Форум » Творчество читателей » Тулузские хроники. » Ответить
Тулузские хроники.
Violeta: Нинон. [more]"Боже, ну какой же я дурак!" - в который раз за сегодняшнюю ночь думал про себя Жоффрей. Вернувшись из домика на Гаронне, он стремительно прошел к себе в комнату и что есть силы захлопнул за собой дверь. Никто из слуг не осмелился последовать за ним, даже Альфонсо. Рухнув в кресло у камина, Жоффрей закрыл глаза и погрузился в тяжелые раздумья. Чего он ждал? Что она обрадуется, узнав его под маской бродячего певца? Что сегодня он наконец-то покорит свою строптивую жену? Трижды дурак! Все, чего он добился, - это еще больше разозлил ее. Но ведь она была так нежна, так горячо отвечала на его ласки и поцелуи, пока не поняла, что это он... Черт возьми, его шутка вышла для него боком - теперь и Анжелика будет относиться к нему вдвойне осторожней, и он сам не сможет забыть то головокружительное блаженство, которое испытал, когда сжимал ее в своих объятиях и касался губами ее губ. Он встал и налил себе вина. Как он завтра увидится с ней? Что скажет? Что ответит она? Обольет его холодом и презрением? Он с удивлением осознал, что боится этой встречи. Неужели эта юная девушка настолько завладела его сердцем, что он совсем потерял голову и ведет себя, как неразумный мальчишка? Именно так. Жоффрей усмехнулся. Какой насмешкой обернулись для него все заветы трубадуров - он безнадежно влюблен в собственную жену и в буквальном смысле умирает у ее ног... Но он еще пока может держать себя в руках - она не должна знать, как сильно его задевает ее равнодушие. Никогда ему не приходилось прилагать столько усилий, чтобы завоевать женщину, а ведь Анжелика была его женой и принадлежала ему по закону. Он подошел к зеркалу и некоторое время разглядывал свое отражение в его темной глубине, освещенной лишь дрожащим пламенем свечи. Да, с его отталкивающей внешностью у него мало шансов увлечь эту капризную красавицу. А после сегодняшнего происшествия даже те слабые ростки интереса, которые вызывали в ней их разговоры о математике и прочих столь редко интересных женщинам вещах, окончательно увянут. И что теперь делать? Откровенно поговорить с ней? Написать ей письмо? Отправить ей подарок в знак своего раскаяния? Любым способом вернуть то хрупкое взаимопонимание, которое еще недавно было между ними... Нет, все, он больше не выдержит этой пытки - видеть ее, разговаривать с ней, слышать звук ее нежного голоса, ее серебристый смех, и вспоминать те восхитительные поцелуи, которые она дарила ему в беседке, жар ее тела, затуманенные страстью глаза, обращенные к нему... В самом деле, он же не святой - ежесекундно испытывать неодолимое влечение и усилием воли сдерживать его. Жоффрей был уверен, что вся его выдержка не спасет его завтра, когда ему придется встретиться с ней лицом к лицу, и он обязательно выдаст свое волнение. А еще больше его страшило то, что она в ужасе отшатнется от него, как тогда, в их первую брачную ночь. Вот этого он точно не перенесет. Лучше уж вообще тогда не видеть ее, просто сбежать куда-нибудь... Ну конечно же! Он уедет! Как же ему раньше это в голову не пришло? Прочь от этого безумия, этой ежедневной муки, хоть на некоторое время забыть о той боли, что уже долгое время терзает его сердце. Несколько недель назад он получил известие, что работы по строительству его парижского отеля подходят к концу. Прекрасный повод, чтобы покинуть Тулузу. Надо только оставить распоряжения Андижосу относительно Анжелики и написать ей короткую записку с извинениями. Он подошел к бюро, достал лист бумаги, чернильницу и перо. Что же написать? Что он раскаивается в случившемся накануне? Что сожалеет, что вынужден покинуть ее на некоторое время? Все выглядело ужасно глупо и не отражало даже сотой доли тех чувств, которые он испытывал. На крышке бюро лежал бархатный футляр с подарком, который он так и не решился отдать ей - фероньерка, выполненная в виде сверкающей жемчужной капли на маленькой золотой цепочке. Что ж, сейчас самый подходящий случай, чтобы подарить Анжелике это украшение. Он ничего не будет писать - пусть она сама решает, что он хотел сказать ей этим прощальным даром. Утром он узнал, что она так и не вернулась из домика на Гаронне. Тем лучше. Значит, он принял правильное решение - она не хочет его видеть, а он не испытывает желания разыгрывать перед ней спектакль, изображая любезного мужа, и вести себя так, словно вчера между ними ничего не произошло. - Андижос, друг мой, я доверяю вам на время моего отсутствия присматривать за госпожой де Пейрак. Она ничего не должна менять в своих привычках, может по-прежнему совершать утренние конные прогулки, а вечера посвящать приемам с маленьким балом. А если хочет, может уединяться в домике на Гаронне, - он немного помолчал. - Передайте ей, что она свободна и вольна устраивать свой досуг так, как пожелает. - Это все? - Нет, передайте ей еще вот это, - и граф протянул Бернару конверт, скрепленный его личной печатью, в котором лежала фероньерка. Дорога до Парижа прошла без происшествий. Прибыв в столицу, он тут же отправился в квартал Маре, чтобы оценить результат проделанных работ. Жоффрей с удовольствием отметил, что несмотря на огромные расходы на строительство, отель был в точности таким, каким он его задумывал. Плавные линии кованых решеток балконов и перил, напоминающих виноградные лозы, резные золоченые фризы, расположенные под карнизом, белоснежные статуи, украшающие сад, - все поражало воображение своей красотой и гармоничностью. Он на секунду пожалел, что с ним рядом нет Анжелики - ей наверняка бы понравился этот роскошный дом, построенный для нее. Да, для нее - он мысленно представил, как она гуляет по дорожкам парка, проводит рукой по искусно выкованным перилам лестницы, любуется чудесными мраморными скульптурами... Пейрак стиснул зубы - прекрасный и холодный дворец, в точности, как сердце его жены, пустой и не согретый пламенем любви... Он поднялся по мраморным ступеням крыльца. На пороге его встретил Мансар, архитектор, и низко поклонился. - Мессир граф, приветствую вас. Надеюсь, вам нравится отель? - Да, господин Мансар, он великолепен. Вы учли все мои пожелания и при этом не утратили собственный стиль. Я очень доволен. Архитектор еще раз низко поклонился. - Желаете осмотреть дом изнутри? - Непременно. Идемте. Они прошлись по анфиладам галерей, залов и комнат, предназначенных для празднеств и приемов, поднялись на второй этаж и осмотрели все помещения там. - Господин граф, здесь много света и воздуха, могу с полной ответственностью заявить, что это одно из лучших зданий, которое я имел честь проектировать. - Вы превзошли сами себя, господин Мансар. - Самое время подумать об отделке. - Конечно. Я планирую отказаться от гобеленов - мне они кажутся несколько старомодными и слегка тяжеловесными, особенно в этом доме. - Полностью согласен с вами. Я сам хотел предложить вам деревянную обшивку, она только-только начала входить в моду. Граф кивнул. - В таком случае и фризы нужно будет выполнить в виде цветочных гирлянд, а стены задрапировать шелком. - Отличное решение. - Тогда, господин Мансар, нужно немедленно пригласить столяров-краснодеревщиков, обойщиков, золотых и серебряных дел мастеров. Кроме того, я желаю расписать потолки в малой и большой гостиной - нужно пригласить хорошего живописца. И как вы считаете, что больше подойдет сюда - паркет или мозаика? - Конечно же, паркет. Его можно изготовить из особых благоухающих сортов древесины, и комнаты наполнятся дивным ароматом. - Превосходно! Так и сделаем. Я приехал в Париж ненадолго, поэтому хотел бы, чтобы все вопросы по отделке были решены в ближайшие две недели. - Как вам угодно, господин де Пейрак. И еще, насчет молельни... Вы планируете устроить ее в доме? Граф широко улыбнулся. - Несомненно! Самую большую и богато украшенную во всем Париже! Менсар понимающе хмыкнул. - И конечно же, там будет небольшой секрет. Знатные господа часто организуют тайники в часовнях. - Я рад, что мы так хорошо понимаем друг друга. Вы найдете надежного человека для этой цели? - Можете положиться на меня, господин граф. Спустившись вниз, Пейрак любезно распрощался с архитектором и подозвал стоящего неподалеку старого слугу, Паскалу. - Все ли сделано, как я велел? Подземный ход готов? Тот низко поклонился. - Да, можете не беспокоиться - все исполнено в точности. Все рабочие, которые участвовали в строительстве, набирались в провинции и по окончании работ отправлялись обратно. Так что эта тайна известна в Париже только вам и мне. - Ты уверен? - Абсолютно. - Что ж, пойдем посмотрим. Они вышли из дома и прошли по аллее из подстриженных кустов, которая вела вглубь сада, к старой стене, где все по приказанию графа оставалось нетронутым, проникнутым духом средневековой поэзии. Колонна с отбитой верхушкой, пестрый щит у самой скамейки, старый колодец, покрытый куполом из кованого железа, — все это напоминало о пышности пятнадцатого столетия, когда квартал Маре представлял собой один огромный замок со множеством дворов — резиденцию французских королей и принцев. - Смотрите, - проговорил Паскалу, подходя к колодцу и устанавливая на дно большого деревянного ведра, окованного медью, предусмотрительно захваченную с собой лампу, и стал медленно опускать цепь, на которой оно висело. В свете лампы стали видны блестящие от сырости стенки колодца. Слуга остановил ведро на полпути. — Вот! Наклонившись, граф разглядел в стенке деревянную дверцу. Все было сделано по его задумке: если опустить ведро так, чтобы оно остановилось напротив, можно было открыть дверцу и пробраться в подземный ход. Жоффрей выпрямился. Паскалу поспешно заговорил: - Ход очень глубокий и проходит под погребами соседних домов. Он идет вдоль крепостных стен со стороны Бастилии и доходит до предместья Сент-Антуан, а там соединяется со старинными катакомбами и прежним руслом Сены. Граф ненадолго задумался, потом сказал: - Прекрасно, просто прекрасно, ты славно потрудился. Но там сейчас все застроено, границы Парижа сильно раздвинулись, возможно, стоит провести подземный ход дальше, до Венсенского леса? Там есть небольшая разрушенная часовня, надежно упрятанная от посторонних глаз. - Как будет угодно господину графу. - И еще, нужно прикрепить к стенкам колодца железные скобы. - Обязательно, мессир де Пейрак. - Я прикажу выдать тебе достойное вознаграждение. Ты славно потрудился. - Благодарю вас, монсеньор, вы очень щедры к старому Паскалу. Граф похлопал слугу по плечу и вернулся в дом. Еще раз обойдя все комнаты, он остановился посреди небольшого салона на втором этаже. Он подошел к огромному камину и провел рукой по вензелю, украшающему его. Два мраморных льва, поддерживающих каминную полку, равнодушно взирали на хозяина дома. Граф прикрыл глаза и на секунду представил, как эта комната наполнится мебелью и роскошными безделушками, потолок украсит роспись, а стены - шелковые панели и светильники, излучающие мягкий, чуть приглушенный свет. А в глубине будет стоять кровать с роскошным тяжелым балдахином из брокатели, на которой будет спать его жена, разметав по подушке свои золотистые волосы. Он склонится над ней и проведет кончиками пальцев по ее щеке, а потом прильнет к полураскрытым губам... Да что же это такое! Он в сердцах ударил кулаком по каминной полке, на которую опирался. Даже здесь, за сотни лье от Тулузы, мысли об Анжелике не оставляли его. Нет, ему нужно срочно отвлечься, иначе он сойдет с ума. Почему бы не поехать к Нинон? Да, прекрасная куртизанка наверняка найдет, чем развлечь его. Изящная, превосходно сложенная брюнетка, с лицом ослепительной белизны, с лёгким румянцем, с большими синими глазами, в которых одновременно сквозили благопристойность, рассудительность, безумие и сладострастие, с восхитительными зубами и очаровательной улыбкой, Нинон держалась с необыкновенным благородством, обладая поразительной грацией манер. Она протянула графу руку для поцелуя и кокетливо осведомилась: - Почему вы так давно вы не были у меня? Я сердита на вас, мессир де Пейрак! - Ах, не будьте слишком жестоки! Я приехал в Париж, только чтобы увидеться с вами, прекрасная богиня! - шутливо ответил Жоффрей, жестом подзывая слугу. - И я не забыл привести вам подарок, который, уверен, порадует вас. Он развернул легкую шелковую ткань и с поклоном протянул Нинон лютню. Она вскинула на него восхищенные глаза. - О Боже, граф, вы просто волшебник! - Этот чудесный инструмент я заказал в Болонье. Он легок и и у него великолепное звучание, и я льщу себя надеждой, что вы продемонстрируете мне всю виртуозность игры на нем. - Несомненно, граф, - Нинон чуть понизила голос. - Вы можете остаться после ужина и я буду играть только для вас... Он взял ее руку и поднес к губам, а потом быстро перевернул и запечатлел поцелуй на тыльной стороне ладони. Молодая женщина вспыхнула и поспешно прикрыла лицо веером. - Не будьте дерзки, граф! - Если я и дерзок, то причиной тому - ваша несравненная красота, - склонился в поклоне Пейрак. - Я не могу долго сердиться на вас, вы так милы, - рассмеялась Нинон. - Итак, до вечера, месье... - Я буду считать минуты до нашей встречи, - Жоффрей слегка кивнул ей и прошел в салон, где уже собрался весь свет Парижа. Все головы, как по команде, повернулись к нему. Граф обвел присутствующих внимательным взглядом и улыбнулся, услышав громкий шепот: "О, этот тот самый знаменитый Лангедокский хромой!" - Приветствую вас, господа! - Мессир де Пейрак! - к нему тут же устремились старые знакомые, наперебой восхищаясь тем, что он приехал в столицу и сетуя, что его давно не было видно. Раздался чей-то голос: - Говорят, вы недавно женились, граф? Ваша очаровательная супруга приехала вместе с вами? - Увы, мадам де Пейрак осталась в Тулузе. Отель, который я распорядился отделать для нее, еще не готов. - Можно не сомневаться, что когда он будет закончен, это будет самое прекрасное место в Париже! - Я думаю, что так оно и будет, ведь строительством руководил сам господин Менсар. По комнате прошел вздох восхищения. - И вы устроите прием по случаю новоселья? - Несомненно! Самый роскошный, какой можно только представить! Нинон зашла в салон и с улыбкой произнесла: - Господа, ужин подан. Мессир де Пейрак, я желаю, чтобы вы сидели рядом со мной. Мне не терпится услышать поскорее новости о том, как весело вы проводили время в вашем знаменитом Отеле Веселой Науки вдали от столицы. Говорят, праздники там великолепнее, чем у господина Фуке в Во? - Судить вам, прекрасная дама! Я расскажу все, как есть, а вы вынесете свой вердикт, - граф подошел к ней и протянул руку, чтобы сопроводить к столу. - И конечно же, вы споете для нас, - воскликнула Нинон, опираясь на протянутую ей ладонь. - Если вам будет угодно, - с поклоном произнес Жоффрей. Поздно вечером, когда гости разошлись, служанка провела графа в покои хозяйки дома. Та полулежала на подушках низкого дивана и уже успела сменить тяжелое парадное платье на легкое домашнее. Мужчина опустился в кресло напротив и тихо сказал: - Ну вот мы и одни, Нинон. - Я рада, что ты приехал. Я могу по пальцам пересчитать людей, общение с которыми мне доставляет удовольствие, и ты - один из них. - Могу то же самое сказать о тебе, - граф достал из кармана сигару и раскурил ее. - Ах, как же я скучала по этому запаху табака, - мечтательно прикрыла глаза Нинон. - И по тебе... Жоффрей промолчал. - Ты женился? - Да, и уже достаточно давно. - Она красива? - Как ангел, - Пейрак усмехнулся и сжал рукой подлокотник кресла. Глаза Нинон разгорелись и она подалась вперед. - Расскажи мне о ней. - А что ты хочешь узнать? - Все. Откуда она, как ее зовут, и как ей удалось покорить твое сердце, - она рассмеялась. Жоффрей нахмурился. - С чего ты это взяла? - Ах, мой дорогой, я слишком давно знаю тебя, и с уверенностью могу сказать, что сейчас ты безумно влюблен. В собственную жену, - она покачала головой. - Возможно ли это? - Еще год назад я бы сказал, что нет. - Как интересно! - Нинон встала, налила в бокалы вино и один из них протянула графу. - Ну же, расскажи мне все. - Я не знаю, что тебе сказать кроме того, что я люблю ее, а она меня - нет, - Жоффрей единым махом опрокинул в себя содержимое бокала. - Да... И я не знаю, что с этим делать... Я совсем не понимаю, чего хочет моя очаровательная жена. Она очень сдержанна и молчалива, и совсем не походит на других женщин. Представь себе, - граф слегка развеселился. - Ее увлекают разговоры о математике! Нинон закатила глаза. - Боже мой, о каких странных вещах ты толкуешь! Выбирай: либо любить женщину, либо понимать ее... Жоффрей расхохотался. - Как верно! Но загвоздка в том, что я и люблю ее, и хочу проникнуть в тайну ее изумрудных глаз... - Я думаю, что этого делать не стоит. Именно эта тайна так и привлекает тебя, разгадаешь ее - и потеряешь интерес к своей зеленоглазой красавице. Пейрак покачал головой. - Не думаю. Меня волнует все, что связано с ней. Я смотрю на нее и ловлю себя на мысли, что безумно хочу знать, о чем она думает, о чем мечтает... - Все женщины мечтают только об одном, - задумчиво произнесла Нинон. - О любви... А ты всегда славился своими любовными победами и, не скрою, что я и сама когда-то поддалась твоему дьявольскому обаянию... Что же за невероятная женщина твоя жена, что до сих пор не ответила на твои чувства? - Вот и я задаю себе тот же вопрос. И пока я разбирался, что же она собой представляет, совсем потерял голову от любви к ней. - И сбежал в Париж, подальше от нее, - проницательно сказала Нинон. - Именно так. - Что ж, тут можно сказать только одно - препятствия в любви лишь усиливают ее. - Ты цитируешь Шамплена! - граф с изумлением посмотрел на нее. - И нахожу его слова очень верными. Влюбился бы ты так сильно, если бы она не была холодна с тобой? - Мне кажется, - медленно проговорил граф. - Что я любил ее еще до того как увидел. Именно ее я ждал долгие годы, искал во всех женщинах и не находил. И ее холодность нисколько не распаляет меня, а глубоко ранит. Да, Нинон, я стал совсем другим рядом с ней... - Какая же она счастливица, - прошептала женщина. - Я бы многое отдала, чтобы услышать от мужчины такие слова... Если ты хотя бы вполовину чувствуешь то, что говоришь, то рано или поздно она полюбит тебя. Нельзя не ответить на столь страстный призыв. - Только этого я и желаю... Что ж, Нинон, ты вселила в меня надежду. Я очень благодарен тебе, - сказал Жоффрей, вставая. - Я тоже благодарна тебе за откровенность, и знаю, что немногие удостаиваются чести узнать тайны твоего сердца, - она позвонила в колокольчик, вызывая служанку. - Мы еще увидимся до твоего отъезда? - Несомненно. Мы же должны дать повод для сплетен относительно наших близких отношений, - граф заговорчески улыбнулся и поцеловал ей руку. - Ты невыносим! - звонко расхохоталась Нинон. Он снял с правой руки кольцо с печаткой в виде маленького золотого крестика, заключенного в круг, и надел его на палец женщины. - Это еще один подарок вам, мой милый друг. В знак моей глубокой признательности... Нинон поднесла руку к глазам и прозрачный камень цвета ночи отбросил винно-красный отблеск на ее лицо. - Я желала бы принять такой подарок в знак вашей любви, граф, но увы, она мне не принадлежит. Так что я приму его в знак вашей дружбы, которая, поверьте, для меня не менее ценна... На пороге возникла служанка, и Жоффрей, отвесив женщине изящный поклон, удалился. Когда дверь за ним захлопнулась, Нинон тихо проговорила: - Желала бы я взглянуть хоть одним глазком на эту удивительную мадам де Пейрак... *** Он приехал в Тулузу рано утром и узнал, что госпожа графиня еще на прогулке. Он неторопливо прошелся по комнатам, остановился в зале для приемов и посмотрел на то место, на котором обычно сидела его очаровательная супруга во время трапез. Он перебирал в памяти ее изящные жесты, ее улыбки, которые она дарила собеседникам, и сердце его переполнялось радостью оттого, что совсем скоро он увидит ее. В галерее послышались быстрые легкие шаги и Жоффрей медленно повернулся ко входу. На пороге стояла Анжелика и он с волнением отметил, что глаза ее светятся счастьем и она смотрит на него с чувством, близким к восторгу. Жоффрей де Пейрак снял шляпу и, коснувшись земли плюмажем из красных и черных перьев, низко поклонился. Затем выпрямился и ослепительно улыбнулся. - Что же случилось с вами, мадам, во время моего отсутствия, и почему я вижу отражение радости на вашем лице, которая делает вас еще более прекрасной? Она смутилась и опустила глаза. - Ничего! Ничего не случилось, - а потом тихо добавила: - Вас долго не было. "Неужели?" - пронеслось в голове у Жоффрея. - "Неужели она скучала без меня?!" Неожиданно появилась толпа знакомых с возгласами приветствия и многочисленными вопросами, а садовники-мориски начали разносить цветы для праздника. Дворец Веселой Науки вновь ожил. Желая подразнить Анжелику, Жоффрей рассказал, что в Париже он пел у Нинон де Ланкло и подарил ее лютню: - Вы же знаете, что очаровательная жеманница превосходно играет на этом инструменте. Музыка царит в ее доме. Увидев, как внезапно омрачилось лицо жены и она бросила быстрый взгляд на его руку, где не хватало одного кольца, Пейрак преисполнился радости - черт возьми, да она ревнует! Он едва сдержался, чтобы не броситься к ней через всю комнату и не сжать ее в своих объятиях. Еще не время... Она сама придет к нему. И он сделает все, чтобы это произошло как можно скорее... --------------------------------------- Немного ревности - отличная приправа для пылкой любви... Жоффрей сидел за массивным дубовым бюро и просматривал письма, пришедшие утром, когда в кабинет вбежала разрумяненная после утренней конной прогулки Анжелика и весело проговорила: - Какие новости, дорогой? Он поднял глаза на жену и улыбнулся. Она была невероятно хороша в наряде для верховой езды - гибкая, стройная амазонка со слегка растрепанными золотистыми локонами и сверкающими изумрудными глазами. Сняв перчатки и небрежно бросив их на изящный столик, стоящий около двери, она быстро пересекла комнату и легким поцелуем коснулась его губ. Жоффрей показал ей письмо, которое держал в руках: - Это от Молина. Анжелика выпрямилась и скрестила руки на груди. - И что же он пишет? - Я смотрю, вы его недолюбливаете, - смеясь, проговорил граф. - А ведь именно ему мы обязаны нашим сегодняшним счастьем. - Он слишком много на себя берет и вмешивается в дела, которые его не касаются, - резко проговорила Анжелика. В ней вдруг ожил былой гнев, и она вспомнила, как еще совсем недавно отчаянно боролась со своим отцом и управляющим, желая избежать ненавистного брака с тулузским колдуном. Муж встал и привлек ее к себе. - Милая, что с вами? - Ничего, не обращайте внимания... Чего он хочет? Предлагает очередную выгодную сделку? - язвительно осведомилась Анжелика. - Полноте, к чему эта ирония? - граф укоризненно посмотрел на нее и покачал головой. - Нет. Он пишет, что маркиз дю Плесси-Белльер недавно скончался и поместье унаследовал его сын, Филипп. Не думаю, что эта новость каким-то образом может повлиять на наше с ним общее дело, но Молин все же решил поставить меня в известность относительно случившегося. - Филипп... - эхом повторила Анжелика и на нее внезапно обрушились воспоминания из детства - ее яростная ссора с юным красавцем маркизом в Монтелу, его презрительное "Баронесса унылого платья" и насмешки глупых пажей в Плесси, ее дрожащая рука в его руке... Жоффрей увидел, как внезапно потемнели глаза жены и она слегка закусила нижнюю губу. - Вы знакомы? - Да... Немного... Филипп дю Плесси - мой кузен, и мы несколько раз виделись в детстве... И я не могу сказать, что эти встречи меня радовали. Граф насмешливо посмотрел на нее. - А мне кажется, что тут дело в другом. Ну же, признавайтесь, дорогая, что вам нравился юный маркиз! Анжелика вспыхнула и возмущенно проговорила: - Какие глупости! Конечно же нет! Злой, заносчивый мальчишка! Он жестоко посмеялся надо мной и моими родными, когда был проездом у нас в замке, а потом еще раз... Мне казалось, что никого и никогда в жизни я так не ненавидела... - она махнула рукой. - Впрочем, неважно, все это было очень давно... - И тем не менее, вы до сих пор обижены и негодуете. Сдается мне, что кузен вам не просто нравился, вы были влюблены в него... - Жоффрей уже откровенно смеялся. - Он был красив? - Невероятно. Никогда в жизни я не видела такого красивого юношу... Но при этом он был высокомерен и ужасно груб со мной. Но вы правы... Возможно, я была влюблена в него... Немножко... - Немножко! Вы просто прелесть! Значит, не я первым покорил ваше гордое сердце? - граф улыбался, но Анжелика чувствовала его волнение. Она опустила ресницы. Руки мужа сильнее сжали ее талию. - Ну же, мадам, ответьте, - голос его слегка дрогнул. Анжелика обвила руками его шею и взглянула на вмиг посерьезневшее лицо. Никогда раньше он не смотрел на нее так... Или она просто не замечала. - Монсеньор, да вы ревнуете! - воскликнула она. - О, я просто в восторге! - и ее голос зазвенел от переполняющих ее нежности и счастья. - Немножко, - улыбнулся Жоффрей. - Ах, прекрасная дама, вы изрядно помучили меня, прежде чем подарить мне свое расположение, и теперь я невольно задаюсь вопросом - а не ваш ли красавец кузен был тому причиной? - Боже, я была такой глупой! Вы должны ненавидеть меня, - она смущенно потупилась. — Если вспомнить, сколько несчастий я претерпел из-за вас, трудно поверить, что я не держу на вас обиды. Но я не могу обижаться на вас, - тихо проговорил он, касаясь губами ее волос. - В вас моя жизнь. Она теснее прижалась к нему. Он любит ее. Любит настолько, что даже ревнует! Никогда, даже в самых смелых мечтах, она не могла представить себе такого. Его любовь всегда казалась ей чем-то невероятным, феерическим, исключительным подарком судьбы, и она втайне боялась, что однажды он оставит ее и отправится покорять новые вершины... Время от времени в ней просыпалась жгучая ревность к его прошлому, что очень забавляло мужа. А вот теперь он сам ревнует. Она приподнялась на цыпочки и прильнула губами к его губам. - Вы моя единственная любовь, дорогой сеньор, - тихо прошептала она. - И так будет всегда, пока бьется мое сердце... [/more]
toulouse: Акварель пишет: женщин не грабили даже алжирцы На каких источниках основано такое утверждение? Интересно было бы взглянуть на камеру хранения драгоценных вещей на невольничьем рынке, столь ярко описанном в романе) Или голышом, но при цацках - так даже эффектнее?
Акварель: toulouse пишет: На каких источниках основано такое утверждение? Интересно было бы взглянуть на камеру хранения драгоценных вещей на невольничьем рынке, столь ярко описанном в романе) Или голышом, но при цацках - так даже эффектнее? по поводу "на рынке" - это уже моя интерпретация. О вещах, женщинах и пиратах писал в популярной статье специалист по Средиземноморью где-то того периода. Фамилию я не запоминала, удовлетворилась тем, что у него были научные статьи по теме, и увиденная в популярной статье "кухня" меня не насторожила.
княгиня Спадо: Хотелось бы и мне почитать статью этого специалиста! Очень мне интересна история Средиземноморья. Может если вы вспомните автора, то скажите мне название статьи и автора, а может и бросите ссылку!
Акварель: княгиня Спадо, Меня тема не особо интересовала, так что, оценив сурьезность автора, забыла о нем.
княгиня Спадо: Очень жаль, а мне вот стало интересно.
toulouse: А мне сомнительно...
Акварель: toulouse пишет: А мне сомнительно... никого не призываю верить. Если бы я подобное вплетала в какой-то сюжет, а тем более, в собственный типа науч-поп, то перепроверила бы. А как информация - почему бы нет? Исходя из исторического контекста, это допустимо. Исходя из того, как я увидела автора и обоснованность материала в его статье, - это вполне вероятно. И даже если женщины-камушки-пираты - в большей или меньшей степени распространенный миф, а не реальный факт, то Серж Голон все равно мог исходить из него. Но, повторяю, не призываю верить.
Violeta: Как бы там ни было, с кольцом в "Нинон" я косякнула, если не предположить, что у графа было запасное или Анжелика про совсем другое кольцо думала.
toulouse: Violeta пишет: я косякнула Не страшно, можно поправить, главное - в целом все получилось)
Violeta: Этот фанфик я писала очень долго - переписывала, добавляла и убирала сцены, чтобы максимально достоверно вписать все события романа в рамки фика от лица графа. Надеюсь, что у меня все получилось, и повествование выглядит логичным. Спасибо моему редактору, который замучался уже обсуждать со мной все нюансы этой работы и грозился убить, если я не отстану от нее с просьбами "Ну прочитаааай еще разок, я две запятые местами поменяла"))). Итак, дамы, представляю на ваш суд мои мысли о дуэли! Решающая дуэль. - Господи, и как только Земля носит подобных кретинов! - воскликнул Пейрак, входя в гостиную, где в ожидании приятеля с удобством расположился маркиз д'Андижос, коротая время в компании восхитительного руссильонского вина. Маркиз поднял на Жоффрея искрящиеся весельем глаза. - Это ты о шевалье де Жермонтазе или о преподобном отце Беше? - осведомился он, поспешно наливая графу в бокал вина из графина, который охлаждался на столике неподалеку в небольшом бронзовом ведерке со льдом. - Они оба преизрядные тупицы, - с досадой махнул рукой Пейрак. - Но если этот полубезумный Беше просто необразованный фанатик, то племянник нашего дорогого архиепископа - опасный дурак. И тем более опасный, что слепо предан своему дяде, точнее, его кошельку, - Жоффрей опустился в кресло с высокой спинкой, обитое штофом, и рассеянно поднес к губам бокал, который передал ему маркиз. - Монсеньор хочет принудить меня вступить с ним в союз, и, посылая ко мне своего племянника, без обиняков дает мне понять, что собирается главенствовать в нем. Иначе этот шевалье не вел бы себя с такой возмутительной наглостью. - Брось, - примирительно проговорил д'Андижос. - Всем известно, что Жермонтаз - просто невоспитанная скотина. - С каким удовольствием я проткнул бы шпагой его жирное брюхо! - Пейрак со звоном поставил бокал на полированную поверхность стола. - Так за чем же дело стало? - пожал плечами маркиз. - Думаю, тебе не составит труда разделаться с этой горой сала. - Все не так просто, - поморщился Жоффрей, - я советник тулузского парламента и в свое время подписывал декларацию об отказе от дуэлей*. Архиепископ раздует из этой истории такой скандал, что мне придется или бежать, или же сложить голову на плахе, как Бутвилю**. Шевалье не стоит таких жертв. - Ты можешь и не делать официального вызова! - возбужденно воскликнул д'Андижос. - Достаточно просто задеть его посильнее... Думаю, за этим дело не станет - он словно намеренно лезет на рожон. - Уверен, что он получил четкие распоряжения от своего дядюшки не поддаваться на провокации и будет глотать мои насмешки, как гусь - горох, - покачал головой граф. - Возможно даже, что он ждет, чтобы я сам бросил ему вызов. И, как только это случится, у монсеньора будут на руках все козыри против меня. - Но ведь можно вывести его из равновесия и заставить самого вызвать тебя на поединок, - произнес маркиз, и по его губам скользнула нехорошая улыбка. - Это будет расцениваться не как дуэль, а как стычка, и монсеньору будет не к чему придраться! Пейрак бросил на приятеля задумчивый взгляд, но ничего не ответил. После весьма продолжительной паузы он наконец поднялся на ноги. - Что ж, будем действовать по ситуации, - сказал он, подойдя к д'Андижосу и дружески похлопав его по плечу. - А ты, мой друг, пригляди за нашим гостем... *** - Любовь, искусство любить, - проговорил Жоффрей де Пейрак, - драгоценнейшее качество, которым наделены мы, французы. Я побывал во многих странах и видел, что это признают все. Так возрадуемся же, друзья мои, возгордимся, но в то же время будем начеку: эта слава может оказаться непрочной, если не придут ей на помощь утонченные чувства и умное тело. Он наклонил голову, и на его лице, скрытом черной бархатной маской и обрамленном пышной шевелюрой, сверкнула улыбка. - Вот для чего собрались мы здесь, в Отеле Веселой Науки. Но это совсем не означает, что я предлагаю вам окунуться в далекое прошлое. Конечно, я не могу не вспомнить нашего магистра в искусстве любви, который некогда пробудил в сердцах людей это прекрасное чувство, но мы не должны отбрасывать и то, что внесли, совершенствуя его, последующие поколения: искусство вести беседу, развлекать, блистать остроумием, а также и более простые, но тоже немаловажные утехи, располагающие к любви, такие, как заботы о хорошем столе и изысканном вине. - О, вот это мне больше подходит! - заорал шевалье де Жермонтаз. - Чувства - это все ерунда! Я съедаю половину дикого кабана, трех куропаток, полдюжины цыплят, выпиваю бутылку шампанского - и пошли, красотка, в постель! - Ну, если красотка зовется госпожой де Монмор, то после она рассказывает, что в постели вы умеете оглушительно храпеть - и только! - Она рассказывает это? О, предательница! Правда, как-то вечером я так отяжелел… Дружный хохот прервал толстого шевалье, но он, добродушно снеся насмешки, поднял серебряную крышку с одного из блюд и двумя пальцами выхватил оттуда куриное крылышко. - У меня так - уж если я ем, то ем. Я не валю все в одну кучу, как вы, и не прибегаю ни к каким тонкостям там, где в них нет надобности. - Грубая свинья, - тихо проговорил граф де Пейрак. - С каким наслаждением я смотрю на вас! Вы - воплощение всего, что мы вытравляем из наших нравов, всего, что мы ненавидим. Смотрите, мессиры, смотрите и вы, любезные дамы, вот потомок варваров, тех самых крестоносцев, которые с благословения своих епископов разожгли тысячи костров между Альби, Тулузой и По. Они так яростно завидовали этому очаровательному краю, где воспевалась любовь к дамам, что испепелили его, превратив Тулузу в город нетерпимости и недоверия, обиталище жестоких фанатиков. Жоффрей в упор посмотрел на Жермонтаза, но тот, поглощенный поеданием крылышка, пропустил его тираду мимо ушей. Жир блестел на его полных губах, и граф испытал чувство гадливости оттого, что подобный человек приглашен на его праздник. Отвратительная жаба - без чести, без совести. Ему вспомнился недавний разговор с д'Андижосом, и идея спровоцировать шевалье на дуэль сейчас не казалась Пейраку такой уж плохой. У него отчаянно чесались руки проучить этого мужлана, которого ему навязали против его воли, и которому он вынужден был оказывать гостеприимство... Вдруг его внимание привлекла сидящая на другом конце стола Анжелика. Точнее, ладонь юного герцога де Форба де Ганж, которая с возмутительной бесцеремонностью легла на обнаженное плечо его жены. Мальчишка, склонившись к самому ее лицу, что-то шептал ей на ухо, заставляя Анжелику смущенно улыбаться и опускать взгляд. Граф стиснул зубы, и глаза его недобро сверкнули, но он почти тут же расслабился, поскольку она быстро взяла ситуацию в свои руки и весьма изящно дала отпор настойчивому поклоннику. Жоффрей, заметив, что Анжелика украдкой смотрит на другую сторону стола, где сидит он, немедленно включился в беседу Сербало и мессира де Кастель-Жало. Еще не хватало, чтобы она обнаружила, что он ее ревнует! Граф так старательно отводил глаза от прекрасного лица Анжелики, обращенного к нему, говорил с таким вдохновенным красноречием, пытаясь скрыть от нее то невольное волнение, которое она разбудила в нем, что, когда шевалье де Жермонтаз осмелился напомнить ему о своем присутствии, накинулся на него с утроенной силой. - Клянусь святым Севереном! - оторвавшись от своей тарелки, воскликнул Жермонтаз. - Если бы мой дядя-архиепископ слышал вас, он был бы совсем сбит с толку. То, что вы говорите, ни на что не похоже. Меня никогда ничему подобному не учили. - Вас вообще мало учили, шевалье!.. Что же шокирует вас в моих словах? - раздраженно бросил ему в ответ Жоффрей. Этот боров уже исчерпал меру его терпения. - Все! Вы призываете к верности и распутству, к благопристойности и плотской любви. А затем внезапно, словно стоя на церковной кафедре, клеймите позором "одурманенных страстью". Я подскажу это выражение своему дяде. Уверен, в следующее воскресенье оно прогремит на весь собор. - В моих словах отражена человеческая мудрость. Любовь - враг излишеств. Здесь, как и в изысканной еде, следует предпочесть количеству качество, ибо наслаждение заканчивается там, где начинается пресыщение и отвратительное бесстыдство. Разве способен насладиться прелестью изысканного поцелуя тот, кто ест, как свинья, и пьет, словно бездонная бочка? - со злорадством закончил граф и, видя, как на миг переменился в лице шевалье, понял, что его сарказм достиг цели. - Должен ли я узнать в этом описании себя? - проворчал Жермонтаз с набитым ртом, но, тем не менее, не выказал никакой враждебности, хотя уже любой бы на его месте схватился за шпагу. Да, железная выдержка - отметил про себя Пейрак. Или же полное отсутствие самоуважения? *** Лакеи унесли блюда, а на смену им явились восемь маленьких пажей с корзинами, наполненными розами и фруктами. Перед каждым гостем были поставлены тарелки с драже, изюмом и разными сластями. - Спой нам, спой, Золотой голос королевства! - вдруг потребовал кто-то. Жоффрей улыбнулся и сделал знак слуге погасить в зале свечи. Стало очень темно, но постепенно глаза привыкли к мягкому свету луны. Все заговорили шепотом, и среди внезапной тишины стало слышно, как вздыхают обнявшиеся влюбленные. Несколько парочек уже поднялись из-за стола и теперь бродили кто в саду, кто по открытым галереям, овеваемым благоухающим ночным ветерком. Любовь царила здесь повсюду, со смешанным чувством удовольствия и сожаления подумал Жоффрей, беря в руки гитару и устремляя взгляд к луне. Долгий теплый вечер, ароматные вина, изысканные блюда, приправленные различными специями, музыка и цветы - все это сделало свое дело и ввергло Отель Веселой Науки во власть любовных чар. Под сенью Ассезской башни в эту ночь словно возродился ушедший в прошлое мир. Знойная Тулуза вновь обрела свою душу. Страсть снова получила здесь права гражданства, и только он, граф де Пейрак, женатый на самой красивой женщине в Аквитании, был одинок в этот вечер. Жоффрей взял первые аккорды на гитаре и запел. Это не был страстный призыв или серенада, скорее откровение, исповедь, немного странно прозвучавшая на этом Празднике любви. Граф, не прекращая петь, задумался о вчерашнем вечере. Увидев Анжелику на пороге обсерватории, он был так потрясен, что сначала даже растерялся. "Она пришла, сама!" - пронеслось у него в голове, и радость пополам с торжеством заполнила все его существо. Тем горше было его разочарование, когда она заговорила о духе Галилея и желании посмотреть в телескоп на звезды. Черт возьми, это было уже слишком! Он достаточно резко ответил ей, и, ошеломленная его отповедью, Анжелика ушла, оставив Жоффрея в полном смятении чувств. Остаток ночи граф размышлял о том, не погорячился ли он, правильно ли поступил. Возможно, стоило пойти ей навстречу, принять во внимание ее молодость и стыдливость, быть терпеливым, внимательным... Но сил на это уже не оставалось. Жоффрей понял, что устал от этой игры, которая уже давно перестала приносить ему удовольствие, и лишь изматывала своей неопределенностью. Приходилось признать, что, наставляя других в искусстве соблазнения, он сам не слишком-то преуспел в нем: его жена была так же далека от него, как и в день их свадьбы, и белое платье, которое было сейчас надето на ней, будило в нем воспоминания, отдающие горечью. Сколько еще будет продолжаться эта пытка, как долго еще он сможет скрывать свои чувства под маской учтивой любезности и светского безразличия? И дрогнет ли когда-нибудь ее сердце? Иногда ему казалось, что она близка ему, что в ее глазах мелькает нечто, похожее на интерес, и что только шаг отделяет его от победы над этой непокорной дикаркой, владеющей его мыслями и чувствами, но каждый раз она в самый последний момент возводила между ними неприступную стену, которую он не в силах был преодолеть. И так день за днем, месяц за месяцем... Давно уже испарился азарт охотника, подстегивающий его в первые месяцы этого противостояния, исчез интерес исследователя, изучающего необычный и редкий цветок, неожиданно попавший к нему в руки, и осталось только мучительное чувство неразделенной любви, терзающее Жоффрея даже посреди самого веселого праздника. Сейчас Анжелика была альфой и омегой его желаний, неразгаданной тайной, предметом его неустанных размышлений, и ему стоило огромных усилий вести себя с ней так, чтобы она даже не догадывалась, как сильно он влюблен в нее и как его ранит невозможность быть с ней вместе. Увы, стоило признать, что, хоть Анжелика и была к нему расположена, она не сделает первого шага ему навстречу. Будет молчать, опускать ресницы, бросать изредка загадочные взгляды, но останется такой же недоступной и манящей, как болотный огонек. Чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, он должен был действовать решительно, но... впервые за долгие годы Жоффрей не был уверен в правильности такой стратегии. С другими женщинами ему было значительно проще - он не любил ни одну из них, и их кокетливое сопротивление принималось им вполне благосклонно, как часть любовной игры, а шутливый отказ лишь распалял его чувственность. Но с Анжеликой все было по-другому. Пейрак знал, что не выдержит ее отказа, и что ему снова придется уехать, как после того случая в беседке. Каких трудов ему тогда стоило обратить все в шутку, не показать Анжелике, как глубоко взволновал его этот украденный у собственной жены поцелуй, как он буквально сгорает от страсти и непреодолимого желания заключить ее в свои объятия... Жоффрей посмотрел на противоположный край стола, где сидела Анжелика, но ее там уже не оказалось. Она снова ушла, как и вчера, как и всегда. Граф накрыл струны гитары ладонью, гася рвущиеся наружу звуки, и встал со своего места. Довольно! Он больше не позволит ей убегать от него, сегодня они должны наконец объясниться. И, если она скажет, что не любит его, что ж, тем хуже для него. По крайней мере, он будет знать правду и прекратит изводить себя напрасными надеждами. Немного поколебавшись, Пейрак решил оставить на лице маску - это должно было напомнить Анжелике о загадочном трубадуре с берегов Гаронны, настроить ее на романтический лад, придать их свиданию чуть более легкомысленный характер и... отвлечь ее взгляд от ужасных шрамов на его лице, черт бы их побрал! Жоффрей уже было направился к выходу из пиршественной залы, как вдруг его окликнул д'Андижос: - Граф, постойте! Позвольте составить вам компанию, а то, мне кажется, ваши изысканные вина слишком вскружили мне голову... - он, пошатываясь, поднялся на ноги, и ухватился за край стола, чтобы не упасть. Как некстати! Пейрак некоторое время колебался, прежде чем ответить, но после подумал, что вывести захмелевшего маркиза в сад - дело пары минут, и согласно кивнул: - Идемте, друг мой, вижу, вам необходим свежий воздух. - Интересно, куда запропал шевалье де Жермонтаз? - с насмешкой спросил д'Андижос, когда они пересекали длинную галерею, ведущую к парадной лестнице дворца. - Наверняка храпит, как свинья, в своей постели, - отмахнулся граф. - И я уверен, что он там один. Громовой хохот был ему ответом. - Увы, ни его ленты, ни дядюшка-архиепископ не помогут шевалье в любовных делах с его толстым брюхом и дурными манерами! - смеясь, воскликнул маркиз. - Мессир де Кастель-Жало! - д'Андижос вдруг устремился вниз по парадной лестнице, рискуя сломать шею, к стоящему у ее изножия мужчине. Тот радостно заулыбался ему навстречу. Пока Пейрак неторопливо спускался, гасконцы в свойственной им экспрессивной манере успели обсудить шевалье де Жермонтаза, посмеяться над его неуклюжестью и непроходимой тупостью. Их вердикт был единодушен - северянин, грубый варвар и невежда. Жоффрей, в глубине души радуясь, что эти двое нашли в лице друг друга столь приятных собеседников, и предполагая, что теперь может без помех и ненужных провожатых отправиться на поиски своей жены, проговорил, проходя мимо них: - Надеюсь, он скоро уедет из моего дома, и мы забудем этот визит, как страшный сон. - Я только что видел его внизу, около крыльца, - вдруг проговорил Кастель-Жало. - Он о чем-то беседовал с мадам де Пейрак. Граф, бросив на него быстрый взгляд, рывком распахнул двери, ведущие в сад, и почти тут же увидел Анжелику и шевалье. До него донесся голос Жермонтаза: - Чтоб они сдохли, все эти слащавые кривляки южане! Моя подружка до сих пор была такой покладистой, а тут вдруг залепила мне пощечину. Я, видите ли, недостаточно деликатен для нее. - И право, вам уж пора сделать выбор, кто вы: распутник или духовное лицо. Возможно, вы оттого и страдаете, что еще не решили, в чем ваше призвание, - Анжелика откровенно смеялась над неуклюжим шевалье, и Пейрак невольно улыбнулся, по достоинству оценив и ее тонкое чувство юмора, и острый язычок. Но племянника архиепископа эти слова привели в неистовство. Стремительно шагнув к молодой женщине, он буквально выдохнул ей в лицо: - Я страдаю оттого, что ломаки, вроде вас, дразнят меня, словно быка. С женщинами у меня один разговор. С этими словами шевалье грубо рванул Анжелику к себе и своим жирным слюнявым ртом прижался к ее губам. На секунду Жоффрей застыл, словно не веря собственным глазам - неужели Жермонтаз окончательно сошел с ума? Оскорбить его в его же собственном доме, посягнув на честь его жены? Но, услышав треск рвущегося платья и еле слышный вскрик Анжелики, которая отчаянно отбивалась, пытаясь вырваться из медвежьих объятий шевалье, Пейрак почувствовал такую неистовую ярость, такой безудержный гнев, что по силе с ними могло сравниться только извержение вулкана. Он сорвал маску с лица и громко выкрикнул: - Мессир де Жермонтаз! Медленно, нарочно подчеркивая свою хромоту, Жоффрей стал спускаться, и, когда дошел до последней ступеньки, в руке его блеснула шпага, которую он вынул из ножен. Жермонтаз, слегка покачиваясь, отступил. Вслед за графом по лестнице поспешно спустились Бернар д'Андижос и мессир де Кастель-Жало, уже протрезвевшие и готовые разорвать племянника архиепископа на куски по одному лишь слову графа де Пейрака. Жермонтаз повернул голову в сторону сада и увидел за своей спиной Сербало. Шевалье шумно запыхтел. - Да это… это ловушка, - пробормотал он. - Вы хотите меня убить! - Ты сам устроил себе ловушку, свинья! - бросил в ответ д'Андижос. - Ты вздумал обесчестить жену человека, который оказал тебе гостеприимство! Жоффрей взглянул на Анжелику, которая дрожащей рукой тщетно пыталась стянуть на груди разорванный корсаж. В ее изумрудных глазах застыла тревога, она умоляюще смотрела на мужа, словно желая предотвратить неминуемое кровопролитие. Она боялась. За него? Жоффрей вдруг почувствовал, что действительно небезразличен ей, и это придало ему уверенности в исходе боя. Сейчас он расправится с этим подонком и тогда... Тогда он наконец-то объяснится с ней. Подойдя к Жермонтазу, он ткнул его кончиком шпаги в живот и коротко бросил: - Защищайтесь! Тот молниеносно - сказалась военная выучка - выхватил свою шпагу, и они скрестили оружие. Несколько мгновений они сражались так ожесточенно, что чашки эфесов дважды стукнулись друг о друга, а лица противников оказывались совсем рядом. Но Жоффрей каждый раз проворно увертывался от удара. Его ловкость с лихвой компенсировала физический недостаток. Когда Жермонтаз прижал его к лестнице и вынудил подняться на несколько ступеней, он внезапно перепрыгнул через перила, и шевалье едва успел обернуться, чтобы встретить противника лицом к лицу. Жермонтаз начал выдыхаться. Он мастерски фехтовал, но не мог выдержать такого бешеного темпа. Шпага графа разорвала ему правый рукав и поцарапала руку. Рана была неглубокая, но сильно кровоточила; рука, держащая шпагу, стала неметь. Шевалье становилось драться все труднее. В его больших круглых глазах появился панический ужас. Зато в глазах графа де Пейрака горел зловещий огонь и не было пощады. Жермонтаз прочел в них свой смертный приговор. Граф растянулся в немыслимо длинном выпаде, практически распластавшись по земле, и пронзил свого противника шпагой насквозь. Раздался глухой, протяжный вскрик, и шевалье рухнул на мозаичные плитки, как подкошенный. Жоффрей с улыбкой склонился к нему. - "Слащавые кривляки"! - тихо проговорил он. Схватив шпагу за рукоятку, Пейрак резко рванул ее на себя. Что-то мягко всплеснуло, и граф увидел, как подол белоснежного платья жены окрасился брызгами крови. На мгновение Анжелика прислонилась к стене, словно ей стало нехорошо от увиденного, а потом порывисто бросилась к нему, вмиг растеряв всю свою сдержанность и отстраненность, которыми изводила его долгие месяцы. Он, все еще охваченный неистовством недавней схватки, немного опешил и неловко прижал ее к себе одной рукой, так как во второй все ещё держал шпагу, обагрённую кровью племянника архиепископа. Жоффрей гадал, был ли он виноват в том, что шевалье выместил свою злость за оскорбления, которым он его сегодня подверг, на Анжелике? Или же это было просто неудачным стечением обстоятельств? Тяжелые мысли чугунным колоколом громыхали в его голове, и он не сразу осознал, что это ее нежные руки исступленно касаются его лица, груди, а затуманенные волнением глаза ищут его взгляд. "А ведь так или иначе я добился своего!" - с мрачной радостью подумал Пейрак, нежно касаясь губами ее виска. Отныне его жена принадлежит ему, он завоевал ее в честном бою, и вправе требовать награду... Медленная улыбка раздвинула губы Жоффрея, и он повелительно сказал: - Пойдём. ____________________ *В 1651 году постановлением маршалов Франции были пресечены все попытки оправдать поединки. В то же время король своим декретом напоминал о старинных запретах и поручал правосудию наказывать дуэлянтов. Разбирать эти дела предоставлялось тем же маршалам – «судьям в сапогах», что подчеркивало разницу между воинской доблестью и бесшабашностью дуэлянтов. В том же 1651 году дворяне, входящие в Братство Святого Причастия, поклялись отказаться от дуэли, и вскоре их примеру последовали депутаты от дворян Штатов Бретани и Лангедока. В публичных заявлениях уже нельзя было говорить о поединках иначе как с осуждением. **Эдикт против дуэлей, изданный в 1626 году, предусматривал следующие меры: за вызов на дуэль – лишение должностей, конфискация половины имущества и изгнание из страны на три года. За дуэль без смертельного исхода – лишение дворянства, шельмование или смертная казнь. За дуэль со смертельным исходом – конфискация всего имущества и смертная казнь. Были предусмотрены особые меры против злоупотребления правом на помилование: король поклялся никогда не миловать дуэлянтов и потребовал от своего секретаря никогда не подписывать писем о помиловании, а от канцлера – никогда не прилагать к ним печать. Ришелье считал, что подобные меры окажутся более действенными, и имел на то основания. До сих пор казнили только изображения преступников. Бутвиль, приговоренный к повешению, нагло явился с друзьями на место казни, сломал виселицу, разбил свой портрет и удрал. Парижский парламент, на рассмотрение которому был отдан эдикт, потребовал смертной казни для всех дуэлянтов, однако король прислушался к словам Ришелье о том, что «никто не может осудить врача, который решился применить новое снадобье, убедившись в недейственности старого». Эдикт был принят в марте 1626 года в редакции кардинала. Первым эдикт нарушил герцог де Прален; его изгнали от двора, несмотря на заслуги его отца, и лишили должностей королевского наместника в Шампани, бальи Труа и губернатора Марана. Неукротимый Франсуа де Монморанси-Бутвиль, имевший дерзость устроить очередную дуэль – с двумя секундантами с каждой стороны, на Королевской площади и средь бела дня (один человек погиб и двое были ранены), не отделался так легко: ему и его приятелю де Шапелю отрубили голову, а все их имущество конфисковали. Это решение было принято не без колебаний: за молодого красавца Бутвиля многие заступались, но кардинал тогда изрек знаменитую фразу: «Мы перережем глотку либо дуэлям, либо эдиктам вашего величества». "Поединок начался. Обменявшись несколькими ударами, Бутвиль и Беврон выбили друг у друга шпаги и схватились врукопашную. У них были кинжалы, однако противники не пускали их в ход, поскольку им было важно сразиться, а не убить друг друга. И всё бы кончилось хорошо, но де Шапель сразил де Бюсси, едва державшегося на ногах, а Бюке тяжело ранил Ла-Берта. Беврон с Бюке тотчас уехали в Англию, а Бутвиль и де Шапель, узнав, что король в Париже, немедленно бежали в Лотарингию, которая тогда была заграницей. Они остановились переночевать на постоялом дворе, но поутру их арестовали именем короля и под конвоем отправили в Париж. Бутвиль сразу во всем сознался, а де Шапель запирался и даже утверждал, будто не знает, где находится Пляс-Рояль. Беременная жена Бутвиля валялась в ногах у Людовика, принц Конде и герцог де Монморанси просили о заступничестве Ришелье, но тот сказал, что ничего не может поделать, поскольку сам принимал участие в разработке декрета о дуэлях. 21 июня 1627 года обоим дуэлянтам отрубили голову на Гревской площади. Охране был дан приказ: если кто-нибудь в толпе крикнет: «Пощады!» – немедленно арестовать крикуна."
МА: Violeta Браво , новые подробности очень органично вписались! "А ведь я так или иначе я добился своего!" - с мрачной радостью подумал Пейрак, нежно касаясь губами ее виска. Ишь ты Одно замечание, совершенно несущественное: "я" два раза в предложении Мысль, что графа раздражал шевалье, но поединок был стечением обстоятельств, мне близка.
Violeta: МА пишет: Одно замечание, совершенно несущественное: "я" два раза в предложении Очепятка, поправила МА пишет: Мысль, что графа раздражал шевалье, но поединок был стечением обстоятельств, мне близка. Граф допровоцировался МА пишет: Violeta Браво , новые подробности очень органично вписались! Спасибо, почти год работа лежала в черновиках, вчера только до ума довела.
Bella: Violeta пишет: Медленная улыбка раздвинула губы Жоффрея, и он повелительно сказал: - Пойдём. знаю, чем дело закончилось, но требую продолжения банкета Как же приятно читать о страданиях Пейрака!!! "я к ней так и этак, со словами и без слов"
Леди Искренность: Спасибо за неожиданный подарок! Как я понимаю, в вашей с редактором трактовке Пейрак искал дуэль, а Анж с Жермонтазом лишь подкинули повод? У меня просто никогда такой идеи не возникало, мне всегда думалось, что он не искал возможности создать конфликт и лишь попытка грубо покуситься на ту, которую он сам так долго и терпеливо пробуждал к любви, сподвигла его на сей необдуманный гневный выпад.
фиалка: Вай, вай. Мой любимый цвет, мой любимый размер!!! Как я соскучилась по самому любимому периоду. Так давно подобного никто не писал, а тут такой сюрприз. Violeta, может Вы пошурудите в столе ещё немного? Вдруг ещё такую вкусняшку отроете?
полная версия страницы