Форум » Творчество читателей » Альтернативный цикл фанфиков "Анжелика и Филипп" "Четвертая стража" » Ответить
Альтернативный цикл фанфиков "Анжелика и Филипп" "Четвертая стража"
адриатика: Автор: адриатика Соавтор: Zirael Пара: А/Ф Рейтинг: NC-17 Размер: макси Права на героев принадлежат А.Голон Краткое содержание: Филипп тяжело ранен под стенами Доля... Обложка от IrisN
адриатика: Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Песни песней Соломона Филипп ранен! Ее внутренний голос кричал: «Я знала... знала, что это случится!». Город приближался, уже виднелись пушки и ощетинившаяся пиками пехота, вставшая неподвижным каре. Но Анжелика смотрела только на пеструю группу военных около передовых орудий. Когда она подскакала ближе, какой-то всадник отделился от этой группы и помчался ей наперерез. Анжелика узнала Пегилена де Лозена. Она крикнула, задыхаясь: – Филипп ранен? – Да. – Серьезно? – Да. Анжелика побледнела и, если бы не сидела на лошади, ее ноги точно подкосились бы от внезапной слабости, которая пронзила все ее тело. Она попыталась безуспешно найти самообладание, ее голос срывался. – Где он? – В палатке, недалеко от передовой. Его состояние тяжелое. – Я хочу его видеть. Отведите меня к нему. Пегилен не двинулся с места. – Сейчас это невозможно мадам. Ранение очень серьезное и лучше сейчас его не беспокоить. Ваш муж рисковал самым бессмысленным образом. Практически на глазах короля он бросился под пули, проявив безрассудство. Голос де Лозена слышался в голове Анжелики эхом, доносящимся откуда-то издалека, а пульс в висках отстукивал барабанную дробь. -Пропустите меня! Я имею права увидеть своего мужа! Вероятно, по ее лицу Пегилен понял, что Анжелику в этом состоянии не остановят ни уговоры, ни угрозы, ни залпы сотни пушек неприятеля. – Хорошо, мадам, я отведу вас к нему, – кивнул он и подобрал поводья. – Следуйте за мной, только будьте осторожны, мы находимся на передовой.
адриатика: Анжелика сидела на пуфике, положив скрещенные руки на подоконник. Сегодня впервые перестал моросить дождь. В разрывах туч показалось бледно-голубое небо. Косые солнечные лучи пронизывали золотистым светом унылую осеннюю серость, освещая грязные улицы и дома с коричневыми черепичными крышами. Громкий перезвон колоколов на башне собора Норт-Дам заставил Анжелику выйти из забытья. Она уже знала, что король, приняв капитуляцию Гре, желает по пути в Париж еще раз посетить столицу завоеванной провинции. Ей сообщили, что он хотел бы навестить раненого маршала дю Плесси. Некто из окружения господина Лувуа, прибывшего на день раньше своего повелителя, чтобы уладить кое-какие административные формальности, принес маркизе записку от государя. Людовик въезжал в город полновластным правителем, хотя жители Франш-Конте, оправдывая название своей провинции, мечтали о невозможном нейтралитете, не желая подчиняться ни французам, ни испанцам. Они догадывались, что столь сокрушительным поражением обязаны предательству своих именитых граждан, и это наполняло их сердца горечью. Доль пал после первой атаки Гре сдался не дожидаясь атак Жу и Сент-Аньес отдали без боя ключи Разве, скажите было не так? Французы захватили нас без атак. В этих стихах, звучавших на рынках и в салонах, выражалось народное разочарование. Но пока провинция была оккупирована французскими войсками, Его величество встречали как победителя, в его честь звонили колокола, его принимали со всей пышностью, на которую только были способны, пока исполнительный господин де Лувуа диктовал муниципалитету текст присяги наихристианнейшему королю. Анжелика прошла в соседнюю комнату, где под действием лаундаума спал Филипп. В кресле, придвинутом к изголовью кровати, дремал верный Ла-Виолетт. В комнате было сильно натоплено – духота стояла невыносимая. Врач был категоричен: раненый должен находиться в тепле. К вечеру Филиппу снова стало хуже. Он метался в бреду, поднялся жар. На пороге черной тенью возник духовник маркиза. – Маршала надо соборовать, мадам, – говорил аббат де Карет, и красные языки каминного пламени плясали в его глазах. – Не отдам. Уходите все вон, – яростно шипела Анжелика, закрывая собой ложе, на котором бился в горячке раненый муж. Весть о том, что маршал умирает, разнеслась со скоростью лесного пожара. Король так и не пришёл, ведь монархам нельзя видеть смерть. Ожидание… И тоскливая безнадежность, помимо воли всплывшая откуда- то из глубины прошлого: мир будто опять погрузился в тревожно-серую мглу, где все пять чувств смешались и притупились, а сознание болезненно отсчитывает удары пульса. Сколько можно еще ждать, заглядывая в глубину сердца, заполненного до краев отчаянием, нанизывать воспоминания на нити судьбы, пытаясь разгадать причудливый узор, выплетаемый неумолимыми мойрами? Сидя у изголовья кровати, на которой лежал раненый Филипп, держа его за горячую неподвижную руку, Анжелика без конца повторяла его имя, как молитву, пытаясь раздуть пламя угасающей жизни. – Филипп… Филипп в розовом… Филипп в голубом… На нем белоснежный с золотом камзол… светлый парик… красные каблуки… Филипп гладит по голове маленького Кантора… Филипп держит новорожденного сына. – Филипп… Филипп с кинжалом в руке мертвой хваткой сжимает горло волка. – Филипп… Филипп дю Плесси-Бельер, настолько красивый, что король называет его Марсом, а художник увековечил его черты на плафоне Версальского дворца – Бог войны в колеснице, влекомой волками. – Филипп… Я люблю тебя… Ты был первым, кто заставил трепетать мое юное сердце. – Филипп… Стаи воронов, облаченных в шелка и кружева, слетелись сюда, дожидаясь известия о твоей смерти, прикидывая, кому достанется маршальский жезл. Анжелика резко открыла глаза, как будто внутренний голос разбудил ее. Испугавшись, что проспала несколько часов, она взглянула на большие часы из светлого оникса, стоявшие на камине и поняла, что прошло, должно быть, не больше получаса. Она с тревогой посмотрела на мужа. «Только бы не стало хуже», – мысленно взмолилась она, но ничего не изменилось, только повязки на груди еще сильнее окрасились алым. Анжелика дернула шнурок звонка, и почти тотчас в комнату вбежал испуганный Ла-Виолетт. – Разбуди врача. Твоему господину нужно сделать перевязку. – Сию минуту, госпожа маркиза. Когда дверь за слугой закрылась, Анжелика подошла к столу, собираясь взять бинты, мази и кувшин с водой, приготовленные заранее, но сначала смочила губку, чтобы вытереть пот и запекшуюся кровь. Она замерла, услышав за спиной тихий стон: – Воды, - еле слышно прошептал пересохшими губами Филипп. Анжелика вскрикнула от радости и, выронив губку, дрожащей рукой потянулась к серебряному кувшину. Подбежав к мужу, она бережно приподняла ему голову, поднося чашу с водой к его губам. Бледное лицо Филиппа в обрамлении белокурых волос походило на мраморное изваяние. – Слава Богу! Вы пришли в себя, – проговорила Анжелика. Она погладила мужа по голове, откинув назад слипшиеся от пота пряди, и нежным материнским жестом прижалась губами к пылающему лбу. – Где я? Что произошло? – Филипп говорил медленно и тихо, так как был очень слаб. Он попытался приподняться на постели, оглядывая ничего не видящим взглядом полутемную комнату, но ему не удалось, и после нескольких судорожных попыток голова вновь бессильно откинулась на подушку, а лицо побледнело еще сильнее. – Не волнуйтесь, все хорошо, главное, вы живы, я рядом… Филипп как будто узнал голос жены и тут же успокоился. Он накрыл ее руку своей ладонью и легонько сжал кончики пальцев. Это легкое рукопожатие напомнило Анжелике их встречу перед королевским шатром в тот роковой вечер, едва не ставший для них последним. Глаза наполнились слезами, и лицо мужа, белое, как подушка, на которой он лежал, утратило отчетливое очертание. С губ рвался вопрос, полный неизъяснимой горечи: «Филипп, зачем вы это сделали?»… Когда, наконец, явился врач, в сопровождении помощников, маркиза рассказала ему, что муж приходил в себя, и ему стало лучше, но тот воспринял эту новость весьма скептически: – Я не хочу расстраивать вас, сударыня, но краткосрочное улучшение – явление весьма распространенное, за ним часто следует резкое ухудшение… – Замолчите, ради Бога! – прервала его Анжелика. – Не нужно делать никаких прогнозов… Просто осмотрите его раны и смените повязку,- устало добавила она. За оставшуюся ночь Филипп еще несколько раз приходил в себя, но потом снова впадал в беспамятство. Руки у раненого то холодели, то горели огнем; он то и дело тянулся к повязкам, стараясь сорвать их слабеющими пальцами, которые молодая женщина без труда удерживала в своих ладонях, не давая ему навредить себе… Он метался и бредил, и Анжелика, склонившаяся над ним с влажной губкой, трепетала, различая среди этих бессвязных речей свое имя. Жар спал только под утро, и Филипп, наконец, уснул. Стоя у зеркала, молодая женщина окинула себя взглядом. Рукой провела по волосам и внезапно застыла. «Еще одна седая прядь! Что ж! Судьбе угодно писать по золоту!» Ее боль, ее слезы, ее страдания - все запечатано здесь, словно вехи ее удивительной истории. В бессилии опустившись на кровать, она вдруг улыбнулась новому дню. Надежда никогда не покидала ее. «Филипп пережил эту ночь..»
адриатика: - Мадам, мадам, проснитесь. Настойчивый голос проникал в сознание населенное бессвязными видениями: Филипп в золотой колеснице, запряженной волками, летит во главе Французской кавалерии на штурм города, впереди воздвигается огромная фигура короля, глаза его метают молнии, испепеляя все вокруг… – Мадам, мадам…. Очнувшись, Анжелика резко села на постели. -Что... это Филипп? ... говори… -Нет, нет, госпожа, успокойтесь, с маршалом все в порядке, он спит, – быстро ответила служанка. – Прибыл посланец от короля... Вас хочет видеть месье де Жерве. –Хорошо... Передай, что я скоро выйду. Позови Жавотту и завари мне чашку чая с вербеной. Месье де Жерве отвесил ей низкий поклон. – Его величество велел передать вам, чтобы вы ожидали его в самом скором времени. Сейчас он дает аудиенцию главам городских коллегий. По окончании государь навестит вас. Анжелика кивнула. – Благодарю, месье. – Каково состояние маршала? – О, ему гораздо лучше. Кризис миновал и теперь можно надеяться на благополучный исход. – Я рад, – вежливо ответил де Жерве. – Я передам ваши слова Его Величеству. Жавотта разложила перед ней туалеты: шелк, бархат, парча, невесомый газ, сверкающие переливы драгоценной вышивки – Анжелика никогда не переставала почти по-детски радоваться этой роскоши. Но сейчас она отмахнулась, даже не глядя на великолепные платья: – Убери. Я должна выглядеть как женщина, которой нечего терять. Время перевалило за полдень, когда Анжелике доложили о приходе короля. Людовик вошел в сопровождении принца Конде, маркиза Лувуа, графа де Лозена и еще нескольких высокопоставленных дворян из своей свиты. Анжелика встретила монарха в передней, прилегавшей к покоям маршала. Она сделала несколько шагов ему навстречу, затем присела в глубоком реверансе. – Встаньте, сударыня, - мягко прозвучал голос короля. Маркиза повиновалась. Людовик взял ее руку и склонился к ней, давая понять этим светским жестом, что беседа будет носить неофициальный характер. Анжелика подняла голову, встретившись глазами со взглядом короля, в котором читалась теплота и участие. – До нас дошло известие, что господин дю Плесси пошел на поправку. –Да, сир, это так. Теперь даже самые скептически настроенные врачи говорят, что он будет жить, но он еще слишком слаб. Почти все время он находится под действием сонного настоя. -Это поистине счастливая весть, – с улыбкой произнес Людовик. Он взял маркизу за руку и увлек ее к окну. – Тут так мало света… Анжелику охватила предательская слабость. Теряя решимость, она боялась снова показаться неубедительной. Она понимала одно – тогда в гостинице король не поверил ей! Если бы он не принял ее робкое «нет» за невысказанное «да», возможно не случилось бы беды. – Беспокойство по-прежнему не отпускает меня, – пожаловалась она. – Понимаю. Когда я увидел вас в то утро, когда ранили маршала, был потрясен глубиной вашего отчаяния. Вы были безучастны ко всему, даже к моим словам. Я вспомнил, какой вы были накануне…– от волнения голос короля зазвучал глухо. – Прошу вас, сир, – тихо взмолилась Анжелика. – Месье дю Плесси мой друг. Известие о том, что он тяжело ранен, сильно опечалило меня. – Сир, я не понимаю, как это могло случиться, ведь крепость с часу на час должна была сдаться. – Маршал убедил нас, что надо провести рекогносцировку, чтобы узнать, не готовит ли неприятель сюрпризов. Пойманный шпион показал, что испанцы готовятся атаковать наши ближние позиции. С самого утра вал начали обстреливать. Маркиз так и не отказался от задуманного плана. Смелый, но весьма неосмотрительный поступок. – Почему вы не остановили его? – вырвалось у Анжелики, которая тут же пожалела о сказанном. Но король, казалось, не был раздосадован ее вопросом. – Мадам, мне дорог каждый солдат, который пролил свою кровь ради блага Франции, но славные победы оплачиваются человеческими жизнями. На поле сражения любой рискует быть убитым. Анжелика только кивнула, она не поднимала глаз, сосредоточенно рассматривая золотой позумент на обшлаге королевского рукава. – Довольно же, я не хотел бы напоминать о постигших вас испытаниях. Но что это? На вашем лице я вижу некую настороженность, словно вас гложет какое-то мучительное сомнение, или я не прав? – король наклонился к ее бледному лицу так низко, что светлые локоны его парика коснулись ее щеки. – Говорите же, я жду, – ласково велел он. – Вы очень проницательны, сир. Анжелика решила быть откровенной и не тратить время на пустые разговоры. Глядя королю прямо в глаза, она продолжила: –Я хотела просить у Вашего Величества дозволения покинуть двор и отказаться от своих должностей. – Вот как, – медленно произнес король, всматриваясь в бледное лицо собеседницы. – И что же послужило причиной для столь серьезного шага? Анжелика молчала. Что ей делать? Рассказать всю правду? Поведать о той страшной догадке, которая мучила ее все эти дни, доводя до исступления? – Сир…– начала было она, но осеклась, искоса глядя в сторону вельмож, стоявших в стороне и жадно ловивших каждое слово. Король, проследив ее взгляд, обратился к своей свите: – Господа, оставьте нас. Придворные повиновались. Кланяясь королю и маркизе дю Плесси, они один за другим покидали помещение. Когда они остались одни, король вновь возобновил прерванный разговор: – Итак, сударыня, чего же вы боитесь? Отвечайте! –Ничего! Я желаю покинуть двор для того, чтобы занять положение приличествующее жене и матери семейства, иными словами, я… – Нет! – прервал ее король, на лице которого проступило раздражение. – Я отказываюсь понимать эту ужасную непоследовательность! Мне всегда казалось, что именно этого и добивался маркиз, вы же, наоборот, стремились к свободе, и это стремление, пусть несколько неблагоразумное, выделяло вас на фоне других! А теперь передо мной словно другая женщина, я ищу в вас ту смелую, обворожительную даму, которой вы некогда были, и не нахожу. Сейчас вы похожи на… – король внезапно замолчал, пораженный воспоминанием из далекого прошлого – молодая женщина с блуждающим взглядом, в полутемном кабинете. Он смутился. У него возникло ощущение, что он персонаж трагической пьесы, в которой ему отведена весьма неблаговидная роль. Она стояла перед ним, одетая в строгое платье, опустив глаза, плотно сжав губы, а слегка нахмуренные брови придавали ее лицу сосредоточенное, серьезное выражение. Где та сладострастная Венера, о встрече с которой он грезил еще несколько дней назад? Молчание затянулось. Казалось, каждый из них двоих осознает всю серьезность этого разговора. Король испытывал разочарование, и Анжелика почувствовала это. На мгновение она ощутила грусть, но на сердце стало светлее, а в душе появилась уверенность, что ее счастью ничего не угрожает. Эта мысль укрепила ее дух, и она решительно сказала: – Сир, судьбе было угодно преподать мне урок, и я восприняла его правильно. – Даже если я отпущу вас, какой в этом прок? Я не смогу позволить господину дю Плесси оставить свои обязанности. Да и захочет ли этого он сам? – Сир, если это потребуется, чтобы сохранять душевный покой моего супруга, я готова терпеть разлуку, ведь для того, кто любит, нет большей награды, чем счастье любимого человека. – Это золотые слова, сударыня, но вам не потребуется разлучаться, я даю вам слово, – вздохнул король. – Могу лишь повторить: я не стану преградой вашему счастью.
адриатика: Жарко…. Филипп медленно пробирался сквозь толпу наряженных придворных, среди которых не мог найти знакомых лиц, как ни старался. Его мучило чувство, что он куда-то опаздывает, но при всем желании он не мог идти быстрее: не то от жары, не то от усталости кружилась и болела голова и остро не хватало воздуха. Пару раз он был готов наплевать на приличия и расстегнуть тесный камзол, но всякий раз его руку словно что-то удерживало. Внезапно он заметил, что толпа вокруг него расступается – незнакомые люди внимательно смотрели на него и отступали в сторону, освобождая ему дорогу, а за спиной он слышал шепоток, в котором красной нитью проскальзывало его имя. – Вы что-то сказали? – не выдержав, он обернулся к нарядной даме. Та прикрыла лицо веером и медленно покачала головой, пряча под разукрашенными пластинами усмешку. Шаг, и еще один; сам того не заметив, Филипп оказался в первом ряду. На невысокой сцене, наверное, шел спектакль – там стоял король и держал за руку женщину, что-то ей с улыбкой говоря. – Грешно обманывать того, кто верит нам, Но стоит проучить людей, подобных вам... Филипп снова попробовал вздохнуть глубже, и не смог. В стоящей на сцене красиво одетой женщине он узнал свою жену, – словно почувствовав его взгляд, она повернулась к нему, не отнимая у короля своей руки, и ласково улыбнулась: – Филипп… Преодолевая головокружение и дурноту, он на миг закрыл глаза, а когда открыл, вместо праздничного Версаля перед ним оказались пустынные коридоры Плесси, в которых было так душно летом… Он медленно шел по бесконечным переходам, и никак не мог найти выхода на свежий воздух. Вспомнив про камзол, он снова потянулся, чтобы расстегнуть его, вдохнуть наконец полной грудью. В руке что-то было, что мешало ему – Филипп опустил глаза вниз и увидел спелое яблоко. Он должен отдать его. Нужно найти тут диковатую девушку в сером платье, подарить ей яблоко и все будет хорошо; он ускорил шаг, невзирая на то, что чувствовал себя по-прежнему больным, и позвал ее по имени, пустив легкое эхо по каменному коридору. Она не придет, вдруг вспомнил он, и сердце его сжалось от глухой тоски. Ее держит за руку король, и она не придет. Яблоко выскользнуло из пальцев и укатилось куда-то в сторону, а у Филиппа уже не было сил его искать. Как же жарко… Он сделал усилие, вырываясь из тягостного бреда, и открыл глаза. Духота никуда не делась, как и тупая тянущая боль в груди, но он чувствовал неуловимые изменения к лучшему в своем состоянии, во всяком случае, настолько, чтобы отделять наконец сон от реальности. – Мадам?... – он повернул голову на подушке, ища глазами силуэт жены. –Он очнулся! Позовите же доктора!– гулким шепотом вскрикнул Ла-Виолетт, его голос Филипп ни с кем никогда бы не перепутал, хоть и не мог толком рассмотреть при задернутых шторах ничего, кроме смутной фигуры. – Вам лучше, господин маркиз? Филипп облизнул губы и неопределенно качнул головой: – Где… где мадам маркиза? Она спит? – Нет, не спит, господин маркиз, она у Его Величества, – говорил Ла-Виолетт, на простодушном лице которого светилась искренняя радость, что господин пришел в себя. Он деловито вытер губкой лоб Филиппу.– Дать вам воды? – Нет, не надо, – проговорил Филипп. Он закрыл глаза, вдруг охваченный беспокойством: говорят, что на грани жизни и смерти людям являются пророчества, так чем был его сон? Видением скорого будущего, или же бредом от жгучего жара и ран?... Прихода доктора он уже не слышал, вновь соскользнув в дремоту, на этот раз без сновидений. Снова очнулся он нескоро, от жажды. В комнате стало темнее, будто снаружи уже наступили сумерки. – Пить, – попросил он, и даже ему самому собственный голос показался слабым и тихим. Зашуршала ткань, послышался стук отодвинутого табурета, и его губ коснулся влажный край кубка. Филипп сделал несколько жадных глотков, прежде чем открыл глаза. Она не сводила с него блестящих ярких глаз, в которых ему почудились слезы – но она улыбалась. Потянувшись к его руке, она легонько сжала ее, переплетя пальцы со своими, и поднесла к губам: –Теперь все будет хорошо, любовь моя, – прошептала она. – Все будет хорошо.
Violeta: адриатика Мои аплодисменты! У вас получилась великолепная история. Стиль канона соблюден до мельчайших подробностей, характеры героев прописаны чудесно, получила истинное удовольствие от прочтения. Сон Филиппа произвел невероятное впечатление, как будто слегка приоткрылось сердце этого непонятного и холодного человека, а там - длинные пустые коридоры, одиночество и отчаяние... адриатика пишет: – Пить, – попросил он, и даже ему самому собственный голос показался слабым и тихим. Зашуршала ткань, послышался стук отодвинутого табурета, и его губ коснулся влажный край кубка. Филипп сделал несколько жадных глотков, прежде чем открыл глаза. Она не сводила с него блестящих ярких глаз, в которых ему почудились слезы – но она улыбалась. Потянувшись к его руке, она легонько сжала ее, переплетя пальцы со своими, и поднесла к губам: –Теперь все будет хорошо, любовь моя, – прошептала она. – Все будет хорошо. Но поверит ли ей Филипп, особенно после своего сна и слов Ла-Виолетта? Не будет ли продолжать ревновать к королю? А Анжелика? Сможет ли она жить в провинции, не сойдет с ума от скуки? Филиппа же никто от его обязанностей при дворе не освобождал, она почти все время будет там одна... адриатика пишет: Сейчас вы похожи на… – король внезапно замолчал, пораженный воспоминанием из далекого прошлого – молодая женщина с блуждающим взглядом, в полутемном кабинете. Просто чудесно, это должно убедить короля в серьезности ее намерений.
адриатика: Violeta пишет: Мои аплодисменты! У вас получилась великолепная история. Стиль канона соблюден до мельчайших подробностей, характеры героев прописаны чудесно, получила истинное удовольствие от прочтения. Сон Филиппа произвел невероятное впечатление, как будто слегка приоткрылось сердце этого непонятного и холодного человека, а там - длинные пустые коридоры, одиночество и отчаяние... Violeta , спасибо что читаете Фик пишется в соавторстве с Zirael, она очень тонко чувствует загадочного господина дю Плесси Violeta пишет: Но поверит ли ей Филипп, особенно после своего сна и слов Ла-Виолетта? Не будет ли продолжать ревновать к королю? Конечно будет ревновать и терзаться сомнениями, а как же. Такой у него теперь крест-но выбор сделан Violeta пишет: Сможет ли она жить в провинции, не сойдет с ума от скуки? Филиппа же никто от его обязанностей при дворе не освобождал, она почти все время будет там одна... Вряд ли она сможет там остаться, ведь сама уже сильно увязла в придворной паутине. Но они смогут ненадолго уехать и побыть вместе--сейчас это то, что им нужно. Violeta пишет: Просто чудесно, это должно убедить короля в серьезности ее намерений. Да, в гостинице, одурманенный ее чувственностью, он счел ее отказ ложным маневром(не хитростью,а скорее проявлением добродетели), а теперь конечно все по другому. Определенно напрашивается ассоциация с прошлым.
Арабелла: Violeta пишет: Мои аплодисменты! У вас получилась великолепная история Отлично адриатика пишет: Фик пишется в соавторстве с Zirael, она очень тонко чувствует загадочного господина дю Плесси Пусть Фил и не герой моего романа, но в данном фике и у Zirael он мне нравится. Больше похож на живого человека (со своими страстями, тайнами и тараканами))) адриатика пишет: Вряд ли она сможет там остаться, ведь сама уже сильно увязла в придворной паутине. Но они смогут ненадолго уехать и побыть вместе--сейчас это то, что им нужно. Да, пока Фил оправляется от ран. Потом могут вернуться в Париж - Анж вполне сможет продолжить заниматься своими торговыми делами, с двором не связанными. адриатика пишет: Определенно напрашивается ассоциация с прошлым. Определенно. И королю там отведена не самая благовидная роль...
Леди Искренность: Очень трогательный рассказ. И блестяще написанный! Спасибо. Но так ли все будет мило и романтично, когда Фил окрепнет и заговорит… Высказанные Виолетой вопросы не дают покоя и мне. Violeta пишет: Но поверит ли ей Филипп, особенно после своего сна и слов Ла-Виолетта? Не будет ли продолжать ревновать к королю? А Анжелика? Сможет ли она жить в провинции, не сойдет с ума от скуки? Филиппа же никто от его обязанностей при дворе не освобождал, она почти все время будет там одна...
Zirael: Соавтор благодарит всех за теплые слова Леди Искренность пишет: Но так ли все будет мило и романтично, когда Фил окрепнет и заговорит… мы не ставили себе задачу писать романтику. Безусловно, романтичный период у них еще впереди, но сложностей тоже будет немало. Арабелла пишет: Больше похож на живого человека (со своими страстями, тайнами и тараканами))) он и у Голон такой, просто он не слишком привык делиться своими чувствами и тараканами, а автор в лице Анж не слишком ими и интересовалась... Но раз тут авторы мы с адриатика - мы охотно показываем Филиппа такого, каким мы его себе представляем. Надеюсь, что за рамки канонного характера мы не вышли.
Nunziata: очень проникновенно!
адриатика: Леди Искренность, Nunziata -- Спасибо!
адриатика: Несмотря на то, что мужу стало лучше, Анжелика все еще боялась начать откровенный разговор. Каждый день она проводила подле него, сидя у окна с вышиванием, читая вслух или просматривая письма из Парижа. Филипп, измотанный тяжелыми ранами, чаще молчал, и молодой женщине порой казалось, что он даже избегает встречаться с ней взглядом. Говорили обо всем и ни о чем. Она рассказывала ему придворные сплетни, стараясь при этом не упоминать ни короля, ни грядущий отъезд в Плесси, хотя было сложно делать это естественно и непринужденно. Она до сих пор не могла поверить, что король согласился отпустить их в провинцию до весны – вероятно, последний разговор все же заставил его понять, как сильно Анжелика сожалела о собственной нерешительности. Но она помнила и его прощальные слова, с которыми король покинул их покои: «Версаль будет ждать вас» Эта фраза беспокоила ее – сейчас ей не хотелось думать о дворе и обо всех обязательствах, которые сейчас казались ей опутывающими ее цепями. Однажды Филипп сам спросил о мадам де Монтеспан и скандале, связанном с ее мужем. Без каких-либо эмоций, кратко, Анжелика пересказала сцену в Сен-Жермене, свидетельницей которой она стала не так давно. – Стало быть, вот как, – заметил Филипп, тоже не выказав никаких чувств. – Я слышал, что Монтеспан написал королю письмо весьма дерзкого содержания. – Правда? Я ничего об этом не знала. – Анжелика не смотрела на мужа, полностью сосредоточенная на вышивании. Она ловко поддела нить иголкой, делая следующий стежок. – О, де Бриенн с де Гишем тоже развлекают меня придворными сплетнями! Клянусь, эти господа уже на следующий день знают, кому была вчера доверена честь держать подсвечник. – Вы преувеличиваете, Филипп,—мягко ответила Анжелика. – Ничуть! Курьеры всю ночь скачут на перекладных, чтобы донести о малейших изменениях придворных конъюнктур. – Боже мой! Неужто подсвечник может иметь такое огромное значение, — пробормотала Анжелика, разглядывая гладь рисунка. — Ну так что за письмо?—опрометчиво спросила она. – В письме Пардаян сравнил короля с царем Давидом…– Филипп сделал паузу, и Анжелике показалось, что он внимательно смотрит на нее. Молодая женщина сделала вид, что увлечена вышиванием, чувствуя, как щеки загораются румянцем: если король и похож на царя Давида, то она не имеет к этой истории никакого отношения. – Теперь его заперли в Фор-Л'Эвек. За «неодобрение назначения господина де Монтозье на пост воспитателя дофина», – продолжил Филипп. – Неужели король все-таки пошел на такую гнусность! – не сдержалась Анжелика, чуть не уколовшись иглой от охватившего ее гнева. – А что же Атенаис? – Она делает вид, что ничего не знает. – Но ведь это же отвратительно! – Вы бы так не поступили, верно, дорогая? – после едва заметной паузы заметил Филипп, не сводя с нее глаз. «Верно. У меня не было бы для этого нужды, потому что я была бы вдовой!» – хотела выкрикнуть она, но сдержалась: – Филипп, взгляните, я уже почти закончила, — ровным голосом предложила она, поворачивая к нему пяльцы. Филипп перестал напряженно вглядываться в ее лицо и, расслабившись, откинулся на подушку, слегка морщась от боли: – Чудесно. Мне всегда казалось, что вы не из тех женщин, которые любят шитье. Что это? Рыцарь на белом коне? – Да, он ехал на войну, чтобы быть изрубленным на куски, но судьба была милостива к нему и теперь он возвращается домой, где его ждет невеста, хранившая ему верность долгие годы. – А, сюжет с умыслом! Между прочим, я… Он не успел закончить фразу, как в дверь постучались, и вошел Ла Виолетт: – К вам месье де Гиш, господин маркиз. – Пусть войдет, – кивнул Филипп слуге, затем сказал жене: – Сударыня, идите к себе. Я надеюсь, ваш рыцарь доедет до своей возлюбленной без происшествий. – Я тоже надеюсь на это. Она уже истомилась в ожидании, —Анжелика присела в почтительном реверансе и вышла, на пороге столкнувшись с графом де Гишем. Он смерил ее взглядом, полным холодного презрения. Его красота и изящество сопровождались небывалой надменностью и непомерным тщеславием. Арман де Гиш никого не любил, всех критиковал, бывал любезен до слащавости, но в его комплиментах всегда присутствовала некоторая двойственность, граничащая с тонко замаскированной насмешкой. Анжелика не выносила этого лощенного придворного, бывшего миньона Месье. Когда дверь за молодой женщиной закрылась, надменное лицо де Гиша волшебным образом преобразилось — Филипп дю Плесси был одним из немногих, кому граф дарил свою искреннюю дружбу. – Вам с каждым днем все лучше, мой друг! – воскликнул он, с жаром пожимая маркизу руку. – Я был так рад, что мой полк останется здесь и нам не придется разлучаться. – Увы, это ненадолго. Я уеду, как только смогу. – Вам нужно как можно скорее возвращаться ко Двору, —озабоченно проговорил де Гиш.—Иначе вы рискуете потерять расположение короля. – Наоборот, – усмехнулся Филипп.– Не думаю, что король жаждет видеть меня при Дворе. Сейчас самое время уехать к себе в поместье. – Как бы там вовсе не пропасть, друг мой, – заметил де Гиш, устраиваясь в кресле. – Кысмет, как говорят турки! Успокойтесь, Ги, я еду не в один конец. Граф сокрушенно покачал головой. Он замер в напряженной позе, нервно теребя перстни на пальцах. – Филипп, поговорим откровенно. Все дело в ней? В этой женщине? Ах, это безумие! Забудьте ее поскорее. Уезжайте, иначе она погубит вас. – Весьма мудро, – без улыбки согласился с ним Филипп. – Но скажите мне, Ги, вы сами последовали бы этому совету? – Увы, нет! Если бы я мог провести хотя бы ночь с женщиной которую люблю, я не побоялся бы умереть на следующий же день. – Вот видите, а мне предстоит не одна ночь. Без риска не выигрываются битвы… – Пожалуй, я вам завидую, Филипп, — мрачно изрек де Гиш, затем достал табакерку, украшенную алмазами и золотой филигранью, взял щепотку табаку и с удовольствием понюхал. – На кону стоит достойная награда, я полагаю. – Поговорим о чем-нибудь другом, — предложил Филипп. И они заговорили о войне. Оба были смелыми, сильными и молодыми, несущими за плечами многие годы, прошедшие в военных походах — о, им было что вспомнить… – …как на полном скаку турок отсек кобыле голову, и ты, предварительно зарубив его, перескочил на его лошадь! — смеялся граф де Гиш. – А, помню! Тогда мы прорвались в ставку к неприятелю. Трофеи были богатые — шатер Великого визиря Ахмед-паши, позолоченное кресло еще хранило тепло его зада! – Тогда ты тоже был ранен. А помнишь осаду Валаньсьена.. Они со смехом наперебой вспоминали события, вызвавшие бы ужас у многих добропорядочных горожан, но столь привычных военным и забывший о ранах Филипп снова будто переносился на поле боя, увлеченный жаром битв и водоворотом сражений. Но даже сквозь кровь и огонь прошлых схваток ему казалось, что он видит глаза той, что обещала его ждать во что бы то ни стало.
адриатика: Париж. Декабрь 1668 год. Карета, вволю помесив грязь парижских улиц, выбралась на широкую дорогу предместья и покатила быстрее. Голые, обледеневшие дубы по обочинам дороги означали, что они въезжают в Венесен. Наконец справа показалась бывшая резиденция Фуке. Несмотря на холод, внутренний двор замка гудел, как улей. Все вокруг было перекопано. Анжелике пришлось поднять юбки, когда она перебиралась через кучу труб, загораживающих вход в дом. Форейтор подал ей руку, помогая перелезть через это нагромождение. – Какого черта Кольбер все раскопал? – Месье Кольбер собирается сделать из этих свинцовых труб несколько тысяч ливров, – ответил тот Внутри дома тоже были следы разрушений. Рабочие сдирали с потолка превосходную лепку. Анжелике не понравился этот вандализм, но она решила не высказывать вслух своего неудовольствия. Ее вели по левому крылу замка. Новый хозяин распорядился убрать следы «бесстыдной экстравагантности» Фуке. Остались лишь голые стены, они так не походили на мраморные залы, которыми гордился прежний министр. Кольбер принял ее в своем кабинете. В смежной комнате, которая раньше служила приемной для бедных, теперь нередко собирался весь цвет Франции. Герцоги, маркизы, графы готовы были часами ожидать под дверью, как простые смертные, когда всесильный министр уделит им несколько минут своего драгоценного времени. Бывало, что моряк, купец или рабочий с верфи проходил в кабинет раньше принца или маршала, но те даже не думали возмущаться — так пожелал сам Кольбер! Он сидел за столом, читая какие-то бумаги, а выражение лица – серьезное и сосредоточенное, с оттенком мещанской надменности – полностью оправдывало его прозвище: «месье Север». Прошло несколько минут, прежде чем он поднял взгляд на вошедшую: – А, мадам дю Плесси, садитесь, – жестом он указал ей на стул напротив себя. Разговор зашел о морской торговле, и Анжелика с досадой отметила, что далеко не на все вопросы может дать четкие исчерпывающие ответы. Втянутая в круговорот придворной жизни, она полностью переложила коммерческие дела на плечи своих управляющих. А непростые взаимоотношения с мужем, занимавшие последнее время ее мысли, не позволяли переключиться на нудные финансовые отчеты, требующие собранности и концентрации. Впрочем, Кольбер не выглядел разочарованным. – Сейчас Франция готовится расширять свое влияние на восток. В будущем году мы ожидаем посольства Блистательной Порты, а также шахиншаха Сефи II Солеймана, с которым нам предстоит заключить договор о поставке шелка. – Разве вы не собирались открывать мануфактуры в Лионе? – Для этого понадобится время, а для того чтобы шелк из Лиона не уступал по качеству персидскому — еще больше времени. По внимательному взгляду министра Анжелика поняла, что разговор подобрался к самой сути. – И какая же роль будет отведена мне? — осторожно спросила она. – Мне хотелось бы подключить вас к дипломатической деятельности. Обладая всеми исключительно женскими достоинствами, вы имеете практический мужской ум. В вас нет хитрости и коварства, столь присущих вашему полу, но вы осторожны и поступательны в действиях. Я так думаю, и король разделяет это мнение. – Мне лестно это слышать, но я не имею ни малейшего понятия о тонкостях дипломатии и ничего не знаю о странах востока. – К дипломатии надо иметь склонность. Можно знать ноты и не стать музыкантом, но можно стать музыкантом, не зная нот! Разговор с «Великим визирем» Франции заставил Анжелику испытывать смутное беспокойство. Таким образом, фраза «Версаль будет ждать вас» приобретала осязаемый смысл: — «Версаль не отпускает вас». Перед тем как попрощаться, Кольбер неожиданно спросил, чем она намерена заняться по приезду в Париж: –Сборами. Завтра я уезжаю в Плесси. Министр помрачнел сильнее обычного и без обиняков выразил ей свое неудовольствие: – Весьма неблагоразумно сбегать в провинцию, когда вы достигли положения, к которому стремились. – Я ведь женщина, — улыбнулась в ответ маркиза, — а прежде чем заняться государственными нуждами, мне надо разобраться в собственной кладовке!
Violeta: адриатика пишет: – Чудесно. Мне всегда казалось, что вы не из тех женщин, которые любят шитье. Что это? Рыцарь на белом коне? – Да, он ехал на войну, чтобы быть изрубленным на куски, но судьба была милостива к нему и теперь он возвращается домой, где его ждет невеста, хранившая ему верность долгие годы. Вспомнилось, как Анж вышивала в "Тулузской свадьбе". адриатика пишет: – Сударыня, идите к себе. Я надеюсь, ваш рыцарь доедет до своей возлюбленной без происшествий. – Я тоже надеюсь на это. Она уже истомилась в ожидании, —Анжелика присела в почтительном реверансе и вышла Просто прелесть! адриатика пишет: – Весьма неблагоразумно сбегать в провинцию, когда вы достигли положения, к которому стремились. – Я ведь женщина, — улыбнулась в ответ маркиза, — а прежде чем заняться государственными нуждами, мне надо разобраться в собственной кладовке! Класс! Фраза очень подходит нашей Анж. Отрывок чудесный, спасибо, но... Филипп отошел от канонного образа, как мне кажется... Но, тем не менее, в качестве альтернативки все выписано замечательно!
Zirael: Violeta Violeta пишет: Вспомнилось, как Анж вышивала в "Тулузской свадьбе". надо же чем-то заняться, если привязан к постели лежачего больного... И такие занятия хорошо отвлекают от лишних мыслей Violeta пишет: Филипп отошел от канонного образа, как мне кажется... нам бы очень хотелось, чтобы вы рассказали, в чем именно вы видите различия. Дело в том, что после ранения (смерти в книге) Филипп не может остаться прежним, потому что он в процессе первого очень важного выбора. К тому же они с Анжеликой на данный момент вынуждены общаться больше, чем за все время супружества, наверное, плюс сам Филипп плохо чувствует себя... Нам казалось естественным, что и для Анжелики он может показаться совершенно другим. Но нам с адриатика очень важно при этом остаться в рамках ключевых основ канонного характера и не пытаться показать Филиппа лучше или хуже, чем он есть на самом деле. Поэтому, если вам не будет сложно обосновать свои ощущения, мы будем безмерно признательны
полная версия страницы