Форум » Творчество читателей » Цикл "Враг мой" фики по "Одиссее капитана Блада" » Ответить

Цикл "Враг мой" фики по "Одиссее капитана Блада"

Nunziata: А вдруг постканонное будущее Питера Блада было далеко не безоблачным? И снова дон Мигель де Эспиноса. Противостояние и крутые зигзаги судьбы. Еще один взгляд на постканон Категория: преимущественно джен, с гетной линией Жанр: приключения, местами ангст, а местами экшн Рейтинг: PG История первая: Ирония судьбы Персонажи: Питер Блад, дон Мигель де Эспиноса, Волверстон, Арабелла Бишоп и др История вторая: Spes contra spem Персонажи: Питер Блад, дон Мигель де Эспиноса, Волверстон, Джереми Питт, ожп и омп, дОжерон, Арабелла Бишоп Вырвавшись на свободу, Питер Блад оказывается на Тортуге, и перед ним встает вопрос — что дальше? Постканон. 2-я история цикла «Враг мой» Spes contra spem (лат) — дословно означает «Надеюсь вопреки ожиданию» или более поэтическое — «Без надежды надеюсь» Матчасть условна, AU некоторых исторических реалий. История третья: Искушение дона Мигеля Персонажи: Питер Блад, Дон Мигель, Эстебан Не все так просто для дона Мигеля Выражаю благодарность Natoth за консультации по матчасти История четвертая: Сочельник Кроссовер с романом Ю. Германа "Россия молодая" Персонажи: Питер Блад, дон Мигель, Иван Рябов Описание: Блад сказал - в Московию - значит, в Московию. Написалось неожиданно. Ау событий "России молодой" и исторических реалий ангст, местами юмор и раз была Ирония судьбы - то и с Легким паром тоже должно быть

Ответов - 39, стр: 1 2 3 All

Nunziata: Эстебан обернулся на звук открывшейся двери. На пороге стоял мрачный дон Мигель. — Я убил его?  — Нет.  Лицо молодого человека исказила гримаса досады, смешанной с ненавистью.  — Жаль. Впрочем, надеюсь, что теперь его смерть не будет слишком быстрой. Как тебе удалось заманить Блада в ловушку?  — Эстебан, ты многого не знаешь. Питер Блад — мой гость, — проговорил дон Мигель, подходя к нему.  — Что?! Во имя всего святого, объясни мне, что происходит? — Дон Педро спас мне жизнь. И я не нарушу данное ему слово. Эстебану показалось, что под его ногами разверзся пол, и он провалился в преисподнюю. Бесконечно долгую минуту в кабинете было слышно лишь тяжелое дыхание двух людей. Наконец Эстебан сухо рассмеялся. — Дон Педро... Зачем нужна жизнь, купленная ценой предательства? — Судорожно вздохнув, он покачал головой: — Дядя, ты предал память моего отца и своего брата. Предал свою кровь!  Дон Мигель занес руку, намереваясь влепить племяннику пощечину. Однако он встретился взглядом с полными горечи и отчаяния глазами Эстебана, и его рука застыла в воздухе.  — Не тебе судить меня, — глухо произнес он. — О, да! — вскричал Эстебан, весь дрожа. — Пусть не мне! Я тоже пошел на сговор с этим исчадием ада. И не было дня, когда я не упрекал себя! Но я сделал это, чтобы спасти отца!  — Вон, — тяжело сказал дон Мигель и стиснул челюсти, пытаясь сдержать ярость и гнев. — Я и так ни минуты не останусь больше в этом доме, — из горла Эстебана вырвалось рыдание. — Отец ждет тебя... там... Что ты ответишь ему? — сдавленно прошептал он. Дон Мигель молчал, Эстебан обошел его и быстрым шагом направился к дверям.  *** Было уже далеко за полночь, когда де Эспиноса преступил порог комнаты Блада. Клевавший носом в кресле Хоаким услышал его шаги и вскинулся.  — Что дон Педро? — спросил де Эспиноса.  — Он спит, дон Мигель. — Ступай, Хоаким. — Но... — Я побуду здесь. Если ты мне понадобишься, я позову тебя. — Как вам угодно, дон Мигель, — Хоаким поклонился и вышел, аккуратно притворив дверь. Дон Мигель посмотрел на стол, на котором предусмотрительный камердинер разложил все необходимое, затем подошел к окну и взглянул в черное беззвездное небо. Зачем он здесь? Чтобы еще больше разбередить свои раны? Он проклинал себя и свою беспечность — как можно было оставить дона Педро без присмотра?! В ушах продолжал звучать голос Эстебана, обвиняющий и беспощадный.  Знал ли Эстебан о договоре своего отца с Бладом? Судя по всему — нет. Но даже если и знал, какое это имеет значение? Все объяснения в любом случае выглядели бы как жалкие попытки оправдаться. Мальчик не простит его... Боль потери, как и в тот черный день, когда узнал он о гибели брата, раздирала его душу на части. И эта боль возродила демонов, которых дон Мигель считал побежденными.  Ведь он может поставить точку в затянувшейся вражде! Питер Блад в его руках, достаточно одного удара кинжалом, и Диего будет отомщен. Де Эспиноса развернулся и, не сводя взгляда со спящего Блада, медленно подошел к кровати.  Много ли чести добить раненого врага? К тому же, спасшего тебя, и которому ты обещал безопасность?  Но разве к Бладу могут быть применимы законы чести? Разве он не обманул доверие Эстебана? Дон Мигель скрипнул зубами, его рука потянулась к висевшему на поясе кинжалу, пальцы стиснули эфес. Внутри темной волной поднималась ненависть. Он отплатит и за свое унижение — сколько раз прославленный адмирал де Эспиноса терпел поражение от капитана Блада. Он смотрел на жилку, бившуюся на шее раненого. Один удар. Блад даже не проснется...  Зрение заволокла пелена, пошатнувшись, де Эспиноса хватил ртом воздух.  — Spes mea et fortitudo mea Deus meus confidam in eum... Scutum et protectio veritas eius non timebis a timore nocturno...* — пробормотал он слова полузабытой молитвы. Нет. Господь ли послал ему испытание или это дьявольское искушение, но он в силах преодолеть его. С трудом разжав окостеневшие на рукоятке кинжала пальцы, дон Мигель опустился в стоящее рядом с кроватью кресло.  Блад пошевелился, затем отчетливо произнес:  — Де Рюйтер мертв... Они убили Папашу Рюйтера!  Дон Мигель замер, затем подался вперед.  ...Оглушительный взрыв превратил «Штеенберген» в огненный шар, пыхнуло нестерпимым жаром. Оцепенев от ужаса, матросы «Фрийхеида» смотрели, как на них валится дождь из горящих обломков того, что секунду назад было 68-пушечным кораблем. Густой едкий дым застилал небо. Казалось, что уже наступил вечер, хотя с начала бомбардировки эскадрой де Прельи объединенного флота испанцев и голландцев, запертого в тесной гавани Палермо, прошла едва ли пара часов. — Горим! — раздался чей-то истошный вопль Блад вскинул голову: на парусах расползались обрамленные язычками пламени дыры, палуба местами тоже занялась. Матросы баграми пытались столкнуть тлеющие головешки в море. — К помпам! — рявкнул Блад.  В этот миг «Фрийхеид» содрогнулся всем корпусом. Что-то ударило Питера по голове, и в глазах у него потемнело. Чтобы не упасть, он ухватился за перила ограждения юта. Затем в поле зрения возникло лицо лейтенанта Йохана Ван Дорта. Лейтенант открывал рот, но Блад не слышал слов. Он тряхнул головой, и звуки боя вновь ворвались ему в уши. Бухали пушки, в дымном мареве кто-то выл от боли.  — Питер, ты ранен?!  — Ранен? — переспросил Блад.  Проведя по лицу рукой, он с некоторым удивлением посмотрел на испачканную кровью и копотью ладонь. Ван Дорт вдруг обернулся: — Брандер по левому борту! На них шел объятый пламенем шлюп. «Фрийхеид» вздрогнул и накренился: рулевой предпринял отчаянную попытку отвернуть от брандера. Однако искалеченный корабль почти утратил способность маневрировать. Поняв, что столкновение неизбежно, Блад крикнул: — Покинуть корабль!  ... С губ Блада срывались то английские, то голландские слова. Де Эспиноса вслушивался в бред раненого, и его самого обступали воспоминания. Побоище 2 июня 1676 года глубоко врезалось в его память.** Неужто дон Педро тоже принимал участие в битве под Палермо? Невероятно! Он невольно задумался о прихотливых дорогах Провидения, которое раз за разом сводило их с Бладом. Будучи союзниками, они могли встретиться...  — Йохан, мы горим!  — И в самом деле — горите, дон Педро, — пробормотал де Эспиноса, очнувшись от своих дум. У него мелькнула мысль, что, возможно, Питер Блад умрет и без его помощи. И тогда упрямо сжав губы и удивляясь себе, он взял со стола губку, смочил ее в уксусе, и стал обтирать лоб и виски раненого.  …Прогремел новый залп, и будто гигантская рука подхватила Питера и швырнула вниз, в алое от отсветов огня море. В рот и нос хлынула вода, легкие готовы были разорваться от удушья. — Держись! — Кто-то выдернул его на поверхность.  — Йохан... — задыхаясь и кашляя, прохрипел Блад. — Я здесь. Держись. До берега не так уж и далеко... 

Nunziata: Багровые всполохи страшного дня таяли. Прошлое медленно, будто нехотя отпускало Питера из своих цепких объятий. Он осознал, что лежит на мягкой перине, а не на жестком тюфяке госпиталя Палермо, на котором целых две недели провалялся после боя. Впрочем, сейчас Блад чувствовал себя ничуть не лучше, чем тогда. Жар все еще держался, а плечо дергало резкой болью. Он злился на свою самонадеянность. Ранение в его ситуации было не просто досадной неприятностью, но грозило обернутся катастрофой. Чертов мальчишка! Было уже достаточно светло. С минуту Блад рассматривал роскошный балдахин из темно-зеленой ткани, затем повернул голову и с изумлением обнаружил дона Мигеля, дремавшего в кресле. Надо же... Внезапное появление Эстебана и, вне всякого сомнения, тяжелый разговор с племянником были серьезной проверкой верности дона Мигеля данному им слову. И то, что он не прикончил своего врага этой ночью, говорило об его недюжинной силе духа и самообладании.  Питер пошевелился, пытаясь поудобнее пристроить раненую руку. Де Эспиноса тут же открыл глаза.  — Воды, дон Педро?  — Не откажусь, дон Мигель.  Де Эспиноса кивнул и, протянув ему кружку с водой, помог напиться. Пока Блад пил, испанец изучающе разглядывал его, будто видел впервые. Питер хотел уже поинтересоваться, не узрел ли дон Мигель печати дьявола на его лице, но тот вдруг спросил: — Так вы в самом деле воевали под началом де Рюйтера? Блад вскинул бровь: с чего бы де Эспиносе заводить разговор на эту тему? — Да, — наконец сказал он. — Я много говорил ночью? — Достаточно. — Лауданум. После него бывают... яркие сны, — неохотно пояснил Питер . Давние горечь и боль нахлынули на него, и он не испытывал ни малейшего желания обсуждать драматические события Голландской войны, тем более — с испанским адмиралом. Однако любопытство дона Мигеля на этом не исчерпалось. — Как вас занесло к голландцам? — Иногда жажда познания приводит к непредсказуемым результатам, — уклончиво ответил Блад. — И вы были под Палермо? — продолжал настойчивые расспросы де Эспиноса. — Был, — Блад посмотрел прямо в сумрачные глаза дона Мигеля. — И, судя по вашему интересу, вы — тоже? — Я командовал 58-пушечным «Сантьяго». — Не могу сказать, что действия испанского флота отличались слаженностью, а сеньоры адмиралы — блистали военными талантами, — жестко произнес Блад. Дон Мигель недовольно нахмурился: — Откуда такие выводы? Превозмогая головокружение, Питер приподнялся на локте здоровой руки и, уже не сдерживаясь, гневно заговорил: — Надеюсь, вы не станете отрицать бездарность испанского командования в бою вблизи Агосты? Высокомерие и спесь не позволили капитан-генералу Ла Серда подчиниться приказам де Рюйтера... И не представляю, что именно помешало испанским кораблям приблизиться, когда Дюкен атаковал наш авангард. «Эндрахт» оказался один против двух французских линкоров... Великий де Рюйтер погиб, сражаясь за интересы союзников, в то время как те обстреливали французов с безопасного расстояния! Побледневший от бешенства де Эспиноса вскочил на ноги: — О нашей доблести свидетельствует хотя бы то, что под Палермо мы потеряли четверых адмиралов, и в том числе — славнейшего дона Диего де Ибарру! — Скорее это свидетельствует о недальновидности благородных идальго! — бросил Блад. — Я шел на выручку «Нуэстра Сеньора де Пилар», нашего флагмана, когда меня самого атаковал 70-пушечный линкор! — де Эспиноса нервно прошелся по комнате. — С другой стороны к «Сантьяго» приблизился брандер, и единственно верным решением было выбросить корабль на берег... — Ну конечно, Палермо, — прервал его Блад. — Бестолковые маневры ваших кораблей и паника не дали голландской эскадре выйти из гавани и построится в линию... — Он глубоко вздохнул, борясь с обморочной слабостью: — Вы стояли на внешнем рейде... Так почему же вы пропустили брандеры?  — Дон Педро! Благодарите Небо, что вы ранены! — Мы можем вернуться к этому разговору позже, дон Мигель, — с трудом улыбнулся Питер. — Довольно! Не искушайте судьбу. — Никак не научусь следовать этому совету, — проговорил Блад, прежде чем провалиться в вязкую черноту. В ярости де Эспиноса шагнул к кровати. Но, поняв, что Блад без сознания, остановился и угрюмо оглядел его. Дону Педро Сангре удавалось бесить его, как никому другому. Поразительная дерзость. Поразительный человек. Однако, сам он, размышляя о причинах сокрушительного поражения у берегов Сицилии, приходил к схожим выводам. И хотя ему было бесконечно сложно признать правоту Блада, отрицать справедливость сказанного он не мог. Впервые, чуть ли не с сожалением де Эспиноса подумал, что их судьбы могли сложиться иначе.  — Господи, зачем так тяжко испытываешь меня? — прошептал он. События последних месяцев, начиная со злосчастной стычки с английскими пиратами, теперь представлялись ему дьявольским наваждением. Долг или слово чести, месть или благодарность... и — невольное уважение к стойкости и храбрости врага. И именно в этот момент он окончательно понял, что не причинит Питеру Бладу зла. 

Violeta: Можно сказать, лучшие враги


Nunziata: Violeta ох... так и искрит мне бы так хотелось их поместить вдругой мир без этой вражды вот бы натворили делов

Violeta: Nunziata пишет: Альтернативааа! Есть же точки сюжета, где их можно свести до момента вражды? Или придумать

Nunziata: Violeta что то я в затруднении - в пределах канона смерть дона Диего в самом начале идет или это глубокий препреканон или... очень сильная ау

Nunziata: Последующие три недели выдались весьма хлопотными для адмирала де Эспиносы. Французские каперы непрестанно разоряли побережье Эспаньолы. Но лучше уж гоняться за ними, чем размышлять о вопросах, грозящих свести его с ума. Вернувшись домой, он прошел в свой кабинет, где обнаружил ворох писем, одно из них сразу привлекло его внимание. Письмо было от его дальнего родственника, герцога Понсе де Леона. Писал тот о вещах безрадостных. При дворе, из-за войны с французами, продолжался рост влияния проавстрийской партии, возглавляемой королевой-матерью. Несмотря на то, что регентство Марианны Австрийской закончилось более десяти лет назад, она не желала отказываться от власти и руководила всеми действиями слабого телом и разумом Карлоса II. Она даже склонила короля, безутешного после смерти первой жены, к браку с немецкой принцессой Марией Нойбургской. Прибытие молодой королевы ожидалось весной. Понсе де Леон писал о полном расстройстве государственных дел и хаосе, а также с тревогой сообщал об усилении позиций исконного врага рода де Эспиноса маркиза де Виллены, к которому весьма благоволила королева-мать.  Дон Мигель отложил письмо и задумался. Новость и вправду была неприятная. Но как не странно, это мало занимало его. Герцогу, вращающемуся при королевском дворе, было что терять, но чего опасаться Мигелю де Эспиносе, находящемуся за многие лиги от Испании?  — Как здоровье дона Педро? — де Эспиноса поднял взгляд на почтительно застывшего возле стола Хоакима.  — Можно сказать — превосходно, дон Мигель. Дон Педро даже начал упражняться в фехтовании.  — Вот как?! — изумленно воскликнул де Эспиноса. Хоаким смутился:  — Вы не оставили никаких распоряжений, и я взял на себя смелость... — Я не сержусь на тебя, Хоаким. Однако я не ожидал от дона Педро этакой... прыти. — Как раз через четверть часа дон Педро ждет меня во дворе...  — Я присоединюсь к вашей тренировке, — усмехнулся де Эспиноса. — Полагаю, дон Педро не станет возражать.  *** Когда Питер очнулся во второй раз, возле его постели сидел невозмутимый Хоаким. На вопрос о своем господине камердинер пожал плечами и сказал, что сеньора де Эспиносу призвал долг. Питер не стал расспрашивать его дальше. Будучи не вполне уверенным, в самом ли деле они с доном Мигелем яростно спорили о боях близ Сицилии, он размышлял об играх сэра Случая. Узнать, что когда-то они сражались бок о бок... Впору решить, что это привиделось ему в бреду... Молчаливый камердинер дона Мигеля, не выказывая удивления, выполнял все указания Блада. Через неделю лихорадка отступила, и Питер смог вставать с кровати. Еще через несколько дней он спросил Хоакима, нельзя ли ему разрабатывать руку, к примеру, занимаясь фехтованием. У камердинера идея Блада не вызвала энтузиазма. Все же, поколебавшись, он выдавил из себя, что не видит к тому никаких препятствий, и даже вызвался фехтовать с Бладом. И сейчас Питер, прищурив глаза, смотрел, как к нему в сопровождении Хоакима идет сеньор адмирал. На доне Мигеле был кожаный нагрудник, в руке он сжимал рапиру с закругленным острием.  — Рад, что вы в добром здравии, дон Педро. — Судя по всему, и ваше плавание было благополучным, дон Мигель?  — Вполне. Вы не против, если сегодня вместо Хоакима я буду фехтовать с вами?  — Почту за честь.  Де Эспиноса дернул уголком рта: — Что же, приступим. Блад отсалютовал ему рапирой и тут же уклонился от метнувшегося к нему клинка де Эспиносы.  — Не рановато ли вы начали тренироваться? — насмешливо осведомился дон Мигель.  Они двигались по кругу, не сводя с друг друга напряженного взгляда.  — Отнюдь.  Выбрав момент, Питер перешел в атаку. После серии финтов он попытался нанести прямой удар в кисть, и де Эспиноса с трудом парировал его выпад: — Какой напор!  — Если вы пожелаете продолжить наш исторический диспут, мне не хотелось бы разочаровывать вас, — усмехнулся Питер. — Не скрою, у меня была такая мысль, — отозвался дон Мигель, стремительно контратакуя. Рапиры со звоном скрестились. Плечо Блада пронзила жгучая боль, однако, сцепив зубы, он отбил клинок и немедленно вновь атаковал испанца. Тот отскочил в сторону и очертил рапирой перед собой дугу. — Но скорее, это я рискую разочаровать вас, дон Педро, поскольку предлагаю отложить дискуссию до... следующего раза. — Вы полагаете, что нам уготована новая встреча? — Питер сдвинул брови, заподозрив в этих неожиданных словах уловку, призванную отвлечь его внимание. Но де Эспиноса, опустив клинок, вдруг криво улыбнулся: — Как знать, раз уж Судьба столь щедра к нам в своих странных дарах... — затем добавил уже без улыбки: — Мне, в свою очередь, не хотелось бы чрезмерно утомлять вас. Благодарю за поединок. Поклонившись Бладу, он повернулся и пошел прочь.

Nunziata: февраль 1690 Письмо кардинала Портокарреро было написано на дорогой тисненной бумаге и начиналось с медоточивых восхвалений заслуг адмирала де Эспиносы. А вот далее шла настоятельная просьба: безотлагательно прибыть в Мадрид «для прояснения некоторых запутанных обстоятельств». Командование эскадрой следовало передать вице-адмиралу Риконетте — разумеется, временно.  Де Эспиноса нахмурился. Как же, временно! Он хорошо понимал, что означает подобная просьба из уст всесильного кардинала, который фактически исполнял обязанности премьер-министра. Особенно его встревожило то, что Портокарреро не счел нужным написать, какие именно обстоятельства имеются в виду. Произошло то, о чем предупреждал его Понсе де Леон. Маркиз де Виллена быстро добился успеха... Чем еще объяснить внезапный отзыв в Испанию уже и без того опального адмирала? Впрочем, давний недруг мог быть и не причем. Слишком часто дон Мигель действовал без оглядки на Королевский совет — как по причине скверного сообщения между колониями и метрополией, так и в силу своего строптивого характера. К тому же, известие об его пленении союзниками-англичанами по обвинению в пиратстве наверняка дошло до Мадрида, да и прочих грехов за ним числилось немало.  Де Эспиноса бросил листок на стол и откинулся на спинку кресла, прикидывая, кто из представителей влиятельных семей мог быть на его стороне. В Испании ему предстояла изматывающая борьба не только за свое положение, но и — за свободу, возможно, за саму жизнь...  Из задумчивости его вывел стук в дверь. — Дон Мигель? — на пороге возник Хоаким, — дон Педро желал бы побеседовать с вами... Де Эспиноса убрал письмо его преосвященства в ящик стола. — Передай дону Педро, что я поговорю с ним немедленно.  Поклонившись, Хоаким распахнул дверь и позвал: — Прошу вас, дон Педро. Блад вошел в кабинет, и, встав, де Эспиноса кивком приветствовал его.  — Дон Мигель, я пришел поблагодарить вас за великодушие и гостеприимство, — начал Питер. — Боюсь, мне пришлось злоупотребить и тем и другим, и мое пребывание в вашем доме затянулось. Но вчера в Санто-Доминго пришел галеон «Сан-Филлипе». Послезавтра он отправляется на Кубу, чтобы в Гаване присоединиться к каравану. Его капитан готов взять меня на борт.  — Не смею вас задерживать, дон Педро, — отрывисто произнес де Эспиноса и скрестил руки на груди. С того занятия по фехтованию, отчасти похожего на настоящий поединок, прошло почти полмесяца. За это время все их общение с Бладом сводилось к немногим совместным трапезам. Насколько мог судить дон Мигель, тот полностью оправился от раны, и не составляло труда предположить, что такой разговор должен был состояться со дня на день. Однако, он совсем не ощущал облегчения — напротив. В голове у него упорно билась одна, совершенно дикая мысль. «Дьявол, уж не рехнулся ли я в самом деле...» Блад пристально посмотрел ему в лицо и склонился в учтивом поклоне: — Прощайте, дон Мигель. Капитан «Сан-Филлипе», сеньор Гомес, любезно обещал предоставить мне каюту уже сегодня.  — Вот что, — вдруг сказал дон Мигель. — Меня срочно отзывают в Испанию. И если вы согласны проделать долгий путь в моем обществе — добро пожаловать на борт «Сан-Кристобаля», — видя, как брови Блада изумленно поползли вверх, он невесело усмехнулся: — Отчего-то мне трудно расстаться с вами. — Блад ничего не отвечал, и де Эспиноса буркнул, отворачиваясь: — Впрочем, поступайте, как вам будет угодно... Он ждал, что дон Педро молча уйдет, и поэтому вздрогнул, услышав его голос: — Пусть это и весьма неожиданное предложение, но... Я согласен, дон Мигель. _________________________________________ * (лат) 90 (91) псалом: Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю... Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем... ** речь идет о событиях Голландской войны 1672-78 гг, в частности - сражениях у берегов Сицилии в 1676 году, в одном из которых погиб голландский адмирал де Рюйтер.

Анна: Интересно, прмдется ли им еще раз сражаться на одной стороне?:)

Nunziata: Анна это если автора напинать) или его вдруг озарит а на закуску - небольшая шалость будет

Nunziata: совершенно неожиданно написавшаяся вещь а что если герои попадут в мир «России молодой»? Впрочем, от этого замечательного романа я взяла только фон и некоторых персонажей, к тому же — изменила сюжет Архангельск декабрь 169... года — Иногда я спрашиваю себя, что я здесь делаю, — задумчиво произнес дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес и покосился на своего неожиданного компаньона, с которым проделал долгий путь от Эспаньолы до заледенелых берегов Белого моря.  Питер Блад, сидя за столом, что-то быстро писал в потрепанной толстой тетради. Услышав высказывание испанца, он хмыкнул, но не поднял головы. Да уж, Небо щедро посылает испытания ничтожным смертным. Совсем недавно адмирал Испании заставил бы подавиться словами любого, кто осмелился бы только намекнуть, что он будет находиться в обществе своего заклятого врага и не попытается его прикончить.  «Бывший адмирал, — язвительно напомнил себе дон Мигель. — Бывший, черт меня подери!»  Он обвел взглядом толстые бревна, из которых были сложены стены добротной избы, затем посмотрел в узкое оконце. К пластинкам слюды снаружи липли хлопья снега. Темнота за окном казалась живой. — Неисповедимы пути Господни... Вы поразительный человек, дон Педро. По вашей милости я оказался... — дон Мигель передернул плечами, — в этом преддверии ада.  — Вот как? Позволю себе заметить, что вам пришлось скрываться от ваших же соотечественников, жаждущих свести с вами близкое знакомство в застенках Севильи, дон Мигель.  — Не могу представить, что сейчас Санто-Доминго благоухает цветами... — продолжил дон Мигель, не обращая внимания на сарказм в голосе Блада.  Самообладание дона Педро и его способность иронизировать по поводу самых драматичных перипетий их совместных странствий и восхищали, и раздражали де Эспиносу. Впрочем... Ему вспомнилось, что Блад крайне неохотно говорил обо всем, что было до их дерзкого побега из тюрьмы Порт-Ройяла, а также в целом о Вест-Индии. Но однажды на каком-то из бесчисленных постоялых дворов неслышно вошедший в отведенную им комнатушку де Эспиноса увидел, что Блад сидит, откинувшись на спинку кресла, и на его губах играет мечтательная и грустная улыбка. В руке он сжимал небольшой предмет, похожий на книжицу. Скрипнула половица, и лицо Блада мгновенно стало непроницаемым. Он быстро положил книжицу в карман камзола, однако де Эспиноса успел заметить, что это была миниатюра с изображением большеглазой девушки с волнистыми каштановыми волосами, и узнать мисс Бишоп. Во всяком случае, де Эспиноса отдавал должное стойкости дона Педро. Самому ему было очень непросто принять резкий поворот судьбы, в одночасье сделавшей его изгнанником. — Вам не кажется, дон Педро, что весь мир превратился в заснеженную пустыню? Или мы оба умерли, не заметив того, а нашим душам и после смерти суждено скитаться бок о бок...  — Вы слишком пессимистичны, места здесь не такие уж пустынные. К тому же, как вы знаете, в Соломбале начали строить большую верфь...  Де Эспиноса поморщился, c тоской подумав о «Сан-Кристобале». Корабль он был вынужден оставить в порту Севильи перед тем, как отправиться в Московию. А если быть честным с собой — пуститься в постыдное бегство. — И все же я не понимаю, в чем смысл моего присутствия. — А ваш опыт и талант флотоводца? Как только появятся корабли, московитам потребуются сведущие в морском деле люди.  — И это говорите... вы? — дернул уголком губ де Эспиноса, в упор глядя на Блада. — Да, дон Мигель, — твердо ответил Питер. В жарко натопленной комнате повисло молчание. Но через минуту де Эспиноса, скептически пожав плечами, заговорил вновь:  — Разве московиты способны создать флот? Да и о каком флоте может идти речь, если это негостеприимное море полгода покрыто льдом?  — У царя Петра грандиозные замыслы по выходу на Балтику. А судя по тому, что я о нем знаю, он способен... добиваться своего.  — Вам виднее, ведь царь Московии удостоил вас беседы наедине... — Дон Мигель вдруг зашелся надсадным кашлем, и Питер внимательно посмотрел на него. — Пожалуй, мне следует приготовить для вас тинктуру от кашля. — Ваша забота трогает, но, помилуй Боже, из чего вы ее приготовите? — Губы дона Мигеля сардонически изогнулись. — Из мха?  — Отчего же? У меня есть все необходимые ингредиенты. Кстати, мастер Иоанн обещал принести питье, которым местные знахарки пользуют больных, и мне было бы любопытно определить его состав.  — Час от часу не легче! И насколько далеко простирается ваше любопытство? Может, вы даже желаете исследовать на мне действие этого... гм-м… зелья? — приподнял бровь де Эспиноса.  — Не думаю, чтобы оно нанесло вам вред, дон Мигель. — Вот уж увольте. Не хватало еще ведьмовских декоктов. — Московиты не столь суровы к древним знаниям, хотя это не мешает им с чрезмерным, на мой взгляд, пиететом относиться к чужестранным лекарям. — Язычники, — буркнул дон Мигель. — А этот мастер Хуан, ваш друг, — сущий варвар. — Он не варвар, — возразил Блад.  За бревенчатой перегородкой, в хозяйской половине избы, послышались шаги. В дверь решительно постучали, и она тут же распахнулась. Пригибаясь под низкой притолокой, в комнату вошел человек огромного роста. Он посмотрел на гостей спокойными светлыми глазами и поклонился в пояс. — Поздорову ли, гости дорогие?  Блад поднялся на ноги и проговорил, шагнув ему навстречу: — Поздорову, мастер Иоанн.  ...Иван Рябов, или Большой Иван, как окрестили его шкиперы торговых судов, был молод, но уже считался одним из самых опытных лоцманов и кормщиков. Воевода Апраксин поручил приехавших по первопутку заморских гостей его заботам, и Рябов выполнял сие поручение без подобострастия, но с большим тщанием.  После безалаберной, по-восточному пышной Москвы Архангельск удивлял своей строгостью и простотой нравов. Иноземцев определили на постой к Тимофею Кочневу, корабельных дел мастеру. Воевода нередко приглашал их к себе, а то и сам, не чинясь, наведывался в дом к Кочневу, чтобы побеседовать об особенностях постройки кораблей в разных странах или об искусстве ведения морского боя. Кочнев с жаром нахваливал поморскую лодью, дон Мигель с не меньшей страстью отстаивал достоинства испанских галеонов, а потом вдруг умолкал, и в его глазах появлялась тоска.  Кормили их столь обильно, что Блад не без иронии сравнивал себя с рождественским гусем. Жирная пища была необычной на вкус, зато помогала переносить морозную погоду. Но холод все равно донимал: вот уже два дня дон Мигель сильно кашлял, хотя фамильная гордость не позволяла ему признаться в недомогании.  Этим утром Рябов, покачав головой, сказал: — Занедужил Михайло Лександрович... Выяснив, как звать иноземцев «по батюшке», московиты обращались к ним на свой лад. Блад отнесся к этому философски, у де Эспиносы подобная вольность поначалу вызывала негодование, но затем и он смирился. — Ничего, бабинька Евдоха поправит, — продолжал Рябов. Питер представил, как недоверчивый испанец воспримет снадобье, изготовленное неведомой знахаркой, и произнес, тщательно выговаривая слова чужого языка: — Благодарю, мастер Иоанн, но я сам могу приготовить лекарство. Рябов понимающе хмыкнул: — Чай, не отравим. А и ты приготовь, Петр Иванович. Худа не будет... ...Вместо ведьмы с «декоктом» вслед за кормщиком в комнату скользнула невысокая девушка – младшая дочь Кочнева. На подносе она несла две большие кружки, над которыми завивался пар. По комнате поплыл аромат меда и трав. Подойдя к де Эспиносе, девушка гибко поклонилась, держа поднос на вытянутых руках:  — Отведай сбитня, Михайло Лександрович.  В отличие от Блада, дон Мигель не утруждал себя изучением языка. Впрочем, предложение угощения было весьма красноречиво, однако он не торопился брать кружку. С несколько растерянным видом де Эспиноса рассматривал стоящую перед ним девушку. В уголках ее по-детски пухлых губ притаилась лукавая улыбка, а в зеленовато-серых прозрачных глазах мерцали веселые искры.  Блад, внутренне забавляясь, но сохраняя серьезность, подсказал: — Она просит вас это выпить.  Дон Мигель помедлил еще мгновение, затем поднес кружку к губам и, принюхавшись, храбро отхлебнул. Девушка шагнула к Бладу: — И ты, Петр Иванович, не побрезгуй.  — Вот и славно, — прогудел кормщик, видя, что драгоценные гости не перечат. А то, не приведи Господь, слег бы гишпанский боярин, так и ему, Рябову, не сносить головы. — Благодарствуем, Настасья Тимофеевна. Когда девушка, одарив их всех улыбкой, ушла, Рябов усмехнулся: — Хороша девка? Батюшка ее в большом почете у государя. Зело строг Тимофей Кононович, но ежели сватов заслать надумаешь, Михайло Лександрович, подсобим. Дон Мигель, продолжавший смотреть вслед девушке, встрепенулся и вопросительно оглянулся на Блада, который невозмутимо перевел ему слова кормщика. Испанец изменился в лице, резкие слова были готовы сорваться с его губ. Затем, осознав, насколько комично он будет выглядеть в своем гневе, де Эспиноса церемонно наклонил голову и сказал: — Я обещаю подумать об этой высокой чести. Выслушав ответ заморского гостя, Рябов кивнул:  — Ну, то дело будущее. А нонче из Москвы самого царя стольник приехал. Пойдет теперь потеха! Тимофей Кононович к воеводе зван, а мне наказал вам все честь по чести устроить. Так что пожалуйте в баню, гости дорогие. Поспела баня-то.  На этот раз Блад не смог скрыть своего замешательства. — Что там? — подозрительно осведомился дон Мигель. — Новое зелье? — Полагаю, вы зря сетовали на бездействие. В Архангельск прибыл приближенный царя Петра. А еще... Если я правильно понял мастера Иоанна, нам предлагается совершить омовение.  — Да он рехнулся, ваш мастер Хуан?! Омовение в такую стужу! И где? Уж не в проруби ли?  — Для этих целей у московитов есть особые дома... — рассеяно проговорил Блад, пытаясь сообразить, как им уклониться от предложения радушных хозяев. Затем он обратился к Рябову: — Если верно то, что я слышал, в бане вы окатываетесь кипятком и дозволяете сечь себя розгами? — Так прямо и сечь, — укоризненно ответил Рябов. — Это кто ж такую нелепицу наплел? В бане душа крылья расправляет, а тело-то как радуется! От травок да веничка березового дух стоит легкий, не надышишься. Враз всю хворь снимет. — Кормщик обвел насмешливым взглядом напряженные лица иноземцев. Пауза затягивалась, и он добавил: — Али робеете, господа мореходы? Усмехнувшись, Блад тряхнул головой:  — Дон Мигель, отказ будет равносилен признанию в трусости. — А согласие — верным способом отправиться к праотцам, — буркнул де Эспиноса. — Вряд ли это опаснее, чем блуждать в дебрях Амазонки, где отравленная стрела в любой момент может оборвать вашу жизнь.  — Ваш исследовательский пыл начинает меня смущать, дон Педро. Но... так и быть.

Violeta: Супер, это ж какая фантазия у вас! Но вписались товарищи отлично!

Nunziata: Violeta хихи) нельзя вот взять и не попарить закадычных врагов в баньке)

Анна: Прекрас, отлично вписались)

Nunziata: Анна, спасибо и вот - окончание



полная версия страницы