Форум » Творчество читателей » Цикл "Враг мой" фики по "Одиссее капитана Блада" » Ответить
Цикл "Враг мой" фики по "Одиссее капитана Блада"
Nunziata: А вдруг постканонное будущее Питера Блада было далеко не безоблачным? И снова дон Мигель де Эспиноса. Противостояние и крутые зигзаги судьбы. Еще один взгляд на постканон Категория: преимущественно джен, с гетной линией Жанр: приключения, местами ангст, а местами экшн Рейтинг: PG История первая: Ирония судьбы Персонажи: Питер Блад, дон Мигель де Эспиноса, Волверстон, Арабелла Бишоп и др История вторая: Spes contra spem Персонажи: Питер Блад, дон Мигель де Эспиноса, Волверстон, Джереми Питт, ожп и омп, дОжерон, Арабелла Бишоп Вырвавшись на свободу, Питер Блад оказывается на Тортуге, и перед ним встает вопрос — что дальше? Постканон. 2-я история цикла «Враг мой» Spes contra spem (лат) — дословно означает «Надеюсь вопреки ожиданию» или более поэтическое — «Без надежды надеюсь» Матчасть условна, AU некоторых исторических реалий. История третья: Искушение дона Мигеля Персонажи: Питер Блад, Дон Мигель, Эстебан Не все так просто для дона Мигеля Выражаю благодарность Natoth за консультации по матчасти История четвертая: Сочельник Кроссовер с романом Ю. Германа "Россия молодая" Персонажи: Питер Блад, дон Мигель, Иван Рябов Описание: Блад сказал - в Московию - значит, в Московию. Написалось неожиданно. Ау событий "России молодой" и исторических реалий ангст, местами юмор и раз была Ирония судьбы - то и с Легким паром тоже должно быть
Ответов - 39, стр:
1 2 3 All
Nunziata: Четыре ярда в длину и два — в ширину. Узкое забранное решеткой окно скорее напоминает бойницу. По иронии судьбы, когда пушки де Ривароля сравняли форт с землей, тюрьма уцелела. Форт постепенно восстанавливали и даже начали строить дополнительную линию обороны — по распоряжению его превосходительства губернатора Блада. Губернатором Блад был недолго. Через пять месяцев из Англии пришел приказ об его аресте, и, все по той же иронии судьбы, полковник Бишоп вновь занял свой пост — временно, до окончания всех разбирательств. Видимо, поэтому Блад был все еще жив. Да, самое время поразмышлять о превратностях судьбы... Послышался шорох, и Блад покосился налево: в неверном свете свечного огарка с трудом можно было различить фигуру человека, сидевшего на грубо сколоченной кровати. Друг от друга и от неширокого коридора узников отделяли толстые прутья. Напротив была точно такая же камера, правда, пустующая. Эта часть тюрьмы предназначалась для особо важных заключенных, и, помимо запирающихся на крепкий замок решетчатых дверей камер, в коридоре была установлена еще одна — окованная железом и снабженная засовами. Человек в соседней камере обхватил голову рукой и сдавлено застонал. — Вам надо лежать, дон Мигель, — негромко проговорил Блад по-испански. — Подите к дьяволу, дон Педро, — хрипло отозвался тот. — При контузиях необходим покой, — поскольку испанец не отвечал, Питер вздохнул: — Вы напрасно не прислушиваетесь ко мне. Если бы вы последовали моему совету и оставили морское дело, то не оказались бы в английской тюрьме по обвинению в пиратстве. — О, только вам и давать советы! — дон Мигель вскочил, но тут же охнул и повалился обратно на свое убогое ложе. Дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес был пленен несколько дней назад, и этим утром его приволокли в тюрьму под аккомпанемент сочных кастильских проклятий. Впрочем, для повисавшего на плечах двух солдат испанца это был единственный способ выразить свое отношение к происходящему. По случаю поимки очередного пирата тюрьму посетил торжествующий полковник Бишоп. Ему и принадлежала идея поместить дона Мигеля по соседству с Бладом. — Вам будет о чем поговорить, — плотоядно улыбнулся Бишоп на прощание. Когда губернатор и солдаты охраны ушли, Питер обратился к лежащему на кровати испанцу: — Я сказал бы: доброе утро, дон Мигель, но увы, для нас обоих это не так... Тогда только обнаружив, с кем свело его Провидение, тот разразился очередной серией ругательств: давним врагам и в самом деле нашлось о чем поговорить. Высказав все, что он думал по поводу «проклятых еретиков» в целом и Блада в частности, он напоследок обратился к Небу с упреками в несправедливости, а после замкнулся в угрюмом молчании. Помимо контузии, у де Эспиносы была прострелена левая рука, наспех наложенная на предплечье повязка побурела от крови. Вечером его осмотрел-таки врач, и, насколько мог заметить Блад, рана испанца выглядела скверно. И так же скверно пахла — среди прочих малоаппетитных ароматов, наполняющих воздух камеры, его чуткий нос улавливал едва ощутимую сладковатую нотку гниения. Блад вздохнул еще раз и, подойдя к окну, взялся руками за решетку. Небо было усыпано крупными звездами, и его наметанный взгляд тут же выхватил Южный Крест среди прочих созвездий. Блад скрипнул зубами, его пальцы стиснули шероховатые, покрытые окалиной прутья, будто бы он мог выломать их из каменной кладки. В первые дни он в ярости метался по камере, называя себя последним болваном. Как можно было поверить в обещания лорда Уиллогби! Хотя ордер на арест бывшего пирата пришел из Лондона, так что его светлость тут ни при чем. Да и особого выбора тогда не было... Прикинув, какое сегодня число, Блад грустно усмехнулся: его свадьба с Арабеллой, должна была состояться через неделю. Но лучше ему не думать об этом, иначе тоска станет невыносимой. Стукнула о стол кружка, и он спросил, не поворачивая головы: — Хотите пить? Де Эспиноса не удостоил его ответом, но Блад понимал, что испанец, потерявший много крови, страдает от жажды. Здание тюрьмы раскалилось под знойным солнцем, и даже ночью узники изнывали от духоты. Однако, по распоряжению губернатора, в день им приносили только один кувшин воды. — Ваш кувшин пуст, а в моем еще осталось немного воды. Полагаю, что зазор между прутьев позволит протолкнуть кружку. — Обойдусь, — буркнул дон Мигель, — не хватало еще, чтобы я принял от тебя помощь, английская собака! — Ирландская, — привычно поправил Блад, пожимая плечами. — Вы утомительны в своей ненависти, дон Мигель. — А вы — в свершении благих деяний, капитан Блад. — Я как раз размышляю о благих деяниях и прихотливой игре случая, — усмехнулся Питер, — и если желаете, мы можем побеседовать об этом. Времени у нас предостаточно, — он развернулся к испанцу. — Что есть зло, а что благо — все зависит от точки зрения. К примеру, пребывание в этих стенах для нас благом не является, чего нельзя сказать о губернаторе Бишопе. Де Эспиноса пробормотал что-то сквозь зубы, однако Блад расслышал «el pirata» и «maldito». — Кстати, о пиратах. Если взять налет дона Диего на Барбадос, что явилось источником безграничных страданий для его жителей... — Не тебе, подло убившему моего брата, тревожить его тень! — гневно воскликнул дон Мигель. — Думаю, жертвы его рейда не согласятся с вами, — возразил Блад. — Но вы не дослушали. Я и мои товарищи могли бы быть признательны дону Диего за освобождение, а некоторые из нас — за спасение от неминуемой гибели. И если бы он не предал нас, то, скорее всего, сам бы до сих пор здравствовал. — Ты гнусными угрозами принудил Эстебана помогать тебе, — превозмогая слабость, де Эспиноса поднялся на ноги и подошел к решетке. — И ты все равно прикончил бы Диего. Блад поморщился: — Гнев и рана мешают вам мыслить логически, дон Мигель. Мы заключили соглашение с вашим братом, и он дал честное слово, что приведет «Синко Льягас» в Кюросао. Разве возможность обнять вашего племянника не свидетельствует о том, что я, в отличие от дона Диего, выполнил свое обещание? — Слово, данное еретикам, — ядовито вставил де Эспиноса, однако Бладу показалось, что тот был несколько смущен. — Дон Эстебан не рассказал вам об этом? — проницательно спросил он испанца, а затем продолжил: — Дон Диего тоже считал, что свершает благое деяние, но, сдержи он слово, и, весьма вероятно, испанские корабли и колонии никогда бы не подверглись нападениям капитана Блада. Что возвращает нас в начало дискуссии... Дон Мигель тяжело перевел дух, на его висках блеснули капли пота: — Готов поклясться, что вы одержимы дьяволом, дон Педро! — У нас обоих есть неплохой шанс вскоре встретиться с ним, — философски заметил Блад, — как и с вашим братом. Так вы хотите воды, дон Мигель? — Да, черт вас побери! Напившись, де Эспиноса улегся на кровать и затих. Догорающая свеча затрещала, на мгновение ярко вспыхнула, затем камера погрузилась во тьму, а Блад вернулся к созерцанию ночного неба. *** Утро, как и две дюжины других, проведенных Питером в тюрьме, началось с лязга засовов, возвещавшего приход караульного, который принес узникам вожделенную воду и по паре ломтей не слишком свежего хлеба. Дон Мигель мрачно смотрел перед собой, баюкая раненую руку. — Как ваша рана, дон Мигель? — А вы как думаете, дон Педро? — де Эспиноса встал и принялся расхаживать по камере, бросая вокруг гневные взгляды. — Будь она проклята, ваша Англия! Я знатного рода и вправе требовать достойного обхождения, а меня держат в этой клоаке. Блад счел нужным возразить: — С вами не так уж и дурно обходятся. Верно, вам не доводилось бывать в тюрьмах вашей родины. — Благодарение Господу... — дон Мигель остановился напротив Блада и подозрительно уставился на него: — А вам что, доводилось? — Я провел два года в тюрьме Севильи как военнопленный. Там не видели разницы между знатным сеньором и простолюдином. Камеры переполнены настолько, что в спертом воздухе едва тлеют факелы, а едой, которой кормят заключенных, побрезговали бы бродячие собаки. Впрочем, для разнообразия узника могут бросить и в одиночную камеру, — в глазах Блада появилось жесткое выражение. — Каменный мешок, где нельзя ни встать в полный рост, ни лечь, и, даже сидя, не удается выпрямить ноги до конца. В таком положении и в полной темноте несчастный находится неделями, а нередко — и много, много дольше... Нужду он справляет под себя. Раз в сутки ему, как дикому зверю, через решетку кидают кусок хлеба, и только так он может догадаться, что прошел еще один день. Мышцы ног сначала разрываются от боли, затем теряют чувствительность. Не ко всем возвращается способность ходить, — он усмехнулся. — Здесь, по крайней мере, просторно и есть свет. Де Эспиноса передернул плечами. — Как военнопленный? — переспросил он после паузы. — Да, я воевал в рядах французской армии. Однако, сейчас Испания и Англия - союзницы... Как вы угодили в плен? - Блад пристально взглянул на де Эспиносу: - Неужто вы продолжали топить английские корабли? Или пошли на то, чтобы атаковать какое-то английское поселение? Тогда вам еще повезло, что вас не казнили немедленно. При последних словах Блада лицо испанца исказилось от ярости. — Я не нападал ни на какие поселения! Что же касается кораблей - о да, я был вынужден вступить в бой. С тремя кораблями, по виду — пиратскими, а на поверку оказавшимися английскими каперами. Англия щедро раздает каперские грамоты пиратам и даже принимает их на государственную службу! — он саркастически скривил губы. — А уж затем меня передали в руки губернатора Бишопа — меня, гранда Испании! Как... какого-то пирата. — А ваши люди? — Мне неизвестно, что с ними стало, — пробормотал дон Мигель. — Скорее всего, с ними расправились на месте. — Скорее всего, — кивнул Блад, хорошо понимая, что судьба простых испанских моряков была печальна. В который раз он подумал о тех корсарах, которые, подобно ему, поверили в амнистию и остались на Ямайке: их тоже могли арестовать и даже отправить на виселицу. Помолчав, он добавил с ноткой иронии в голосе: — Вы адмирал и из влиятельной семьи. Вряд ли ваше заключение продлится долго. Возможно, губернатору Бишопу еще придется принести вам извинения за причиненные неудобства. — Если только губернатор Бишоп не поспешит казнить меня, ни во что не вникая, — де Эспиноса отвернулся к стене. — И не могу сказать, чтобы я был в милости у его величества Карлоса в последний год. — Не думаю, что Бишоп настолько глуп, чтобы сделать это, иначе ему самому не сносить головы. И спокойнее — волнение вредно для вас, дон Мигель, я говорю это как врач. — Питер! Оба вздрогнули, услышав нежный голос. Мисс Бишоп, в светло-лиловом платье, стояла по ту сторону решетки, словно видение из другой жизни. Рядом переминался с ноги на ногу давешний караульный. — У вас четверть часа, мисс Бишоп, — пробормотал он. — Я обожду там, за дверью. — Арабелла, дорогая... — Блад быстро подошел к решетке. — Как тебе удалось? — Я добилась от дяди разрешения на свидание с тобой, — девушка протянула руку сквозь прутья, и Блад припал к ней губами. — Питер... — она недоуменно посмотрела на испанца, — но... — Дон Мигель де Эспиноса, — тот церемонно наклонил голову. — Я помню, кто вы, — холодно сказала Арабелла. — Вот уж не думала еще раз встретиться с вами, дон Мигель, тем более — здесь. — И я, признаться, тоже не ожидал вас здесь увидеть, мисс Бишоп, — ответил де Эспиноса, с любопытством переводя взгляд с нее на Блада. — Хотя это закономерно — учитывая обстоятельства нашей прошлой встречи, — еще более холодно добавила Арабелла, и дон Мигель хмыкнул, пряча усмешку. — Арабелла, — Блад, наблюдающий за обменом любезностями, улыбнулся, — сеньор де Эспиноса оказался в заключении по недоразумению... — Это ты попал сюда по недоразумению! — возразила она. — Я написала прошение лорду Уиллогби, и он принял меня. Его светлость весьма опечален из-за твоего ареста и не скрывает своей озабоченности... Но приказ исходит от короля, и все, что может сделать лорд Уиллогби — не допускать, чтобы дядя проявлял в отношении тебя жестокость... А самое главное, — девушка понизила голос, — его светлость сказал мне, что судебное разбирательство состоится в Лондоне. — Даже так? — приподнял бровь Блад. — Да, Питер, — глаза Арабеллы наполнились слезами. — Ожидается прибытие корабля, который доставит тебя в Англию... но ведь это чудовищная несправедливость! Разве все мыслимые обвинения не перекрывает то, что ты защитил Порт-Ройял от французов? — Значит, у правосудия ко мне остались какие-то вопросы, — Питер прижал руку Арабеллы к своей щеке. — Что еще сказал его светлость? — Еще он говорил о сложности политического момента и необходимости действовать осторожно... — Мисс Бишоп, — вернувшийся солдат смущенно кашлянул, — вы уж простите, но дольше вам оставаться никак нельзя... — Питер, я отправлюсь в Лондон за тобой! И дойду до короля! — воскликнула Арабелла, в отчаянии глядя на Блада. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы отпустить ее руку. — Будем надеяться, Арабелла, что этого не потребуется. После ухода Арабеллы Питер погрузился в мрачную задумчивость. «Вы еще вспомните обо мне, капитан Блад!» В памяти всплыл взгляд Джулиана Уэйда, полный гнева и ненависти. Что же, вполне вероятно, Уэйд осуществил свою угрозу. Питер не ждал для себя ничего хорошего от процесса — тем более, если тот должен состояться в Англии и в дело вмешалась политика. — Дон Педро, ваш источник красноречия иссяк? — через некоторое время осведомился посматривающий на него де Эспиноса. — Кстати, это правда, что вас назначали губернатором этого благословенного острова? До меня доходили слухи... — Правда, — неохотно подтвердил Блад. — Пожалуй, вы правы, говоря о Судьбе, затейливой в своих забавах. Сперва головокружительный взлет, любящая невеста и грядущее счастье, а затем вдруг тюрьма и перспектива стать пешкой в политических играх, — испанец обессилено прислонился к стене и прикрыл глаза. Немного помолчав, он вновь заговорил: — Раз уж Англия оказалась на стороне Испании в этой войне, возможно, для короля Вильгельма вы выгодны не столько в качестве губернатора, сколько в качестве обвиняемого. Осудив вас, он пойдет навстречу желаниям своего союзника... Питер ничего не ответил на эту язвительную тираду, в глубине души признавая правоту своего врага. *** Солнце уже клонилось к западу, когда вновь раздался лязг дверных засовов. На этот раз пришел мистер Лонели, врач. Блад, который лежал на кровати, заложив руки за голову и вперив взгляд в потолок, стал невольно прислушиваться к разговору. — Ваша рана затягивается, сеньор де Эспиноса, — сообщил своем пациенту Лонели, — вы скоро поправитесь. Поскольку у Блада было иное мнение, он сел и громко сказал: — На вашем месте, мистер Лонели, я не был бы так уверен в этом. Тот опасливо покосился в сторону Блада, но огрызнулся: — Не представляю, как вы могли бы оказаться на моем месте, мистер Блад. Я, конечно, наслышан о ваших бесконечных талантах, но не вы, а я нахожусь рядом с пациентом. На поверхности раны образовывается короста... — А под ней продолжается воспаление, — прервал его Питер, подходя к решетке. — Я отсюда могу видеть, что сеньора де Эспиносу лихорадит и предплечье у него распухло, а неужели вы, находясь рядом с ним, этого не замечаете? Рану надо вскрывать и чистить, мистер Лонели, иначе ваш пациент долго не протянет. Побледневший врач прошипел, едва разжимая губы: — Когда мне потребуется ваша консультация, мистер Блад, я обращусь к вам. Отек и лихорадка — абсолютно нормальные явления... С постным лицом мистер Лонели наложил свежую повязку и, не говоря больше ни слова, ушел. Де Эспиноса во время спора сохранял отсутствующий вид, как будто происходящее его вовсе не касалось, но когда шаги врача стихли, он со вздохом вытянулся на кровати и спросил: — Почему вы вмешались, дон Педро? — Профессиональная привычка, — хмуро ответил Блад. — Толку все равно не было. — Как умер мой брат? — испанец приподнял голову и в упор смотрел на Питера. Вопрос прозвучал неожиданно, но Блад не отвел глаза, хотя ответил не сразу. — Полагаю, у него не выдержало сердце. — Он... долго мучился? — Нет, — твердо сказал Блад. — Его смерть была мгновенной. — Хорошо, — прошептал де Эспиноса, откидываясь на подушку, — я... верю вам. *** Дневной свет постепенно мерк, еще одна душная ночь опускалась на Ямайку. Дон Мигель забылся беспокойным сном, а Питеру не спалось. Когда раздались звуки, похожие на приглушенные расстоянием раскаты грома, он тут же вскочил с кровати и бросился к окну. Ему ничего не удавалось разглядеть, однако пушечные залпы он не спутал бы с чем-либо иным. Де Эспиноса пошевелился. — Что там, дон Педро? — Мне тоже хотелось бы это знать, дон Мигель. Неужели французы вновь атакуют Порт-Ройял? Активных боевых действий в Вест-Индии не велось, но такого поворота событий нельзя было исключать. «Арабелла!» Что будет с ней? С другими жителями города? Ощущение собственной беспомощности сводило Блада с ума. Форт восстановлен не до конца, а часть эскадры еще до его ареста отправилась к северным территориям для поддержки английских войск с моря. Звуки канонады как будто отдалялись, и это было странно: если бы враг напал на Ямайку, то с боем прорывался бы сейчас в гавань. Затем совсем близко что-то громыхнуло, и вслед за этим раздались пронзительные завывания и одиночные мушкетные выстрелы. — Так могли бы вопить души грешников в аду, — пробормотал испанец, садясь на кровати. Тем временем крики и выстрелы послышались уже во дворе, и даже в здании тюрьмы. От сильного удара перегораживающая коридор дверь едва не слетела с петель, и узники воззрились на появившегося в проеме огромного детину, покрытого пороховой гарью. — Нед! Какой дьявол тебя сюда принес? — воскликнул пораженный Блад. — Морской, какой же еще! — насмешливо прищурив единственный глаз, жизнерадостно пробасил Волверстон. — У тебя тут уютно, Питер! — Вы спятили, если решились напасть на Порт-Ройял! — Не мог же я позволить Бишопу вздернуть тебя. А Ибервиль увязался следом. Извини, совсем без шума прийти не получилось, — ухмыльнулся Волверстон. В его руках звякнули ключи, заскрежетал металл, и спустя мгновение дверь камеры Блада была открыта. — Кто там стреляет из пушек? — Твоя эскадра, а Ибервиль изображает французский флот, но я тебе потом расскажу. Давай-ка пошевеливайся... — Погоди, — сдвинул брови Блад. Его внезапно охватило двойственное чувство: с одной стороны, он страстно желал вырваться на свободу, а с другой... Побег вновь ставил его вне закона, надолго, если не навсегда разлучая с Арабеллой и почти лишая надежды когда-либо вернуться на родину. Впрочем, как раз в Англию его и собираются отправить — под охраной и в кандалах, а справедливость королевского правосудия была ему слишком хорошо известна... — Ты чего, Питер? — встревоженно спросил Волверстон. Блад тряхнул головой и оглянулся на де Эспиносу: — Дон Мигель, у вас есть шанс выбраться отсюда. — О как, — присвистнул Нед, уставясь на испанца, — какие люди! — Что за странная мысль пришла вам в голову, дон Педро? — глухо спросил дон Мигель. — Вы же сами изволили заметить, что меня отпустят... с почестями. — Э, Питер, ты что задумал? — нахмурился Нед. — Это же треклятый испанец, к тому же полудохлый! На губах де Эспиносы появилась язвительная улыбка. — Вашим людям тоже не по вкусу эта идея. — Что вы застряли, якорь вам в задницы?! — следом за Недом, в коридор влетел Дайк. — Сейчас они очухаются! — Да вот, капитан блажит, — буркнул Нед. — Ну же, Питер, ты слышал? Блад свирепо глянул на обоих и, повернувшись к испанцу, резко бросил: — Лечение мистера Лонели сведет вас в могилу скорее веревки или топора палача. Решайтесь. Или вы хотите сгнить в этой камере от гангрены? — Не самый желанный удел, — де Эспиноса медленно встал на ноги и покачнулся. — Питер, он не дойдет, а на себе я тащить его не собираюсь — предупредил Волверстон, под пристальным взглядом Блада сноровисто отпирая камеру испанца. — Быстрее же! — взвыл Дайк, подскакивая к дону Мигелю и подставляя ему плечо. Сопровождаемые улюлюканьем и проклятиями остальных заключенных, они выбежали во двор, где к ним присоединились полтора десятка человек из команды Волверстона. Заполошно метались тени, кое-где слышалась стрельба и лязг сабель. На каменных плитах лежало несколько тел, но убитых было меньше, чем опасался Блад. Серьезного сопротивления гарнизон не оказывал. Вероятно, солдаты ожидали атаки с моря, и орда полуголых воющих дьяволов, возникших как из-под земли прямо под стенами форта, застигла их врасплох. Однако не стоило рассчитывать, что замешательство продлится вечно. У причала покачивались на волнах три шлюпки, и вскоре пираты гребли к шхуне с потушенными огнями. По ним начали стрелять, мушкетные пули вздымали фонтанчики воды, затем ухнула пушка. — Это не «Атропос» — заметил Блад, взглянув на корабль. Волверстон осклабился: — Нет, эту красавицу мы перехватили в паре миль от Ямайки. Ну и позаимствовали... чтобы без помех войти в порт. Не беспокойся, Питер, — предупреждая его вопрос, добавил он, — команда заперта в трюме, вот вырвемся отсюда... Их шлюпка с глухим стуком ткнулась в темный борт. Нед скептически оглядел дона Мигеля и, вполголоса изрыгая проклятия и не выказывая почтительности, сграбастал высокородного сеньора, чтобы помочь тому одолеть штормтрап. Солдаты приходили в себя, вразнобой палили пушки, однако темнота препятствовала точному прицелу, и ядра лишь вспарывали воздух над головами пиратов. В тот момент, когда Питер поднялся на палубу, со стороны открытого моря прогремел мощный залп, озарив ночь всполохами огня. — Ну вот и «Атропос», — возвестил довольный Нед. На палубе беглецов приветствовали восторженным ревом, который сменился ропотом, стоило людям Волверстона наконец-то разобраться, кем был спутник Питера. — Дон Мигель де Эспиноса оказал мне честь.... сбежать со мной, — Блад переводил взгляд с одного корсара на другого, и те опускали глаза, недоуменно пожимая плечами. — Говорю же — блажь... — пробурчал Волверстон, а испанец надменно выпрямился. — А Джереми? Он разве не с вами? — спросил Питер, не видя штурмана в толпе пиратов. — Он на «Лахезис», — хмыкнул Дайк. — Рвался с нами, да только Нед не пустил. — Пусть лучше курс прокладывает, - нахмурился Волверстон. — Нечего тут... под ногами путаться. — Сурово, - усмехнулся Блад, догадываясь, что дискуссия по поводу участия Питта в спасательной операции была бурной, и задал новый вопрос: — А кстати, как Ибервиль выманил эскадру? — Он у нас теперь навроде адмирала, — захохотал старый волк, многозначительно косясь на дона Мигеля. — Самого дьявола перехитрит. Настроил со своими парнями плотов, да навтыкал там мачты с французскими флагами. Ну и его «Лахезис», само собой, при деле, надо же иногда постреливать. *** Под прикрытием огня «Атропос», шхуна устремилась к выходу из гавани. Блад смотрел, как мощные орудия разносят форт, и у его радости обретенной свободы был отчетливый привкус пепла. В нескольких милях от побережья Ямайки корабли легли в дрейф. Волверстон предложил было высадить команду шхуны в шлюпки, но Питер высказался категорически против этой идеи. Ночь скрывала очертания острова, однако он, стоя на юте «Атропос», продолжал вглядываться во мрак. Де Эспиноса подошел к нему и тяжело оперся на перила. — Куда теперь, капитан Блад? На Тортугу? — Мы постараемся доставить вас на Эспаньолу, дон Мигель. — А вы? Опять выйдете в море? — Год назад я покончил с пиратством и не намерен вновь им заниматься. — Тогда что? — Несколько преждевременно говорить об этом, — улыбнулся Блад. — А сейчас пройдемте в кают-компанию, я займусь вашей рукой. *** Море в этот ранний час было гладким, как стекло. Белые клубы тумана стлались по воде, и среди них призрачной тенью скользил трехмачтовый корабль. Мельчайшие капельки оседали на снастях, влажным флером покрывая палубу и поблескивая на отполированных рукоятках штурвала. Паруса, кроме грота, были зарифлены, и корабль продвигался вперед медленно, будто крадучись. В молочном мареве время от времени слышались приглушенные голоса матросов, измеряющих лотом глубину. Без приключений обогнув западную оконечность Эспаньолы, «Атропос» шла на восток вдоль ее северного побережья. Сильный туман, помогая избежать пристального внимания береговой охраны, в то же время намного увеличивал риск напороться на скалы, и Волверстон долго спорил с Бладом по поводу его чрезмерного — если не сказать больше — мягкосердечия. — Довольно и того, что дона вытащили из тюрьмы. Пусть пару миль сам гребет до берега или болтается в море, рано или поздно, его подберет какой-нибудь корабль, а подохнет, так не велика печаль, — говорил старый волк, упрямо наклоняя голову. Но в итоге он был вынужден сдаться, хотя и продолжал недовольно ворчать. Питер спустился в каюту штурмана «Атропос», предоставленную де Эспиносе. Испанец, в наглухо застегнутом потрепанном камзоле, стоял возле окон и смотрел на густую туманную пелену. Его рука все еще была на перевязи, но лихорадка отступила. Он обернулся, услышав шаги, и наклонил голову, приветствуя Блада. — Как вы себя сегодня чувствуете, дон Мигель? — счел своим долгом поинтересоваться Питер. — Благодаря вашей заботе, дон Педро, прекрасно. — Мы приближаемся к Эспаньоле. Примерно через час мы ляжем в дрейф, и вас отвезут на берег. Пуэрто Плато находится в нескольких милях восточнее. Сожалею, но мы не можем подойти еще ближе к городу из-за угрозы быть замеченными из форта Сан-Феллипе. — Вы и так сделали для меня слишком много, и я теряюсь в догадках — для чего это вам понадобилось? Губы Блада чуть тронула улыбка. — Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. — Как вам будет угодно, — вернул ему усмешку де Эспиноса. — И что же, прежняя слава в самом деле больше не прельщает вас? За эти дни я убедился, что ваши... гм, последователи восторженно восприняли ваше освобождение, и подозреваю, что отказ вновь их возглавить вызовет, по меньше мере, глубочайшее разочарование. — Им придется принять мой выбор, — твердо ответил Блад. — Тем не менее, вы до сих пор не разубедили их, почему?— Давайте сначала мы доставим вас на Эспаньолу, дон Мигель, — самым любезным тоном произнес Блад, вновь уклоняясь от ответа. — Уж не на французскую ли службу вы пойдете? — иронично осведомился испанец. — Есть и другие страны, кроме Англии и Франции, — пожал плечами Питер. — Незадолго до ареста я услышал любопытную вещь: молодой царь московитов строит флот и принимает людей любых наций и вероисповеданий, готовых служить ему. — Московия?! — де Эспиноса посмотрел на Блада, как на умалишенного. — Так это же дикая страна! Вы рискуете бесследно сгинуть в ее снегах. Даже добраться туда — как вы это сделаете? — Полагаю, тот или иной способ отыщется. Кстати, дон Мигель, я размышлял над вашими словами о пешке в партии политических шахмат. А вы сами не опасаетесь преследования со стороны своих соотечественников за действия, весьма схожие с пиратскими? На лице де Эспиносы не дрогнул ни один мускул. — Да, меня посещала такая мысль, — спокойно ответил он. — Как сказала мисс Бишоп, это закономерно, но преодолимо... Блад помрачнел и отвернулся: все эти дни он не переставал думать об Арабелле, понимая, что она потеряна для него. И все же, не желая смиряться, он твердил себе, что решение обязательно найдется. Просто нужно время... — Прошу прощения, если я затронул ваши чувства, капитан Блад, и что говорю откровенно, — услышал он голос дона Мигеля. — Мисс Бишоп, ваша невеста. А как же она? Неужели вы не попытаетесь... — Выкрасть ее? — закончил за него Питер и горько усмехнулся: — Чтобы она связала свою жизнь с беглым преступником? Нет. Но я все же надеюсь, что однажды... — Если у вас возникнут... разногласия с вашими людьми, либо вам просто потребуется корабль, сможете ли вы известить меня? — вдруг спросил де Эспиноса, испытующе глядя него. Бладу понадобилось несколько мгновений, чтобы справиться со своим изумлением. — Не представляю, как бы это было возможно, дон Мигель. — Тогда так: я все еще в состоянии снарядить корабль, и через два месяца он придет в одну уединенную бухту, к западу от развалин Сан-Фернандо-де-Монте-Кристи. Там я буду ждать вас. Скажем... десять дней. Я напишу координаты, благо, здесь есть все необходимое, — он указал на стоящий возле переборки стол, на котором были письменные принадлежности, оставленные или попросту позабытые помощником Хитчем. Подойдя к столу, де Эспиноса макнул перо в чернила и быстро написал несколько цифр, а затем нарисовал набросок береговой линии. — Теперь я не понимаю, зачем вам это, — заметил Питер, все также удивленно наблюдая за действиями испанца. — В нашей семье принято платить сторицей за зло... и добро, — дернул уголком рта де Эспиноса. — Вряд ли до этого дойдет, но в любом случае — благодарю вас. — Питер, пора, — на пороге каюты стоял хмурый Волверстон. — Прошу вас, дон Мигель, — приглашающе махнул рукой Блад. Когда они поднялись на палубу, то обнаружили, что туман рассеивается. Сквозь его клубы по правому борту смутно проступал изрезанный бухтами берег, до которого было не больше полумили. — Шлюпка ждет вас, — Блад указал вниз, где на волнах покачивалась шлюпка с четырьмя гребцами. — Наши пути расходятся, и, вероятно, — навсегда. В темных глазах де Эспиносы появилось нечто похожее на сожаление. Однако почти сразу его взгляд вновь стал непроницаемым. — Прощайте, капитан Блад, — сказал он и неожиданно протянул руку. — Но... помните о моих словах. — Я не забуду, — после паузы ответил Блад, пожимая ему руку: — Прощайте, дон Мигель.
Violeta: Класс! Напряженно и в характере ГГ!
Nunziata: Violeta пасибо) прода грядет
Анна: Великолепно и очень иниригующе, и снова дон Мигель:)
Nunziata: Анна угу вот он, тот самый внизапный джен
Nunziata: Spes contra spem -1- 1689 год, конец октября Известие о появлении на Тортуге Питера Блада взбудоражило всю Кайону. Несколькими неделями ранее среди «берегового братства» распространился невесть откуда взявшийся слух о том, что знаменитого корсара, ставшего прихотью судьбы губернатором, повесили в Порт-Ройяле. Поэтому всеобщий интерес к неожиданному воскрешению Блада был вполне обоснованным. Все умы занимал главный вопрос: будет ли он вновь набирать команду? В желающих недостатка не было, однако время шло, а ничего подобного не происходило. Изредка Блада можно было увидеть в тавернах Кайоны — он заходил туда в утренние часы, до того как разгул успевал набрать силу. Иногда какой-то не в меру любопытный посетитель подсаживался к нему, однако попытки завязать разговор ни к чему не приводили. Блад останавливал непрошеного собеседника несколькими холодными фразами, и тот, сконфуженный, отходил прочь. К угрюмому Волверстону никто тем более не отваживался приставать с расспросами, а его люди отмалчивались или неопределенно пожимали плечами. Губернатор д'Ожерон также не мог оставить без внимания это событие. С началом военных действий его превосходительство оказался в очень щекотливом положении. С одной стороны, французские власти требовали изгнать английских пиратов, но с другой... Портовые сборы в размере десятой части добычи означенных пиратов продолжали исправно поступать на счета Вест-Индской компании и лично губернатору, и он закрывал глаза на присутствие англичан на острове. Но и совершенно игнорировать требования властей д'Ожерон не мог, и поэтому строчил длинные и уклончивые ответы на раздраженные письма государственного секретаря Кольбера, продолжая привечать сомнительных капитанов. Впрочем, на мачтах их кораблей не развевался английский флаг — равно как и флаг какой-либо другой страны. И если бы кто-то упрекнул д'Ожерона в нелояльности, он мог бы резонно возразить, что вряд ли эти люди считали себя подданными Английской короны. Но Питер Блад своим появлением нарушал подобие хлипкого равновесия, и, выждав несколько дней, д'Ожерон прислал ему записку. Мальчишка-посыльный нашел Блада в кают-компании «Атропос», где тот сидел, покуривая трубку. Блад развернул записку и хмыкнул. Губернатор просил «своего дорогого друга» навестить его, а также писал о необходимости обсудить ряд насущных вопросов и о деликатности сложившейся ситуации. Это живо напомнило Бладу лорда Уиллогби, который тоже говорил о непростом политическом моменте. Он догадывался, что хочет обсудить д'Ожерон: присутствие в Кайоне победителя де Ривароля и бывшего губернатора Ямайки было нежеланным. ...Блад задумывался о риске, связанным с его возвращением на Тортугу, еще до того как «Атропос» бросила якорь на рейде Кайоны. Волверстону пришло в голову примерно то же, и он даже высказал идею сразу идти на Багамские острова, заявив, что в последнее время Кайона нравится ему все меньше и меньше. Но для Блада отправиться на Багамы означало вновь примкнуть к пиратам. — Я покончил с пиратством, Нед, — твердо сказал он, заставив старого волка мученически закатить единственный глаз. — Слышал уже, — буркнул Волверстон. — Но сейчас-то, Питер? Не задалась у тебя служба ни французам, ни королю Вильгельму. Для таких, как мы, есть только море... Блад мотнул головой: — Нет, волк. — Ведь все было отлично! — с прорвавшимся раздражением рявкнул Нед. — Пока ты не встретился с этой девчонкой на «Милагросе»! Неужто ты все еще надеешься... — Он осекся под жестким взглядом Блада, махнул рукой и угрюмо спросил: — И что теперь? — Идем в Кайону. — А чем тебе так приглянулась Тортуга? — криво ухмыльнулся Волверстон. — Один черт, те же пираты. — У меня остались там неоконченные дела, — ответил Блад, не вдаваясь в подробности. Волверстон пожал плечами и проворчал: — Ну-ну. Может, по тюрьме соскучился, а, Питер? Гляди, прихватит тебя наш друг месье д'Ожерон... Блад размышлял и о таком варианте развития событий, но в ситуации, когда для него нигде не было безопасного пристанища, Тортуга не слишком отличалась в худшую сторону. Он полагался на свое умение разбираться в людях. Даже если бы д'Ожерон не был искренне расположен к нему, он не посмел бы захватить Блада непосредственно в Кайоне – ведь это неминуемо сказалось бы на репутации губернатора среди флибустьеров. К тому же Бладу было необходимо время, чтобы все взвесить и принять окончательное решение. Он приготовился и дальше убеждать Волверстона, но тот неожиданно сдался... Конечно, Блад мог отправиться в резиденцию губернатора сразу после прибытия, однако он предоставил первый ход д'Ожерону. И вот губернатор просил его о встрече. Блад повертел исписанный листок в пальцах, затем аккуратно сложил его и убрал в карман камзола. — Передай его превосходительству, что через час я буду у него, — сказал он посыльному. Тот кивнул и поспешил к выходу. В дверях кают-компании он едва не столкнулся с хмурым Волверстоном. — Чего хочет д'Ожерон? — неприветливо бросил Нед, узнавший мальчишку, который и раньше приносил записки из губернаторского дома. — Его превосходительство любезно пригласил меня к себе. Нед озабоченно наморщил лоб: — Говорил же — нечего соваться на Тортугу! Черт, как назло, половина команды на берегу. Ну, собрать парней дело нехитрое... — С чего ты взял, что мне угрожает опасность? Блад подошел к висящему на переборке зеркалу, расправил кружевное жабо, затем взял с рундука шляпу с пышным плюмажем. Волверстон, наблюдавший за его сборами, настороженно спросил: — Ты что же, пойдешь? — Конечно, Нед. Не стоит заставлять его превосходительство ждать. — А может, он задумал арестовать тебя, как только ты явишься к нему, — упрямо выпятил челюсть Волверстон. — Будь у него такое желание, ничто не помешало бы д'Ожерону взять меня под стражу еще в первый день. — Шум не хотел поднимать, — напоследок буркнул Нед, уже понимая, что спорить бесполезно. *** Д'Ожерон принял капитана Блада в библиотеке. Когда Блад вошел, губернатор сидел за столом, склонившись над ворохом бумаг. Услышав шаги, он поднял голову и встал, приветствуя Блада. Учтиво поклонившись, Питер внимательно посмотрел на д'Ожерона. Выглядел тот неважно. Желтый цвет лица и мешки под глазами свидетельствовали о том, что в последние месяцы жизнь его превосходительства не была ни спокойной, ни беззаботной. Однако на вопрос Питера о самочувствии д'Ожерон небрежно махнул рукой и предложил не обращать внимание на подобные пустяки. Затем указал ему на кресло, стоящее напротив стола, и сел сам. — Признаться, я не думал вновь встретиться с вами, месье Блад. — На тонких губах губернатора появилась легкая усмешка. — Но я рад видеть вас несмотря ни на что. Хотя ожидал, что вы нанесете мне визит еще на прошлой неделе. — Я не хотел смущать вас, ваше превосходительство, — вернул ему усмешку Блад. Д'Ожерон поморщился: — Да, месье де Кюсси поведал мне о вопиющей недальновидности барона де Ривароля. Мой бог! Все могло бы повернуться совсем иначе... — Он замолчал и задумчиво посмотрел в окно. Блад тоже молчал. Все могло быть иначе, и он не оказался бы сначала в тюрьме Порт-Ройяла, а потом в бегах без какой-либо надежды вернуться в Англию. Но тогда в его жизни не было бы и тех пяти месяцев, пронизанных светом... Он стиснул зубы, отгоняя от себя воспоминания. Губернатор несколько минут пытливо смотрел на него, затем извлек из ящика стола бутылку темного стекла и два небольших серебряных бокала. Сдвинув бумаги, он поставил бокалы на стол и наполнил их янтарной жидкостью. — Aqua vitae из Шаранта. Превосходный вкус... Прикрыв глаза, д'Ожерон мелкими глотками осушил бокал и наполнил его вновь, удивленно взглянув на Блада, который лишь пригубил свой. — Согласен, ваше превосходительство, вкус отменный. — Блад поставил бокал на стол. — Но вряд ли вы пригласили меня только затем, чтобы дать возможность попробовать этот замечательный напиток. Рассмеявшись, д'Ожерон шутливо погрозил ему пальцем. — Хорошо, к делу. — Он снова стал серьезен. — До меня дошли сведения и о вашем назначении, и о последующих... неприятностях. И поскольку я имею удовольствие видеть вас здесь, вероятно, вам удалось их разрешить? — Я бы так не сказал, месье д'Ожерон. — Понимаю... Могу ли я узнать, чем вы намерены заняться? — осторожно спросил д'Ожерон — Если вас интересует, вернусь ли я к своему прежнему... роду деятельности, то мой ответ — нет. — Эта война порядком все осложнила... Блад кивнул, но не стал ничего говорить, давая д'Ожерону возможность довести свою мысль до конца. — Весть о разгроме, который вы учинили де Риваролю под Порт-Ройялом, быстро достигла Франции. Его величество был в страшном гневе... — губернатор вздохнул. — Могу вас заверить, что я не собираюсь предпринимать в отношении вас никаких недружественных шагов. — Д'Ожерон допил содержимое второго бокала и потянулся было к бутылке, но на полпути его рука замерла, и он посмотрел Бладу прямо в глаза. — Но я в затруднении. Мой друг, у вас громкая слава. Рано или поздно известие о том, что вы на Тортуге, дойдет до месье Кольбера… — Что же, обещаю при первой же возможности покинуть Тортугу. Губернатор снова вздохнул, как показалось Бладу — с облегчением. — Наверняка вы стеснены в средствах. Те векселя, которые вы оставили мне на хранение, в неприкосновенности. — От них сейчас мало толку, ведь они подлежат оплате лишь во Франции. — Со своей стороны обещаю вам изыскать возможность обратить их в деньги. — Благодарю вас, месье д'Ожерон, — наклонил голову Питер. — Пустое. После того, что вы сделали для меня... моей семьи... Пока что будьте моим гостем — неофициально, разумеется. — Разумеется, — уголком рта усмехнулся Питер. *** С парадного крыльца губернаторского дома прекрасно просматривалась вся Кайонская бухта. Блад остановился, пристально разглядывая стоящие на рейде корабли, и невесело улыбнулся: он будто бы надеялся отыскать среди них алый корпус и высокую корму своей «Арабеллы» Уверенность и выдержка, которые Блад демонстрировал всем, начиная от дона Мигеля и заканчивая месье д'Ожероном, шли вразрез с тем, что творилось в его душе. Блада одолевали самые мучительные сомнения. Уехать? Но Арабелла... Арабелла! Сердце сжалось и глухо заныло. Что она сейчас думает? Сходит с ума от тревоги за него? Боится, что он снова станет пиратом? Если он уедет, то навсегда потеряет Арабеллу. Осознавать это было невыносимо. Но даже если он осядет в какой-нибудь отдаленной колонии Вест-Индии, что это изменит? Блад один за другим изобретал и тут же отвергал способы увидеться с Арабеллой. Отчаяние рисовало бредовые картины: под покровом ночи он проникает в Порт-Ройял, крадется по большому губернаторскому саду, входит в ее комнату... Арабелла оборачивается к нему от окна, ее глаза распахиваются от изумления и радости... Она согласилась бы бежать с ним — он знал это. «А дальше? — спрашивал чей-то холодный и насмешливый голос. — Что будет дальше, какая жизнь ее ждет?» И видение рассыпалось, оставляя после себя щемящую боль в груди. Возможно, до конца своих дней ему придется быть изгнанником, скитальцем, даже жить под чужим именем. Разве он вправе принять от Арабеллы такую жертву? «Месье д'Ожерон весьма кстати упомянул о векселях, — с горькой иронией сказал себе Питер. — За золото можно изготовить все необходимые бумаги». Он глубоко вздохнул и медленно спустился по широким ступеням. Куда же он уедет? В охваченную войной Европу? И для наемника, и для врача там всегда найдется дело. Затеряется в неосвоенных просторах Новой Англии? Или в самом деле отправится в бескрайние снега Московии, как он то ли в шутку, то ли всерьез сказал дону Мигелю? Ответа не было. *** Прошло около месяца. Волверстон, надеявшийся, что авантюрный дух, царивший в Кайоне, вернет прежнего капитана Блада, мрачнел с каждым днем, видя, что его надеждам не суждено сбыться. Все напоминало ему о событиях годичной давности, за одним лишь исключением — Питер не искал утешения в бутылке рома. Хотя иногда Нед в сердцах думал, что уж лучше бы тот пил: такой Блад, непонятный, замкнувшийся в себе, нравился ему ничуть не больше. Однако сезон дождей был в разгаре, и старый волк решил набраться терпения. И еще одно вызывало у него беспокойство: участившиеся стычки его людей с другими пиратами. Казалось бы — ничего странного, парни просто измаялись без дела, но в подавляющем большинстве случаев драки случались между англичанами и французами. Хвала Небесам, смертей пока не было, однако Бладу уже пришлось зашивать несколько ножевых ран, и у Неда крепла уверенность, что им надо уходить с Тортуги. Что касается Питера, вынужденное бездействие тяготило его. В своем выборе он склонялся к тому, чтобы все-таки отправиться в Европу. К примеру, в Португалию, где он мог бы выдавать себя за испанца, родившегося и проведшего всю жизнь в Новом Свете. Когда эта дерзкая идея впервые пришла ему в голову, Питер не без сарказма подумал, что после Картахены, когда, как ему казалось, ничто не властно было разогнать окружающую его тьму, он уже говорил Джереми Питту о готовности предложить свою шпагу королю Испании. На исходе ноября месье д'Ожерон вновь пригласил его к себе, чтобы передать деньги, вырученные за векселя. У Блада, ставшего обладателем целого состояния в полновесных французских луидорах, возникло подозрение, что губернатор попросту пожертвовал собственными средствами, однако он посчитал, что выяснять это было бы оскорбительно для обоих. Гораздо больше его озаботил изнуренный вид д'Ожерона, который то и дело прикладывал ладонь к правому боку. Блад настоял на осмотре. У д'Ожерона обнаружилось запущенное воспаление печени, и Блад написал ему длинный список рекомендаций, однако у него остались сомнения в том, что губернатор будет их соблюдать. На «Атропос» Блад возвращался с тяжелым сердцем. Путь был открыт, следовало лишь дождаться идущего в Европу корабля. Но Питеру предстоял еще один непростой разговор. Он видел, что Волверстон не смирился с его выбором. Во взгляде старого волка все отчетливее читался вопрос, и Питер должен был окончательно прояснить ситуацию. Следующим утром, когда Блад проходил мимо таверны «У французского короля», его окликнули: — Капитан Блад! Обернувшись, Блад увидел Джека Финча по прозвищу Красавчик. Финч по праву слыл одним из самых удачливых и бесстрашных контрабандистов Карибского моря. За счет своего изворотливого ума и поразительного чутья он был поистине неуловим. Единственной его слабостью были женщины, и как-то раз Красавчик за это поплатился. Обладая броской внешностью и хорошо подвешенным языком, он неизменно являлся предметом обожания всех доступных и даже не вполне доступных дам Кайоны. Однажды Финча пырнул ножом в живот один весьма скорый на расправу французский капитан, заставший его в постели своей пассии. Провидение сжалилось над Красавчиком, послав ему спасение в лице Питера Блада. Правда, когда раненого принесли, Блад усомнился, что сможет ему помочь. Но и у судьбы Финч также был в любимчиках, поскольку он выжил, а его соперника-француза взяло море. — Прекрасно выглядишь, Финч — особенно если сравнивать с нашей последней встречей. Все так же срываешь цветы удовольствия? Финч жизнерадостно ухмыльнулся: — Увы, прежних высот мне уже не достичь. А не потолковать ли нам, капитан? — Потолкуем, почему бы и нет, — кивнул Блад. В таверне, несмотря на ранний час, компания моряков самого разбойного вида спускала деньги, играя в кости. Заказав тушеные свиные ребра и бутылку канарского, Блад и Финч сели за небольшой стол в углу, в отдалении от шумных посетителей. Красавчик посетовал, что в водах французской части Эспаньолы житья не стало для бедных контрабандистов, и Блад вдруг подумал, что если кто и способен передать весточку Арабелле, так это Финч. Тем более тот не раз хвастался, что знает Порт-Ройял, как свой карман. Кончено, если контрабандист согласится. Но оказалось, что Финчу не чуждо чувство благодарности, особенно подкрепленное звонкой монетой. Блад, почти не веря в свою удачу, потребовал у служанки принести письменные принадлежности и задумался. Он столько всего хотел сказать Арабелле, но разве может бумага передать его тоску? К тому же, если Красавчик попадется, найденное при нем письмо от беглого губернатора усугубит его положение. В итоге Блад написал лишь несколько строк, придерживаясь нейтрального тона и даже не обращаясь к Арабелле по имени — о том, что обстоятельства вынуждают его покинуть Вест-Индию и отправиться в Европу. И только в последней фразе он позволил вырваться своим чувствам: «Ты в моем сердце, в глубине моего существа. И так будет всегда...»
Nunziata: Письмо миссис Элизабет Картер, урожденной Бишоп, в котором она сообщала о кончине своего супруга, пришло на Ямайку в первых числах ноября. Миссис Картер также писала, что поскольку Господу не было угодно благословить их брак детьми, дом стал пустым и слишком просторным для нее одной. Далее она спрашивала, не согласится ли «малышка Арабелла» пожить какое-то время в Лондоне, сменить нездоровый климат Вест-Индии и, возможно, составить в Англии удачную партию. По-видимому, в воображении миссис Картер племянница до сих пор не вышла из отрочества, и ей не приходило в голову, что та давно могла быть замужем. В этом не было ничего удивительного: с момента отъезда Томаса Бишопа в Новый Свет им не доводилось видеться, да и письмами они обменивались редко. Почтенная леди не представляла, насколько кстати окажется ее приглашение для всех заинтересованных лиц... Невероятное по своей дерзости освобождение Питера Блада привело полковника Бишопа в состояния умоисступления. Он едва избежал удара; срочно вызванному мистеру Лонели пришлось дважды пускать полковнику кровь. Однако придя в себя, Бишоп рассудил, что из случившегося можно извлечь определенную выгоду. Теперь он мог с полным правом утверждать, что Блад, став губернатором, продолжал поддерживать связи со своими людьми. Кроме того, в отношении беглого преступника у Бишопа снова были развязаны руки. Конечно, Блада нужно было еще захватить, но предыдущие неудачи не обескуражили полковника. К своему прискорбию, он все еще временно занимал губернаторский пост. Поимка Блада не только удовлетворила бы безудержную жажду мести, владевшую Бишопом, но и позволила бы ему упрочить собственное положение. Он был готов даже послать на Тортугу наемных убийц, хотя предпочитал, чтобы Блада ему доставили живьем. Альянс Англии с Испанией давал Бишопу больше возможностей, однако ситуацию осложнял досадный промах с пленением дона Мигеля де Эспиносы. Доказательств, что испанский адмирал повинен в пиратстве, не было. Какого черта Бладу вздумалось тащить испанца с собой? С целью выкупа? Или чтобы изощренно расправиться со своим врагом? Не то чтобы Бишопа тревожила дальнейшая судьба дона Мигеля, однако если бы тот остался в тюрьме, инцидент можно было бы попытаться уладить. Впрочем, полковник полагал, что вполне справится и без союзников. Письмо от сестры удивило Бишопа, однако затем в его мозгу забрезжила некая мысль. Он был разъярен провалом своих планов в отношении Арабеллы и лорда Джулиана Уйэда, и, насколько ему было известно, лорд Уэйд тоже был весьма разочарован. Бишоп считал, что племянница предала его, согласившись стать невестой Питера Блада, и даже пробовал вразумить ее. Но его увещевания пропали втуне. Более того — дерзкая девчонка продолжала и после ареста Блада упорствовать в своих заблуждениях. Так что Бишоп решил не только не препятствовать, но даже постараться убедить Арабеллу принять приглашение Элизабет. Если девушка отправится в Англию, ему станет только спокойнее. А о том, что Арабелла в Лондоне, он даст знать Уэйду. Но подумав об Англии, Бишоп вновь пришел в самое дурное расположение духа: ему предстояло также писать министру иностранных дел сэру Чарльзу Тольботу и сообщать о побеге важного преступника... Надо ли говорить, что отношения Арабеллы с ее дядей, и без того не отличающиеся теплотой, в последние недели совершенно разладились. Той ночью Арабеллу разбудила перестрелка, сопровождавшаяся пушечными залпами, и первая ее мысль, как и у большинства жителей Порт-Ройяла, была о том, что город атаковали французы. Поднялся переполох, слышались испуганные возгласы и топот ног. Арабелла накинула шаль и вышла в коридор. Слуги бестолково метались по дому, а полковник Бишоп, багровый, в ночном колпаке и длинной рубахе, громовым голосом отдавал противоречащие друг другу распоряжения. Но вскоре пальба прекратилась и выяснилось, что на город напали вовсе не французы, а пираты, и что Питер Блад бежал из разгромленной тюрьмы форта. Арабелла была потрясена этой новостью. В отчаянии она думала, что побег окончательно перечеркивал надежду на оправдание Питера. Но, с другой стороны, вправе ли она упрекать его, ведь однажды он уже был несправедливо осужден? Конечно же, дядя постарается обернуть все себе на пользу... И действительно — полковник Бишоп заявил, что побег был спланировал Бладом заранее и что среди охраны у того были свои люди. Хотя расследование ничего не дало, двух офицеров разжаловали в рядовые, а солдат караула нещадно выпороли. Письмо тети Элизабет явилось ответом на невысказанные молитвы Арабеллы. Если она окажется в Лондоне, возможно, ей удастся добиться, чтобы ее принял лорд Шрусбери, в ведении которого находились дела колоний. Должен же кто-то сказать хоть слово в защиту Питера Блада! Арабелла отдавала себе отчет, насколько сложно выполнить то, что она задумала. Но разве не это она пообещала Питеру во время их свидания в тюрьме? Она ожидала, что дядя будет противиться ее отъезду, и поэтому была удивлена, когда через пару дней за завтраком полковник Бишоп объявил, что согласен, если она поживет какое-то время в Англии. Арабелла сдержанно поблагодарила его, он в ответ что-то буркнул себе под нос. Далее завтрак проходил в холодном молчании, однако Арабелла не обращала на это внимания: в ее сердце впервые со дня побега Питера появилась надежда. Следовало дождаться, когда установится хорошая погода. Арабелле казалось, что время то застыло, то летит стремглав. О Лондоне, как и об Англии в целом, у нее сохранились лишь смутные детские воспоминания. Ее охватывало волнение, когда она пыталась представить огромный город, заполненные людьми улицы... Как ее примет взыскательное лондонское общество? Как ей, без связей и протекции, удастся попасть на прием к лорду Шрусбери? Затем она говорила себе, что еще успеет поразмыслить об этом, а возможно, ей что-нибудь посоветует тетя. Помимо всего прочего, отъезд Арабеллы влек за собой неприятную необходимость обсудить с дядей ее содержание и способ, которым она будет получать доход с принадлежащих ей плантаций. До сих пор она не особенно вникала в дела, поручая все Уильяму Бишопу и управляющему, мистеру Джеральду, однако у нее было впечатление, что плантации приносят неплохую прибыль. Пожалуй, ей стоит самой написать управляющему. Пока же Арабелла, справедливо предполагая, что мода в Вест-Индии значительно отстает от Европы, решила заказать себе платье у мадемуазель Ланкло, которая незадолго до начала войны приехала в Порт-Ройял из Франции и сразу приобрела большую популярность в городе. *** — Мисс Эверет! Хорошенькая девушка, склонившаяся над конторкой, бросила быстрый взгляд в сторону вошедшего в лавку посетителя. — Ах, это вы, мистер Финч! — Она обиженно вздернула подбородок и отвернулась. — Полно Мэри, хватит дуться, — рассмеялся Финч, убедившись, что самого мистера Эверета в лавке нет. — И что же привело вас в наши края на этот раз? — холодно осведомилась мисс Эверет. — Тоска по тебе, Мэри. — Так я вам и поверила! — Клянусь спасением души! Смотри-ка, что я тебе привез! — Он протянул девушке серьги, явно индейские. Они представляли собой серебряные пластинки неправильной формы, украшенные загадочными символами. — Ох ты, страх какой! И не боитесь вы этакую дьявольщину с собой носить? Однако, говоря это, Мэри взглянула на Финча уже более приветливо. — Тебе не нравится? — Он притворно вздохнул, делая вид, что убирает подарок обратно в карман куртки. — Погодите, мистер Финч. Так и быть, я вас прощаю, хотя и не стоите вы того! — Мэри проворно выхватила у него серьги. — О, Мэри! Дай-ка я тебя расцелую! — Воспользовавшись этим, Финч скользнул вплотную к конторке и попытался обнять девушку. — Да стой же ты, Джек! — воскликнула она, уворачиваясь. — Отец в любой миг вернется. — Когда же, о несравненная? — Ах, что-то мне подсказывает, что вы воспользуетесь привязанностью бедной девушки и разобьете ей сердце... Сегодня, после шести, где обычно. — Буду считать мгновения! Как поживает мистер Эверет? — Твоими молитвами. Ты привез что-то для него? — Не без этого. Вот улажу с ним дела и... — И что? Попросишь моей руки? — фыркнула Мэри. Финч слегка изменился в лице, и, вздохнув, она спросила: — А теперь признавайся, Джек, опять тебе что-то понадобилось? — Я вовсе не поэтому... — Выкладывай уже! — К вам же заходит мисс Бишоп? Племянница губернатора? — А-а-а, — разочаровано протянула Мэри. — Вот оно как... — Понимаешь, меня попросили передать ей послание... Мэри шмыгнула носом: — Знаю я ваше «попросили», мистер Финч. — Я думаю только о тебе! — Как бы не так. А вот не буду я ничего передавать! Расстроенную мисс Эверет непросто было умилостивить, но и Финч не собирался сдаваться так быстро: — Ну же, Мэри, не будь злюкой! Вошедший несколькими минутами позже в лавку мистер Эверет застал следующую картину: его дочь, с выбившимися из-под чепчика локонами и пылающими щеками, прилежно выводила на листе бумаги колонки цифр, а Джек Финч скучающе разглядывал товары. Подозрительно оглядев обоих, мистер Эверет подумал, что надо бы получше присматривать за Мэри, и кивнул контрабандисту на дверь, ведущую в кладовую. *** В хлопотах и сборах прошло несколько недель. Разумеется, кроме платья, Арабелле понадобились перчатки, шляпка и еще масса мелочей, так что она, следуя советам мадемуазель Ланкло, частенько заглядывала в галантерейную лавку мистера Эверета. Вот и сегодня она зашла, чтобы выбрать ленты в тон отделки почти готового платья. В тот момент, когда галантерейщик убирал коробки обратно на полки, к Арабелле приблизилась его дочь и, приложив палец к губам, поманила ее за собой. — Отец, я к миссис Риддз, — громко сказала девушка. — Только не задерживайся, — недовольно буркнул тот. Недоумевая, с чего бы мисс Эверет нагонять такую таинственность, Арабелла пожала плечами и вышла вслед за ней. — Мисс Бишоп, с вами хотят поговорить, — шепнула Мэри, когда они оказались на улице. — Кто же? — Сейчас сами увидите... Мисс Эверет привела ее в крохотный дворик позади лавки. Из глубокой тени, отбрасываемой соседним домом, выступил незнакомый Арабелле мужчина, и она удивленно оглянулась на Мэри. Но та покачала головой и попятилась прочь. — Не бойтесь, мисс Бишоп, я не причиню вам никакого вреда, — негромко сказал незнакомец. — Меня прислал Питер Блад. Арабелла ахнула и прижала руку к груди. — Тише, прошу вас... Он мог и не просить, вряд ли Арабелла была бы в силах закричать. Ее горло сжал спазм, а сердце будто провалилось в бездну. Она молча разглядывала мужчину. Он был одет как простой моряк, но в его красивом лице и манере двигаться сквозило нечто хищное. Может ли она верить его словам? — Не бойтесь, — повторил он, видя ее неуверенность, и медленно протянул Арабелле сложенный и запечатанный листок бумаги. — Вот, он просил передать вам. — Что с ним? — одними губами прошептала Арабелла. — Он... жив? — Вполне. По крайней мере, был, когда я видел его в последний раз. Арабелла взяла письмо и непослушными пальцами сломала печать. Листок задрожал в ее руке — безо всякого сомнения, это писал Питер, она узнала его почерк. Строчки прыгали перед глазами, а смысл слов не сразу дошел до сознания. Он тоже уезжает в Европу, но, помилуй Боже, куда?! Она подняла взгляд на незнакомца: — Питер... ничего не просил передать мне на словах? — Нет, мисс Бишоп. Арабелла кивнула и, пытаясь справиться с подступавшими слезами, спросила: — Будете ли вы так любезны передать ему от меня... одну вещицу? Увы, при себе у меня ее нет... Согласны ли вы подождать? Финч нахмурился: задерживаться в Порт-Ройяле сверх необходимого не входило в его планы. Солнце уже садилось, а он рассчитывал с вечерним отливом выйти в море. — Сказать по правде, я спешу... — Он посмотрел в побледневшее лицо мисс Бишоп, в ее полные страдания глаза и тяжело вздохнул: — Ну хорошо, но у вас не более часа. Зайдете снова в лавку мистера Эверета. Мэри будет знать, где меня найти.
Nunziata: Блад в обществе Джереми Питта сидел в таверне «Золотой берег», когда к ним подошел довольно ухмыляющийся Финч. — Выполнено, капитан, — с этими словами контрабандист протянул Бладу небольшой прямоугольный предмет, завернутый в провощенную ткань. Сердце Питера пропустило удар. Он не особо надеялся на ответ — мало ли при каких обстоятельствах Финчу пришлось бы передавать его письмо. Блад развернул ткань и задержал дыхание: Арабелла Бишоп нежно и чуть печально улыбалась ему с миниатюры. На обратной стороне была надпись: «Spes contra spem». Блад кончиками пальцев коснулся гладкой поверхности портрета. Неожиданный и драгоценный дар. «Без надежды надеюсь». Неужели это все, что им остается? Но и разум его, и душа не желали смиряться... Кроме миниатюры, в свертке был письмо. Глубоко вздохнув, Блад начал читать, и тут же прервался: Арабелла писала, что через неделю отправляется в Англию на борту брига «Святой Георгий». Блад взглянул на дату: если ничего не помешает отплытию, бриг снимется с якоря послезавтра. Еще дня через два он пройдет Наветренным проливом. А это значит, что Арабелла будет близко, очень близко... Пусть у него нет ни корабля, ни команды — достаточно кинуть клич, и к вечеру найдется несколько десятков головорезов, готовых идти за ним. Его громкая, как изволил выразиться месье д'Ожерон, слава поможет ему в оставшиеся дни обзавестись и кораблем... Броситься в погоню, захватить бриг, заключить ее в объятия... Искушение было настолько сильным, что Питер скрипнул зубами и закрыл глаза. К чему? Ведь он все уже решил. Но зачем Арабелле ехать в Англию? Он стал читать дальше, с каждой фразой изумляясь все больше. Безрассудная, она собирается хлопотать за него! Неужто Арабелла верит в правосудие короля? Какая наивность! На мгновение Блада охватил гнев, но тут же он понял, что восхищается ею, силой ее духа. Демон-искуситель вновь попытался овладеть его мыслями. Усилием воли заглушив его голос, Блад сказал Финчу: — Благодарю, Финч. Надеюсь, у тебя не возникло затруднений. — Не больше обычного, — сверкнул тот белозубой улыбкой и крикнул служанке: — Дорогуша, принеси-ка нам лучшего рома, который только есть в заведении! — Гуляешь, Красавчик? — вставил Джереми. — Отчего же и не погулять, Джереми. Жизнь-то короткая. Кстати, — Финч обвел их внимательным взглядом, — а ведь «Атропос» нет на рейде. Блад сдвинул брови, а Питт хмуро буркнул: — Глазастый ты, Джек. — В моем ремесле без этого никак. ...Замечание наблюдательного контрабандиста всколыхнуло в душе Блада едкий осадок. Тяжелый разговор с Волверстоном случился двумя днями ранее. Когда старый волк узнал о намерениях Блада, он был взбешен. — В Европу?! Черт тебя побери, Питер! — орал он. — А не говорил ли ты, что судить тебя должны в Англии? Да знать бы заранее, я... — Не стал бы вытаскивать меня из тюрьмы Порт-Ройяла, Нед? — прервал его Блад — А хотя бы и так, — Нед смотрел в упор. — Зачем было возиться, если, того и гляди, ты сам себя доставишь к подножию виселицы! Несколько минут они мерили друг друга яростными взглядами, потом Волверстон сплюнул и глухо сказал, больше не глядя на Блада: — Вот тебе мое последнее слово. Я на пару дней выйду в море. Проветриться надо, пока я чего не натворил. Но если за это время дурь у тебя не пройдет, то пеняй на себя, Питер. — Счастливо, волк, — растянул губы в усмешке Блад. Ссора, вполне вероятно, положила конец их дружбе, и сердце Блада было полно горечи, даже если он и знал, что их дороги в любом случае расходятся. К его удивлению, Джереми Питт тоже остался на берегу. На вопрос Блада «почему?» он признался, что сам находится на перепутье. Еще на Ямайке Джереми успел получить весточку из Бриджтауна. У его тетушек все было благополучно, и они звали его домой... — Поезжай, — сказал ему Блад. — А как же ты, Питер? — смущенно спросил Джереми. — Я — дело другое, но тебе ничего не препятствует вернуться в Сомерсет. Джереми обиженно насупился и ничего не ответил... Если бы Джек Красавчик не сыпал прибаутками, за столом царило бы угрюмое молчание. — Месье Блад! — Кто-то тронул Питера за плечо. Он обернулся и увидел запыхавшегося посыльного д'Ожерона. — Вот. Это срочно. На клочке бумаги было несколько торопливых строк: «Мой друг, вам надо немедленно покинуть Кайону. Только что из Сен-Никола прибыл лейтенант Дюморье, у него ордер на ваш арест. Я постараюсь по возможности задержать его. С глубочайшим уважением к вам». Блад медленно выдохнул. Произошло то, чего опасался д'Ожерон. — Что там, Питер? — обеспокоенно спросил Джереми. — По мою душу прибыл французский лейтенант, — криво усмехнулся Блад. Его мозг лихорадочно искал способ выбраться из западни. — Можно пока переждать у мэтра Рене, — Финч, прищурившись, смотрел на Блада. — Я шепну ему словечко. А там видно будет. — Можно... — задумчиво проговорил Блад, но затем покачал головой: — Нет. Я не буду прятаться. Он вдруг вспомнил, что у него есть еще один выход, и хмыкнул: кто бы мог подумать, что придется прибегнуть к помощи дона Мигеля де Эспиносы? Он прикинул, сколько времени прошло с момента их расставания. Назначенный доном Мигелем срок еще не истек, и в этом Бладу виделся некий знак свыше. Но коварство испанцев вошло в присловье. Не будет ли непростительной глупостью предаться в руки его «верного врага»? Что же, похоже, ему предстоит проверить это на собственном опыте. — Что ты задумал? — В глазах Питта тревога мешалась с растерянностью. — Дон Мигель ждет меня в одной укромной бухте. — Да ты спятил?! Он заживо сдерет с тебя кожу! — Нельзя полностью исключать этот вариант, но почему-то я так не думаю. — Я с тобой! — безапелляционно заявил Джереми. — Нет, Джереми, — твердо сказал Блад. — В этом нет ни смысла, ни необходимости. Возвращайся в Сомерсет. Я напишу на имя твоих тетушек. Когда смогу. Питт протестующе замотал головой, и Блад тряхнул его за плечо: — Уймись, Джереми. Но если ты и вправду хочешь помочь мне… Арабелла. Она едет в Лондон. Попытайся что-то разузнать о ней. — Затем он обернулся к Финчу: — Мистер Финч, могу ли я попросить вас еще об одной услуге?
Анна: Действие скоро переместится на берега Европы?:)
Nunziata: Анна не совсем скоро, но да, можно и так сказать) тоже внизапные берега)
Nunziata: 1690 год, начало января Дон Мигель де Эспиноса стоял на юте «Сан-Кристобаля». Волны лениво плескали в темный корпус корабля, на небольшую бухту, окруженную скалами, опускались вечерние сумерки. Окрестности Сан-Фернандо-де-Монте-Кристи изобиловали такими уединенными бухтами, которые издавна использовали корсары и контрабандисты. Недаром почти сто лет назад город был разрушен — как возмездие его жителям за торговлю с пиратами и в назидание прочим. Однако впередсмотрящие «Сан-Кристобаля» заметили нескольких подозрительных оборванцев, прячущихся в прибрежном кустарнике, а значит, эти места все-таки не обезлюдели окончательно. Дон Мигель отдал приказ вести постоянное наблюдение за берегом и морем. Но матросы и так были настороже: никому не хотелось среди ночи проснуться от прикосновения лезвия ножа к своему горлу. К дон Мигелю подошел его старший офицер, дон Алонсо Гонсалес: — Какие будут распоряжения, сеньор адмирал? Дон Мигель не ответил, продолжая созерцать пустынное море. На исходе был десятый день оговоренного с Питером Бладом срока. — Должны ли мы ждать еще? — снова спросил Гонсалес. — На рассвете снимаемся с якоря, — нехотя бросил наконец де Эспиноса. Де Эспиноса уже собирался спуститься в свою каюту, но его остановил крик марсового: — Вижу парус! Дон Мигель поднес к глазам подзорную трубу. Действительно, с северо запада приближался двухмачтовый корабль, похоже — шлюп, который держал курс прямиком на бухту. Контрабандисты? Тогда их ждет неприятный сюрприз. Или... Дон Мигель посмотрел вверх. Он загодя распорядился поднять свой личный штандарт на флагштоке грот-мачты. Впрочем, дон Мигель не особо надеялся на появление Блада. Его губы скривились в жестокой усмешке, и он крикнул: — Приготовиться к бою! Пропел горн, и на корабле, только что погруженном в сонную тишину, все пришло в движение. Слышались резкие команды, скрипели тали, и в открывающиеся порты выдвигались стволы орудий. Разумеется, с корабля контрабандистов также заметили «Сан-Кристобаль». Примерно в полулиге от берега шлюп лег в дрейф. Дон Мигель, продолжавший наблюдать за действиями контрабандистов в подзорную трубу, увидел, что от него отошла лодка под парусом. — Сеньор адмирал, прикажете открыть огонь? — Подождите, дон Алонсо. Вскоре дон Мигель мог уже рассмотреть находящегося в лодке человека, и его сердце екнуло. — Не стрелять, — быстро сказал он. — Это тот, кого я ждал. Гонсалес чуть пожал плечами и спустился на шкафут. Де Эспиноса услышал, как он приказывает матросам спустить штормтрап и приготовить крюки для швартовки. Сумерки сгустились, и зажженные кормовые фонари бросали на воду рыжие блики. Де Эспиноса неотрывно смотрел на темный силуэт приближающейся лодки. Не прошло и четверти часа, как послышался тихий плеск, и лодка легонько ткнулась в борт «Сан-Кристобаля». А еще через минуту де Эспиноса шагнул вперед и наклонил голову, приветствуя появившегося на палубе Блада. — Не думал, что вы решите воспользоваться моим предложением, дон Педро, — скрывая под иронией неожиданно охватившее его волнение, произнес он. — Сказать по правде, я тоже, — ответил Питер. — Однако вы здесь, дон Мигель. Почему же? Почему? Дон Мигель не знал ответа на этот вопрос. Данное им слово? Но кому — пирату, виновнику смерти Диего?! Или нежелание быть обязанным, пусть даже и своему кровному врагу? Что заставило его не просто привести «Сан-Кристобаль» на место встречи, но и упорно дожидаться Питера Блада? Все было слишком сложно — будто бы привычный ему мир вывернулся на изнанку. Об этом следовало поразмыслить, и он непременно сделает это. Позже. Он посмотрел в синие глаза Блада и сказал: — Иначе и быть не могло. Теперь же я хочу заверить вас: вы мой гость, и под моим кровом вам нечего опасаться.
Nunziata: — Дон Педро, полагаю, у вас были веские причины прибыть сюда,— дон Мигель де Эспиноса пристально смотрел на Блада. Они сидели в капитанской каюте, за окнами сгустилась темнота, и свет лампы рождал рубиновые всполохи в бокалах с вином. — Вы верно полагаете, дон Мигель. — Впрочем, чтобы там ни было, это неважно. Меня больше интересует, что я могу сделать для вас. Блад пригубил из своего бокала и поставил его на стол. — Я решил уехать в Европу, однако так и не дождался нужного корабля. Не буду вдаваться в подробности, это действительно неважно. Если бы вы помогли мне добраться до Гаваны или любого другого порта, я был бы весьма признателен. Правда, я до сих пор не уверен, вправе ли просить вас о такой услуге. — Это совершенно не должно вас заботить. Однако, замечу, что это очень рискованный план, учитывая... некоторые обстоятельства, — губы де Эспиносы сжались. — Мое кастильское произношение безупречно, и мне уже приходилось бывать в Гаване. Да и выбора особого нет. — Выбора нет... — задумчиво повторил испанец. — Ну хорошо. Утром мы снимаемся с якоря и идем в Санто-Доминго. У меня там дом, — заметив мелькнувшее в глазах Блада удивление, он пояснил: — достаточно просторный, чтобы вы не чувствовали себя стесненно. Из Санто-Доминго тоже идут корабли в Европу, и при первой возможности вы отправитесь куда пожелаете, дон Педро. Блад кивнул и спросил: — Кстати, как ваша рука? На губах де Эспиносы появилась усмешка: — Благодаря вам — прекрасно. В подтверждение своих слов, он расстегнул левый манжет и, закатав рукав рубашки, продемонстрировал шрам чуть ниже локтя. Питер наклонился ближе. Продолжая усмехаться, испанец напряг мускулы и сжал пальцы в кулак. — Вижу, что и в самом деле все зажило, — в свою очередь усмехнулся Блад, тщательно ощупывая его предплечье. — Признаюсь, меня несколько беспокоила ваша рана. — Профессиональная привычка? — дон Мигель серьезно и пытливо смотрел ему в глаза. — Пожалуй, что так, — спокойно ответил Блад, — И я рад, что неумелое лечение мистера Лонели не повлекло за собой печальных последствий. — Полностью разделяю вашу радость, дон Педро. Что же... после прибытия в Санто-Доминго у нас еще будет возможность все обсудить. Вы наверняка утомлены. Хорхе проводит вас. Хорхе! — крикнул он, и на пороге мгновенно возник стюард с масляным светильником в руке. — Проводи дона Педро в отведенную ему каюту. *** Дон Эстебан де Эспиноса-и-Вальдес в отвратительном настроении поднимался по ступеням роскошного особняка, принадлежавшего его дяде. Молодой человек приехал в Санто-Доминго накануне. Дон Мигель питал к племяннику безграничную любовь, и Эстебану нравилось гостить в его доме. Они не виделись почти год, в течение которого Эспиноса-младший устраивал свои дела, и поэтому Эстебану не терпелось навестить дядю. Но дона Мигеля дома не оказалось, и никто из слуг не мог внятно объяснить, где он. Впрочем, в отсутствии сеньора адмирала не было ничего удивительного, и Эстебан не встревожился. Он решил задержаться в Санто-Доминго на несколько дней и еще с вечера отправился по сперва приличным, а затем и не слишком, увеселительным заведениям города. Проснувшись наутро, Эстебан обнаружил, что его раскалывающаяся от боли голова покоится на грязном столе. Он обвел взглядом стены убогой таверны, не вполне понимая, где находится. Однако резкий запах рыбы и гниющих водорослей подсказал ему, что его занесло совсем близко к порту. В довершение неприятностей кто-то срезал его кошелек. Владелец таверны попытался было потребовать плату за еду, выпивку и за испорченную мебель, на которой «молодой сеньор» упражнялся в фехтовании. Но его претензии были гневно отвергнуты, и тогда хозяин кликнул своих сыновей, двух на редкость крепких парней. Заметив под столом эфес своей шпаги, Эстебан схватил ее и ошарашенно воззрился на жалкий обломок клинка. В споре стали и дерева победа принадлежала отнюдь не стали. Парни, сжимая в руках увесистые палки, неумолимо приближались. По счастью, при Эстебане был еще пистолет, который грабители не тронули, и размахивая им, доблестный идальго вырвался наконец на свободу. Надо ли говорить, что дон Эстебан страстно желал сорвать на ком-нибудь злость. По дороге такого повода ему не представилось, и это разозлило его еще больше. В особняке де Эспиносы царила суета, и Эстебан догадался, что вернулся дон Мигель. Его догадку подтвердил один из слуг, махнувший рукой на левое крыло дома, в котором располагались кабинет и личные покои адмирала. Эстебан вышел на крытую галерею второго этажа и застыл на месте. На минуту он даже решил, что то пойло, которое хозяин таверны вчера выдавал за вино, помрачило ему рассудок и вызвало видения: человека, который прохаживался по галерее, здесь просто не могло быть! Питер Блад! Отпрянув, молодой человек прижался спиной к колонне. В его сознании, и без того не полностью прояснившемся после обильных возлияний, окончательно все смешалось. Он не стал спрашивать себя, как Блад оказался в доме дона Мигеля, и почему проклятый пират не прикован цепями к стене подвала. Враг, подлый убийца отца — в паре десятков шагов! Ладонь Эстебана легла на рукоятку пистолета. Наконец-то ему выпал шанс покончить с «доном Педро Сангре»! Вытащив пистолет, Эстебан трясущимися руками зарядил его и осторожно выглянул из-за колонны. Раздавшийся за спиной Блада звук, похожий на щелчок взводимого курка, заставил его мгновенно подобраться. Он развернулся и увидел направленное на него дуло пистолета и перекошенное от ненависти лицо Эстебана де Эспиносы. Блад резко отклонился, но в ту же секунду грохнул выстрел, и правое плечо обожгло болью. — Умри! — Эстебан отбросил дымящийся пистолет и схватился за эфес шпаги, забыв, что клинок сломан. Блад отступил к стене, левой рукой вытягивая свою шпагу из ножен. — Эстебан! Вздрогнув, Эстебан оглянулся, и ему стало не по себе: к ним шел дон Мигель, и никогда прежде он не видел на лице дяди такого гнева. — В мой кабинет, — почти не разжимая губ, произнес тот. — Но дядя! — вскричал сбитый с толку Эспиноса-младший. — Я сказал — в мой кабинет! — прорычал дон Мигель. — Жди меня там. Способность рассуждать понемногу начала возвращаться к Эстебану. Конечно же, у дяди есть объяснение... Он не решился сказать еще что-то и медленно побрел по галерее, сжимая в руке бесполезный обломок шпаги. Блад проводил Эстебана взглядом. Черт побери, только встречи с сыном покойного дона Диего ему не хватало! Он наугад сунул шпагу в ножны. Не совершил ли он ошибку, приняв приглашение де Эспиносы? Ведь чего-то подобного вполне можно было ожидать. Плечо разрывала пульсирующая боль, рукав камзола стремительно намокал от крови. Мысленно называя себя болваном, Блад зажал рану рукой и прислонился к стене. — Сожалею, дон Педро. Я не предусмотрел, что Эстебан может приехать сюда, — в голосе де Эспиносы слышалось искреннее беспокойство. — Насколько серьезна ваша рана? — Надеюсь выжить, дон Мигель... Скверно, что пуля осталась внутри. — Я пошлю за врачом. Блад задумался на минуту, но затем сказал: — Было бы нежелательно. Как вы объясните появление в своем доме идальго с пулей в плече? — В окрестностях Санто-Доминго случались нападения разбойников. — Все равно пойдут толки, — покачал головой Блад. — А мне не стоит слишком расширять... круг знакомств, — он усмехнулся и добавил: — К тому же, не ручаюсь, что вовремя операции у меня... не вырвется ругательство на английском языке. Де Эспиноса наклонил голову, соглашаясь с его доводами. — Но как вы собираетесь извлечь пулю? — А я и не собираюсь. Это сделаете вы. — Я?! — опешил дон Мигель. — Это не так уж и сложно. Я подскажу вам... Среди моих вещей есть коричневая кожаная сумка, в ней все, что нам потребуется. Позовите слугу... не из болтливых. Нужно нагреть воды, и еще нужен огонь... — Хорошо. Если не возражаете, я помогу вам дойти до вашей комнаты. Обопритесь на меня.
Nunziata: Дон Мигель позвал Хоакима, своего камердинера, в способности которого держать язык за зубами был уверен. Вдвоем они осторожно стащили пропитавшийся кровью камзол раненого, рубашку же пришлось попросту разорвать, после чего Блад сел в кресло, придвинутое к застеленному полотном столу. Хоаким ушел за горячей водой, а дон Мигель зажег канделябр и стал раскладывать на столе содержимое лекарской сумки. В своей жизни ему не раз случалось попадать в руки хирургов, однако он не слишком присматривался к орудиям их ремесла. Поэтому вид блестящих инструментов, некоторые из коих были весьма устрашающей формы и неясного предназначения, вызывал у него ощущения не из приятных. — Арсеналу врача может позавидовать Святая инквизиция, дон Педро, — покосившись на Блада, сказал он. — Уверяю вас, отцы-инквизиторы продвинулись гораздо дальше... в деле нанесения увечий, чем врачи — в исцелении, — возразил тот. — Их приспособления не отличаются изяществом, однако весьма... разнообразны, и в знании анатомии им не откажешь... — Вы так хорошо осведомлены об этом... Ну да, вы упоминали о тюрьме инквизиции. И что же, вас пытали? — де Эспиноса внимательно присмотрелся к Бладу. Губы Питера дрогнули в слабой улыбке, и он ответил, прикрывая глаза: — У святых отцов достаточно других действенных методов... которые не оставляют следов на теле. Дон Мигель нахмурился, но счел за благо сменить тему. Он взял флакон темного стекла и вслух прочитал надпись на наклейке: — Лауданум. Выпьете перед операцией? — Я должен как можно дольше оставаться в ясном уме. — Понимаю. И все же стоило бы пойти на риск и позвать врача... В комнату вошел Хоаким с глубокой миской в руках. Блад открыл глаза, и де Эспиноса удивился, каким спокойным и сосредоточенным стал его взгляд. — Ну же, дон Мигель. В конце концов, вам неоднократно доводилось вонзать сталь в живую плоть. — Это не одно и то же, — хмуро буркнул де Эспиноса и спросил уже другим тоном: — Что я должен делать? — Вот этими щипцами извлекаются пули, — Блад указал на тонкие длинные щипцы, концы которых были снабжены кольцом и чашечкой. — Но прежде прокалите их над огнем. Де Эспиноса взял инструмент и несколько мгновений держал его в пламени свечи. — Достаточно, дон Мигель. Хоаким, нужно смыть кровь. Хоаким действительно не отличался болтливостью. Он молча смочил кусок корпии в миске с водой и принялся тщательно смывать кровь с плеча Блада. — Хорошо... теперь введите щипцы... Де Эспиноса с каменным лицом подошел к Бладу, и, пытаясь унять дрожь в пальцах, погрузил кончик сомкнутых щипцов в кровоточащую рану. Кровь потекла сильнее, и Хоаким, не дожидаясь приказаний, начал промокать ее. — Медленнее! — Мне проще проткнуть вас насквозь, дон Педро, — огрызнулся дон Мигель, пряча свою неуверенность под злостью. Блад криво усмехнулся: — Не сомневаюсь... Вы нащупали пулю? — Да. — Раскройте щипцы... и захватите ее. Удалось? — Кажется... — Тяните. Дон Мигель неловко перехватил рукоятки щипцов, и пуля выскользнула. — Черт! — от пронизывающей боли у Блада мутилось сознание. — Mea culpa ... — пробормотал де Эспиноса, снова нащупывая пулю. На этот раз его попытка увенчалась успехом, и он осторожно потянул щипцы наружу. — Да вытаскивайте же ее! Дон Мигель выдернул щипцы с зажатой в них пулей, следом выплеснулось немного темной крови. Тяжело дыша, Блад откинул голову на спинку кресла. В рану будто насыпали углей, по вискам щекочуще стекали струйки пота. — Из вас получился бы... превосходный отец-дознаватель, дон Мигель... — Вы сами решили обойтись без врача, — раздраженно ответил де Эспиноса, яростно глядя на сплюснутый окровавленный шарик, извлеченный из раны. — На самом деле, все не так и плохо... для первого раза. К удивлению де Эспинозы, на бледных губах Блада вновь была усмешка. — Вы всегда смеетесь, дон Педро? — Это верный способ не сойти с ума, дон Мигель. — Верю вам на слово. И в кошмаре не мог бы представить, что мне придется... — де Эспиноса замолк на середине фразы, и бросив щипцы на стол, спросил: — Теперь что? — Обработайте рану тинктурой... вон из того пузырька. И можно наложить повязку. Дон Мигель щедро плеснул темной жидкости на рану, и Блад втянул воздух сквозь стиснутые зубы. — А вот сейчас лауданум был бы в самый раз... Если вас не затруднит, налейте его в кружку... примерно на палец... И разведите водой. Отмерив требуемое количество настойки, дон Мигель добавил в кружку воды из стоящего на столе кувшина, затем придвинул ее к раненому. Однако донести кружку до рта и не разлить лекарство представлялось Питеру непростой задачей. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, собираясь с силами. Де Эспиноса взглянул на пепельно-серое лицо Блада, которому Хоаким, не тратя времени даром, умело и быстро перевязывал плечо, и негромко выругался. — Пейте. — Губ Питера коснулся край кружки. Де Эспиноса дождался, когда кружка опустеет, и сказал: — Хоаким позаботится о вас. У него... гм, достаточно опыта. А мне нужно уладить кой-какие дела. Семейного характера. — Благодарю, дон Мигель. — Не стоит благодарности, дон Педро, — ответил испанец и дернул щекой, подумав о предстоящем разговоре с Эстебаном.
Анна: Эстебан и здесь создает проблемы? А дон Мигель и Питер молодцы, оба:)
Nunziata: Анна Эстебан фигру трагическая, я ему сочувствую, хоть и не люблю думаю, демонов в его душе гнездилось немало
Nunziata: Эстебан обернулся на звук открывшейся двери. На пороге стоял мрачный дон Мигель. — Я убил его? — Нет. Лицо молодого человека исказила гримаса досады, смешанной с ненавистью. — Жаль. Впрочем, надеюсь, что теперь его смерть не будет слишком быстрой. Как тебе удалось заманить Блада в ловушку? — Эстебан, ты многого не знаешь. Питер Блад — мой гость, — проговорил дон Мигель, подходя к нему. — Что?! Во имя всего святого, объясни мне, что происходит? — Дон Педро спас мне жизнь. И я не нарушу данное ему слово. Эстебану показалось, что под его ногами разверзся пол, и он провалился в преисподнюю. Бесконечно долгую минуту в кабинете было слышно лишь тяжелое дыхание двух людей. Наконец Эстебан сухо рассмеялся. — Дон Педро... Зачем нужна жизнь, купленная ценой предательства? — Судорожно вздохнув, он покачал головой: — Дядя, ты предал память моего отца и своего брата. Предал свою кровь! Дон Мигель занес руку, намереваясь влепить племяннику пощечину. Однако он встретился взглядом с полными горечи и отчаяния глазами Эстебана, и его рука застыла в воздухе. — Не тебе судить меня, — глухо произнес он. — О, да! — вскричал Эстебан, весь дрожа. — Пусть не мне! Я тоже пошел на сговор с этим исчадием ада. И не было дня, когда я не упрекал себя! Но я сделал это, чтобы спасти отца! — Вон, — тяжело сказал дон Мигель и стиснул челюсти, пытаясь сдержать ярость и гнев. — Я и так ни минуты не останусь больше в этом доме, — из горла Эстебана вырвалось рыдание. — Отец ждет тебя... там... Что ты ответишь ему? — сдавленно прошептал он. Дон Мигель молчал, Эстебан обошел его и быстрым шагом направился к дверям. *** Было уже далеко за полночь, когда де Эспиноса преступил порог комнаты Блада. Клевавший носом в кресле Хоаким услышал его шаги и вскинулся. — Что дон Педро? — спросил де Эспиноса. — Он спит, дон Мигель. — Ступай, Хоаким. — Но... — Я побуду здесь. Если ты мне понадобишься, я позову тебя. — Как вам угодно, дон Мигель, — Хоаким поклонился и вышел, аккуратно притворив дверь. Дон Мигель посмотрел на стол, на котором предусмотрительный камердинер разложил все необходимое, затем подошел к окну и взглянул в черное беззвездное небо. Зачем он здесь? Чтобы еще больше разбередить свои раны? Он проклинал себя и свою беспечность — как можно было оставить дона Педро без присмотра?! В ушах продолжал звучать голос Эстебана, обвиняющий и беспощадный. Знал ли Эстебан о договоре своего отца с Бладом? Судя по всему — нет. Но даже если и знал, какое это имеет значение? Все объяснения в любом случае выглядели бы как жалкие попытки оправдаться. Мальчик не простит его... Боль потери, как и в тот черный день, когда узнал он о гибели брата, раздирала его душу на части. И эта боль возродила демонов, которых дон Мигель считал побежденными. Ведь он может поставить точку в затянувшейся вражде! Питер Блад в его руках, достаточно одного удара кинжалом, и Диего будет отомщен. Де Эспиноса развернулся и, не сводя взгляда со спящего Блада, медленно подошел к кровати. Много ли чести добить раненого врага? К тому же, спасшего тебя, и которому ты обещал безопасность? Но разве к Бладу могут быть применимы законы чести? Разве он не обманул доверие Эстебана? Дон Мигель скрипнул зубами, его рука потянулась к висевшему на поясе кинжалу, пальцы стиснули эфес. Внутри темной волной поднималась ненависть. Он отплатит и за свое унижение — сколько раз прославленный адмирал де Эспиноса терпел поражение от капитана Блада. Он смотрел на жилку, бившуюся на шее раненого. Один удар. Блад даже не проснется... Зрение заволокла пелена, пошатнувшись, де Эспиноса хватил ртом воздух. — Spes mea et fortitudo mea Deus meus confidam in eum... Scutum et protectio veritas eius non timebis a timore nocturno...* — пробормотал он слова полузабытой молитвы. Нет. Господь ли послал ему испытание или это дьявольское искушение, но он в силах преодолеть его. С трудом разжав окостеневшие на рукоятке кинжала пальцы, дон Мигель опустился в стоящее рядом с кроватью кресло. Блад пошевелился, затем отчетливо произнес: — Де Рюйтер мертв... Они убили Папашу Рюйтера! Дон Мигель замер, затем подался вперед. ...Оглушительный взрыв превратил «Штеенберген» в огненный шар, пыхнуло нестерпимым жаром. Оцепенев от ужаса, матросы «Фрийхеида» смотрели, как на них валится дождь из горящих обломков того, что секунду назад было 68-пушечным кораблем. Густой едкий дым застилал небо. Казалось, что уже наступил вечер, хотя с начала бомбардировки эскадрой де Прельи объединенного флота испанцев и голландцев, запертого в тесной гавани Палермо, прошла едва ли пара часов. — Горим! — раздался чей-то истошный вопль Блад вскинул голову: на парусах расползались обрамленные язычками пламени дыры, палуба местами тоже занялась. Матросы баграми пытались столкнуть тлеющие головешки в море. — К помпам! — рявкнул Блад. В этот миг «Фрийхеид» содрогнулся всем корпусом. Что-то ударило Питера по голове, и в глазах у него потемнело. Чтобы не упасть, он ухватился за перила ограждения юта. Затем в поле зрения возникло лицо лейтенанта Йохана Ван Дорта. Лейтенант открывал рот, но Блад не слышал слов. Он тряхнул головой, и звуки боя вновь ворвались ему в уши. Бухали пушки, в дымном мареве кто-то выл от боли. — Питер, ты ранен?! — Ранен? — переспросил Блад. Проведя по лицу рукой, он с некоторым удивлением посмотрел на испачканную кровью и копотью ладонь. Ван Дорт вдруг обернулся: — Брандер по левому борту! На них шел объятый пламенем шлюп. «Фрийхеид» вздрогнул и накренился: рулевой предпринял отчаянную попытку отвернуть от брандера. Однако искалеченный корабль почти утратил способность маневрировать. Поняв, что столкновение неизбежно, Блад крикнул: — Покинуть корабль! ... С губ Блада срывались то английские, то голландские слова. Де Эспиноса вслушивался в бред раненого, и его самого обступали воспоминания. Побоище 2 июня 1676 года глубоко врезалось в его память.** Неужто дон Педро тоже принимал участие в битве под Палермо? Невероятно! Он невольно задумался о прихотливых дорогах Провидения, которое раз за разом сводило их с Бладом. Будучи союзниками, они могли встретиться... — Йохан, мы горим! — И в самом деле — горите, дон Педро, — пробормотал де Эспиноса, очнувшись от своих дум. У него мелькнула мысль, что, возможно, Питер Блад умрет и без его помощи. И тогда упрямо сжав губы и удивляясь себе, он взял со стола губку, смочил ее в уксусе, и стал обтирать лоб и виски раненого. …Прогремел новый залп, и будто гигантская рука подхватила Питера и швырнула вниз, в алое от отсветов огня море. В рот и нос хлынула вода, легкие готовы были разорваться от удушья. — Держись! — Кто-то выдернул его на поверхность. — Йохан... — задыхаясь и кашляя, прохрипел Блад. — Я здесь. Держись. До берега не так уж и далеко...
Nunziata: Багровые всполохи страшного дня таяли. Прошлое медленно, будто нехотя отпускало Питера из своих цепких объятий. Он осознал, что лежит на мягкой перине, а не на жестком тюфяке госпиталя Палермо, на котором целых две недели провалялся после боя. Впрочем, сейчас Блад чувствовал себя ничуть не лучше, чем тогда. Жар все еще держался, а плечо дергало резкой болью. Он злился на свою самонадеянность. Ранение в его ситуации было не просто досадной неприятностью, но грозило обернутся катастрофой. Чертов мальчишка! Было уже достаточно светло. С минуту Блад рассматривал роскошный балдахин из темно-зеленой ткани, затем повернул голову и с изумлением обнаружил дона Мигеля, дремавшего в кресле. Надо же... Внезапное появление Эстебана и, вне всякого сомнения, тяжелый разговор с племянником были серьезной проверкой верности дона Мигеля данному им слову. И то, что он не прикончил своего врага этой ночью, говорило об его недюжинной силе духа и самообладании. Питер пошевелился, пытаясь поудобнее пристроить раненую руку. Де Эспиноса тут же открыл глаза. — Воды, дон Педро? — Не откажусь, дон Мигель. Де Эспиноса кивнул и, протянув ему кружку с водой, помог напиться. Пока Блад пил, испанец изучающе разглядывал его, будто видел впервые. Питер хотел уже поинтересоваться, не узрел ли дон Мигель печати дьявола на его лице, но тот вдруг спросил: — Так вы в самом деле воевали под началом де Рюйтера? Блад вскинул бровь: с чего бы де Эспиносе заводить разговор на эту тему? — Да, — наконец сказал он. — Я много говорил ночью? — Достаточно. — Лауданум. После него бывают... яркие сны, — неохотно пояснил Питер . Давние горечь и боль нахлынули на него, и он не испытывал ни малейшего желания обсуждать драматические события Голландской войны, тем более — с испанским адмиралом. Однако любопытство дона Мигеля на этом не исчерпалось. — Как вас занесло к голландцам? — Иногда жажда познания приводит к непредсказуемым результатам, — уклончиво ответил Блад. — И вы были под Палермо? — продолжал настойчивые расспросы де Эспиноса. — Был, — Блад посмотрел прямо в сумрачные глаза дона Мигеля. — И, судя по вашему интересу, вы — тоже? — Я командовал 58-пушечным «Сантьяго». — Не могу сказать, что действия испанского флота отличались слаженностью, а сеньоры адмиралы — блистали военными талантами, — жестко произнес Блад. Дон Мигель недовольно нахмурился: — Откуда такие выводы? Превозмогая головокружение, Питер приподнялся на локте здоровой руки и, уже не сдерживаясь, гневно заговорил: — Надеюсь, вы не станете отрицать бездарность испанского командования в бою вблизи Агосты? Высокомерие и спесь не позволили капитан-генералу Ла Серда подчиниться приказам де Рюйтера... И не представляю, что именно помешало испанским кораблям приблизиться, когда Дюкен атаковал наш авангард. «Эндрахт» оказался один против двух французских линкоров... Великий де Рюйтер погиб, сражаясь за интересы союзников, в то время как те обстреливали французов с безопасного расстояния! Побледневший от бешенства де Эспиноса вскочил на ноги: — О нашей доблести свидетельствует хотя бы то, что под Палермо мы потеряли четверых адмиралов, и в том числе — славнейшего дона Диего де Ибарру! — Скорее это свидетельствует о недальновидности благородных идальго! — бросил Блад. — Я шел на выручку «Нуэстра Сеньора де Пилар», нашего флагмана, когда меня самого атаковал 70-пушечный линкор! — де Эспиноса нервно прошелся по комнате. — С другой стороны к «Сантьяго» приблизился брандер, и единственно верным решением было выбросить корабль на берег... — Ну конечно, Палермо, — прервал его Блад. — Бестолковые маневры ваших кораблей и паника не дали голландской эскадре выйти из гавани и построится в линию... — Он глубоко вздохнул, борясь с обморочной слабостью: — Вы стояли на внешнем рейде... Так почему же вы пропустили брандеры? — Дон Педро! Благодарите Небо, что вы ранены! — Мы можем вернуться к этому разговору позже, дон Мигель, — с трудом улыбнулся Питер. — Довольно! Не искушайте судьбу. — Никак не научусь следовать этому совету, — проговорил Блад, прежде чем провалиться в вязкую черноту. В ярости де Эспиноса шагнул к кровати. Но, поняв, что Блад без сознания, остановился и угрюмо оглядел его. Дону Педро Сангре удавалось бесить его, как никому другому. Поразительная дерзость. Поразительный человек. Однако, сам он, размышляя о причинах сокрушительного поражения у берегов Сицилии, приходил к схожим выводам. И хотя ему было бесконечно сложно признать правоту Блада, отрицать справедливость сказанного он не мог. Впервые, чуть ли не с сожалением де Эспиноса подумал, что их судьбы могли сложиться иначе. — Господи, зачем так тяжко испытываешь меня? — прошептал он. События последних месяцев, начиная со злосчастной стычки с английскими пиратами, теперь представлялись ему дьявольским наваждением. Долг или слово чести, месть или благодарность... и — невольное уважение к стойкости и храбрости врага. И именно в этот момент он окончательно понял, что не причинит Питеру Бладу зла.
Violeta: Можно сказать, лучшие враги
Nunziata: Violeta ох... так и искрит мне бы так хотелось их поместить вдругой мир без этой вражды вот бы натворили делов
Violeta: Nunziata пишет: Альтернативааа! Есть же точки сюжета, где их можно свести до момента вражды? Или придумать
Nunziata: Violeta что то я в затруднении - в пределах канона смерть дона Диего в самом начале идет или это глубокий препреканон или... очень сильная ау
Nunziata: Последующие три недели выдались весьма хлопотными для адмирала де Эспиносы. Французские каперы непрестанно разоряли побережье Эспаньолы. Но лучше уж гоняться за ними, чем размышлять о вопросах, грозящих свести его с ума. Вернувшись домой, он прошел в свой кабинет, где обнаружил ворох писем, одно из них сразу привлекло его внимание. Письмо было от его дальнего родственника, герцога Понсе де Леона. Писал тот о вещах безрадостных. При дворе, из-за войны с французами, продолжался рост влияния проавстрийской партии, возглавляемой королевой-матерью. Несмотря на то, что регентство Марианны Австрийской закончилось более десяти лет назад, она не желала отказываться от власти и руководила всеми действиями слабого телом и разумом Карлоса II. Она даже склонила короля, безутешного после смерти первой жены, к браку с немецкой принцессой Марией Нойбургской. Прибытие молодой королевы ожидалось весной. Понсе де Леон писал о полном расстройстве государственных дел и хаосе, а также с тревогой сообщал об усилении позиций исконного врага рода де Эспиноса маркиза де Виллены, к которому весьма благоволила королева-мать. Дон Мигель отложил письмо и задумался. Новость и вправду была неприятная. Но как не странно, это мало занимало его. Герцогу, вращающемуся при королевском дворе, было что терять, но чего опасаться Мигелю де Эспиносе, находящемуся за многие лиги от Испании? — Как здоровье дона Педро? — де Эспиноса поднял взгляд на почтительно застывшего возле стола Хоакима. — Можно сказать — превосходно, дон Мигель. Дон Педро даже начал упражняться в фехтовании. — Вот как?! — изумленно воскликнул де Эспиноса. Хоаким смутился: — Вы не оставили никаких распоряжений, и я взял на себя смелость... — Я не сержусь на тебя, Хоаким. Однако я не ожидал от дона Педро этакой... прыти. — Как раз через четверть часа дон Педро ждет меня во дворе... — Я присоединюсь к вашей тренировке, — усмехнулся де Эспиноса. — Полагаю, дон Педро не станет возражать. *** Когда Питер очнулся во второй раз, возле его постели сидел невозмутимый Хоаким. На вопрос о своем господине камердинер пожал плечами и сказал, что сеньора де Эспиносу призвал долг. Питер не стал расспрашивать его дальше. Будучи не вполне уверенным, в самом ли деле они с доном Мигелем яростно спорили о боях близ Сицилии, он размышлял об играх сэра Случая. Узнать, что когда-то они сражались бок о бок... Впору решить, что это привиделось ему в бреду... Молчаливый камердинер дона Мигеля, не выказывая удивления, выполнял все указания Блада. Через неделю лихорадка отступила, и Питер смог вставать с кровати. Еще через несколько дней он спросил Хоакима, нельзя ли ему разрабатывать руку, к примеру, занимаясь фехтованием. У камердинера идея Блада не вызвала энтузиазма. Все же, поколебавшись, он выдавил из себя, что не видит к тому никаких препятствий, и даже вызвался фехтовать с Бладом. И сейчас Питер, прищурив глаза, смотрел, как к нему в сопровождении Хоакима идет сеньор адмирал. На доне Мигеле был кожаный нагрудник, в руке он сжимал рапиру с закругленным острием. — Рад, что вы в добром здравии, дон Педро. — Судя по всему, и ваше плавание было благополучным, дон Мигель? — Вполне. Вы не против, если сегодня вместо Хоакима я буду фехтовать с вами? — Почту за честь. Де Эспиноса дернул уголком рта: — Что же, приступим. Блад отсалютовал ему рапирой и тут же уклонился от метнувшегося к нему клинка де Эспиносы. — Не рановато ли вы начали тренироваться? — насмешливо осведомился дон Мигель. Они двигались по кругу, не сводя с друг друга напряженного взгляда. — Отнюдь. Выбрав момент, Питер перешел в атаку. После серии финтов он попытался нанести прямой удар в кисть, и де Эспиноса с трудом парировал его выпад: — Какой напор! — Если вы пожелаете продолжить наш исторический диспут, мне не хотелось бы разочаровывать вас, — усмехнулся Питер. — Не скрою, у меня была такая мысль, — отозвался дон Мигель, стремительно контратакуя. Рапиры со звоном скрестились. Плечо Блада пронзила жгучая боль, однако, сцепив зубы, он отбил клинок и немедленно вновь атаковал испанца. Тот отскочил в сторону и очертил рапирой перед собой дугу. — Но скорее, это я рискую разочаровать вас, дон Педро, поскольку предлагаю отложить дискуссию до... следующего раза. — Вы полагаете, что нам уготована новая встреча? — Питер сдвинул брови, заподозрив в этих неожиданных словах уловку, призванную отвлечь его внимание. Но де Эспиноса, опустив клинок, вдруг криво улыбнулся: — Как знать, раз уж Судьба столь щедра к нам в своих странных дарах... — затем добавил уже без улыбки: — Мне, в свою очередь, не хотелось бы чрезмерно утомлять вас. Благодарю за поединок. Поклонившись Бладу, он повернулся и пошел прочь.
Nunziata: февраль 1690 Письмо кардинала Портокарреро было написано на дорогой тисненной бумаге и начиналось с медоточивых восхвалений заслуг адмирала де Эспиносы. А вот далее шла настоятельная просьба: безотлагательно прибыть в Мадрид «для прояснения некоторых запутанных обстоятельств». Командование эскадрой следовало передать вице-адмиралу Риконетте — разумеется, временно. Де Эспиноса нахмурился. Как же, временно! Он хорошо понимал, что означает подобная просьба из уст всесильного кардинала, который фактически исполнял обязанности премьер-министра. Особенно его встревожило то, что Портокарреро не счел нужным написать, какие именно обстоятельства имеются в виду. Произошло то, о чем предупреждал его Понсе де Леон. Маркиз де Виллена быстро добился успеха... Чем еще объяснить внезапный отзыв в Испанию уже и без того опального адмирала? Впрочем, давний недруг мог быть и не причем. Слишком часто дон Мигель действовал без оглядки на Королевский совет — как по причине скверного сообщения между колониями и метрополией, так и в силу своего строптивого характера. К тому же, известие об его пленении союзниками-англичанами по обвинению в пиратстве наверняка дошло до Мадрида, да и прочих грехов за ним числилось немало. Де Эспиноса бросил листок на стол и откинулся на спинку кресла, прикидывая, кто из представителей влиятельных семей мог быть на его стороне. В Испании ему предстояла изматывающая борьба не только за свое положение, но и — за свободу, возможно, за саму жизнь... Из задумчивости его вывел стук в дверь. — Дон Мигель? — на пороге возник Хоаким, — дон Педро желал бы побеседовать с вами... Де Эспиноса убрал письмо его преосвященства в ящик стола. — Передай дону Педро, что я поговорю с ним немедленно. Поклонившись, Хоаким распахнул дверь и позвал: — Прошу вас, дон Педро. Блад вошел в кабинет, и, встав, де Эспиноса кивком приветствовал его. — Дон Мигель, я пришел поблагодарить вас за великодушие и гостеприимство, — начал Питер. — Боюсь, мне пришлось злоупотребить и тем и другим, и мое пребывание в вашем доме затянулось. Но вчера в Санто-Доминго пришел галеон «Сан-Филлипе». Послезавтра он отправляется на Кубу, чтобы в Гаване присоединиться к каравану. Его капитан готов взять меня на борт. — Не смею вас задерживать, дон Педро, — отрывисто произнес де Эспиноса и скрестил руки на груди. С того занятия по фехтованию, отчасти похожего на настоящий поединок, прошло почти полмесяца. За это время все их общение с Бладом сводилось к немногим совместным трапезам. Насколько мог судить дон Мигель, тот полностью оправился от раны, и не составляло труда предположить, что такой разговор должен был состояться со дня на день. Однако, он совсем не ощущал облегчения — напротив. В голове у него упорно билась одна, совершенно дикая мысль. «Дьявол, уж не рехнулся ли я в самом деле...» Блад пристально посмотрел ему в лицо и склонился в учтивом поклоне: — Прощайте, дон Мигель. Капитан «Сан-Филлипе», сеньор Гомес, любезно обещал предоставить мне каюту уже сегодня. — Вот что, — вдруг сказал дон Мигель. — Меня срочно отзывают в Испанию. И если вы согласны проделать долгий путь в моем обществе — добро пожаловать на борт «Сан-Кристобаля», — видя, как брови Блада изумленно поползли вверх, он невесело усмехнулся: — Отчего-то мне трудно расстаться с вами. — Блад ничего не отвечал, и де Эспиноса буркнул, отворачиваясь: — Впрочем, поступайте, как вам будет угодно... Он ждал, что дон Педро молча уйдет, и поэтому вздрогнул, услышав его голос: — Пусть это и весьма неожиданное предложение, но... Я согласен, дон Мигель. _________________________________________ * (лат) 90 (91) псалом: Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю... Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем... ** речь идет о событиях Голландской войны 1672-78 гг, в частности - сражениях у берегов Сицилии в 1676 году, в одном из которых погиб голландский адмирал де Рюйтер.
Анна: Интересно, прмдется ли им еще раз сражаться на одной стороне?:)
Nunziata: Анна это если автора напинать) или его вдруг озарит а на закуску - небольшая шалость будет
Nunziata: совершенно неожиданно написавшаяся вещь а что если герои попадут в мир «России молодой»? Впрочем, от этого замечательного романа я взяла только фон и некоторых персонажей, к тому же — изменила сюжет Архангельск декабрь 169... года — Иногда я спрашиваю себя, что я здесь делаю, — задумчиво произнес дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес и покосился на своего неожиданного компаньона, с которым проделал долгий путь от Эспаньолы до заледенелых берегов Белого моря. Питер Блад, сидя за столом, что-то быстро писал в потрепанной толстой тетради. Услышав высказывание испанца, он хмыкнул, но не поднял головы. Да уж, Небо щедро посылает испытания ничтожным смертным. Совсем недавно адмирал Испании заставил бы подавиться словами любого, кто осмелился бы только намекнуть, что он будет находиться в обществе своего заклятого врага и не попытается его прикончить. «Бывший адмирал, — язвительно напомнил себе дон Мигель. — Бывший, черт меня подери!» Он обвел взглядом толстые бревна, из которых были сложены стены добротной избы, затем посмотрел в узкое оконце. К пластинкам слюды снаружи липли хлопья снега. Темнота за окном казалась живой. — Неисповедимы пути Господни... Вы поразительный человек, дон Педро. По вашей милости я оказался... — дон Мигель передернул плечами, — в этом преддверии ада. — Вот как? Позволю себе заметить, что вам пришлось скрываться от ваших же соотечественников, жаждущих свести с вами близкое знакомство в застенках Севильи, дон Мигель. — Не могу представить, что сейчас Санто-Доминго благоухает цветами... — продолжил дон Мигель, не обращая внимания на сарказм в голосе Блада. Самообладание дона Педро и его способность иронизировать по поводу самых драматичных перипетий их совместных странствий и восхищали, и раздражали де Эспиносу. Впрочем... Ему вспомнилось, что Блад крайне неохотно говорил обо всем, что было до их дерзкого побега из тюрьмы Порт-Ройяла, а также в целом о Вест-Индии. Но однажды на каком-то из бесчисленных постоялых дворов неслышно вошедший в отведенную им комнатушку де Эспиноса увидел, что Блад сидит, откинувшись на спинку кресла, и на его губах играет мечтательная и грустная улыбка. В руке он сжимал небольшой предмет, похожий на книжицу. Скрипнула половица, и лицо Блада мгновенно стало непроницаемым. Он быстро положил книжицу в карман камзола, однако де Эспиноса успел заметить, что это была миниатюра с изображением большеглазой девушки с волнистыми каштановыми волосами, и узнать мисс Бишоп. Во всяком случае, де Эспиноса отдавал должное стойкости дона Педро. Самому ему было очень непросто принять резкий поворот судьбы, в одночасье сделавшей его изгнанником. — Вам не кажется, дон Педро, что весь мир превратился в заснеженную пустыню? Или мы оба умерли, не заметив того, а нашим душам и после смерти суждено скитаться бок о бок... — Вы слишком пессимистичны, места здесь не такие уж пустынные. К тому же, как вы знаете, в Соломбале начали строить большую верфь... Де Эспиноса поморщился, c тоской подумав о «Сан-Кристобале». Корабль он был вынужден оставить в порту Севильи перед тем, как отправиться в Московию. А если быть честным с собой — пуститься в постыдное бегство. — И все же я не понимаю, в чем смысл моего присутствия. — А ваш опыт и талант флотоводца? Как только появятся корабли, московитам потребуются сведущие в морском деле люди. — И это говорите... вы? — дернул уголком губ де Эспиноса, в упор глядя на Блада. — Да, дон Мигель, — твердо ответил Питер. В жарко натопленной комнате повисло молчание. Но через минуту де Эспиноса, скептически пожав плечами, заговорил вновь: — Разве московиты способны создать флот? Да и о каком флоте может идти речь, если это негостеприимное море полгода покрыто льдом? — У царя Петра грандиозные замыслы по выходу на Балтику. А судя по тому, что я о нем знаю, он способен... добиваться своего. — Вам виднее, ведь царь Московии удостоил вас беседы наедине... — Дон Мигель вдруг зашелся надсадным кашлем, и Питер внимательно посмотрел на него. — Пожалуй, мне следует приготовить для вас тинктуру от кашля. — Ваша забота трогает, но, помилуй Боже, из чего вы ее приготовите? — Губы дона Мигеля сардонически изогнулись. — Из мха? — Отчего же? У меня есть все необходимые ингредиенты. Кстати, мастер Иоанн обещал принести питье, которым местные знахарки пользуют больных, и мне было бы любопытно определить его состав. — Час от часу не легче! И насколько далеко простирается ваше любопытство? Может, вы даже желаете исследовать на мне действие этого... гм-м… зелья? — приподнял бровь де Эспиноса. — Не думаю, чтобы оно нанесло вам вред, дон Мигель. — Вот уж увольте. Не хватало еще ведьмовских декоктов. — Московиты не столь суровы к древним знаниям, хотя это не мешает им с чрезмерным, на мой взгляд, пиететом относиться к чужестранным лекарям. — Язычники, — буркнул дон Мигель. — А этот мастер Хуан, ваш друг, — сущий варвар. — Он не варвар, — возразил Блад. За бревенчатой перегородкой, в хозяйской половине избы, послышались шаги. В дверь решительно постучали, и она тут же распахнулась. Пригибаясь под низкой притолокой, в комнату вошел человек огромного роста. Он посмотрел на гостей спокойными светлыми глазами и поклонился в пояс. — Поздорову ли, гости дорогие? Блад поднялся на ноги и проговорил, шагнув ему навстречу: — Поздорову, мастер Иоанн. ...Иван Рябов, или Большой Иван, как окрестили его шкиперы торговых судов, был молод, но уже считался одним из самых опытных лоцманов и кормщиков. Воевода Апраксин поручил приехавших по первопутку заморских гостей его заботам, и Рябов выполнял сие поручение без подобострастия, но с большим тщанием. После безалаберной, по-восточному пышной Москвы Архангельск удивлял своей строгостью и простотой нравов. Иноземцев определили на постой к Тимофею Кочневу, корабельных дел мастеру. Воевода нередко приглашал их к себе, а то и сам, не чинясь, наведывался в дом к Кочневу, чтобы побеседовать об особенностях постройки кораблей в разных странах или об искусстве ведения морского боя. Кочнев с жаром нахваливал поморскую лодью, дон Мигель с не меньшей страстью отстаивал достоинства испанских галеонов, а потом вдруг умолкал, и в его глазах появлялась тоска. Кормили их столь обильно, что Блад не без иронии сравнивал себя с рождественским гусем. Жирная пища была необычной на вкус, зато помогала переносить морозную погоду. Но холод все равно донимал: вот уже два дня дон Мигель сильно кашлял, хотя фамильная гордость не позволяла ему признаться в недомогании. Этим утром Рябов, покачав головой, сказал: — Занедужил Михайло Лександрович... Выяснив, как звать иноземцев «по батюшке», московиты обращались к ним на свой лад. Блад отнесся к этому философски, у де Эспиносы подобная вольность поначалу вызывала негодование, но затем и он смирился. — Ничего, бабинька Евдоха поправит, — продолжал Рябов. Питер представил, как недоверчивый испанец воспримет снадобье, изготовленное неведомой знахаркой, и произнес, тщательно выговаривая слова чужого языка: — Благодарю, мастер Иоанн, но я сам могу приготовить лекарство. Рябов понимающе хмыкнул: — Чай, не отравим. А и ты приготовь, Петр Иванович. Худа не будет... ...Вместо ведьмы с «декоктом» вслед за кормщиком в комнату скользнула невысокая девушка – младшая дочь Кочнева. На подносе она несла две большие кружки, над которыми завивался пар. По комнате поплыл аромат меда и трав. Подойдя к де Эспиносе, девушка гибко поклонилась, держа поднос на вытянутых руках: — Отведай сбитня, Михайло Лександрович. В отличие от Блада, дон Мигель не утруждал себя изучением языка. Впрочем, предложение угощения было весьма красноречиво, однако он не торопился брать кружку. С несколько растерянным видом де Эспиноса рассматривал стоящую перед ним девушку. В уголках ее по-детски пухлых губ притаилась лукавая улыбка, а в зеленовато-серых прозрачных глазах мерцали веселые искры. Блад, внутренне забавляясь, но сохраняя серьезность, подсказал: — Она просит вас это выпить. Дон Мигель помедлил еще мгновение, затем поднес кружку к губам и, принюхавшись, храбро отхлебнул. Девушка шагнула к Бладу: — И ты, Петр Иванович, не побрезгуй. — Вот и славно, — прогудел кормщик, видя, что драгоценные гости не перечат. А то, не приведи Господь, слег бы гишпанский боярин, так и ему, Рябову, не сносить головы. — Благодарствуем, Настасья Тимофеевна. Когда девушка, одарив их всех улыбкой, ушла, Рябов усмехнулся: — Хороша девка? Батюшка ее в большом почете у государя. Зело строг Тимофей Кононович, но ежели сватов заслать надумаешь, Михайло Лександрович, подсобим. Дон Мигель, продолжавший смотреть вслед девушке, встрепенулся и вопросительно оглянулся на Блада, который невозмутимо перевел ему слова кормщика. Испанец изменился в лице, резкие слова были готовы сорваться с его губ. Затем, осознав, насколько комично он будет выглядеть в своем гневе, де Эспиноса церемонно наклонил голову и сказал: — Я обещаю подумать об этой высокой чести. Выслушав ответ заморского гостя, Рябов кивнул: — Ну, то дело будущее. А нонче из Москвы самого царя стольник приехал. Пойдет теперь потеха! Тимофей Кононович к воеводе зван, а мне наказал вам все честь по чести устроить. Так что пожалуйте в баню, гости дорогие. Поспела баня-то. На этот раз Блад не смог скрыть своего замешательства. — Что там? — подозрительно осведомился дон Мигель. — Новое зелье? — Полагаю, вы зря сетовали на бездействие. В Архангельск прибыл приближенный царя Петра. А еще... Если я правильно понял мастера Иоанна, нам предлагается совершить омовение. — Да он рехнулся, ваш мастер Хуан?! Омовение в такую стужу! И где? Уж не в проруби ли? — Для этих целей у московитов есть особые дома... — рассеяно проговорил Блад, пытаясь сообразить, как им уклониться от предложения радушных хозяев. Затем он обратился к Рябову: — Если верно то, что я слышал, в бане вы окатываетесь кипятком и дозволяете сечь себя розгами? — Так прямо и сечь, — укоризненно ответил Рябов. — Это кто ж такую нелепицу наплел? В бане душа крылья расправляет, а тело-то как радуется! От травок да веничка березового дух стоит легкий, не надышишься. Враз всю хворь снимет. — Кормщик обвел насмешливым взглядом напряженные лица иноземцев. Пауза затягивалась, и он добавил: — Али робеете, господа мореходы? Усмехнувшись, Блад тряхнул головой: — Дон Мигель, отказ будет равносилен признанию в трусости. — А согласие — верным способом отправиться к праотцам, — буркнул де Эспиноса. — Вряд ли это опаснее, чем блуждать в дебрях Амазонки, где отравленная стрела в любой момент может оборвать вашу жизнь. — Ваш исследовательский пыл начинает меня смущать, дон Педро. Но... так и быть.
Violeta: Супер, это ж какая фантазия у вас! Но вписались товарищи отлично!
Nunziata: Violeta хихи) нельзя вот взять и не попарить закадычных врагов в баньке)
Анна: Прекрас, отлично вписались)
Nunziata: Анна, спасибо и вот - окончание
Nunziata: Рябов открыл дверь бани, и на морозный воздух вырвались клубы пара. В полутьме рядно тлели угли очага. Пахнуло дымом и чем-то пряным. «Хорошо, хоть не серой» — иронично заметил про себя Блад. — Miserere mei, peccatoris... — пробормотал де Эспиноса, по-видимому, подумав о том же. — На абордаж, дон Мигель, — рассмеялся Питер и шагнул через порог. В бане их встретил низенький раскосый человек с бритой головой – голый, если не считать холщового передника на бедрах. Он бесцеремонно потянул за рукав дона Мигеля и знаком показал, что и тому надлежит раздеться. Де Эспиноса гневно зыркнул на него, но затем, надменно кривя губы, скинул штаны и рубаху. Человечек зацокал языком, то ли одобрительно, то ли с осуждением разглядывая поджарое, покрытое шрамами тело испанца, и ткнул пальцем в сторону широкой лавки. Дон Мигель покосился на неторопливо раздевающегося Блада, затем, вполголоса выругался и лег животом на лавку. Что-то зашипело и забулькало, пар повалил еще гуще. В нем смутными тенями двигались две фигуры: огромная — кормщика и маленькая — узкоглазого дьявола. Жар наводил на мысли об адском пекле, и дон Мигель, которым владело весьма скверное предчувствие, собрался было заявить, что не желает рисковать спасением своей души, участвуя в подобном непотребстве. Но в этот миг из туманного марева вынырнул человечек. В руках он держал два пучка розог, отчего-то с листьями, и не успел дон Мигель что-либо сказать, как низкорослый дьявол с азартными гортанными выкриками принялся охаживать его по спине и ногам. Влажные листья будто впечатывались в тело, волнами нагнетался жар и становился уже нестерпимым. Пот заливал глаза, и дон Мигель, жадно хватая ртом горячий воздух, клял про себя любопытство Блада. Рядом слышались хлесткие шлепки: мастер Хуан, не покладая рук, трудился над распластанным на соседней лавке доном Педро и низким голосом говорил что-то нараспев. «Не иначе как читает заклинание», — решил дон Мигель. Ощущение, что он попал в преисподнюю, усиливалось с каждой минутой, и то, что неуемный Блад претерпевает такие же мучения, ничуть его не утешало. Тем временем человечек отбросил розги и прошелся по спине испанца цепкими проворными пальцами, безошибочно находя болезненно напряженные мышцы и безжалостно их разминая. Затем как будто наступила передышка, и де Эспиноса приподнял голову, пытаясь разглядеть, что происходит с его товарищем по несчастью. И тотчас на него обрушился ушат ледяной воды. Тело будто объял огонь, воздух с тихим свистом вышел из легких, и только это помешало де Эспиносе взвыть в голос. На несколько мгновений он утратил связь с реальностью — Ибрагим! Что творишь, ирод окаянный?! — с досадой прикрикнул Рябов. — Говорено тебе было — не в полную силу! Так и уморить боярина недолго! Питер Блад перевел дух: впечатления от неистовства, именуемого у московитов омовением, оказались куда сильнее, чем он мог предположить. Хотя, получается, кормщик его щадил. А что тогда довелось испытать дону Мигелю? Блад с беспокойством взглянул на испанца, однако тот уже зашевелился. Ибрагим придерживал дона Мигеля за плечи, помогая ему сесть, и удовлетворенно приговаривал: — Якши... Жив боярин. Вишь — жив. Лихоманка теперь отпустит. Якши, якши... *** — Вы помните, какой сегодня день, дон Мигель? Де Эспиноса молчал. Стряхнув подступающую сонливость, Питер приподнялся на локте и увидел, что тот лежит, устремив немигающий взгляд в потолок. — После безумной экзекуции, которой мы опрометчиво согласились подвергнуться, немудрено было забыть не только о дне, но и о своем имени, — наконец сварливо ответствовал испанец. — Но, тем не менее, я помню, что сегодня Сочельник. — Вот и замечательно, — одобрил Питер. — Возможно, варвары-московиты не так уж безумны. Поразмыслив, я нахожу определенную приятность в таком резком переходе от жара к холоду и обратно. — Не думал, что вам придутся по вкусу этакие... утехи, — ядовито вставил дон Мигель. — Отмечу также, что ваше дыхание стало ровнее. Это хороший знак, — усмехнувшись, продолжил Блад. — Кстати, у меня кое-что есть для вас. — Дотянувшись до стоящего рядом с лавкой сундучка, он открыл его и извлек пузатую бутылку. В сиянии свечей ее содержимое налилось густым бордовым цветом. — Малага! Где вы ее взяли? — Де Эспиноса пораженно уставился на Блада. — Неисповедимы пути Господни, — тонко улыбнулся тот. — Дьявол... — пробормотал не проникшийся благостью дон Мигель. — Но... мне нечего преподнести вам в ответный дар, дон Педро. — О, пустяки. Скажем, это благодарность за удовольствие пребывать в вашем обществе. Де Эспиноса поднялся с постели и, шлепая по полу босыми ногами, подошел к Бладу. — У меня не было выбора... — Он осторожно взял из его рук бутылку. — Так что я бы сказал — это судьба. Блад отвернулся и взглянул в окно. Метель прекратилась, и в комнату скупо проникал свет полной луны. — И все-таки это не значит, что надо отказываться от попыток все изменить. Вновь и вновь...— тихо, словно обращаясь к самому себе, проговорил он, а затем снова взглянул на де Эспиноcу: — Отчасти вы правы, дон Мигель. Но и с судьбой можно поспорить.
Violeta: Nunziata пишет: — О, пустяки. Скажем, это благодарность за удовольствие пребывать в вашем обществе. Шикардос Мне все больше и больше нравится. Банька - эт нечто!
Nunziata: Violeta банька это да))) увы на этом а затупила и сюжет повис хотя осталось много недосказанного, но наступил писательский кризис
Анна: Вот это баня так баня)
Nunziata: Анна а то))) ну в прорубь не окунули и то хорошо)
Анна: А продолжения хочется) Выходите из кризиса. Яркого творческого Огня вам)
Nunziata: Анна спасибо, я стараюсь но вот пока никак И Арабеллу то я заслала к очень обаятельному и приклекательному министру и Джерри то там будет бдить и лорд Уэйд должен еще себя проявить жду короче
Ирен де Сен-Лоран: Nunziata , наконец-то добралась до твоего фика и, скажу тебе, это шедевр, жемчужина твоего творчества! Особенно по душе пришлись испанский адмирал, переучившийся на врача, а также ирландец с испанцем в русской бане Жду проду!
Nunziata: Ирен де Сен-Лоран , спасибо) видимо от закрученности сюжета и случился ступор) дальнейшей пребывание в Архангельске пойдет в разрез в очень многими событиями второго канона, до великого посольства еще долго... короче - загнать героев загнала , а как выгонять?:)
полная версия страницы