Форум » Творчество читателей » Радость » Ответить
Радость
Jeoffrey de Peyrac: Радость Автор: Jeoffrey de Peyrac Редактор: Violeta (ОГРОМНОЕ СПАСИБО ЗА ПОДДЕРЖКУ И СОВЕТ) Где-то в дебрях многочисленных обсуждений прозвучало однажды предложение поподробнее описать историю о "приходе радостных вестей" в Отель Веселой Науки и появлении наследника у четы де Пейрак. Так появилась эта фантазия, которую и представляю на ваш суд Однако ограничиться одним только этим эпизодом не хотелось, поэтому история разрослась и теперь, по замыслу, должна охватить события до отъезда четы Пейрак в Сен-Жан-де-Люз. В сочинении используется текст книги Анн Голон "Анжелика. Тулузская свадьба" Автор предупреждает, что не считает себя истиной в последней инстанции. Это только его видение событий Часть 1 …В доме Анжелики, как и во всем королевстве, царила радость. Даже архиепископ Тулузский был занят важными заботами и больше не следил с подозрительностью за действиями своего соперника графа де Пейрака. Монсеньора де Фонтенака, как и архиепископа Байонны, только что призвали сопровождать кардинала Мазарини в его пиренейском путешествии. Вся Франция была наполнена слухами о событии, которое до сих пор тщательно скрывалось, потому что оно было слишком невероятным!.. Король женится на инфанте! Час настал!.. С пышностью, которая должна была потрясти мир, монсеньор кардинал направлялся к острову на реке Бидассоа, в Страну Басков, вести переговоры с испанцами о мире… В залог мира высокомерная Испания соглашалась отдать свою инфанту в супруги молодому королю Франции… И вот с восемью каретами для свиты, десятью телегами для багажа, двадцатью четырьмя мулами, ста пятьюдесятью слугами в ливреях, ста всадниками, двумястами пехотинцами кардинал приближался к изумрудным берегам Атлантики, к Сен-Жан-де-Люзу. По пути он потребовал архиепископов Байонны и Тулузы со всем их эскортом, для того, чтобы они добавили пышности его делегации… Между тем, по ту сторону границы дон Луис де Аро, представитель Его Католического Величества (…) пересекал плато Кастилии… Никто не спешил, никто из дипломатов не желал прибыть первым и подвергнуться унижению, ожидая другого… Европу лихорадило. Будет ли заключен мир? Будет ли заключен брак? Обсуждались малейшие шаги. В Тулузе Анжелика следила за новостями без особого интереса. Она была захвачена радостным событием в собственной жизни, которое казалось ей намного значительнее, чем брак короля. День ото дня они с Жоффреем жили все в большем согласии, и Анжелику охватило страстное желание родить ребенка. Не раз в течение этого года, когда молодая женщина сопровождала мужа в его частых поездках по провинции, ее мысли, мечтания, обращенные к нему, будили воспоминания о ее детстве… Она снова видела себя девочкой в пещере колдуньи Мелюзины и слышала слова, которые шептала старая женщина: «Я открою тебе тайну, как жить в мире с любовью!..» …Между тем, Анжелике казалось, что Жоффрей не торопится стать отцом, и, не осмеливаясь говорить с ним об этом, она предпочитала, чтобы все оставалось так, как есть. Она знала, что Жоффрей женился на ней не ради наследника, а ради того, чтобы получить рудник Аржантьер. Когда он завладел им, то, казалось, смотрел с некоторым цинизмом на те требования, которые предъявлял ему брак – «институт, лучше всего подходящий для того, чтобы убивать любовь», как он говорил Фабрицио. Но Жоффрей менее всего предполагал влюбиться. А теперь хотел ли он ребенка? Или ожидал, что Анжелика сама расскажет ему о своем желании? Но она не знала, как сказать ему об этом. Ведь существовала наука, в которой он был, разумеется, искуснее ее и, несомненно, искуснее бедной Мелюзины,- это был мир любовных наслаждений, куда он увлекал Анжелику, убеждая, что она единственная из всех женщин, кто восхищает его. Анжелика еще многого не знала о человеке, которого любила, она пока не могла всецело довериться мужу, ведь слишком долго она испытывала страх. Анжелику пугала страсть, которую она внушала Жоффрею; ее то опьяняли открытия, то внезапно охватывала тревога. Его любовь к ней казалась таким феерическим, таким исключительным подарком судьбы, что Анжелика спрашивала себя: не снится ли ей все это и не обнаружит ли она при пробуждении реальность мрачных предсказаний. Имела ли она право любить его так пылко? Быть такой счастливой? Не собирался ли он вскоре оставить ее, отправившись на завоевание других? Напрасно Жоффрей клялся ей, что никогда ни одну женщину не любил настолько, чтобы показывать ей свою лабораторию и беседовать с ней о математике; она относилась к его словам недоверчиво и время от времени начинала ревновать мужа к прошлому, что забавляло его, но в тайне восхищало. Но понемногу все страхи исчезли. Она поверила в то, что их любовь истинна, и приняла ее, как дар, от которого грешно отказываться. Они связаны одной судьбой, и это не напрасные слова. Анжелика поняла, насколько чувствителен был этот дерзкий мужчина, осознала, с каким мужеством он побеждал свои беды и свое увечье. Она восхищалась Жоффреем и тем, что он победил в этой борьбе. Ей казалось, что, будь он красив и неуязвим, она не смогла бы любить его столь страстно. И она хотела преподнести ему самый щедрый дар – ребенка. Шли дни, и Анжелика стала опасаться, что бесплодна. Однажды, проснувшись, когда солнце было уже высоко, Анжелика удивилась - она привыкла вставать рано и несколько часов на заре посвящать верховым прогулкам. Сейчас же молодая женщина чувствовала себя полностью разбитой и не могла даже оторвать голову от подушки, настолько та казалась ей тяжелой. Что же это с ней? Едва Анжелика пошевелилась, как желудок неожиданно взбунтовался. Времени соскочить с кровати не оставалось. Она перегнулась через край, едва не вскрикнув от боли, пронзившей голову, и схватила ночную вазу. Ее рвало долго и мучительно. Вконец измученная, Анжелика откинулась обратно на подушки. Лоб был мокрым от испарины. Ее отравили! Сейчас она умрет! Глаза закрылись сами собой. - Проснулись, мадам? Сколько она спала? И спала ли? Яркий солнечный свет резал глаза. - Марго... Задвинь шторы… Маргарита, заглянув в ночную вазу, взяла ее и поспешила к выходу. - Вам будет легче, мадам, если вы встанете… Вернувшись, она сдвинула тяжелую ткань. - Сейчас, мадам… Я устрою вас поудобнее… Она подложила подушки под спину Анжелике и помогла ей сесть. - Ну, как теперь? - Голова раскалывается, - пожаловалась Анжелика. – Но хуже не стало… - Вам нужно поесть… - Мне даже думать об этом противно. - Кусочек хлеба, - уговаривала Марго. – Я сейчас принесу. Она убежала и вскоре вернулась с кусочком теплого хлеба. Анжелика начала есть, медленно пережевывая и прислушиваясь к реакции своего желудка. Марго тем временем расчесывала ей волосы. - Вам лучше? – спросила она, когда Анжелика доела хлеб. Анжелика улыбнулась. Недомогание больше не напоминало о себе. - Да. Буря в желудке слегка успокоилась. Спасибо. Я еду кататься. Который час? Она отбросила одеяло и спустила ноги с кровати. - Скоро полдень, мадам. А у вас хватит сил держаться в седле? – спросила Марго, откладывая щетку. – Может сказать господину графу? - Нет, я думаю, не стоит… Может что-то съела вчера. Теперь все в порядке. Маргарита засуетилась, подавая госпоже одежду. Анжелика привела себя в порядок, камеристка уложила ей волосы, и графиня покинула свои покои. В последующие дни жизнь во дворце шла своим чередом: балы, званые вечера, дружеские обеды сменяли друг друга – и Анжелика стала забывать о своем недомогании. *** Дни становились короче и холоднее, ночи – темнее и длиннее. Анжелика заметила, что с наступлением холодов стала хандрить. Последнее время ей все время хотелось плакать. И хотя в отношениях с Жоффреем царили любовь и согласие, она начала чувствовать обиду на мужа за то, что он так и не заговаривал о наследнике. Начинались снегопады. Как-то утром, одеваясь, она сказала Маргарите: - Ты должна поговорить с прачкой. Последнее время моя одежда безбожно садится. Я не могу влезть ни в одно платье. - Но, мадам, прачка не стирает ваши туалеты, - возразила Марго.- Я все делаю сама. Но теперь и я вижу, что корсаж слишком туго обтягивает вашу грудь. Не успели слова слететь с губ, как камеристка ахнула. - Мадам графиня! Да вы носите ребенка! Анжелика пошатнулась и схватилась за спинку стула. - Ребенка? – повторила она. - Когда у вас в последний раз были женские недомогания? – допытывалась Маргарита, вдруг осознав, что прошло несколько месяцев с тех пор, как она носила прачке запятнанное кровью нижнее белье хозяйки. Никакого другого объяснения быть не могло. Она беременна! Анжелика опустилась на стул. Почему она сама этого не поняла? Ну конечно же, она беременна! Сколько раз они с Жоффреем любили друг друга. Анжелика покраснела, вспомнив, как они утоляли взаимную страсть. Да. Она ждет ребенка! Ребенка Жоффрея де Пейрака! Анжелика счастливо и заразительно рассмеялась, а по бледным щекам ее катились слезы радости. Она расцеловала Маргариту. - Мадам! - Нужно послать за графом, Марго! Немедленно! Но, прошу тебя, ничего ему не говорить… Пусть гонец привезет его ко мне! *** - Моя жена здорова? Что случилось? – спрашивал граф, идя к оседланным лошадям. - Мессен, я только повторяю то, что велела сказать Марго. Приказано как можно скорее привезти вас… Но могу сказать от себя, что мадам графиня не больна. Однако Пейрак был взволнован. Что могло произойти в его отсутствие, что требовало его срочного приезда? Ему очень не хотелось прерывать начатую работу, к которой они с Куасси-Ба так долго готовились. Сейчас был как раз самый ответственный момент, и ему нужно было все бросить, доверив только верному мавру. Но он знал, что Маргарита не стала бы беспокоить его так внезапно по мелочам. Несколько минут спустя в сопровождении слуги он уже мчался по дороге к Тулузе. Поднявшись на крыльцо по широким ступеням отеля и лишь слегка кивнув головой встретившему его Альфонсо, граф торопливо, насколько позволяла его больная нога, направился к апартаментам жены. Маргарита уже поджидала его там. - Госпожа графиня ждет вас, мессен, и просила сразу же проводить к ней, - она присела в реверансе. - Что с Анжеликой? - Ничего страшного, поверьте мне, мессен, - Марго сделала приглашающий жест. Когда он вошел, Анжелика с радостной улыбкой вскочила ему навстречу, и граф едва успел подхватить ее в свои объятия. - Что случилось, мой ангел? Вы хотели видеть меня, и я сразу примчался по вашему зову, - он не скрывал своего удивления. - Жоффрей, - Анжелика просто лучилась счастьем. – Все более, чем прекрасно! Она так часто представляла, как сообщит ему эту радостную весть, что сейчас, когда он был здесь и с ожиданием смотрел на нее, Анжелика вдруг растерялась. - У меня для вас важная новость, которая, несомненно, вас обрадует, - она положила руку на живот и вскинула на него сияющие глаза. Выпустив жену из объятий, граф смотрел на нее, как громом пораженный, настолько известие ошеломило его. - Ты имеешь в виду… ты… - смысл сказанного начал доходить до его сознания, и граф счастливо рассмеялся. – Ты беременна! Анжелика кивнула. - Когда? - К весне… Жоффрей прижал ее к своей груди, и она услышала, как гулко бьется его сердце. - Спасибо тебе, душа моя, - прошептал он. – Я люблю тебя. Губы их встретились в нежном головокружительном поцелуе. Казалось, весь мир исчез, кроме них двоих. Жоффрей снова и снова целовал ее чуть приоткрытые губы, с которых сорвалось ответное: - Я люблю тебя… - и на глаза Анжелики навернулись неожиданные слезы.
Jeoffrey de Peyrac: Дорогие девочки (простите, что не поименно ), спасибо за отзывы, за то, что читаете. А послеродовую депрессию не я ей придумала - автор. Я просто не стала отходить от версии Голон. Это у нее она над колыбелью на третий день только склонилась
toulouse: Bella пишет: разве что меню приходится утверждать, тут да, есть над чем попотеть Ну не скажите, это наверное тоже нелегко, мы же не пробовали))) А еще надо одеться стильненько, тоже голову сломаешь.
Светлячок: Jeoffrey de Peyrac пишет: А послеродовую депрессию не я ей придумала - автор. Я просто не стала отходить от версии Голон. Это у нее она над колыбелью на третий день только склонилась Знаем-знаем, что Голон, поэтому к вам никакиз претензий, только цветочки . Вот, и думаем, косяк это у Голон очередной или нет toulouse пишет: Ну не скажите, это наверное тоже нелегко, мы же не пробовали))) Действительно, тут пока на всех приготовишь и посуду потом помоешь, времени на согласование завтрашнего меню не остается))
Jeoffrey de Peyrac: ПРОДОЛЖИМ Часть 5 Наступил вечер третьего дня. Анжелика с любопытством склонилась над колыбелью, где спал ее сын, и узнала в нем Жоффрея — те же точеные черты, что и с той стороны лица мужа, где не было шрамов. Она представила безжалостную саблю, которая обрушивается на это ангельское личико, увидела это хрупкое израненное тельце, выброшенное в окно, неподвижно лежащее на снегу, среди бушующего пламени. Видение было таким ясным, что молодая мать закричала от ужаса. Схватив младенца, Анжелика судорожно прижала его к себе. Ее наполнившиеся молоком груди болели, и акушерка туго перевязала их. Знатные дамы не кормят грудью своих детей. Молодая кормилица, крепкая и здоровая, увезет Флоримона в горы, где он должен будет провести первые годы жизни. Нет. Этого она не позволит. Анжелика осторожно положила сына на кровать и принялась снимать бинты, стягивавшие грудь. Когда вечером госпожа Изор зашла в комнату молодой графини, то смогла только воздеть руки к небу: Флоримон с упоением сосал грудь родной матери. — Мадам, что же вы наделали! Как можно! Благородные дамы не кормят детей грудью! Это же скандал! Вы сошли с ума! Как теперь остановить молоко? У вас поднимется жар, грудь затвердеет. — Я сама его выкормлю, — упрямо сказала Анжелика, даже не взглянув в ее сторону. — Я не хочу, чтобы его выбросили в окно! За спиной Изор раздался тихий смешок. Акушерка повернулась. - Мессен! Скажите хоть… - она осеклась, увидев на лице графа, возникшего в дверном проеме, загадочную улыбку. Анжелика тоже посмотрела в его сторону, слегка порозовев от смущения. Жоффрей, не отрываясь, смотрел на жену. Он подошел к Анжелике, обнял ее за плечи, присев рядом с ней на кровать, и коснулся губами ее виска. Она подняла на него затуманенные счастьем и любовью глаза... Изор замолчала и, поджав губы, удалилась. - Жоффрей, - выдохнула Анжелика. - Я еще не сказал тебе, как ты прекрасна… - Боюсь, я не была такой уж прекрасной в последнее время, - на глаза Анжелики навернулись слезы. - Нет, была, - граф нежно коснулся ладонью ее щеки. - Я не знаю, в чем дело… Прости. - Тебе не за что извиняться, дорогая. Я люблю тебя всей душой… Анжелика наклонила голову и спрятала лицо у него на груди. А потом их губы соединились в упоительном, переворачивающем душу поцелуе… который перешел в другой… а потом в третий… И только недовольное кряхтение Флоримона вернуло их к действительности. — Можно мне остаться, любовь моя? Анжелика кивнула. Придвинув стул к постели, граф сел и стал смотреть, как ребенок жадно сосет пышную грудь. Вскоре Флоримон задремал на руках матери. - Спокойной ночи, детка, - улыбнулась Анжелика, коснувшись щекой нежной щечки младенца. Жоффрей взял сына из рук жены и, поцеловав чистый детский лобик, положил ребенка в колыбель. Анжелика видела, как муж склонился над кроваткой Флоримона и тихо что-то нашептывал ему, пока мальчик засыпал. Анжелика поднялась с кровати и подошла к открытому окну. Вдруг она почувствовала руки мужа на своих плечах. - Куда ты смотришь? – раздался над ухом его мягкий голос. - Никуда… Просто думаю. - О чем? - Раньше мы были свободны, а теперь…- Анжелика повернулась к мужу. Он молчал, задумавшись. – Будет не всегда легко…- наконец заговорил Жоффрей. - Мы в ответе за эту хрупкую жизнь… Но мы справимся… Вместе… Ты и я… - Скажи мне снова, Жоффрей… - она повернулась к мужу и посмотрела на него сияющими глазами. Жоффрей вопросительно приподнял бровь. - Скажи… - настойчиво повторила она. - Я люблю тебя, - прошептал он, проводя губами по ее виску. – Я люблю тебя больше жизни. - И я люблю тебя, - она запустила руки в его густые волнистые волосы. Не в силах удержаться, Жоффрей снова поцеловал ее зовущие губы. *** Поднялась буря возмущения — благородная дама ведет себя подобно крестьянке! Решили, что кормилица поселится в доме мадам де Пейрак, чтобы докармливать Флоримона, у которого, к слову, был прекрасный аппетит. Анжелика не обращала внимания на недовольство Изор и разговоры окружающих. Больше всего она любила наблюдать за тем, как муж смотрит на малыша. Как берет его на руки и целует в макушку. Черные кудри мальчика не подчинялись никаким правилам и обещали быть такими же, как у отца. И Анжелика поклялась себе, что сделает все возможное, чтобы оградить это горячо любимое дитя от той ужасной участи, что постигла в детстве Жоффрея и оставила на его лице ужасные отметины. Мальчик будет красив, как должен был быть его отец, и от этой мысли ей становилось одновременно и радостно, и грустно. *** Жоффрей держал на руках сына. Малыш зевнул, прижмурив глазки. – Вы двое – словно живой фамильный портрет, дорогой, – сказала Анжелика, улыбнувшись. Она не отрывала взгляда от мужа… Мужчина, который стал навеки ее любимым, ее единственным… Он уложил Флоримона в колыбель и стоял, любуясь им. Смуглый, черноглазый и такой красивый… Зачатый в одну из ночей, когда Анжелика вывела его из вечного плена одиночества и открыла его взору небо любви. Он поймал взгляд жены. Анжелика подошла к нему, прильнула на миг и отпрянула, и осталась стоять рядом, глядя на него ясными зелеными глазами. Он опустил глаза на ложбинку между ее грудей – там выступила влага. Она только что кормила грудью Флоримона, а ему было разрешено смотреть на это. Пейрак хотел запомнить каждый момент жизни своего сына. Он всегда будет хранить в своем сердце образ жены с ребенком у груди. Солнце садилось; на ночном небе струились бледно – розовые, синие и лиловые длинные облака, замерцали яркие звезды. Сердце Жоффрея забилось сильнее, он задул свечу, протянул руку, коснулся груди Анжелики и притянул ее к себе. Кожа ее пылала, глаза сияли, как яркие звезды, отражая пламя свечей. Анжелика обвила руками его талию, притянула к себе и, гладя его спину под тонким полотном рубашки, прильнула к нему. Ее полуоткрытые губы неудержимо манили к себе, а тело было мягким и податливым. Приняв приглашение, Жоффрей страстным поцелуем коснулся ее уст. Боже, она сводит его с ума! Самая желанная женщина, самая любимая, единственная... Он будет целовать ее всю жизнь... Именно тогда, когда вопрос о кормлении Флоримона занимал даже членов местного совета маленькой беарнской деревушки, зависимой от замка, неожиданно приехал Бернар д’Андижос. Граф де Пейрак наконец сделал его своим камергером и поручил съездить в столицу, чтобы осмотреть парижский отель. По возвращении Андижос сразу помчался в Тулузу, чтобы представлять графа на празднествах «Цветочных игр». В Беарне его не ждали.
Jeoffrey de Peyrac: Часть 6 Д’Андижос выглядел чрезвычайно взволнованным. Бросив лакею поводья своей лошади, он взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Анжелика лежала в постели, а Жоффрей де Пейрак, сидя на подоконнике, напевал, перебирая струны гитары. - Посмотри, он улыбается, - Жоффрей прервал пение и, засмеявшись, указал Анжелике на сына. - Похоже, ему нравится музыка… - Когда ты подрастешь, мой мальчик, я научу тебя играть, - Жоффрей погладил кончиками пальцев щечку Флоримона. Этим вечером было свежо, и потому в камине развели огонь. Кормилица, устроившись у колыбели ребенка на «карро», разворачивала пеленки, которыми она собиралась спеленать новорожденного так туго, что он станет похож на крошечную фигурку младенца Иисуса или боб, который вкладывают в королевский пирог в день Богоявления. В этот момент дверь с шумом распахнулась, и д’Андижос ворвался в спальню Анжелики. * * * Он не обратил никакого внимания на семейную идиллию. — Король приезжает! — крикнул он, задыхаясь. — Куда? — К вам, в Отель Веселой Науки, в Тулузу!.. Затем он упал в кресло и вытер с лица пот. — Постойте, — сказал Жоффрей де Пейрак, поиграв еще немного на гитаре, чтобы гость успел отдышаться, — не будем впадать в панику. Насколько мне известно, король, его мать и двор отправились в путь, чтобы присоединиться к кардиналу в Сен-Жан-де-Люзе, но зачем им ехать через Тулузу? — О, это целая история! Дело в том, что дон Луис де Аро и монсеньор Мазарини увлеклись этикетом настолько, что до сих пор так и не приступили к обсуждению свадьбы. Кроме того, говорят, что отношения ухудшились. Обе стороны не хотят уступать друг другу в вопросах, касающихся принца Конде. Испания хочет, чтобы его приняли с распростертыми объятиями и забыли не только предательство во времена Фронды, но и то, что этот французский принц крови несколько лет был испанским главнокомандующим. Это слишком горькая пилюля, чтобы ее проглотить, ведь великий герой чересчур много себе позволил. Когда он занял Париж, то велел перебить советников парламента в ратуше, а само здание — сжечь. — Зачем Филиппу IV нужно, чтобы этот великий воин, который почти восемь лет возглавлял его армии, получил полное прощение? Почему судьба французского принца так важна для испанского короля, что от нее зависит судьба переговоров? — Король не желает отдавать свою дочь противникам, которые хотят лишить его чести, принуждая забыть и пренебречь судьбой верных ему людей. Ведь тогда они заплатят за свою службу слишком высокую цену. Французы же полагают, что отношения с Конде — дело семейное, и поэтому они не обязаны принимать уроки великодушия от короля Испании. В подобной ситуации прибытие двора к месту переговоров будет выглядеть нелепо. И Мазарини посоветовал им путешествовать. Они и путешествуют. Двор отправляется в Экс, где присутствие короля, несомненно, заставит погаснуть недавно вспыхнувший там мятеж. И все это высшее общество, выехав из Бордо, хочет проследовать через Тулузу. А вас там нет! И архиепископа тоже! Капитулы сходят с ума!.. — Но им не раз приходилось принимать важных особ, а шесть или семь лет назад — и самого короля. — Но вы должны быть там, — взмолился Андижос. — Я приехал за вами. Говорят, когда король узнал, что проедет через Тулузу, он сказал: «Наконец-то я познакомлюсь с этим Великим Лангедокским Хромым, о котором мне все уши прожужжали!» — О! Я хочу в Тулузу! — воскликнула Анжелика, подскочив на постели. Но тут же откинулась назад, скривившись от боли. Она очень долго пролежала в постели и была слишком слаба для столь длинного путешествия по плохим горным дорогам, чтобы потом еще и выдержать утомительную роль хозяйки, принимая короля. Слезы разочарования выступили у нее на глазах. — Король в Тулузе! Король в отеле Веселой Науки, а я этого не увижу!.. — Не плачьте, моя дорогая, — сказал Жоффрей. — Я обещаю проявить такую предупредительность и любезность, что им придется пригласить нас на свадьбу. Вы увидите короля в Сен-Жан-де-Люзе, и не покрытым пылью путешественником, а победителем, в ореоле славы. Граф вышел, чтобы отдать распоряжения об отъезде, который назначил на завтрашнее утро, а славный Андижос попытался успокоить Анжелику. *** Несмотря на апрель, по утрам стояла холодная и сырая погода. Когда Жоффрей проснулся, за окном еще не рассвело. Он сел на кровати и нащупал рукой вещи. Быстро собравшись, граф тихо приоткрыл дверь в комнату сына. Кормилица спала на карро, опустив голову на край кроватки Флоримона. Пейрак подошел к колыбели и мягко, стараясь не разбудить ребенка, погладил его непослушные, влажные ото сна кудряшки. Бернар дожидался его в зале у накрытого стола. Жоффрей кивнул в знак благодарности Изор, которая внесла завтрак с его появлением. Граф молчал. Он еще не знал, сколько времени предстоит провести вдали от жены и сына, и уже мечтал о том миге, когда вернется в этот маленький замок, где сейчас оставляет свое сердце. Пейраку очень хотелось, чтобы жена поднялась проводить его в дорогу, однако в глубине души он был рад, что ее нет рядом. Он заглянул к ней перед тем, как спуститься вниз. Анжелика безмятежно спала, и он не стал будить ее. Ему и так почему-то очень тяжело давался отъезд. Допив вино из бокала, он поднялся из-за стола. - Спасибо за заботу, Изор. Прошу тебя, будь рядом с графиней, пока меня нет. Мне будет спокойнее. И… попрощайся за меня. - Не беспокойтесь, мессен. Поезжайте с Богом. Здесь все будет в порядке. Граф вышел в коридор, бросив мимолетный взгляд на лестницу. И невольно улыбнулся - она была там! - Жоффрей! - Анжелика! Что вы здесь делаете, любовь моя? Я думал, вы спите. - Я не могла не проводить вас. Я не могу отпустить вас, позволить вам уехать… вот так… - она шагнула вперед, держа что-то за спиной. - Но я не могу остаться, любимая, - мягко возразил Жоффрей. - Я знаю, - Анжелика опустила глаза. - Вчера я забыл сделать кое-что важное для меня. Это мой подарок. Я собирался вручить его вам после возвращения, - граф протянул ей маленький футляр. – Но, знаете, когда я вернусь, то привезу что-нибудь великолепнее. А пока вы будете смотреть на него и вспоминать обо мне. В футляре оказалось необыкновенной красоты кольцо с изумрудом, оправленным бриллиантами. Анжелика зачарованно смотрела на вспыхивавший в слабом утреннем свете камень. - Здесь изображен герб нашего рода, а на внутренней стороне оправы я попросил выгравировать дату рождения Флоримона. Анжелика надела кольцо и подняла на мужа затуманенный слезами взгляд. Мужчина, которого подарило ей провидение, которого она любила всем своим существом... Как же тяжело с ним расстаться! Вот он, тот миг, которого Жоффрей интуитивно опасался. Как сможет он покинуть эту прекрасную женщину, смотрящую на него полным обожания взглядом? - Мне пора идти, - Пейрак словно прочел ее мысли. - Возьмите… Пусть он напоминает вам о нас, - Анжелика вложила ему в руки шелковый шарф, расшитый жемчугом. - Я вышивала его… для вас. И возвращайтесь поскорее. Не отрываясь, они смотрели друг на друга и в конце концов все-таки сделали то, от чего граф зарекся: он подарил ей самый страстный поцелуй и, целуя, проклинал короля. После этого Жоффрей чуть ли не бегом бросился к лошади. Сил на то, чтобы оглядываться и снова прощаться, у него уже не было. Он вскочил в седло и выехал во главу маленького отряда. Анжелика проводила их взглядом, прислушиваясь к стуку копыт. Когда она выбежала на стену, они отъехали уже далеко, и она увидела внизу на тропе лишь вереницу маленьких фигурок. Анжелика смотрела, не отрываясь, пока они совсем не исчезли за холмами. Когда Изор отыскала ее, Анжелика стояла, прислонившись к холодным камням замковой стены. Она уже не плакала. *** Всю дорогу граф гнал коня и не понимал себя. Образ Анжелики не оставлял его ни на мгновение, и он любовался ею, без конца открывая в ней все новое и новое очарование. Как все-таки произошло, что эта почти девочка, его жена, так завладела его помыслами? Она не сделала ничего, ни единого жеста, чтобы обольстить, очаровать его. Он, искушенный в женских уловках, встречал немало прекрасных соблазнительниц на своем пути. С некоторыми он заводил короткие романы, но ни одной из них не удавалось взять в плен его сердце. И потом, что за тоска поселилась в его душе? И тут он понял: сын. Впервые за всю жизнь он ощутил ответственность за другого человека. И эта ответственность, и граничащая с болью любовь к Анжелике, и сознание того, что он, пусть ненадолго, разлучен с ними, женой и сыном, их с Анжеликой сыном, смешались в его груди, и он почти физически ощущал страдание своего сердца. Он – не признававший ничьей власти над собой... *** Едва вернувшись в Тулузу, Жоффрей первым делом нанес визит в городской совет, чтобы выслушать предложения о предстоящей встрече короля. Несколько часов заняли обсуждения этого события, которое представлялось совету едва ли не вторым пришествием. Жоффрей внес несколько корректив в планы празднеств и увеселений и пообещал взять на себя заботу о королевской семье и приближенных Их Величеств. Обговорили они также вопрос о том, где разместить многочисленных придворных на время пребывания двора в Тулузе. Король официально объявил о намерении приехать в сопровождении большой свиты. Капитулы говорили о том, что необходимо любой ценой угодить королю, необходимо очаровать его, привести в восхищение… И в этом господа магистраты и капитулы полагались прежде всего на талант графа де Пейрака. Праздник во что бы то ни стало должен превратиться в невиданную, волшебную, ошеломляющую феерию! Заботиться обо всем на свете, конечно, пришлось самому графу. Он, сопровождаемый Альфонсо и Бернаром д’Андижосом, хлопотал с утра до ночи, вникая во все мелочи и подстегивая свою челядь и город. А мысли графа были между тем далеко от Тулузы. Слуги обменивались незаметными улыбками, понимая, что размышления их хозяина сейчас совсем не о предстоящем приеме. «Анжелика!» – жаркая волна прокатилась по его сердцу. Пейрак думал о ней. О том, как трогательно прекрасна она была, держа Флоримона на руках, когда кормила его. Как подарила ему сына. Как она стала его, как тянулась к нему всем телом, всей душой в часы их любовного уединения. И больше всего в этот миг ему захотелось сжать ее в своих объятиях. Он желал быть рядом с ней, любоваться ею, касаться ее, и это желание воспламеняло его кровь. Жоффрей тряхнул головой, отгоняя наваждение. В первую очередь нужно подготовить апартаменты короля и королевы-матери, чтобы Их Величества могли, если заблагорассудится, отдохнуть. Мебель, посуда, хрусталь, ковры, обивочные ткани были доставлены в Отель Веселой Науки. Жоффрей решил поразить напыщенных, ничему не удивляющихся гостей. Их роль незатейлива: как гости всех времен и народов, они должны много есть, много пить, всем восхищаться, вовсю расхваливать хозяина и за спиной перемывать ему косточки со всей злостью и тонкостью, на какую способны. Граф де Пейрак не новичок, хотя никогда не был придворным. Он прекрасно знает: доверять этим людям нельзя. Итак, без театрального представления не обойтись. А как же балет? Но и этого недостаточно; Бернар по указанию Пейрака отправился к «великому чародею» Джакомо Торелли, известному устроителю фейерверков; надо вдохнуть в него новые идеи, подстегнуть его фантазию, ибо апофеозом приема должен стать именно ночной праздник. И главное — быстрей, быстрей, быстрей! — дни бегут! Сидя у себя в покоях после тяжелого дня, граф выводил на листке бумаги: «Любовь моя! Не прошло и недели, как я расстался с Вами и нашим чудесным сыном, и надеюсь, что Вы еще не забыли своего мужа. Что до меня, то я даже не представляю себе, как можно прожить еще хотя бы день вдали от Вас. Если вы найдете минутку, чтобы среди забот вспомнить обо мне, пошлите бедному изгнаннику воздушный поцелуй, который непременно долетит до него, несомый чудесными эльфами. Передаю мой поцелуй и благословение малышу Флоримону. Жоффрей.» Милая моя Анжелика! Такая пылкая. Такая нежная! Граф на миг прикрыл глаза и тотчас увидел, как будто наяву, сверкающие глаза жены, обращенные к нему. Жоффрей мечтательно улыбнулся, закрыл письменный прибор и запечатал письмо. *** Словно по мановению волшебной палочки, что была в руках любимцев фей, в парке, окружающем отель, красуются правильные аллеи, зеленеют травяные ковры, ниспадают каскадами и взлетают струями светлые воды, а под сенью грабовых ветвей белеют вереницы статуй… С утра до вечера садовники-мориски подчищают аллеи, подрезают ветки, подстригают кусты. И на террасе средь мрамора и цветов, господствуя над этим Эдемом, возвышается сам Отель Веселой Науки - дворец со своими приветливыми и горделивыми фасадами. Декораторы, живописцы, повара, кондитеры и слуги всех рангов не имеют ни часа отдыха. В обширных службах Отеля устраивают конюшни и сараи для придворных карет. Готовится угощение. Во дворец графа де Пейрака будет доставлена самая изысканная дичь, редкостная рыба и тончайшие вина. Торелли сооружает пиротехнические приспособления.
Jeoffrey de Peyrac: Часть 7 К дороге, ведущей к западным воротам, с самого раннего утра стали стекаться толпы людей. В этот день Его Величество король Людовик XIV совершал торжественный въезд в столицу Лангедока, древнюю Тулузу. Дорога была буквально усеяна людьми. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, словно колосья в поле. Эта масса человеческих тел была настолько плотной, что малейший толчок, испытываемый какой-либо ее частью, мгновенно передавался всем остальным, и она начинала медленно колыхаться, подобно тому, как колышется зреющая нива при легком дуновении ветерка. В одиннадцать часов раздавшиеся где-то впереди громкие крики и пробежавший по толпе трепет дали наконец понять истомленным ожиданием людям, что сейчас должно произойти нечто важное. Все готово. Погода стоит великолепная. И действительно, вскоре показался отряд мушкетеров, разгонявших народ, а за ним следовали королевские экипажи. Чтобы волны толпы не сомкнулись позади высоких особ, за ними двумя рядами двигалась конная стража. Всадники были одеты в лазурные плащи, головы их были покрыты шляпами, пышные плюмажи которых спадали на плечи или развевались на ветру, когда его легкий порыв освежал вдруг знойный воздух, смешанный с песком и пылью, поднимаемой копытами лошадей и ногами идущих. Народ, оттесненный стражей, вытянулся по обеим сторонам дороги, так что освободившаяся ее часть представляла собою как бы канал, окаймленный двумя рядами горожан, и по этому каналу королевский кортеж мог двигаться почти без помех, во всяком случае, куда легче, чем это можно было предположить. Люди заняли все деревья и все крыши в округе, так что не было ни одного дерева, которое от макушки до нижних ветвей не оказалось бы увешанным диковинными плодами, а в домах, с чердака и до нижнего этажа, появились незваные гости. Те же, кто не осмелился карабкаться так высоко, расположились по обочинам дороги; женщины вставали на цыпочки, дети взбирались на плечи своих папаш, — словом, так или иначе, но каждый нашел себе местечко и мог видеть происходящее, либо взирая на него поверх конников, либо скромно заглядывая в просветы между ногами их лошадей. Людовик XIV торжественно въехал в Тулузу. Он и впрямь был красив, элегантен. При одном взгляде на этого человека становилось ясно, что все в нем дышит молодостью, что жизнь ему дана, чтобы жить, и он действительно создан для того, чтобы править Французским королевством. Кареты короля и королевы-матери двигались в сопровождении знатнейших вельмож Франции. Невозможно было сосчитать, сколько сеньоров, дам и девиц следовали позади августейших особ - одни верхом, другие в закрытых экипажах. Достаточно просто сказать, что процессия растянулась на значительное расстояние. На всем пути короля встречали ликующими возгласами, которыми народ обычно приветствовал своих королей. Подойдя к воротам, процессия остановилась: здесь для короля было приготовлено первое место отдыха — нечто вроде шатра синего шелка с куполом, наподобие небесного свода, усеянного золотыми звездами. Среди плывущих облаков сидели переодетые ангелами дети и напевали нежные мелодии, услаждая слух красивой молодой девушки, изображавшей Богородицу. На коленях она держала мальчугана — младенца Христа, — который вертел в своих ручонках крестик, выточенный из крупного ореха, а небо над ними озарялось лучами сверкающего золотом солнца, которое являлось эмблемой короля. Когда же ангелы окончили свои песнопения, король продолжил свой путь, вступив на длинную улицу, кишащую народом, которому стоило чуть податься вперед, чтобы раздавить короля вместе со всей его свитой. Вскоре процессия подошла к фонтану под голубым пологом, расписанным золотыми лилиями; вокруг него на высоких колоннах были вывешены гербы самых знатных французских фамилий; вместо воды из фонтана широкой струей изливалось чудесное вино, сдобренное редчайшими заморскими пряностями, а возле колонн стояли молодые девушки, держа в руках золотые кубки и серебряные чаши, в которых они подносили вино Людовику, королеве Анне, брату короля и вельможам их свиты. На площади возле базилики Сен-Сернен в память о куртуазных рыцарских временах была устроена carrousel, масштабное конное представление с участием пышно разодетых всадников, состязания между ними были тщательно срежиссированы и являлись чем-то средним между средневековым турниром и балетом. При подготовке к нему по периметру площади был сооружен обширный амфитеатр. Знатнейшие дворяне провинции предстали перед королем в феерических костюмах и должны были разыграть битву греческого царя Александра с персами. Греки уже стояли строем по одну сторону, персы — по другую, и в каждой группе нетрудно было узнать участников этого знаменитого сражения. На одном из перекрестков по пути к Ратуше на возвышении, был построен деревянный, раскрашенный под камень замок с двумя круглыми сторожевыми вышками, в которых находились вооруженные часовые; большое помещение в нижнем этаже было открыто взору публики; тут стояло ложе, убранное так же роскошно, как королевское, а на нем возлежала молодая девушка, олицетворявшая Правосудие. Вокруг замка был насажен целый лес пышных зеленых деревьев, и по этому лесу бегало множество зайцев и кроликов; стаи разноцветных птиц перелетали с ветки на ветку, к глубочайшему удивлению зрителей, недоумевавших, каким образом удалось приручить столь пугливые создания. Но каков же был всеобщий восторг, когда из этого леса вышел прекрасный белый олень. Он был так искусно сделан, что его вполне можно было принять за настоящего живого оленя: спрятанный внутри человек при помощи особого устройства приводил в движение его глаза, рот, ноги. Рога у оленя были позолочены, на голове сияла корона — точная копия королевской, а грудь украшал герб французского короля в виде щита с тремя золотыми лилиями на голубом фоне. Гордым, торжественным шагом благородное животное приблизилось к ложу Правосудия, схватило меч, служащий его символом, и потрясло им в воздухе. В ту же минуту из леса напротив появились лев и орел, олицетворявшие Насилие, и попытались завладеть священным мечом; но тогда из леса, в свою очередь, выбежали двенадцать девушек, символизирующих Веру, в белых одеяниях, с золотым ожерельем в одной руке и обнаженной шпагой — в другой; они окружили прекрасного оленя и защитили его. Королева-мать и вся ее свита сочли это представление очень забавным и милым. Однако король изо всех сил старался не обнаружить скуку, которая начинала одолевать его. На площади возле Ратуши был установлен трон на огромном помосте, задрапированном тканями с гербами Французского королевства и Лангедока. Там Людовик принял представителей всех официальных органов Тулузы, явившихся засвидетельствовать ему почтение. Неделя в этом розовом городе... Людовику хотелось ездить верхом, охотиться, но вместо этого приходилось вежливо улыбаться, приветствуя нескончаемый поток дворян и именитых жителей провинции, откровенно восхищенных прибытием его величества. Какая скука! Он улыбался, протягивая руку для очередного поцелуя. Его терпение, однако, едва не окончилось, когда среди тех, кто приветствовал его вдруг возник посланец протестантского синода из Лудена. По обычаю, луденские депутаты попросили у короля аудиенцию. Пастор Даниель Эсташ, которому поручили обратиться с речью к Его Величеству, сначала потребовал уточнений по поводу церемониала свидания. Ему сказали, что он должен говорить с монархом, стоя на коленях. Пастор попросил разрешения сказать речь стоя, давая понять, что скорее откажется от чести отвесить поклон Его Величеству, чем терпеть такой позор. Ему в этом отказали. Взяв себя в руки, делегат от протестантов все-таки решил произнести свою речь на коленях. Людовик XIV, которого информировали о том, что сначала Эсташ колебался, отнесся с уважением к поведению пастора и слушал вежливо. Он лишь побледнел, выслушивая речь Эсташа. Тот говорил, что в Руане, Пуатье, Бордо, Лудене начались столкновения, инциденты между протестантами и католическим населением, о которых депутаты синода протестантской Церкви считали нужным поставить в известность Его величество. Король холодно выслушал пастора, но затем он подавил депутатов своим величием, сказав в ответ лишь несколько слов: «Я вам буду служить, я вас поддержу в своих указах, и вы будете иметь денежную поддержку». Как ошибались господа протестанты, удовлетворясь обещанием короля. Они очень ошибались. Если бы они были более осведомлены, если бы им могла подсказать интуиция, они, может быть, увидели бы в холодности короля, на какие нравственные муки будут обречены бедные протестанты всех церквей Франции. Затем огромная процессия, сопровождавшая королевский кортеж, проследовала через множество триумфальных арок, от Ратуши к кафедральному собору. Наконец подошли к собору Сент-Этьен куда направлялся король. Казалось, что ничего нового просто невозможно придумать, когда все увидели совершенно неожиданное и великолепное зрелище: высоко-высоко над головами, там, где уже кончаются башни собора, появился вдруг человек, переодетый ангелом. Он шел по тонкому, едва заметному глазу канату, неся в каждой руке зажженный факел, и каким-то чудом словно парил над домами, выделывая самые замысловатые пируэты, пока не опустился на крышу одного из строений, окружавших мост. Король полюбопытствовал, кто этот столь ловкий и гибкий человек, и ему объяснили, что он итальянец по происхождению, большой мастер на такого рода трюки. Во время этого последнего представления в ожидании королевского кортежа у собора собралось множество продавцов птиц, и в ту минуту, когда королевские кареты подъехали к паперти, они раскрыли свои клетки с птицами и выпустили пернатых на волю. Таков был старинный обычай. Он выражал неизменную надежду народа на то, что король принесет ему новые вольности. Кавалькада двигалась под бой барабанщиков и фанфары трубачей. Скрипачи и лютнисты играли серенады, а молодые поэты, получившие заветную Золотую Фиалку в состязании этой весной, увековечили торжественное событие в одах. Никогда тулузцы не бывали так расположены к своему государю, как к этому юноше, взиравшему на них с милостивой улыбкой, как, впрочем, и ко всем другим французским монархам. Возле собора короля встречал за отсутствием тулузского архиепископа епископ Бертран. Он вышел на ступени храма, облаченный в митру и епитрахиль; вместе с ним были высшие священники и представители университета. Король и королева-мать покинули кареты, а следом за ними и дамы свиты, тогда как кавалеры поручили лошадей своим пажам и слугам, и, сопровождаемый высшим французским дворянством Людовик вошел в собор. Впереди шествовали епископ и духовенство, стройным и торжественным хором вознося хвалу господу богу и пречистой деве Марии. Приблизившись к главному алтарю, король опустился на колени и, сказав речь, передал в дар собору золоченые покрывала и ларец слоновой кости для святых даров.
Jeoffrey de Peyrac: Часть 8 Когда король вместе с вельможами вышел из собора, все вновь заняли свои места — кто в носилках, кто в экипажах, кто на лошади – для того, чтобы проследовать во дворец графа де Пейрака, ожидавшего венценосных гостей. Король с трудом сдерживал возбуждение. Еще издали красота дворца графа де Пейрака, на который указал ему Пегилен де Лозен, поразила его. Кареты преодолели огромные узорчатые ворота, и по главной аллее кортеж подъехал к парадной лестнице Отеля Веселой Науки, возле которой короля и его свиту встречал сам хозяин. *** Молодой король, не скрывая любопытства, посмотрел на Жоффрея, выступившего вперед и низко склонившегося в изящном поклоне, которому могли бы позавидовать иные придворные. - Ваше величество, позвольте представить вам графа де Пейрак де Моренс д’Ирристрю, владетельного сеньора Лангедока. - Как мило с вашей стороны принять нас в своем доме, граф, — проговорил Людовик, внимательно оглядывая его своими красивыми темными глазами. Костюм из дорогого мессинского бархата безупречного покроя. Темно-синяя ткань красиво облегала фигуру графа, воротник и манжеты из венецианских кружев украшали рубашку из тонкого шелка. Черные волосы уложены великолепными локонами. Драгоценные камни украшали камзол, пальцы и эфес шпаги графа. Все в этом человеке говорило о тонком вкусе владельца. - Ваше доброе расположение — большая честь для меня, Ваше величество. Надеюсь, вы позволите преподнести Вашему величеству небольшой знак моей преданности? Король кивнул. Глаза его загорелись любопытством. Подарка он не ожидал. Куасси-Ба вручил хозяину небольшую шкатулку черного дерева, окованную золотом. Пейрак откинул крышку и поднес шкатулку королю. Внутри на черном бархате лежал великолепный бриллиант невероятных размеров. Людовик, не сдержавшись, громко ахнул. Такого идеального камня ему еще не приходилось видеть. Король взял шкатулку и стал внимательно рассматривать алмаз. С близкого расстояния он казался еще великолепнее. - Граф, я впервые получаю столь чудесный подарок. Тысяча благодарностей. Он закрыл шкатулку и, передал ее одному из слуг. Граф сделал приглашающий жест, и король, сопровождаемый хозяином дома, вступил на ступени широкой мраморной лестницы. Вслед за королём сплошным потоком стали подниматься приглашённые гости. Это было незабываемое зрелище! Яркие камзолы мужчин не сильно контрастировали с элегантными туалетами женщин, которые надели на себя самые дорогие и красивые драгоценности, желая поразить провинциальную знать. В одно мгновение юный король оценил великолепие подготовки к приему: ничего более прекрасного ему не приходилось видеть. Прежде всего, хозяин замка предложил гостям прогулку. Граф демонстрировал гостям античные мраморные статуи,картины, мебель, обитую парчой, и бесценные ковры. Затем Жоффрей предложил осмотр дивного сада и оранжереи. Среди гостей только и слышались возгласы: – Ах! О-о-о! Потрясающе! Просто потрясающе! Сир! Здесь такая роскошь! Поражаясь все больше и больше, придворные дошли до оранжереи и возвратились в замок слегка перекусить. Гостей ждали накрытые столы, буфеты с тысячами тарелок и многочисленными серебряными блюдами. За столом королю прислуживал сам хозяин. Меню поражало самый изнеженный вкус: фазаны, перепелки, куропатки, суп из раков, запеченные паштеты, трюфеля, сладости, фрукты, вина из всех провинций страны. Изысканность яств, обилие серебряных и золотых сервизов поразили Людовика. Жадно смотря на массивную золотую посуду, стоявшую перед ним, король проговорил: – Какое прекрасное позолоченное серебро! – Простите, сир, – поправил его, улыбнувшись, граф, – это не позолоченное серебро, это золото. – В Лувре нет ничего подобного… – процедил сквозь зубы Людовик.- Но, сударь, вашу главную драгоценность вы нам так и не показали. - Ваше величество? - Ваша жена. Говорят, что она необыкновенно красива, - и король обратил вопросительный взор к Пегилену. - Очаровательна, — подтвердил Лозен. - Она очень хотела присутствовать сегодня здесь, Ваше величество, но радостное событие в нашей семье помешало ей, - Пейрак сдержанно улыбнулся. – Графиня с нашим новорожденным сыном осталась в Беарне. Она еще не оправилась после родов. Образ Анжелики мелькнул в мыслях графа так явственно, что он закусил губу, чтобы не выдать своего волнения. Кажется, он что угодно сейчас бы отдал, лишь бы вернуться в Беарн, где его ждет любимая. - Так у вас родился сын? Мы поздравляем вас, сударь, - король сделал небольшую паузу. - Должно быть, ваша супруга счастлива. Пейрак склонился, как того требовал этикет. - Несомненно, сир. Как и я. - Ваша семейная идиллия, граф, наверняка вызывает зависть во многих сердцах, но мы искренне рады за вас… Матушка, - обратился Людовик к королеве-матери. - С нас на сегодня довольно. Мы хотели бы посмотреть с графом галерею. – И обратился к Лозену:- Позаботьтесь, чтобы нас никто не беспокоил. Пусть свита остается здесь. Среди придворных пронесся шепот удивления. Этот хромой, уродливый де Пейрак буквально околдовал короля. - Его состояние больше королевского… - А еще говорят, что для него существует только одна женщина – его жена. И она отвечает ему тем же… - Любовь? Между мужем и женой? Фи… Как вульгарно! *** - Пейрак, мы желали поговорить с вами, - начал Людовик, когда они отошли достаточно далеко от залов, где остались свита короля и гости. - Сир… - Почему мы не имеем удовольствия видеть вас при дворе? Вы из старинного рода… И, если бы вы приехали в Париж, ко двору... - Ваше величество, - ответил Пейрак,- я и моя жена с радостью посетим Париж. Но мы с графиней совсем недавно стали родителями и еще не успели насладиться этим в полной мере… И он склонил голову в почтительном поклоне. - Вам нравится жить в провинции? - О, я жил в провинции почти всю жизнь, — засмеялся Жоффрей. — Бывал в больших городах, но так их и не полюбил. - А как же Тулуза? - Это моя родина, сир. Но больше я предпочитаю жить в глуши, где можно наблюдать смену времен года. - Те, кто живет в сельской местности, ближе к Богу, граф, — согласился король. — Я тоже терпеть не могу города. Когда-нибудь я оставлю Париж и выстрою большой дворец подальше от столицы. Именно там будет мой двор. - Думаете, вашим дворянам понравится постоянно жить вдали от блеска Парижа? — осведомился Пейрак. - У них не останется выбора. Я - король! – граф услышал стальные нотки в голосе Людовика. - Им придется подчиняться приказам или терпеть последствия непослушания. Видите ли, все эти годы смута и беспорядки были моими спутниками, а я не выношу ни того, ни другого. Придворные непрерывно переходят из лагеря в лагерь. Только благодаря опеке Ее величества моей венценосной матери и кардинала Мазарини я дожил до коронации. Я выстрою свой дворец и сделаю его самым прекрасным местом на свете. Мне не придется никого заставлять — люди сами будут рваться туда, ибо жизнь вдали от меня покажется им хуже, чем ссылка. Там, и только там, будут рождаться моды, стихи и музыка! И вот тогда я получу полную власть над своими дворянами, сударь. Беспощадно подавлю любой бунт, а те, кто не угодит мне, будут низвергнуты из рая на земле, который я создам. *** Когда сумерки опустились на Тулузу, Пейрак пригласил гостей на театральное представление. В конце грабовой аллеи зрителей ждала огромная раковина; перед началом представления в ней появилась нимфа, исполнившая песнь в честь короля. Затем итальянские комедианты разыграли пьесу. По окончании комедии показывали балет. Потом состоялся бал. Сам король танцевал менуэт и был просто великолепен в своей природной грации, и, казалось, выглядел довольным. Многочисленные лампы в форме цветов освещали аллеи, по которым придворные возвращались во дворец для ужина. В два часа ночи все вокруг словно взорвалось от ослепительного фейерверка. Казалось, само небо треснуло и раскололось над головами. Король весь день задыхался от злобы, разглядывая великолепное убранство замка. «Мазарини экономил на мне! Я мальчиком часто ходил в заплатках и спал на дырявых простынях!» – думал он, еле сдерживаясь, чтобы что-нибудь не разбить и не высказать тем самым своих чувств. Праздник удался на славу. Однако, его пышность и размах возбудили в Людовике зависть...
Violeta: Jeoffrey de Peyrac пишет: Автор предупреждает, что не считает себя истиной в последней инстанции. Это только его видение событи Которую я полностью разделяю и поддерживаю! Как чудесно и красиво написано, словно вставные главы в роман...
Jeoffrey de Peyrac: Violeta, спасибо за поддержку и совет
Леди Искренность: Отрывок получился одновременно пышным, ярким, трогательным и печально-трагичным. Очень талантливо. Одновременно столько противоречивых эмоций... Спасибо. И особенно за внимание к мелочам. Jeoffrey de Peyrac пишет: Вы еще не забыли своего мужа. Вот и у вас оговорка по дедушке Фрейду. Ведь всегда сомневался в ней, сидело это в нем где-то глубоко, как я уже писала. Удивил разговор с королем наедине. Наверное это было со стороны Луи прощупывание почвы, желание лично убедиться кто есть кто и что из себя представляет загадочный граф. Видимо убедился. О последствиях убеждения мы знаем. Смутил вот этот отрывок: Jeoffrey de Peyrac пишет: Им придется подчиняться приказам или терпеть последствия непослушания. Видите ли, все эти годы смута и беспорядки были моими спутниками, а я не выношу ни того, ни другого. Придворные непрерывно переходят из лагеря в лагерь. Только благодаря опеке Ее величества моей венценосной матери и кардинала Мазарини я дожил до коронации. Я выстрою свой дворец и сделаю его самым прекрасным местом на свете. Мне не придется никого заставлять — люди сами будут рваться туда, ибо жизнь вдали от меня покажется им хуже, чем ссылка. Там, и только там, будут рождаться моды, стихи и музыка! И вот тогда я получу полную власть над своими дворянами, сударь. Беспощадно подавлю любой бунт, а те, кто не угодит мне, будут низвергнуты из рая на земле, который я создам. Слишком длинный и откровенный монолог перед влиятельным и дерзким дворянином сомнительной верности. Что это? Игра? Или молодость и недостаток опыта?
Леди Искренность: Violeta пишет: словно вставные главы в роман... А вот это точно на все 100%. Голос три тома в семь превратила. Если так пойдет, мы превысим размерами Большую Советскую Энциклопедию. Или ЖЗЛ.
Lutiksvetik: Леди Искренность пишет: Слишком длинный и откровенный монолог перед влиятельным и дерзким дворянином сомнительной верности. Что это? Игра? Или молодость и недостаток опыта? Да ,скорей,просто не смог сдержаться от зависти: " У Настьки - один ларец,а у Марфушеньки - душеньки будет три ларца,три повозки.." Ну как то так...
Violeta: Леди Искренность пишет: Слишком длинный и откровенный монолог перед влиятельным и дерзким дворянином сомнительной верности. Что это? Игра? Или молодость и недостаток опыта? Я сначала, когда редактировала, тоже думала над тем, что возможно, король не решился бы на подобную беседу, а потом поняла, что нет - Jeoffrey de Peyrac интуитивно угадала и верный тон, и нужную степень откровенности. В этом монологе и становление юного короля, и предтеча его блестящего будущего, и некоторая угроза, которую наверняка адресовалась слишком заносчивому и независимому тулузскому сеньору. Поэтому еще раз высказываю автору свое восхищение - так понимать характеры героев и с таким мастерством выстраивать диалоги дано не каждому.
Jeoffrey de Peyrac: Леди Искренность , спасибо Леди Искренность пишет: Голон три тома в семь превратила. Если так пойдет, мы превысим размерами Большую Советскую Энциклопедию. Или ЖЗЛ. Violeta пишет: В этом монологе и становление юного короля, и предтеча его блестящего будущего, и некоторая угроза, которая наверняка адресовалась слишком заносчивому и независимому тулузскому сеньору. Зрите в корень! Именно этого и хотелось. Не просто откровенность, но прежде всего - Я КОРОЛЬ! И я не ревную, но предупреждаю тогда я получу полную власть над своими дворянами, сударь. Беспощадно подавлю любой бунт, а те, кто не угодит мне, будут низвергнуты из рая на земле, который я создам.
аня: ((я расплакалась((так жалко(( отрывок просто великолепный
полная версия страницы