Поэтому он не мог поспешить в Англию, чтобы вызволить вас из ловушки, в которую вас завлекли, но он умолил мистера Мэзона не терять времени и предпринять все, чтобы расстроить этот брак. Он отправил его ко мне за поддержкой. Но увы, мы опоздали... А потом, уже после смерти мистера Эйра, мне передали его завещание. Остальное вам известно. Я закрыло лицо руками. Казалось, вокруг меня сгущается мрак, и мысли бушуют во мне, словно темный и бурный прилив. Я слышала, как с гор мчится мощный поток и приближается ко мне, но у меня не было желания встать, у меня не было сил спастись от него. Одна только мысль трепетала во мне еще какой-то слабой жизнью: это было воспоминание о Боге; оно жило в молчаливой молитве; ее непроизнесенные слова слабо брезжили в моем помутившемся сознании, я должна была выговорить их вслух, но не имела сил… Ко мне на колени лег конверт с документами. - Когда вам станет лучше, мисс, ознакомьтесь с этими бумагами. Я остановился в гостинице - вы легко найдете меня, когда я вам понадоблюсь. С этими словами он откланялся. Наступила пронзительная тишина. Секунды и минуты текли, словно расплавленный свинец, и ни Эдвард, ни я не решались первыми нарушить гнетущее молчание. - Теперь ты знаешь, что я негодяй, Джен! - наконец раздался голос мистера Рочестера. - Знаю, сэр, - ответила я с покорностью, которая была скорее результатом слабости, чем нежелания говорить. - Тогда так и скажи мне, честно и прямо, не щади меня. - Я не хочу, сэр, произносить ничего подобного в ваш адрес… Мой дрогнувший голос показал мне, что я еще не могу отважиться на длинную фразу. - Джен, у меня и в мыслях не было так оскорбить тебя. Если бы у человека была единственная овечка, которая дорога ему, как родное дитя, которая ела и пила с ним из одной посуды и спала у него на груди, а он по какой-то случайности убил ее, то он не мог бы оплакивать своей преступной оплошности больше, чем я. Ты сможешь когда-нибудь простить меня? В его глазах было такое глубокое раскаянье, такая подлинная скорбь в его голосе, такая мужественная энергия в каждом жесте, и, кроме того, во всем его существе сквозила такая неизменная любовь, что мне захотелось тут же простить его, но что-то в глубине моего существа противилось этому. Человек, которого я любила больше жизни, обманул меня, оскорбил, унизил; презрев небесные и земные законы, он сделал меня своей любовницей. Я искала, но не могла найти ему оправданий, поэтому продолжала упорно молчать. - Пойми, - мягко втолковывал он мне, обнимая за плечи и привлекая к себе. - После юности и зрелых лет, проведенных в невыразимой тоске и печальном одиночестве, я, наконец, впервые встретил то существо, которое мог любить, — я встретил тебя. К тебе меня влечет неудержимо, ты мое лучшее я, мой добрый ангел. Я привязан к тебе глубоко и крепко, считаю тебя доброй, талантливой, прелестной. В моем сердце живет благоговейная и глубокая страсть. Она заставляет меня тянуться к тебе, как к источнику моей жизни, учит познавать в тебе цель и смысл моего существования и, горя чистым и ярким пламенем, сливает нас обоих в одно, - он коснулся губами моей щеки и прижался лбом к моему плечу. - Именно потому, что таковым были мои чувства, я и решил жениться на тебе. Я сделал ошибку, пытаясь обмануть тебя, но я боялся упрямства, которое есть в твоем характере, боялся привитых тебе предрассудков, прежде чем рискнуть на откровенные разговоры, я хотел, чтобы ты стала моей. Это было малодушием: я должен был обратиться к твоему благородству и чуткости сразу же, как делаю это сейчас, — открыть тебе всю мою жизнь, полную отчаяния, описать ту жажду и голод, ту тоску о более высоком и достойном существовании, которые я испытывал; открыть тебе не только мое решение (это слово слишком невыразительно), но и мое неудержимое влечение к преданной и верной любви, если меня любят преданно и верно. И только после этого должен был я попросить тебя принять от меня обет верности и дать мне свой. - Да, сэр, именно так вы и должны были поступить, - я сделала движение, чтобы отстраниться от него. — Безумец! — внезапно воскликнул мистер Рочестер. — Я уверяю тебя, что считал себя свободным, и не объясняю, почему! Я забыл, что ты ничего не знаешь ни об этой женщине, ни об обстоятельствах, которые привели меня к этому роковому союзу. О, я уверен, что ты простишь меня, когда я расскажу тебе все. Джен, ты можешь выслушать меня? - Да, сэр. Я буду говорить с вами, сколько вы захотите, и выслушаю все, что вы собираетесь сказать. - Моя добрая девочка! - воскликнул он, и лицо его прояснилось. - Ты когда-нибудь слышала о том, что я не старший сын в роде, что у меня был брат старше меня? — Я вспоминаю, что миссис Фэйрфакс говорила мне об этом. — А ты слышала, что мой отец был жадным человеком, который выше всего на свете ценил деньги? — Я слышала, что он был таким. — Ну так вот, Джен, поэтому он решил не дробить своего состояния, он и мысли не допускал о том, что придется мне выделить какую-то долю наследства. Все должно было перейти к моему брату Роланду. Но он также не мог примириться и с той мыслью, что другой его сын будет беден. Поэтому я должен был выгодно жениться. Он стал искать мне невесту. Мистер Мэзон, плантатор и коммерсант в Вест-Индии, был его старым знакомым. Мой отец знал, что у него весьма солидное состояние. Он стал наводить справки. Выяснилось, что у мистера Мэзона есть сын и дочь и что отец даст за дочерью тридцать тысяч фунтов. Этого было достаточно. Когда я закончил образование, меня отправили на Ямайку, чтобы я там женился на девушке, которая уже была для меня сосватана. Мой отец ни словом не обмолвился о ее деньгах, но зато рассказал мне, что красотой мисс Мэзон гордится весь город. И это не было ложью. Она оказалась красивой девушкой, в стиле Бланш Ингрэм: высокая, величественная брюнетка. Ее семья, да и она также, хотели завлечь меня, потому что я хорошего рода. Мне показывали ее на вечерах, великолепно одетую, мы редко встречались наедине и очень мало разговаривали. Она всячески отличала меня и старалась обворожить, пуская в ход все свои чары. Мужчины ее круга, казалось, восхищались ею и завидовали мне. У меня кружилась голова, я был увлечен, и в силу моего невежества, наивности и неопытности, решил, что люблю ее. Нет такого безумия, на которое человека не толкнуло бы идиотское желание первенствовать в обществе, а также чувственный угар, слепота и самоуверенность юности, толкающая на бессмысленные поступки. Ее родственники поощряли мои ухаживания, присутствие соперников подстегивало меня. Она делала все, чтобы покорить меня. Не успел я опомниться, как свадьба состоялась. О, я не оправдываюсь, вспоминая об этом поступке, я испытываю глубокое презрение к самому себе. Я нисколько не любил, нисколько не уважал, я в сущности даже не знал ее, я не был уверен в существовании хотя бы одной положительной черты в натуре моей жены. Я не заметил ни в ней, ни в ее поведении ни скромности, ни благожелательности, ни искренности, ни утонченности. И все-таки я на ней женился. Слепец! Жалкий, безумный слепец! Я согрешил бы гораздо меньше, если бы… Но я не должен забывать, с кем говорю. Матери моей невесты я никогда не видел и считал, что она умерла. Лишь когда прошел медовый месяц, я узнал о своей ошибке: она была сумасшедшая и находилась в сумасшедшем доме. Оказывается, существовал еще и младший брат, тоже совершенный идиот! Старший, которого ты знаешь, — я не могу его ненавидеть, хотя презираю всю семью, ибо в его слабой душе есть какие-то искры порядочности и он проявляет неустанную заботу о своей несчастной сестре, а также воспылал ко мне некогда чисто собачьей преданностью, — вероятно, окажется со временем в таком же состоянии. Мой отец и брат Роланд все это знали: но они помнили только о тридцати тысячах фунтов и были в заговоре против меня. Все эти открытия ужаснули меня. Но, кроме обмана, я ни в чем не мог упрекнуть мою жену, хотя и обнаружил, что она по своему складу совершенно чужда мне, что ее вкусы противоречат моим, что ее ум узок, ограничен, банален и не способен стремиться к чему-нибудь более высокому. Вскоре я понял, что не могу провести ни одного вечера, ни одного часа в приятном общении с ней, между нами не мог иметь места никакой дружеский разговор: на какую бы тему я ни заговорил, она придавала всему какое-то грубое и пошлое истолкование, извращенное и нелепое. Я убедился также, что у меня не может быть спокойной и налаженной семейной жизни, потому что никакая прислуга не была в состоянии мириться с внезапными и бессмысленными вспышками ее гнева, ее оскорблениями, ее нелепыми, противоречивыми приказаниями. Но даже и тогда я не осуждал ее. Я пытался перевоспитать ее, воздействовать на нее; таил в себе свое раскаяние, свое отвращение и подавлял глубокую антипатию к ней, которая разгоралась во мне. Джен, я не буду смущать тебя отвратительными подробностями. Достаточно нескольких слов, и ты поймешь, что я испытал. Я прожил с этой женщиной четыре года, и она почти беспрерывно мучила меня. Ее дурные наклонности созревали и развивались с ужасающей быстротой. Ее пороки множились со дня на день. Только жестокость могла наложить на них узду, а я не хотел быть жестоким. Какой пигмейский ум был у нее и какие дьявольские страсти! Какие ужасные страдания они навлекли на меня! Берта Мэзон, истинная дочь своей презренной матери, провела меня через все те гнусные и унизительные испытания, какие выпадают на долю человека, чья жена не отличается ни воздержанностью, ни нравственной чистотой. Тем временем мой брат умер, а вскоре умер и отец. Я стал богат, но вместе с тем — постыдно беден. Ведь со мной было связано существо грубое, нечистое и развращенное. Закон и общество признали эту женщину моей женой, и я никак не мог освободиться от нее, хотя врачи уже установили, что моя жена сумасшедшая и что те излишества, которым она предавалась, ускорили развитие давно таившейся в ней душевной болезни. Он замолчал, и я, повинуясь порыву, воскликнула: - Мне жаль вас, сэр, мне так глубоко вас жаль! Что же вы сделали, когда узнали, что она сумасшедшая? — Джен, я был близок к полному отчаянию. Только остатки уважения к себе удержали меня на краю бездны. В глазах света я был, несомненно, покрыт бесчестьем, но перед собственной совестью я был чист, ибо до конца оставался в стороне от ее преступной жизни и порочных страстей. И все-таки общество связывало мое имя с ее именем, и я соприкасался с ней ежедневно. Ее тлетворное дыхание смешивалось с тем воздухом, которым я дышал, и я не могу забыть, что был некогда ее мужем. Это воспоминание было и осталось невыразимо отвратительным. Более того, я знал, что, пока она жива, я никогда не смогу стать мужем другой женщины. И хотя она была на пять лет старше (ее семья и мой отец обманули меня даже в отношении возраста), она обещала пережить меня, так как хотя и была душевнобольной, но обладала несокрушимым физическим здоровьем. И вот в двадцать шесть лет я дошел до состояния полной безнадежности. Однажды ночью я проснулся от ее криков (как только врачи признали ее сумасшедшей, ее пришлось, конечно, держать взаперти); была удушливая вест-индская ночь. Такие ночи часто предшествуют в этих широтах неистовому шторму. Не в силах заснуть, я встал и распахнул окно. Мне казалось, что воздух насыщен фосфором. Нигде ни одной струйки свежести. В комнату влетели москиты и наполнили ее однообразным жужжанием; море, шум которого доносился ко мне, волновалось, словно во время землетрясения; черные тучи проносились над ним. Луна садилась в воду, огромная, красная, как раскаленное пушечное ядро, — она бросала свой последний кровавый взгляд на мир, содрогавшийся от предвестий бури. Эта атмосфера и пейзаж физически угнетали меня, а в ушах моих неустанно звучали проклятия, которые выкрикивала сумасшедшая; она то и дело примешивала к ним мое имя, и притом с такой дьявольской ненавистью, с такими эпитетами… ни одна уличная девка не будет употреблять таких слов. Нас разделяли две комнаты, но перегородки в Вест-Индии очень тонки, и они не могли заглушить ее волчьего воя. «Эта жизнь, — сказал я себе наконец, — сущий ад. Этот воздух, эти звуки — порождение бездны. Я имею право избавиться от них, если это в моих силах. Мои мучения кончатся, когда я освобожусь от плоти, сковывающей мою душу. Я не боюсь вечного огня, в который верят фанатики: хуже того, что есть сейчас, не может быть, я уйду отсюда и вернусь к моему небесному отцу». Я говорил себе это, опустившись на колени и отпирая чемодан, в котором находились заряженные пистолеты. Я решил застрелиться. Впрочем, мысль эта владела мною лишь мгновение. Так как я не был безумен, приступ крайнего и беспредельного отчаяния, вызвавший во мне желание покончить с собой, тут же прошел. Свежий морской ветер, дувший из Европы, ворвался ко мне в окно, гроза разразилась, полились потоки дождя, загремел гром и вспыхнула молния, — воздух очистился. Тогда я принял твердое решение. Бродя под мокрыми апельсинными деревьями моего сада, среди затопленных дождем гранатов и ананасов, в лучах тропического рассвета, я стал рассуждать, Джен, — и ты послушай, ибо истинная мудрость утешила меня в этот час и указала мне путь, которым я должен был следовать. Сладостный ветер из Европы все еще лепетал среди освеженных листьев, и Атлантический океан гремел торжествующе и свободно; мое сердце, уже так давно омертвевшее и высохшее, вдруг ожило, расширилось, зазвучало той же музыкой, наполнилось живой кровью; все мое существо возжаждало обновления, моя душа захотела чистоты. Я почувствовал, что мои надежды воскресают и что обновление возможно. Стоя под цветущими ветками на краю моего сада, я смотрел в морскую даль, более синюю, чем небо. Там была Европа, там открывались светлые дали. «Поезжай, — сказала мне надежда, — и поселись опять в Европе, где никто не знает, как замарано твое имя и какое презренное бремя ты несешь. Пусть сумасшедшая едет с тобой в Англию, запри ее в Торнфильде, охраняй и заботься о ней, а сам отправляйся в любую страну и завяжи новые отношения, какие тебе захочется. Эта женщина, которая так злоупотребляла твоим долготерпением, так осквернила твое имя, так оскорбила твою честь, так обманула твою юность, — она тебе не жена, и ты ей не муж. Дай ей все, что от тебя зависит, и ты можешь считать, что выполнил свою обязанность перед богом и людьми. Пусть самое имя ее, пусть история вашей близости будет предана забвению. Ты не обязан говорить о них ни одному живому существу. Дай ей удобства и безопасное жилище, защити ее унижение тайной и расстанься с ней». Я так и поступил. Отец и брат не сообщили о моей женитьбе никому из знакомых. В первом же письме, которое я написал им, я высказал им свое отношение к моей женитьбе, так как уже испытывал глубокое отвращение к этому браку; зная характер и особенности моей жены, я предвидел для себя постыдное и печальное будущее и тогда же настоятельно просил держать все это в тайне. А вскоре недостойное поведение моей жены, о котором я сообщил отцу, приняло такие формы, что ему оставалось лишь краснеть за подобную невестку. Он не только не старался разгласить наш брак, но стремился скрыть его не меньше, чем я. И вот я повез ее в Англию. Это было ужасное путешествие; с таким чудовищем — на корабле! Я был рад, когда, наконец, привез ее в Торнфильд и благополучно поселил на третьем этаже, в той комнате, которую она за десять лет превратила в берлогу дикого зверя, в обиталище демона. Мне сначала никак не удавалось найти кого-нибудь, кто бы ходил за ней, так как это должна была быть женщина, на верность которой я мог бы положиться; приступы буйного помешательства, которым была подвержена моя жена, должны были неизбежно выдать ее тайну. У нее бывали и спокойные периоды, они длились иногда по нескольку дней, иногда по нескольку недель, и тогда она осыпала меня оскорблениями. Наконец я нанял Грэйс Пул. Она и доктор Картер (это он и перевязывал раны Мэзона в ту ночь, когда безумная напала на своего брата) — вот два единственных человека, которым я открыл истинное положение дел. Миссис Фэйрфакс, вероятно, кое-что подозревает, но точно ей ничего неизвестно. Грэйс оказалась в общем хорошей сиделкой, хотя, отчасти по ее собственной вине, ее бдительность не раз бывала обманута и усыплена, — но тут уж ничего не поделаешь, тут виновата ее профессия. Сумасшедшая хитра и коварна. Она всегда умеет воспользоваться недосмотром своей сиделки. Однажды она добыла нож, которым чуть не заколола своего брата, и дважды завладела ключом от своей комнаты и выскользнула оттуда среди ночи. В первый раз она вознамерилась сжечь меня в моей постели, во второй раз явилась к тебе. Благодарю провидение, которое охраняло тебя; она излила свою ярость только на твой венчальный убор, который, может быть, напомнил ей ее собственную свадьбу. Подумать страшно, что могло бы случиться, когда это страшное существо склонило свое багрово-черное лицо над гнездом моей голубки! Просто кровь стынет в жилах… — И что же, сэр? — спросила я, когда он смолк. — Что вы сделали, когда поселили ее в Торнфилде, куда вы поехали? — Что я сделал, Джен? Я превратился в вечного странника. Куда я поехал? Я начал скитаться, как болотный огонек. Я изъездил всю Европу, повидал множество стран. Я был одержим желанием найти хорошую, разумную женщину, которую мог бы полюбить, — полную противоположность той фурии, которая осталась в Англии. — Но вы же не могли жениться, сэр? — Я решил, что могу, и был твердо убежден, что не только могу, но и должен. Вначале я никого не хотел обманывать так, как обманул тебя. Я намеревался рассказать любимой женщине всю мою историю и открыто добиваться ее любви. И мне казалось настолько правильным, что меня следует считать свободным человеком, которого можно любить и который может любить, что я никогда не сомневался, что встречу женщину, способную понять мои обстоятельства и принять меня, невзирая на то проклятие, которое лежит на мне. Не думай, что я искал совершенства души или тела. Я мечтал встретить женщину, которая была бы во всем полной противоположностью креолке; однако я искал ее тщетно. Я не встретил ни одной, которую, будь я даже свободен, — памятуя полученный мною тяжелый урок, — попросил бы выйти за меня. Разочарование привело меня к безрассудствам. Я стал искать развлечений, хотя никогда не опускался до разврата. Излишества всякого рода мне глубоко противны. Это было как раз стихией моей вест-индской Мессалины. Неискоренимое отвращение и к ней и ко всему, что напоминало ее, налагало на меня узду даже среди удовольствий. Всякое веселье, переходящее в разгул, казалось, приближало меня к ней и к ее порокам, и я избегал его. Все же мне трудно было оставаться одному. И я начал заводить себе любовниц. В первый раз мой выбор пал на Селину Варанс, — еще один жизненный эпизод, при мысли о котором меня охватывает горькое презрение к себе. Ты уже знаешь, что это была за особа и чем кончилась моя связь с ней. У нее были две преемницы: итальянка Гиацинта и немка Клара. Обе они слыли замечательными красавицами. Но какую цену имела для меня эта красота уже через два-три месяца? Гиацинта была груба и невысоких нравственных правил, — я устал от нее через три месяца. Клара была честным, кротким созданием, — но что могло быть у меня общего с этой ограниченной и тупой мещанкой? Я с удовольствием выделил ей достаточную сумму, она начала какое-то дело, — и, таким образом, мы расстались по-хорошему. Но, Джен, я вижу, по твоему лицу, что все это тебе не слишком нравится. Ты уже готова считать меня безнравственным повесой. Верно? — Да, сэр, вы правы, теперь мне сложнее относиться к вам так же, как и прежде. Но разве вам не приходило в голову, что вести такую жизнь по меньшей мере дурно? Сначала одна любовница, потом другая; и вы говорите об этом, словно это в порядке вещей. — Нет. И мне это не нравилось. Это была недостойная жизнь, и лучше было бы никогда к ней не возвращаться. Заводить себе содержанку — это все равно что покупать раба. И тот и другая — и по природе и уж во всяком случае по положению — как бы существа низшие, и общение с ними на равной ноге унизительно. Теперь мне стыдно думать о днях, проведенных с Селиной, Гиацинтой и Кларой. Я почувствовала правду этих слов и внезапно осознала, что стала преемницей этих несчастных женщин, и что со временем, когда его любовь увянет, а страсть остынет, мистер Рочестер будет испытывать ко мне то же чувство, с каким теперь вспоминал о них. Мои щеки запылали от унижения, и я прижала к ним холодные ладони. Потом я поспешно поднялась и направилась к двери. — Ты уходишь, Джен? - удивленно спросил он. — Ухожу, сэр. — Ты покидаешь меня? — Да. - Значит, ты все еще не простила меня? - в его голосе прозвучало отчаяние. Я молча покачала головой. — Хорошо, уходи, но помни, что ты оставляешь меня в смертельной тоске. Пойди в свою комнату, обдумай все, что я тебе сказал, и, Джен, подумай о моих страданиях, подумай обо мне. Причинив боль тебе, поверь мне - невольно, без всякого злого умысла, а потому лишь, что безумно тебя любил, - я словно заставил сгорать мое сердце заживо на беспощадном огне собственной совести. Не было и дня, когда я не корил себя за свое малодушие, но признаться тебе и разрушить то, что составляло главное счастье моей жизни, было выше моих сил... Я тихо прикрыла дверь в гостиную, и голос мистера Рочестера смолк. Поднявшись в свою комнату, я заперла дверь на задвижку, чтобы он не мог войти ко мне, и села на стул. Меня охватили мучительная слабость и усталость. Я сложила руки на столе, опустила на них голову, и тяжелая волна невыразимой горечи подхватила меня и увлекла за собой в бескрайнее море отчаяния...
Арабелла: Один тапочек )) "вцепившееся сегодня утром мне в горло".... Авторский текст нужно немного подкорректировать - поскольку на данный момент события уже давно прошедшего времени. Значит - "вцепившееся Тем утром мне в горло".
Леди Искренность: Да... Все же современному человеку трудно понять ее ужас и ломание... Ну, был женат мужик на психической и прятал ее, и не желал с ней жить, что логично, ну, имел любовниц (логично для 40-летнего дяденьки не быть девственником), ну, померла жена и слава Богу. Ну, считает одна деревня в Англии, что твоя репутация подмочена, выйди замуж повторно и утри им нос, пусть подавятся сплетнями и сдохнут от зависти. Для большинства женщин, даже того времени, проблема выйденного яйца, честное слово. Нет, надо остаться принципиальной, до безобразия верной своим принципам, и испортить жизнь себе и любимому человеку... Я, что в 13, что сейчас, не способна понять, как можно после его исповеди было свалить... Умом понимаю, про принципы, воспитание, мировоззрение и пр. лабуду, но сердцем понять не могу.
Violeta: Арабелла Спасибо, исправила! Вот так пять раз подряд перечитываешь, а что-то все равно да пропустишь. Леди Искренность Эти принципы были основой личности Джен, и именно эта твердость убеждений, чистота ее души Рочестера и привлекала. Согласись она стать его любовницей, уступи ему - и через полгода-год он стал бы воспринимать ее как падшую женщину, содержанку, и все его уважение к ней улетучилось бы.
Леди Искренность: Violeta пишет: Эти принципы были основой личности Джен, и именно эта твердость убеждений, чистота ее души Рочестера и привлекала. Согласись она стать его любовницей, уступи ему - и через полгода-год он стал бы воспринимать ее как падшую женщину, содержанку, и все его уважение к ней улетучилось бы. Да понимаю я это все, сама могу другим рассказывать. На этом вся книга и держится, в этом ее основной посыл и смысл. Но не принимаю и все тут. В силу собственного морального несовершенства существа, предпочитавшего избрать в идеалы и пример для подражания порочную французскую даму Анжелику, а не чистую и совершенную Джен. С другой стороны, а не наскучило ли бы страстному и живому во всех отношениях Рочестеру, не лишенному недостатков, жить с моралисткой, ангелом и правильной до безобразия занудой. А пошалить... Первое время это может нравиться, но потом... Думаю, что жизнь после побега внесла-таки некоторые коррективы в юношеский максимализм и принципиальность дамы.
Анна: Лена, а помнишь, как в "Оливере Твисте"? Гарри, женившись на Роз, сознательно отказался от блестящей карьеры, потому что старшая сестра Роз некогда родила внебрачного ребенка. И теперь из-за этого репутация Роз подпорчена. Тогда был такой моральный кодекс, что поделаешь. И Джейн была на нем воспитана. И книга отражает свое время.
Леди Искренность: Анна, согласна. Наплевать на общество смелый шаг по тем временам... Однако Рочестер выбирает женщину, а не общество, и готов нести все бремя изгнания, ради нее. Джен же предпочитает репутацию жизни с любимым и любящим мужчиной. Именно так она остается в мире с самой собой. По мне - это любовь к себе и собственному я и неспособность изменить что-то в себе, поступиться чем-то, ради любимого мужчины. Что это? Любовь к себе переплюнула любовь к нему? Или комплексы и неспособность держать удар с высоко поднятой головой? Каждый сам кузнец своего счастья и делает выбор. Мой выбор был бы иным. Эдвард единственный владелец огромного поместья и знатный лорд. Заткнулось бы общество, никуда не делось. Просто Джен была неспособна вынести даже намека на сплетни и косого взгляда. А еще больше мук и упреков собственной совести. Взлелеянная в ранг бесконечности добродетель не вынесла бы. Но, повторюсь, подобный морализм и праведность надоели бы Рочестеру, едва утратив пикантность новизны.
Анна: Леди Искренность пишет: Джен же предпочитает репутацию жизни с любимым и любящим мужчиной. Именно так она остается в мире с самой собой. По мне - это любовь к себе и собственному я и неспособность изменить что-то в себе, поступиться чем-то, ради любимого мужчины. Что это? Любовь к себе переплюнула любовь к нему? Или комплексы и неспособность держать удар с высоко поднятой головой? А кто у нас правильнее поступил - Татьяна Ларина или Анна Каренина? Что касается Джейн, то скорее не репутация, а чувство собственного достоинства не позволило ей стать содержанкой. Она не хотела поступаться принципами, и не поступилась. В том-то и дело, что у нее были не комплексы, а твердая личностная основа, и она была вполне искренней. Любовь к нему - разве значит потеря своих нравственных принципов? И ведь она все равно к нему поехала, когда уже была независимой и могла говорить с ним на равных.
Леди Искренность: Моя ошибка, что смешала в кучу роман и фанфик. В книге, да, там четкая необходимость стать содержанкой, ибо жена живая. Тут разговор о нравственных принципах вполне логичен и закономерен. Я б тоже наверное ушла... Часа на два... , шучу. Благо, у Виолеты в фанфике благоверная уже почила. Остается факт, что ей невольно пришлось побыть содержанкой. Нынче же, остается смириться с этим, пережить, пожениться и жить дальше, потому что в нынешних обстоятельствах, обесчещенной и беременной утопать в поля было бы верхом безрассудства. Этим репутацию, как и невинность не восстановишь, а только усугубишь.
Violeta: Анна пишет: Что касается Джейн, то скорее не репутация, а чувство собственного достоинства не позволило ей стать содержанкой. Она не хотела поступаться принципами, и не поступилась. В том-то и дело, что у нее были не комплексы, а твердая личностная основа, и она была вполне искренней. Любовь к нему - разве значит потеря своих нравственных принципов? И ведь она все равно к нему поехала, когда уже была независимой и могла говорить с ним на равных. Согласна. Леди Искренность пишет: Благо, у Виолеты в фанфике благоверная уже почила. Остается факт, что ей невольно пришлось побыть содержанкой. Нынче же, остается смириться с этим, пережить, пожениться и жить дальше, потому что в нынешних обстоятельствах, обесчещенной и беременной утопать в поля было бы верхом безрассудства. Этим репутацию, как и невинность не восстановишь, а только усугубишь. У Джен обида на Рочестера, плюс к этому добавляется осознание того, что человек, которого она считала безупречно правдивым, искренним, обманул ее, сознательно толкнул на путь греха. Ситуация может повернуться так, что она просто не сможет простить его. Она же с ним не из-за денег и положения, а по любви, а репутация ее и так разрушена... Посмотрим, куда меня логика повествования выведет
Леди Искренность: Violeta пишет: Посмотрим, куда меня логика повествования выведет Посмотрим... Но хотелось бы позитива и "жили долго и счастливо и, слившись в любовном порыве, померли единовременно".
Violeta: Леди Искренность пишет: Посмотрим... Но хотелось бы позитива и "жили долго и счастливо и, слившись в любовном порыве, померли единовременно". Тогда все кончится в следующей главе, и будет неинтересно.
Леди Искренность: Не, в следующей не надо. Пусть помучат друг-друга малость...
Леди Искренность: Я надеюсь, ты не задумала разлучить их лет на 20-ть, а потом соединить на смертном одре Рочестера, впервые увидевшего своего взрослого наследника, выращенного мамочкой самостоятельно на деньги дядюшки...
Violeta: Леди Искренность пишет: Я надеюсь, ты не задумала разлучить их лет на 20-ть, а потом соединить на смертном одре Рочестера, впервые увидевшего своего взрослого наследника, выращенного мамочкой самостоятельно на деньги дядюшки... Не, такой садизм я не планирую
Леди Искренность: Зато гордость и моральные принципы будут в ажуре.
адриатика: Violeta Леди Искренность пишет: С другой стороны, а не наскучило ли бы страстному и живому во всех отношениях Рочестеру, не лишенному недостатков, жить с моралисткой, ангелом и правильной до безобразия занудой. А пошалить... Я думаю поэтому Бронте Рочестера и искалечила. Слепой и без руки уж никуда не денется и будет по гроб жизни благодарен. Да и ее призвание женщины-сиделки оправдалось. А еще вот такой вопрос. Вроде как женитьба смывала позор с женщины? Помнится в ГиП было важно, чтобы Лидия вышла таки замуж и в Карениной, ей все говорили, чтобы она побыстрей разводилась и выходила за Вронского, чтобы вернуть себе положение в обществе. А Джен куда теперь пойдет? К сестрам нельзя. Она же им репутацию загубит. Правда с деньгами она может куда угодно поехать, но все таки семейный вопрос был для нее важен.
Violeta: адриатика пишет: цитата: С другой стороны, а не наскучило ли бы страстному и живому во всех отношениях Рочестеру, не лишенному недостатков, жить с моралисткой, ангелом и правильной до безобразия занудой. А пошалить... А разве Джен была занудой и моралисткой? Мне кажется, она была очень живой, непосредственной и веселой девушкой. В ней не было ни грамма фальши или неискренности, но стержень в ней был. Да, она хотела всегда поступать по совести, моральные принципы для нее не были пустым звуком. В какой-то мере она была сильнее духом, чем Рочестер, потому он и тянулся к ней. А как пример ханжи, зануды и моралиста Бронте в романе привела мистера Броккльхерста. адриатика пишет: А еще вот такой вопрос. Вроде как женитьба смывала позор с женщины? Помнится в ГиП было важно, чтобы Лидия вышла таки замуж и в Карениной, ей все говорили, чтобы она побыстрей разводилась и выходила за Вронского, чтобы вернуть себе положение в обществе. Репутация Джен и так запятнана, замужество этого не исправит. И ни Лидию, ни Каренину все равно в приличном обществе не принимали бы, тут скорее был вопрос, как пристроить опозоренную даму, чтобы не нести за нее ответственность и не навлекать осуждение общества и на себя. А вот обманутое доверие и оскорбленное самолюбие для Джен значат на данным момент куда больше, чем мнение общества, в котором она, по сути, и не вращалась. "Я оскорблю себя" - вот ее внутренний цензор. Тем более, что она теперь не зависит от Рочестера и может сама распоряжаться своей жизнью, благо дядюшка вовремя помер. адриатика пишет: А Джен куда теперь пойдет? К сестрам нельзя. Она же им репутацию загубит. Правда с деньгами она может куда угодно поехать, но все таки семейный вопрос был для нее важен. Почему нельзя? Не забываем, что ее брат - священник, вернуть в стадо заблудшую овцу - его священный долг!
Светлячок: А мне кажется, что по книге, если бы жена Рочестера не погибла при пожаре, а он стал бы колекой, Джен все равно осталась бы с ним. На нее очень большое влияние оказала вся ситуация с Сент-Джоном, в результате которой произошло переосмысление. Она поняла, что, если бы осталась с Рочестером, то послушала бы сердце, но пошла против разума, а, если бы уехала с Сент-Джоном, то послушала бы разум, но пошла против сердца. И в результате именно сердце ее и подтолкнуло к поискам Едварда. И, если бы женой не стала, то точно жила бы возле него сиделкой. Да и Рочестеру эта разлука нужна была для полного осозания неправильности поступка и переосмысления. В общем, одни только плюсы получаются)). И главное, что она не длилась 15 лет
Nastia: Violeta Браво мне очень понравился ваш вариант как бы было бы если Джейн и Ждварт поженились Так как это тоже мой любимый роман. Хорошо что вы есть и форум хоть иногда могу од охнуть а то сейчас у меня все оч сложно . Хоть форум иногда помагает развеется Violeta еще раз Браво
Violeta: Светлячок пишет: А мне кажется, что по книге, если бы жена Рочестера не погибла при пожаре, а он стал бы колекой, Джен все равно осталась бы с ним. На нее очень большое влияние оказала вся ситуация с Сент-Джоном, в результате которой произошло переосмысление. Она поняла, что, если бы осталась с Рочестером, то послушала бы сердце, но пошла против разума, а, если бы уехала с Сент-Джоном, то послушала бы разум, но пошла против сердца. И в результате именно сердце ее и подтолкнуло к поискам Едварда. И, если бы женой не стала, то точно жила бы возле него сиделкой. Да и Рочестеру эта разлука нужна была для полного осозания неправильности поступка и переосмысления. В общем, одни только плюсы получаются)). И главное, что она не длилась 15 лет Во всем согласна со своим редактором!
Violeta: Nastia пишет: Violeta Браво мне очень понравился ваш вариант как бы было бы если Джейн и Ждварт поженились Так как это тоже мой любимый роман. Хорошо что вы есть и форум хоть иногда могу од охнуть а то сейчас у меня все оч сложно . Хоть форум иногда помагает развеется Violeta еще раз Браво Спасибо за теплые слова
Nastia: Violeta пишет: Спасибо за теплые слова Не за что . Желаю в дальнейшем много переносного творчества и побольше Музы. Кста ти может кто знает а Флоримор будет свой фанфик дальше выкладывать. Я тоже в идея для фанфиков дала ,идею а Фло посоветовала попробовать мне самой ,и дала совет спасибо ей за это. Думала после сесии как обещала, но увы сейчас тоже не получается. Дай боюсь я просто выйдет аля Барбара Картлент вот этого, и боюсь даже не знаю что делать может, что посоветуете как опытные писательницы. И извиняюсь что немного не в тему пишу.
Violeta: Nastia пишет: Кста ти может кто знает а Флоримор будет свой фанфик дальше выкладывать. Сама с нетерпением жду продолжения. Nastia пишет: . Я тоже в идея для фанфиков дала ,идею а Фло посоветовала попробовать мне самой ,и дала совет спасибо ей за это. Думала после сесии как обещала, но увы сейчас тоже не получается. Дай боюсь я просто выйдет аля Барбара Картлент вот этого, и боюсь даже не знаю что делать может, что посоветуете как опытные писательницы. И извиняюсь что немного не в тему пишу. Уффф, я и не знаю, что посоветовать. Главное - иметь в голове идею и начать ее реализовывать. Я сюжет обычно не прописываю заранее, так, в общих чертах, главным для меня являются характеры героев, их развитие. В описаниях я не сильна, но все же надо стараться хотя бы несколькими фразами обрисовывать наряды, обстановку, прически, делать исторические вставки, чтобы чувствовался дух эпохи. Браться за большой объем текста не стоит - надоест писать, лучше ограничиться 5-10 страницами. И да, обязательно вычитывать текст несколько раз, иначе неизбежны и ошибки, и повторы, и неточности. Удачи!
Nastia: Violeta пишет: Уффф, я и не знаю, что посоветовать. Главное - иметь в голове идею и начать ее реализовывать. Я сюжет обычно не прописываю заранее, так, в общих чертах, главным для меня являются характеры героев, их развитие. В описаниях я не сильна, но все же надо стараться хотя бы несколькими фразами обрисовывать наряды, обстановку, прически, делать исторические вставки, чтобы чувствовался дух эпохи. Браться за большой объем текста не стоит - надоест писать, лучше ограничиться 5-10 страницами. И да, обязательно вычитывать текст несколько раз, иначе неизбежны и ошибки, и повторы, и неточности. Удачи! Спасибо. Про Анжелику как и что у меня складувается но как дело доходит до Жоффрея я как вступоре полном не знаю как и что.
адриатика: Violeta пишет: А разве Джен была занудой и моралисткой? Мне кажется, она была очень живой, непосредственной и веселой девушкой. В ней не было ни грамма фальши или неискренности, но стержень в ней был. Да, она хотела всегда поступать по совести, моральные принципы для нее не были пустым звуком. В какой-то мере она была сильнее духом, чем Рочестер, потому он и тянулся к ней. Нет, конечно занудой не была, это утрировано. Скорее у Бронте идет противопоставление духовных и чувственных сфер. Вот и размышляю жили бы они долго и счастливо без калечения Рочестера или нет. Тут еще сама Джен со своим комплексом неполноценности. Она сама могла все разрушить из-за своих метаний. Я в жизни такой пример знаю.
Violeta: адриатика пишет: Нет, конечно занудой не была, это утрировано. Скорее у Бронте идет противопоставление духовных и чувственных сфер. Вот и размышляю жили бы они долго и счастливо без калечения Рочестера или нет. Тут еще сама Джен со своим комплексом неполноценности. Она сама могла все разрушить из-за своих метаний. Я в жизни такой пример знаю. Думаю, что если бы Джен стала хозяйкой Торнфилда или ей пришлось вращаться в кругах, привычных для Рочестера и в которых на нее всегда смотрели бы, как на бывшую гувернантку, то да, несомненно, у них начался бы разлад. То, что Бронте Эдварда покалечила, говорит скорее о божьей каре за содеянное, служит уроком для него, а не желанием уравнять ГГ или поставить Рочестера в зависимость от Джен. Тем более, что она сделала осознанный выбор вернуться к нему, несмотря на увечья, потерю состояния, ее новое благополучное финансовое положение и возможность сделать более хорошую партию. Это подтверждает, что Джен по-настоящему любила его, и что ее возвращение было не жертвой, а радостью. Так что ни о каких метаниях речи не шло - она была цельной личностью с устойчивой жизненной позицией. А вот в случае, когда он сделал ее своей любовницей, как у меня в фанфе, дело обстоит сложнее. Тут ее может понести... Nastia пишет: Про Анжелику как и что у меня складувается но как дело доходит до Жоффрея я как вступоре полном не знаю как и что. Тогда попробуйте написать зарисовку про Анж, чтобы проверить свои силы.
Violeta: Глава 7. Мучительные раздумья. Близился вечер. Я, наконец, подняла голову, огляделась кругом и, увидев, что солнце уже на западе и его лучи золотят стены моей комнаты, спросила себя: «Что же мне делать?» Мне было глубоко жаль Эдварда, жизнь которого в результате роковой ошибки, совершенной в юности, была разрушена, но простить ему то, как жестоко он обманул меня, лишив доброго имени - единственного, что у меня было - нет, этого я сделать не могла. Почему-то мне на память пришли слова, сказанные некогда мистером Брокльхерстом при нашей первой встрече: "У тебя злое сердце, и ты должна молить Бога, чтобы он изменил его, дал тебе новое, чистое сердце. Он возьмет у тебя сердце каменное и даст тебе человеческое". Тогда я была возмущена, негодовала, а сейчас с ужасом подумала, что он был прав, когда говорил мне это, ведь мое каменное сердце никак не могло простить мистера Рочестера... Господи, почему он вспомнился мне сегодня, этот ненавистный призрак из прошлого, гнетущей тенью некогда нависавший надо мной? Возможно, потому, что в этот скорбный час, когда свет в моей душе померк, меня стали осаждать демоны? Или потому, что демоны всегда жили во мне? Ведь что может быть отраднее, чем даровать прощение ближнему своему, усладить сердце добротой, а душу - осознанием христианского смирения? "Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую" - разве не так сказано в Библии? Но мое злое, глупое, гордое сердце кричало мне, что нет, никогда, и оттого моя душа снова переполнялась отчаянием. Только в одном я была уверена сейчас - что Эвард любит меня, и что предложит мне обвенчаться тотчас же, как только это позволят приличия и истечет траур по его погибшей жене, но сама мысль о повторном браке с ним вызывала у меня отторжение. За время нашего недолгого супружества мой муж стал для меня всей вселенной и даже больше — чуть ли не надеждой на райское блаженство. Он стоял между мной и моей верой, как облако, заслоняющее от человека солнце. Все эти дни я не видела Бога за его созданием, ибо из этого создания я сотворила себе кумира. И теперь этот образ рушился у меня на глазах. Мне открылись в том, кто некогда был для меня всем, и эгоизм, и неискренность, и жестокосердие, а главное - полное неуважение ко мне. Наши отношения, которые, как мне казалось, строились на полном доверии друг к другу, теперь казались мне насквозь фальшивыми, и я не не могла отделаться от ощущения, что в них присутствовал некоторый оттенок распущенности, и что та страсть, которую питал ко мне Эдвард, была греховной и неподобающей во взаимоотношениях супругов. Возможно то, что он видел во мне прежде всего любовницу, а не жену, и добавляло огня и желания в его чувство. Невыносимо! Я, не в силах усидеть на месте, начала ходить по комнате, сжимая пальцами нестерпимо ноющие виски. Трагизма в и без того ужасное положение вещей добавляло еще и то, что я была в положении. Я помнила, с каким пренебрежением и подчас жестокой иронией относился мистер Рочестер к бедной Адели. Не ждет ли и моего ребенка подобная участь? Ведь он будет считаться незаконным, поскольку был зачат до брака. Теперь мне казалось, что я совсем не знаю Эдварда и не могу предугадать его действий. На что еще он способен? Как далеко может зайти в эгоистичном стремлении к осуществлению своих желаний? И не постарается ли мой мнимый муж избавиться от этого ребенка, как от горького напоминания о своем безрассудстве, услав в какой-нибудь отдаленный пансион или пристроив в приемную семью? Нет, этого я допустить не могла! Я уже любила это еще не рожденное дитя, любила страстно и безгранично, как еще недавно любила его отца. И, если мне придется расстаться с мистером Рочестером, чтобы сохранить его, я, не задумываясь, пойду на это. Как была ожесточена моя душа в этот тоскливый вечер! Как были взбудоражены мои мысли, как бунтовало сердце! В каком мраке, в каком неведении протекала эта внутренняя борьба! Ведь я не могла ответить на вопрос, возникавший вновь и вновь в моей душе: как мне быть? Тут мой взгляд упал на туалетный столик, на котором лежал нераспечатанный конверт с завещанием моего дяди, который передал мне мистер Бриггс, а я, поглощенная своими переживаниями, так и не открыла. Возможно, именно в нем и кроется ключ к моему спасению. Ведь если у меня будет свое состояние, хоть и небольшое, я смогу стать свободной женщиной, не зависящей от власти мужа, и смогу самостоятельно обеспечить и себя, и своего ребенка. Дрожащими руками я разорвала конверт, развернула плотную гербовую бумагу, на котором четким ровным почерком была написана последняя воля мистера Эйра, и впилась глазами в строки письма. То, что я прочитала, глубоко поразило меня. Дядя оставил мне в наследство двадцать тысяч фунтов! От этой новости у меня буквально захватило дыхание - даже в самых смелых мечтах я не могла помыслить о подобном богатстве. Теперь мое будущее не казалось мне таким печальным, как еще несколько минут назад, и лежащее в руинах прошлое уже не так угнетало и мучило меня. Еще один пункт завещания привлек мое внимание - неким Сент-Джону, Мери и Диане Э. Риверсам из Марш-энда в ...шире было завещана небольшая сумма на приобретение трех траурных колец. Сердце моя лихорадочно забилось прежде, чем я смогла до конца осознать причину своего волнения. Несомненно, эти люди были моими родственниками, о которых я ничего не знала, всегда считая себя одинокой и никому не нужной сиротой. Теперь же я могла разыскать их и сообщить о нашем родстве. Вот это действительно было богатство! Душевное богатство! Охваченная внезапной радостью, я воскликнула: — О, как я рада! Как рада! Внезапно за запертой дверью моей комнаты раздался какой-то стук, и я в тревоге обернулась. Несомненно, это был мистер Рочестер. Хотела ли я его видеть сейчас, говорить с ним? Две половины моей души яростно боролись друг с другом - одна жаждала распахнуть дверь и прижаться к груди мужчины, предавшего меня, оскорбившего мои чувства, но все еще любимого какой-то мучительной, иссушающей мое сердце любовью, а другая приказывала не поддаваться искушению и сохранить хотя бы остатки гордости и уважения к себе. Я так и стояла посреди комнаты, не в силах двинуться с места, пока из-за двери не донеслось тихое: - Джен...
МА: Violeta, спасибо! Написано замечательно! Вы очень талантливы! Эх, на самом интересном месте... Остается надеятся, что мистер Рочестер её переубедит. И не поедет она к Риверсам. Логичнее было бы остаться И мне кажется, она бы осталась. Но отношения бы утратили что-то очень важное. В первую очередь у Эдварда, со временем. Я думаю, что разлука у Бронте была не столько для Джен, сколько для Эдварда. Джен представлялась ему мерилом чистоты, всего лучшего, чего он был лишен в браке с Бертой и поисках любви и семьи. Только придя к нему в соответствии с их понятиями о нравственности, Джен могла сохранить их доверительные отношения, любовь и преданность на всю оставшуюся жизнь. Потому что Джен простила бы Эдварда, как всякая любящая женщина. Ведь она и ПРОСТИЛА его в оригинале. ИМХО. Поэтому в случае, когда обман совершился, нет сомнений, что Джен его простит, и мне кажется, побег здесь уже не решение для неё. Вопрос в том какое событие и/или слова помогут им вернуть или не вернуть утраченное. Violeta, у вас задача сложнее, чем у автора, я,например, и представить себе не могу что это могло бы быть
Violeta: МА пишет: Поэтому в случае, когда обман совершился, нет сомнений, что Джен его простит, и мне кажется, побег здесь уже не решение для неё. Я бы не была так уверена. Я руководствуюсь словами из романа: — Вы простите меня, Джен? — Не могу сказать, пока всего не обдумаю. Если я во зрелом размышлении найду, что не наговорила слишком много вздора, то постараюсь простить вас; но вам не следовало этого делать. Т.е., простить ему НЕСОСТОЯВШИЙСЯ брак она могла, ибо ни ее гордости, ни нравственности урона нанесено не было. А в случае, когда они все же поженились, когда Рочестер, несмотря на муки совести и сомнения, сделал ее своей любовницей, да еще и несколько месяцев молчал о том, что брак недействителен, тут она с полным правом могла его не прощать. Ибо это предательство - как нравственное, так и духовное. О какой любви тут может идти речь, кроме чувственной? А такая долго не длится и уважения не требует. Именно поэтому Джен так страдает - она не может найти оправданий Эдварду, не может простить его в сердце своем, принять его обратно, потому что уважение к нему она утратила и перестала понимать. Продолжать жить дальше, как ни в чем не бывало, невозможно, это противоречит всем ее внутренним принципам. Типа: ну все равно в глазах людей репутация погублена. Нет, ее это волнует меньше, чем осуждение собственной совести. Ну как-то так... МА пишет: И мне кажется, она бы осталась. Но отношения бы утратили что-то очень важное. В первую очередь у Эдварда, со временем. Я думаю, что разлука у Бронте была не столько для Джен, сколько для Эдварда. Джен представлялась ему мерилом чистоты, всего лучшего, чего он был лишен в браке с Бертой и поисках любви и семьи. Только придя к нему в соответствии с их понятиями о нравственности, Джен могла сохранить их доверительные отношения, любовь и преданность на всю оставшуюся жизнь. Вот, вы сами пишете о том же самом. Потеряй она нравственную чистоту, твердость убеждений, принципы не продлилась бы любовь Рочестера долго, разочаровался бы он в своем "ангеле-хранителе". Нашла комментарий мужчины на Фикбуке не к своему фанфу, но по теме: Сергей Коваль 2 19 ноября 2015, 17:50 Джен поступила правильно. Рочестер и до нее имел любовниц, к которым быстро охладел. Сначала он любил за жизнерадостность итальянку. Потом заявил, что жизнерадостность не совместима с нравственными правилами. Затем выбрал добрую и спокойную немку. Оказалась, что она клуша и мещанка, живет размеренно книги не читает. Любовница по своей природе, делает вывод Рочестер, существо зависимое и униженное. Это его убеждение и убеждение других мужчин. И такую роль он предложил взять на себя Джен? Через полгода он и в ней нашел бы что-нибудь отталкивающее, и его любовь испарилась бы. Конечно, как честный человек он бы ее обеспечил. Дал бы денег, как той же немке, на лавку... Не более того. Поэтому, я все же обреку героев на разлуку (спойлер!). Не только для развития сюжета, но и для осознания каждым из них глубины своего чувства... МА пишет: Violeta, спасибо! Написано замечательно! Вы очень талантливы! Спасибо! Засмущали Тут еще надо выразить огромную благодарность моему редактору, который помогает мне бесценными советами и делает текст более гладким и красивым, ну и конечно Шарлотте Бронте, у которой я заимствую много цитат.
МА: Violeta, я с вами согласна и с Сергеем тоже. Мы говорим об одном и том же по сути, вы правы. Просто Джейн ещё и в положении, признаться сложно представить, чтобы женщина решила остаться без защиты мужчины в описываемое время. Именно поэтому я сомневалась в разлуке в данной ситуации. Целесообразность бегства у Шарлотты Бронте мне понятна, это то о чем пишет Сергей, и я с этим согласна. Можно сказать ППКС. Что ж не будем забывать, что у нее теперь состояние, пока ещё ни с кем не разделенное... Поэтому, я все же обреку героев на разлуку (спойлер!). Не только для развития сюжета, но и для осознания каждым из них глубины своего чувства... Мне бы так хотелось обсудить этот момент, но я подожду ваше продолжение, чтобы не портить удовольствия другим читательницам и не побуждать вас заранее раскрывать интригу! Потому что ведь и разлука может быть временной. А вопрос могут ли Джейн и Эдвард быть вместе ещё открыт. Спасибо! Засмущали Тут еще надо выразить огромную благодарность моему редактору, который помогает мне бесценными советами и делает текст более гладким и красивым, ну и конечно Шарлотте Бронте, у которой я заимствую много цитат И тем не менее мои искренние комплименты
Violeta: Глава 8. Ссора. - Джен, прошу тебя, - умолял он. - Открой. Я не выдержу больше этой пытки, этой мучительной тишины, и взломаю замок, как грабитель. Я подошла к двери и, отодвинув задвижку, вышла в коридор. - Вам нет нужды поступать так, сэр, - я старалась, чтобы мой голос был ровным и не дрожал. Мистер Рочестер попытался обнять меня, но я не позволила. - Дженет! - воскликнул он. - Почему ты отталкиваешь меня? Ты больше не любишь меня? Я задохнулась, словно от удара, и оперлась о косяк двери, чтобы не упасть. Конечно же, я любила его - к чему было отрицать очевидное! - но принять сейчас его объятия было бы преступной слабостью, которую я не могла себе позволить. — Все вокруг изменилось, сэр, и я тоже должна измениться, — в этом не может быть сомнения, - наконец проговорила я. - Мы больше не можем вести себя по отношению друг к другу так, как раньше. Я подняла глаза на мистера Рочестера, но в полутьме коридора едва разглядела его лицо. Мой взгляд, обращенный к нему, словно заглянул в самые глубины моего сердца, и перед моим мысленным взором промелькнули воспоминания о чудесных месяцах, проведенных с человеком, которого я считала своим мужем. А затем они ускользнули от меня в темную пустоту, в небытие, не оставив после себя ничего, кроме горького разочарования и боли. - Мы завтра же поженимся! - он порывисто схватил мою руку и сжал ее. - Теперь, когда я свободен от тягостных уз своего несчастливого супружества, мы можем соединиться по закону, хотя я и так считаю тебя своей женой и безумно люблю. Скажи мне только, что ты простила меня, и обними, как раньше... Я отпрянула от него. Мысль о том, что сейчас он заключит меня в свои объятия, показалась мне почти кощунственной, ведь со смерти его жены еще не прошло и месяца. - Как вы можете, сэр... Побойтесь Бога! Неужели у вас нет ни капли жалости и хотя бы толики уважения к несчастной женщине, бывшей вашей супругой? Она была не виновата в своем безумии и хотя бы после смерти заслуживает, чтобы ее достойно проводили, а вы, ее муж, выдержали положенный законом траур. Он изумленно посмотрел на меня. - Джен, о чем ты говоришь? Эта женщина давно перестала быть моей женой, и я нисколько не сожалею о ее кончине. Я могу, в угоду традиции, надеть черную повязку на рукав, но скорбеть об этом чудовище, отравившем мне жизнь, и соблюдать траур по ней - нет, этого не будет. - Как вы жестоки, сэр, - только и смогла прошептать я. — Ты неверно судишь обо мне, - возразил мистер Рочестер. - Не потому я ненавижу и презираю ее, что она безумна, — будь ты безумна, разве бы я ненавидел тебя? — Думаю, что да. — Тогда ты ошибаешься, и ты меня совсем не знаешь, не знаешь, на какую любовь я способен. Каждая частица твоей плоти так же дорога мне, как моя собственная: в болезни и в страданиях она все равно мне дорога. Душа твоя для меня бесценное сокровище, и если бы она заболела, она все равно оставалась бы моим сокровищем; если бы ты неистовствовала, я держал бы тебя в своих объятиях, а не надел бы на тебя смирительную рубашку. Твое прикосновение, даже в припадке безумия, имело бы все ту же прелесть для меня, и в твои тихие минуты у тебя не было бы иного стража, иной сиделки, кроме меня. Я был бы всегда возле тебя и ходил бы за тобой с неутомимой нежностью, даже если бы ты никогда не улыбнулась мне, и не уставал бы смотреть в твои глаза, если бы даже они не узнавали меня. Я покачала головой. - Даже если дело и обстоит так, как вы говорите, моя совесть не позволит мне принять ваше предложение. Не раньше, чем истечет срок траура. До этого времени мы должны жить раздельно. Нужно было немалое мужество, чтобы сказать ему это, но я все же решилась. Мистер Рочестер посмотрел на меня долгим и пристальным взглядом. Потом он наклонился и тихо сказал: — Джен, что за нелепые условия ты мне ставишь? Мы поженимся завтра, и я даже не хочу это обсуждать. Послушайся здравого смысла, не перечь мне. Потому что, если ты будешь упрямиться, я на все пойду, - его голос был хриплым, его взгляд - взглядом человека, готового разорвать нестерпимые оковы и дать волю своей необузданности. Видя, что его слова не находят во мне отклика, он воскликнул: - Почему ты так непреклонна, так жестока ко мне? Отчего не желаешь довериться мне? Разве я не нашел тебя, одинокую, бесприютную, никем не пригретую? Разве я не охранял, не лелеял, не берег тебя? Разве не горит в моем сердце любовь и не тверды мои решения? Ну же, Джен, опровергни мои слова! Это все искупает перед Богом. Я знаю, что мой создатель разрешает мне это. А что мне земной приговор! Суд людей я презираю! Я поняла, что еще мгновение, еще один бешеный порыв, и я уже не смогу справиться с ним. Только сейчас, вот в эту ускользающую секунду, я еще имею возможность подчинить его своей воле и удержать. Я давно уже боролась со слезами, зная, что ему будет неприятно видеть меня плачущей. Но теперь я решила дать им волю. Если он рассердится, тем лучше. Я не стала сдерживаться и разрыдалась. Скоро я услышала то, чего ждала: он заботливо уговаривал меня успокоиться. Я сказала, что не могу, пока он в таком состоянии. — Но я не сержусь, Джен. Я просто слишком сильно люблю тебя, а между тем твое личико застыло в такой решительности, стало таким холодным и непреклонным, что я перестал владеть собой. Тише, тише, вытри глаза. Его смягчившийся голос доказывал, что он укрощен; я тоже начала успокаиваться. - Сэр, позвольте мне все же поступить так, как я считаю правильным. Я не могу сейчас выйти за вас замуж. И оставаться жить здесь с вами я тоже считаю безнравственным. Мы должны расстаться на некоторое время - это неизбежно. - Джен, ты забываешь, что я отнюдь не уравновешенный человек, - его широкие ноздри раздувались, а глаза сверкали. - Я не долготерпелив, я не холоден и не бесстрастен. Из жалости к себе и ко мне перестань твердить о расставании. Этого не будет. Но я была настроена весьма решительно. - Нет, будет. И если вы любите меня так, как говорите, то вы отпустите меня. Видя, что никак не может меня переубедить, мистер Рочестер совсем потерял голову. Его ярость дошла до высших пределов, и он, конечно, должен был уступить ей на мгновенье, что бы за этим ни последовало. Он быстро подошел ко мне, схватил мою руку и обнял за талию. Казалось, он пожирает меня своим пылающим взглядом. Я чувствовала себя, как былинка, объятая горячим дыханием пламени; но я все еще владела собой, и меня не покидала уверенность, что я нахожусь в полной безопасности. К счастью, душа имеет своего глашатая — часто бессознательного, но верного глашатая, — это глаза. Я взглянула в его искаженное гневом лицо и невольно вздохнула. Мне было больно от его объятий, мои силы почти иссякали. — Никогда, — сказал он, стиснув зубы, — никогда не встречал я создания более хрупкого и более непобедимого. В руке моей она, как тростник (и он стал трясти меня изо всей силы), я мог бы согнуть ее двумя пальцами; но какой толк, если бы я согнул ее, если бы я растерзал, раздавил ее? Загляните в эти глаза, перед вами существо решительное, неукротимое, свободное! Оно глядит на меня не только с отвагой, но с суровым торжеством. Как бы я ни поступил с его клеткой, я не могу поймать его, это своевольное, прекрасное создание! Лицо его было взволнованно, оно пылало, судорожно подергивалось, в глазах вспыхивал странный огонь. Внезапно он отступил на шаг назад и опустил руки. - Джен, не оставляй меня. Я не вынесу того ужасного одиночества, которое неизбежно обрушится на меня после твоего ухода. Неужели моя бесконечная любовь, моя нестерпимая тоска, моя горячая молитва — все для тебя ничто? Он с мольбой смотрел на меня. И мне было гораздо труднее противостоять этому взгляду, чем его железным объятиям. Мне казалось, что раскаленная безжалостная рука сжимает мое сердце. Ужасная минута, полная борьбы, мрака и огня, настоящая пытка! Но, конечно, было бы неразумно уступить Эдварду теперь. Я имела смелость противостоять его ярости и укротить ее. Я должна победить и его скорбь. - Я ухожу, сэр, - твердо произнесла я, переступила порог своей комнаты и закрыла дверь. И видит Бог, это было самым трудным и мучительным решением в моей жизни, потому что в безжалостной борьбе гордости и любви нет победителей, а есть только растерзанное сердце, истекающее кровью...
Bella: Violeta, я просто со всем согласна! вот как-то так и должно было быть... ну слишком в нужный момент братик полоумной подоспел, прямо на словах: "есть ли у кого возражения против брака?" Я за то, что Джейн должна поехать к кузену, он то и должен ей напомнить о всеобщем прощении, и обвенчает их. Рочестер очарует кузин- так что все будут на его стороне. Как я понимаю, сбежать в неизвестность не получится- Рочестер в данном случае знает о наследстве и, скорее всего, легко вычислит родственников "жены".
Violeta: Bella пишет: Рочестер в данном случае знает о наследстве и, скорее всего, легко вычислит родственников "жены". Рочестер знает о дяде на Мадейре, который знаком с Мэзоном. О родственниках - нет. Если только Бриггс не проболтается. Bella пишет: ну слишком в нужный момент братик полоумной подоспел, прямо на словах: "есть ли у кого возражения против брака?" Согласна! И мне это в романе казалось притянутым за уши. Вот на фига было кружить вокруг церкви? Нельзя было в Торнфилд прийти и все сказать с глазу на глаз? Театральщина... Bella пишет: Я за то, что Джейн должна поехать к кузену, он то и должен ей напомнить о всеобщем прощении, и обвенчает их. Рочестер очарует кузин- так что все будут на его стороне. Неплохое развитие событий Bella пишет: Violeta, я просто со всем согласна! вот как-то так и должно было быть... Спасибо за отзыв, будем писать дальше!
Bella: Violeta пишет: Неплохое развитие событий нетушки, это Вы нас порадуйте развитием сюжета. Я, как обычно, предполагаю продолжение. Отправить Джейн к родственникам- это если далеко не уходить от канона, а вообще если что можно и во Францию, немножко время притянуть за уши- и к Анжелике, им обеим есть чему поучиться друг у друга. Ну или..... в гарем к султану, научится танцевать и виноград сексуально есть- это надолго Рочестера удержит .... ну или... так что лучше к кузену, заодно тот и популярно объяснит, что девушка больше не сирота казанская, а дама с семьей и богатством, ну и с животом тоже
Bella: Violeta пишет: Рочестер знает о дяде на Мадейре, который знаком с Мэзоном. О родственниках - нет. Если только Бриггс не проболтается. это в оригинале у Рочестера вообще зацепок не было, куда могла сбежать. А тут...На Мэзона разок прикрикнуть- он и расколется.... даже пятки на костре не придется греть... От адвоката и узнать про родственников- главное, правильную тактику избрать! Violeta, у Вас сюжет посложнее оригинала. В оригинале Джейн сбежала, так и не совершив ничего противозаконного. В принципе, могла выйти замуж как за кузена, так и встретить кого-либо весьма достойного и быть счастлива. У Вас же дилеммка еще та... и согрешили- фактически оба, и Джейн понимает, что ею воспользовались, обманули, и беременна, и смена социального статуса- с деньгами то! так еще и родственники- станут ли поддержкой или наоборот, заклеймят позором?
Bella: И еще ... согласна с ЛИ, что мы понимаем правила, менталитет того времени, но вот забить на всех, уехать в другую деревню (во Францию, как тут) и жить с любимым. Но так ли изменились нравы? Согласна, сегодня многие забивают на все и всех. Сколько мужиков рассказывают любовницам, что жена больна, поэтому развод ПОКА невозможен? Но есть же и такие женщины, которые отправляют таких "лечить" жену. Вспомните невесту Альберта Монакского, которая сбежала перед свадьбой? По сути, также предательство! Сегодня двоеженцев также хватает, причем весьма знаменитых- Еременко-младший, Немцов, Евдокимов... тут дележ наследства перекрывает моральный аспект. Ну а сегодня, дамы, кто из нас спокойно продолжил был венчание, если бы в церковь ворвалась беременная истеричка (ну а как иначе назвать?) или с ребенком на руках и заявила что-нибудь типа: "я жду тебя с работы, ужин готовлю, а ты женишься?" Я к тому, что и сегодня ложь и предательство Рочестера весомы, сложно было бы продолжать его любить по-прежнему, равно как и доверять
Светлячок: Bella пишет: немножко время притянуть за уши- и к Анжелике, им обеим есть чему поучиться друг у друга. Анжелика быстро Джен научит плохому)) Но вот сомневаюсь, что Джен сможет как-то повлиять на Анжелику). Bella пишет: Ну или..... в гарем к султану, научится танцевать и виноград сексуально есть- это надолго Рочестера удержит были у него уже танцовщицы сексуальные, но, так как от Джен он этого ожидаьть не будет, то "ля" у него, конечно, на время западет) Bella пишет: Ну а сегодня, дамы, кто из нас спокойно продолжил был венчание, если бы в церковь ворвалась беременная истеричка (ну а как иначе назвать?) или с ребенком на руках и заявила что-нибудь типа: "я жду тебя с работы, ужин готовлю, а ты женишься?" Я к тому, что и сегодня ложь и предательство Рочестера весомы, сложно было бы продолжать его любить по-прежнему, равно как и доверять ППКС! Джен пребывает в шоке не только от ситуации, но и от того, что это совершил ее любимый человек. Сердцем понимает, може, и прощает, но мозгом понимает, что он не слвсем такой, как она представляла, и раз способен на такое, то еще неизвестно какие там в омуте черти.
Арабелла: Bella пишет: это в оригинале у Рочестера вообще зацепок не было, куда могла сбежать. А тут...На Мэзона разок прикрикнуть- он и расколется.... даже пятки на костре не придется греть... Мэзона еще найти надо. Где он сейчас? Судя по отрывку мистер Мэзон, который жил в это время на Мадейре ради поправления здоровья, случайно встретился с ним, возвращаясь на Ямайку. Ваш дядя, к сожалению, уже тогда находился при смерти. Поэтому он не мог поспешить в Англию, чтобы вызволить вас из ловушки, в которую вас завлекли, но он умолил мистера Мэзона не терять времени и предпринять все, чтобы расстроить этот брак. Он отправил его ко мне за поддержкой. Но увы, мы опоздали. Т.е, был на Мадейре, затем с Бриггсом направился в Англию. Опоздали. Прошло с тех пор месяца три? Вряд ли он все еще находится в Торнфилде, скорее всего, вернулся на родную Ямайку. Так что на даннный момент его единственная зацепка - Бриггс. И здесь уже вопрос. Джен может уговорить адвоката не раскрывать ее местонахождение, если намеревается поехать к родственникам. Также Бриггс может уехать раньше, нежели Рочестер спохватится и найдет его. Скажем, он может сопровождать Джен в Англию. Тогда ему придется сначала вернуться в Англию, там уже разыскивать адвоката и вытягивать из него нужную информацию. В оригинале Джейн сбежала, так и не совершив ничего противозаконного. В принципе, могла выйти замуж как за кузена, так и встретить кого-либо весьма достойного и быть счастлива. У Вас же дилеммка еще та... и согрешили- фактически оба, и Джейн понимает, что ею воспользовались, обманули, и беременна, и смена социального статуса- с деньгами то! так еще и родственники- станут ли поддержкой или наоборот, заклеймят позором? Не исключено, что у Джен может возникнуть подобная мысль... Это ведь Она рада, что у нее есть родственники. А вот как сами эти родственники воспримут новоявленную кузину, это вопрос. Тем более, учитывая то, что с ней случилось - замужество, оказавшееся ненастоящим, да еще беременность. Последнюю как-то придется объяснять. Если в каноне она могла просто взять себе другую фамилию, то здесь с этим гораздо сложнее. И, если в том же каноне ее "обман" был вполне объясним, простителен и достаточно невинен, то здесь - уже нет. Допустим, приедет она к кузенам, возьмет другое имя, объявит себя "вдовой с ребенком", а тут Рочестер возьмет да и заявится. Здесь либо искать поддержки у родственников, либо уезжать "в даль" со своей частью наследства (буде она его поделит перед этим поровну) и там уже по обстоятельствам. Но если Диана, Мэри и Сент-Джон будут таковыми же, как и в каноне - почему они не смогут понять ее и помочь? Девушки - милые и добросердечные. У Сент-Джона во главе - его вера и служение ближнему.. Здесь тот факт, что Джен после раскрытия обмана нашла в себе силы уехать, несмотря на беременность, да еще если с наследством поступит так же, как в каноне - это будет лишь плюсами в ее пользу в глазах кузена. Как проявление силы духа, и жертвенности. И да, я не исключаю, что и здесь он может начать склонять ее к замужеству.
Violeta: Арабелла пишет: Но если Диана, Мэри и Сент-Джон будут таковыми же, как и в каноне - почему они не смогут понять ее и помочь? Девушки - милые и добросердечные. У Сент-Джона во главе - его вера и служение ближнему.. Здесь тот факт, что Джен после раскрытия обмана нашла в себе силы уехать, несмотря на беременность, да еще если с наследством поступит так же, как в каноне - это будет лишь плюсами в ее пользу в глазах кузена. Как проявление силы духа, и жертвенности. И да, я не исключаю, что и здесь он может начать склонять ее к замужеству. Арабелла пишет: Т.е, был на Мадейре, затем с Бриггсом направился в Англию. Опоздали. Прошло с тех пор месяца три? Вряд ли он все еще находится в Торнфилде, скорее всего, вернулся на родную Ямайку. Так что на даннный момент его единственная зацепка - Бриггс. И здесь уже вопрос. Джен может уговорить адвоката не раскрывать ее местонахождение, если намеревается поехать к родственникам. Также Бриггс может уехать раньше, нежели Рочестер спохватится и найдет его. Скажем, он может сопровождать Джен в Англию. Тогда ему придется сначала вернуться в Англию, там уже разыскивать адвоката и вытягивать из него нужную информацию. Точно. Bella пишет: Ну а сегодня, дамы, кто из нас спокойно продолжил был венчание, если бы в церковь ворвалась беременная истеричка (ну а как иначе назвать?) или с ребенком на руках и заявила что-нибудь типа: "я жду тебя с работы, ужин готовлю, а ты женишься?" Я к тому, что и сегодня ложь и предательство Рочестера весомы, сложно было бы продолжать его любить по-прежнему, равно как и доверять В точку! Дамы, рада, что мы на одной волне и так хорошо понимаем и причины поступков героев и примерно в одном ключе видим сюжет. Значит, что мы со Светлячком неплохо постарались и логично выстроили повествование. Bella пишет: Violeta, у Вас сюжет посложнее оригинала. В оригинале Джейн сбежала, так и не совершив ничего противозаконного. В принципе, могла выйти замуж как за кузена, так и встретить кого-либо весьма достойного и быть счастлива. У Вас же дилеммка еще та... и согрешили- фактически оба, и Джейн понимает, что ею воспользовались, обманули, и беременна, и смена социального статуса- с деньгами то! так еще и родственники- станут ли поддержкой или наоборот, заклеймят позором? Тут да, мы с моим редактором уже второй день обсуждаем, как да что... Хочется, чтобы все вышло максимально достоверно и в рамках канона. Bella пишет: а вообще если что можно и во Францию, немножко время притянуть за уши- и к Анжелике, им обеим есть чему поучиться друг у друга. Ну или..... в гарем к султану, научится танцевать и виноград сексуально есть- это надолго Рочестера удержит В гарем ее, пусть плохому учится, а то прям ангел непорочный с железными принципами... Тут даже Анж спасует, наверно.
Violeta: Глава 9. Побег. Этой ночью я не спала. Вчерашний разговор с мистером Рочестером дал мне ясно понять, что он не отпустит меня. Его гнетущая власть надо мной, его ярость, необузданность вселили в меня твердую уверенность, что он не остановится ни перед чем, что сможет помешать исполнению его планов или желаний. Та любовь, что он питал ко мне, была горяча и искренна, но ее проявления - подчас доходящие до жестокости - пугали меня. Я была уверена, что останься я сейчас с ним, он задушит меня своей заботой и вниманием, не давая и шагу ступить самостоятельно и не отпуская от себя ни на секунду. Он станет подозрительным, ревнивым, и наша жизнь будет отравлена постоянными ссорами и взаимными упреками. Нет, я не могла этого допустить. То прекрасное чувство, что было между нами, те восхитительные месяцы, что мы провели здесь, должны навечно сохраниться в нашей памяти и быть подспорьем и утешением в предстоящей разлуке. И если его любовь ко мне не угаснет, если он все еще захочет назвать меня своей женой, примет нашего ребенка, а не откажется от него - в таком случае я постараюсь простить ему его предательство и выйду за него замуж. Меня вдруг словно окатило ледяной волной. А что, если он забудет меня? Что, если по истечении срока траура, он предпочтет связать свою жизнь с другой женщиной, которую полюбит сильнее, чем меня - невзрачную дурнушку, опозоренную и обманутую? Быть может, он обратил на меня свое благосклонное внимание лишь от отчаяния и скуки, владеющими им, и по прошествии некоторого времени осознает, что чувство ко мне было просто капризом? Эта мысль причинила мне такую нестерпимую боль, что горячие слезы буквально брызнули из моих глаз, а с губ сорвался тихий стон. Обида на мистера Рочестера вновь захватила меня, словно стремительный горный поток, сметающий все на своем пути. Я подошла к окну, за которым уже занималась заря, и, глядя на небо, сплошь затянутое тучами, поклялась себе, что если он забудет меня, если предпочтет мне другую, то я вырву любовь к нему из своего сердца, чего бы мне это не стоило, буду жить так, как подсказывает мне совесть и постараюсь завоевать уважение и дружбу людей, с которыми меня сведет в будущем судьба. Я не обольщалась - моя грустная история и невольный грех навсегда сделают меня изгоем в обществе, но я все же лелеяла надежду, что мои родственники не откажутся от меня и помогут мне в моем несчастье. Сейчас нельзя было позволять себе никаких размышлений, нельзя было оглядываться, нельзя было даже смотреть вперед. Ни одной мысли не следовало допускать ни о прошлом, ни о будущем. Прошлое — это была страница такого небесного блаженства и такой смертельной печали, что если бы я прочла хоть одну строку на ней, это лишило бы меня мужества и сломило бы мою энергию. Будущее же было совершенно пусто. Оно было, как мир после потопа. Я быстро собрала необходимые мне в дороге вещи, последний раз окинула взглядом комнату, в которой провела столько наполненных счастьем и любовью часов, и, чуть поколебавшись, сняла с пальца обручальное кольцо, которое никогда не принадлежало мне по праву, и стало словно символом утраченных иллюзий и разбитых надежд. Я положила его на туалетный столик и вышла в коридор. Я прошла мимо комнаты мистера Рочестера, замирая от страха, что он услышит мои шаги и предстанет передо мной, кипя гневом и негодованием, и мой побег сорвется. Но я волновалась напрасно - беспрепятственно покинув дом и под разноголосый хор проснувшихся в саду птиц выйдя за калитку, я направилась к гостинице, где остановился мистер Бриггс, который сейчас был моим единственным шансом на спасение. Он внимательно выслушал меня, одобрил мое решение, пообещал поспособствовать моему скорейшему вступлению в право наследования и передать на попечение моего кузена Сент-Джона Риверса. - Он священник, мисс, и не оставит свою сестру в ее горе. Думаю, в его доме вы найдете пристанище и поддержку. Я горячо поблагодарила мистера Бриггса. Несколько часов спустя мы покинули эти места и, помимо щемящей тоски по прошлому и страха перед уготованным мне будущим, я испытывала и некоторое облегчение оттого, что поступила правильно и что осталась верна своим принципам. В этот час испытаний я могла опереться только на ранее сложившиеся убеждения, только на решения, принятые давно, и это придавало мне сил и поддерживало мой находящийся на грани отчаяния дух... ------------------------ Конец первой части.
Bella: замечательно! Побег абсолютно в духе Бронте, но более оптимистично что ли... Я помню из фильма с Далтоном, как Джейн кашу ела, как, выйдя из дилижанса, обнаружила, что забыла узелок свой...краски там очень серые... ветер... как и в этой экранизации, так и в фильме эти моменты наполнены такой беспросветностью, даже не жалостью, а болью за девушку. А тут ситуация совсем другая- знает куда и зачем едет, не одна, а с очень даже хорошим и нужным в данный момент спутником, в перспективе и с отличным состоянием, и главное- надеждой все-таки вернуть любовь!
Violeta: Bella пишет: замечательно! Побег абсолютно в духе Бронте, но более оптимистично что ли... Так и планировалось. У Джен и так много проблем, не хватало еще ей, бедняжке, нищеты и голода. Bella пишет: Я помню из фильма с Далтоном, как Джейн кашу ела, как, выйдя из дилижанса, обнаружила, что забыла узелок свой...краски там очень серые... ветер... как и в этой экранизации, так и в фильме эти моменты наполнены такой беспросветностью, даже не жалостью, а болью за девушку. Жалко было невероятно! Понимаешь, что поступить иначе она не могла, и начинаешь злиться на этого неистового Рочестера с его любовью. Bella пишет: А тут ситуация совсем другая- знает куда и зачем едет, не одна, а с очень даже хорошим и нужным в данный момент спутником, в перспективе и с отличным состоянием, и главное- надеждой все-таки вернуть любовь! Да, все так. И такое развитие событий мне нравится больше: меньше мистики, больше логики
Светлячок: А мне интересно, как бы поступила Джен, если бы не узнала о наследстве и родственниках (я говорю сейчас о фанфе). Ушла бы в никуда с ребенком под сердцем? Ведь, теперь она не может так бездумно ходить по болотам, как правильно заметила ЛИ, она уже в ответе еще за одну жизнь. Прям, какой-то тупик
Violeta: Светлячок пишет: А мне интересно, как бы поступила Джен, если бы не узнала о наследстве и родственниках (я говорю сейчас о фанфе). Ушла бы в никуда с ребенком под сердцем? Ведь, теперь она не может так бездумно ходить по болотам, как правильно заметила ЛИ, она уже в ответе еще за одну жизнь. Прям, какой-то тупик Ну почему тупик? Она сейчас во Франции - там много монастырей, где она могла бы попросить убежища, а потом, родив ребенка, вернуться в Англию... Или не вернуться...
Bella: Светлячок пишет: как бы поступила Джен, если бы не узнала о наследстве и родственниках (я говорю сейчас о фанфе). Ушла бы в никуда с ребенком под сердцем? Ведь, теперь она не может так бездумно ходить по болотам да, это было бы еще интереснее- брак фиктивный, муж- совсем не муж, беременна, и ни наследство, ни родственники не существуют вообще. И более реально- богатый товарищ от скуки душевной (прямо по Достоевскому) развлекся с гувернанткой. Тут только переписать надо, как Мэзон узнал о готовящемся браке- дяди на Мадейре нет, значит и письма не было. Как я понимаю Джейн, ее стержень, ее духовную организациию- она бы ВДВОЙНЕ сбежала. Ребенок бы только усилил эффект позора, надругательства над ее свободой, ее личностью, ее моральными устоями. Она ведь в оригинале когда сбегала, не подсчитывала наличку и насколько ей этого хватит, не планировала толком куда и как. Поэтому и тут бы побежала. Не представляю Джейн, которая думает, что, конечно, подлец, обманул, но раз "дело сделал", то надо оставаться, если не женим официально, то на алименты раскрутим. И уйдет в неизвестность, и по болотам. И попадет она в дом пастора и его сестер, они окажутся просто хорошими людьми, и полюбят нашу Джейн как родную
Арабелла: Bella пишет: да, это было бы еще интереснее- брак фиктивный, муж- совсем не муж, беременна, и ни наследство, ни родственники не существуют вообще. И более реально- богатый товарищ от скуки душевной (прямо по Достоевскому) развлекся с гувернанткой. Тут только переписать надо, как Мэзон узнал о готовящемся браке- дяди на Мадейре нет, значит и письма не было. Да как... Путешествовал, сначала на Мадейре, затем решил родственников в Англии навестить. Он же приезжал однажды, когда Эдвард цыганкой переоделся. Да и свадьба не на следующий день была. Слухи о помолвке и предстоящей свадьбе могли выйти за пределы Торнфилда. Ну и, услышал, поспешил - и успел аккурат к венчанию. Ну почему тупик? Она сейчас во Франции - там много монастырей, где она могла бы попросить убежища, а потом, родив ребенка, вернуться в Англию... Или не вернуться... А вопросы веры? У Джен, насколько знаю, англиканское? Или протестантское? Как и у Дианы, Мэри и Сент-Джона (последний еще и протестантский священник). А монастыри - католические. Хотя, просто попросить временного убежища, наверное, можно... Но и долго в монастыре тоже не будешь задерживаться, а куда с младенцем на руках? Работы нет, да еще с маленьким ребенком. Если только в сиротском приюте. А потом уже, снова гувернаткой или няней. Под чужим именем. Bella пишет: Как я понимаю Джейн, ее стержень, ее духовную организациию- она бы ВДВОЙНЕ сбежала. Ребенок бы только усилил эффект позора, надругательства над ее свободой, ее личностью, ее моральными устоями. Сбежала бы, бесспорно.
Леди Искренность: адриатика пишет: Я думаю поэтому Бронте Рочестера и искалечила. Слепой и без руки уж никуда не денется и будет по гроб жизни благодарен. Да и ее призвание женщины-сиделки оправдалось. Да и Джен за этот год переоценила многое и повзрослела что ли. Даже если вспомнить их разговор при встрече. Стала смелее, увереннее, свободнее в общении.
Леди Искренность: Светлячок пишет: А мне кажется, что по книге, если бы жена Рочестера не погибла при пожаре, а он стал бы колекой, Джен все равно осталась бы с ним. На нее очень большое влияние оказала вся ситуация с Сент-Джоном, в результате которой произошло переосмысление. Она поняла, что, если бы осталась с Рочестером, то послушала бы сердце, но пошла против разума, а, если бы уехала с Сент-Джоном, то послушала бы разум, но пошла против сердца. И в результате именно сердце ее и подтолкнуло к поискам Едварда. И, если бы женой не стала, то точно жила бы возле него сиделкой. Да и Рочестеру эта разлука нужна была для полного осозания неправильности поступка и переосмысления. В общем, одни только плюсы получаются)) Вот. И я этом же. Переоценила и переосмыслила она многое за этот год разлуки. И помчалась на его зов, уговаривая саму себя, что "только посмотреть одним глазком".
Леди Искренность: Violeta пишет: Думаю, что если бы Джен стала хозяйкой Торнфилда или ей пришлось вращаться в кругах, привычных для Рочестера и в которых на нее всегда смотрели бы, как на бывшую гувернантку, то да, несомненно, у них начался бы разлад. То, что Бронте Эдварда покалечила, говорит скорее о божьей каре за содеянное, служит уроком для него, а не желанием уравнять ГГ или поставить Рочестера в зависимость от Джен. Она их и уровняла. Убрала " привычные круги" и излишнюю покровительственность и самонадеянность у дяденьки и добавила уверенности в себе тетеньке.
Леди Искренность: Violeta пишет: онеслось тихое: - Джен... Эххх, на разрыв прямо...
Леди Искренность: Светлячок пишет: Анжелика быстро Джен научит плохому)) Но вот сомневаюсь, что Джен сможет как-то повлиять на Анжелику). А зря. Джен - это же практически Абигайль.
Леди Искренность: Прочитанные мной новые отрывки оценены по достоинству, авторам . Лучше и не придумаешь.
Violeta: Леди Искренность пишет: Прочитанные мной новые отрывки оценены по достоинству, авторам . Лучше и не придумаешь. Спасибо, нам очень приятно Леди Искренность пишет: Джен - это же практически Абигайль. А кстати да, возможно, Анж бы и прислушалась... Но ненадолго Леди Искренность пишет: Она их и уровняла. Убрала " привычные круги" и излишнюю покровительственность и самонадеянность у дяденьки и добавила уверенности в себе тетеньке. Эх, совсем Бронте Эдварда почикала - ну один глаз, ну шрам, ну ногу бы сломала, чтоб хромал загадочно, так нет - ослепила и руку отрезала... Садистка просто! Лучше б пристрелила, ей богу! Леди Искренность пишет: Да и Джен за этот год переоценила многое и повзрослела что ли. Даже если вспомнить их разговор при встрече. Стала смелее, увереннее, свободнее в общении. Ну так - теперь и родственники есть, и деньги в банке - можно и пошутить чуток.
Violeta: Ну что, дамы, вторая часть "Марлезонского балета"! Глава 10. Сент-Джон. В Лондоне мистер Бриггс представил мне моего кузена Сент-Джона, который специально приехал из Мортона, чтобы встретиться со мной. Он был молод, вероятно лет двадцати восьми – двадцати девяти, высокий, стройный; его лицо невольно запоминалось. Безукоризненные, правильные черты, прямой классический нос, рот и подбородок афинянина. Редко встретишь английское лицо, столь близкое к античным образцам. У него были большие синие глаза с темными ресницами; над высоким лбом, белым, как слоновая кость, небрежно вились светлые волосы. Пленительный образ, — не правда ли, читатель? Однако оригинал едва ли производил впечатление мягкой, уступчивой, чувствительной и кроткой натуры. Несмотря на его спокойствие, мне чудилось в линиях его лба и губ, в трепете ноздрей что-то неистовое, исступленное или беспощадное. Его взгляд выражал бесцеремонную пытливость и настойчивость, когда он разглядывал меня. Глаза Сент-Джона, хотя и очень ясные и прозрачные, — были, так сказать, труднопроницаемы. Казалось, он пользуется ими как орудием для проникновения в мысли других людей, а не для того, чтобы открывать собственные; это сочетание проницательности и замкнутости могло скорее привести в замешательство, чем ободрить. Он сдержанно поприветствовал меня. Я была донельзя смущена таким обращением и, не будь рядом мистера Бриггса, я бы наверно не смогла выдавить из себя ни единого слова, парализованная взглядом этих бесстрастных глаз. С холодным вниманием, ни разу не перебив меня, он выслушал сбивчивый рассказ о моих злоключениях. - Какой помощи вы ждете от меня? - наконец спросил Сент-Джон. - У меня нет семьи, и мне некуда идти. Если бы вы могли приютить меня на некоторое время, пока не решится вопрос с наследством, я была бы вам очень благодарна. - Тот джентльмен, который обесчестил вас... Он предложил вам повторно вступить в брак, но вы отказались. Почему? - На это были причины... личного характера, - я отвела глаза. - Я не вполне понимаю вас, - в его голосе на миг мелькнула нотка любопытства. - По всей видимости, он все же испытывал к вам определенные чувства или же хотел искупить свой грех перед вами. В вашем положении это было бы наилучшим выходом. - Возможно, но все же я предпочла расстаться с ним. - Вы горды и свободолюбивы, - задумчиво проговорил Сент-Джон. - Эти качества не совсем пристали женщине, да и христианину надлежит прощать ближнего своего до семидесяти семи раз, но признаю, что ваш характер мне импонирует. Я постараюсь помочь вам устроиться, но, заметьте, мои возможности очень ограничены. Я всего лишь сельский пастор в бедном приходе; моя помощь будет самой скромной. - Я буду благодарна вам за любое участие в моей судьбе, - горячо заверила я его. - Когда же будут улажены все формальности с наследством, я не стану более злоупотреблять вашей добротой, но надеюсь все же, что в будущем мы с вами будем поддерживать родственные связи. - Несомненно, - равнодушно кивнул он. - Как скоро вы будете готовы двинутся в путь? - Как только вы пожелаете. - Тогда не будем медлить. Завтра на рассвете мы выезжаем. *** Уже довольно продолжительное время мы ехали среди романтических холмов, изменчивые очертания которых я уже с час назад перестала замечать, когда на повороте дороги показалась деревня, а несколько поодаль - колокольня. Я думала, что мы остановимся здесь, но нет - мы проехали селение насквозь и двинулись в сторону гор через вересковые пустоши и болота, заросшие камышом и мхом. - Я везу вас в дом своего отца, - раздался голос Сент-Джона. - Он недавно умер, и теперь там живет только экономка, следящая за порядком. А на Рождество туда приедут погостить мои сестры - Диана и Мэри. Я кивнула. Привыкнув к немногословию кузена, я старалась держаться с ним сдержанно и не докучать ему разговорами. Мы подъехали к низкой ограде из неотесанных камней, над которой возвышалось нечто вроде частокола, за которым виднелась высокая колючая изгородь. Выйдя из коляски, я открыла калитку и зашла внутрь. В глубине сада темнел силуэт дома - низкого и довольно длинного строения, полностью увитого плющем или каким-то другим вьющимся растением. В этом небольшом сером старинном здании с его низкой крышей, решетчатыми окнами, ветхими стенами, с его аллеей старых елей, покривившихся под натиском горных ветров, с его садом, тенистым от кустов тиса и остролиста, я нашла глубокую и неизменную прелесть, словно вернулась домой после долгих скитаний. - Идемте, Джен, - поторопил меня Сент-Джон, который уже расплатился с возницей и, легко подхватив наш немногочисленный багаж, зашел в дом. Последовав за ним, я увидела комнату с чисто выскобленным, посыпанным песком полом. В глубине ее стоял ореховый буфет с рядами оловянных тарелок, отражавших красноватый блеск горевшего в очаге торфа; я разглядела стенные часы, простой некрашеный стол и несколько стульев. Пожилая женщина, несколько грубоватая на вид, но в платье, отличавшемся такой же безукоризненной чистотой, как и все вокруг нее, вязала чулок, сидя на грубо сколоченном табурете, но при виде нас поспешно поднялась. - Мистер Сент-Джон! - воскликнула она, а потом, увидев меня, застыла, словно громом пораженная. Оставалось только гадать, что она подумала о моем появлении здесь. - Это мисс Джен Эйр. Она будет жить здесь, пока не уладит некоторые дела с наследством. А это Ханна, - представил нас друг другу мой любезный кузен и прошел дальше в гостиную. Я, не зная о чем говорить с этой почтенной женщиной, видимо экономкой, которая продолжала бесцеремонно разглядывать меня с головы до ног, слегка улыбнулась ей и прошла к очагу. Там я развязала ленты шляпки, сняла перчатки, плащ и, протянув озябшие ладони к огню, услышала за спиной: - Давайте, мисс, я уберу ваши вещи. А потом приготовлю вам чай. - Спасибо, Ханна, - благодарно ответила я. - Я с удовольствием выпью чаю. - Тогда идите в гостиную, мисс, я подам его туда. Не смея спорить, я с некоторым сожалением покинула уютное место около камина и, миновав кухню, очутилась в сравнительно небольшой комнате, очень просто обставленной, но уютной благодаря царившим в ней чистоте и порядку. Старомодные кресла блестели, а ореховый стол сверкал, как зеркало. Несколько поблекших портретов, изображавших мужчин и женщин былых времен, украшали оклеенные обоями стены; в шкафах со стеклянными дверцами виднелись книги и старинный фарфор. В комнате не было никаких излишних украшений, никакой современной мебели, кроме двух рабочих столиков и стоявшего у стены дамского секретера из розового дерева; мебель, ковер и занавески казались очень подержанными, но хорошо сохранились. Сент-Джон неподвижно стоял около окна, и даже не повернул головы, когда я вошла. Не зная, что говорить и что делать, я застыла в растерянности на пороге. - Ханна скоро принесет чай, - наконец промолвила я. - Хорошо, - он отошел от окна и присел в одно из кресел. Я последовала его примеру. В оглушающей тишине было слышно только тиканье часов, и мне пришло в голову, что в этом доме я скоро совсем разучусь говорить и, подобно Сент-Джону, обращусь в мраморную статую. Это мысль неожиданно развеселила меня, и я негромко рассмеялась. Кузен с недоумением посмотрел на меня, но промолчал. В этот момент вошла Ханна с подносом, на котором стоял чайный прибор, и я поднялась ей навстречу, чтобы помочь. Я передала Сент-Джону его чашку, и он, легким кивком головы поблагодарив меня, снова погрузился в раздумья. Я, сев обратно в кресло, обратилась к экономке: - Вас не затруднит потом показать мне мою комнату? - Конечно, мисс. Как только все будет готово, я позову вас наверх. Она бросила быстрый взгляд на своего хозяина, словно ожидая распоряжений, но их не последовало. Покачав головой и что-то пробормотав себе под нос, она вышла. - Сент-Джон, скажите, - задала я вопрос, который мучил меня уже несколько дней, но который я никак не решалась задать. - Почему наш дядя не оставил вам ничего? Чашка в его руке дрогнула, и я услышала характерный звон. Удивительно, но мой бесстрастный кузен оказался способным на волнение! - Думаю, что это не должно вас интересовать, - ровным тоном ответил он, осторожно ставя чашку на стол. - Дядя высказал свою волю, и не нам ее оспаривать. - Отчего же? - воскликнула я. - Это несправедливо, как мне кажется. Он пожал плечами. - Отец долгое время был с ним в ссоре. По совету дяди он рискнул большей частью своего состояния и пошел на спекуляцию, которая его разорила. Они обменялись горькими упреками, расстались в гневе, да так и не помирились. Впоследствии дядя был более удачлив в своих предприятиях, и отец надеялся, что тот загладит свою ошибку, оставив наследство моим сестрам и мне; однако дядя завещал нам лишь тридцать гиней на покупку трех траурных колец. Не скрою, что мы очень рассчитывали на это наследство, ведь моим сестрам, несмотря на все их несомненные достоинства, приходится работать гувернантками, а мне... - он прервал себя на полуслове и устремил непроницаемый взгляд в пространство. - Но все сложилось так, как сложилась. Судьба редко бывает благосклонной и щедрой. - Но мы сами можем взять судьбу в свои руки! Я предлагаю вам разделить состояние, по недоразумению доставшееся мне одной, поровну между нами - одним племянником и тремя племянницами, - и, не давая Сент-Джону возможности возразить мне, продолжила: - Вы не представляете, как я была счастлива, узнав, что у меня есть родственники. Эта новость обрадовала меня больше, чем свалившееся мне на голову огромное наследство. И я настаиваю на том, чтобы разделить деньги. Пять тысяч фунтов будут для меня радостью и благом, в то время как двадцать тысяч будут меня мучить и угнетать; двадцать тысяч никогда не были бы моими по справедливости, хотя бы и принадлежали мне по закону. Согласитесь же, что такое решение единственно правильное! — В какой-то мере оно, возможно, и правильно, - проговорил кузен, с каким-то странным выражением лица глядя на меня. - Но ведь это идет вразрез со всеми обычаями. К тому же вы имеете право на все состояние: дядя нажил его собственными трудами; он волен был оставить его кому пожелает, и он оставил его вам. В конце концов вы можете владеть им по всей справедливости и с чистой совестью считать его своим. - Нет, Сент-Джон, я уже все решила, - я встала и начала ходить по комнате. - И не пытайтесь меня переубедить. Напишите завтра же Диане и Мэри - пусть немедленно возвращаются домой, не дожидаясь Рождества. Думаю, что они будут менее упрямы, чем вы. - Давайте поговорим об этом завтра, - он тоже встал и подошел ко мне. - Вы сейчас чересчур возбуждены и мыслите не слишком разумно. Я возмутилась. - Я не изменю своего решения. Для меня оно столько же решение сердца, сколько и совести. Хотя бы вы спорили, возражали и докучали мне этим целый год, я все равно не откажусь от него. - У вас твердый и несгибаемый характер, кузина, - и я впервые увидела, как он улыбнулся. - Но все же я прошу повременить вас с этим решением до утра и хорошенько все обдумать. А, вот и Ханна! - он обернулся к вошедшей экономке. - Будь добра, проводи мисс Эйр в ее комнату. После этих слов он снова опустился в кресло, взял со стола чашку с недопитым чаем и поднес ее к губам. Но могу поклясться, что в этот момент он только делал вид, что его совсем не трогает происходящее - в душе его шла отчаянная борьба между голосом рассудка, призывавшего отказаться от моего предложения, и голосом сердца, которое желало его принять. Утром мне предстояло узнать, что же победит в этой нелегкой битве, а сейчас я только пожелала ему спокойной ночи и удалилась к себе.
Арабелла: Violeta пишет: Мистер Сент-Джон! - воскликнула она, а потом, увидев меня, застыла, словно громом пораженная. Оставалось только гадать, что она подумала о моем появлении здесь. - Это мисс Джен Эйр. Она будет жить здесь, пока не уладит некоторые дела с наследством. А это Ханна, - представил нас друг другу мой любезный кузен и прошел дальше в гостиную Вопрос... Сент-Джон так и не представил Ханне Джен, как свою кузину? А просто как "мисс Эйр"? Если нет, собирается ли это делать? (И собирался ли ?). Ведь "кузиной" он назвал ее в разговоре, только после того, как она предложила поделить наследство. У почтенной женщины по понятным причинам, могут возникнуть вопросы... Почему молодой хозяин, священник, привел в дом незнакомую девушку, да еще говорит, что "она поживет здесь немного"... В каноне - там вопросов не было, никто не знал, кто Джен такая (да и фамилию она сменила). Сент-Джон привел ее в дом, исходя из заботы о ближнем. От этого и "танцевали". А затем Джен начала работать учительницей для бедных девочек.
Violeta: Арабелла пишет: Вопрос... Сент-Джон так и не представил Ханне Джен, как свою кузину? А просто как "мисс Эйр"? Если нет, собирается ли это делать? (И собирался ли ?). Ведь "кузиной" он назвал ее в разговоре, только после того, как она предложила поделить наследство. У почтенной женщины по понятным причинам, могут возникнуть вопросы... Почему молодой хозяин, священник, привел в дом незнакомую девушку, да еще говорит, что "она поживет здесь немного"... Намеренно так написала, чтобы подчеркнуть, насколько Сент-Джон холоден и как далек от эмоций окружающих. Да, вот мисс Эйр, будет жить здесь, организуй комнату... А что Ханна может подумать черте-что - ему и в голову не приходит. Кузиной назвал после того, как она предложила ему деньги поделить - да, тут он заинтересовался, встрепенулся, взглянул на нее с интересом. Она перестала быть для него просто заблудшей овцой, которой требуется пристанище, но стала человеком, способным на поступок ради своих родных, и он не мог этого не оценить.
Леди Искренность: А что в это время делает мистер Рочестер? Автор упустила описание его непосредственной реакции на отъезд Джен. В фанфике это опущение планируется компенсировать и восполнить? Очень хочется эмоций Эдварда. Неприкрытого отчаяния смешанного с бешенством, волнением и гневом.
Светлячок: Леди Искренность пишет: А что в это время делает мистер Рочестер? Автор упустила описание его непосредственной реакции на отъезд Джен. В фанфике это опущение планируется компенсировать и восполнить? Очень хочется эмоций Эдварда. Неприкрытого отчаяния смешанного с бешенством, волнением и гневом. Об этом мы пока узнать никак не можем, поскольку повествование ведется от лица Джен. Так что, думаю, мы узнаем об этом только тогда, когда узнает и сама героиня. Не думаю, что Violeta лишит нас такого удовольствия.
Леди Искренность: Надеюсь...
Violeta: Большааая глава! Знаю, знаю - все ждут про Рочестера, но не будем нарушать ритм повествования. Глава 11. Семья. Нет нужды подробно рассказывать о борьбе, которую мне затем пришлось выдержать, о доводах, которые я приводила, чтобы разрешить вопрос наследства так, как мне хотелось. Задача оказалась нелегкой, но решение мое было непоколебимо, и мой недоверчивый кузен скоро убедился, что я действительно твердо намерена разделить наследство на четыре равные части; в глубине души он, вероятно, чувствовал справедливость этого желания и не мог не сознавать, что на моем месте поступил бы точно так же. В конце концов он сдался и согласился поставить вопрос на решение третейского суда. Судьями были избраны мистер Оливер, весьма уважаемый в здешних местах джентльмен, и один опытный юрист; оба они высказались в мою пользу. Моя цель была достигнута; акты о введении в наследство были составлены. Сент-Джон, Диана, Мэри и я получили вполне достаточные средства к жизни. Я с нетерпением ожидала прибытия своих двоюродных сестер, которые должны были вернуться домой через неделю. Я усиленно работала, и Ханна тоже; ей нравилось, что я так весела среди этой суматохи, в доме, где все стояло вверх дном, что я умею чистить, выколачивать пыль, прибирать и стряпать. С какой радостью после одного-двух дней отчаянного беспорядка мы начали постепенно восстанавливать порядок из созданного нами же хаоса. Незадолго перед тем я совершила поездку в С…, чтобы купить кое-какую новую мебель, так как кузен предоставил мне право менять в доме все, что я захочу, и для этой цели была отложена известная сумма. Гостиную и спальни я оставила почти без изменений, так как решила, что Диане и Мэри будет приятнее вновь увидеть старые столы, стулья и кровати, чем самую изысканную мебель. Однако кое-какие новшества были все же необходимы, чтобы придать праздничность возвращению сестер. Я приобрела красивые темные ковры и занавески неярких оттенков, тщательно подобранный фарфор и бронзовые статуэтки, покрывала, зеркала и туалетные принадлежности, — все это вносило новую ноту в убранство комнат и вместе с тем не слишком бросалось в глаза. Комнату для гостей и спальню, примыкавшую к маленькой гостиной, я обставила заново мебелью красного дерева с малиновой обивкой; в коридоре и на лестницах расстелила ковры. Когда все было закончено, я решила, что теперь дом внутри является образцом веселого, непритязательного уюта, хотя снаружи он в это время года был мрачен и неприветлив. Ханна оказалась разговорчивей Сент-Джона, и от нее я узнала, что усадьба, где я теперь обитала, называется Марш-энд или Мурхауз, что сама она живет здесь вот уже тридцать лет и вынянчила Сент-Джона и двух его сестер. Что их отец умер три месяца назад от удара, а со смерти матери прошло чуть больше года. Старый мистер Риверс, рассказывала она, был человек довольно простой, но это не мешало ему быть джентльменом, и притом из очень старинного рода. Марш-энд принадлежал Риверсам с того самого дня, как был построен, добрых двести лет тому назад; правда, с виду это небольшой и скромный дом — не сравнить его с хоромами мистера Оливера в Мортон-Вейле. Но она еще помнит отца, Билла Оливера, — тот был всего-навсего рабочим на игольной фабрике, а Риверсы — дворяне еще со времен всех этих Генрихов, в этом может убедиться всякий, кто заглянет в книгу метрических записей, что хранится в мортонской церкви. Правда, старый джентльмен был человек простой, как все здешние. Он был страстный охотник и хороший хозяин, и все в таком роде. Ну, а хозяйка, та была совсем другая. Очень читать любила и вечно что-то изучала; и детки пошли в нее. Таких, как они, нет в здешнем краю, да и никогда и не было; полюбили они учение, все трое, чуть не с того самого дня, как говорить начали; и всегда они были особенные, не другим чета. Мистер Сент-Джон, как подрос, поступил в колледж, а потом сделался пастором; а девочки, как только окончили школу, решили пойти в гувернантки. Они говорили, что их отец потерял много денег из-за одного человека, которому доверился, а тот взял да и обанкротился; и так как отец теперь недостаточно богат, чтобы дать за ними приданое, они должны сами о себе позаботиться. Ханна сетовала, что сестры почти не живут дома и что приезжали недавно только на очень короткое время, по случаю смерти мистера Риверса; но они так любят Марш-энд, и Мортон, и вересковые пустоши, и горы! Обе барышни побывали в Лондоне и еще во многих больших городах; но они всегда говорят, что дома лучше всего. А как они дружны между собой! Никогда не поспорят, не поссорятся! Уж другой такой дружной семьи, вероятно, и на свете нет. Неудивительно, что я с таким нетерпением ждала приезда Мэри и Дианы! Я была уверена, что мы с ними поладим, и что в их лице я обрету наконец-то любящих и заботливых сестер, которых у меня никогда не было. Что касается Сент-Джона, то он продолжал держаться особняком. Одной из причин этой отчужденности было то, что он сравнительно мало бывал дома; как видно, кузен посвящал значительную часть своего времени посещению больных и бедных в своем приходе, где дома были разбросаны далеко друг от друга. Казалось, никакая погода не могла помешать этим его пасторским обходам. И в дождь, и в ведро он, окончив утренние занятия, брал шляпу и, в сопровождении Карло, старого пойнтера, принадлежавшего еще его отцу, отправлялся выполнять свою миссию любви или долга, не знаю, как именно он ее определял. Иногда, если погода была особенно плохая, мы с Ханной пытались его удержать. Тогда он говорил, улыбаясь своей странной, скорее торжественной, чем веселой улыбкой: — Если ветер или дождик способны помешать мне выполнить столь легкую задачу, то могу ли я считать себя готовым для той цели, которую себе поставил? Но, помимо частых отлучек Сент-Джона, существовало еще одно препятствие к дружбе с ним: в нем было что-то замкнутое; угрюмое и даже мрачное. Хотя он ревностно исполнял свои пасторские обязанности и был безупречен в своей жизни и привычках, — он все же, видимо, не обладал той душевной ясностью, тем внутренним спокойствием, которые являются наградой истинного христианина и деятельного филантропа. Нередко по вечерам, сидя у окна перед своим заваленным бумагами столом, он вдруг отрывал взор от книги или откладывал перо и, подперев голову рукой, отдавался потоку каких-то неведомых мыслей; однако было ясно, что они смущали и беспокоили его, так как в его глазах то и дело вспыхивал особый блеск и его зрачки расширялись. Так как он был необщителен, то я не сразу могла оценить его ум. Впервые я составила себе представление о его незаурядных способностях, услышав его проповедь в мортонской церкви. Как хотелось бы мне описать эту проповедь, но такая задача мне не по силам. Я даже не могу точно передать своих впечатлений от нее. Он начал спокойно, и, что касается манеры изложения и тембра голоса, они оставались равными до конца. Но страстный, хотя и сдержанный пыл скоро зазвучал и в энергичной выразительности и во все нарастающем темпе его речи. Все это производило впечатление сдержанной, сосредоточенной силы, которой оратор искусно управлял. Сердце было взволновано, ум поражен его ораторской мощью, но слушатель не испытывал умиротворения. В словах проповедника была странная горечь и никакой ее целительной мягкости; он часто ссылался на принципы кальвинизма — избранность, предопределение, обреченность; и каждый раз это звучало как приговор судьбы. Когда он смолк, я, вместо того чтобы почувствовать себя свободнее, спокойнее, просветленнее, ощутила какую-то невыразимую печаль, ибо мне показалось (не знаю, как другим), что красноречие, которому я внимала, рождалось из каких-то отравленных горечью глубин, где кипели порывы неутоленных желаний и беспокойных стремлений. Я была уверена, что Сент-Джон Риверс, несмотря на чистоту своей жизни, добросовестность и пастырское усердие, еще не обрел того благодатного душевного мира, который превосходит всякое разумение; обрел его не больше, чем я, с моей затаенной мучительной тоской о разбитом кумире и потерянном рае; тоской, о которой я избегала говорить, но которая жестоко терзала меня. Наконец наступил знаменательный четверг. Сестер ожидали к вечеру, и еще до сумерек были затоплены камины наверху и внизу; кухня блистала идеальной чистотой и порядком. Мы с Ханной приоделись, и все было готово. Сент-Джон прибыл первым. Он застал меня в кухне, где я наблюдала за тем, как пеклись особые булочки к чаю. Подойдя, он спросил, удовлетворена ли я результатами своей неблагодарной работы. Его равнодушие омрачило мою радость. Мне пришло в голову, что все произведенные мною в доме новшества, быть может, нарушили дорогие ему воспоминания. Я спросила, так ли это. Разумеется, мой тон был довольно уныл. Вовсе нет, напротив, он заметил, как внимательно и бережно я отнеслась ко всему, чем он мог дорожить; он даже опасается, что я уделила этим мелочам больше внимания, чем они заслуживают. Кстати, не могу ли я сказать, где стоит такая-то книга? Я сняла томик с полки; он взял его и, направившись в свой привычный уголок у окна, сел и начал читать. Право же, мне это не понравилось. Сент-Джон был прекрасный человек, но уж слишком холоден и бесстрастен. Ни обычные человеческие чувства, ни домашние радости не привлекали его, мирные удовольствия жизни его не пленяли. Он действительно жил только ради самых высоких и благородных стремлений, ради благой и достойной цели, но при этом он и сам не знал отдыха и бывал недоволен, когда отдыхали другие. Глядя на его открытый лоб, холодный и бледный, как мрамор, на прекрасные черты сосредоточенного лица, я внезапно подумала, что он едва ли будет хорошим мужем и что быть его женой нелегко. — Едут! Едут! — закричала Ханна, распахивая дверь гостиной. В тот же миг старый Карло радостно залаял. Я выбежала из дома. Было уже темно, но явственно слышался стук колес. Ханна зажгла фонарь. Экипаж остановился у калитки; кучер открыл дверцу, и одна за другой оттуда вышли две изящные молодые девушки. Я никогда не видела их раньше, а между тем, при взгляде на их лица, мне показалась давно знакомой каждая их черта. Я не могла бы назвать их хорошенькими — они были для этого чересчур бледны и серьезны, - но леди они были до кончиков ногтей. Я радостно поприветствовала их, словно мы были знакомы уже много лет, и была приятно удивлена, когда сестры ответили мне тем же. Они расцеловали меня и Ханну, погладили Карло, который буквально обезумел от восторга; взволнованно спросили, все ли благополучно, и, успокоенные, наконец вошли в дом. Обе они устали от долгой и тряской езды, продрогли на холодном ветру; но их милые лица быстро расцвели у веселого огня. Пока кучер и Ханна вносили вещи, они спросили, где Сент-Джон. В эту минуту он вышел из гостиной. Сестры кинулись ему на шею. Он спокойно поцеловал каждую из них, вполголоса произнес несколько приветственных слов, постоял немного, отвечая на вопросы, а потом заявил, что будет ожидать их в гостиной, и удалился туда, как в укромное убежище. Я зажгла свечи, чтобы идти наверх, но Диана сначала распорядилась покормить их возницу, а затем обе девушки последовали за мной. Сестры были в восторге от отделки и убранства своих комнат, от новых драпировок, ковров и расписных фарфоровых ваз и горячо благодарили меня. Я радовалась, что угодила им и что мои труды придали дополнительную прелесть их радостному возвращению домой. Это был восхитительный вечер. Мои кузины были так веселы, так много и увлекательно рассказывали, что молчаливость Сент-Джона меньше бросалась в глаза, он искренне радовался возвращению сестер, однако их шумное оживление, их веселая болтовня явно его раздражали. Приезд Дианы и Мэри был ему приятен, но сопровождавшие это событие суматоха сердили его. Ему, видимо, хотелось, чтобы поскорее наступило более спокойное завтра. Боюсь, что всю последующую неделю мы испытывали его терпение - мы не занимались ничем определенным, проводя время в веселых домашних развлечениях. Целебный аромат вересковых зарослей, непринужденность домашней жизни, заря благополучия действовали на душу Дианы и Мэри как живительный эликсир; они были веселы с утра и до полудня, и с полудня до ночи. Они могли без умолку говорить, и их речи, остроумные, содержательные и оригинальные, так очаровывали меня, что я предпочитала участие в их беседе всяким другим занятиям. В этом общении заключалась для меня живительная отрада, которую я испытывала впервые, — отрада, вызванная полным сходством наших вкусов, чувств и убеждений. Обе девушки оказались более образованными и начитанными, чем я; но и я стремилась вступить на путь познания, уже пройденный ими. Я жадно поглощала книги, которые они мне давали, и мне доставляло большую радость обсуждать с ними по вечерам прочитанное днем. Наши мысли совпадали, наши мнения дополняли друг друга; словом, между нами царила полная гармония. Сент-Джон не порицал нашего оживления, но уклонялся от участия в нем и редко бывал дома: его приход был велик, население жило разбросанно, и ему каждый день приходилось навещать больных и бедняков в разных концах прихода. От сестер я узнала, что он твердо решил стать миссионером. — Он все принесет в жертву ради той цели, которой уже давно себя посвятил, — делилась со мной своими волнениями Диана, — и свои родственные чувства и другие, еще более сильные. Сент-Джон кажется спокойным, Джен, но в иных случаях он неумолим, как смерть, а хуже всего то, что совесть не позволяет мне отговорить его от принятого сурового решения; и в самом деле, как могу я спорить с ним? Решение это справедливое, благородное, подлинно христианское, но оно разрывает мне сердце. Я была не удивлена, услышав о его намерениях. «Гостиная не его сфера, — размышляла я. — Гималайский хребет, африканские джунгли, даже зачумленное гнилое Гвинейское побережье больше подходит для такой натуры. Как же ему не избегать домашнего очага? Здесь все ему чуждо, его силы скованы, они не могут развернуться и проявиться во всей полноте. На трудном и опасном поприще, там, где проверяется мужество и необходимы энергия и отвага, он будет говорить и действовать как признанный глава и начальник. Но даже беспечный ребенок будет иметь перед ним преимущество у этого очага. Он прав, что избрал деятельность миссионера, — и я прекрасно понимаю его». Однажды утром, за завтраком, Диана, просидев несколько минут в раздумье, спросила брата, не изменились ли его планы. — Не изменились и не изменятся, — последовал ответ. И он сообщил нам, что его отъезд из Англии теперь окончательно намечен на будущий год. — А Розамунда Оливер? — спросила Мери. Эти слова, казалось, против воли сорвались с ее уст; видно было, что она с удовольствием взяла бы их обратно. Сент-Джон, державший в руках книгу (у него была дурная привычка читать за столом), закрыл ее и поднял глаза на сестру. — Розамунда Оливер, — сказал он, — выходит замуж за мистера Гренби; это один из самых родовитых и уважаемых жителей С…, внук и наследник сэра Фредерика Гренби; я вчера узнал об этом от ее отца. Мы невольно обменялись взглядом, потом все трое посмотрели на него; лицо его было неподвижно. — Этот брак кажется мне чересчур поспешным, — сказала Диана, — они только что познакомились. — Всего два месяца; они встретились в сентябре на традиционном балу в С… Но там, где нет препятствий, где брак во всех отношениях желателен, нет нужды в отсрочках, они поженятся, как только замок С…, который сэр Фредерик отдает им, будет готов для их приема. От этих слов повеяло таким холодом, что я тотчас поняла, что Сент-Джон отказался от своей любви к незнакомой мне девушке ради принципов, которые составляли саму суть его натуры. Это одновременно и восхитило, и испугало меня, словно я заглянула в бездонный колодец собственной души, на дне которого все еще хранилось чувство к мистеру Рочестеру, сильное, мучительное и, как оказалось, неизбывное...
Леди Искренность: Сильная дама наша Джен. Такое внешнее спокойствие и душевная стойкость. Умеет же создать ощущение безразличия к происшедшему, но ведь душа-то обязана страдать... Отлично написано, прекрасно выписана показная стойкость. Каждое слово в каноне. Мысленных терзаний не хватает, настоящих чувств, что тщательно скрыты под маской. Хотелось бы их хоть немного разглядеть.
Violeta: Леди Искренность пишет: Сильная дама наша Джен. Такое внешнее спокойствие и душевная стойкость. Умеет же создать ощущение безразличия к происшедшему, но ведь душа-то обязана страдать... Отлично написано, прекрасно выписана показная стойкость. Каждое слово в каноне. Мысленных терзаний не хватает, настоящих чувств, что тщательно скрыты под маской. Хотелось бы их хоть немного разглядеть. Обязательно будет! Просто эта глава посвящена ее воссоединению с семьей и, соответственно, написана в радужных красках.
Леди Искренность:
Violeta: Глава 12. Сомнения. Когда наше счастливое волнение (то есть Дианы, Мери и мое) улеглось и мы вернулись к своим привычкам и постоянным занятиям, Сент-Джон стал чаще бывать дома; иногда он просиживал в одной комнате с нами целые часы. Мэри и Диана читали, я рисовала, а он погружался в свою таинственную работу - изучение одного из восточных языков, знание которого он считал для своих планов необходимым. В эти часы, в своем уголке, он казался спокойным и сосредоточенным; но его голубые глаза порой отрывались от загадочных письмен экзотической грамматики, блуждали по комнате и подолгу, с настойчивым вниманием, останавливались на нас, его товарищах по занятиям; если кто-нибудь ловил его взгляд, он сейчас же отводил его; однако этот взгляд все вновь и вновь возвращался к нашему столу. Я недоумевала, что бы это могло означать, но расспрашивать Сент-Джона или же пытаться проникнуть в его мысли было занятием бесполезным. Была ли я весела, спокойна и довольна в те часы, которые проводила в уютной гостиной со своими родственниками? Несомненно. Но ночные часы были полны отчаяния. Образ Эдварда не покидал меня ни на миг, ибо это был не мираж, который способны рассеять солнечные лучи, не рисунок, начертанный на песке, который может смести буря, — он был как имя, высеченное на каменной плите, которое будет существовать так же долго, как и мрамор, на котором оно вырезано... Меня терзали сомнения: правильно ли я поступила, не поспешила ли уехать, испугавшись неистовства мистера Рочестера, не пожелав простить его и умолчав о ребенке, что я ношу под сердцем? Срок был еще мал, и никто не догадывался о моем деликатном положении, но рано или поздно мне пришлось бы все рассказать моим брату и сестрам и уповать на их христианское милосердие и понимание. Пока же ни Диана, ни Мэри не знали даже о моем несчастливом замужестве - Сент-Джон настоял на том, чтобы я им ничего не рассказывала, и я подчинилась ему. Не раз, и не два я порывалась написать письмо в Торнфилд, но каждый раз невероятным усилием воли удерживала себя. Я сама назначила срок, когда нам позволено будет увидеться - по истечении траура по его несчастной жене. К этому времени мою беременность уже невозможно будет скрывать, и мистеру Рочестеру придется либо принять меня и ребенка, с которым я ни за что не соглашусь расстаться, отдав его в приемную семью, как бы он не настаивал, пытаясь соблюсти приличия и избавиться от горького воспоминания о нашем мнимом браке, либо навсегда покинуть нас. Почему я была уверена, что Эдвард будет так жесток к нашему малютке? Не знаю... Возможно, я помнила об его отношении к Адели, а быть может, мною владела убежденность, что ему была нужна только я, и в своей эгоистичной любви он не потерпел бы никаких конкурентов, даже собственных детей. А если он оставит меня? Если предпочтет уйти? Ведь никто другой так меня не полюбит. Мне больше никогда не придется узнать такого преклонения перед моим обаянием, молодостью, грацией, потому что никто другой не увидит во мне этих черт. А мистер Рочестер любил меня и гордился мною, — а кроме него, ни один мужчина не будет испытывать ко мне подобных чувств. И еще ребенок... Видимо, именно ему будут отданы все мои нерастраченные чувства, все внимание, вся любовь и забота, ему и моим родственникам, и еще этому дому, в котором я нашла пристанище и обрела семью. Гордость ослепляет нас, обида заставляет действовать не по велению разума, а под воздействием сиюминутных чувств, а боль от обмана рождает подозрительность и недоверие. Я приписывала мистеру Рочестеру мысли и поступки, которые он, возможно, никогда бы не совершил по отношению ко мне, но я почти убедила себя в том, что он наверняка вычеркнет меня из своей жизни, когда узнает о ребенке и моем нежелании оставить его рождение в тайне от всех. И что, предлагая мне вступить в повторный брак с ним, действовал исключительно импульсивно, не задумываясь о последствиях, и потом наверняка пожалел бы о своем решении, когда столкнулся с полным неприятием меня тем кругом, к которому он принадлежал. Теперь же, будучи вдовцом, он мог забыть всю эту неприятную историю, связанную с его безумной женой и мнимой женитьбой на невзрачной гувернантке его воспитанницы, и найти женщину - красивую, с незапятнанной репутацией и с равным ему положением и состоянием... Неизменно доходя до этой логической точки в своих размышлениях, я наконец и вовсе запретила себе думать о мистере Рочестере. Но ночью, отдаваясь в объятия Морфея, я видела сны - яркие, тревожные, полные мечтаний, взволнованные, бурные; сны, где среди необычайных эпизодов и приключений, среди романтических перипетий и опасностей я вновь и вновь встречала Эдварда, и всякий раз в самый волнующий критический момент; и тогда сила его объятий, звук его голоса, взгляд его глаз, прикосновение его руки и щеки, любовь к нему, сознание, что я им любима, и надежда провести всю жизнь рядом с ним воскресали во мне со всей первоначальной силой и жаром. Когда же я просыпалась и вспоминала, где и в каком положении нахожусь, я вставала со своей кровати, взволнованная и дрожащая, и только тихая темная ночь была свидетельницей то припадков отчаяния, то взрывов смертельной тоски. А на следующее утро, ровно в девять часов, я спускалась вниз - сдержанная, приветливая и готовая к обычным дневным трудам. *** Однажды мои кузины отправились в Мортон, а я по причине недомогания осталась дома. Я сидела и читала "Мармиона", а Сент-Джон был погружен в свою восточную каббалистику. Случайно взглянув в его сторону, я сразу же очутилась под магическим действием сверлящих голубых глаз. Не могу сказать, сколько времени он рассматривал меня сверху донизу и вдоль и поперек; этот взгляд был так пронзителен и так холоден, что на миг мной овладел суеверный страх, словно в комнате находилось сверхъестественное существо. — Джен, что вы делаете? —Читаю Вальтера Скотта. — Я хочу, чтобы вы бросили ваши праздные занятия и занялись индустани. — Вы это серьезно говорите? — Очень серьезно, и даже настаиваю на этом; я объясню вам, почему. Затем он рассказал мне, что язык, который он изучает, и есть индустани, но что, продвигаясь вперед, он забывает основы и ему будет весьма полезно иметь ученицу, с которой он сможет вновь и вновь повторять элементы языка и таким образом окончательно закрепит их в памяти; что он некоторое время колебался между мной и своими сестрами, но остановился на мне, так как я самая усидчивая из всех троих. Не окажу ли я ему этой услуги? Вероятно, мне недолго придется приносить эту жертву, так как остается всего лишь три месяца до его отъезда. Такому человеку, как Сент-Джон, нелегко было отказать; чувствовалось, что каждое впечатление, будь то боль или радость, глубоко врезалось ему в душу и оставалось там навсегда. Я согласилась. Когда кузины вернулись и Диана узнала о нашей договоренности, она рассмеялась; обе они заявили, что ни за что не поддались бы ни на какие уговоры Сент-Джона. Он отвечал спокойно: — Я знаю. Сент-Джон оказался крайне терпеливым и мягким, однако требовательным учителем; он задавал мне большие, трудные уроки, и, когда я их выполняла, не скупился на одобрение. Постепенно он приобретал надо мной известное влияние, которое отнимало у меня свободу мысли: его похвалы и внимание больше тяготили меня, чем его равнодушие. Я уже не решалась при нем свободно говорить и смеяться, ибо ощущение какой-то скованности упорно и назойливо напоминало мне, что живость (по крайней мере во мне) ему неприятна. Я знала, что он допускает только серьезные настроения и занятия, и ничто другое при нем невозможно. Когда он говорил: «пойдемте» — я шла, «ступайте» — я уходила, «сделайте то-то» — я делала. Но это рабство было мне тягостно, и я не раз желала, чтобы он, как прежде, не замечал меня. Однажды вечером, когда мы втроем окружили его, прощаясь перед отходом ко сну, он, по своему обыкновению, поцеловал обеих сестер и, также по своему обыкновению, пожал мне руку. Диана, шаловливо настроенная в этот вечер (она не была подвластна мучительному гнету его воли, ибо обладала сама не менее сильной волей — правда, иначе направленной), внезапно воскликнула: — Сент-Джон, ты называешь Джен своей третьей сестрой, а обращаешься с ней не как с сестрой: что же ты ее не поцелуешь? Она подтолкнула меня к нему. Я решила, что Диана слишком уж разошлась, и смутилась. Но не успела я опомниться, как Сент-Джон наклонил голову, его прекрасное античное лицо очутилось на одном уровне с моим, его пронзительные глаза вопрошающе посмотрели в мои — и он поцеловал меня. На свете не существует ни мраморных, ни ледяных поцелуев — но именно так мне бы хотелось назвать поцелуй моего преподобного кузена. Быть может, существуют испытующие поцелуи, — таким именно и был его поцелуй. Поцеловав меня, он посмотрел, какое это на меня произведет впечатление; оно отнюдь не было потрясающим: я уверена, что не покраснела, скорее слегка побледнела, ибо почувствовала, что этот поцелуй был как бы печатью, скрепившей мои оковы. С тех пор он никогда не забывал выполнить этот обряд, и та спокойная серьезность, с какой я принимала его поцелуй, казалось, даже придавала ему в глазах Сент-Джона некоторую прелесть. Что до меня, то мне с каждым днем все больше хотелось угождать ему, но и с каждым днем становилось яснее, что для этого мне придется в значительной мере отказаться от себя, подавить часть своих способностей, сообщить новое направление своим вкусам, принудить себя стремиться к целям, к которым у меня нет врожденного влечения. Он хотел воспитать меня для таких возвышенных сфер, которые были мне недоступны; для меня было мучением постоянно стремиться к идеалу, который он ставил передо мной. Достигнуть его было так же невозможно, как придать моим неправильным чертам непогрешимую классическую правильность его лица или сообщить моим изменчивым зеленым глазам лазурную синеву и великолепный блеск его глаз.
toulouse: Violeta Пишете вы прекрасно) У меня вопросы скорее по менталитету, ну или по гендерному неравенству. Мне кажется, что беременность должна была толкнуть Джейн к соединению с Рочестером. Конечно, мнимое супружество - то еще позорище, но одинокая женщина, воспитывающая ребенка невесть от кого - это ж позорище еще страшнее. Если какой-то дворянин брал себе содержанку, ее предварительно выдавали замуж, ну и муж в обременение. Разве не так? См. "Элиза ди Ривомброза". Фабрицио собирается именно так сделать, выдав Элизу замуж за Анжело. Это раз. Ну и 2. Мраморному/каменному Аполлону/Сент-Джону не должно быть все равно. Куда ему младенец при его миссионерских затеях? Конечно, тогда к наличию детей относились проще, и все же... Мне кажется, беременность должна была помешать его матримониальным планам в отношении кузины.
Violeta: toulouse пишет: Violeta Пишете вы прекрасно) Спасибо, очень приятно toulouse пишет: Мне кажется, что беременность должна была толкнуть Джейн к соединению с Рочестером. Конечно, мнимое супружество - то еще позорище, но одинокая женщина, воспитывающая ребенка невесть от кого - это ж позорище еще страшнее. Да в принципе уже непринципиально - все равно она уже опозорена, и даже выйди она замуж за Рочестера, ребенок будет все равно считаться незаконным, а ее не будут нигде принимать. Единственный выход - отдать ребенка на усыновление или в пансион, а потом можно взять его обратно типа на воспитание, но ее репутацию это все равно не спасет, только ребенок не будет бастардом. Вот Джен и боится, что Рочестер избавится от ребенка, а она, будучи его женой, не сможет ему и слова поперек сказать. Так она, хоть и с испорченной репутацией, но независима. Плюс у нее есть деньги. И семья, которая ее поддержит. toulouse пишет: Мраморному/каменному Аполлону/Сент-Джону не должно быть все равно. Куда ему младенец при его миссионерских затеях? Так он не знает про ребенка, только про ее супружество. Но думаю, что даже знай он об этом, то все равно бы решил жениться на ней - с одной стороны, помочь искупить грех, что весьма по-христиански, с др. стороны - привязать ее крепче к себе не только узами брака, но и узами благодарности за спасение ее ребенка и доброго имени. В Индии же никто сроками интересоваться не будет. Приехала молодая пара, родился ребенок - прекрасно, поздравления молодым родителям.
Violeta: Глава 13. Предложение. (символичненько получилось ) В один из дней Сент-Джон, закончив наши дневные занятия и убрав книги в стол, сказал: — А теперь, Джен, вы пойдете со мной гулять. — Я позову Диану и Мэри. — Нет. Сегодня утром мне нужна только одна спутница, и этой спутницей будете вы; оденьтесь потеплее и выходите через черный ход; идите по дороге к вершине Марш-Глен; я догоню вас через минуту. Я покорно выполнила приказание Сент-Джона и через десять минут уже шагала рядом с ним по глухой тропе, зябко кутаясь в свой плащ - порывы ледяного ветра буквально пронизывали меня насквозь. Неотвратимо приближалась зима, и сегодняшний промозглый серый день был словно ее предвестником. — Давайте отдохнем, — сказал Сент-Джон, когда мы подошли к утесам, охранявшим ущелье, в конце которого ручей низвергался шумным водопадом; немного поодаль высились горы, уже без покрова травы и цветов, одетые лишь вереском и украшенные каменными глыбами. Здесь безлюдье превращалось в пустыню, веселые тона сменялись мрачными; горы словно стерегли это печальное одиночество, это последнее прибежище тишины… Я села. Сент-Джон стоял возле меня. Он смотрел то на ущелье, то на стремнину; его взор то скользил по волнам, то поднимался к небу, от которого вода казалась свинцовой, подобно мрачным грозовым тучам над ней. Чудилось, будто он находится в таинственном общении с гением этих мест, он словно прощался с ними взглядом. — Все это я увижу во сне, — сказал он, — когда буду спать на берегах Ганга, и еще раз — в предназначенный час, когда иной сон сойдет на меня, на берегах еще более таинственной реки. Сент-Джон также сел; мы некоторое время молчали, затем он снова заговорил: — Джен, я уезжаю через три месяца. Я заказал себе место на судне, которое отплывает в Ост-Индию. — Господь да сохранит вас, вы будете трудиться на его ниве, — ответила я. — Да, — сказал он, — в этом моя гордость и радость. Я слуга непогрешимого владыки. Мой властелин, мой законодатель, мой капитан — Всевышний. И мне странно, что все вокруг меня не горят желанием вступить под его знамена. — Не всем дано то, что дано вам, и было бы безрассудно слабому идти рядом с сильным. — Я говорю не о слабых, мне нет дела до них. Я обращаюсь только к тем, кто достоин этого труда и способен его выполнить. — Таких мало, и их нелегко найти. — Вы правы; но если их найдешь, надо будить их, звать и увлекать за собой, показывать им, каковы их дарования и зачем они им даны, открывать им волю небес, предлагать от имени Бога место в рядах его избранников. — Если они действительно достойны такой задачи, разве им сердце не подскажет? Мне казалось, словно страшные чары сгущаются вокруг и овладевают мной; я боялась, что этот человек произнесет какие-то роковые слова, которые закрепят его власть надо мной. — А что говорит ваше сердце? — спросил Сент-Джон. — Мое сердце молчит… мое сердце молчит, — отвечала я, потрясенная и испуганная. — Тогда я буду говорить за него, — продолжал он своим звучным, решительным голосом. — Джен, поезжайте со мной в Индию, поезжайте как моя помощница, как ближайший мой товарищ. Земля и небо закружились передо мной, горы заколебались. Казалось, я услышала призыв небес. Но я не была апостолом, вестник был мне незрим, и я не могла последовать призыву. Он продолжал: — Бог и природа предназначили вас стать женой миссионера. Они наделили вас не внешними, но духовными дарами; вы созданы для труда, не для любви. Вы должны, вы будете женой миссионера. Вы будете моей: я зову вас не ради своего удовольствия, но для служения Всевышнему. - Но я не гожусь для этого, я не чувствую призвания, — взмолилась я. - Мне чужда жизнь миссионера, я не знаю, в чем его обязанности. И силы, — разве у меня есть силы для такого дела? Я не чувствую их. Ничто во мне не откликается на ваш призыв. Передо мной не вспыхивает свет, жизнь не озаряется, я не слышу голоса, который бы наставлял или ободрял меня. — У меня для вас готов ответ, выслушайте его. Я давно наблюдаю за вами, Джен, - вы послушны, усердны, бескорыстны, верны, постоянны и мужественны; в вас много мягкости и вместе с тем много героизма; перестаньте сомневаться в себе - я доверяю вам безгранично. Ваша деятельность как руководительницы индийской школы и моей помощницы в работе с индийскими женщинами будет для меня неоценимой поддержкой. И кроме того, вам необходимо покинуть Англию, бежать от человека, обесчестившего и унизившего вас, от горьких воспоминаний о нем, и начать новую жизнь - чистую, праведную, посвященную Богу и наполненную служением ему. Стальной обруч сжимался вокруг меня; уговоры Сент-Джона медленно и неуклонно сковывали мою волю. Мне чудилось, что его последние слова открывают передо мной путь, казавшийся мне до сих пор недоступным. Но должна ли была я вступить на него? И тут у меня под сердцем впервые толкнулся ребенок. Это ощущение было столь мимолетным, столь волнующим, что на моем лице вдруг расцвела какая-то мечтательная и вместе с тем полная невыразимой нежности улыбка. Я видела ее отражение в глазах Сент-Джона, и понимала, что он истолковывает ее неверно, но не в силах была погасить ее. Он положил руку мне на голову. Я сидела неподвижно, точно зачарованная его властным прикосновением. Он обнял меня почти так, как если бы любил (я говорю «почти», — ибо я тогда уже знала разницу, я испытала, что значит быть любимой), и мягко привлек к себе. Эта неожиданная ласка отрезвила меня, и я отпрянула от него. - Что с вами? - растерянно спросил он, но я уже бежала по тропинке обратно к дому. Небо надо мной еще больше потемнело, ветер усилился, а на плащ упало несколько снежинок. Я не обращала внимания на постепенно сгущающийся вокруг мрак - все мои мысли были заняты разговором с Сент-Джоном, его неожиданным предложением и легким шевелением ребенка под моей ладонью, которую я прижимала к животу, то ли желая защитить свое дитя от яростных порывов ветра, то ли через прикосновение передать ему всю свою безграничную любовь и пронзительную нежность. Зайдя в гостиную, я застала Диану у окна. Обернувшись, она стала внимательно всматриваться в мое лицо. — Джен, — сказала она, — ты в последнее время просто на себя не похожа, я уверена, что это не случайно. Скажи мне, что у тебя происходит с Сент-Джоном? Я уверена, что мой братец имел на тебя какие-то виды: он уже давно относится к тебе с таким вниманием и интересом, каким не удостаивал никого до сих пор. Что это значит? Уж не влюбился ли он в тебя, а, Джен? — Нет, Ди, нисколько. — Тогда отчего же он не сводит с тебя глаз? Отчего часто беседует с тобой наедине, не отпускает от себя? Мы с Мэри решили, что он хочет на тебе жениться. — Это правда, он уже просил меня быть его женой. Диана захлопала в ладоши. — Так мы и думали. До чего же это было бы хорошо! И ты выйдешь за него, Джен, не правда ли? И тогда он останется в Англии! — Ничуть не бывало, Диана; он предлагает мне брак с единственной целью — приобрести помощницу для осуществления своей миссии в Индии. — Как? Он хочет, чтобы ты отправилась в Индию? — Да. — Безумие! Ты не протянешь там и трех месяцев! Но ты не поедешь, — ведь ты отказалась, не правда ли, Джен? — Я... - внезапно я поняла, что не сказала ему "нет". - Ди, о Боже! Мне нужно срочно поговорить с ним! С той же решительностью, с которой я только что убежала от Сент-Джона, я кинулась обратно к нему и на пороге столкнулась с мужчиной, закутанным в тяжелый меховой плащ, усыпанный снегом. Он удержал меня за талию, иначе я непременно упала бы, настолько неожиданным было для меня препятствие, которое он собой представлял. Я подняла глаза на него и невольно вскрикнула - передо мной стоял мистер Рочестер. А со двора в кухню уже заходил Сент-Джон, и на его лице читалась непреклонная решимость выяснить причины моего столь поспешного бегства.
Violeta: Ну что, дамы, вот наконец и Рочестер объявился! Вечер перестаёт быть томным...
Анна: Violeta На самом интересном месте
Violeta: Глава 14. Мистер Рочестер. Не обращая внимания ни на Диану, которая вслед за мной вышла из гостиной, ни на спустившуюся из своей комнаты на шум Мэри, ни на Сент-Джона, стоящего у него за спиной, мистер Рочестер привлек меня к себе и нежно поцеловал. О нет, это было не привидение, и все-таки каждый нерв во мне затрепетал. На миг я потеряла власть над собой. Что это значит? Я не ожидала, что буду так дрожать при встрече с ним, что голос откажется мне служить, или что мной овладеет такое волнение. Он шептал мне, покрывая легкими поцелуями мое лицо: - Наконец-то я нашел тебя! Боже милостивый! Моя Джен, моя девочка... - Мистер Рочестер! - раздался холодный голос Сент-Джона, и волшебство этой встречи, прелесть момента были безвозвратно нарушены. Эдвард все еще держал меня в своих объятиях, но лицо его помрачнело, а в глазах вспыхнул недобрый огонек, не предвещающий ничего хорошего человеку, который осмелился так бесцеремонно прервать его. - Мистер Рочестер! - повторил Сент-Джон. - Я требую, чтобы вы оставили в покое мою сестру и немедленно покинули этот дом. Вы достаточно принесли ей горя и страданий: лишили доброго имени, запятнали репутацию, ввергли в пучину греха... Здесь она нашла приют и любящую семью - не думайте, что мы оставим ее без защиты и поддержки, и вы снова сможете увлечь ее на путь порока. Эдвард несколько мгновений смотрел на меня. Казалось, в этих больших глазах под нахмуренными бровями схватились не на жизнь, а на смерть страдание, стыд, гнев, нетерпение, презрение, ненависть. Это была неистовая борьба; но вот возникло новое чувство и взяло верх. Во взгляде мистера Рочестера появилось что-то жестокое и циничное, упрямое и решительное, оно укротило душевную бурю и вернуло ему самообладание. - Я не имею подобных намерений, - ответил он, оборачиваясь к моему кузену, стоящему очень прямо в шаге от него и скрестившему руки на груди. Я поразилась тому огню, что горел в глазах Сент-Джона - действительно, он был готов бороться за меня и мою душу до конца, и скорее умер бы, чем позволил мне соединиться с тем, кого считал бесчестным и недостойным человеком. Черные, пылающие гневом глаза мистера Рочестера скрестились с ледяным взглядом пронзительно-синих глаз моего кузена. Я содрогнулась. "Неумолим, как смерть" - вспомнились мне слова Дианы о брате, и в этот момент я в полной мере ощутила всю их истинность. - Я хочу жениться на Джен, и именно так и сделаю, - проговорил Эдвард. - Мне не нужно ваше благословение, пастор, катитесь к черту с вашими проповедями. Сент-Джон побледнел, но не утратил присутствия духа. Он был рожден для борьбы, и теперь душа его словно разворачивалась навстречу новой битве. - Джен несколько минут назад дала мне обещание стать моей женой и уехать со мной в Индию, - чеканя каждое слово и глядя на меня в упор, проговорил он. - Так она сможет искупить свой невольный грех, отринуть страсти, владеющие ее сердцем, и посвятить остаток жизни служению Всевышнему. И я буду всячески наставлять и поддерживать ее на этом праведном пути, и не позволю свернуть с него. - Вы лжете! Она не могла согласиться выйти за вас, это невозможно! - воскликнул мистер Рочестер и приблизил свое лицо к лицу Сент-Джона. - Вы могли заморочить ей голову своими безумными идеями и чаяниями, подчинить своей воле, воззвать к ее совести и долгу, но ее сердцем вам завладеть не удалось, я уверен в этом. - Сердце... Что значит сердце? Его порывы можно и нужно смирить. Наша любовь, чувства и порывы должны принадлежать лишь Богу... - Джен, - мистер Рочестер обернулся ко мне. - Неужели ты избрала себе такую судьбу? Это немыслимо! Послушай, - он порывисто схватил меня за руку. - Даже если ты и не простила меня, даже если не хочешь больше меня видеть, я смирюсь с твоим решением, хотя оно и убьет меня, потому что любовь к тебе будет пылать в моем сердце до конца дней. Но отпустить тебя в Индию с этим фанатиком - нет, никогда! Скажи мне, какой грех ты хочешь искупить, какой проступок загладить? Наш брак не был признан людьми, но был заключен на небесах, я уверен в этом. Ведь мы любили друг друга, наше чувство было искренним и светлым, и разве оно не больше было угодно Богу, чем холодный расчетливый союз, на который толкает тебя этот человек? Ты предашь себя, свои мысли, чаяния, все, что дорого тебе - ради чего? Ради кого? Он уже не сдерживал себя и говорил громко, страстно, взгляд его темных глаз буквально обжигал меня, а сила убеждения подчиняла себе, как еще некоторое время назад - властный призыв Сент-Джона. Я стояла оглушенная, полностью растерянная, и переводила взгляд с одного мужчины на другого, не в силах вымолвить ни слова. Внезапно мистер Рочестер отпустил меня. Его губы тронула горькая усмешка, и он проговорил: - Что ж, Джен, я вижу, что твой разум крепко сидит в седле и держит в руках поводья, не позволяя чувствам вырваться вперед и увлечь его на сомнительную дорогу. Какие бы страсти не одолевали тебя, какие бы желания не искушали, но в каждом случае последнее слово будет принадлежать трезвому суждению, и только разум будет решать. Пусть тебе угрожают бури, землетрясения и пожары, пусть весь мир катится в тар-тарары, ты всегда будешь следовать велениям своего разума и суровым догматам лживой морали. И ты уже избрала себе пастыря, как послушная, безропотная овечка... - его голос изменился, и он закончил тоном, в котором явно слышалась едкая ирония. - Так как же, мисс Эйр, я прав? Не сомневаюсь, что вы с вашим новым избранником будете прекрасной парой, и я от души желаю вам счастья... Он смолк и посмотрел на меня. Какие-то слова почти ощутимо трепетали на его устах, но голос ему не повиновался: - Прощайте. И, не произнеся больше не слова, ни разу не оглянувшись, он вышел из дома. Обессиленная, я упала на колени и разрыдалась. Сент-Джон опустился рядом со мной и произнес ровным тоном: - Бог сотрет всякую слезу с твоих очей, и больше не будет ни смерти, ни плача, ни воздыхания, ни болезни… Ибо все прежнее прошло... Я слушала и судорожно рыдала, будучи не в силах сдерживать свои чувства. Я вынуждена была дать волю слезам, так как отчаяние потрясало все мое существо. И тут раздался дрожащий от негодования голос Дианы: - Это чудовищно... Чудовищно! Джен, не слушай его! Ты никуда не поедешь и не выйдешь за него! Сент-Джон, как ты можешь так поступать с ней? - Смирение, Джен, — тем временем продолжал он, — основа всех христианских добродетелей. И мое сердце наполняется радостью оттого, что вы смогли смирить себя, обуздать те греховные помыслы, что владели вами, и сделать правильный выбор. Я знаю своего небесного учителя, знаю, что он справедлив и всемогущ; я зову вас опереться на Предвечного; не сомневайтесь, он выдержит бремя вашей человеческой слабости, - он склонился к моему лицу и прошептал: - Думайте, как я, Джен, верьте, как я... У вас должна быть лишь одна мысль: как лучше всего выполнить то дело, за которое вы взялись. Чтобы это осуществить, вам необходим супруг, а мне нужна жена, единственная помощница, которой я буду руководить в жизни и которую смогу удержать возле себя до самой смерти. Словно завеса упала с моих глаз, и я увидела перед собою черствость и деспотизм. Мне стало ясно, что Сент-Джон, несмотря на свое красивое лицо и одухотворенные речи, столь же грешен, как я сама. Я снова взглянула на его черты, прекрасные в своей гармоничности, но страшные своей беспощадной суровостью, на его энергичный, но холодный лоб, на глаза, яркие, глубокие и пронизывающие, но лишенные нежности, на его высокую, внушительную фигуру, — и представила себе, что я его жена. О нет, никогда! — Я презираю ваше представление о любви, — невольно вырвалось у меня; я поднялась и теперь стояла перед ним, гордо выпрямившись. — Я презираю то лживое чувство, которое вы мне предлагаете. Да, Сент-Джон, я презираю и вас, когда вы мне это предлагаете! Я кипела от негодования. Для меня он словно перестал быть живым человеком и превратился в мраморную статую, его глаза казались холодными яркими сапфирами, его язык — говорящим инструментом, и только. И истина, спрятанная где-то глубоко внутри меня, погребенная под гнетом принципов и убеждений, привитых мне с детства, вдруг открылась мне во всей своей пронзительной ясности: пока я живу и мыслю, я не могу не любить мистера Рочестера. - Бог не для того дал мне жизнь, чтобы я ее загубила, а моя жизнь, моя любовь принадлежат Эдварду! - с этими словами я оттолкнула Сент-Джона со своего пути и устремилась вслед за человеком, который был смыслом моего существования, моим вторым я, моим единственным земным спутником, но я поняла это слишком поздно...
Анна: И опять на самом интересном
Violeta: Анна пишет: опять на самом интересном Интригую
МА: Столько новых глав! Я зачиталась! Violeta, спасибо! Как всегда стиль и соответствие канону на высоте! Вот только я согласна с toulouse, странное у героини все-таки поведение для беременной женщины в 19 веке. В оригинале все предельно просто: и сбежать и вернутся героине было легко, так как ничего не потеряно - ни репутация, ни самоуважение. Так поколебался идеальный образ избранника. Для осознания своих заблуждений героя покалечили и на год разлучили с его любимой. Так что в конце все боги умилостивлены,и герои счастливы. А из фанфика складывается ощущение, что была у героини связь с героем или нет значения не имеет, разлука всё поправит, они воссоединяться и будут счастливы. Мне приятно так считать, но умом я не верю. Мне не понятно, почему она беременная сбежала, это ребячество какое-то. И за счет чего Рочестер будет "расти над собой" тоже не понятно. Может, стоит его заразить лихорадкой какой-нибудь, пусть подумает о своем поведении, пока лечится Для себя я в описываемом развитии событий вижу только неоднозначный конец: она беременна, они быстро женятся заново, их чувства попраны, любовь потускнела и финал открытый.
toulouse: МА пишет: любовь потускнела и финал открытый Пичалька
Violeta: МА пишет: Столько новых глав! Я зачиталась! Violeta, спасибо! Как всегда стиль и соответствие канону на высоте! Мурррси МА пишет: Вот только я согласна с toulouse, странное у героини все-таки поведение для беременной женщины в 19 веке. В оригинале все предельно просто: и сбежать и вернутся героине было легко, так как ничего не потеряно - ни репутация, ни самоуважение. Так поколебался идеальный образ избранника. Для осознания своих заблуждений героя покалечили и на год разлучили с его любимой. Так что в конце все боги умилостивлены,и герои счастливы. Ну не сказала бы, что легко. Она разрывалась между моралью и любовью, не раз, и не два хотела отдаться чувству и наплевать на свои принципы. Кто знает, как все обернулось бы, не погибни Берта в пожаре и натолкнись она в Торнфилде на Рочестера. Тогда бы все стало сложно и трагично... МА пишет: А из фанфика складывается ощущение, что была у героини связь с героем или нет значения не имеет, разлука всё поправит, они воссоединяться и будут счастливы. Мне приятно так считать, но умом я не верю. Мне не понятно, почему она беременная сбежала, это ребячество какое-то. Она сбежала, потому что не могла его простить, не доверяла ему, потеряла уважение, как к мужу. А разлука нужна была, чтобы пришло осознание того, что несмотря ни на что, любовь побеждает все. И кроме того, есть же еще Сент-Джон, для контраста. Думаю, он принял бы ее и с ребенком - типа чем больше грех, тем сильнее раскаяние и глубже искупление: работа на благо миссии с удесятеренным рвением. Вот и дилемма между спасением души и любовью. МА пишет: И за счет чего Рочестер будет "расти над собой" тоже не понятно. Может, стоит его заразить лихорадкой какой-нибудь, пусть подумает о своем поведении, пока лечится Сделаю все, что в моих силах МА пишет: Для себя я в описываемом развитии событий вижу только неоднозначный конец: она беременна, они быстро женятся заново, их чувства попраны, любовь потускнела и финал открытый. Ой нет, это грустно. Где мораль, где осознание, где катарсис? Попробуем пойти другим путем!
Violeta: Дамы, выкладываю сразу две главы, т.к. завтра уезжаю отдыхать, и следующие части придется подождать... Глава 15. Метель. Уже с утра небо хмурилось, и в воздухе чувствовались все признаки надвигающейся бури. И вот теперь она разразилась! Выбежав вслед за мистером Рочестером на улицу, я мгновенно была подхвачена стремительным водоворотом, состоящим из хлопьев мокрого снега и пронизывающего ветра, и увлечена им прочь от дома, во мрак и непогоду. Я тотчас промокла, мои лицо и руки заледенели, но я упорно шла к калитке, путаясь в складках платья, и звала Эдварда. Ветер стонал в кронах деревьев и гнул их к земле, и, кроме этого жутких завываний, я не слышала больше ничего вокруг. Калитка, распахнутая яростной рукой, вслед за порывами ветра то открывалась, то закрывалась, и издавала при этом пронзительный жалостный скрип. Когда я наконец-то добралась до нее и ухватилась, словно за спасительную соломинку, мне почудилось, что я слышу удаляющийся стук копыт. "Он уехал!" - эта мысль пронзила меня, словно молния, и я снова отчаянно закричала: "Эдвард!", но мои слова унес очередной неистовый порыв ветра. Как безумная, я снова и снова повторяла имя своего возлюбленного, тщетно пытаясь что-либо разглядеть в непроницаемом снежном тумане, простирающемся на несколько миль вокруг, но едва различала свой голос. Казалось, что небеса низверглись на землю в отчаянном желании поглотить ее, и что это снежное безумие скоро похоронит все живое под своим ледяным покрывалом. Что значили для разбушевавшейся стихии мое отчаяние, мои слезы, мой страстный призыв? Порывы ветра сбивали меня с ног, шум бури заглушал любые звуки, что я пыталась исторгнуть из своей груди, а мой взор застилала непроглядная белая тьма. Чистым сумасшествием было ехать куда-то в такую непогоду, когда ничего было не разглядеть на расстоянии вытянутой руки, когда легко можно было заплутать среди бескрайних вересковых пустошей, непроходимых болот и узких тропок, вдоль которых изредка росли искривленные приземистые деревья, корни которых бугрились вокруг, как огромные змеи. До Мортона было недалеко, но сможет ли мистер Рочестер, захваченный ужасной бурей, бушующей вокруг, и в том возбужденном состоянии, в котором он покинул Мурхауз, добраться туда без происшествий? Мое сердце сжалось от предчувствия неотвратимо надвигающейся беды. Я скорее угадала, чем различила голос Сент-Джона в этой несмолкающей вокруг меня какофонии звуков: - Джен! Идите скорее в дом! - Нет! Я не могу! Он... - я в отчаянии махнула рукой, не в силах объяснить тот страх, что владел мной. - Он уехал. Все кончено. Идемте в дом, - втолковывал мне кузен, накрывая мои плечи полой своего плаща. - Вы заболеете, если останетесь на улице. - О, ну и пусть! Пусть! Оставьте меня! - воскликнула я, тщетно пытаясь освободиться из его объятий. Сердце мое билось горячо и часто, я слышала его удары, отдающиеся у меня в ушах. И вдруг оно замерло, пронзённое насквозь каким-то непонятным ощущением, которое передалось мне в голову, в руки и ноги. Это ощущение было столь резко, необычно и неожиданно, оно так обострило мои чувства, что все мое существо насторожилось, и я задрожала всем телом. — Что случилось, что вы услышали? Что вам привиделось? — вскричал Сент-Джон, в то время как я обмякла в его руках, а мои глаза остекленели, словно я заглянула внутрь себя. Я ничего не видела, но я услышала далекий голос, звавший: «Джен! Джен! Джен!» — и ничего больше. — О боже! Что это? — вырвалось у меня со стоном. Я могла бы точно так же спросить: «Где это?», потому что голос раздавался не в доме и не в саду, он звучал не в воздухе, и не из-под земли, и не над головой. Я слышала его, но откуда он исходил — определить было невозможно. — Иду! — крикнула я. — Жди меня. О, я приду! — я рванулась из рук Сент-Джона и наконец-то ощутила себя свободной. — Где ты? - Это ветер, Джен! Просто ветер! - прокричал он мне. - Успокойтесь же! Но я уже не слушала его, а бежала по тропинке, ведущей в деревню. Никто и ничто не смогли бы удержать меня в тот момент - я знала, что Эдвард в беде, и что ему нужна моя помощь. Через некоторое время Сент-Джон догнал меня и накинул мне на плечи свой плащ. Я даже не поблагодарила его. Не чувствуя ни холода, ни тяжести намокших юбок, я словно отринула прочь все слабости, присущие женщине, и стала подобна выпущенной из лука стреле, стремительно летящей к цели. И вот я достигла ее. В том месте, где дорога сворачивала к мельнице, рос старый раскидистый тис, о котором Диана часто говорила словами Овидия, что "есть по наклону тропа, затененная тисом зловещим, к адским жилищам она по немому уводит безлюдью...", и эти строки всегда какой-то смутной тревогой отдавались в моем сердце. И сегодня я узнала, почему. Приблизившись к дереву вплотную, я увидела, что у его подножия неподвижно лежит темная фигура, наполовину занесенная снегом. Неподалеку тихо ржала лошадь, боясь и подойти к своему хозяину, и покинуть его. Я поспешно опустилась на колени рядом с мистером Рочестером, ибо это был он, и с трудом перевернула его на спину. Моему взору открылось лицо все в багровых кровоподтеках и царапинах, наискось пересеченное ужасной рваной раной, словно от удара хлыстом. Из сломанного носа, не переставая, текла кровь, заливая алым все вокруг - и одежду, и только что выпавший снег, и палую почерневшую листву под ним... Дыхание Эдварда с жутким хрипом и клокотанием вырывалось из груди, и казалось, что каждый вздох станет для него последним. Я попробовала приподнять его, но тщетно - моих слабых сил не хватало на это. И если бы Сент-Джон, который неотступно следовал за мной по пятам, не пришел мне на помощь, то возможно, что Эдвард, мой горячо любимый Эдвард Рочестер, умер бы в ту ночь, навсегда ввергнув меня в пучину отчаяния и невыносимых душевных мук. С огромным трудом мы уложили его поперек лошади и медленным шагом, боясь причинить лишние страдания, двинулись в сторону Мортона, где жил местный врач. Вокруг нас продолжала бушевать снежная буря, и этот путь, который в обычный день занял бы не больше получаса, растянулся на целую вечность, пронзительно-холодную, гнетущую, пугающую... Я горячо молилась, чтобы все обошлось, чтобы Господь сохранил жизнь тому, без которого моя жизнь станет юдолью скорби, а Сент-Джон молча шел рядом и, казалось, полностью был погружен в себя и свои мысли. Только один раз он прервал молчание, чтобы произнести фразу, смысл которой мне открылся только много позже: - Человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца...
Violeta: Глава 16. Доктор Лоусон. Врач осматривал мистера Рочестера, а я с лихорадочным вниманием следила за движениями его рук и выражением лица. Когда он хмурился, то сердце мое, казалось, переставало биться от волнения, а когда Эдвард чуть слышно стонал под его осторожными прикосновениями - до крови закусывала губу, чтобы не разрыдаться. Наконец он выпрямился и взглянул на меня. - Это ваш родственник, мисс? - Да, сэр, - ответила я и с вызовом посмотрела на Сент-Джона, стоявшего за спиной доктора Лоусона. Тот чуть пожал плечами и отошел к жарко натопленному камину в глубине комнаты. - Тогда вам придется взять на себя все заботы о нем, - продолжал врач. - Один глаз у него сильно поврежден хлестнувшей по лицу веткой, насчет второго пока не могу ничего с уверенностью сказать - для этого он должен прийти в сознание. Так, еще сильный ушиб в области груди от падения с лошади, сломан нос, возможно сотрясение мозга... Тут я разглядела небольшой розовый шрам круглой формы, как от ожога, у мистера Рочестера под ключицей. Я была уверена, что раньше не видела его. - Что это? - спросила я доктора, указав на него. - Это след от огнестрельного ранения, мисс, совсем свежий, не больше 3-4 недель. Но он не представляет опасности - рана затянулась, воспаления нет, да и пуля прошла навылет, что ускорило заживление. - Огнестрельное ранение? - выдохнула я, чувствуя, как буквально холодею от ужаса. - Да. Когда ваш родственник придет в себя, то вы сможете поподробнее расспросить его, каким образом он получил эту рану. Когда придет в себя... Боже, сделай так, чтобы это произошло как можно скорее! Я наклонилась к мистеру Рочестеру, полулежащему в низком кресле, и чуть коснулась губами его лба. - Я буду ухаживать за ним, доктор. Как скоро его можно будет перевезти в Мурхауз? - Через несколько дней, если не начнется жар. Потом я буду навещать его, пока он окончательно не поправится. - В Мурхауз? - раздался голос Сент-Джона, в котором слышалось плохо скрытое раздражение. - Я уже говорил, что не хочу видеть этого человека в своем доме. - Но послушайте! - воскликнула я. - Вы же не можете вот так бросить его - без помощи, без поддержки, без лечения... Ему необходим уход. Возможно, он ослеп, - мой голос дрогнул, а по щеке скользнула слеза. - Что он будет делать в Мортоне один - без друзей, без семьи? Кто позаботится о нем? Доктор Лоусон поддержал меня. - Я думаю, что мисс Эйр права, мистер Риверс. Это ее христианский долг - оказать помощь ближнему своему, попавшему в беду. И где ему найти приют, как не в доме священника? Я не знаю причину ваших разногласий с этим человеком в прошлом, но в будущем, уверен, они разрешатся, ведь сказано в Библии - прощайте врагов ваших... Сент-Джон скрестил руки на груди, на щеках его заходили желваки. - Я никого не числю среди своих врагов, доктор, и нет нужды напоминать мне о сострадании и милосердии. Тут мы услышали, как мистер Рочестер пошевелился и еле слышно произнес: - Джен... Я тотчас бросилась к нему. -Эдвард! Он протянул вперед руку и снова повторил: -Джен. Где ты? Я схватила его блуждающую ладонь и прижала к своим губам. - Почему я ничего не вижу? Где я? Джен! - с тревогой восклицал он, что есть силы сжимая мои пальцы. - В Мортоне. Вы попали в метель, когда так поспешно уехали из Мурхауза, не заметили стоящего у дороги дерева, вас веткой хлестнуло по лицу и вышибло из седла... Мы нашли вас, лежащего без сознания под тисом, и отвезли к доктору. - Вы?... - Я и мистер Риверс. Тут я почувствовала, как его рука высвобождается из моих пальцев. - Так я обязан мистеру Риверсу своим спасением? Премного благодарен! По мне, так гуманнее было оставить меня там умирать, чем обрекать на жалкое существование калеки, - он коснулся ладонями своего изуродованного лица, рассеченного пополам, опухших и вздувшихся век, и тут же отдернул руки. - Господи Боже... К нему склонился доктор Лоусон. - Сэр, послушайте. Пока я могу констатировать, что вы лишились одного глаза. Второй заплыл от удара, но возможно, нам удастся его спасти. - А этот жуткий шрам? - Он останется, но со временем должен немного сгладиться. - Превосходно! Слепой урод... Жаль, что я не свернул себе шею... - с горечью проговорил мистер Рочестер. Я несмело коснулась рукой его плеча. - Эдвард... Я уверена, что зрение вернется к вам. Он промолчал. - Я заберу вас в Мурхауз, буду ухаживать за вами... - Мне не нужна сиделка, - резко бросил он. - И мне не нужна ваша жалость, мисс Эйр. По моим щекам потекли слезы. - Эдвард, позволь мне... - Мистер Риверс, вы не могли бы увести отсюда мисс Эйр? Мне кажется, я сейчас представляю собой не лучшее зрелище для молодой леди, - холодно проговорил мистер Рочестер. - И еще, будьте так любезны, не утруждайте ни ее, ни себя заботами обо мне. Думаю, доктор сделает все возможное, чтобы поставить меня на ноги. - Несомненно. Мистер?.. - доктор Лоусон сделал небольшую паузу. - Мистер Рочестер. -Да, конечно, мистер Рочестер. Но все же хочу вам сказать, что мисс Эйр сама вызвалась ухаживать за вами... - Я благодарен ей за заботу и участие, но не хочу обременять своей персоной. Думаю, что так будет лучше для всех. Сент-Джон взял меня за руку и потянул к двери. - Идемте, Джен. Мистер Рочестер принял единственно правильное решение, и Бог да хранит его. -Нет! - воскликнула я, вырывая руку. - Я никуда не пойду! Вы разве не понимаете, что его нельзя оставлять в таком состоянии? Он сам не понимает, что говорит. - Я в здравом уме, мисс Эйр, - отозвался глухим голосом Эдвард. - Прежде я был безумцем, когда думал, что... - он прервался на половине фразы. - Теперь же я все вижу более ясно, чем когда был зряч. Бог преподнес мне суровый урок, но по делам моим и наказание. Око за око, не так ли, пастор? - мистер Рочестер чуть повысил голос, обращаясь к Сент-Джону. На лбу у него выступила испарина. - Я должен до дна испить чашу страдания... Да, во имя искупления... Я больше не в праве... - он часто и глубоко дышал. - Идите, Джен, идите же, - его голос стих, и он провалился в беспамятство. - Он слишком ослаб, - проговорил доктор Лоусон, склоняясь к своему пациенту. - И у него начинается жар. Вам действительно сейчас лучше уйти, мисс. Приходите завтра, надеюсь, он будет чувствовать себя лучше. Я позволила Сент-Джону увести меня. Что творилось в моей душе, невозможно было передать словами. Я твердо знала, что никогда не оставлю Эдварда, но как сломить его упрямство, заставить его принять мою помощь, позволить мне ухаживать за ним - не имела ни малейшего понятия.
Леди Искренность: Отменно! Очень, очень здорово!!!! Спасибо! Эх, как же сложно иметь дело с темпераментными мужиками, но по мне это куда лучше, чем замороженный зануда и прагматик Сент-Джон. Невозмутимость, стоицизм и показное безразличие хороши лишь тогда, когда за ними бушует пламя и кипит разум! Удачного отдыха и хорошей поездки!!!!
Violeta: Леди Искренность пишет: Удачного отдыха и хорошей поездки!!!! Спасибо! И отдельное спасибо за медицинские консультации по фанфу! Ну посмотрим, может и у Сент-Джона темперамент проснется... Со временем... У меня здесь очень плохая связь, два деления на телефоне... Хорошо хоть читать форум могу.
Леди Искренность: Violeta пишет: И отдельное спасибо за медицинские консультации по фанфу! Только в радость, если была полезна. Violeta пишет: Ну посмотрим, может и у Сент-Джона темперамент проснется... Со временем... С трудом верится. Это ж как допечь его надо...
Violeta: Вот я и вернулась из отпуска! Глава 17. Жар. Я вернулась к доктору Лоусону, едва рассвело. Эдвард так больше и не приходил в сознание - у него был сильный жар, он бредил, и доктор беспокоился, что может начаться воспалительный процесс. - Если это произойдет, - сказал он мне, - то жар может продержаться несколько недель, инфекция перекинется на второй глаз, сделав мистера Рочестера до конца жизни незрячим, а шрам на лице зарубцуется грубо и неаккуратно и будет представлять собой ужасающее зрелище. - И как это можно предотвратить? - я с отчаянием переводила взгляд с мистера Лоусона на Эдварда. - Вы должны обтирать его, чтобы сбить жар, давать ландаум, как только его начнут мучить боли, менять повязки на ране, каждый раз осторожно промывая ее, и молиться... Молиться, мисс Эйр, и уповать на Божью милость. Так я и поступила. Я провела у постели мистера Рочестера двое суток, делая перерыв только на еду и беспокойный, короткий, урывками сон. Мои руки машинально делали все, что требуется для ухода за больным, а душа беспрестанно молилась, молилась так, как никогда в жизни - истово, горячо, безудержно - и мои молитвы были услышаны: на третий день жар начал спадать. Все это время Эдвард, не переставая, звал меня: "Джен! Джен!", и когда я касалась его лица, чтобы сменить повязки, шептал: " Это ее пальчики! Ее маленькие, нежные пальчики... Моя Джен...". Эти слова были одновременно и радостью, и мукой для меня - ведь я знала, что как только он придет в себя, он тут же прогонит меня прочь. Отчаянная ревность к Сент-Джону, твердая уверенность, что я больше не люблю его и собираюсь замуж за другого, страх перед слепотой и уродством - все это будет терзать его гордое сердце, когда он очнется. Я сидела в кресле около его кровати, когда услышала еле различимый вздох и слова: - Что случилось? Где я? Я склонилась над ним. - Вы в Мортоне, сэр. Два дня у вас была лихорадка, но пару часов назад жар спал. -Джен? Это ты? Ты здесь? - Да, сэр. - Почему я не вижу тебя? - У вас сильно поврежден один глаз. Второй заплыл в результате удара об землю. Доктор Лоусон надеется, что его удастся спасти. Неужели вы не помните, что с вами произошло? - Как в тумане... Я куда-то скакал, вокруг бушевала метель, я что есть силы погонял коня, желая как можно дальше уехать от... - внезапно он замолчал. Я замерла. Сейчас Эдвард снова рассердится и станет со мной холоден и суров. Но нет, я ошиблась. Он нежно сжал мою руку, лежащую у него на груди, и проговорил: - Ты не покинула меня, Джен? - Конечно нет, сэр! Как только вы мы могли вообразить себе такое? - Ты так добра, словно ангел, посланный мне Всевышним... А я, презрев все законы - и божественные, и людские - осквернил мой невинный цветок, коснулся его чистоты дыханием греха... Ты должна ненавидеть меня, Джен... Я прикоснулась кончиками пальцев к его губам. - Тссс... По-моему, у вас снова начинается жар, сэр. Я люблю вас так же, как и прежде, и даже больше - наша разлука, несчастье, свалившееся на вас, открыли мне всю глубину того чувства, что я испытываю к вам. И оно будет жить в моем сердце вечно. Он глубоко вздохнул и отвернулся от меня. - Но этот твой кузен, Риверс... Он сказал, что ты согласилась стать его женой. Это правда? - Он просил моей руки... Но я не давала ему согласия, могу вам в этом поклясться. - Значит, он солгал мне? - Думаю, он просто принял желаемое за действительное и неверно истолковал мое молчание, которое последовало за его предложением. - Ты воскрешаешь во мне надежду, Джен, - голос мистера Рочестера окреп, губы чуть тронула улыбка, а потом он вдруг снова помрачнел. - Но если твой кузен так увлечен тобой, с такой настойчивостью добивается твоего расположения, с таким жаром защищает и пытается оградить от моего общества - в праве ли я стоять у него на пути? Он достойный молодой человек, у него благородные помыслы... И он красив и полон сил, в то время как я обезображен и, возможно, останусь на всю жизнь слепым... Не пожалеешь ли ты о своем выборе? Ведь я предал твое доверие, жестоко обманул, глубоко ранил... - Это так, сэр... - я немного помолчала. - Несколько месяцев назад я бежала от вас, не в силах простить. Мною владели горечь, обида, недоверие, я видела все в дурном свете, но сердце мое не переставало любить вас. Не перестало и сейчас. Он вдруг приподнялся и привлек меня к своей груди. - Так ты правда любишь меня, Джен? И простила мне мой чудовищный обман? О, моя любимая! Своими словами ты возвращаешь меня к жизни! Я ничего не ответила, а только еще крепче прижалась к нему. Сейчас я была счастлива - всецело, безгранично - оттого, что я с тем, кого люблю, что он тоже любит меня, что он скоро поправится, и ничто нас больше не разлучит. В порыве, словно пришедшем свыше, я прошептала: - Есть еще кое-что, о чем вы не знаете... Раньше я думала, что это огорчит вас, но теперь я уверена, что обрадует. Я неверно судила о вас, не верила в силу вашего чувства ко мне, поэтому не сказала вам, когда уезжала, что... - Что, Джен? - Что я ношу ребенка. Я почувствовала, как его руки соскользнули с моих плеч, осторожно коснулись чуть округлившегося живота, и он растерянно пробормотал: - Ты... беременна? - Да. - Господи благослови тебя, Джен, - он снова прижал меня к себе. - Я готов снова претерпеть все муки ада, только чтобы еще раз услышать это. Прошу, повтори. - У нас будет ребенок, Эдвард. Он должен родиться в конце весны. - В конце весны... Как это удивительно , как волшебно... Еще час назад я думал, что моя жизнь кончена, что я навсегда потерял тебя, а теперь все вокруг меня расцветилось яркими красками, обрело смысл... И он заключен в моей Джен... Он склонил голову на мое плечо и благоговейно прошептал: — Я благодарю Творца за то, что в дни суда он вспомнил о милосердии. Я смиренно молю моего искупителя, чтобы он дал мне силы отныне вести более чистую жизнь, чем та, какую я вел до сих пор. Ибо мне есть, ради чего жить...
Violeta: Глава 18. Выздоровление. После нашего столь счастливого примирения Эдвард быстро пошел на поправку. Доктор Лоусон только диву давался, как хорошо заживают раны, а шрам не воспаляется, не гноится и покрывается аккуратной розовой кожицей. Доктор был уверен, что через полгода-год от него останется только тонкая белая линия, не сильно бросающаяся в глаза. Чтобы закрепить столь ошеломительный эффект, он посоветовал мне дважды в день делать Эдварду компрессы из камфорного масла, что я неукоснительно выполняла, несмотря на капризы и ворчание моего своенравного подопечного. Увы, одного глаза мистер Рочестер безвозвратно лишился, но утешало то, что второй остался неповрежденным, и вскоре Эдвард уже мог видеть и меня, и доктора, и все, что его окружало. Все тело у него после падения с лошади болело, он ходил, слегка прихрамывая, и очень часто был вынужден опираться на мое плечо, чтобы передохнуть, и тогда он неизменно вспоминал тот вечер, когда впервые увидел меня. - Казалось, маленькая пташка прыгает около моих ног и предлагает понести меня на своих крошечных крылышках, - говорил он мне с улыбкой. - Но едва я принял твою помощь, дотронулся до тебя, как во всем моем существе проснулось что-то новое, словно в меня влились какие-то свежие чувства и силы. И сейчас я чувствую в точности то же самое, - он слегка касался губами моего виска. - Ты мой добрый гений, Дженет. Наконец, доктор Лоусон решил, что его пациент достаточно здоров, чтобы покинуть его дом. Единственное место, куда я могла отвезти Эдварда, был Мурхауз, но я помнила, как неодобрительно отнесся Сент-Джон к этой идее, да и мистер Рочестер не горел желанием жить под его крышей. Неожиданно на мою сторону встали Диана и Мэри, которым я все же решилась рассказать нашу печальную историю. Я ожидала осуждения, возможно, даже охлаждения с их стороны, но они проявили редкую душевную чуткость в отношении случившегося. Более восторженная Мэри сказала, что ничего романтичнее она в жизни не слышала, и что такая любовь встречается только в книгах, рассудительная же Диана полностью возложила всю ответственность за содеянное на мистера Рочестера, но уточнила, что его искреннее раскаяние заслуживает прощения как в глазах Бога, так и людей. - В книге Премудрости Соломона говорится: "Ты всех милуешь, потому что всё можешь, и покрываешь грехи людей ради покаяния", - говорила она мне. - Милосердие Божие простирается на грешников всего мира, и бескорыстная любовь Бога служит основой всего сущего. И мы, глядя на это безграничное милосердие, эту всепрощающую любовь должны стараться поступать так же. Ведь ты простила его, Джен? - Всем сердцем! - пылко отвечала я. - Тогда и я прощаю его и желаю вам счастья. Уступая нашим настойчивым просьбам, Сент-Джон, скрепя сердце, согласился принять мистера Рочестера в Мурхаузе. Но это было только полдела. Оставалось сломить упрямство Эдварда, который по известным причинам недолюбливал моего кузена и не желал принимать от него помощь. Его убедило только то, что так мы будем жить под одной крышей, не нарушая приличий, до того времени, как сможем пожениться. Если ты думаешь, читатель, что мой кузен оставил свои попытки вернуть меня на путь истинный и отказался от планов жениться на мне, то ты ошибаешься. Подозреваю, что и мистера Рочестера он пригласил в свой дом только затем, чтобы каким-нибудь образом расстроить наш союз и при случае указать мне на несовершенства моего избранника. Как ни в чем ни бывало, он продолжал заниматься со мной индустани, рассказывал о высоком предназначении миссионера, о долге перед Богом, о жертве, которую необходимо принести на алтарь Творца каждому человеку, в котором есть хоть капля совести и благочестия. Я, не желая портить отношения с Сент-Джоном и испытывая легкие укоры совести из-за того, что невольно ввела его в заблуждение относительно своего согласия в ответ на его предложение о браке, смиренно внимала ему и послушно исполняла все, о чем он меня просил. Иногда я даже радовалась тому, что Эдвард из-за слабости не может спуститься вниз и участвовать в наших ежедневных трудах и занятиях, ибо его ревность и горячий нрав могли привести к неизбежному конфликту. Доктор Лоусон навещал нас ежедневно и отмечал, что дело уверенно движется к полному выздоровлению, и что скоро мы не будем нуждаться в его услугах. И тут передо мной во весь рост встал вопрос: что я буду делать, когда мистер Рочестер окончательно поправится? Сент-Джон наверняка будет настаивать на его отъезде, а расстаться друг с другом даже на недолгое время будет выше наших с Эдвардом сил...
Леди Искренность: Violeta пишет: что я буду делать, когда мистер Рочестер окончательно поправится? Пригласить священника со стороны или напрячь имеющегося! С возвращением! Надеюсь, отдых удался.
Violeta: Леди Искренность пишет: Пригласить священника со стороны или напрячь имеющегося! Имеющийся резко против их свадьбы и не отпустит Джен куда-то уехать с Рочестером. Леди Искренность пишет: С возвращением! Надеюсь, отдых удался. Типа того. Если бы только три дня шторм не бушевал, брр.
Анна: Violeta Спасибо за проду. Жду с нетерпением, что будет дальше)
Violeta: Дамы, не могу не поделиться! Помнится, обсуждали мы причастность Жоффрея к нарциссам, а тут нахожу статью, что к ним же относится и... Рочестер! У кого какое мнение на этот счет? Это анализ романа "Широкое Саргассово море", по сути - фанфика, приквела "Джен Эйр" об отношениях Берты и Эдварда. Весьма спорное произведение, надо сказать, типа автор так видел. http://tanja-tank.livejournal.com/15243.html http://tanja-tank.livejournal.com/15584.html Это, собственно, анализ личности Рочестера. http://tanja-tank.livejournal.com/14176.html http://tanja-tank.livejournal.com/14502.html http://tanja-tank.livejournal.com/14847.html
Леди Искренность: Фильм хороший на книгу "Широкое Саргассово море". И, кстати, такое видение этого автора на предысторию вполне имеет место быть. В романе у нас есть лишь версия Эдварда, рассказанная в попытке оправдаться. Он вполне мог быть увлечен этой женщиной в юности, мог и жениться по собственному желанию, а потом пресыщение и пришло на смену страсти. У Берты конечно же был некий врожденный психический дефект, но способствовать его прогрессированию могли и обстоятельства жизни девушки и окружающие, в том числе и Эдвард. Так что я не исключаю такой вариант событий. Он мне даже нравится. Когда герой абсолютное зло или добро - это скучно, а так Берту жаль, Эдвард предстает еще более сложной натурой со своими тараканами и скелетами. Подобное прошлое еще лучше объясняет, почему он так запал на Джен. Не только как на противоположность Берте, но и как на источник искупления собственных ошибок.
Леди Искренность: Посмотрела в инете, оказывается у книги даже две экранизации. Я имела ввиду 1993 года. Более новый не видела, ничего сказать о нем не могу.
Violeta: Леди Искренность пишет: Посмотрела в инете, оказывается у книги даже две экранизации. Я имела ввиду 1993 года. Более новый не видела, ничего сказать о нем не могу. Посмотрела обе, но книгу не читала. Все же в книге говорилось о четырех годах, которые он прожил с ней, а в фильме она спятила еще во время медового месяца. Не знаю, я в эту историю не поверила. Автору, видимо, хотелось обелить Берту, но думаю, что все было именно так, как говорил Рочестер в романе - выпивка, распущенность, измены и психическое заболевание. Ричард в фильме представлен расчетливым и совсем равнодушным к судьбе сестры - в романе же он был робок, нерешителен, полностью предан Эдварду и любил Берту, заботился о ней. Сам ГГ - ну не в характере его мучить женщину, издеваться над ней, доводить до сумасшествия. Манипуляции, насмешки - это да, но в рамках приличий. Насчет психбольницы - там в то время происходили такие ужасы, что комната в Торнфилде была раем земным. Развестись он с ней не мог - по англ. законам разводиться с умалишенными было запрещено, т.к. они были недееспособными и не могли отвечать за себя. Насчет Берты - в фильме она только из пансиона, а по книге она старше Рочестера на несколько лет, значит, ей около 25. Итак, мадам перестарок по тем временам, а при наличии большого состояния это подозрительно. То, что она влюбилась в мужа вызывает у меня сомнение - слишком они разные. Когда первая страсть прошла, думаю, он ее разочаровал и она пустилась во все тяжкие. Об этом он и написал брату с отцом. Возможно, кстати, что он ее не девушкой взял - потому и такое скорое разочарование после свадьбы. Что там еще... Ее деньги. По англ. законам опять же все состояние переходило к мужу, он ничего у нее обманом не отбирал и то, что он считал, что она его купила - просто смешно. Он снизошел до нее с высоты своего титула, пусть она и богата, но всего лишь дочь торговца. Это еще один вариант, почему он стыдился женитьбы на ней. Леди Искренность пишет: Когда герой абсолютное зло или добро - это скучно, а так Берту жаль, Эдвард предстает еще более сложной натурой со своими тараканами и скелетами. Подобное прошлое еще лучше объясняет, почему он так запал на Джен. Не только как на противоположность Берте, но и как на источник искупления собственных ошибок. Тут согласна. Но доведение жены до сумасшествия, а потом любовь к Джен, как искупление греха - не, как-то мне такой ГГ не нравится. Подлый какой-то выходит.
Violeta: Глава 19. Разговор. И вот однажды утром мистер Рочестер спустился к завтраку. Он был бледен, сильно похудел, но держался прямо и с достоинством. С удивлением и волнением я отметила, что на рукаве у него была черная траурная повязка. Перехватив мой взгляд, он слегка кивнул и проговорил: - Я многое переосмыслил, мисс Эйр, и отныне буду поступать так, чтобы ни в чем не огорчать вас. Завтрак прошел в молчании. Я ощутимо чувствовала, как сгущается напряжение в комнате, видела, как украдкой переглядываются мои сестры, как подчеркнуто равнодушно, если не сказать пренебрежительно, ведет себя Сент-Джон, и с какой смесью любопытства и подозрительности смотрит на Эдварда Ханна, разливающая по чашкам чай. Не могу сказать, как воспринимал это мистер Рочестер - внешне он был невозмутим и сдержан, словно происходящее его ни в коей мере не касалось. Я же сидела, словно на иголках, в любой момент ожидая взрыва, которого, к счастью, не последовало. Едва завтрак был окончен, я предложила Эдварду прогуляться, на что он охотно согласился. На улице было морозно и пасмурно, но воздух был кристально чист и свеж, и я с наслаждением вдыхала его. Взяв мистера Рочестера под руку, я увлекла его подальше от дома по заснеженной тропинке вглубь сада, окружающего Мурхауз. Мы дошли до изгороди, за которой простиралась бескрайняя снежная равнина, над которой возвышались горы, и Эдвард, прислонившись плечом к каменной кладке, устремил задумчивый взгляд вдаль. Я же жадно разглядывала его четкий профиль, пересеченный наискось свежим, уже заживающим шрамом, крепко сжатые губы, упрямо выпяченный подбородок, небрежно откинутые назад темные, отросшие за время болезни волосы, и неожиданно для себя произнесла: - Определенно, сэр, вы сейчас напоминаете мне пирата. - Правда, Джен? - он обернулся ко мне и улыбнулся уголком рта. - Да, а когда на ваших губах играет эта саркастическая улыбка, то и подавно. - Вы будете не против, если я возьму вас в плен, юная леди? - он обхватил меня руками за талию и притянул к себе. Я рассмеялась. - Я уже давно у вас в плену... - А я - у тебя... - он склонился к моему лицу и коснулся губ нежным поцелуем. - Сколько волшебного очарования в этих часах, которые я провожу с тобой, моя фея. Ты даришь мне счастье одним своим взглядом, лукавым и одновременно полным любви и ласки, звуком своего голоса, который звучит для меня, как серебряный колокольчик, теплом своего любящего сердца... Ты не замерзла? - он заботливо набросил мне на плечи полу своего плаща. - Немного... Но мне не хочется возвращаться в дом, - я прильнула щекой к его груди. - Мне тоже. Как думаешь, твои родственники со временем примут меня? - Диана и Мери - несомненно, а вот Сент-Джон... - я вздохнула. - Думаю, он никогда не смирится с моим выбором. - Тем хуже для него, - он теснее прижал меня к себе. - Ты моя жизнь, моя любовь, мать моего ребенка, и я буду бороться за тебя, Джен, до последней капли крови. В его словах было столько страсти, столько огня, что я ни на секунду не усомнилась, что именно так он и поступит. И тут я вспомнила то, о чем давно хотела его спросить, но все время откладывала - то ли из-за неловкости, то ли из-за боязни узнать правду. - Доктор Лоусон, когда осматривал вас, сказал, что у вас на груди, под ключицей, остался след от огнестрельного ранения, - осторожно начала я. Эдвард тут же напрягся и отстранился от меня. - Скажите, откуда оно? Я подняла на него глаза и невольно вздрогнула: лицо его стало бледным, как мел, взгляд потух, он опустил голову на грудь и еле слышно произнес: - Это долгая история, Джен... Она мучает меня, разрывает сердце, и я буду корить себя до конца своих дней за то, что совершил... Мне нет прощенья... - Что же произошло, сэр? - настаивала я, полная решимости добиться от него ответа. - Если я расскажу тебе все, то ты будешь презирать меня, как я сам себя презираю, - он отвернулся от меня и закрыл лицо ладонью. - Расскажите мне все, Эдвард, снимите груз с вашего сердца, - я положила руку ему на плечо. - Я разделю с вами и ваше горе, и вашу боль... - Я убил Ричарда, брата Берты... - глухо проговорил он, оборачиваясь ко мне. - Это была честная дуэль, Джен, но все равно я не должен был принимать вызов от него - он был в своем праве, а я... я просто заносчивый, эгоистичный болван, ослепленный гордыней и гневом... Я желал бы все вернуть назад, но увы, это не в моей власти... Я вспомнила того мужчину, мистера Ричарда Мэзона с Ямайки, который приезжал в Торнфилд весной, и за которым я ухаживала в ту страшную ночь, когда безумная жена мистера Рочестера искусала его и порезала ножом. Тогда я провела рядом с ним несколько долгих, томительных, наполненных страхом часов. Вокруг была тьма, перед глазами — доверенный моим заботам бледный, окровавленный человек, а от убийцы нас отделяла лишь тонкая дверь, из-за которой доносились приглушенные звуки: то скрип половицы под чьими-то осторожными шагами, то хриплое рычание или тоскливый человеческий стон. Да, это было ужасно... Вздрогнув от нахлынувших воспоминаний, я скользнула ладонью вниз вдоль руки Эдварда и коснулась черной повязки на его рукаве. - Да, Джен, - он накрыл мою руку своей и сжал ее, - я ношу траур по ним обоим: по Берте и несчастному Ричарду, невольным убийцей которого я стал... Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы прийти в себя от услышанного, я твердо сказала: - Разрешите мне самой судить о том, что произошло. Я не хочу делать поспешных выводов, пока не узнаю всей правды, как бы горька и жестока она не была.
МА: Violeta, спасибо! По моему, как всегда, Вы на высоте! Несколько неожиданно, что Эдвард дрался на дуэли с Ричардом. Вроде бы он испытывал к нему покровительственные чувства и слегка презирал, обычно при таком раскладе сложно приятеля застрелить. Все-таки дуэль со смертельном исходом предполагает злую волю стреляющего. Но, цитируя ваш текст: Я не хочу делать поспешных выводов, пока не узнаю всей правды, как бы горька и жестока она не была. А вот сцене с метелью я аплодирую, мне кажется, это правильно. Я искренне считаю, что болезнь Рочестера для переосмысления необходима! И вообще сцена очень в каноне! Браво
Violeta: МА Такой приятный отзыв, спасибо! МА пишет: А вот сцене с метелью я аплодирую, мне кажется, это правильно. Я искренне считаю, что болезнь Рочестера для переосмысления необходима! Да, мы с моим редактором придерживаемся такого же мнения. МА пишет: Я не хочу делать поспешных выводов, пока не узнаю всей правды, как бы горька и жестока она не была. Это будет своего рода исповедь Рочестера, которую считала необходимым добавить в повествование ЛИ, и которая, как мне кажется, отлично раскроет характер ГГ и подтолкнет его к переосмыслению своей жизненной позиции. Продолжение следует...
Светлячок: Violeta пишет: Да, мы с моим редактором придерживаемся такого же мнения. Эх, так мне еще хотелось ему что-нибудь отморозить... руку, например, но Violeta решила, что и глаза хватит. А вот у меня он бы так легко не отделался
Violeta: Светлячок пишет: Эх, так мне еще хотелось ему что-нибудь отморозить... руку, например, но Violeta решила, что и глаза хватит. Так он бы не успел себе ничего отморозить - Джен его максимум через полчаса после падения нашла. А сломанный нос - достойная альтернатива руке, как мне кажется. Плюс шикааарный шрам во все лицо.
Bella: Светлячок пишет: так мне еще хотелось ему что-нибудь отморозить... руку, например, но Violeta решила, что и глаза хватит Violeta пишет: сломанный нос - достойная альтернатива руке, как мне кажется. Плюс шикааарный шрам во все лицо. добрые, однако... а где же милосердие и всепрощение? или мы тут все любительницы покалеченых мужчин со шрамами? если не ради Эдварда (мож он чего и заслужил.... да не суди, не судим....), так Джен пожалейте- одноглазый со шрамами и сломаным носом, так еще и руку отнимем, двоеженец и убийца... пусть лучше миссионерством займется
Леди Искренность: Отличный отрывок!!! МА пишет: Эдвард дрался на дуэли с Ричардом. Вроде бы он испытывал к нему покровительственные чувства и слегка презирал, обычно при таком раскладе сложно приятеля застрелить. Все-таки дуэль со смертельном исходом предполагает злую волю стреляющего. Наличие пулевого отверстия у Эдварда предполагает, что в него тоже, как минимум, попали. Возможно, это было и не хладнокровное убийство, а вынужденная мера... Посмотрим. Violeta пишет: Это будет своего рода исповедь Рочестера, которую считала необходимым добавить в повествование ЛИ, Я?? Честно-честно, я не помню. Не ругайтесь. Но, если я считала необходимым и автор с редактором не против, то я только за и с радостью прочту.
Violeta: Bella пишет: добрые, однако... а где же милосердие и всепрощение? или мы тут все любительницы покалеченых мужчин со шрамами? если не ради Эдварда (мож он чего и заслужил.... да не суди, не судим....), так Джен пожалейте- одноглазый со шрамами и сломаным носом, так еще и руку отнимем, двоеженец и убийца... пусть лучше миссионерством займется Эдвард в бреду говорил, что око за око, так что он сам понимал справедливость наказания. Ну и шрамы красят мужчину. Леди Искренность пишет: Я?? Честно-честно, я не помню. Не ругайтесь. Но, если я считала необходимым и автор с редактором не против, то я только за и с радостью прочту. Главное - вовремя дать дельный совет!
Violeta: Глава 20. Исповедь. - Что ж, Джен, я расскажу тебе все, как было: ничего не утаивая, не приукрашивая, не пытаясь выгородить себя - словно я предстал перед престолом Божьим в день Страшного суда, - мистер Рочестер немного помолчал, собираясь с мыслями. - Ты, наверно, считаешь меня неверующим, но это не так. На мою долю выпали тяжелые испытания, много лет я проклинал Бога за невозможность разорвать тот порочный круг, из которого я не мог найти выход, те узы, что тяжкими оковами сковывали меня по рукам и ногам, и душа моя очерствела, но все же не умерла. Встреча с тобой воскресила все доброе и чистое в ней, заставила вновь стремиться к чему-то возвышенному, и в этом я увидел перст Божий. Да, Джен, теперь я отчетливо понимаю замысел Создателя относительно меня, но постичь его мне помогла ты... и несчастный Ричард, которого я убил вот этой самой рукой, которой сейчас сжимаю твою. Она обагрена кровью невинного, и я готов без колебаний расстаться с ней, лишь бы снова увидеть его живым. Я испытывал к нему странное чувство, далекое от уважения и дружбы, но все же сходное с ними, ибо в его слабой душе были хоть какие-то искры порядочности, и он проявлял неустанную заботу о своей несчастной сестре... Ричард же искренне считал меня своим другом, пока не узнал о нашей с тобой женитьбе от твоего дяди. И тогда он возненавидел меня так же, как когда-то любил. Он прибыл в Торнфилд, чтобы расстроить наш брак, но опоздал. Тогда он стал разыскивать нас по всей стране, но тщетно. В ту роковую ночь, когда Берта подожгла Торнфилд, Ричард видел, как она стоит на краю крыши, размахивая руками и что-то крича, вокруг нее бушевало пламя, а потом она прыгнула вниз, - и спустя мгновение уже лежала прямо у него под ногами, разбившись вдребезги о камни двора. Ричард был весь залит ее кровью, и должно быть, именно в тот самый момент его разум и помутился. Стоя на коленях перед догорающим замком, он прижимал к себе ее тело и отчаянно проклинал меня, виновника всего случившегося. Он поклялся отомстить мне и начал разыскивать с удесятеренным рвением. Узнав от мистера Бриггса, что твой дядя на Мадейре скончался и оставил тебе большое наследство, он немедленно отправился туда, предполагая, что найдет нас там. Почему он так решил - Бог знает! - но, говорят, безумцами владеет какая-то невидимая сила, которая нашептывает им, что делать... - И что же произошло дальше? - взволнованно спросила я. - А дальше события развивались стремительно, словно в калейдоскопе. Не успел Ричард уехать, как Бриггс получил твое письмо, которое пришло уже после смерти мистера Эйра, и которое ему переслали, как душеприказчику покойного. В нем ты указала наш адрес во Франции, по которому мистер Бриггс немедленно и направился. Думаю, не стоит описывать те события, которые последовали вслед за его приездом - уверен, что ты помнишь все столь же отчетливо, как и я. Я начну с того момента, как узнал, что ты сбежала от меня. Я метался по дому, словно дикий зверь, я звал тебя, Джен, я пребывал в таком черном отчаянии, что клянусь, еще немного - и сошел бы с ума. На краю безумия меня удержало только то, что я вспомнил о завещании, о котором говорил мистер Бриггс. Увы, я не знал тогда о твоих родственниках в Мортоне, иначе все сложилось бы по-другому - я нашел бы тебя гораздо раньше, Ричард остался бы жив, и я не был бы сейчас изуродованным калекой... Да, Джен, пути Господни неисповедимы, и нам, простым смертным, не дано понять замысел Божий в отношении нас. В лучшем случае мы осознаем его, когда уже ничего нельзя изменить, а лишь смиренно принять... Но я продолжаю. Не найдя мистера Бриггса в отеле и узнав, что утром его навещала молодая девушка, по описанию похожая на тебя, с которой он потом и уехал, я решил, что вы отправились на Мадейру, чтобы ты могла вступить в права наследования. Я кивнула - именно так бы я и поступила, не узнай из завещания о моих кузене и кузинах в Англии. - Итак, я немедленно отплыл на Мадейру, - тем временем продолжал мистер Рочестер. - Не прошло и двух недель, как уже я был там, но тебя я не нашел. Зато нашел Ричарда, который, кипя ненавистью и гневом, обвинил меня в смерти своей сестры. А я... я посмеялся над ним, Джен. Как мне теперь стыдно говорить об этом, знает один Господь Бог, но я насмехался над ним, проклинал его и его семью, осыпал оскорблениями Берту и говорил, что искренне радуюсь ее смерти. Сам Дьявол вселился в меня тогда, не иначе, ведь я оскорбил человека в его искреннем горе, человека, который считал меня своим другом, и неудивительно, что он вызвал меня на дуэль. - И вы приняли вызов, - утвердительно сказала я. - Боже, как вы могли? Неужели Господь не вразумил вас? - Увы, Джен, нет. Я не только принял вызов, но и поклялся себе убить Ричарда, чтобы стереть последнее воспоминание о нем и Берте из своей памяти. Мне казалось, что так я навсегда избавлюсь от ненавистного мне прошлого, и передо мной откроется новая страница жизни, чистая и незапятнанная. Теперь же она залита кровью Ричарда, и я могу лишь горько сожалеть о содеянном и неустанно просить Бога о прощении. Мы встретились на рассвете, без секундантов, один на один. Как сейчас помню его лицо - оно слегка подергивалось, глаза горели безумным огнем, рот кривился в жуткой усмешке... Он тоже страстно желал убить меня, и я почти физически ощущал исходящие от него волны ненависти. На мгновение я увидел в его лице отражение другого лица - лица его погибшей сестры, - и тогда, Джен, я впервые испытал страх. Да, какой-то панический страх, животный, инстинктивный, словно безумная грозила мне из бездны и звала за собой. Дрожащей рукой я поднял пистолет, а Ричард поднял свой. Его рука тоже дрожала, но он целил мне прямо в сердце и выкрикивал проклятия. Мы выстрелили одновременно. Сначала мне показалось, что он промахнулся, но в следующий момент острая боль пронзила мое плечо, и я буквально рухнул на колени. Кровь заливала мою рубашку. Преодолевая дурноту и слабость, я подполз к Ричарду - он умирал, на губах его пузырилась кровь. В последнем усилии он схватил меня за раненое плечо - я чуть не потерял сознание от боли - и прошептал: - Пусть ее берегут; пусть обращаются с ней как можно мягче, пусть ее… - он смолк, и слезы потекли по его обескровленным щекам. Он так и умер со слезами на глазах. И тогда я проклял себя, свою гордыню, свое бессердечие, которые позволили мне убить его - человека, который оказался во много раз порядочнее и честнее меня, презиравшего его. Который на пороге смерти думал не о себе, а о своей уже умершей сестре, которая все еще была жива для него. В тот скорбный час я вспомнил и о тебе, Джен, о лучшем, что случилось в моей жизни, о той любви, что ты подарила мне, и которую я так жестоко предал. В отчаянии я молил Бога о смерти, ибо жить с таким камнем на душе было выше моих сил. Не знаю, кто нашел нас, кто отвез меня к врачу - я неделю провалялся в горячке, а когда пришел в себя, то узнал, что Ричарда уже похоронили. Мне, его убийце, сочувствовали, рассказывали, что давно уже подозревали о его безумии, что я своим поступком фактически освободил его от жизни в приюте для умалишенных, а передо мной стояло его лицо, залитое слезами, и в памяти навечно отпечатался сумбурный, сбивчивый рассказ о смерти Берты. Я помню его слово в слово, Джен, и каждое слово каленым железом жжет мое сердце... Пуля, пущенная Ричардом, прошла навылет, врач, лечивший меня, поражался, как же мне повезло - ведь попади она на три пальца ниже, то я был бы мертв. Он говорил, что это Божий промысел, что Господь спас меня, а Ричарда - покарал, но я-то знал правду, и муки совести, терзавшие меня, нельзя было описать словами. Именно тогда я надел на рукав эту черную траурную повязку. Не для того, чтобы соблюсти приличия, а для того, чтобы каждый день и час напоминать себе о случившемся по моей вине... Я смотрела на Эдварда, и глаза мои застилали слезы. Мы оба молчали, словно переживая только что сказанное им: он заново, а я - впервые, и эта своеобразная исповедь будто соединяла нас невидимыми нитями, словно его сердце тянулось к моему, ища в нем сочувствия и прощения, а мое открывалось ему навстречу и впускало в себя ту боль и отчаяние, то чувство вины, что владели им, даря облегчение его страдающей душе. Нам не надо было ничего говорить друг другу - в тот момент мы были близки, как никогда, словно стали единым целым. - А что было потом? - прошептала я, все же рискнув нарушить это слишком затянувшееся молчание. - Как только я поправился, то тут же отправился в Англию. Мне нужно было найти тебя, Джен, ты была необходима мне, как дыхание. У мистера Бриггса в Лондоне я узнал, где ты обрела пристанище. Поверь, это было нелегко сделать, он не желал даже слушать меня, и только уверениями в том, что я люблю тебя больше жизни, что не желаю зла и хочу искупить свой грех перед тобой во что бы то ни стало, я добился от него, что ты живешь у своих родных в Марш-Энде около Мортона. И я устремился сюда... Увидев тебя, я потерял голову от радости. Обнимать тебя, прижимать к своей груди, покрывать поцелуями твое нежное личико было невыразимым счастьем для меня. В тот момент для меня не существовало ничего и никого вокруг - только моя Джен, мой ангел, моя любовь... И каким жестоким ударом для меня оказалась весть о твоем скором замужестве... Я сделала протестующий жест рукой. - О Джен, тебе не в чем винить себя! - пылко заверил меня он. - Я не имел никакого права осуждать тебя или обижаться. Моя гордыня, которую, казалось, навсегда смирила смерть Ричарда, вновь поднялась во мне. Я должен был пасть перед тобой на колени и вымаливать твое прощение, а вместо этого я ушел от тебя, бросив напоследок оскорбительные, недопустимые слова. И Бог сурово покарал меня, обезобразив внешне, чтобы всем стало видно мое внутреннее уродство... Ты должна была бежать от меня, как от чумного, Дженет, но ты пришла мне на помощь, спасла мою никчемную жизнь, заботилась обо мне и одарила совершенно незаслуженным счастьем - быть с тобой, любить тебя и наше дитя, а главное - ты даровала мне прощение за то, что я сам не в силах простить себе. Теперь, когда я рассказал тебе все, моя душа словно расправила крылья. Я точно знаю, что ты послана мне Богом, как мой ангел-хранитель. Я не смею просить тебя выйти за меня замуж, ибо я недостоин тебя, но я желаю этого больше всего на свете... Я некоторое время смотрела на Эдварда, а потом шагнула к нему и обвила руками его шею. - Чего стоила бы моя любовь, если бы я была с вами только в радости? - проговорила я. - Знайте, что я никогда не откажусь от вас и всегда буду с вами, что бы ни случилось... Он до боли сжал меня в объятиях. - Бог да благословит мою Джен, - еле слышно прошептал он. - Пока бьется мое сердце, оно будет принадлежать тебе, любовь моя...
Bella: Violeta, просто замечательно! Вы исправили авторский косяк в виде появления "благой" вести во время венчания, все в стиле автора, спасибо. Violeta пишет: Моя гордыня, которую, казалось, навсегда смирила смерть Ричарда, вновь поднялась во мне. Я должен был пасть перед тобой на колени и вымаливать твое прощение, а вместо этого я ушел от тебя, бросив напоследок оскорбительные, недопустимые слова вот уж точно горбатого могила исправит... ладно по молодости бедокурил, казалось бы, горький опыт и годы должны были заставить переосмыслить, ан нет, ничему жизнь не научила, еще в более тяжкие понесло: и женитьба против закона, и убийство. Вот за что таким баранам грешникам такие ангелы как Джен?
Леди Искренность: Великолепно! Все в каноне на 100%. Только какие же они оба моралисты и зануды... Два сапога пара.
Леди Искренность: Надеюсь, что еще не совсем конец, конец? Охота послесловие, эпилог из разряда жили долго и счастливо... Кого родили хоть...
Violeta: Леди Искренность пишет: Надеюсь, что еще не совсем конец, конец? Охота послесловие, эпилог из разряда жили долго и счастливо... Кого родили хоть... Будет эпилог, как без него. Леди Искренность пишет: Великолепно! Все в каноне на 100%. Только какие же они оба моралисты и зануды... Два сапога пара. Викторианская Англия - это фишка эпохи Bella пишет: Violeta, просто замечательно! Вы исправили авторский косяк в виде появления "благой" вести во время венчания, все в стиле автора, спасибо. Мерси. Bella пишет: вот уж точно горбатого могила исправит... ладно по молодости бедокурил, казалось бы, горький опыт и годы должны были заставить переосмыслить, ан нет, ничему жизнь не научила, еще в более тяжкие понесло: и женитьба против закона, и убийство. Вот за что таким баранам грешникам такие ангелы как Джен? Женщины любят таких - плохих, а иногда очень плохих, но которые пытаются исправиться под их чутким руководством. Это ж классика - барышня и хулиган.
Bella: Леди Искренность пишет: Кого родили хоть... 50%- мальчика, либо 50% - девочку есть, конечно, еще варианты... но мы же Эдварда наказали покалечили за грехи, а Джен не будем усложнять жизнь тройней...
Violeta: Ну что, дамы, эпилог! Уфф, закончен бал - погасли свечи... Глава 21. Эпилог. Приближалась весна. Она пришла незаметно. Зимние морозы прекратились, снега растаяли, ледяные ветры потеплели, зеленая поросль начала покрывать землю, с каждым днем становясь все гуще, словно ночами над ней проносилась легкокрылая надежда, оставляя наутро все более явственный след. Между листьев проглядывали цветы — подснежники, крокусы, золотистые анютины глазки. Я расцветала вместе с весной - ведь во мне росла новая жизнь, а сердце согревалось любовью, которую дарил мне Эдвард. Все сомнения, все тревоги и печали, что мучили меня, улетучились, подобно утренней дымке тумана, что рассеивают яркие лучи солнца, и я наслаждалась тем чудом умиротворения и спокойной уверенности в будущем, что в своей безграничной милости даровал мне Господь. Мы с Эдвардом обвенчались в конце марта. Сент-Джон, который к этому времени передал мортонский приход другому священнику, присутствовал на нашей свадьбе в качестве гостя, как и мои горячо любимые сестры - Диана и Мэри. То глубокое чувство, что испытывал ко мне мистер Рочестер, то смирение, с которым он перенес свалившиеся на него испытания - все это тронуло сердца моих родных, и они приняли Эдварда в круг нашей семьи. Накануне бракосочетания мой кузен предложил мне прогуляться с ним, чтобы сказать несколько слов наедине. Удивительно, но Эдвард воспринял это с пониманием и ни словом, ни жестом не проявил своего неудовольствия. Казалось, ревность в отношении Сент-Джона больше не тревожила его: он стал относиться к нему с должным уважением и без той неприязни, что омрачила их знакомство, и это несказанно радовало меня. Когда мы достаточно далеко удалились от дома, Сент-Джон наконец-то заговорил. - Наверное, Джен, вы гадаете, зачем я вас позвал сегодня с собой, не так ли? Я кивнула. - Я должен извиниться перед вами, - увидев, как округлились от удивления мои глаза, он слегка улыбнулся. - Да, Джен. Я судил вас и мистера Рочестера, не имея на это никакого права, ведь сказано у Матфея: "Какой мерой вы мерите, такой будет отмерено и вам". И такой великий грешник, как я, в своей гордыне дерзнул говорить с вами от имени Создателя, нарушая его замысел в отношении вас. Внушая вам мысли о смирении, о долге перед Богом, о великой миссии, что вы должны исполнить, я, преследуя свои цели, забыл о главном - о вашей душе. А она, в своей безграничной мудрости, воспротивилась мне, моему призыву, ибо ничего в ней на него не откликнулось. И в то же время она услышала другой призыв - призыв умирающего на дороге дорогого для нее человека. Что это, как не промысел Божий? Впервые я увидел чудо настоящей любви, Джен, впервые мое сердце усомнилось в том, во что я всегда твердо верил, но я никак не мог принять то, что могло противоречить моим убеждениям. Я слушала его, затаив дыхание. - Человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца... И в ту ночь я понял истинность этих слов, - продолжал Сент-Джон. - Я видел, как вы склоняетесь над мистером Рочестером, как горячо молитесь о его выздоровлении, с какой заботой ухаживаете за ним, и неожиданно я почувствовал ревность. Я решил во что бы то ни стало вернуть себе ваше расположение, погасить в вашем сердце тот огонь, что пылал не для меня, но почти сразу понял тщетность своих попыток. Увы, я слишком холоден, Джен, слишком суров, чтобы вы могли искренне привязаться ко мне - это было горько осознавать, но в конечном итоге подобное осознание было мне необходимо. Вы стремились к другому огню, пылающему столь же ярко, как и ваш, я же в своем эгоистичном самодовольстве препятствовал вам, - он немного помолчал. - Гордость разлучает душу с Богом и является для нее гибелью и смертью, и я чуть было не ступил на дорогу, уводящую меня в Ад. - Сент-Джон, это неправда! - воскликнула я. - Увы, но это так. Человек, которого я считал грешником, преподал мне урок истинного смирения, а женщина, которую я желал вести за собой к Богу, показала мне всю глубину главной христианской добродетели - любви. Вы понимаете меня, Джен? Я сейчас как Адам, изгнанный из Рая, вокруг которого все лежит в руинах, и он не видит цели в жизни. Точнее, та цель, что он избрал себе, кажется ему теперь недостижимой, а он сам - недостойным идти к ней. Я подошла к нему так близко, что полы наших одежд соприкоснулись. - Дорогой брат, вы слишком строго судите себя, - тихо проговорила я. - И снова пытаетесь постигнуть замысел Божий, который известен лишь ему одному. Что говорит ваше сердце? Он опустил голову. - Мое сердце молчит... Я вздохнула. Мне было больно видеть этого человека, которого я привыкла считать образцом сдержанности и непоколебимой веры, таким растерянным и подавленным. Что я могла сказать ему, чтобы ободрить, как поддержать? - Если вы чувствуете вину передо мной, Сент-Джон, то я от всей души прощаю вас, ибо ваши помыслы были безгрешны, а намерения - чисты, - наконец проговорила я. - И я уверена, что Бог даст вам знак, как следует поступить, и укажет вам путь, как он указал его мне. Сент-Джон вдруг наклонился ко мне и быстрым поцелуем коснулся моего лба. - Я желаю вам счастья, Джен. Вы его заслуживаете, как никто в этом мире. Я же пойду по той дороге, которую давно избрал, пусть даже теперь и сомневаюсь в правильности своего выбора. Мне уже поздно начинать жить чувствами, коль скоро мой разум подчинил их себе, да и вряд ли я встречу когда-нибудь кого-то, подобного вам... С этими словами он поспешно удалился. Я же смотрела ему вслед и не могла двинуться с места. Да, моя любовь всецело принадлежала Эдварду, и это было так же истинно, как ежедневный восход солнца, но сейчас в моем сердце что-то дрогнуло, словно натянулась тонкая нить, связывающая меня с Сент-Джоном, и отчаянно затрепетала, пробуждая в душе бурю волнений, совсем неуместную в преддверии моей скорой свадьбы. На один краткий миг я представила, что могло бы быть, выбери я иной путь, предпочти другого мужчину, во всем отличного от моего избранника, и покачала головой. Один искренний порыв чувства не мог изменить натуры Сент-Джона, и я неизбежно столкнулась бы с его железной волей, жестоко подавляющей мою, и в бурных волнах его жизни потеряла бы свою... Он уехал на следующее утро после нашей с Эдвардом свадьбы. Я слышала, как отворилась наружная дверь, и Сент-Джон вышел из дома. В окно мне было видно, как он прошел через сад, направляясь к дороге, которая вела по торфяному болоту в сторону Уиткросса, где он должен был сесть в почтовую карету, увозящую его в Кембридж, к его друзьям, которых он хотел повидать перед отъездом из Англии. "Прощай, брат!" - мысленно напутствовала я Сент-Джона, уже зная, что больше никогда не увижу его, поскольку хотела покинуть Мурхауз до его возвращения. Совсем скоро мое положение должно было стать заметным окружающим, а я не желала, чтобы даже тень скандала падала на мою семью. Мы с Эдвардом хотели вернуться во Францию, где я могла бы разрешиться от бремени вдали от осуждающих глаз и пересудов. Я так и не решилась никому сказать о том, что ношу ребенка - жестоко коря себя за недоверие к своим близким, я тем не менее была не в силах переступить границы условностей и общественной морали. Увы, дух мой все еще был слаб, а сердце буквально сжималось от страха, что моя семья осудит меня. Этого я бы не вынесла. Итак, читатель, моя повесть подходит к концу. Через несколько дней я покину родные берега с человеком, которого безмерно люблю, и который искренне и горячо любит меня, чтобы начать новую жизнь по ту сторону Ла-Манша. В Англии нас больше ничего не держит - Эдвард решил не восстанавливать Торнфилд, так как этот дом будит в нем слишком тяжелые воспоминания, а Адель он еще несколько месяцев назад распорядился отправить в школу. Конечно, я собираюсь забрать девочку к нам, как только мы окончательно устроимся во Франции, но пока понимаю необходимость этой вынужденной разлуки - в ближайшее время я не смогу уделять ей должного внимания и заботиться о ней. Диана и Мэри обещали нас навестить, как только окончится медовый месяц, на что мой муж ответил, что лучше бы им этого не дожидаться, а то они, пожалуй, никогда не приедут, ведь наш медовый месяц будет сиять нам всю нашу жизнь, и его лучи померкнут лишь над нашими могилами... И я целиком и полностью согласна с ним, ведь нас не может утомить общество друг друга, как не может утомить стук сердца, которое бьется в его и в моей груди. Быть вместе — значит для нас чувствовать себя так же непринужденно, как в одиночестве, и так же весело, как в обществе. Бог даровал нам любовь, которую не каждому дано познать, и мы будем хранить этот бесценный дар, как величайшее сокровище, живя друг для друга и испытывая безграничную благодарность к Создателю за каждый проведенный вместе день...
Bella: Violeta пишет: бесценный дар, как величайшее сокровище, живя друг для друга и испытывая безграничную благодарность к Создателю за каждый проведенный вместе день... на замечательной ноте закончили повествование. Спасибо и автору, и редактору за эту версию романа, вполне так могло и быть. Спасибо
Violeta: Bella пишет: на замечательной ноте закончили повествование. Спасибо и автору, и редактору за эту версию романа, вполне так могло и быть. Спасибо Спасибо, очень приятно
Светлячок: Спасибо всем огромное за отзывы и за внимание к этой работе. Не перестаю удивляться тому, как Violeta "снимает" авторский стиль повествования и так тонко чувствует героев. Работать с ней одно удовольствие Сама очень ответственно подошла к этой работе: перечитав за 2 ночи книгу и пересмотрев кучу экранизаций). И, если бы передо мной сложили перемешанные страницы этого фанфика и книги и попросили отобрать лишнее, уверена, что не смогла бы отличить оригинал от работы Violeta.
Леди Искренность: Violeta пишет: Викторианская Англия - это фишка эпохи Вот-вот. Эх, какой трогательно-романтишный и возвышенный получился финал... Дамы Бронте поперхнулись бы от зависти, смешанной с умилением. Спасибо большое авторам за такое канонное произведение. А вот меня, меркантильную женщину постбальзаковского возраста, смутил один момент. Эдвард ведь землевладелец, что является, как мне кажется, основной статьей его доходов. Если он задвинет дела в Англии навеки веков, на что они будут жить?
Jeoffrey de Peyrac: Violeta, Светлячок, браво! Хотя я не являюсь поклонником творчества ни Шарлотты Бронте, ни ее сестер, с удовольствием прочитала созданное вами. Стиль, чувство эпохи, слог - все на высоте. Спасибо вам!
Арабелла: Violeta, спасибо ))) Прочла сначала на фикбуке, потом решила обдумать и написать здесь. Редиска, все-таки, этот Эдвард... (я о случае с братом Берты)... А о том, что Джен решила таки скрыть беременность от семьи, думаю, что действительно - в духе эпохи. Викторианское воспитание, ничего не скажешь. Уж что вдолбили в голову накрепко с пеленок, так перешагнуть сие весьма трудно. Вот если бы Эдвард не нашел ее так вовремя, тогда был бы другой вопрос. Леди Искренность пишет: А вот меня, меркантильную женщину постбальзаковского возраста, смутил один момент. Эдвард ведь землевладелец, что является, как мне кажется, основной статьей его доходов. Если он задвинет дела в Англии навеки веков, на что они будут жить? Торнфилд (и прочие земли в Англии) так его и останутся. Оставались же они "его", пока он колесил по Европам, не бывая дома месяцами... Миссис Фэйрфакс, помнится, как то говорила, что не удивится, отсутствуй хозяин в поместье годами, или даже если совсем не захочет вернуться.. Точную фразу не вспомню, но смысл вроде тот. Делами в основном занимались управляющие и поверенные, а не он самолично. Разумеется, кроме случаев, требующих его участия или внимания. Они предоставляли ему отчеты о ходе дел и доходах, так что Эдвард все же был (должен бы быть) в курсе. Леди Искренность пишет: Кого родили хоть... По канону мальчика родили ))
Violeta: Леди Искренность Jeoffrey de Peyrac Арабелла Светлячок Bella Всем огромное спасибо! Я рада, что вам понравилось, что вы так высоко оценили эту работу - в неё вложено много труда и авторского, и редакторского. Отдельное спасибо за ваши бесценные советы и комментарии. Насчёт землевладельства - Арабелла уже ответила за меня, а кроме того, у Рочестера остался Ферндин. Так что им будет, куда вернуться в Англии. И да, у них будет мальчик, как в романе, но это уже другая история.
Леди Искренность: Ну и ладушки.
полная версия страницы