Форум » Творчество читателей » Что вы знаете о любви? 2 » Ответить
Что вы знаете о любви? 2
Светлячок: Перечитала я наши претензии к Пейраку, накомментировала кучу всего на его счет на фикбуке и все это время варила свое видение снятия маски. Как бы мне хотелось? Чтобы вот поменьше оскорблений, непонятных претензий и ненужных оправданий. А при работе над фанфиком Violeta "Через океан" напало на меня вдохновение (ей отдельное спасибо за помощь ), и написалась эта сцена. Не знаю, выльется ли она в полноценный фанф, я очень боюсь ввязываться в длинные работы, но пока попробую выдать свою версию плавания нашей сладкой парочки . Я думаю, что все в разговоре Анжелики и Рескатора пошло не в ту степь с того момента, как она заявила о том, что выходит замуж за Берна. Тогда-то Остапа Пейрака и понесло , вот я и подумала, а что, если... События начинаются с того момента, когда Анжелика получила приглашение от Рескатора провести ночь в его компании (то есть перед первой бурей, после которой и состоялось по канону снятие маски), только чуточку раньше, пока солнце полностью не зашло ________________________________________________________ Часть 1. [more]Когда Анжелика поднималась по ступенькам трапа на ют, в мыслях у нее царил такой же хаос, как и на море. Подобно клокочущим вокруг корабля косматым пенистым валам, в ее душе бушевали самые противоречивые чувства. Прошло уже почти восемь суток с тех пор, как они покинули Ла-Рошель, взяв курс на запад, а она все еще не дала ответа мэтру Берну. И ничего не происходило... Мир, ограниченный для нее теперь бортами "Голдсборо", словно погрузился в спячку, укачиваемый неспешным ходом корабля. Минуты перетекали в часы, часы - в дни, а Анжелика все продолжала ждать. С самого первого раза, когда она ступила на палубу этого судна, она не переставала размышлять над теми чувствами, которые внушал ей Рескатор, и то отчаянно желала его увидеть, то, напротив, страшилась этой встречи. А он, словно догадываясь о ее смятении, больше не искал ее общества. После того, как она твердо решила, что ей следует остерегаться как его, так и своих собственных порывов, его исчезновение, казалось, должно было принести ей облегчение. Однако вместо радости Анжелика ощущала беспокойство. Капитана почти совсем не было видно. Только когда в отведенные для прогулок часы пассажиры выходили на палубу, им порой случалось заметить вдалеке, на юте, его силуэт в темном, развеваемом ветром плаще. И вот теперь он позвал ее, передав послание через своего друга - арабского врача Абд-эль-Мешрата. Анжелика не смогла бы ясно описать то, что она сейчас чувствовала: гнев из-за услышанной просьбы провести ночь с капитаном; тревогу от того, как на эти слова отреагировали ее друзья-гугеноты и в особенности мэтр Берн; и какое-то лихорадочное нетерпение, в котором она стыдилась признаться самой себе, оттого, что была рада вновь увидеться с Ним... Надежда то и дело уступала место страху, и тот вдруг начинал сдавливать ее грудь, словно тисками. Сейчас что-то произойдет! Что-то ужасное, сокрушительное, от чего она уже вовек не оправится… В сопровождении чёрного, как ночь, мавра Анжелика вновь оказалась в апартаментах капитана, где вечером, после отплытия из Ла-Рошели, она пришла в себя на восточном диване. В сгущающихся вечерних сумерках тускло поблескивали золотом мебель и украшающие капитанскую гостиную безделушки, но их очертания уже тонули во тьме. В воздухе был разлит какой-то приятных запах, в котором Анжелика не без волнения узнала аромат духов, исходивший от одежды Рескатора. Видно, он сохранил эту свою утонченную средиземноморскую привычку, как сохранил пристрастие к кофе, коврам и диванам с шелковыми подушками. Хозяин этих роскошных покоев стоял, склонившись над большим столом, который был заставлен различными приборами, песочными часами и замысловатыми блестящими инструментами, среди которых стопками лежали многочисленные карты, свертки и раскрытые книги. Венецианские светильники с красными стеклами и золотыми подвесками, освещавшие мужчину с обеих сторон, придавали его фигуре особое величие, и Анжелика в который раз подумала, что он и впрямь какое-то особое, необыкновенное существо. Иначе как объяснить то волнение и даже некоторый страх, которые она испытывала при каждой встрече с ним? - Вот и вы мадам, - улыбнувшись уголком рта, проговорил пират, оторвавшись от своих записей. - Я позвал вас, чтобы поговорить об одном важном деле, - мужчина учтивым жестом предложил Анжелике сесть. Его дружелюбная улыбка и тон, лишенный привычного сарказма, сбили женщину с толку. Она пришла сюда, чтобы дать отпор этому возомнившему о себе невесть что пирату, но никак не рассчитывала на столь любезную встречу. Важное дело? Вся ее злость вмиг куда-то улетучилась, уступив место женскому любопытству. - Я слушаю вас, монсеньор, - ответила она, присаживаясь на краешек кресла, стоявшего около стола с привинченными к палубе ножками. Рескатор вновь склонился к разложенным на столе бумагам. - Поскольку море сейчас неспокойно, и каждый день может стать для нас последним, я решил не стоять на пути у двоих влюблённых и готов выполнить вашу просьбу, - он пробежался глазами по строкам. - Согласно моим расчетам, вскоре нас ожидает весьма увлекательная встреча с морской стихией, поэтому нам стоит поторопиться. Что вы думаете о том, чтобы провести церемонию через два дня? - он поднял на неё свои чёрные глаза, в которых блеснули насмешливые искорки. - Церемонию? - непонимающе переспросила она. О чем это он? - Как? Неужели вы забыли о том, что собираетесь связать себя узами брака с мэтром Берном? - с наигранным изумлением проговорил пират. - Смею вам доложить, что ваш жених весьма нетерпелив, сударыня. Накануне он заявился ко мне без приглашения и потребовал, чтобы я поженил вас как можно скорее. Разве вы не в курсе своего предстоящего замужества? - его губы растянулись в ироничной улыбке. Анжелику бросило в жар. Так значит, не дождавшись ее ответа, мэтр Берн начал действовать, решив все за неё?! И он даже не соизволил сказать ей, что уже поговорил об этом с капитаном корабля! Будто не замечая ее состояния, Рескатор продолжал: - Признаюсь, эта новость была для меня полной неожиданностью, учитывая, что... - мужчина несколько помедлил, скользнув по Анжелике красноречивым взглядом, - за вами числится должок. Ну да ладно, - преувеличенно горестно вздохнул он, - кто я такой, чтобы решать судьбу чужого счастья... Так что вы думаете по поводу предложенной мною даты, мадам, дотерпите до послезавтра? - Послезавтра? - в замешательстве пробормотала Анжелика. Она была застигнута врасплох. В глубине души она понимала, что мэтр Берн поступил так, чтобы оградить ее от приставаний этого ренегата, ведь торговец давно заметил, что эти двое крепко связаны какой-то общей тайной. Ей даже пришлось рассказать унизительную правду о своих злоключениях на Средиземном море, чтобы заверить гугенота в том, что она не является любовницей хозяина "Голдсборо". Но сейчас Анжелика была ошеломлена тем, что мужчины сговариваются о ее судьбе за ее спиной. - А зачем тянуть? - вывел ее из раздумий хриплый голос капитана. - Куда подевалась ваша решительность, госпожа Анжелика? - насмешливо осведомился он, выпрямившись и выйдя из-за стола. Теперь Рескатор возвышался перед ней, словно могучая скала, облокотившись о край столешницы и скрестив руки на груди. - Или вы передумали? А может, мэтр Берн просто недостаточно хорош для вас? - с этими словами он склонился к ней, нависая, как большая хищная птица, преследующая свою жертву и готовая в любую минуту кинуться на добычу. Анжелика вздрогнула, увидев прямо перед собой его кожаную маску с искусственным носом, походившим на клюв, и алмазно-твердый, невыносимо пронзительный взгляд, сверкавший из-за прорезей этой маски. Рескатор коснулся рукой ее щеки и мягким, но властным движением приподнял ее подбородок, заставляя взглянуть на него. - Трепещет ли ваше сердечко, когда он смотрит на вас? - пират улыбался, пристально всматриваясь в бледное лицо Анжелики, в ее большие зеленые глаза, расширившиеся сейчас от удивления и растерянности. - Пробегает ли дрожь по вашей прекрасной коже, когда он касается вас? - тихо продолжал мужчина, медленно проводя пальцами по изящной шее и скользя по тонкой ключице. Анжелика сидела, словно заворожённая. Слова и прикосновения Рескатора окутывали ее, подобно шелковому кокону, мягко, но настойчиво, и она была не в силах пошевелиться. Взгляд его горящих черных глаз притягивал, а прикосновения умелых рук заставляли кровь быстрее мчаться по венам. В нем была неодолимая магнетическая сила, и несколько мгновений женщина была не в силах отвести глаза, точно птичка под взглядом змеи. - Кружится ли ваша голова, когда он целует вас? - и вот уже его губы оказались в опасной близости от ее губ. Как она ни старалась совладать с собой, ее тело отказывалось подчиняться разуму. Пока Рескатор не касался ее, Анжелика еще могла ему противиться, но теперь, почувствовав себя в его власти, она смешалась. Какое-то странное волнение охватило ее. Она так давно не ощущала ничего подобного… Она говорила себе: «Это страх», но то был не страх... Впервые после долгих лет одиночества и тоски по любви, Анжелика с удивлением почувствовала отголоски зарождавшегося желания, и ее сердце учащенно забилось. - Как думаете, что подумал бы ваш жених, если бы сейчас увидел нас вместе? - вкрадчиво спросил Рескатор, опаляя ее губы своим дыханием. Надломленный приглушенный голос пирата заставил женщину вынырнуть из забытья. Что с ней происходит? Анжелика в ужасе отшатнулась от него, вцепившись руками в подлокотники кресла. Она была сама не своя и снова попалась в ловушку, расставленную этим искусителем, ловко играющим на чужих слабостях! Он в очередной раз посмеялся над ней, а она в очередной раз купилась на его уловки. - Мой... - отчего-то она не могла произнести этих слов "будущий муж". - Мэтр Берн - мой лучший друг, и он самый честный и благородный человек на этом корабле! - с вызовом ответила Анжелика, стараясь унять колотящееся в груди сердце. - Так вы выходите за него замуж, потому что он ваш друг? Какая прелесть! Видимо, я недооценивал сокрушительную силу дружбы и поистине непостижимые глубины благородства этого унылого торговца, - парировал Рескатор, выпрямляясь. - А как же любовь, мадам? Или она ничего для вас не значит? Обида и злость, словно проснувшийся после долгой спячки вулкан, заклокотали в Анжелике с неистовой силой оттого, что кто-то посмел усомниться в ней, в ее способности любить и отдавать любви всю себя без остатка, бороться за нее, не жалея сил и даже самой жизни. Как мог этот чёрствый, словно камень, человек судить ее? Ее, чья жизнь была посвящена любви, которая не раз помогала Анжелике вырваться из костлявых лап смерти, когда, казалось, на спасение не было ни единого шанса; когда разъедающая душу пустота заполняла ее изнутри, заставляя захлёбываться тоской и отчаянием. - Что вы, подлый пират, знаете о любви?! - в сердцах бросила она Рескатору, вскочив на ноги. - Разве вы любили когда-нибудь? Она с вызовом взглянула ему в глаза, готовая, словно волчица, броситься на охотника, чтобы защитить своё дитя, как вдруг взгляд мужчины, стоявшего перед ней, из насмешливого стал серьёзным. Он пристально смотрел на Анжелику, и лишь плеск волн, мерно бившихся о борт корабля, нарушал эту гнетущую тишину. - Любил, - после некоторого молчания произнёс он одними губами. - Свою жену. В его хриплом голосе женщине почудились нотки горечи. Резко развернувшись, Рескатор подошел к шкафчику в глубине салона и открыл дверцу. Анжелика, ожидавшая яростной схватки и язвительных препирательств, была обескуражена его признанием. Она смотрела на крепкую спину мужчины, его широкие плечи, обтянутые бархатным камзолом, и не знала, что сказать. - У вас есть жена? - изумленно проговорила она, опускаясь в кресло, и в этот миг ей показалось, что пират вздрогнул. Или это отблески от тусклого, чуть дрожащего от качки света ламп играли с ее сознанием? Комната уже полностью погрузилась в полумрак, и это придавало их беседе оттенок немного таинственный и даже отчасти зловещий. Теперь, когда Рескатор отошел от нее на некоторое расстояние, Анжелике показалось, что он не человек, а какой-то мрачный, темный призрак, пришедший, чтобы повергнуть в смятение ее душу. - У меня БЫЛА жена, - с нажимом поправил ее Рескатор, не оборачиваясь. Анжелика во все глаза смотрела на этого сильного, загадочного мужчину и никак не могла поверить в правдивость его слов. Неужели он способен любить? Перед ней вдруг явственно предстала картина их первой встречи в батистане: его чарующий голос, нежные руки, его заботливый и вместе с тем изучающий взгляд. Тогда он был совсем другим, не таким, как сейчас, и отчего-то казался ей очень близким. Несмотря на то, что он был для нее незнакомцем с закрытым маской лицом, Анжелика чувствовала себя в безопасности в его объятиях, словно он был не хозяином, купившим ее за огромную сумму на торгах, а волшебником, в чьих силах было подарить ей новую жизнь. Пират медленно повернулся к ней и протянул молодой женщине бокал с вином. Ни словом, ни жестом он не выдал своих истинных чувств, и лишь жесткая кожаная маска знала, как от волнения расширяются крылья его носа, и хмурятся брови, сурово сходясь к переносице. Каким был этот грозный мужчина в любви? Безусловно, слава о нем, как о ценителе женской красоты и обладателе самых прекрасных одалисок Средиземноморья, была известна Анжелике, но не было ли это искусно разыгранным спектаклем, призванным скрыть неспособность Рескатора забыть ту, чей образ, похоже, до сих пор преследовал его? Анжелика вспомнила, как в первый вечер их путешествия, когда она на палубе схватилась за его бархатный камзол, ее рука ощутила под тканью не живое человеческое тело, а некую твердую оболочку. "Неужели и его сердце, подобно телу, заковано в латы?" - подумала она тогда. Неожиданно перед внутренним взором Анжелики предстал тот, другой, который некогда смог завладеть всеми ее мыслями, как сейчас Рескатор, такой же надменный и неприступный - Филипп де Плесси-Бельер, ее второй муж, этот прекрасный бог войны Марс с его холодным и нарочито безразличным взглядом светло-голубых глаз. Ах, Филипп, как он злился на неё за тот гнусный шантаж, как боролся со своими чувствами, как не хотел покориться ей, но в конце концов больше не смог противиться, впустив любовь в своё жестокое сердце! Филипп... бедный Филипп. Он ненавидел ее до любви... Время шло, никто из них не произносил ни слова, и в наступившей тишине Анжелика вдруг явственно различила похожий на душераздирающее стенание вой ветра в вантах и парусах, и этот тоскливый звук мучительной болью отозвался в ее сердце. "Все сильные мужчины становятся беспомощными перед чарами любви. Одни теряют душу, а другие - жизнь". - Что с ней случилось? Она умерла? - слова слетели с губ прежде, чем Анжелика осознала их бестактность. - В некотором роде, - спокойно ответил Рескатор. - Много лет назад. - Простите.., я не хотела... - она опустила глаза, коря себя за несдержанность. - Пустое, - перебил ее мужчина. - Она предала меня и, как оказалось, никогда не любила, - Рескатор не отрывал своих чёрных глаз от лица Анжелики. - Я хотел бы поднять этот бокал за верность, сударыня, вы не против такого тоста? Опрокинув в себя вино, пират вновь испытующе посмотрел на нее и вдруг неожиданно спросил: - А вы когда-нибудь предавали, мадам? Его взгляд словно прожигал ее насквозь, и ей стало тяжело дышать. Анжелика сделала слишком большой глоток из своего бокала и тут же закашлялась. - Осторожно, моя дорогая, не пейте все залпом, - ухмыльнулся он. - Это вино очень опасно, оно легко развяжет вам язык и заставит рассказать мне все ваши самые сокровенные тайны. Ну, это уже было слишком! Анжелика выпрямилась в кресле, готовая вновь сцепиться с ним не на жизнь, а на смерть. Тот краткий миг, когда он показался ей другим, настоящим, уже миновал, словно его и не было вовсе. - Мне нечего бояться, монсеньор, - сбросив оцепенение, твёрдо ответила она. - Я всегда была честна с теми, кто мне дорог. - Ну надо же! Кто бы мог подумать, что женщина, подобная вам, будет с таким апломбом рассуждать о честности! - проговорил пират и расхохотался. - И как ваш будущий муж, господин Берн, воспринял новость о том, что ему в супруги достанется жена сожжённого колдуна, вдова маршала, фаворитка короля Франции, наложница султана?.. Я никого не забыл? Право, же, вы истинный образец преданной женщины, - проговорил он между двумя взрывами хриплого хохота, от которого Анжелике сделалось не по себе. Она смертельно побледнела. Ей показалось, что дыхание ее вот-вот остановится, и она с трудом нашла в себе силы поставить дрожащей рукой бокал на стол. - Да как вы смеете? - голос ее звучал спокойно, но Анжелику буквально трясло от едва сдерживаемой ярости. Как же она ненавидела его в этот момент! За его оскорбительные намеки, за эти несправедливые слова, брошенные ей в лицо, за свою предательскую слабость к нему, за то, что так долго мечтала об этом загадочном человеке, как о герое сказок тысячи и одной ночи, а сейчас перед нею стоял банальный пират, в котором не было ни капли уважения к ней... - Вы ничего не знаете обо мне! Вы ничего не знаете о моей жизни, не знаете, при каких обстоятельствах я познакомилась с мэтром Берном... - она захлёбывалась словами, но не могла сдержаться. Анжелика знала, что не должна была говорить этого, никому и никогда, но была не в силах остановиться, словно это признание могло навсегда разорвать ее связь с прошлой жизнью. - Как я выживала после смерти первого мужа, лишившись всего. Вы не знаете, как залечивала раны от побоев второго, а король... - Мадам, только не говорите мне, что и его величество жестоко обращался со своей любовницей, поднимая на неё руку! - иронично перебил ее Рескатор. Анжелика задохнулась, словно от пощёчины. Ее душу переполняли ярость, обида и гнев. Слезы подступали все выше и тугим комком стояли в горле. Сама не зная почему, она хотела доказать этому пирату, что он заблуждается на ее счёт, хотела раз и навсегда покончить с тенями из прошлого, которые настигли ее даже здесь, в бескрайнем океане. Она не позволит им последовать за ней туда, в новые земли, в новую жизнь! Она чувствовала, что именно сейчас, на этом корабле, рядом с человеком, который называл себя Рескатором, сольются, словно реки, все ее прежние жизни, такие многочисленные и разнообразные. Анжелика вскочила и принялась остервенело, всеми десятью пальцами рвать шнуровку своего корсажа, распустила ее, стянула книзу рубашку и обнажила плечо. — Смотрите! Смотрите, что слуги короля сделали с его так называемой любовницей! — выкрикнула она. — Они заклеймили меня королевской лилией! Рескатор встал и подошел к ней. Он осмотрел след от раскаленного железа с вниманием ученого, исследующего некую интересную редкость. При этом он ничем не выказал чувств, которые вызвало у него ее признание. — В самом деле, — сказал он наконец. — А гугеноты знают, что приютили у себя висельницу? Анжелика уже жалела о своем необдуманном поступке. Палец Рескатора как бы между прочим гладил маленький, жесткий шрам, но даже от одного этого легкого прикосновения ее бросало в дрожь. Она попыталась было вновь стянуть на себе рубашку и корсаж, однако он удержал ее, крепко стиснув ее руки выше локтей. — Они знают об этом? — Один из них знает. — Во французском королевстве клеймят только проституток и преступниц. Она могла бы сказать ему, что клеймят также и гугеноток и что ее приняли за одну из них. Но ею уже начала овладевать паника. Та самая, столь хорошо знакомая ей паника, которая парализовала ее всякий раз, когда ее пытался обнять желающий ее мужчина. — Ах, да какая вам разница! — сказала она, пытаясь освободиться. — Думайте обо мне все, что вам угодно, только отпустите меня. Однако он вдруг прижал ее к себе, как в первый вечер после отплытия, прижал так тесно, что она не могла ни поднять голову к его жесткой кожаной маске, ни упереться ладонями ему в грудь, чтобы оттолкнуть его. Он сжимал ее только одной рукой, но рука эта была тверда, как стальной обруч. Другой рукой он коснулся шеи Анжелики, и его пальцы медленно скользнули вниз, к ее груди, угадывающейся в раскрытом вороте рубашки. — Вы надежно прячете свои сокровища, — прошептал он, касаясь губами ее виска. Прошло уже несколько лет с тех пор, когда ее в последний раз ласкал мужчина, и притом ласкал столь дерзко. Она вся напряглась под прикосновением его властной руки, которая со спокойной неторопливостью удостоверялась в том, что ее тело нисколько не утратило своей красоты. Ласки Рескатора сделались еще настойчивее; он знал свою власть над женщинами. Анжелика была не в силах пошевелиться и едва дышала. С нею произошло что-то странное: по ее телу вдруг разлился жар, и в то же время ей показалось, что сейчас она умрет. «Ох, хоть бы он меня отпустил, — мысленно умоляла она, — не то я стану его рабыней, его игрушкой. Он отнимает у меня силы. Почему?». Она с трудом выговорила: — Оставьте меня! Отпустите! Ее запрокинутое лицо исказилось, точно от боли. — Я внушаю вам такой ужас? — спросил Рескатор. Он больше не прижимал ее к себе. Она попятилась к стене и бессильно прислонилась к ней спиной. Пират задумчиво смотрел на нее, и она догадалась, что он озадачен чрезмерностью ее реакции. Опять, опять она повела себя как помешанная, а ведь прежде такого за ней не водилось… Что это было, что с нею сейчас произошло? Этот сладкий трепет, который она ощутила при прикосновении нежных умелых мужских пальцев.., ведь она его узнала: это было пробуждение чувственности, желание предаться страсти… С ним ей не было бы страшно, она была в этом уверена. Однако, глядя в ее глаза, он наверняка увидел в них ужас — а того, что этот ужас внушен не им, он не знал. Она и сейчас еще не осмеливалась поднять на него глаза. Как человек умный, Рескатор, похоже, принял свою неудачу философски. — Честное слово, вы пугливее девственницы. Кто бы мог подумать? - он снова облокотился о стол и скрестил руки на груди. - Или вы так верны своей будущей супружеской клятве? - усмехнулся он. - Интересно, а ее вы забудете также быстро, как ту, которую дали первому мужу, а затем - второму? И я уже молчу о том соглашении, что мы заключили с вами перед тем, как вы ступили на борт моего корабля - в самом деле, много ли стоят обещания, данные пирату? — в каждом его слове сквозил сарказм. - Как ни горько это признавать, мадам, но во всякой женщине скрыта обманщица. Кровь бросилась Анжелике в лицо, и ей лишь с трудом удалось сохранить самообладание. Глаза ее метали молнии. — Вы не имеете права так со мною разговаривать! По какому праву вы оскорбляете меня? По какому праву вы допрашиваете меня, как.., как полицейский? - Я имею на вас все права. Он сказал это бесстрастно, мрачным тоном, который, однако, испугал Анжелику куда больше, чем любые угрозы. «Я имею на вас все права…» Женщина открыла было рот, собираясь высказать ему все, — но тут судно резко накренилось, подхваченное особенно высокой волной, и ей пришлось ухватиться за кресло, чтобы не упасть. Она держалась на ногах не так твердо, как Рескатор, который, казалось, был припаян к палубе. Пират выпрямился, прислушиваясь к тишине, и жестом приказал ей молчать. - Началось, - серьёзно проговорил он, и в следующий миг его словам вторили оглушительные раскаты грома. Корабль резко качнуло, со звоном сбросив со стола мелкие побрякушки, а ночное небо белым всполохом рассекла яркая молния. [/more]
Florimon: Светлячок все супер Мне только кажется, что Светлячок пишет: выдумать себе несуществующего принца и поверить в сказку как-то современно звучит
japsik: Светлячок по сути Но мне тоже больше музыкальная вариация toulouse нравится toulouse пишет: она злилась на саму себя за то влечение, что помимо воли испытывала к нему. Как только ей пришло в голову сравнивать этого ничтожного пирата со своим первым мужем? Что за ребячество - выдумать себе волшебного принца, поверить в сказку! Господи, да ей казалось, что она даже немного влюблена в этого человека, не заслуживающего ничего, кроме презрения. Неужели можно было позволить себе так обмануться?
toulouse: japsik
Светлячок: Florimon пишет: Мне только кажется, что Светлячок пишет: цитата: выдумать себе несуществующего принца и поверить в сказку как-то современно звучит Меняем несуществующего принца на благородного рыцаря?
Светлячок: toulouse, спасибо
toulouse: Светлячок Вот уж не за что, идеи-то ваши, у меня только вариации, игра словами
Florimon: Светлячок пишет: Меняем несуществующего принца на благородного рыцаря? Меня больше не принц/рыцарь, а "поверить в сказку" царапнуло. Может "Как ей пришло в голову выдумать несуществующего принца и самой же в него поверить?" ?
Светлячок: Florimon пишет: Меня больше не принц/рыцарь, а "поверить в сказку" царапнуло. Может "Как ей пришло в голову выдумать несуществующего принца и самой же в него поверить?" ? Так разве не было сказок в то время? А синие книжечки из детства про что были? А раз принца выдумала, то непременно в него нужно поверить, иначе и выдумать незачем, это как бы само собой разумеется))
Florimon: Светлячок пишет: А синие книжечки из детства про что были? Мне всегда казалось, что там были средневековые романы и легенды. Я не против того чтобы Анж верила в сказку, просто само выражение "поверить в сказку" уж слишком современное. От него так и разит рекламным менеджментом. Каждую зиму рекламщики обязательно используют это словосочетание в своих рекламных кампаниях, начиная от кока-колы, заканчивая брендами косметики и сладостей.
Светлячок: Florimon пишет: Я не против того чтобы Анж верила в сказку, просто само выражение "поверить в сказку" уж слишком современное. От него так и разит рекламным менеджментом. Каждую зиму рекламщики обязательно используют это словосочетание в своих рекламных кампаниях, начиная от кока-колы, заканчивая брендами косметики и сладостей. И не говорите, теперь из-за реклам и «поверь в мечту» звучит заезженно, а про «ты этого достойна» вообще молчу, хотя Анж себе такое могла говорить каждые 5 страниц
Светлячок: Часть 7. Ночь настигла «Голдсборо» быстро и стремительно. Едва сверкнула последняя полоска заходящего за горизонт солнца, как в следующий миг все вокруг будто залило темными чернилами. Шебека лениво колыхалась на приветливых волнах, по-матерински ласкающих борт корабля, мелодично убаюкивая пассажиров. Ничто не предвещало бури, все вокруг тонуло в тишине и размеренности, но на душе у Жоффрея де Пейрака было неспокойно. Он чувствовал исходящую от невидимого во мраке моря тяжкую, гнетущую тоску, и ту томительную тревогу, что поражала сердца древних викингов и всех моряков мира, у которых хватало отваги доплывать до края света, держа курс на неподвижную Полярную звезду. Капитан корабля сидел в своём кресле, закинув ноги на широкий стол, и курил трубку, неспешно выпуская изо рта клубы дыма. В каюте почти не было света. Лишь единственная свеча одиноко сражалась с окружавшей ее темнотой, тщетно пытаясь разогнать сгустившиеся вокруг мрачные тени. Ее пламя рисовало на стене абрис человеческого лица: длинный ровный нос, чувственные губы, взъерошенные пряди волос. В этом портрете не было красок, не было жизни - лишь одна чернота... Жоффрей де Пейрак, некогда граф де Моренс д’Ирристрю, некоронованный властелин розового города на Гаронне, думал о своей новой жизни. Он вспоминал о чудесном спасении, о дружбе с Абд-эль-Мешратом, выздоровлении, ставшим возможным лишь благодаря необычайному врачебному искусству арабского ученого, отношениях с Мулеем Исмаилом, который сначала послал его разрабатывать месторождения золота в Судане, а после отправил с посольской миссией к турецкому султану. Наконец, организация торговли серебром, сделавшая его одним из самых знаменитых корсаров Средиземного моря… Он пережил немало захватывающих, вдохновляющих приключений, и каждый день приносил его жадному уму множество новых знаний. Он не сожалел о прожитой им жизни! Ни о чем - даже о своих поражениях и неудачах. Все, что он вытерпел или предпринял, казалось ему интересным, все это, по его мнению, стоило познать и даже пережить заново - он не отказался бы ни от чего, в том числе и от неизвестности, которая маячила впереди. Мужчина - если он действительно мужчина - чувствует себя уверенно в гуще любых приключений и даже катастроф. У мужского сердца жесткая оболочка. Мало есть на свете такого, от чего оно не могло бы оправиться. У женщин сердца более ранимы - даже у тех из них, которые умеют мужественно переносить невзгоды и страхи. Смерть любви или смерть ребенка может навсегда погасить в них радость жизни. Странные существа женщины - одновременно уязвимые и жестокие. Жестокие, когда лгут, и еще более жестокие, когда говорят искренне. Как Анжелика вчера, когда бросила ему в лицо: «Лучше бы вы сгорели тогда вместе со своим кораблем»... Он потянулся за наполненным до краев бокалом. Осушив его до дна, Пейрак налил себе ещё один. Как же она смотрела на него! Сколько ненависти и презрения было в этом взгляде. Он мог поклясться, что, если бы у неё была возможность, то она, не задумываясь, уничтожила бы его на месте. Совсем как тогда, в их первую брачную ночь, когда его юная испуганная жена с вызовом бросила, что никогда не будет принадлежать ему... Губы Пейрака дрогнули в грустной улыбке: она пожелала ему сгореть, сама не ведая, что вся его прежняя жизнь сгинула в огне пятнадцать лет назад, и теперь от неё не осталось даже пепелища. Как же давно это было, словно не с ним, а с кем-то другим, и лишь лицо и шрамы - вот и все, что осталось общего у него с тем молодым графом Тулузским. Теперь он был всего лишь Рескатором, корсаром, просоленным морскими ветрами, закаленным жизнью, полной опасных приключений, битв, интриг, ненависти людей, которые борются друг с другом то огнем и мечом, то прибегая к иному оружию - золоту или серебру. И Анжелика тоже стала другой, непохожей на ту женщину, которая некогда заставила его страдать... Черная тень на стене вдруг поползла вверх и скрылась в темном углу. От табачного дыма в каюте стало душно, а, быть может, это непрошенные воспоминания, бесцеремонно заполняя собой хозяйскую комнату, забирали весь воздух, отчего в каюте стало трудно дышать. Пейрак подошёл к окну и, открыв створку, впустил в салон соленый морской воздух. Снова лишь от одной мысли об Анжелике он терял своё хваленое хладнокровие: как и пять лет назад на невольничьем рынке, когда ему хватило одного лишь взгляда, чтобы забыть о благоразумии; как и пару недель назад, когда он примчался в Ла-Рошель, едва поговорив с Роша; как и вчера, когда, увидев ее слезы, он не смог сдержать внезапно нахлынувшего порыва чувств. Неужели и теперь, когда они оба так изменились, он опять начнет терзаться тоской и сожалениями, от которых, как ему казалось, он давно излечился? Ничего не менялось... Жоффрей с силой стукнул по оконной раме, и разноцветные витражи, гулко задрожав, отозвалось жалобным звоном. Как и тогда, в Кандии, он начал с ожесточением клясть свою участь. Она убежала от него, и пяти прошедших с тех пор лет оказалось достаточно, чтобы он потерял ее навсегда! Правда, судьба опять привела ее к нему, но лишь после того, как превратила в совсем иную женщину, в которой уже стерлось все то, что в свое время дал ей он. Он бы принял ее куда лучше, предстань она перед ним малодушной, дрожащей от страха, низко павшей - только не такой, как сейчас: незнакомкой, в которой не осталось ничего от ее прошлого. Низко павшей… Но ведь она и в самом деле пала - ниже некуда. Женщина, которая столько лет шаталась Бог знает где, равнодушная к судьбе своих сыновей, и которую он нашел с внебрачным ребенком на руках, рожденным от неизвестного отца. Итак, ей было недостаточно этой ее безумной одиссеи на Средиземном море, в которую она ринулась ради встречи с любовником. Всякий раз, когда он появлялся, чтобы вытащить ее из очередной переделки, она исхитрялась сбежать от него, очертя голову - и только для того, чтобы ввергнуть себя в еще большие опасности: Меццо-Морте, Мулей Исмаил, побег из гарема в дикие горы Риф... Можно подумать, что ей доставляет удовольствие коллекционировать самые жуткие авантюры. Безрассудство, граничащее с глупостью. Увы, надо примириться с очевидностью - Анжелика глупа, как и большинство женщин. Казалось бы: вышла невредимой из всех передряг - вот тут бы и угомониться. Так нет же - бросилась поднимать восстание против короля Франции! Что за бес в нее вселился? Какой дух разрушения? Разве женщине, матери, подобает вести в бой войска? Неужели нельзя было тихо сидеть за прялкой в своем замке, вместо того, чтобы лезть на рожон, отдавая себя на поругание солдатне? Или даже, на худой конец, продолжить свои амурные похождения в Версале, при дворе короля? Никогда нельзя позволять женщинам самим управлять своей жизнью. Анжелика, к несчастью, не обладает той похвальной мусульманской добродетелью, которую он научился уважать - умением отдаваться иногда на волю судьбы и не противиться непобедимым силам Вселенной. Нет, Анжелике нужно самой направлять ход событий, предвидеть их и изменять по своему усмотрению. Вот он, ее главный изъян. Она чересчур умна для женщины! Дойдя до этой мысли, Жоффрей де Пейрак обхватил голову руками и сказал себе, что ничего, абсолютно ничего не понимает ни вообще в женщинах, ни в своей собственной жене. Великий учитель искусства любви Ле Шаплен, к чьему знаменитому трактату так любили обращаться трубадуры Лангедока, все же не сумел дать в нем ответы на все вопросы, ибо и он недостаточно знал жизнь. Вот и граф де Пейрак, хотя и перечитал горы книг, изучил философские доктрины и проделал за свою жизнь бесчисленное множество научных экспериментов, все-таки не смог постичь всего. Сердце человеческое - что не бывший в деле воск, каким бы всезнающим этот человек себя ни воображал… Он осознал, что за последние несколько минут обвинил свою жену и в том, что она глупа, и в том, что чересчур умна, и в том, что она отдалась королю Франции, и в том, что боролась против него, и в том, что она постыдно слаба душой, и в том, что чрезмерно сильна и деятельна, - и вынужден был признать, что весь его картезианский рационализм, который ему так нравилось считать своей жизненной философией, в конечном счете оказался бессилен, и что он со всем своим здравым мужским умом не способен разобраться в себе самом... Жоффрей де Пейрак не заметил, как свет от огарка оплывшей свечи сменился розовыми отблесками рассвета. Теперь вся комната была пронизана яркой паутиной солнечных лучей, в которой он все так же неподвижно сидел, изредка выпуская изо рта табачный дым, словно коварный паук, хитро плетущий свои сети. Только вот незадача: он сам угодил в собственную паутину. Капитан вздрогнул, когда до его слуха с верхней палубы донеслись протяжные псалмы, удивительно созвучные дыханию волн и торжественному величию океана. Всякий раз услышав их, он досадовал на себя за то, что нервничает и теряет самообладание. «Эти протестанты переходят все границы. Но запретить им петь? Нет, не могу…» Он резко поднялся на ноги и машинально надел маску. Это движение было настолько привычным, что он даже не замешкался. Взяв секстант, Жоффрей де Пейрак вышел на трап и сразу же увидел, что протестанты уже заканчивали свое молитвенное собрание. Опершись на позолоченные перила мостика, он смотрел вперед и не мог оторвать взгляда от тёмного прямоугольника, который выделялся в утреннем свете. Это была открытая настежь дверь, за которой размещались гугеноты. Там, среди этих людей, чью враждебность он ощущает, живет Анжелика. С кем она - заодно с ними и против него? Или, как и он сам, одинока меж двух миров? И не принадлежит ни к одному, ни к другому?.. Ругая себя за эту слабость и блажь вновь увидеть ее хоть на миг, Рескатор вошел в каюту и принялся ожесточенно мерить ее шагами. Необъяснимая тревога вкупе с тоской вновь не давали ему покоя. Впервые за все время, что он плавал по морям, что-то на корабле ускользало из-под его власти. Какая-то незримая граница разделила «Голдсборо» надвое. Матросы тоже были встревожены, потому что понимали - капитан чем-то озабочен, и уже не в его силах было их успокоить. Груз всех этих десятков человеческих жизней, за которые он был в ответе, вдруг навалился на него всей тяжестью и грозился лишить его сил. Пейрак подошел к столу и взял один из кусков сереброносного свинца. Он держал камень в руке, машинально прикидывая его вес, и мало-помалу тягостные мысли отступили. У него снова есть дело - а это уже много! Перспектива многолетнего труда на девственной земле, где его целью будет изучение тайн природы, поиск ее скрытых сокровищ и возможностей их использования с наибольшей отдачей. Ему уже не раз доводилось подходить к перекресткам жизни, когда кончался один этап пути и надо было искать другое направление и все начинать заново. Правда, в глубине души он всегда знал, что на самом деле вовсе не начинает заново, а только продолжает давно намеченный путь, мало-помалу открывая таящиеся на нем неведомые горизонты. И все же каждый раз он должен был отказываться от привычного образа жизни, как змея сбрасывает старую кожу, и оставлять позади прежние привязанности и дружеские связи. Но он всегда смело шел вперед, радуясь новым возможностям и неразгаданным тайнам, с верой в то, что жизнь не одна, что жизней много. И эту веру он, словно знамя, пронес через весь свой жизненный путь вместе с неизбывной тоской, от которой с радостью бы избавился, но она снова и снова нагоняла его, как бы быстро он не бежал, и находила везде, куда бы он не последовал. Эта тоска всегда была вызвана одним и тем же - сознанием, что он потерял Анжелику. Остальное, он повторял себе это сотни раз, он перенес легко: телесные муки, изгнание, разорение. Он бы выдержал все, что угодно, - ведь тогда у него была она. Она была его единственной слабостью. Единственной женщиной, которая заставила его страдать. Жоффрей тяжело опустился в кресло. Он никогда не забудет тот день... Это было на Крите, в окрестностях Кандии, когда он получил письмо от отца Антуана, в котором его друг кратко и довольно сухо поведал о том, что Анжелика сочеталась браком со своим кузеном - голубоглазым красавцем, маршалом Франции маркизом де Плесси-Бельером, родила от него сына и отныне имеет должность при дворе. Его первым побуждением было не верить. Этого не может быть, это невозможно!.. Затем очевидность произошедшего начала становиться все яснее и яснее по мере того, как с глаз его словно спадала пелена, и он осознавал, насколько наивно было с его стороны не подумать о подобной развязке. И правда, что могло быть естественнее? Разве стала бы юная, блистающая красотой вдова хоронить себя в старом провинциальном замке и ткать покрывало, подобно Пенелопе? Быть окруженной толпой поклонников, жаждущих ее любви, вступить в новый брак, красоваться при дворе - вот что было назначено ей судьбой. Почему он не додумался до этого раньше? Почему не приготовился к этому удару? Почему сейчас так страдал? Любовь притупляет разум. Любовь делает человека слепым. И только ученый граф де Пейрак об этом не догадывался. Да, Анжелика была его творением, он изваял ее по своему вкусу, но означало ли это, что она уже никогда не выйдет из-под его влияния? Жизнь и женщины переменчивы. Ему следовало об этом помнить. Однако он оказался слишком самонадеянным... Пейрак вдруг осознал, что судорожно сжимает в ладони машинально взятый со стола исписанный лист бумаги, словно под его пальцами был не он, а белая шея Анжелики. Жоффрей разжал кулак, и скомканный листок небрежно упал к его ногам. После стольких лет и стольких испытаний одно лишь воспоминание о ней смогло пробудить в нем невероятную злобу, красной пеленой застилающей его разум. Вчера он пережил нечто подобное, когда увидел, как она обняла своего треклятого гугенота! Как обвила руками его шею и, прижавшись к нему всем телом, положила голову ему на плечо. Как же Пейраку хотелось прервать эту приторную идиллию и, войдя к ним в твиндек, сбросить свою маску, закончив эту затянувшуюся нелепую комедию. Это был бы лучший спектакль, в котором ему доводилось принимать участие! Представив себе эту картину - расширенные от ужаса глаза Анжелики и растерянность чопорного торговца - он зло рассмеялся, но смех застрял у него в горле. Ему понадобилось некоторое время, чтобы откашляться и начать дышать ровно. Вместе с воздухом, освежающим потоком вливающимся в его легкие, к Жоффрею возвращались спокойствие и рассудительность. Он взглянул на себя словно со стороны и горько усмехнулся. Снова! Снова она заставила его мучиться и потерять власть над собой. Снова породила в нем эту бесконтрольную, испепеляющую ревность. «Проклятье! - вырвалось у него в сердцах. - Что за дьявольщина!» Разве можно так страдать из-за любви? Разве можно страдать из-за женщины?! *** - Я вижу, что думы твои подобны бушующему океану - они мрачны и разрушительны, мой друг, - арабские слова нарушили тишину каюты. Рескатор поднял глаза на стоявшего посреди комнаты старого врача. - С каких пор ты стал верить в то, что меня можно одолеть силой мысли, эффенди? - попытался отшутиться Жоффрей. - О, я не сомневаюсь в твоей силе, Джафар. Особенно после всего, через что тебе пришлось пройти, чтобы полностью исцелиться, - почтительно склонил голову арабский лекарь. - Но порой худшие враги не пожелали бы человеку тех бед, которые могут принести ему собственные мысли. Мужчина с удобством расположился в кресле напротив и подал знак чёрному мавру принести им кофе. Через несколько мгновений горький аромат кофейных зёрен поплыл по каюте, приятно защекотав ноздри. - Она действительно необычная женщина, - начал разговор первым ученый, сделавший первый глоток бодрящего напитка. - Теперь я, кажется, стал понимать, из-за чего ты совершил все эти безумные вещи. - Неужели ты считаешь меня безумцем? - удивленно изогнул бровь Пейрак. Кофе помог ему на время расслабиться и привести в порядок мысли. - Признаюсь, я не ожидал услышать от тебя такое. И давно ты сделал это открытие, друг мой? - он широко улыбнулся. - Ещё с тех времён, как до меня дошли слухи о твоей весьма разорительной покупке на торгах, - лукаво ответил эффенди, держа маленькую чашку большим и указательным пальцами правой руки, чуть отставив мизинец. - Так ты узнал ее? - притворно удивился собеседник. - И ничего мне не сказал? Старый лис! - Я видел, что ты становишься сам не свой из-за этой зеленоглазой одалиски, - спокойно продолжал Мешрат, неспешно потягивая кофе, - поэтому не хотел, чтобы из-за неё ты выбросил меня за борт. Жоффрей громко рассмеялся. - Неужели ты мог решить, что я способен на такое? - Ради этой женщины ты отказался от денег, могущества и власти. Я не удивлюсь, что когда-нибудь из-за неё ты не пожалеешь ни головы доброго скакуна, ни жизни своего преданного слуги, ибо твоё сердце видит раньше головы. Пейрак посмотрел на врача долгим взглядом. Умные глаза старого лекаря в большой оправе очков выражали понимание. Жоффрей знал, что сейчас ему не нужно было ничего говорить. С Абд-эль-Мешратом он мог просто молчать, и этот беззвучный диалог нес в себе больше мудрости и смысла, чем любые произнесенные вслух слова. Они так и смотрели друг на друга, думая каждый о своём. - Она сделала свой выбор, эффенди. У неё теперь есть защитник, - поморщившись, словно от зубной боли, наконец произнёс Пейрак, вспомнив про Берна. - Господь подал халву тем, у кого нет зубов, и ты прекрасно это знаешь, - со звоном поставил пустую чашку на поднос Адб-эль-Мешрат. - О, эта халва весьма нетерпелива и сама выбирает, к кому попасть на тарелку, - ухмыльнулся капитан. - Как говорят у вас на Востоке: «Сегодняшнее яйцо лучше завтрашней курицы». - От ворона не родится сокол, - спокойно ответил старец, поднимаясь со своего места, и, уже у двери, задумчиво добавил: - А у твоего сына - ее глаза... *** Рескатор размышлял над тем, как четверо протестантов обратились к нему сегодня вечером, когда он спускался по трапу с бака. Случай был редкий: с тех пор, как они отплыли из Ла-Рошели, ни один из гугенотов не пытался подойти к нему, чтобы поговорить. Слишком уж глубокой представлялась им пропасть между ними и тем, кем, по их мнению, был капитан «Голдсборо». Морской бродяга, человек без корней, без родины, без веры и закона, которому они к тому же были обязаны жизнью, мог внушить этим праведникам только неприязнь. Если не считать разговора с Габриэлем Берном, Рескатор и мужчины-гугеноты за все плаванье не сказали друг другу ни слова. И с каждым днем возрастало глухое напряжение между чужими, подозрительно наблюдающими друг за другом людьми. Постепенно они становились врагами. Поэтому когда Ле Галль и три его товарища остановили Рескатора, он насторожился. Требовалась редкостная проницательность, чтобы определить, что выражают их взгляды: дружеские чувства, равнодушие или ненависть. Однако, вопреки его опасениям, протестанты предложили свою помощь и попросили включить их в состав экипажа. Эта просьба была для него неожиданной, но, взвесив все за и против, капитан положился на слова воодушевлённого этой новостью Эриксона и, оставив мужчин в распоряжении боцмана, вернулся на капитанский мостик. Он увидел Ее на палубе: она стояла рядом с Абд-эль-Мешратом и смотрела на океан. От него не укрылись ни ее смущение, когда она заметила его, ни долгие колебания, прежде чем она решилась подойти к нему. Почему-то ее слегка дрожащий от волнения голос, опущенные вниз глаза, прикрытые завесой длинных ресниц, вызвали в нем глухое раздражение. Лицемерка! К чему эти извинения и показная вежливость? Она что, боится, что он велит запереть ее в трюме до конца плавания на пару со своим любовником? Или отдаст на потеху своей команде? Хорошего же она о нем мнения! Но постепенно до него начали доходить и смысл сказанных ею слов, и искренность ее тона, и то неподдельное смятение, которое она изо всех сил старалась скрыть от него... Он небрежно осведомился о ее здоровье, с жадностью наблюдая за ней и пытаясь поймать на лжи или притворстве, но с удивлением понял, что так и не может разглядеть их на этом чистом лице. Анжелика опять, в который раз, озадачила его и сбила с толку, а он, не в силах разгадать ее, вновь разозлился на нее за это. Когда она отошла от него, закутавшись в свой плащ, словно в непроницаемую броню, опять став далекой и недосягаемой, подобно звезде, мерцающей холодным светом на темном небосклоне, его напряжение неожиданно схлынуло, и он снова обрел способность рассуждать здраво и непредвзято. "Странно, - подумал Жоффрей де Пейрак, с трудом усмиряя бухающее в груди, как кузнечный молот, сердце. - Сейчас, когда я с ней разговаривал, она смотрела на меня так, словно я ее волную. Можно ли ошибиться, когда видишь такой взгляд?" Он беспрестанно размышлял о реальности этого краткого мгновения, стоя на палубе, а после - в своем салоне, пока не услышал настойчивый стук в дверь, донесшийся до него, как сквозь вату. Обругав себя за излишнюю мечтательность, особенно по отношению к Анжелике - женщине, несомненно, опасной и хитрой, достигшей совершенства в искусстве манипулирования мужчинами - он взял себя в руки и спокойным тоном пригласил Язона, уже изрядно взволнованного столь долгим молчанием капитана, войти в каюту. - Присаживайтесь, - сказал Жоффрей де Пейрак, указывая на стоящее напротив кресло, - что привело вас ко мне? - Экипаж ропщет, - опустив глаза, сказал Язон. Рескатор пристально взглянул на своего помощника. Изрытое оспой лицо, угрюмо сжатые губы, глаза холодные и непроницаемые, точно два агата. С этим коренастым неразговорчивым человеком он проплавал вместе десять лет. - О, конечно, смута идет не столько от старых матросов, что плавали с нами еще на Востоке, сколько от новичков, - после некоторого замешательства продолжил мужчина, - особенно от тех, которых нам пришлось нанять в Канаде и Испании, чтобы укомплектовать команду. Сейчас у нас почти шестьдесят человек. И держать в руках такой сброд - ох, как трудно! Тем более, что они хотят непременно дознаться, каковы ваши планы. Еще они жалуются, что стоянка в Кадисе была намного короче, чем им обещали, и что они так и не получили своей доли испанского золота, которое наши ныряльщики-мальтийцы подняли со дна у берегов Панамы… И наконец, они заявляют, что вы запрещаете им попытать счастья у плывущих на корабле женщин, зато сами прибрали к рукам самую красивую… Этот последний тяжкий упрек, произнесенный особенно мрачно и серьезно, заставил хозяина "Голдсборо" рассмеяться. - Потому что она и впрямь самая красивая, не правда ли, Язон? Он знал, что этот смех окончательно выведет из себя его помощника, которого ничто на свете не могло развеселить. - Так она самая красивая? - насмешливо повторил он. - Не знаю, черт ее дери! - в ярости рыкнул Язон. - Я знаю только одно: на корабле творятся дурные дела, а вы ничего не замечаете, потому что одержимы этой женщиной. Граф де Пейрак вздрогнул и, оборвав смех, нахмурился. - Одержим? Разве вы, Язон, когда-нибудь видели, чтобы я терял голову из-за женщины? - Из-за какой-нибудь другой - нет, не видел. Но из-за этой - да! Разве мало глупостей вы натворили из-за нее в Кандии, да и потом тоже? Сколько бессмысленных хлопот, чтобы заполучить ее обратно! И сколько выгодных сделок вы провалили только потому, что любой ценой хотели отыскать ее и не желали думать ни о чем другом! - Но согласитесь, что это вполне естественно - попытаться вернуть рабыню, которая обошлась тебе в тридцать пять тысяч пиастров. - Нет, тут дело было в другом, - стоял на своем Язон. - В чем-то таком, о чем вы мне никогда не рассказывали. Ну да все равно! Это дело прошлое. Я думал, что она сгинула безвозвратно, навсегда, умерла и давно сгнила в земле. И вдруг на тебе - объявилась опять! - Язон, вы неисправимый женоненавистник. Только потому, что шлюха, на которой вы имели глупость жениться, отправила вас на галеры, чтобы спокойно крутить амуры со своим любовником, вы возненавидели весь без исключения женский род и из-за этого упустили немало удовольствий. Сколько несчастных мужей, прикованных к унылым мегерам, позавидовали бы вашей новообретенной свободе, а вы ею так плохо пользуетесь! Язон даже не улыбнулся. - Есть женщины, которые впускают в человека такой яд, что ему уже вовек не излечиться. Да и сами вы, монсеньор, - разве вы вполне уверены, что неуязвимы для этой напасти и связанных с нею страданий? Ваша рабыня из Кандии внушает мне страх… Вот так. - Однако ее нынешний облик должен бы вас успокоить. Сам я был очень удивлен и даже, не скрою, слегка разочарован, когда увидел ее в чепце добропорядочной мещанки. Язон зло затряс головой. - Еще одна ловушка, монсеньор! По мне, так уж лучше откровенно бесстыжая голая одалиска, чем эти клятые притворщицы, которые прикрывают себя с головы до пяток, но взглядом сулят райское блаженство. У тех яд простой, бесхитростный, зато у этих - до того изощренный и тонкий, что его и не распознать, сколько ни остерегайся. Во всем мире не сыскать более гибельной отравы! Жоффрей де Пейрак слушал его, задумчиво поглаживая подбородок. - Странно, Язон, - пробормотал он, - очень странно! Я считал, что она не интересует меня больше, совсем не интересует… - Увы, если б так! - мрачно сказал Язон. - Но до этого, как видно, далеко. Он почувствовал, что капитан что-то напряженно обдумывает, и его мысли далеко отсюда. Несколько уязвленный тем, что ему больше не уделяют должного внимания, Язон встал и откланялся. Пейрак же, полностью поглощенный своими думами, даже не заметил его ухода. Уже второй человек за сегодняшний день говорит ему о том, что из-за Анжелики он сам не свой. Он, всегда собранный и проницательный, осторожный и внимательный, растерял свою привычную сдержанность и бесстрастность. Не о ней ли он думал всю ночь, так и не сомкнув глаз, не ее ли тщился увидеть в дверях, не она ли вновь своими извинениями перевернула ему душу, едва лишь вскинула на него свои бездонные зеленые глаза? Вдруг по спине Жоффрея пробежал холодок. Сидя полубоком, он краем глаза отметил возле входа в свои апартаменты какое-то еле уловимое движение и осторожно повернул голову. За застеклённой дверью мелькнула чья-то тень. Закаленный в гуще многочисленных опасностей и не раз побывавший на краю жизни и смерти, Пейрак сразу почувствовал неладное. Быстро затушив освещавшую комнату лампу, он, оставшись в кромешной темноте, надел маску и, положив ладонь на рукоять пистолета, висевшего на поясе в кобуре, как можно тише направился к двери. Темная фигура, не встретив сопротивления могучего охранника, остановилась и застыла, словно никак не решалась войти. Желая застать незваного гостя врасплох, Пейрак резко дернул за ручку и в следующий миг оказался лицом к лицу с Анжеликой. Она стояла там, призрак другой, давно исчезнувшей женщины, и ее выступающее из ночной тьмы белое неподвижное лицо было очень похоже на то, которое он только что вспоминал - и в то же время было иным. Его охватило глупое смущение при мысли о том, что она могла слышать их разговор с Язоном. Он разозлился и оттого заговорил особенно нелюбезно. - Что вы здесь делаете? Неужели вы не можете соблюдать установленный на судне порядок? Пассажирам разрешено выходить на палубу только в строго определенные часы. Одна вы позволяете себе расхаживать, когда заблагорассудится. По какому праву? Ошеломленная этим выговором, Анжелика прикусила губу. Сейчас, подходя к апартаментам Рескатора, она была потрясена услышанными откровениями и не осмелилась обнаружить себя, спрятавшись под окном, затаив дыхание. Юркнув под трап, ведущий на капитанский мостик, она чудом не столкнулась с выходящим из каюты капитана Язоном, и теперь все ещё никак не могла прийти в себя. Анжелика растерялась и даже сперва забыла, зачем пришла, но грозная тирада пирата напомнила ей о цели ее визита. Стараясь сохранять спокойствие, она сказала: - У меня были серьезные основания нарушить судовой распорядок, сударь. Я хотела спросить вас об Абдулле, вашем слуге. Он у вас? - Абдулла? А почему вы спрашиваете? Он повернул голову, ища глазами силуэт мавра в джеллабе, но Абдуллы нигде не было видно. Анжелика заметила его жест, полный удивления и досады, и с тревогой спросила: - Так его здесь нет? - Нет… Но в чем дело? Что случилось? - Исчезла одна из девушек.., и я боюсь за нее..., из-за этого мавра.
Bella: Светлячок, просто гениально! прочитала на одном дыхании. вся жизнь Пейрака, его странствия, его борьба за жизнь, его приключения, промелькнули перед глазами... и бессмысленность всего этого без любви в душе, без Анжелики...
Светлячок: Bella, спасибо за такой отзыв, я очень-очень-преочень рада, что вам понравилось . Я долго работала над этой главой: с одной стороны, здесь и авторского текста много, но он взят из разных кусков книги, а мне хотелось выстроить это все в логическую последовательность. Вот и стала в стороне в уголке у Жофы в каюте и наблюдала за ним) пара фраз рождалась просто совершенно неожиданно и тем самым толкало мысли (как мои, так и графа) в нужное русло. Ещё раз спасибо
japsik: Светлячок Очень органично получилось В каноне читать подробно про его приключения было интересно, но вы, чтобы все это дело лишний раз не копировать, очень здорово резюмировали его жизнь. Единственное, что от этого немного теряется ощущение течения времени, то есть все события 6 тома уложились у вас в неделю (пока Ж и А не общались) и 3 дня, с тех пор, как была буря. И тогда неясно, с чего так быстро назреет бунт и на чьей стороне будет Анжелика, в общем, посмотрим, как вы выкрутитесь Интересная находка, опять поставить Анжелику подслушивать И какие же выводы она из этого сделает
Светлячок: japsik, спасибо, рада, что понравилось . С одной стороны не рассказать про жизнь Жофы неправильно, а с другой, переписывать всем так хорошо знакомый канон не имеет смысла, поэтому попыталась коротенечко, страниц на 8)). japsik пишет: И тогда неясно, с чего так быстро назреет бунт и на чьей стороне будет Анжелика, в общем, посмотрим, как вы выкрутитесь Как говорил мой любимый Гоша из «Москва слезам не верит»: Такие вопросы наспех не решаются. Тут подумать надо, дней пять».)) у гугенотов ужа было три, добавим им ещё парочку как-нибудь будем крутиться, а вы мне на что? все как поднапряжемся и выдадим правдоподобную версию))
полная версия страницы