Форум » Творчество читателей » Четвертая стража » Ответить
Четвертая стража
адриатика: Автор: адриатика Соавтор: Zirael Пара: А/Ф Рейтинг: NC-17 Размер: макси Права на героев принадлежат А.Голон Краткое содержание: Филипп тяжело ранен под стенами Доля...
Ответов - 43, стр:
1 2 3 All
адриатика: Глава тринадцатая. Оставшись, наконец, одна, Анжелика задернула портьеры в своем импровизированном убежище и тяжело опустилась на кровать. Боль в висках, которую она почувствовала накануне, усилилась и маркиза крикнула служанке принести «воды кармелиток». Мысли вспарывали сознание, как молнии, но одна из них сильнее всего терзала ее, впиваясь спицей в висок: что Филипп? Утром он уехал в Сен-Клу. Зная, как не любит Месье, когда у него гостят мимоходом, Анжелика ожидала мужа не раньше завтрашнего дня. Как быстро доброхоты успеют донести ему последние новости? Какие опасности подстерегают ее теперь? Братство святого причастия уже готовит ей ловушку? Эти несносные святоши могут сильно навредить – для них все красивые женщины являются дочерями Люцифера! Они способны проесть плешь королю, что в его стаде завелась паршивая овца. И как отреагирует король? Она воочию представила, как он хмурит чело и едко произносит: «Как? Опять мадам дю Плесси?» Анжелика досадливо хватила кулаком по покрывалу: она отнюдь не желала, чтобы за ней закрепилась репутация сумасбродки. Поборов трусливое желание немедля вернуться в Париж, маркиза решила сперва отдохнуть, а после готовиться к вечернему приему, где своим появлением во всеоружии она рассчитывала дать отпор недоброжелателям. Ее появление в салоне Мира произвело фурор. Бесспорно, маркиза дю Плесси стала героиней дня. Анжелика, впервые полностью отказавшись от траура по отцу, надела яркое платье: лазоревый бархат с золотой канителью, превосходно гармонировал с твердым, полным задора взглядом и ослепительной улыбкой. Шею украшало колье в виде виноградной лозы: с листьями из тонких золотых пластин и жемчужными гроздьями. Томно обмахиваясь веером, Анжелика прохаживалась по анфиладам залов, сохраняя полнейшую невозмутимость, чинно кивая в ответ на приветствия и подавая знакомым руку для поцелуя. Придворные переглядывались: мужчины опускали лукавые взгляды, вытягивая губы в нитку, дамы прятали смешки под разукрашенными пластинами вееров. Беседующие смолкали на полуслове, когда маркиза дю Плесси подходила; тихий смех и шепот шлейфом скользил за ней следом. Ханжи отворачивались, поджимая губы: как посмела эта бесстыдница появиться в обществе, вырядившись богиней изобилия! Хоть бы король прислушался к благочестивым советам и избавил Двор хоть от этой блудницы. Анжелику, казалось, не беспокоила молва: ее строгий, острый, как клинок, взгляд мигом окорачивал злые языки. Высматривая в пестрой, нарядной толпе знакомые лица, маркиза отметила про себя что д,Эврар на приеме не появился. Вечер был чудесный. После легкого ужина придворные перешли в салон, где выстроились в ряд ломберные столы, над которыми лакеи зажигали двойные висячие светильники. Легкий ветерок врывался в распахнутые окна, колыхая перья на высоких куафюрах дам. Сверкающие платья и парадные жюстокоры обступили игорные поля, отделанные зеленым сукном. Незримым эфиром скользила меж ними капризная Фортуна: по залу прокатывались то счастливые возгласы, то стоны разочарования. Для короля с королевой открыли стол, где по крупной играли в ланднехт. Анжелика решила попытать счастье в брелан; она присела рядом с Великой Мадемуазель и краем уха слушала жалобы герцогини: давно пора состояться их свадьбе с Лозеном, но король все тянет… - Да, моя дорогая, я чувствую себя, как душа в Чистилище. Для меня неопределенность хуже смерти. Пегилен, который в присутствии Его Величества взял тон примерного влюбленного, поглядывал на невесту с видом Дон Жуана. Наблюдая эту идиллию, Анжелика улыбнулась про себя: она была уверена, что дело стало только за священником, а в остальном этот брак уже свершился. И вот король встает из-за игорного стола, чтобы направиться в столовую. Лампы гаснут. Придворные вереницей тянутся к выходу вслед за государем. Постепенно они заполняют большой зал, полукругом расходясь вокруг стола, где король будет ужинать вместе со своей семьей. Первый комнатный дворянин следит за сервировкой, отдавая распоряжения офицерам королевского рта. Наконец граф де Лозен, начальник королевских телохранителей, громко выкрикивает: «Ужин подан!» Король и королева садятся за стол, следом в соответствии с рангом рассаживается все королевское семейство. Месье, болтливый, как дюжина женщин сразу, вносит естественность в эту чопорную церемонию, напоминающее ритуальное действо. Он восхищается Бернини и ругает итальянскую оперу, он расспрашивает о посольстве Великого Могола, и о порядке церемонии. Он хвастается новыми экспонатами в своей коллекции медалей. Людовик заинтересованно кивает, иногда он жестом останавливает брата, чтобы оказать внимание одной из дам: предлагает королеве отведать бекасов в белом соусе, расспрашивает Мадам об английских охотничьих породах собак, в которых ее высочество знает толк. Король – великолепный актер. Даже Бельроз так не сыграет влюбленного повесу, как Его Величество –самого себя. Тихое пение скрипок не перекрывает, а подыгрывает плавному течению разговора. За королевским столом могут сидеть только высокородные дамы; принцессы, герцогини. Единственное исключение –мадам де Монтеспан. Ничто кроме имени уже не связывает простую фрейлину с ее прошлым. Она отказалась даже от цветов мужа, а ее парадные выезды украшает герб Рошешуаров. В кругу придворных Анжелика оказалась рядом с мужем. Когда он успел появиться? Наверное, приехал вместе с Месье. Весь вечер ей не терпелось увидеться с ним, а теперь вдруг поняла, что совсем не готова к встрече. Она нуждалась в утешении, и ей совсем не хотелось пускаться в тягостные, запутанные объяснения. - Сегодня у меня, после того как король ляжет спать, - сказал Филипп, не поворачивая головы и не разжимая губ. Она утвердительно качнула в ответ головой, прикрывшись веером. Лицо мужа было непроницаемо, в прозрачных как лед глазах, обращенных в пустоту, дрожали золотистые капельки света. После ужина король по обыкновению направился в свой кабинет, чтобы покормить собак и отдать последние распоряжения сановникам и министрам, после чего начиналась церемония отхода ко сну. Анжелике не хотелось идти к себе. Она вышла на террасу, намереваясь побродить по уснувшему парку. Холод нещадно вцепился в обнаженные плечи, но женщине было все равно. Ее манили белеющие в темноте скульптуры, черные порталы арок в живой изгороди, беломраморные бассейны фонтанов, каштановые рощицы и канал, поблескивающий в лунном свете. Ее манила прозрачная хрустальная тишина, нарушаемая лишь пением ночных птиц. Она обернулась на дворец: из раскрытых окон лился яркий свет, доносился веселый смех и пение скрипок. В высоких стеклянных дверях мелькали силуэты – вспыхивали в свете фонаря драгоценные камни, украшающие пластрон или перевязь. Прочь! Прочь! Она спустилась вниз. От влажной дорожки, посыпанной мелким гравием, тянуло сыростью. Порывы ночного ветерка доносили свежий запах с реки, к которому примешивался сладкий аромат цветущих каштанов. Анжелика остановилась – вдохнуть полной грудью мешали стальные тиски корсета. Как здесь хорошо! Будто она снова в Плесси! Анжелика запрокинула голову и замерла, угадывая в небе очертания созвездий, охваченная покоем и созерцанием. И вдруг тучей, набежавшей на блестящий лунный серп, в голове толкнулась непрошеная мысль – ровно три года назад в такой же душистый лунный вечер она стала женой Филиппа. И от воспоминаний стало не по себе: пережитое унижение болью отозвалось внутри. Знобкий воздух налился влагой, обещая обильную росу к утру. Холод забрался под корсаж, в рукава, под юбку. Ноги в атласных туфельках начали мерзнуть. - Сударыня, - перед ней склонился пожилой усатый гвардеец, заставив вздрогнуть от неожиданности, - прошу великодушно простить, но по ночному времени в парке находиться не положено. Дольше нельзя было оттягивать неизбежное. Анжелика остановилась перед массивной дубовой дверью и, сделав глубокий вдох, чтобы унять волнение, постучала. Ей открыл Ла Виолетт. Филипп уже ждал. Он сидел в кресле почти что в полной темноте - лишь одна оплывшая свеча теплилась на каминной полке. Анжелика остановилась посреди спальни, выжидающе глядя на мужа. Время тянулось, и пауза становилась нелепой: наконец Филипп шевельнулся и повернул голову. - Подайте-ка мне вон тот пуфик, - попросил он совершенно будничным тоном, кивком указывая в противоположный угол комнаты. Анжелика послала в ответ удивленный взгляд. Молча она подставила к креслу банкетку. Филипп, поддев туфли за задники, скинул их и с явным удовольствием вытянул ноги. - Вы ждали меня за этим, - съязвила Анжелика, любуясь сильными округлыми икрами, узкими длинными ступнями с высоким подъемом, еще не изуродованными подагрой – неизменной спутницей зрелости. Сколько раз она злилась на мужа вплоть до охлаждения и всякий раз его красота заставляла забывать об этом, вызывая в душе невыразимую нежность к нему. - Подойдите ближе, ни черта ведь не видно. Впрочем, и не нужно. Где вы были? – спросил Филипп. Он убрал ноги с банкетки и жестом предложил ей сесть рядом. - Решила прогуляться, - коротко ответила Анжелика, потом спросила напрямик: - Вы помните, какой сегодня день, господин мой муж? Где же ваш хлыст? Филипп встретил вызов улыбкой: - Недалеко. - Вы наверняка уже слышали историю, которую теперь рассказывают при Дворе? – осторожно спросила она, стараясь уловить его реакцию. Филипп молча хмурился. Потом пожал плечами: - Да, занятная побасенка. Кто-то решил съесть мяса в постный день? - Да. Говорят, прямо с вашего стола. - «…И псы едят крохи, которые падают со стола…». Так говорил духовник одному олуху, который был женат на красотке. – Филипп рассмеялся, обнажив белые, ровные зубы, при этом его взгляд остался мрачным и холодным. - Когда пес лезет в тарелку, его следует накормить плетью, – добавил он многозначительно, протягивая руку и касаясь пальцами ее подбородка. - Что вы собираетесь предпринять? – насторожилась Анжелика. Ей не понравился ни тон мужа, ни намеки. «Опять он наводит тень на плетень!» В такие минуты муж казался ей странным и от этого еще более опасным. - Ей богу, ничего. Пока. Впрочем, вас мои дела не касаются. Я позвал вас для другого. - И для чего же? - Для этого, – его указательный палец скользнул по шее, слегка царапая кожу, и остановился в ложбинке между двумя соблазнительными полушариями, утопающими в пене кружев. - Так вы меня ни в чем не вините? – уточнила Анжелика, опасливо поглядывая на мужа, каждую минуту ожидая подвоха. Увы, брак с ним приучил ее к неприятным сюрпризам. Она не могла поверить, что Филипп так просто спустит ей громкий скандал, который грозит ему неприятностями, в том числе и головомойкой от короля. - Вы просто не можете быть виновны. Вы – моя жена, - объяснил он, словно речь шла о прописной истине. - Ручаюсь, что мое доверие к вам не будет подвергаться сомнению в глазах общества. За глаза – пусть беснуются. Но вряд ли найдется тот, кто отважится назвать меня рогоносцем, а вас – шлюхой. Вас это устроит? Анжелика не ответила. Она и сама не знала, довольна или нет. Она опасалась бурной реакции, а сейчас вдруг поняла, что предпочла бы видеть Филиппа ревнивым, несправедливым, быть может, даже жестоким, но чувствующим! Неужто, его волнуют только светские условности? На смену напряжению вдруг навалилась усталость – плечи ссутулились, голова поникла, как чашечка цветка в непогоду. Каким утомительным был этот марионеточный вечер! Филипп поднялся из кресла. Он навис сверху, закрывая ее своей тенью, и протянул ей руку. Анжелика подняла взгляд на раскрытую ладонь: - Идемте, - тихо позвал он. - Вы, правда, этого хотите? У вас неловко выходит изображать страсть, Филипп. Знаете, мне лучше уйти, - она поднялась, отклонив предложенную помощь. И тут же оказалась в стальном капкане рук. Его лицо со сжатыми губами, так что на скулах заиграли желваки, было теперь совсем близко. - Нет. Не лучше, - процедил он. – Вы останетесь, - взгляд не предвещал ничего хорошего. И от этого у Анжелики забурлила кровь. Наконец-то гроза, битва! Но не тяжелое гнетущее безразличие. - Бросьте, Филипп, вы же злитесь, - ее голос прозвучал обманчиво спокойно. - Верно. Но с чего вы взяли, что на вас? Но главное – это ничего не меняет. - Пустите меня, я вас не понимаю, - Анжелика попыталась вырваться, отчего стальные объятия сжимались еще сильнее, - у меня нет настроения разгадывать ваши загадки, я хочу спать. - Зато я вас хорошо понимаю. Мадам маркиза – шлюха поневоле, – Филипп перехватил ее запястья и больно выкрутил их. – Вы бы и рады забросить чепец за мельницу, да гордость не позволяет. Какая трагедия! – он завел ей руки за спину, подавив всякое сопротивление. Оказавшись вплотную прижатой к нему, Анжелика отчаянно вертела головой, стараясь не смотреть на него, не вдыхать его запаха, не чувствовать живого тепла под тонкими тканями жилета и сорочки. Учиненное насилие взбесило ее, она хотела ударить его в пах, как в ту ночь или вцепиться зубами в плечо, но вместо этого шепотом взмолилась: «Пустите меня». Он отпустил. Тогда Анжелика обвила руками его шею, приподнялась на носочки и долгим поцелуем прижалась к его губам. - Пойдемте, - выдохнула она. Темнота, вязкая и липкая как смола, давила на глаза, так что Анжелике казалось, будто она ослепла. Она лежала, бессильно раскинув руки – точь-в-точь как тогда, три года назад. Ей даже почудилось, что она ощущает боль и мелкое содрогание во всем теле. Тогда она ощущала во рту соленый вкус крови, а теперь на кончике языка вкус его пота, его слюны, его семени. Рука оставила влажную простынь, которую несколько минут назад исступленно комкала пальцами, и нащупала запястье Филиппа. Остановилась, пробуя пульс. - Мы совершили много ошибок, - тихо сказала женщина в темноту. - Когда? - Не знаю, – призналась Анжелика: она до сих пор не могла понять, что свело их вместе – рок или счастливая звезда. - Тогда не будем ворошить старый хлам. - Попробуем начать заново. Снова и снова, пока не получится. Пока вы не станете моим, а я – вашей. - Разве… - Молчите лучше, - пробормотала Анжелика, смеживая отяжелевшие веки. Поднырнув к нему под руку, она свернулась клубочком и уснула.
Lutiksvetik: адриатика,ПОТРЯСАЮЩЕ!!!
адриатика: Глава четырнадцатая. Ровно в восемь часов Тереза откинула полог кровати: - Доброе утро, мадам. Анжелика зажмурилась от яркого света, заливавшего небольшую продолговатую комнатку, заставленную разнокалиберной мебелью, от чего она имела вид антикварной лавки. Приятная ломота в теле напомнила о прошлой ночи. Маркиза сладко потянулась, привычным жестом задержав руку на животе. Вдохнула терпкий мужской запах, оставшийся на коже, на подушках и на скомканных простынях. Завернувшись в одну из них, Анжелика потерлась щекой о наволочку с вышитым в углу гербом Плесси-Бельеров и замерла в блаженном бездействии. Чтобы не терять времени даром, она послала камеристку за всем необходимым для утреннего туалета. Одевшись для мессы в темно-синее платье со скромным цветочным орнаментом по подолу, прикрыв легкомысленную «растрепу» черным кружевным капором, Анжелика отправилась в покои Ее Величества. Филиппа она увидела лишь в церкви: – Приветствую Баронессу Унылого Платья, - шепнул он, когда она принимала от него святую воду. По окончании мессы начиналась церемония Большого Выхода. Придворные, толкая друг друга, ринулись к парадной лестнице. Выстроившись в две шеренги, они ждали появления короля, который с минуты на минуту должен был проследовать на заседание Большого Совета. Это было самое благоприятное время, чтобы лично обратиться к Его Величеству с просьбой. Пока шел совет, объявляли имена приглашенных на выходные в Сен-Жермен, где затевался ряд мероприятий для Испанского посольства в честь предстоящего заключения мирового соглашения. По дороге планировалась остановка в Лувесьене – король желал посмотреть место строительства акведука, по которому вода из Сены будет поступать в Версаль. Некий Свалем Ренкен, голландский архитектор, создал проект водоподъемной машины, способной справиться с этой непростой задачей. Под сводами коридоров раздавались звонкие голоса счастливчиков, попавших в списки приглашенных – самое время заняться сборами, пока не начался королевский обед. Выходные сулили бесконечные развлечения: охоты, балы, представления. Придворные, как цыгане или бродячие артисты, проводили жизнь в скитаниях: от замка к замку, от двора ко двору. Их юдоль одинаково непостоянна и однообразна, как два взаимоисключающих числа. Анжелика осталась безразлична, когда церемониймейстер назвал ее имя: на людях ей оказывался тот же почет и внимание, как и до отъезда в Плесси. Но для короля она стала невидимкой. Он отличал ее не больше остальных дам. И даже меньше. Однажды, глядя, как король обменивается многозначительными улыбками с мадам де Субиз, Анжелика почувствовала раздражение. Ночью, прижимаясь к горячему телу мужа, она вспомнила об этом и ужаснулась: а если бы король и дальше испытывал к ней страсть? Какую страшную цену ей пришлось бы заплатить за свое тщеславие? Сейчас Анжелике и вовсе хотелось как можно меньше находиться при Дворе. Она бы с радостью провела выходные в Париже, окутанном душистым ароматом распустившейся сирени. Днем она бы, наконец, выбралась в свою старую контору, поболтать с управляющим о делах, а вечером - покаталась в открытой коляске по Кур-ля-Рен и послушала итальянскую оперу – но, увы, ей, одной из красивейших дам Двора, надлежало украшать королевские праздники. Вернувшись к себе, Анжелика велела готовиться к отъезду. Она едва успела переменить туалет, как на пороге комнаты возник Филипп. Он успел переодеться в белый жюстокор, затканный золотым галуном. На правой руке висела элегантная трость с набалдашником из слоновой кости. Фетровая шляпа, увенчанная белым плюмажем - небрежно зажата под мышкой. - Вы готовы ехать? – с порога спросил маркиз, жестом отсылая служанку. Анжелика удивленно посмотрела на мужа. - Я думала, вы уехали раньше. Разве вы не должны заняться подготовкой к охоте? - Король поручил эту честь графу д,Арманьяку. - Как обидно! Вы, наверное, расстроены. - Ничуть. Король должен быть справедлив ко всем. Анжелика сдержанно улыбнулась. - Вы подаете пример истинного благородства, господин мой муж, – сказала она полушутливым тоном. - Есть еще одна причина, - загадочно улыбнулся Филипп, - я приглашаю вас разделить со мной поездку. Слова мужа растрогали Анжелику. Она сделала вид, будто ищет на трюмо веер. В такие минуты в ней просыпалась маленькая девочка, отчаянно желавшая обратить на себя внимание неприступного кузена. Она видела в его взгляде нежный призыв, и это одновременно радовало ее и пугало: их общая симфония всегда звучала лебединой песней: как в тот день, когда он подарил ей ожерелье, узнав о гибели Кантора; как в тот день, когда он обнимал ее в палатке, перед тем как шагнуть навстречу смерти… В коридорах царило столпотворение: яблоку некуда было упасть. Слуги, переругиваясь друг с другом, тащили хозяйский скарб. То и дело раздавались грубые окрики, возмущенное женское контральто – «смотри куда идешь, наглец», или сочный мужской рев - «ты наступил мне на ногу, свинья!». Герцог де Грамон из переносного кресла, в котором он из-за обострения подагры вынужден был передвигаться по дворцу, ловко работал тростью, раздавая тумаки налево и направо. Анжелика опасливо придерживала юбки – в такой сутолоке недолго быть обчищенной. Филипп же чувствовал себя как рыба в воде - он прокладывал путь в толпе так же легко, как киль корабля режет морские волны - то был придворный до кончиков ногтей. Он приветствовал знакомых, бросая на ходу два-три слова и почти не поворачивая головы. На лестничных пролетах придворные занимали оконные ниши и, собравшись группками, ожидали, пока заложат экипажи, обмениваясь сплетнями и новостями. - У вас подавленный вид, - заметил Филипп, повернувшись к спутнице,- это мое общество так действует на вас? - Нет, с чего вы взяли? – удивилась Анжелика, кивком отвечая на приветствие мадам д, Офтор. Филипп сделал неопределенный жест. - Вы похожи на пташку, которая не поет в неволе. Когда я наблюдаю за вами со стороны, вы смеетесь, щебечете, порхаете с ветки на ветку, но стоит мне подойти ближе, как ваша веселая песенка обрывается. Вам нравится общество Пегилена… А этот сосунок Бардань – что вы в нем нашли? - Право, Филипп, я не знала, что вы обращаете внимания на моих «умирающих». Неужели это ревность? – поддела мужа Анжелика, бросив в его сторону лукавый взгляд. Филипп не ответил, но его щеки под тонким слоем пудры слегка порозовели. Он поспешно раскланялся с герцогом де Бовилье. Окружающая обстановка отлично способствовала тому, чтобы прекратить неудобный разговор. - Погодите, сейчас я подниму вам настроение, - внезапно произнес Филипп, когда обмен приветствиями и любезностями был закончен. Он круто повернулся и помахал шляпой какому-то приземистому толстячку в растрёпанном парике. - Ланже, сколько лет, сколько зим? Не подскажете, который час? Толстяк с готовность вытащил из кармана жилета часы-луковицы на золотой цепочке: - Около трех, милостивый государь. - Как? Быть того не может! - Прошу убедиться, - ответил мужчина, подавая Филиппу часы с нарочитым поклоном. Тот взглянул на циферблат с деланным удивлением, затем покрутил заводное колесико и вернул владельцу. - А теперь? Толстячок смотрел на часы как баран на новые ворота. Анжелика заметила проступившую у него на щеках испарину. Вид у него сделался чрезвычайно жалкий: уши заалели, а лоб прорезали глубокие морщины. - Ну же? Сколько на ваших? – вкрадчиво спросил Филипп, и от этой угрожающий вкрадчивости по спине бежали мурашки. - Полшестого, милостивый государь, - выдавил несчастный. В этот момент Анжелика, ошарашенная поведением мужа, вспомнила - Ланже! Тот самый Ланже, которого жена принудила к публичной консумации брака. Бедняга должен был исполнить свой супружеский долг в присутствии свидетелей суда светского и церковного, а так же всех желающих, пришедших поглазеть на небывалое представление. Говорили – правду или шутя - что билеты стоили дороже, чем на сцене в театре, и тем не менее все были раскуплены тотчас же. Анжелика опустила глаза, испытывая жгучий стыд – человеческое несчастье не вызывало у нее веселья. И тут, как черт из табакерки, перед ними возник Пегилен де Лозен, слышавший окончание разговора. - Ланже! Бог мой! Клянусь святым Приапом и преподобным Стояком, что такое! Как?! А ваша новая супруга, а красотки, которые окружают нас при Дворе? Неужто, даже они не способны поднять ваши стрелки? Смотрите, сударь, - он низко поклонился Анжелике, от негодования лишившейся дара речи, - перед вами воплощенная Венера. Даже прикосновение к этой божественной ручке, подобно прикосновению к святым мощам, лечит от этого ужасного недуга! О, как показала жизнь, эта красота целит самые безнадежные случаи. - О! Господин маршал, покорнейше прошу извинить: мой язык мелет сегодня что-то совсем несуразное,- спохватился граф, выставляя вперед правую ногу в придворном поклоне. Филипп кивнул с самым невозмутимым видом, словно и не заметил вопиющей бесцеремонности Пегилена. - А, месье де Лазан! Как продвигается ваша свадебная тяжба? - Как вы меня назвали, сударь? - Как? - Лазан! Вы сказали – «месье Лазан!» - Разве? Я сказал – «де Лазан». Или у вас туго со слухом? - Да, черт подери, так вы и сказали! И я так сказал – «де Лазан»! - Как пожелаете, мессир де Лазан, - пожал плечами Филипп. Герцог де Граммон, подобно проказнику Меркурию, оказавшийся поблизости, расхохотался из своего кресла. - Экий вы балбес, племянничек, вас только что назвали ночным горшком! – довольный собой, он хлопнул по плечу лакея. - Поднимай! Пегилен вытянулся в струнку, надувая грудь как молодой задиристый петушок, сходство с которым придавал и яркий малахитовый плащ, оттопыренный сзади шпагой, серебряные шпоры и роскошный рыжий аллонж с напомаженным коком. - Я бы надел вам свой горшок на голову, если бы в нем были отверстия для рогов, милостивый государь! – воскликнул граф ломким от гнева голосом. Все разговоры смолкли – на лестнице стало тихо, как в склепе. Придворные с верхних этажей, перегибались через перила и тянули шеи, как взнузданные гуси, чтобы лучше слышать. Филипп молча сверлил Лозена свирепым взглядом, олицетворяя собой ледяное бешенство, в то время как его соперник пылал гневом – живые подвижные черты южанина исказились в яростной гримасе. Анжелика тихо ахнула и слепо вытянула руку в сторону, пытаясь нащупать опору – ноги не хотели ее держать. Кто-то подал ей руку, и она тяжело оперлась на нее. Маршал первым пришел в себя: он круто развернулся на каблуках и пошел сквозь ошеломленную толпу придворных, уступавших ему дорогу. - Идемте, сударыня! – резкий голос мужа пробудил Анжелику от оцепенения. Стараясь сохранять достоинство и не спешить, она последовала за ним. Филипп ждал ее на нижней ступеньке. Увидев на его губах улыбку, Анжелика возмутилась: - Что за безумие! Разве на нашу долю выпало мало испытаний? Или вы опять решили сыграть со смертью в чет-нечет?! Улыбка погасла, лицо мужа разом окаменело, приняв надменное выражение. - Вы слишком драматизируете, сударыня. Если собрались читать мне мораль, то советую не тратить свое красноречие понапрасну. Эти слова, сказанные безапелляционным тоном, рассердили Анжелику. Ощущение безысходности создавшегося положения задевало ее за живое. Мужчина безумствует, а женщина расплачивайся за его ошибки! Ей хотелось высказать Филиппу все накопившееся в душе. Сейчас, не мешкая ни минуты. Она держала его под локоть, чувствовала живое тепло сквозь ткани одежды. Мысль, ужасная, неотвратимая, как дракон Святого Климента, остановила слова, готовые сорваться с губ. «А вдруг их время сочтено, и она потратит последние часы на пустые препирательства?» Они молча спускались по лестнице. Гоня прочь предчувствие беды, Анжелика украдкой заглядывала в лицо мужа. И ей показалась, что печаль затаилась под полуопущенными ресницами, отбрасывающими длинные тени на бледные щеки. Карету маршалу Франции подавали во внутренний двор, куда заказан был выезд простым дворянам. Не успел лакей откинуть подножку, как появился сам принц Конде, окруженный дворянами из своей свиты и ливрейными пажами. Великолепный экипаж ожидал владельца у подъезда. Лошади в попонах из стеганого бархата с фамильным гербом сбоку, нетерпеливо переступали по брусчатке курдонера. - А, это вы дю Плесси! – воскликнул принц, салютуя маршалу тростью. - Эй, маркиз, почему я так редко вижу вас у себя? Клянусь Белонной, любовь совсем одурманила вас, дружище Марс? - Будь я тысячу раз проклят, прежде чем это случится, Монсеньор. Филипп снял шляпу и поклонился принцу. - Тогда пойдемте ко мне в карету. Мой кузен всю дорогу слушает бабьи сплетни. Как он это терпит? Прошу прощения, мадам! – и Конде отрывистым движением выкинул вперед руку со шляпой. Так, словно отдавал своим войскам приказ идти в атаку. Анжелика ничуть не обиделась на принца. Его грубость стала уже притчей во языцех. Нинон, сохранившая к нему дружеское расположение после расставания, смеясь говорила: «Этот великий герой держал мой веер, точно маршальский жезл!» Спустя два часа карета дю Плесси медленно выехала на мощенный двор Сен-Жерменского дворца. В Лувисьене пробыли недолго: королю показали место, где будет проложен акведук; он удовлетворенно покивал, рассматривая макет будущей постройки и миниатюрную модель водоподъемной машины, похвалил блестящую задумку, после чего архиепископ Парижский произнес небольшую речь, благословляя новое начинание, и кареты двинулись дальше. Простой люд, выстроившись вдоль дороги, восторженно гомонил, подбрасывая вверх шляпы: «Король, да благословит его бог! Да здравствует король!» Филипп принял настойчивое приглашение принца, поэтому Анжелике предстояла дорога в одиночестве. В Лувисьене она обзавелась попутчиками: граф де Бриенн и его сумасбродная сестрица выразительно жаловались на невыносимое общество матушки: впрочем, по их словам, та неплохо коротает время с герцогом Сен-Симоном, вспоминая добрые старые времена. - Вы знаете, что он собирается снова жениться? Под предлогом желания иметь наследника во что бы то ни стало, он ищет себе юную скромницу из приличной семьи. О, какой страшный удел - делить ложе со старым сморщенным подагриком! – щебетала мадемуазель де Бриенн, томно закатывая глаза. Граф бросал на нее возмущенные взгляды и страдальчески цокал языком. Анжелика, пряча улыбку под расписными пластинами веера, сочувственно кивала ему. В Сен-Жермене Анжелика узнала приятную новость. Ей выделили великолепные апартаменты, расположенные рядом с покоями королевы. Этой милостью она была обязана ненависти, которую Мария-Терезия питала к мадам де Монтеспан. Употребив свое влияние на усиление позиций мадам дю Плесси, Ее величество наносила фаворитке чувствительный удар. Король выразил супруге свое одобрение. Анжелика узнала еще кое-что: вчера после ужина он прилюдно отчитал бедную мадемуазель де Лавальер. Бриенн «своими собственными ушами» слышал, как Его Величество сказал: - «Ваша многочисленная родня начинает досаждать мне, сударыня». Лавальер начала было оправдываться, но король знаком велел ей молчать, а уходя, бросил: «Можно вынуть человека из грязи, но грязь из человека – никогда». Анжелика отметила, как егозит Бриенн, расточая ей комплименты и поняла - он точно уверен, что король встал на ее сторону в этом грязном деле. После королевской прогулки Анжелика задержалась в парке, где был разбит буфет: в украшенных гирляндами фонариков ларьках подавали мороженое, шербеты, прохладительные напитки, а так же легкие закуски. С утра небо затянуло облаками и даже поморосил дождик, но к обеду развиднелось. Придворные, весело щебеча, рассаживались в коляски, чтобы ехать в Виль д,Аврей. Герцог де Люинь второй год подряд устраивал скачки в этом живописном месте, где ему принадлежало маленькое шато в венецианском стиле. Скачки! Как она могла забыть про них. Ведь в заезде участвует лучший жеребец конюшен дю Плесси – Арго. Филипп непременно будет там, а значит, есть еще время помирить их с несносным Пегиленом. Даже если для этого потребуется взять в сообщницы Великую Мадемуазель. Анжелика послала пажа узнать, уехал ли маркиз дю Плесси, и, когда тот принес утвердительный ответ, очень расстроилась. В довершение всего офицер дома королевы передал ей приглашение от Ее Величества на обед, который устраивался для иностранных послов. Этот новый маневр королевы, по словам очевидцев, привел официальную фаворитку в бешенство. Затеяв в своих комнатах грандиозную перестройку, Атенаис невольно отдала пальму первенства Ее Величеству. «Кто пойдет в этот испанский хлев, - бесновалась она в кругу своих приближенных и родственников, - когда работы будут окончены?! Эти послы будут часами ожидать в вестибюле, чтобы только взглянуть на восьмое чудо света. Все приемы будут проходить у меня. Здесь будет парадиз, куда все устремятся, а двор королевы, точно мрачный Аид, наполнят бесплотные тени, вроде этой дуры Лавальер». Никто не сомневался, что все идет именно к этому, но пока королеве выпал шанс напомнить о себе миру. И она постаралась: в первую очередь созвала самых красивых и остроумных дам, среди которых должна была блистать и маркиза дю Плесси. Не выказывая огорчения, Анжелика поблагодарила юношу и попросила передать Ее Величеству, что она непременно будет. Подавив тяжелый вздох, она поискала глазами знакомые лица. Куда интересно подевался Пегилен? Увидев в кругу дам, наблюдавших за игрой в мяч мадам де Севиньи, маркиза приветливо махнула ей. Анжелика хотела подойти к подруге, но путь ей преградил статный красавец, в котором она узнала графа де Гиша. Наградив маркизу изящным поклоном в купе с вялым безразличным взглядом, Гиш предложил ей руку. В киоске, где подавали оранжад, он взял бокал для себя и спутницы и они пошли прогулочным шагом по главной парковой аллее. Он что-то спросил, она что-то ответила, гадая, зачем Гиш пригласил ее. Между тем они встречали на пути знакомых, тоже гуляющих парочками. Граф наклеил на лицо дежурную придворную улыбку, резко контрастирующую с надменным презрительным взглядом. Он вальяжно помахивал шляпой: " Камиль, голубчик, будьте завтра в Опере", " Жоржетта, прелесть моя, от вашего блеска недолго ослепнуть" - и он театрально подносил руку, затянутую в алую перчатку к глазам. Они свернули в зеленый лабиринт к тихим, увитым дикой розой беседкам, и когда вокруг заметно обезлюдело, граф вдруг остановился и резко спросил: - Сударыня, вам дорого благополучие вашего супруга? - Мне оно по карману, сударь, - колко ответила Анжелика, не заботясь о том, что ее слова могли прозвучать грубо. Она не выносила этого человека за редкостный снобизм, а кроме того считала его лицемером. Его тень неизменно маячила за спиной Месье, который вместе со своим дружком, шевалье де Лорреном, пытался убить ее в Лувре. Де Гиш посмотрел на нее насмешливо: - Вы везде ищете выгоду, как и подобает дельцу. – парировал он, - но речь о вашем супруге, не так ли? Вчера он послал д, Эврару вызов. - Вызов? - эхом откликнулась Анжелика. - О, неужели это так…неожиданно? - приторным голосом спросил граф, изогнув губы в презрительной усмешке. Анжелика проигнорировала вопрос. - Что еще вы хотели мне сообщить? - спросила она, стараясь не показывать своих чувств. Вызов на дуэль! Нет, этого от Филиппа она никак не ожидала. Она отлично помнила его принцип: не драться за честь шлюх. - Нас с маркизом связывают многие годы военной дружбы. И если его благополучие все-таки вам ... по карману, - он сделал в ее сторону преувеличенно учтивый жест, - то вы сообщите ему, причем как можно скорее: Эврар поутру говорил с королем наедине, наш государь велел ему немедленно покинуть двор и ехать в Бель-Иль, где стоит его полк. Эврар не утаил подробностей поединка, сославшись, что связан священными для дворянина обязательствами. Конечно, приказ короля отменяет эти обязательства. Если ваш муж появится на условленном месте, то будет схвачен. Вам понятно? Эврар уже скачет в место своего изгнания. Постарайтесь предупредить маркиза, что на Лугу клерков его будет ждать совсем иная компания. - Откуда вам это известно, сударь? И почему вы не можете сами сообщить об этом маркизу? - Вы напомнили мне, что я говорю с женщиной. Как много вопросов! С чего начать? Вы не слишком обидитесь на меня, если я не стану раскрывать свои источники? На второй вопрос ответить легче: я поклялся своей честью, что ничего не скажу маркизу. Такие клятвы нерушимы, мадам. - Но вы же ее только что нарушили! - Ничуть! Я поклялся не говорить маркизу, а не вам. "Такова гибкость совести этих господ. Честь тоже понятие растяжимое, " - мелькнуло в голове у Анжелики, но вслух она поблагодарила графа, стараясь, чтобы голос звучал сердечнее, чем ей хотелось. - Кстати! – обернулся Гиш, собравшийся было уходить, - что произошло между маршалом и моим несносным кузеном? Анжелика встрепенулась, как гончая, взявшая след. Она рассказала графу о случившемся, присовокупив горячую просьбу остановить это безумие. Гиш ответил ей пренебрежительным смехом. - Помилуйте, сударыня! Хорошо зная обоих, могу заключить, что это под силу только королю. Засим он изящно раскланялся, надел шляпу и пошел прочь, ловко орудуя эбеновой тростью. Анжелика со злости рванула ветку кустарника, но тут же вскрикнула от боли – это оказался шиповник. На пальце налилась рубиновая капля – маркиза поднесла руку ко рту и тут же ощутила на языке соленый вкус крови. Она чувствовала себя растерянной, слабой и больной – вот-вот грянет апокалипсис, она уже видит смыкавшуюся на горизонте тьму, грозный рык небесных громов и вспышки молний, раскалывающих земную твердь. Сильный порыв ветра сорвал с головы кружевной капор, заставив Анжелику рассмеяться своей мнительности: гроза! Гроза проходит стороной – над ней по-прежнему чистое голубое небо. Филипп. Теперь ей надо найти Филиппа. Лазан (lasanum; греч. ночной горшок)
Lutiksvetik: адриатика,право,как оригинал читаешь...Мадам Голон бы обзавидовалась...
адриатика: Глава пятнадцатая. Запыхавшийся Флипо, на ходу расправляя галстук и приглаживая волосы, влетел в прихожую. Боком проскользнув между геркулесовых столпов из наставленных друг на друга ларей, он нетерпеливо постучал и, не дожидаясь ответа, рывком распахнул дверь. Анжелика стояла посреди комнаты, обозревая царивший вокруг беспорядок невидящим взглядом. - Войди, - велела она слуге, протягивая ему бумагу, запечатанную фамильным перстнем. - Поезжай в Виль, д,Аврей и найди господина дю Плесси. Передай ему письмо, только постарайся сделать это без свидетелей. - Все исполню, мадам маркиза. - Письмо не выпускай из рук под страхом смерти, только лично в руки господину дю Плесси! - Будет сделано, маркиза, - бодро отрапортовал Флипо, рассеяно почесывая то место, о котором неприлично говорить вслух. Анжелика, вот уже столько лет тщетно пытавшаяся привить ему хорошие манеры, со вздохом прогнала его «с глаз долой». Жавотту она оставила в своих комнатах с поручением: если появится Филипп, немедленно доложить об этом ей. Верного Мальбрана отправила патрулировать дворец и парк. Бой часов напомнил ей о бремени придворных обязанностей. Анжелика закусила губу - пора бы уже перестать изводить себя попусту. В худшем случае Филиппу грозит заключение или ссылка: его отправят командовать гарнизоном в какое-нибудь захолустье. Пройдет время, разговоры поутихнут, король сменит гнев на милость и вернет его ко Двору. В конце концов, дуэль ведь не состоится, а за умысел не казнят. Успокаивая себя таким образом, Анжелика чувствовала невыносимую боль при мысли о возможной разлуке. Даже сама эта мысль казалась ей предательством. К тому же (уж она-то знала!) нельзя целиком полагаться на великодушие короля – этого двуликого Януса. Филипп может отделаться заключением или остракизмом, а может, к вящему удовольствию Братства святых Даров, ответить по всей строгости закона в назидание другим. Анжелика с ума сходила от собственного бессилия. Теперь у нее нет никаких рычагов влияния на короля – она добровольно уступила Венерин пояс мадам де Монтеспан, чтобы та могла обворожить Юпитера… Последний раз мелодично тренькнули часы - бронзовые фигурки пастушки и пастушка, сделав последний оборот, замерли. С тихим щелчком за ними захлопнулись миниатюрные дверцы. Стряхнув в себя оцепенение, Анжелика взялась за колокольчик. Около часа спустя туалет был почти закончен. В качестве последнего штриха Тереза заколола широкие рукава парадного роба янтарными аграфами, выпуская наружу каскады кружевных воланов. Тончайшее кружево, прошитое золотой нитью, придало медовому оттенку кожи золотистое сияние. Узкие прозрачные запястья обхватывали браслеты из золотой филиграни инкрустированные рубинами и алмазами. Из зеркала на нее смотрела та самая мадам Багатель, которой она могла бы стать: роскошное и бесполезное украшение королевских досугов. Спустившись в оранжерею, Анжелика велела срезать для королевы бенгальские розы, посаженные по приказу Анны Австрийской к королевской свадьбе. Мадам де Монтеспан, занимавшая должность статс-дамы королевы, всякий раз приходила в ярость при виде этих цветов, живо напоминавших всю эфемерность ее могущества. Чтобы умилостивить фаворитку, король приказал круглый год выращивать в теплицах ее любимые туберозы и заказал для возлюбленной множество цитрусовых деревьев в деревянных кадках, украсивших теперь версальскую оранжерею. Вдыхая сладкий аромат роз, Анжелика мысленно улыбнулась: «Ваша царская диадема, Атенаис, столь непрочна, что однажды вы даже не сможете ею удавиться». От себя маркиза добавила к королевскому букету ирисы, украсив ими также куафюру и приколов один цветок к корсажу Покои королевы отличались роскошью, в которой не было ни капли изящества. Бедная Мария-Терезия, несмотря на все старания, так и осталась испанкой до мозга костей, давая подданным поводы подтрунивать над ней за своей спиной. Но сегодня, разыгрывая свою козырную карту, она как никогда хотела быть королевой Франции. Барочная вычурность, столь любимая католическими величествами, на время отошла в тень: в убранстве залов господствовало изящество французского классицизма, выпестованного величайшим королем в колыбели нового Вавилона. Придворные, тихо беседуя, переходили из одной залы в другую: для желающих сыграть были открыты ломберные столы, в буфете стояли ледяные скульптуры, державшие позолоченные подносы, на которых высились горы сладостей и всевозможных экзотических и несезонных фруктов, лакеи в ливреях королевского дома обносили гостей закусками и напитками. В музыкальном салоне играл камерный оркестр. С застывшей улыбкой отвечая на приветствия знакомых, Анжелика хотела только одного – стать невидимой, или хотя бы менее заметной. Королева зря сделала ставку. Занятая своими переживаниями Анжелика едва помнила имена, которые ей назвали. Людские куклы проходили мимо, точно хоровод глиняных болванчиков, не затрагивая ее мыслей и чувств. Кажется, тот седовласый мужчина, с которым беседует господин де Лион, посол Англии? А этот неприятный тип с липким взглядом – герцог Мантуанский? Вокруг сплошь незнакомые лица – то хищные, то хитрые, то алчные взоры!... Во взгляде маркизы дю Плесси ни искорки веселья, глубоким светом сияют ее изумрудные глаза, но пламень не вырывается наружу, не испепеляет и не опаляет, а лишь манит, как далекий огонек, блуждающего во мраке ночи путника. Она скупа на улыбки, а слова роняет, будто ведет им строгий счет. Безмятежно ее лицо, и мысли за гранью догадок и домыслов. На кончике языка вертится невольный вопрос: какова она на самом деле, эта женщина с ликом богини? Добра ли она, весела ли? Или холодна как лилия на морозе и жестока, как зимняя стужа? Познал ли ее король, как уверяют иные сплетники, или правда, что она отказала венценосцу, оберегая свою добродетель? Каждый мужчина, ослепленный ее красотой, ловил обращенные на нее взгляды других и видел в них те же вопросы, которыми задавался сам. Для Анжелики голоса слились в один жужжащий рой, она слушала пение скрипок и флейт, разглядывала скрытые тенью картины и фрески на стенах. Порыв ветра из окна поколебал пламя свечей в хрустальных жирандолях, дрожью пройдясь по обнаженным плечам. Взор застыл, выхватив из полумрака лик юной красавицы в белых траурных одеждах. Как искусна была работа художника, изобразившего спокойное величие и железную волю под маской полудетской кротости – скрытую красоту цветка в нераспустившемся бутоне. С безмятежностью богоизбранницы взирала с портрета «печальная» королева – Мария Стюарт. - Чтобы как в зеркале, обворожая нас, Явить нам в женщине величие богини, Жар сердца, блеск ума, вкус, прелесть форм и линий, Вас людям небеса послали в добрый час. Раздался рядом голос с шепелявящим присвистом, заставив Анжелику обернуться. Она узнала в собеседнике господина Тавернье, одного из богатейших людей Франции, купца и финансиста, королевской грамотой пожалованного дворянином. Торгово-посредническая деятельность господина Тавернье была весьма прибыльна для королевства. Он вел деловые отношения с голландцами и Анжелика неоднократно пересекалась с ним сфере морской торговли. Во время своего путешествия в Агру он добыл настоящее сокровище Голконды – 115-ти каратный голубой алмаз, который он продал королевскому ювелиру. Именно из этого камня был создан «Голубой француз», знаменитый алмаз короны. Король надевал его во время торжественных церемоний, оправленный в золотой кулон. Путешествия Тавернье были окутаны флером тайны, за его благообразной внешностью угадывался морской простор и дальний отсвет нездешних звезд. За свое богатство и щедрость он был желанным гостем в великосветских салонах. Анжелика позволила себе улыбку. - Да, это кажется работа Клуэ? - Стихи дю Белле, - тонко улыбнулся барон, - но мне нравится, когда люди понимают друг друга с полуслова. Анжелика молча кивнула, ощущая на себе проницательный взгляд пожилого мужчины. - Вы знаете, мадам, я вспомнил эти строки, глядя на вас, а потом уже заметил, как вы разглядываете портрет, – продолжил разговор Тавернье. Он смотрел на собеседницу из-под набрякших век в красных прожилках, сложив перед собой короткие толстые пальцы, унизанные перстнями. Его одежды, богатые и пышные, были сшиты на европейский манер, но тем не менее во всем его облике проступал восточный колорит. - Несчастная королева достойна этих строк. Посмотрите, как она красива, как юна, но в ее лице нет беспечности, свойственной юности. Королевское бремя уже наложило на ее чело свой отпечаток. - Отпечаток рока, - тихо подхватил Тавернье, - смотрите, ее лицо затенено смертью. Смерть сопровождала ее всю жизнь. Все, кого она любила или ненавидела, все они сошли во мрак, а она замкнула это мрачное шествие мертвецов. От этих слов у Анжелики холодок пробежал по спине. Музыка, разговоры, смех теперь звучали словно вдалеке. Перед ней были только черные глаза барона, в которых плескался свет люстр. - Вы думаете? – прошептала она. - О, да. Мария Стюарт родилась в год Тора. Год черного тигра. На Востоке ни один порядочный мужчина не решится взять в жены женщину, рожденную в этот год. Считается, что она принесет в дом несчастья. Анжелика сглотнула тугой ком. - И какая же участь ждет этих женщин? - О, весьма печальная, мадам. Одни становятся куртизанками, другие…впрочем, эти девочки часто не доживают до зрелых лет. Заметив волнение собеседницы, Тевернье улыбнулся: лукаво и чуть-чуть снисходительно. - А ведь наша королева тоже родилась в год Тигра, – сообщил он, понизив голос до шепота. Анжелика подспудно ждала этого. Она уже не первый раз слышала о нависшем над ней дамокловым мечем проклятье. Она родилась восьмого декабря, в год Тора, так же как и проклятая королева Франции и Шотландии. Чтобы разрядить обстановку, она рассмеялась: - Но как же король, месье? Все самые известные астрологи в один голос предсказали ему великую судьбу и долгую жизнь, полную процветания. - О, мадам, - улыбнулся старый путешественник, - для мужчины этот год весьма успешен. Тигр отдает ему свою силу. Мужчине, рожденному в этот год, сопутствует удача во всех свершениях. - Это несправедливо, впрочем, знайте: я тоже рождена в год Тора, – полунасмешливо, но с вызовом сказала Анжелика. - Я знаю, мадам. – спокойно ответил Тавернье. - Я знаю, кто вы. И хорошо знаком с вашим супругом, - добавил он словно между прочим, пригубив бокал с анисовым росолисом. - Да, маркиз, мой супруг, восхищен вашим подарком. - Меч из Киото. – кивнул барон. - Работа великолепная, это бесспорно. Я рад, мадам, что мой дар пришёлся по вкусу господину дю Плесси, но я говорил о вашем первом супруге, графе де Пейрак. Анжелика не ожидала этих слов: так запросто, в покоях королевы, нарушены неписанные правила – произнести имя того, кто предан проклятию памяти - memoria damnata. Она жива только потому, что стерла его отовсюду: забыла его голос, его облик, его объятия… - Не будем об этом. Теперь я – маркиза дю Плесси-Бельер, - отрезала она, и строгим видом, и сухостью тона как бы добавляя – «этим все сказано». Чтобы не создавать неловкой паузы, Анжелика окинула взглядом зал, кивая в ответ на поклоны каких-то иностранных гостей. Во взгляде Тавернье мелькнуло недоумение, но затем проступило понимание: он хитро улыбнулся и даже не подумав сконфузиться, затем низко поклонился, как бы извиняясь за свою бестактность: -Перефразируя Солона, скажу – о счастье человека можно судить только после его смерти. Забудьте мрачные суеверия. Желаю вам удачи, ибо это, по мнению великих, важная составляющая успеха. Пусть Тор будет к вам благосклонен. Анжелика задумчиво посмотрела ему вслед и вдруг сделала для себя одно открытие: он другой. Француз до мозга костей, он не замкнулся в своем тесном мирке. Он видел мир во всей причудливости форм: что для него подсвечник или ночная рубашка, если у папуасов с далеких островов принято подносить на обед вождю свежее сердце врага. Нет, Тавернье знает цену условностям: их многообразию и эфемерности. Таким был и Жоффрей, но в нем не было купеческого практицизма, позволяющего переждать шторма на безопасной глубине. Он сам был достоин участи вождя. «Король все равно убил бы его». Анжелика тряхнула головой, словно избавляясь от гнетущего морока: вместо портретов на стенах из мрака всплывали печальные лица – молчаливые тени прошлого. И тут она увидела: тень, которую так искусно уловила кисть знаменитого художника. «Они уже были обречены. И поэтому я выбрала их. Поэтому я их любила... Но не наоборот… не наоборот! Все они… Жоффрей, Николя, Клод и … Филипп? Я должна предотвратить эту дуэль!» Когда ей удалось вырваться из клещей придворных обязанностей, она поспешила сначала к себе в покои. Там Мальбран и Жавотта отчитались перед ней: Филипп в Сен-Жермене не появлялся. Анжелика отдала приказ закладывать карету и хотела уже ехать в Виль, д, Авре, но потом передумала. Флипо не подведет, а ей лучше вернуться в Париж, на случай, если муж решит заглянуть домой. Битый час, пока экипаж мчал ее в Париж, ей пришлось слушать монотонно-гнусавый голос Мари-Анн. Она отчитывалась в суммах благотворительных пожертвований, сделанных на Пасху. Анжелика ценила усердие девушки, но не чувствовала к ней расположения. Чтобы отвлечь себя, она думала, где взять новую наперсницу, которой она могла бы доверять: не такую чопорную святошу, но и не кокетку. Когда кованые ворота особняка распахнулись, Анжелика первым делом увидела во дворе карету Филиппа. Спускаясь с подножки, она была вынуждена облокотиться на Мари–Анн: тающее внутри напряжение отзывалось слабостью в теле. Филипп сидел за столом в полутемной гостиной: один - единственный канделябр стоял на столе подле него. Анжелика застыла на пороге, любуясь рембрандтовской игрой света и тени. Дом вдруг показался ей полным опасной, таинственной тишины, как затаившийся в чаще зверь. Даже обстановка, которую маркиза полностью изменила, не изгнала отсюда мрачности смутных времен, ознаменовавших конец прошлого столетия. Тем временем Филипп заметил ее и даже как будто не удивился - возможно, уже привык к ее неожиданным появлениям. Он жестом указал лакею, чтобы стул для маркизы поставили не против него, а рядом. Анжелика бросила плащ и перчатки на руки подоспевшему Роджерсону: тот рассыпался в извинениях. Повара и половину прислуги он отпустил, решив, что господа останутся при Дворе на все выходные. Анжелика взмахом руки отправила его прочь. Супруги обменялись несколько сухими приветствиями. Пытаясь угадать настроение мужа, Анжелика спросила про скачки. Оказалось, Арго пришел вторым: - Мне очень жаль, Филипп, - посочувствовала она, стараясь чтобы ее голос прозвучал тепло и проникновенно, словно не нарочно накрывая рукой его ладонь. Ей хотелось позволить себе какой – нибудь нежный жест – например погладить его по щеке – но она не решилась. Филипп казался расслабленным, но его рука под ее ладонью непроизвольно сжалась в кулак. И тут же, будто спохватившись, безразлично пожал плечами, показывая тем самым, что ему теперь все равно. Анжелика промолчала. Любые слова могли усилить неловкость между ними, тогда как тишина, вдруг утратившая мрачность - объединяла. Для них двоих в этом не было странности. Тишина давала передышку, наполняла сам воздух вокруг покоем. Та лихорадочность, с которой Анжелика весь день ждала известий о нем – ушла. Важное сообщение, вертевшееся на языке, она оставила на потом. Во время ужина Анжелика от всей души наслаждалась холодной говядиной с горошком. Глядя, с каким аппетитом ест Филипп, она радовалась этой уютной атмосфере, случайно созданной по нерадению слуг. Сегодня они сблизятся в тусклом свете ночника и, прижавшись друг к другу на ложе, согреются, отдавая тепло своих тел, как двое самых близких на свете людей. И все же этой гармонии не хватало завершающего аккорда. Преодолев мысленный барьер - ей так не хотелось, чтобы эти слова прозвучали – Анжелика поведала мужу разговор с де Гишем. - Скверно вышло, - только и сказал Филипп, то ли раздосадованный неожиданным бегством противника, то ли тем, что жена оказалась в курсе его дел. - Вышло лучше некуда. Эврар оказался трусом. Вы получили над ним моральное преимущество, в то же время избежали неприятностей. - Вы плохо меня знаете,- странно улыбнулся Филипп, - впрочем, все, что не делается - к лучшему. – Он первым поднялся из-за стола и подал жене руку. Пока он провожал Анжелику по коридору к ее комнатам, она снова чего-то напряженно ждала. Вот-вот должно случиться что- то плохое. Оно притаилось за поворотом и уже окутывает их невидимым черным облаком. И воздух стал иной: вязкий, слипшийся… Маркиза почувствовала острый приступ дурноты и была вынуждена приостановиться и сделать несколько глубоких вдохов. Филипп, погруженный в раздумья, наконец вспомнил о ней, бросив короткий взгляд на ее побледневшее лицо. Перед дверьми, ведущими в ее апартаменты, он остановился. - Я должен оставить вас. – Коротко сказал он и сделал движение, чтобы уйти – вот так, без всяких объяснений. Анжелика машинально удержала его за руку, сопроводив этот жест пронзительным взглядом. Филипп остановился: - Мне нужно вернуться к себе, затем я должен уехать, - сказал он, мягко освобождая руку из захвата. Уехать? Куда, зачем – завертелось на языке, но вместо этого она выдавила удивленное «что?». - Уехать. Мне нужно уехать, - громко и членораздельно повторил Филипп, словно разговаривал с больной. Эти несколько слов были произнесены безапелляционным тоном, пресекавшим любые расспросы. Натолкнувшись на стену отчуждения, которую он возвел между ними, Анжелика на миг растерялась. Но чувство внутреннего достоинства сдерживало эмоциональный порыв, заставляя ее сохранять спокойствие. Медленно, глядя прямо в глаза, Анжелика с преувеличенной учтивостью сделала мужу реверанс. - Как вам будет угодно, господин мой муж, - пока с губ слетали равнодушные слова, взгляд кричал – «вы не доверяете мне! Как мы можем любить друг друга, если между нами нет доверия, Филипп?!» Маркиз дрогнул, точно услышав этот немой упрек, и отвел глаза в сторону. - Спокойной ночи, мадам. Не ждите меня сегодня. – Его голос прозвучал глухо: в нем не было той леденящей вкрадчивости, с которой он говорил только что. Филипп вдруг взял ее руки и поочерёдно поднес к губам, покрывая их бережными невесомыми поцелуями. - Доверьтесь мне, - быстро заговорил он, - ваше положение при Дворе не изменится, ручаюсь вам. Сделайте для меня только одно: ничего не предпринимайте. Ведите себя, точно ничего не произошло. Анжелика смотрела на него, не веря своим ушам. Выходит, Филипп идет в ловушку добровольно?! Стоит ли расценивать это как какой-то хитрый план? Вряд ли. Она и забыла, какой мощной бывает сила, ведущая человека к саморазрушению. Резко отстранившись от него, она взглянула на мужа совершенно по-новому: перед ней стоял незнакомец, принявший облик дорогого ей человека, но так и оставшийся чужим. Было это предчувствием будущего или безразличием, накатившим от усталости? Так бывает, когда тонешь, и борьба еще сильнее затягивает в воду. Тогда, преисполнившись безразличием даже к самой жизни, просто отдаешься на волю судьбе. Не найдя подходящих слов, Анжелика просто кивнула в ответ и отвернувшись, взялась за ручку двери: - Желаю вам удачи, - сказала она, удивившись своему голосу: ровному и отчужденному. Внутри нее, в области груди, разрасталась, ширилась черная звенящая ярость. Но снаружи она была само спокойствие: как затишье перед бурей. Закрывая за собой дверь, Анжелика в последний раз увидела лицо мужа, мелькнувшее в проеме. Оно было печальным и подавленным. С какой- то материнской нежностью Анжелика узнала эту юношескую застенчивость, проступавшую под маской высокомерной надменности в самые интимные минуты. Это чувство на миг заслонило злость и обиду. - Тереза! - резко позвала Анжелика. Не глядя на появившуюся заспанную служанку, она отдалась во власть ее ловких рук, почти ничего не чувствуя. В привычных действиях она пыталась найти толику успокоения - для ее деятельной натуры не было ничего хуже ожидания: любая развязка давала телу и нервам желанную разрядку. Но ожидание ... о, ожидание - это пытка на медленном огне. И это теперь ее удел. Ждать.
Леди Искренность: Спасибо за новую главу. Мы уже обсуждали как-то, что все трое: Луи, Анж и Жоффрей рождены в год тигра, выкладывали характер знака и гадали случайна ли разница в 12 лет и один год рождения Анж и Луи, или авторская привязка к гороскопу все же имела место быть. Я думаю да, а вы? Интригует зачем появился Тевернье со своими пророчествами и непонятным упоминанием о Пейраке. Что надо гражданину? Ну и куда собрался Фил конечно же...
МА: Адриатика, спасибо! Чудесная глава, и держит в напряжении. Так много вопросов без ответов... Буду очень ждать хотя бы некоторых
адриатика: Глава шестнадцатая. Новость об аресте маршала дю Плесси, которому в ближайшее время прочили герцогство и Пегилена де Лозена, без пяти минут супруга Великой Мадемуазель, взорвала двор перед утренней мессой. Из уст в уста передавались уже известные подробности и предположения, и громче всего звучало слово «дуэль». Взбудораженные придворные не могли успокоиться, и отцу Босюэ, читавшему Confiteor, пришлось повысить голос, чтобы перекрыть гул голосов. Его Величество возвышался на балконе как Юпитер, грозящий покарать нечестивцев потопом: придворные присутствующие при одевании короля рассказывали, что он с самого утра мрачнее тучи. Обязанности Лозена при короле исполнял господин де Кувуа. Место маршала дю Плесси зловеще пустовало. «На этот раз обоим – конец», - сообщила довольная мадам де Сирсе своей подруге, когда они после мессы спешили занять свои места в ожидании короля, следующего на заседание Совета. Никто не видел и мадам дю Плесси. Особенно внимательные уверяли, что к мессе она так и не появилась. Должно быть, бедняжка подверглась остракизму вслед за мужем, вздыхали женщины, пряча улыбки за расписными веерами. И вот – придворные уже выстроились в две шеренги, ожидая короля, – вошла та, кого уже видели пакующей сундуки для поездки в Плесси. В сопровождении негритенка и пажа, одетого в роскошную ливрею. В великолепном платье из алой тафты с бирюзово-золотистым переливом при малейшем колыхании ткани. Шуршащий до неприличия подол «секретницы» на миг приоткрыл мыски золотистых сафьяновых туфелек, как только она ступила на лестницу. Оделяя знакомых мимолетным вниманием, охмеляя сладким шлейфом духов - не как изгнанница, но как царица - она заняла свое место среди ошеломленных придворных. «Уж не приезд ли Клеопатры в Тарс перед нами разыгрывают», - прошептала мадам де Севинье своей родственнице, мадам де Куланж , легонько стукнув ее по плечу веером. – «Убранством себя изукрасив…» - процитировала мадам де Куланж, не поворачивай головы. Когда раздался удар жезла и церемониймейстер торжественно объявил: « Его Величество король», зал смолк. Последний трепет пробежал по толпе: заволновались веера, всколыхнулись перья на шляпах, вспыхнули и потухли драгоценности и вышивки в свете люстр и бра. Придворные замерли – точь в точь часовые фигурки, закончившие движение и подчиненные механизму часовщика. Король медленно шествовал по живому коридору, иногда приостанавливаясь, улыбкой, взглядом или словом вознося на небеса или низвергая в пропасть. Пробегая взором по лицам, он встретился с дерзким взглядом зеленых глаз, и замер. Точно решившись на что-то, король остановился против маркизы дю Плесси. Едва заметным кивком головы он дал ей право говорить. Но она молчала. Лишь смотрела на короля: и почтительная поза и напускная кротость не погасили бесстрашия в ее глазах, казалось, она ждет, когда он заговорит первым. «Какая дерзость, она ведет себя так, будто заняла место Атенаис!» - подумал кто со страхом, а кто с удовольствием. Напряжение росло, пауза становилась опасной, походя на безмолвный поединок. Зоркий глаз разглядел румянец на щеках короля, сменившийся – дурной знак! – мертвенной бледностью. Но привыкший читать во взгляде книгу души, заметил бы: в зеленом блеске не было борьбы и металла, он был полон ясной глубины и обманчивого спокойствия, как озерная гладь, скрывающая невиданные сокровища. От природы не ведал он страха и не мерк, потушенный чужой волей. - Мадам дю Плесси, вы сегодня великолепно выглядите. Продолжайте и дальше радовать нас вашей красотой, – значительно произнес король, едва раздвинув губы в улыбке, и последовал дальше. В воздухе раздался тихий шелест: усиленный эхом многократный выдох. Двери за королем закрылись, и все вокруг снова пришло в движение. Исчезновение д,Эврара осталось незамеченным. Придворные смаковали главную новость дня, обраставшую все новыми и новыми подробностями: - Лозен ранен! - Дю Плесси сам привез его, залитого кровью в Бастилию, затем сдался согласно королевскому приказу об аресте! Анжелика держалась отстраненно, делая вид, что пересуды ее никоим образом не касаются – она отмалчивалась, храня неприступный вид и мгновенно пресекая любые попытки разузнать что- нибудь интересное «из первых уст». Память снова и снова рисовала ей весь ужас прошлой ночи, которую она провела в бдении, измеряя шагами свою душную тюрьму, в которую превратилась ее спальня. И лишь под утро явился Ла Виолетт, чтобы сообщить ей – Филипп в Бастилии. Он арестован за дуэль с Лозеном. С Лозеном! Как?! - «О Святая Мария! Член Юпитера! Все демоны Ада!» «Значит, жив, по крайней мере», - вслух прошептала Анжелика, цепляясь ослабевшими пальцами за руку верной Жавотты. У Ла Виолетта не было времени для разговоров: он приехал в карете без гербов, которой пользовались, чтобы сохранить инкогнито. Ему позволили разделить заключение с господином и велели живо обернуться, захватив кое-какие вещи маркиза. - А для меня ничего? Он… Ничего не передал? – спросила Анжелика. Ей было плевать на голос, охрипший от волнения, на свой безумный вид. Перед глазами крутилось огненное колесо костра. Бастилия – это приемная Смерти! - Нет, ничего, госпожа, - пробормотал Ла Виолет, отступая назад и потупив взор, будто он виноват в том, что принес дурные вести. Анжелика, заметив отпечаток страха на его лице, не стала его задерживать. Резко вырвавшись из рук служанки, она прянула к окну и, распахнув его настежь, стала вглядываться в серый предрассветный мрак, туда, где возвышалась мрачная древняя крепость - символ и оплот Парижа. Сколько раз она вот так глядела в темноту, мысленно посылая свою любовь, тому, другому, тому, кто был для нее всем. И теперь заколдованный круг делает новый оборот. Она снова посылает надежду сквозь налитую утренней росой мглу, туманной кисеей опустившуюся на город, пытаясь разглядеть сквозь нее окно в темной башне, за которым томится одинокий пленник. Ее возлюбленный, ее муж. Но утром из зеркала на нее смотрела уже не Анжелика- то была маркиза дю Плесси, амазонка, достойная носить ожерелье де Бельер. Она посмотрела на портрет своей предшественницы, где на раме было выгравировано посвящение - Прекрасной лакедемонянке – и улыбка предстоящего триумфа на миг коснулась ее губ. Aut Caesar, aut nihil. Да, это по ней, как сказал один почти забытый друг! Все утро она мучилась тревожным ожиданием: вот-вот появится королевский офицер с особым приказом, не позволяющим ей являться ко Двору. Но тени становились все короче, а вестник от короля так и не явился. Придворная суета словно отдалилась: дом плавал в сонном утреннем мареве, точно летейские воды отделяли его от Сен-Жермена и Версаля. Даже просители, вечно осаждавшие особняк, схлынули: прочь от опалы, от верной гибели! Так крысы, предчувствующие бурю, выбираются наверх, к спасению. Король молчит, чтобы обрушить на нее карающую десницу в самый неожиданный момент. Тогда маркиза решила: пришло время исполнить свой долг. Она должна спасать будущее дома дю Плесси. «Вы собираетесь, будто на войну», - охнула Мари-Анн, заметив размах приготовлений. - Жребий брошен! Ей, голубушки, подайте-ка мне доспехи! - окликнула Анжелика Жавотту, державшую шкатулку с фамильными украшениями. «Жребий брошен», - мысленно повторила Анжелика, откидывая крышечку, загипнотизированная загадочным мерцанием драгоценных камней. Филипп оказался прав - ничего, предвещающего опалу, не происходило: в понедельник Двор снова вернулся в Версаль. Придворные роптали – их не радовал вид стройки с кишащими там и сям муравьями-рабочими. «Повсюду эти мерзкие илоты, видеть их нет больше сил!» - стенали утонченные дамы и господа, выглядывая из окон своих роскошных гостиных. Эта стройка, похожая на кладбище без мертвецов, разжигала огонь энтузиазма в глазах короля. Говорили, что порой монарх, напрочь позабыв о своем высоком сане, находит усладу, гуляя среди ям и груд кирпича, беседуя с простыми рабочими и садовниками. «Его Величество хочет быть близок к народу.» «Ах, оставьте, он любуется своим дворцом, как красотка лицом!» Сегодня Анжелика, как обычно, попала в свиту короля во время послеобеденной прогулки. И тут произошло кое-что, окончательно убедившее ее в монаршей милости. Беседуя с Мадам Генриеттой и принцессой Баденской, король остановил процессию и, встретившись глазами с маркизой дю Плесси, сделал ей знак подойти. Приноравливаясь к мерной чеканной поступи государя, Анжелика ждала, когда с ней заговорят. - Как вы находите фонтан Латоны, мадам? – спросил, наконец, король, поворачиваясь к собеседнице. - Он великолепен, сир. Особенно удачно выбрана аллегория, - не удержалась она от тонкого подтрунивания. Латона вместе с детьми, Аполлоном и Дианой, высится на мраморной скале, обращаясь ликом ко дворцу, а вокруг из воды выступают головы и спины лягушек – точь-в точь поплатившиеся крестьяне со страниц Метаморфоз, метавшие грязь в божественную матерь. Король понимающе улыбнулся: «Каждый должен знать свое место и помнить о расплате за неповиновение», - казалось, говорил его взгляд. - Позвольте, я покажу вам весь бассейн, - король жестом велел придворным ждать, а сам увлек маркизу дю Плесси поближе полюбоваться на великолепное творение братьев Марси - своеобразный памятник усмиренной Фронде. «Маркиза дю Плесси в милости, - объявила вечером мадам де Куланж на суаре у мадам де Лафайет, - король во время прогулки уделял ей много внимания и даже беседовал с ней наедине!» Анжелика, отослав служанку, сидела перед зеркалом, расчесывая густые золотистые волосы. Из распахнутого окна дул прохладный ветерок и доносились трели соловья, своим прекрасным пением тревожившие душу. Во время беседы с королем ни слова не было сказано о случившемся с ее мужем. Интуитивно Анжелика поняла – сейчас это было бы лишним – и промолчала, проявляя покорность, столь ей не свойственную. Филипп просил ее не вмешиваться, но сама мысль о том, что он заперт в Бастилии – в Бастилии! – сводила с ума. Тем не менее, король ясно дал понять: ее положению ничто не угрожает. Это не победа, но из шаткого ее положение стало устойчивым. «Дайте мне точку опоры, и я переверну землю», - сказал Архимед Сиракузский. Эти слова можно было бы высечь на ее надгробье! Пока Анжелика дю Плесси прочно стоит на ногах, она найдет способ вызволить мужа из заточения, а до тех пор надо скрепя сердце ждать удобного случая. Было еще кое-что, какая-то внутренняя отчужденность, не позволившая ей, не раздумывая, кинуться королю в ноги, как это было прошлый раз. Филипп пошел на это добровольно, зная, чем может обернуться его упрямство для них обоих. Она помнила его надменный отстраненный тон в тот вечер. Неужели между ними так и не будет доверия? Тихий стук в дверь прервал ее размышления. В комнату вошел лакей и с поклоном передал ей письмо. - От господина де Безмо, мадам. Анжелика торопливо сломала печать и подвинула ближе свечу. Она постаралась умилостивить коменданта Бастилии, чтобы Филипп ни в чем не терпел нужды. Господин де Безмо в лаконичной манере, соответствующий его мрачной должности тюремщика, сообщал: насчет маршала никаких особых указаний не было, а потому ему не было отказано в привилегированном положении знатного заключенного: еда ему доставляется со стола коменданта, ему разрешено окружить себя некоторым комфортом и даже оставить у себя камердинера, днем маршал может совершать прогулку вокруг крепости, а также к нему не возбраняется допускать посетителей. «… Но не стану скрывать: месье дю Плесси отказывается и от прогулок, и от общества. Дни напролет он предпочитает проводить у себя в камере...» - писал Безмо, в заключение же он посылал мадам свое уважение и благодарность за подарок – попугай ара – несказанно обрадовавший его маленькую дочь. Дочитав письмо, Анжелика почувствовала облегчение: мужа содержат нестрого – это хороший знак. Король часто журил таким образом провинившихся дворян – пара недель в Бастилии охлаждала пыл ослушника, напоминая о карающей деснице монарха. Но Дамоклов меч и сейчас висел над ними, и даже осиянная королевским вниманием, Анжелика близко чувствовала холод его стали. Тарпейская скала недалеко от Капитолия. И в этом случае старинная поговорка могла оказаться пророческой. «Вздыхая, делу не поможешь», - повторяла себе Анжелика вновь и вновь одну из премудростей, почерпнутую из лексикона мэтра Буржю. Ждать, терпеливо полагаясь на судьбу: мудрость – дитя опыта - сменяет в свое время легкомыслие юности. «Удобный момент наступит», - пообещала себе Анжелика. Она сняла пеньюар, подошла к окну и раздвинула тяжелые пыльные портьеры. Лунный свет разлился по комнате: в серебристых «лужицах» на полу плавали причудливые тени, преломляясь и колыхаясь, словно льдинки в бокале шампанского. Не пытаясь искать в этом таинственном танце знамений грядущего, Анжелика, прикрыв окно, погасила свечу и легла в постель, завернувшись в теплое одеяло. В какой- то момент усталость сковала ее члены, сообщая разуму полный покой: она обязательно придумает, как освободить Филиппа. После всего, что было, они не могут вот так разлучиться: это казалось ей до крайности нелепым, как если бы небесный купол раскололся, осыпав землю градом осколков-звезд. Но пока их звезды сияют рядом на небосводе - им обоим уготована общая судьба. Это была последняя мысль, перед тем как Анжелика погрузилась в сон. Дни убегали, покрывая леса и поля молодой зеленью, вспахивая тучные нивы. Ползучие лозы плюща, обнявшие серый городской камень, наряжались весенним убранством. Сирень уже отцветала и город заполонили крикливые цветочницы с букетами ландышей. Девицы украшали ими корсажи и шляпки, а кавалеры прикалывали бутоньерку с нежным цветком своей дамы к груди. Кавалькады охмелевшей молодежи мчались на прогулку в Булонский лес, а по вечерам – к реке: кататься на лодках с факелами. Когда на город опускались сумерки, от предместий Парижа доносился звуки волынки и веселые песни крестьян. Виноградари молили святого Урбана и Геновефа даровать им по осени добрый урожай. Филипп по-прежнему томился в Бастилии. Анжелике рассказали, что принц Конде уже просил освободить маршала, но король остался глух: это и неудивительно; при Дворе к принцу прислушивались меньше, чем к покойнику. После памятной прогулки, которая растревожила весь Двор, король не подал маркизе дю Плесси ни единого знака – казалось, он вовсе не замечает ее. Мадам де Монтеспан, награждавшая Анжелику при встрече лишь свирепым взглядом, наконец, успокоилась и принялась поносить соперницу в своей обычной презрительной манере. « Я спросила короля, почему он был так холоден к бедняжке маркизе», - говорила Атенаис во всеуслышание, гуляя по парку под ручку с братом, герцогом де Вивонном. Их окружала внушительная толпа клевретов, жадно ловившая каждое слово фаворитки. - Так вот, он очень удивился,- продолжила она, лениво обмахиваясь веером. Арапчонок, одетый на восточный манер, держал над ней зонтик, защищающий от солнца. – Разве маркиза была среди дам? – спросил он. «Она очень подавлена, сир. И даже посерела от горя, - возразила я. – И действительно: муж, которого она обожает, презирая ее честь, устраивает какие-то петушиные бои. Говорят, все ее тело обезображено какой- то болезнью, которую она подцепила в притоне, когда жила в нищете и до сих пор посещает тайком. Наверняка дю Плесси с радостью сменил ее альков на тюремную камеру». Когда об этом рассказали Анжелике, она лишь усмехнулась в ответ: змеи, как известно, не травятся собственным ядом. И все-таки предчувствие подсказывало: что-то должно случиться. Анжелика прибыла в Версаль с самого утра, чтобы сопровождать Ее Величество к мессе. Широкая площадь перед дворцом была битком забита каретами. Анжелика, не имевшая привилегии въезжать во внутренний двор, пробиралась между экипажами, зорко высматривая знакомые лица. Кто-то походя успел шепнуть ей новость: королеву сегодня посетил супруг – когда отдернули полог королевского ложа, она хлопнула в ладоши. Анжелика улыбкой отблагодарила информатора и последовала дальше, стараясь в толчее сохранить степенность и не испортить наряд и прическу. Верный Флипо, одетый в роскошную ливрею обшитую галуном, с важным видом следовал за своей госпожой. - Эй, маркиза, - вдруг воскликнул он, забыв о приличиях, – вон фараон, ваш приятель. Анжелика обратила взгляд, куда показывал палец слуги (она тут же ударила по нему веером) и увидела карету де Ларени, начальника полиции, из которой вслед за патроном вышел его заместитель, мэтр Дегре. Молодая женщина несознательно рванулась было в его сторону. В этот момент Дегре повернул голову в ее сторону, и она натолкнулась на его взгляд, в котором читалось предостережение. Анжелика заметила, что мужчины направляются в сторону лестницы, ведущей в королевскую приемную. Она вздохнула - так ей хотелось поговорить со старым знакомым, но ее ждали придворные обязанности. Во время мессы мадам дю Плесси полагалось подавать молитвенник ее Величеству. Когда король проследовал в рабочий кабинет, где с минуты на минуту должен был состояться совет по финансам, Анжелика, воспользовавшись свободным временем, решила пройтись по саду. Она отослала Флипо раздобыть ей оранжада, а сама спустилась в оранжерею полюбоваться миниатюрными цитрусовыми деревцами в кадках и побыть в одиночестве под сенью зеленых беседок. - Ба, какая встреча, видимо, это судьба. Что скажете? – Анжелика обернулась и в тени портика увидела полицейского. Мэтр Дегре, скрестив на груди руки, лениво облокотился колонну. Ничего в нем не напоминало худого, как тростинка, юношу с вытянутым изможденным лицом, на котором гнездились десятки забот: разве что осторожный, рыщущий взгляд. Сейчас перед ней был блестящий образчик мещанской дородности: бархатный жюстокор, атласный жилет, леонское кружево, выглядывающее из обшлагов рукавов, часы-луковицы на золотой цепочке и, наконец, шпага у пояса. Провинциальный глаз принял бы все это за светскую роскошь, но для Анжелики разница была очевидна: так одевались сыновья богатых буржуа и молодые финансисты. Анжелика искренне улыбнулась старому другу и сделала ему знак веером. Дегре коротко кивнул. В этот час было немного гуляющих: придворные прятались от полуденного зноя в тенистых аллеях или в дворцовых кулуарах. Анжелика присела у беседки, густо увитой розой, и, не отрывная взгляда от причудливого рисунка газона, сказала: - Приветствую вас, господин полицейский. - К вашим услугам, мадам маркиза, - Дерге остановился в двух шагах от нее: не слишком близко, чтобы не давать повода неуместному любопытству, но так, чтобы можно было обмениваться фразами, не повышая голоса. К тому же с этой позиции он хорошо видел лестницу и мраморную балюстраду террасы. - Мы не виделись, кажется… - Довольно давно, - сухо перебил Дегре, вертя в руках трость с абсолютно праздным видом. - Как Сорбонна? - Жива, но ей осталось недолго. И чтобы сэкономить время: я жду месье де Ларени, он беседует с господином Сеньеле. - Я вижу, ваши дела идут в гору, - сказала Анжелика, цепко ухватившись за нить беседы, хотя Дегре этого похоже совсем не жаждал. - Куда лучше, чем когда мы познакомились, мадам. Я честно хотел сочетаться браком с правосудием, но, увы, моя суженная оказалась крива на один глаз. – Дегре мельком взглянул на нее и довольно ухмыльнулся, словно припоминая что-то приятное. - А ваши дела, я слышал, переменчивы. - Мой муж в Бастилии, это вы знаете, - сухо обронила Анжелика, окидывая собеседника точно таким же быстрым взглядом. Лицо полицейского теперь обратилось к ней, довольно привлекательное, но как-то грубо скроенное, толстокожее, изрытое преждевременными морщинами и следами от оспы, но глаза все те же, серые, проницательные, в которых попеременно загорался то саркастический, то веселый огонек. - Я слышал, - спокойно сказал он, затем заговорил медленнее, словно подбирая слова, - мое дело к королю, мадам, несколько связано с вашим. Пару дней назад в монастырь капуцинов близ Шайо доставили труп молодого вельможи. Человек, сделавший это доброе дело, сказал, что нашел его на дороге и счел случившееся за разбойничье нападение. Он щедро заплатил монахам, чтобы покойного передали родственникам, причем настолько щедро, что те даже забыли спросить его имя. Личность убитого была тут же опознана – при нем были все бумаги. Вы уже верно догадались, о ком идет речь? - Эврар? Он был убит? Шпагой? – еле выговаривая слова от волнения, перебила его Анжелика. - Скажете тоже – шпагой! Ржавой рапирой, правда, удар нанесен ловко – прямо между ключиц. Вы знаете – древние греки верили, что там находится место, откуда душа покидает тело. Конечно это всего лишь фантазии: вряд ли бродяга- разбойник разбирается в столь тонких материях. Это всего лишь случайность. А его слуга, кстати, тоже убит, более прозаическим способом – ему свернули шею. – Дегре хитро прищурился, оценивая произведенный эффект. – Как же тянет вытянуть ноги у камина и выкурить трубку, только об этом и думаю, ей богу... - Значит разбойники, - кивнула Анжелика, устремляя взгляд на парк в зеленеющем убранстве, окаймленный пышными рощами, на дрожащие, изломанные на солнце, тени деревьев. – Вы так и сказали королю? - Да, составил рапорт по всем правилам, мадам. Это у меня отлично выходит, я же профессиональный крючкотвор. В тех местах часто появляются охотники за наживой. Валят на дорогу деревья, преграждая путь одиноким путникам, – полицейский развел руками. – Правда месье д,Эврар вовсе не был одиноким путником. Он приказал своим людям ехать с экипажем следом, а сам поскакал навстречу смерти. Что это, по- вашему, значит? Анжелика не ответила, поглощенная своими мыслями. Дегре вынул из-под мышки шляпу и поклонился, преувеличенно копируя придворный поклон: расшаркиваясь, точно он в претенциозной гостиной, и чиркая плюмажем по полу. - Мой патрон уже, наверное, освободился. Прошу извинить меня, мадам. Я дал вам почву для размышлений и никоим образом не хочу мешать вам думать. Анжелика, которой требовался друг и советчик, схватила его за руку. - Дегре, приходите сегодня вечером ко мне! - С волнением воскликнула она. - О мадам, я более чем польщен таким приглашением, но предпочту отказать вам. Я в который раз убедился, что любить и желать вас – опасно. Будьте здоровы. - Пошел к черту, фараон, - прошипела она, отдергивая руку, и услышала в ответ тихий смех. Когда Дегре уже поднимался по лестнице, она вдруг сорвалась с места и, наплевав на то, что этот маневр могут заметить, бросилась к нему. - Дегре, - она вскинула голову и умоляюще посмотрела на полицейского. – Мой муж. Король…он накажет его за убийство… - Тише! Не делайте глупостей, дорогая маркиза. Если все пойдет хорошо, король вполне удовлетворится официальной версией. А теперь напустите на себя чванный вид и помашите тому расфуфыренному господину – он глаз с вас не сводит. Опомнившись, Анжелика вновь вернулась к прежней роли изнеженной маркизы, а полицейский поспешил прочь с довольной, как у кота, улыбкой, про себя проклиная все женское племя.
Violeta: Как обычно, сначала на Фикбуке, потом здесь. Интрига с Эвраром - отличный ход, поведение Анж - выше всяких похвал, как обычно, восхитительные описания. Смутило одно: адриатика пишет: «О Святая Мария! Член Юпитера! Все демоны Ада!» Это наша Анж так думает?!
адриатика: Violeta пишет: Как обычно, сначала на Фикбуке, потом здесь. Интрига с Эвраром - отличный ход, поведение Анж - выше всяких похвал, как обычно, восхитительные описания. Спасибо! Violeta пишет: Это наша Анж так думает?! Эээ, понимаю, получилось не в характере, но мне хотелось вставить какое-нибудь крепкое словцо, даже наш старый добрый мат, чтобы показать степень ее потрясения. Все таки Анж среди бандитов и нищих какое-то время вращалась, да и при Дворе тоже иной раз выражались покрепче. Римская тематика была в моде вот и вставила этот пассаж.
Violeta: адриатика пишет: Эээ, понимаю, получилось не в характере, но мне хотелось вставить какое-нибудь крепкое словцо, даже наш старый добрый мат, чтобы показать степень ее потрясения. Все таки Анж среди бандитов и нищих какое-то время вращалась, да и при Дворе тоже иной раз выражались покрепче. Римская тематика была в моде вот и вставила этот пассаж. Что наша Анж ругалась - это бесспорно, у Голон был момент, когда она Кловиса в Вапассу приложила крепким словцом. Меня, как вы правильно отметили, смутила римская тематика в этом аспекте. Но, возможно, именно так при дворе тогда и ругались.
Леди Искренность: Порадовали очередным отрывком, спасибо. Уже не раз писала, что восхищаюсь вашим кругозором, не удержусь и сейчас, ибо лично я, к своему стыду, даже не знаю о чем речь в этой фразе: адриатика пишет: Уж не приезд ли Клеопатры в Тарс перед нами разыгрывают» Дегре хорош, порадовал появлением, а раз появился, значит дела не фонтан и похуже, чем мелкие неприятности, я права? Но, если честно, я б на месте мадам пришла к выводу, что все мужики ослы от уже даже не дежавю, а третьего случая в жизни, когда муж попадает в Бастилию, и дала ему возможность выпутываться самому на пару с Лозеном.
адриатика: Я очень извиняюсь за свою небрежность. Обязательно займусь сносками. Если коротко, то это знаменитая сцена соблазнения Клеопатрой Антония. Клеопатра, разузнав через Деллия о характере Антония и прежде всего о его влюбчивости, тщеславии и любви к внешнему блеску, прибывает на судне с вызолоченной кормой, пурпурными парусами и посеребренными веслами; сама она восседала в наряде Афродиты, по обе стороны от неё стояли с опахалами мальчики в виде эротов, а управляли кораблем служанки в одеяниях нимф. Корабль двигался по реке Кидн под звуки флейт и кифар, окутанный дымом благовоний. Это из вики. Вместо того чтобы прибыть на суд как обвиняемая, она прибыла как царица, чем совершенно очаровала Антония.
адриатика: Глава семнадцатая Вернувшись домой, Анжелика обнаружила записку от господина де Безмо. Она несколько раз просила его о свидании с мужем: наконец, комендант согласился удовлетворить ее просьбу. К девяти часам вечера, когда уже стемнело, карета без гербов подкатила к знаменитой крепости со стороны Арсенала. Лакей в черной полумаске легко соскочил с козел, откинул подножку и отворил дверцу. Из кареты показалась фигура дамы, закутанная в темный бархатный плащ. Лицо скрывала густая вуаль. Как только она сошла на мостовую, кучер тронул лошадей: экипаж свернул с освещенной улицы и притаился в переулке. Дама и слуга миновали ворота сада – их пропустили без единого вопроса: часовые, вероятно, были предупреждены. Они пошли по тёмному туннелю каштановой аллеи – переплетенные над головой ветви образовали свод, через который не проходил свет взошедшей луны. Продвигались медленно – даже в такой темноте дама не решалась откинуть вуаль. Слуга в маске, придерживающий ее под руку, служил поводырем. Он то и дело оглядывался, прислушивался, положив свободную руку на рукоять пистолета, скрытого под плащом. Наконец, впереди замелькал свет. Караульный уже ждал их у входа. Когда фигуры посетителей вынырнули из мрака, он, не говоря ни слова, повесил фонарь на крючок и потянулся к связке ключей на поясе. Тихо щелкнул замок. Дверь отворилась беззвучно – видимо, петли смазывались совсем недавно. Караульный снова взял фонарь и жестом показал следовать за ним. - Жди меня здесь, - велела дама своему сопровождающему. Однако сама не двинулась с места. Ее рука, затянутая в черную перчатку дрогнула и непроизвольно сжалась в кулак. - Мадам, не мешкайте, следуйте за мной, - подал голос мужчина. - Да, - прошептала женщина. Вздохнула и решительно вступила под мрачную вековую сень. Она не смотрела по сторонам, бездумно глядя сквозь вуаль на широкую спину караульного, высоко поднявшего фонарь, чтобы таинственная посетительница не споткнулась в темноте. Они прошли через внешний крепостной двор: нависающие сверху башни Безиньера и Бертодьера источали безмолвную холодность камня. Толстые стены надежно хранили тайны – тайны чистилища для грешных душ. Поднявшись по маленькому подъемному мосту, они вошли в тюремное чрево. Анжелика быстро шла за своим провожатым по узкому проходу, их шаги многократным эхом отражались от каменных стен. У нее появилось гнетущее чувство, будто их сопровождают призраки: узники, обреченные на безвременное заключение в казематах страшной крепости, оторванные от дома и родных, не знающие порой, в чем их вина перед Богом и королем. Наконец, поднявшись по лестнице, они оказались в широком коридоре, где по обе стороны расположились массивные дубовые двери. Между ними на стенах были закреплены железные держатели для факелов: здесь было довольно светло. Пока Анжелика осматривалась, к ним подошел офицер господина де Безмо. Младший по званию караульный быстро откланялся и поспешил на свой пост. - Прошу вас, мадам, - офицер открыл дверь, ведущую в залу, где заключенным разрешалось видеться с посетителями, и почтительно пригласил ее войти. - Мадам дю Плесси, приветствую вас. Мне неловко, что наша встреча состоялась при столь неприятных обстоятельствах, тем не менее вы – моя гостья, а я - ваш преданный слуга, – на пороге ее встретил де Безмо собственной персоной. Анжелика откинула вуаль и подала ему руку. - Я благодарна за вашу отзывчивость, месье. Когда я смогу увидеть мужа? - спросила она, не тратя время на обмен любезностями. Но господин Безмо, поймав ее взволнованный, молящий взгляд, понимающе улыбнулся. Привыкший видеть лица без светской маски, очищенные от придворной шелухи – надменности и спесивости – он умел разбираться в людях. - Через несколько минут, я полагаю. Я отдал приказ заранее. Приходиться соблюдать некоторые формальности – без этого никак. Здесь, во время свиданий заключенных с родственниками должен присутствовать часовой - таковы правила. Но вот та неприметная дверца, - он кивнул на низенькую дверь, притаившуюся в углу залы, - ведет в чулан. Там вы можете поговорить наедине. - Благодарю вас месье, ваша доброта, несомненно, вернется к вам, – проговорила Анжелика, показывая, что она ценит оказанное ей доверие Господин де Безмо тяжело вздохнул: - Я – тюремщик, мадам. Надеюсь, когда на небесах будут взвешивать мои грехи, им будет что положить на другую чашу. - Несомненно… - Я готов пойти на уступки, если вы дадите слово, что не будете передавать месье дю Плесси запрещенных предметов… или писем, – с солдатской прямолинейностью прибавил комендант. - Даю вам слово, месье Безмо! - Тогда это все, что я хотел… - стук в дверь прервал его на полуслове. В залу вошел часовой и бойко отрапортовал: - По вашему приказу, арестованный маршал прибыл. Анжелика резко обернулась. Сердце застучало быстро, словно вот-вот вырвется из груди. Часовой снова исчез за дверью, и через мгновение на пороге появился Филипп. Обменявшись коротким приветствием с де Безмо, он подошел к жене и склонился к протянутой руке с небрежным изяществом, будто они встретились при дворе или в модном салоне. Анжелика ощутила на коже обжигающее прикосновение его губ. Де Безмо что-то тихо сказал часовому и, одарив Анжелику деликатной улыбкой, вышел. - Идемте, - взволнованно прошептала Анжелика. Она взяла у часового фонарь и потянула мужа к двери, на которую указал комендант. Комната, где они оказались, походила на каменный мешок. Из обстановки – лишь грубо сколоченный стол и табурет. Анжелика поежилась: стены этого карцера вдруг надвинулись со всех сторон, сжимая в тиски. Это место вызывало у нее отвращение, – уж лучше было остаться в просторной зале. Но демонстрировать свои чувства перед безразличными взглядом тюремщика, каждый день взиравшего на слезы отчаяния, было выше ее сил. Поставив фонарь на стол, она быстро обернулась и стиснула ладонь Филиппа – обжигающе-горячую в ее холодных пальцах – словно пытаясь еще раз убедиться, что он рядом. Его лицо в скудном свете фонаря казалось неожиданно постаревшим, словно прошло несколько лет с их последней встречи. Тень четче выделила скулы и подбородок, добавляя чертам резкости. Худую шею в небрежно распахнутом вороте сорочки пересекали толстые жгуты жил. Он поднял на нее взгляд, от которого Анжелика, уже готовая обвить его шею руками, вдруг оробела. Он молчал, точно подбирая нужные слова. Наконец уголки губ дрогнули и он произнес. - У вас руки как у Прозерпины. Ледяные. - Я умерла, когда вас отняли у меня. Моя душа спустилась в Аид, в то время как тело обречено существовать на земле. - А! Вы красиво говорите. – Филипп легко прикоснулся пальцами к ее щеке, поглаживая бархатистый пушок около уха. - Когда я читаю ваши письма, всегда слышу ваш голос. Он отдается у меня в голове с невероятной ясностью… - он вдруг осекся. - Вы улыбаетесь! Я сказал глупость? - Нет! Продолжайте! Говорите! Неважно что, дайте мне послушать ваш голос, – Анжелика качнулась вперед, преодолев расстояние полушага, разделявшее их. Она думала о поцелуе. Но - так странно! - не было не обжигающей волны желания, ни сладкой истомы внизу живота. Только радость встречи, переполнявшая до восторженной дрожи. - Я люблю вас, - слова, идущие из сердца, сорвались с губ сами собой. Она тут же пожалела о сказанном. Как неловко и неуместно прозвучало ее признание в тюремном чулане, но что еще хуже – под тяжелым задумчивым взглядом Филиппа. Горькая вертикальная складка прорезала его лоб. Он набрал воздух, точно собираясь что-то ответить, но промолчал. Сильнее сжал ладонь, и Анжелика заметила, как на его впалых щеках обозначились желваки. - Тогда сделайте для меня кое-что, – глухо произнес он. - Все что угодно! - Оставьте... все это. Анжелика застыла от удивления. О чем он говорит? Неужели она опять виновата без вины? Миг волшебства прошел. Холод тюремных стен вонзил в нее свои стальные когти. - Я исполнила вашу просьбу, Филипп, и ни во что не вмешиваюсь, – сказала Анжелика, стараясь сохранять спокойствие. - Мне доложили, что принц Конде уже просил короля за вас, но боюсь, правы те, кто говорит, что при Дворе к нему прислушиваются меньше чем к покойнику. Так больше нельзя. Вы должны выйти отсюда как можно скорее. - Отсюда я выйду. - Вам кто-то сказал? - Какая разница, – Филипп отпустил ее руку и шагнул в сторону стола, на который тяжело оперся. – Все зависит от короля. А он пока молчит. - Филипп, я... – начала Анжелика. Но он жестом остановил ее. - Я хотел с вами поговорить. Именно об этом. Вы должны понимать, что мне грозит ссылка. Или заключение в одной из крепостей. - Я предвидела такую возможность. Я поеду с вами. - Нет! – Филипп ударил ладонью по столу, а его взгляд сверкнул сталью. О, этот неумолимый взгляд, так хорошо ей знакомый! Безжалостный взгляд придворного, цепного пса, готового вцепиться в горло и разорвать по мановению руки короля. – Вы останетесь. Король снова благоволит к вам, а могущество Кольбера послужит вам надежной опорой при Дворе. Нельзя упускать такую возможность из-за глупости! Я доверяю вам блюсти в мое отсутствие интересы дома дю Плесси. Интересы ваших сыновей. Моих сыновей, – с нажимом сказал Филипп и его взгляд скользнул по ее располневшей талии. - Нет. Я не оставлю вас. Жена должна следовать за своим мужем, рожать и воспитывать его наследников. Честь дома - это забота мужчин! Он рванулся к ней, крепко схватил ее за запястье и поднес руку к ее лицу. - Посмотрите внимательно на это кольцо, - хрипло произнес он, кивком указывая на фамильный перстень дю Плесси на ее указательном пальце. - Это кольцо до вас носила моя мать. У этой женщины стальной позвоночник – никто не мог заставить ее склонить голову. Принц Конде называл ее прекрасной лакедемонянкой… Истинное величие требует жертв, мадам. - Я сама буду решать – уехать мне или остаться! – выкрикнула Анжелика, яростно вырывая руку. В голове мелькнула мысль, что их может услышать стражник, но ей было наплевать на это. За несколько минут она пережила всю палитру чувств: от любви до разочарования. - Кричите сколько хотите. Это тюрьма, здесь толстые стены, - подхватил Филипп, словно прочитав ее мысли. – Вы можете бесноваться, топать ногами, но вам придется послушаться меня. В конце концов, вы поступите как должно. - Нет, – отрезала она, глядя на него со спокойной неотвратимостью. Пусть узнает, что у нее тоже несгибаемая воля. Зеленые и голубые глаза, метающие молнии, скрестились взглядами, как клинки. Наконец, Филипп сморгнул. Запрокинув назад голову, он устало прикрыл глаза. Анжелика тяжело дышала, ее расширенные ноздри гневно трепетали. Выражение непримиримого упрямства обозначилось на лице, разрушив обманчивую мягкость черт. Филипп молчал. Он так и стоял с закрытыми глазами и вдруг начал будто оседать. Он покачнулся, отступил и тяжело опустился на табурет. Длинная тень скользнула по стене, отражаясь в расширенных от страха зрачках Анжелики. Она вдруг увидела то, чего не замечала до этого: мутноватый блеск глаз, испарину над губой и на лбу, неестественный румянец, пятнами выступивший на лице, плечи, поникшие точно под тяжестью непосильного бремени. Куда подевалась величественная стать, который мог позавидовать даже король? Анжелика протянула руку и коснулась его лба. И тут же отдернула ее, точно обжегшись. - У вас лихорадка, - пробормотала она и с ужасом отметила, что Филипп на грани беспамятства. Не помня себя, Анжелика выбежала в приёмную залу и крикнула часовому: - Врача! Быстрее!
МА: Адриатика, спасибо! Читаю Ваш фанфик с таким удовольствием! У вас прекрасный слог!
полная версия страницы