Форум » Творчество читателей » Что вы знаете о любви? » Ответить
Что вы знаете о любви?
Светлячок: Перечитала я наши претензии к Пейраку, накомментировала кучу всего на его счет на фикбуке и все это время варила свое видение снятия маски. Как бы мне хотелось? Чтобы вот поменьше оскорблений, непонятных претензий и ненужных оправданий. А при работе над фанфиком Violeta "Через океан" напало на меня вдохновение (ей отдельное спасибо за помощь ), и написалась эта сцена. Не знаю, выльется ли она в полноценный фанф, я очень боюсь ввязываться в длинные работы, но пока попробую выдать свою версию плавания нашей сладкой парочки . Я думаю, что все в разговоре Анжелики и Рескатора пошло не в ту степь с того момента, как она заявила о том, что выходит замуж за Берна. Тогда-то Остапа Пейрака и понесло , вот я и подумала, а что, если... События начинаются с того момента, когда Анжелика получила приглашение от Рескатора провести ночь в его компании (то есть перед первой бурей, после которой и состоялось по канону снятие маски), только чуточку раньше, пока солнце полностью не зашло ________________________________________________________ Часть 1. Когда Анжелика поднималась по ступенькам трапа на ют, в мыслях у нее царил такой же хаос, как и на море. Подобно клокочущим вокруг корабля косматым пенистым валам, в ее душе бушевали самые противоречивые чувства. Прошло уже почти восемь суток с тех пор, как они покинули Ла-Рошель, взяв курс на запад, а она все еще не дала ответа мэтру Берну. И ничего не происходило... Мир, ограниченный для нее теперь бортами "Голдсборо", словно погрузился в спячку, укачиваемый неспешным ходом корабля. Минуты перетекали в часы, часы - в дни, а Анжелика все продолжала ждать. С самого первого раза, когда она ступила на палубу этого судна, она не переставала размышлять над теми чувствами, которые внушал ей Рескатор, и то отчаянно желала его увидеть, то, напротив, страшилась этой встречи. А он, словно догадываясь о ее смятении, больше не искал ее общества. После того, как она твердо решила, что ей следует остерегаться как его, так и своих собственных порывов, его исчезновение, казалось, должно было принести ей облегчение. Однако вместо радости Анжелика ощущала беспокойство. Капитана почти совсем не было видно. Только когда в отведенные для прогулок часы пассажиры выходили на палубу, им порой случалось заметить вдалеке, на юте, его силуэт в темном, развеваемом ветром плаще. И вот теперь он позвал ее, передав послание через своего друга - арабского врача Абд-эль-Мешрата. Анжелика не смогла бы ясно описать то, что она сейчас чувствовала: гнев из-за услышанной просьбы провести ночь с капитаном; тревогу от того, как на эти слова отреагировали ее друзья-гугеноты и в особенности мэтр Берн; и какое-то лихорадочное нетерпение, в котором она стыдилась признаться самой себе, оттого, что была рада вновь увидеться с Ним... Надежда то и дело уступала место страху, и тот вдруг начинал сдавливать ее грудь, словно тисками. Сейчас что-то произойдет! Что-то ужасное, сокрушительное, от чего она уже вовек не оправится… В сопровождении чёрного, как ночь, мавра Анжелика вновь оказалась в апартаментах капитана, где вечером, после отплытия из Ла-Рошели, она пришла в себя на восточном диване. В сгущающихся вечерних сумерках тускло поблескивали золотом мебель и украшающие капитанскую гостиную безделушки, но их очертания уже тонули во тьме. В воздухе был разлит какой-то приятных запах, в котором Анжелика не без волнения узнала аромат духов, исходивший от одежды Рескатора. Видно, он сохранил эту свою утонченную средиземноморскую привычку, как сохранил пристрастие к кофе, коврам и диванам с шелковыми подушками. Хозяин этих роскошных покоев стоял, склонившись над большим столом, который был заставлен различными приборами, песочными часами и замысловатыми блестящими инструментами, среди которых стопками лежали многочисленные карты, свертки и раскрытые книги. Венецианские светильники с красными стеклами и золотыми подвесками, освещавшие мужчину с обеих сторон, придавали его фигуре особое величие, и Анжелика в который раз подумала, что он и впрямь какое-то особое, необыкновенное существо. Иначе как объяснить то волнение и даже некоторый страх, которые она испытывала при каждой встрече с ним? - Вот и вы мадам, - улыбнувшись уголком рта, проговорил пират, оторвавшись от своих записей. - Я позвал вас, чтобы поговорить об одном важном деле, - мужчина учтивым жестом предложил Анжелике сесть. Его дружелюбная улыбка и тон, лишенный привычного сарказма, сбили женщину с толку. Она пришла сюда, чтобы дать отпор этому возомнившему о себе невесть что пирату, но никак не рассчитывала на столь любезную встречу. Важное дело? Вся ее злость вмиг куда-то улетучилась, уступив место женскому любопытству. - Я слушаю вас, монсеньор, - ответила она, присаживаясь на краешек кресла, стоявшего около стола с привинченными к палубе ножками. Рескатор вновь склонился к разложенным на столе бумагам. - Поскольку море сейчас неспокойно, и каждый день может стать для нас последним, я решил не стоять на пути у двоих влюблённых и готов выполнить вашу просьбу, - он пробежался глазами по строкам. - Согласно моим расчетам, вскоре нас ожидает весьма увлекательная встреча с морской стихией, поэтому нам стоит поторопиться. Что вы думаете о том, чтобы провести церемонию через два дня? - он поднял на неё свои чёрные глаза, в которых блеснули насмешливые искорки. - Церемонию? - непонимающе переспросила она. О чем это он? - Как? Неужели вы забыли о том, что собираетесь связать себя узами брака с мэтром Берном? - с наигранным изумлением проговорил пират. - Смею вам доложить, что ваш жених весьма нетерпелив, сударыня. Накануне он заявился ко мне без приглашения и потребовал, чтобы я поженил вас как можно скорее. Разве вы не в курсе своего предстоящего замужества? - его губы растянулись в ироничной улыбке. Анжелику бросило в жар. Так значит, не дождавшись ее ответа, мэтр Берн начал действовать, решив все за неё?! И он даже не соизволил сказать ей, что уже поговорил об этом с капитаном корабля! Будто не замечая ее состояния, Рескатор продолжал: - Признаюсь, эта новость была для меня полной неожиданностью, учитывая, что... - мужчина несколько помедлил, скользнув по Анжелике красноречивым взглядом, - за вами числится должок. Ну да ладно, - преувеличенно горестно вздохнул он, - кто я такой, чтобы решать судьбу чужого счастья... Так что вы думаете по поводу предложенной мною даты, мадам, дотерпите до послезавтра? - Послезавтра? - в замешательстве пробормотала Анжелика. Она была застигнута врасплох. В глубине души она понимала, что мэтр Берн поступил так, чтобы оградить ее от приставаний этого ренегата, ведь торговец давно заметил, что эти двое крепко связаны какой-то общей тайной. Ей даже пришлось рассказать унизительную правду о своих злоключениях на Средиземном море, чтобы заверить гугенота в том, что она не является любовницей хозяина "Голдсборо". Но сейчас Анжелика была ошеломлена тем, что мужчины сговариваются о ее судьбе за ее спиной. - А зачем тянуть? - вывел ее из раздумий хриплый голос капитана. - Куда подевалась ваша решительность, госпожа Анжелика? - насмешливо осведомился он, выпрямившись и выйдя из-за стола. Теперь Рескатор возвышался перед ней, словно могучая скала, облокотившись о край столешницы и скрестив руки на груди. - Или вы передумали? А может, мэтр Берн просто недостаточно хорош для вас? - с этими словами он склонился к ней, нависая, как большая хищная птица, преследующая свою жертву и готовая в любую минуту кинуться на добычу. Анжелика вздрогнула, увидев прямо перед собой его кожаную маску с искусственным носом, походившим на клюв, и алмазно-твердый, невыносимо пронзительный взгляд, сверкавший из-за прорезей этой маски. Рескатор коснулся рукой ее щеки и мягким, но властным движением приподнял ее подбородок, заставляя взглянуть на него. - Трепещет ли ваше сердечко, когда он смотрит на вас? - пират улыбался, пристально всматриваясь в бледное лицо Анжелики, в ее большие зеленые глаза, расширившиеся сейчас от удивления и растерянности. - Пробегает ли дрожь по вашей прекрасной коже, когда он касается вас? - тихо продолжал мужчина, медленно проводя пальцами по изящной шее и скользя по тонкой ключице. Анжелика сидела, словно заворожённая. Слова и прикосновения Рескатора окутывали ее, подобно шелковому кокону, мягко, но настойчиво, и она была не в силах пошевелиться. Взгляд его горящих черных глаз притягивал, а прикосновения умелых рук заставляли кровь быстрее мчаться по венам. В нем была неодолимая магнетическая сила, и несколько мгновений женщина была не в силах отвести глаза, точно птичка под взглядом змеи. - Кружится ли ваша голова, когда он целует вас? - и вот уже его губы оказались в опасной близости от ее губ. Как она ни старалась совладать с собой, ее тело отказывалось подчиняться разуму. Пока Рескатор не касался ее, Анжелика еще могла ему противиться, но теперь, почувствовав себя в его власти, она смешалась. Какое-то странное волнение охватило ее. Она так давно не ощущала ничего подобного… Она говорила себе: «Это страх», но то был не страх... Впервые после долгих лет одиночества и тоски по любви, Анжелика с удивлением почувствовала отголоски зарождавшегося желания, и ее сердце учащенно забилось. - Как думаете, что подумал бы ваш жених, если бы сейчас увидел нас вместе? - вкрадчиво спросил Рескатор, опаляя ее губы своим дыханием. Надломленный приглушенный голос пирата заставил женщину вынырнуть из забытья. Что с ней происходит? Анжелика в ужасе отшатнулась от него, вцепившись руками в подлокотники кресла. Она была сама не своя и снова попалась в ловушку, расставленную этим искусителем, ловко играющим на чужих слабостях! Он в очередной раз посмеялся над ней, а она в очередной раз купилась на его уловки. - Мой... - отчего-то она не могла произнести этих слов "будущий муж". - Мэтр Берн - мой лучший друг, и он самый честный и благородный человек на этом корабле! - с вызовом ответила Анжелика, стараясь унять колотящееся в груди сердце. - Так вы выходите за него замуж, потому что он ваш друг? Какая прелесть! Видимо, я недооценивал сокрушительную силу дружбы и поистине непостижимые глубины благородства этого унылого торговца, - парировал Рескатор, выпрямляясь. - А как же любовь, мадам? Или она ничего для вас не значит? Обида и злость, словно проснувшийся после долгой спячки вулкан, заклокотали в Анжелике с неистовой силой оттого, что кто-то посмел усомниться в ней, в ее способности любить и отдавать любви всю себя без остатка, бороться за нее, не жалея сил и даже самой жизни. Как мог этот чёрствый, словно камень, человек судить ее? Ее, чья жизнь была посвящена любви, которая не раз помогала Анжелике вырваться из костлявых лап смерти, когда, казалось, на спасение не было ни единого шанса; когда разъедающая душу пустота заполняла ее изнутри, заставляя захлёбываться тоской и отчаянием. - Что вы, подлый пират, знаете о любви?! - в сердцах бросила она Рескатору, вскочив на ноги. - Разве вы любили когда-нибудь? Она с вызовом взглянула ему в глаза, готовая, словно волчица, броситься на охотника, чтобы защитить своё дитя, как вдруг взгляд мужчины, стоявшего перед ней, из насмешливого стал серьёзным. Он пристально смотрел на Анжелику, и лишь плеск волн, мерно бившихся о борт корабля, нарушал эту гнетущую тишину. - Любил, - после некоторого молчания произнёс он одними губами. - Свою жену. В его хриплом голосе женщине почудились нотки горечи. Резко развернувшись, Рескатор подошел к шкафчику в глубине салона и открыл дверцу. Анжелика, ожидавшая яростной схватки и язвительных препирательств, была обескуражена его признанием. Она смотрела на крепкую спину мужчины, его широкие плечи, обтянутые бархатным камзолом, и не знала, что сказать. - У вас есть жена? - изумленно проговорила она, опускаясь в кресло, и в этот миг ей показалось, что пират вздрогнул. Или это отблески от тусклого, чуть дрожащего от качки света ламп играли с ее сознанием? Комната уже полностью погрузилась в полумрак, и это придавало их беседе оттенок немного таинственный и даже отчасти зловещий. Теперь, когда Рескатор отошел от нее на некоторое расстояние, Анжелике показалось, что он не человек, а какой-то мрачный, темный призрак, пришедший, чтобы повергнуть в смятение ее душу. - У меня БЫЛА жена, - с нажимом поправил ее Рескатор, не оборачиваясь. Анжелика во все глаза смотрела на этого сильного, загадочного мужчину и никак не могла поверить в правдивость его слов. Неужели он способен любить? Перед ней вдруг явственно предстала картина их первой встречи в батистане: его чарующий голос, нежные руки, его заботливый и вместе с тем изучающий взгляд. Тогда он был совсем другим, не таким, как сейчас, и отчего-то казался ей очень близким. Несмотря на то, что он был для нее незнакомцем с закрытым маской лицом, Анжелика чувствовала себя в безопасности в его объятиях, словно он был не хозяином, купившим ее за огромную сумму на торгах, а волшебником, в чьих силах было подарить ей новую жизнь. Пират медленно повернулся к ней и протянул молодой женщине бокал с вином. Ни словом, ни жестом он не выдал своих истинных чувств, и лишь жесткая кожаная маска знала, как от волнения расширяются крылья его носа, и хмурятся брови, сурово сходясь к переносице. Каким был этот грозный мужчина в любви? Безусловно, слава о нем, как о ценителе женской красоты и обладателе самых прекрасных одалисок Средиземноморья, была известна Анжелике, но не было ли это искусно разыгранным спектаклем, призванным скрыть неспособность Рескатора забыть ту, чей образ, похоже, до сих пор преследовал его? Анжелика вспомнила, как в первый вечер их путешествия, когда она на палубе схватилась за его бархатный камзол, ее рука ощутила под тканью не живое человеческое тело, а некую твердую оболочку. "Неужели и его сердце, подобно телу, заковано в латы?" - подумала она тогда. Неожиданно перед внутренним взором Анжелики предстал тот, другой, который некогда смог завладеть всеми ее мыслями, как сейчас Рескатор, такой же надменный и неприступный - Филипп де Плесси-Бельер, ее второй муж, этот прекрасный бог войны Марс с его холодным и нарочито безразличным взглядом светло-голубых глаз. Ах, Филипп, как он злился на неё за тот гнусный шантаж, как боролся со своими чувствами, как не хотел покориться ей, но в конце концов больше не смог противиться, впустив любовь в своё жестокое сердце! Филипп... бедный Филипп. Он ненавидел ее до любви... Время шло, никто из них не произносил ни слова, и в наступившей тишине Анжелика вдруг явственно различила похожий на душераздирающее стенание вой ветра в вантах и парусах, и этот тоскливый звук мучительной болью отозвался в ее сердце. "Все сильные мужчины становятся беспомощными перед чарами любви. Одни теряют душу, а другие - жизнь". - Что с ней случилось? Она умерла? - слова слетели с губ прежде, чем Анжелика осознала их бестактность. - В некотором роде, - спокойно ответил Рескатор. - Много лет назад. - Простите.., я не хотела... - она опустила глаза, коря себя за несдержанность. - Пустое, - перебил ее мужчина. - Она предала меня и, как оказалось, никогда не любила, - Рескатор не отрывал своих чёрных глаз от лица Анжелики. - Я хотел бы поднять этот бокал за верность, сударыня, вы не против такого тоста? Опрокинув в себя вино, пират вновь испытующе посмотрел на нее и вдруг неожиданно спросил: - А вы когда-нибудь предавали, мадам? Его взгляд словно прожигал ее насквозь, и ей стало тяжело дышать. Анжелика сделала слишком большой глоток из своего бокала и тут же закашлялась. - Осторожно, моя дорогая, не пейте все залпом, - ухмыльнулся он. - Это вино очень опасно, оно легко развяжет вам язык и заставит рассказать мне все ваши самые сокровенные тайны. Ну, это уже было слишком! Анжелика выпрямилась в кресле, готовая вновь сцепиться с ним не на жизнь, а на смерть. Тот краткий миг, когда он показался ей другим, настоящим, уже миновал, словно его и не было вовсе. - Мне нечего бояться, монсеньор, - сбросив оцепенение, твёрдо ответила она. - Я всегда была честна с теми, кто мне дорог. - Ну надо же! Кто бы мог подумать, что женщина, подобная вам, будет с таким апломбом рассуждать о честности! - проговорил пират и расхохотался. - И как ваш будущий муж, господин Берн, воспринял новость о том, что ему в супруги достанется жена сожжённого колдуна, вдова маршала, фаворитка короля Франции, наложница султана?.. Я никого не забыл? Право, же, вы истинный образец преданной женщины, - проговорил он между двумя взрывами хриплого хохота, от которого Анжелике сделалось не по себе. Она смертельно побледнела. Ей показалось, что дыхание ее вот-вот остановится, и она с трудом нашла в себе силы поставить дрожащей рукой бокал на стол. - Да как вы смеете? - голос ее звучал спокойно, но Анжелику буквально трясло от едва сдерживаемой ярости. Как же она ненавидела его в этот момент! За его оскорбительные намеки, за эти несправедливые слова, брошенные ей в лицо, за свою предательскую слабость к нему, за то, что так долго мечтала об этом загадочном человеке, как о герое сказок тысячи и одной ночи, а сейчас перед нею стоял банальный пират, в котором не было ни капли уважения к ней... - Вы ничего не знаете обо мне! Вы ничего не знаете о моей жизни, не знаете, при каких обстоятельствах я познакомилась с мэтром Берном... - она захлёбывалась словами, но не могла сдержаться. Анжелика знала, что не должна была говорить этого, никому и никогда, но была не в силах остановиться, словно это признание могло навсегда разорвать ее связь с прошлой жизнью. - Как я выживала после смерти первого мужа, лишившись всего. Вы не знаете, как залечивала раны от побоев второго, а король... - Мадам, только не говорите мне, что и его величество жестоко обращался со своей любовницей, поднимая на неё руку! - иронично перебил ее Рескатор. Анжелика задохнулась, словно от пощёчины. Ее душу переполняли ярость, обида и гнев. Слезы подступали все выше и тугим комком стояли в горле. Сама не зная почему, она хотела доказать этому пирату, что он заблуждается на ее счёт, хотела раз и навсегда покончить с тенями из прошлого, которые настигли ее даже здесь, в бескрайнем океане. Она не позволит им последовать за ней туда, в новые земли, в новую жизнь! Она чувствовала, что именно сейчас, на этом корабле, рядом с человеком, который называл себя Рескатором, сольются, словно реки, все ее прежние жизни, такие многочисленные и разнообразные. Анжелика вскочила и принялась остервенело, всеми десятью пальцами рвать шнуровку своего корсажа, распустила ее, стянула книзу рубашку и обнажила плечо. — Смотрите! Смотрите, что слуги короля сделали с его так называемой любовницей! — выкрикнула она. — Они заклеймили меня королевской лилией! Рескатор встал и подошел к ней. Он осмотрел след от раскаленного железа с вниманием ученого, исследующего некую интересную редкость. При этом он ничем не выказал чувств, которые вызвало у него ее признание. — В самом деле, — сказал он наконец. — А гугеноты знают, что приютили у себя висельницу? Анжелика уже жалела о своем необдуманном поступке. Палец Рескатора как бы между прочим гладил маленький, жесткий шрам, но даже от одного этого легкого прикосновения ее бросало в дрожь. Она попыталась было вновь стянуть на себе рубашку и корсаж, однако он удержал ее, крепко стиснув ее руки выше локтей. — Они знают об этом? — Один из них знает. — Во французском королевстве клеймят только проституток и преступниц. Она могла бы сказать ему, что клеймят также и гугеноток и что ее приняли за одну из них. Но ею уже начала овладевать паника. Та самая, столь хорошо знакомая ей паника, которая парализовала ее всякий раз, когда ее пытался обнять желающий ее мужчина. — Ах, да какая вам разница! — сказала она, пытаясь освободиться. — Думайте обо мне все, что вам угодно, только отпустите меня. Однако он вдруг прижал ее к себе, как в первый вечер после отплытия, прижал так тесно, что она не могла ни поднять голову к его жесткой кожаной маске, ни упереться ладонями ему в грудь, чтобы оттолкнуть его. Он сжимал ее только одной рукой, но рука эта была тверда, как стальной обруч. Другой рукой он коснулся шеи Анжелики, и его пальцы медленно скользнули вниз, к ее груди, угадывающейся в раскрытом вороте рубашки. — Вы надежно прячете свои сокровища, — прошептал он, касаясь губами ее виска. Прошло уже несколько лет с тех пор, когда ее в последний раз ласкал мужчина, и притом ласкал столь дерзко. Она вся напряглась под прикосновением его властной руки, которая со спокойной неторопливостью удостоверялась в том, что ее тело нисколько не утратило своей красоты. Ласки Рескатора сделались еще настойчивее; он знал свою власть над женщинами. Анжелика была не в силах пошевелиться и едва дышала. С нею произошло что-то странное: по ее телу вдруг разлился жар, и в то же время ей показалось, что сейчас она умрет. «Ох, хоть бы он меня отпустил, — мысленно умоляла она, — не то я стану его рабыней, его игрушкой. Он отнимает у меня силы. Почему?». Она с трудом выговорила: — Оставьте меня! Отпустите! Ее запрокинутое лицо исказилось, точно от боли. — Я внушаю вам такой ужас? — спросил Рескатор. Он больше не прижимал ее к себе. Она попятилась к стене и бессильно прислонилась к ней спиной. Пират задумчиво смотрел на нее, и она догадалась, что он озадачен чрезмерностью ее реакции. Опять, опять она повела себя как помешанная, а ведь прежде такого за ней не водилось… Что это было, что с нею сейчас произошло? Этот сладкий трепет, который она ощутила при прикосновении нежных умелых мужских пальцев.., ведь она его узнала: это было пробуждение чувственности, желание предаться страсти… С ним ей не было бы страшно, она была в этом уверена. Однако, глядя в ее глаза, он наверняка увидел в них ужас — а того, что этот ужас внушен не им, он не знал. Она и сейчас еще не осмеливалась поднять на него глаза. Как человек умный, Рескатор, похоже, принял свою неудачу философски. — Честное слово, вы пугливее девственницы. Кто бы мог подумать? - он снова облокотился о стол и скрестил руки на груди. - Или вы так верны своей будущей супружеской клятве? - усмехнулся он. - Интересно, а ее вы забудете также быстро, как ту, которую дали первому мужу, а затем - второму? И я уже молчу о том соглашении, что мы заключили с вами перед тем, как вы ступили на борт моего корабля - в самом деле, много ли стоят обещания, данные пирату? — в каждом его слове сквозил сарказм. - Как ни горько это признавать, мадам, но во всякой женщине скрыта обманщица. Кровь бросилась Анжелике в лицо, и ей лишь с трудом удалось сохранить самообладание. Глаза ее метали молнии. — Вы не имеете права так со мною разговаривать! По какому праву вы оскорбляете меня? По какому праву вы допрашиваете меня, как.., как полицейский? - Я имею на вас все права. Он сказал это бесстрастно, мрачным тоном, который, однако, испугал Анжелику куда больше, чем любые угрозы. «Я имею на вас все права…» Женщина открыла было рот, собираясь высказать ему все, — но тут судно резко накренилось, подхваченное особенно высокой волной, и ей пришлось ухватиться за кресло, чтобы не упасть. Она держалась на ногах не так твердо, как Рескатор, который, казалось, был припаян к палубе. Пират выпрямился, прислушиваясь к тишине, и жестом приказал ей молчать. - Началось, - серьёзно проговорил он, и в следующий миг его словам вторили оглушительные раскаты грома. Корабль резко качнуло, со звоном сбросив со стола мелкие побрякушки, а ночное небо белым всполохом рассекла яркая молния.
Bella: вредина пишет: когда Онорина падает за борт, то Анжелика тут же прыгает за ней а Анж плавать то умеет? а то придется половине команды сигануть в воду за этими двумя...
Светлячок: Bella пишет: А что в оригинале увидели все? Бертиль, лежащую без сознания от испуга, не от насилия, а товарищ исполнял какой-то ритуал, между прочим, вполне понятный и знакомый Пейраку да всем там понятно было, что там был за ритуал, когда мужик голый над девушкой возбужденный органом трясет вредина пишет: Я об этом думала и не раз, так как этот момент про Бертиль мне не особо нравился.... а вот если мавр утащит Анжелику, то потом по ее реакции Жоффрей де Пейрак сможет догадаться, что когда-то она была изнасилована и ему для этого не нужно объяснения Берна... Анжелика может сама в истерике рассказать ему об этом... она же не знает, что Рескатор — это Жоффрей де Пейрак! вот по поводу расскажет - не уверена, для женщины это очень постыдно что ли, она и Берну рассказала вынужденно, чтобы от свадьбы с ним отвертеться, да и, наверное, чтобы не ревновал так к Рескатору, мол, не боись, не дам ему, потому что не могу. Ну а догадаться Жофе, который ее представлял сладострастной и чувственной, мне кажется будет нереально, он кога услышал, то не поверил, так что как тут вообще можно представить себе целый полк вредина пишет: Только я представляла, что Анжелика сама либо заколет мавра, либо застрелит. То есть она не будет безмолной жертвой, потерявшей от страха сознание... Здесь тоже для Рескатора повод задуматься, а чего она так ловко умеет пользоваться мушкетом и кинжалом... А это очень интересно, мне нравится вредина пишет: А еще всегда представляла сцену... когда Онорина падает за борт, то Анжелика тут же прыгает за ней! Потом они обе мокрые...Анжелика, может еще быть ранена альбатросами... Ну и придется Рескатору опять мучаться с результатами дурной наследственности... тут согласна с Bella, по канону Анж вроде не умела плавать, но идея тоже хорошая)) правда, сейчас подумала и поняла, почему Анж не бросилась за Онориной - это был шок и ступор, у меня так тоже случается иногда, когда дети на грани, то есть прирастаю к месту в шоке и не дышу, вместо того, чтобы мчаться навыручку Столько идей интересных, подытожу: - попытаться украсть Анж и зарезать мавра; - украсть Онорину (но это как-то сомнительно для меня); - нырнуть Анж за Онориной, но тут как бы мужики за ней не попрыгали)), причем наперегонки
Bella: Светлячок пишет: нырнуть Анж за Онориной, но тут как бы мужики за ней не попрыгали)), причем наперегонки кроме того, что вроде как Анж не умела плавать (но в озере плавала или купалась на радость Оржевалю), чисто технически для женщины с кучей юбок взобраться на поручни и перелезть сложновато, рядом был Рескатор с хорошей реакцией- ему хватило бы времени ее остановить, ну и пошла бы наша дама ко дну быстренько с опять же юбками: при прыжке с высоты палубы однозначно ушла бы на пару метров на глубину, юбки отяжелели, можно еще и запутаться, если судно на ходу, то и поток воды затягивает под днище... короче, пусть переживает на палубе рядом с Рескатором
Леди Искренность: Bella пишет: кроме того, что вроде как Анж не умела плавать (но в озере плавала или купалась на радость Оржевалю), чисто технически для женщины с кучей юбок взобраться на поручни и перелезть сложновато, рядом был Рескатор с хорошей реакцией- ему хватило бы времени ее остановить, ну и пошла бы наша дама ко дну быстренько с опять же юбками: при прыжке с высоты палубы однозначно ушла бы на пару метров на глубину, юбки отяжелели, можно еще и запутаться, если судно на ходу, то и поток воды затягивает под днище... короче, пусть переживает на палубе рядом с Рескатором А она такая срывает с себя неистово одежды, мужики все в культурно-эротическом шоке пребывают, и ныряет в воду с изысканностью русалки или мастера спорта по прыжкам международного класса.
Nastia: Леди Искренность пишет: А она такая срывает с себя неистово одежды, мужики все в культурно-эротическом шоке пребывают, и ныряет в воду с изысканностью русалки или мастера спорта по прыжкам международного класса. ИК полный шок вай !! Дашиш фантастиш йой
List: Леди Искренность пишет: А она такая срывает с себя неистово одежды, А одежд, кстати, уже поменьше было, платье бумазейное, ну пара юбок, возможно. А ее-то сноровкой в этом деле, на раз девушка справится!
Светлячок: List пишет: А одежд, кстати, уже поменьше было, платье бумазейное, ну пара юбок, возможно. А ее-то сноровкой в этом деле, на раз девушка справится! Предлагаю не раздевать и в итоге утопить, во будет финал!
List: Светлячок пишет: Предлагаю не раздевать и в итоге утопить, во будет финал! А рыжую куда??? Пейраку? За что?????
Violeta: Светлячок пишет: Предлагаю не раздевать и в итоге утопить, во будет финал! Автор, пощадите! List пишет: А рыжую куда??? Пейраку? За что????? Берну! У него их куча - он и не заметит пополнения
Светлячок: Рыжую Пейраку, конечно. Он самые сложные годы в детском воспитании профилонил, пусть отрабатывает
Светлячок: Дамы, извиняюсь за задержку. Я все ещё пребывала в голове у Пейрака Часть 3. Рескатор проскользнул в люк и быстро спустился по крутому трапу в трюм. Следуя за несущим фонарь мавром в белом бурнусе, он углубился в лабиринт узких коридоров. Он шел, касаясь рукой влажного дерева, - не столько в поисках опоры, сколько для того, чтобы постоянно ощущать под ладонью могучий, способный противостоять любым опасностям корпус своего непобедимого корабля. Он вдыхал его запахи: запах секвойи, привезенной с гор Кламат, запах белой сосны с верховьев Кеннебека - сладостные ароматы, которые не могла перебить проникавшая повсюду морская соль. Вслед за слугой он нырял в прорезанные в орудийной палубе люки, спускаясь все ниже и ниже, туда, где обычно держат арестантов. Он знал корабль, как свои пять пальцев, и оттого двигался почти машинально, не обращая внимания на тесные проходы и неудобные лазы. Минуя свой экипаж, вынужденный тесниться в тёмном душном трюме из-за решения капитана взять на борт гугенотов, он не удостоил матросов ни словом, ни взглядом. Всегда такой заботливый, когда дело касалось его команды, в последние дни Рескатор совсем о ней не думал. Сейчас, как и несколько часов назад, он был во власти гнева и раздражения. Снова все шло не по плану, снова все его надежды и чаяния разбивались о глухую стену, выстроенную из обстоятельств господином-случаем, этим изобретательным по части создания комичных ситуаций пройдохой. Он опять - в который раз! - дал Анжелике уйти, так и не открывшись, так и не закончив этот нелепый фарс, который так тяготил его, с каждым днём все больше отдаляя их друг от друга. Вместо того, чтобы сразу раскрыть женщине, которая завладела всем его существом, свои объятия, он начал думать о ребенке, которого ей дал другой, о короле, о потерянных годах, о запечатленных на ее губах чужих поцелуях… Но благодаря ночи, проведённой в сражении с неистовой стихией, когда они могли погибнуть в любой момент, он неожиданно для самого себя понял, что, несмотря на все обиды и недомолвки, хочет умереть рядом с ней, с Анжеликой, крепко прижать ее к груди, вдыхать запах ее волос, стать с ней одним целым - так, чтобы даже самой смерти было не под силу их разъединить. В преддверии приближающейся катастрофы все упрёки и недосказанности вдруг отошли на второй план, словно их смыло волной, явив ему откровение - только с ней он хотел быть в этот роковой час, только ее прекрасное лицо жаждал видеть перед собой за миг до того, как морская пучина поглотит их навсегда. Озарённый этой мыслью, он подошёл к двери своей каюты, решив объясниться с Анжеликой во что бы то ни стало, но замер на пороге. Чего он ждал? Что она бросится к нему, дрожа от страха и радости, оттого, что эта страшная буря закончилась, что они живы, и он наконец-то пришёл? В глубине души он надеялся, что она узнает его, почувствует, назовёт по имени, чуть робко, нерешительно, но непременно ласково и нежно, также, как 15 лет назад, когда после долгой любовной схватки его имя слетало с ее все ещё дрожащих от поцелуев губ: "Жоффрей...". Он жаждал увидеть любовь в ее изумрудных глазах, темнеющих от страсти и зарождающегося желания... А в миг, когда она коснулась его маски, на него вдруг нахлынули запретные воспоминания о том, как он, сидя за большим, уставленным яствами столом и не обращая внимания на гомон многочисленных гостей, видел только ее - юную, прекрасную и волнующую графиню де Пейрак, его жену, его прелестную возлюбленную... Это удивительное видение, такое мимолётное и невероятное, что теперь его даже взяло сомнение, - а было ли оно на самом деле, - безжалостно прервалось из-за рыжеволосого несносного чертёнка, имевшего свойство появляться внезапно, словно из табакерки. "Всему виной эта девочка! Такая же дерзкая и непредсказуемая, как и ее мать!" - дойдя до этой мысли, Рескатор невольно усмехнулся: что стоит разгром в каюте и кусок порванной порчи против 35 тысяч пиастров и сожженного корабля? А как эта малышка бесстрашно смотрела ему прямо в глаза, не признавая своей вины и не отводя взгляда, и казалось, что она действительно была способна убить его в тот момент. Но Анжелика... что с ней сталось? Жоффрей де Пейрак, потомок графов Тулузских, сожженный на Гревской площади и сумевший, словно феникс, возродиться из пепла в образе пирата, не узнавал в этой незнакомой для него женщине свою жену: во время их последней краткой встречи она покорно опускала свои длинные ресницы и ничего не говорила, замыкаясь в своем молчании, будто в непроницаемом коконе... «Раньше она никогда так не осторожничала, - подумал он. - Раньше она дерзко смотрела вокруг, даже когда ей бывало страшно. Что стоит за этим взмахом ресниц: светское лицемерие или гугенотская скромность?». Стоило признать, что она вовсе не хотела узнавать его, много лет назад похоронив в глубинах своей памяти. Думала ли она о нем с тех пор? Вспоминала ли? Почему она не говорила о нем их сыновьям? Круговорот разъедающих душу сомнений вновь закружил Пейрака, возвращая к прежним подозрениям и отдавая во власть разрушительной злобы. Не останавливаясь, он обводил свои "владения" угрюмым взглядом. Он злился на Анжелику за то, что она, женщина, которая некогда была его женой, теперь стала для него незнакомкой, ибо теперь он не мог читать ни в ее сердце, ни в ее мыслях. Неужели жизнь среди гугенотов в самом деле так ее изменила - ведь прежде она была сильной натурой? Или все это только видимость, хорошо разыгранная комедия? Что же тогда скрыто под ее новой личиной? Женщина кокетливая, корыстная или... влюбленная? Влюбленная в Берна? Он возвращался к этой мысли снова и снова, каждый раз удивляясь той дикой ярости, в которую она его приводила. Тогда он старался овладеть собой и бесстрастно сравнить ту, которую когда-то любил, с той, которую встретил сейчас. Еще в Кандии он вообразил себе, что больше не любит ее из-за измен, но достаточно было лишь увидеть ее, как его захлестнули желание и нежность... Он подошел к одному из открытых портов. Именно здесь проходила ватерлиния, и явственно слышалось, как в борта ударяются волны. Из-за близости моря проникающий сквозь порты свет был окрашен в сине-зеленое, и он вновь явственно увидел глаза Анжелики, которые в последние дни преследовали его повсюду, куда бы он не глянул: на бушующее море или же на предрассветное небо. Стоит ли удивляться, что женщина, с которой он расстался и которую не любил много лет, стала другой? В конце концов он может рассматривать ее как одну из своих бывших любовниц. Но тогда откуда это нетерпение, это желание вникнуть во все, что касается ее? Он полагал, что забыл ее настолько, что сможет без сожаления уступить другим. Но одна лишь мысль, что какой-то Берн сделает ее своей женой, разделит с ней ложе, отметит печатью плоти, вызывала у него ревнивую ярость… Все потому, что она не одна из многих, она - его жена, единственная женщина, которая, к его великому несчастью, оставила в его сердце неизгладимый глубокий след. Это из-за нее ему теперь приходилось спускаться на самое дно трюма, из-за той, которой больше не существует и которая не может возродиться... Он был уже почти у цели, и, когда в конце коридора натолкнулся на массивную, обитую медью дверь, его охватило раздражение. Его соперник там, за этой стеной, повержен, но не сломлен. Все это время Жоффрею де Пейраку не давал покоя поступок торговца - его вспышка ярости, в пылу которой он выломал запертую массивную дверь и с криками бросился на ют, пытаясь добраться до каюты капитана. Мог ли он помыслить, что этот холодный гугенот, привыкший молча сносить тяготы жизни и сражаться за своего Бога, с таким гневом и безрассудством ринется защищать женщину, да ещё и не протестантку? Какой всепоглощающей страстью был вызван этот поступок, какой черной ревностью, каким неистовством? Неужели Анжелике удалось свести с ума даже этого чопорного и сдержанного ларошельца? Неужели он, ее муж, просто упрямо отказывался признавать чувство, существующее между этими двумя? "Нет!" - Рескатор вовремя одернул себя. Может он и не мог понять всего до конца, но ясно видел замешательство Анжелики, когда заговорил с ней о замужестве, чувствовал ее смущение при разговоре об этом гугеноте, отметил смятение сегодня утром, когда она побледнела лишь при одном упоминании о его благословлении на их брак. Разве влюблённые женщины ведут себя подобным образом? Когда женщина любит, это сразу видно. Достаточно взглянуть на нее… Увидеть на ее лице выражение беспредельной преданности и детского смятения, какого он никогда не замечал у этой другой Анжелики. Когда сердце женщины поражено любовью, в нем нет места ни для стыда, ни для гордости, ни для чего другого. Она становится настоящим ребенком… Что ж, настал час истины, его очередь делать ход, поставив на кон человеческие судьбы. И, дай Бог, чтобы эта партия закончилась без необратимых потерь... *** Он бесшумно, одним пальцем отодвинул заслонку, прикрывавшую зарешеченное отверстие в двери, и склонился к нему, чтобы посмотреть на арестованного. Тот сидел прямо на полу возле большого фонаря, который давал ему разом свет и тепло, правда, и то, и другое - довольно скупо. Его скованные цепью руки лежали на коленях, и вся поза выражала терпеливое смирение. Но Жоффрей де Пейрак не верил этой показной покорности. За свою бурную жизнь он повидал слишком много разных людей, чтобы не суметь оценить человека с первого взгляда. Мальтиец, охранявший трюмы, подошел к нему со связкой ключей в руке. По знаку своего капитана он открыл обитую медью дверь. Рескатор вошел в карцер. Габриэль Берн поднял голову и взглянул на него. Лицо узника было бледно, но взгляд оставался ясным. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Ларощелец не торопился требовать объяснений по поводу бесчеловечного обращения, которому его подвергли. Дело было не в том. Если уже этот щеголяющий во всем черном франт в маске спустился в трюм, чтобы нанести ему визит, то, разумеется, не для того, чтобы угрожать или делать выговоры. У них обоих сейчас на уме другое - женщина. Рескатор склонился к нему, коснулся рукой его задубевшей от крови куртки и сказал: - Ваши раны опять открылись, мэтр Берн, а сами вы оказались в карцере, на дне трюма. Между тем элементарное благоразумие должно было бы подсказать вам хотя бы этой ночью соблюдать судовую дисциплину. Ведь любому ясно: когда судно в опасности, неукоснительная обязанность пассажиров - не устраивать никаких инцидентов и ни в коем случае не мешать капитану и команде, подвергая риску всех. Ларошелец нисколько не смутился. - Вы знаете, почему я так поступил. Вы незаконно задержали одну из наших женщин, которую до того имели наглость позвать к себе как... как какую-нибудь рабыню. По какому праву? - Я мог бы ответить: по праву господина, - и Рескатор продемонстрировал самую сардоническую из своих улыбок. - По праву хозяина добычи! - Но мы же доверились вам, - сказал Берн, - и… - Нет! Человек в чёрном пододвинул табурет и сел в нескольких шагах от заключенного. В красноватом свете фонаря стало отчетливо видно, насколько они различны: один - тяжеловесный, неповоротливый; другой - непроницаемый, защищенный броней своей иронии. - Нет! - повторил Рескатор. - Вы мне не доверялись. Вы меня не знали и не заключали со мной никакого договора. Вы прибежали ко мне, чтобы спасти свои жизни, и я взял вас на борт - вот и все. Однако не думайте, что я отказываюсь исполнять долг гостеприимства. Я отвел вам куда лучшее помещение, чем своей собственной команде, вас лучше кормят, и ни одна из ваших жен или дочерей не может пожаловаться, что кто-либо нанес ей оскорбление, или хотя бы просто ей докучал. - Но госпожа Анжелика... она скоро станет моей женой! - выкрикнул Берн. - И поэтому я обязан ее защищать. Вчера вечером я обещал вырвать ее из ваших лап, если она не вернется к нам через час. Он всем телом подался в сторону Рескатора, и цепи, сковывающие его руки и ноги, звякнули. - Почему дверь нашей палубы была заперта на засов? - Чтобы доставить вам удовольствие высадить ее плечом, как вы и сделали, мэтр Берн. Ларошелец чувствовал, что не может больше этого терпеть. Он очень страдал от своих ран, но еще ужаснее были для него душевные муки. Последние часы он провел в полубреду: временами ему чудилось, будто он снова в Ла-Рошели, на своем товарном складе, сидит с гусиным пером в руке над книгой доходов и расходов. Ему уже не верилось, что прежде у него была совсем иная жизнь, правильная и размеренная. Все началось на этом проклятом судне, началось со жгучей ревности, которая разъедала его душу, искажала все мысли. Он не знал, как назвать это чувство, потому что никогда раньше его не испытывал. Он жаждал освободиться от него, словно от одежды, пропитанной отравленной кровью Несса. А когда Рескатор сказал, что Анжелика - не из их круга, ему вдруг сделалось больно, точно его кольнули кинжалом. Ибо это была правда. Она пришла к ним, она приняла самое деятельное участие в их тайном бунте, в их борьбе, наконец, она спасла их, рискуя собственной жизнью - но одной из них она так и не стала, потому что была другой породы. Ее тайна, такая близкая и вместе с тем непостижимая, делала ее еще притягательнее. - Я женюсь на ней! - сказал он упрямо. - И даже вы не сможете нам помешать! - гугенот распалялся все больше и больше: - Пастор обвенчает нас и без вашего участия, а как только мы доберёмся до Вест-Индии, то... - Вы ее любите? - прервал его Рескатор серьёзным, задумчивым тоном. Сейчас он отчётливо видел, что этот человек, охваченный безудержной страстью, был готов на многое, даже на убийство. Но стояло ли за этим нечто большее, чем просто животное желание овладеть понравившейся женщиной? Как много было тех, кто желал Анжелику, и даже здесь, на плывущем в открытом океане корабле, она будоражила души и порождала неодолимое влечение, сумасшедшую жажду обладания... Гугенот молчал. Этот вопрос понуждал его вторгнуться в область для него запретную. Он был им оскорблен, как если бы ему сказали непристойность. Насмешливая улыбка противника еще больше усиливала его неловкость. - О, как тяжело для кальвиниста произнести слово «любовь». Можно подумать, что оно обдерет вам губы, - ухмыльнулся пират. - Сударь, любить мы должны только Бога. Вот почему я не стану произносить этого слова. Наши земные привязанности недостойны его. В сердцах наших властвует один лишь Бог. - Что вы знаете о любви, мэтр Берн? - вдруг серьёзно спросил Рескатор, пристально глядя на собеседника. - Нет, вы ее не любите, - после недолгого молчания он покачал головой, склонившись к гугеноту. - Такие, как вы, не умеют любить женщин. Они их терпят. Они пользуются женщинами, желают их, но это не одно и то же. Вы желаете эту женщину и потому хотите на ней жениться, чтобы быть в ладу со своей совестью. Габриэль Берн побагровел. Он попытался привстать, и это ему кое-как удалось. - Такие, как я, не нуждаются в наставлениях таких, как вы: пиратов, разбойников и грабителей! - Откуда вам это знать? Пусть я пират, но мои советы могли бы оказаться небесполезными для человека, собирающегося взять в жены женщину, из-за которой ему позавидовали бы короли. К тому же... - Рескатор выдержал паузу. - Похоже, что все же мои методы приносят желаемые плоды? - добавил он чуть тише. - Вы ведь знаете, где провела ночь ваша невеста? В голосе капитана «Голдсборо» звучала насмешка, а протестанту эта речь причиняла невыносимые мучения. Сарказм пирата заставлял его заглянуть в собственную душу, и он заранее пугался, что обнаружит там сомнение. Ибо теперь он сомневался во всем: и в себе самом, и в Анжелике, и в том, что его достоинства могут соперничать с дьявольскими чарами человека, который сейчас сидел напротив него. - Я думаю, она слишком умна, чтобы попасться в ваши сети, - отвечал Берн с тем большей твердостью и горячностью, что сам он - увы! - отнюдь не был в этом уверен. - Госпожа Анжелика не из тех, кто уступит вашим бесстыдным домогательствам. Она не сломает себе жизнь и не разорвёт свою дружбу со мной в угоду вам! - Ах да, я и забыл, что подобные вам верят в силу оружия, к которому вы прибегаете, завоевывая женщин, такого, к примеру, как молитвы, посты, что там еще... - Рескатор сделал вид, будто задумался, - привлекательность добропорядочной жизни в союзе с вами… Вы действительно думаете, что госпожа Анжелика этим прельстится? В глазах торговца разгоралась непримиримая злоба. Пейрак знал, что, выводя из себя своего и без того униженного противника, совершает опасную ошибку, но не мог упустить шанса сыграть на его слабостях, чтобы выпустить внутренних демонов ларошельца. Берн сжал руки в кулаки, и его бескровное лицо слегка покраснело. - В моем доме она старалась забыть свою прежнюю бурную жизнь. Она не может отбросить все то, что нас связывает. Нашу дружбу, согласие, взаимопонимание… Не отрывая взгляда от гугенота, Рескатор медленно достал из кармана камзола кусок белой ткани. Он глядел на торговца и думал о том, что опять, в который раз, поступает безрассудно, без нужды усложняя начатую игру, исход которой так для него важен. Но разве сможет он когда-нибудь узнать, какова Анжелика на самом деле, о чем она думает, чего хочет, если его противник не потеряет бдительность и не допустит ошибку? Однако за удовольствие узнать это ему наверняка придется дорого заплатить. Берн не забудет своего унижения, он станет мстить. - Поскольку госпожа Анжелика скоро станет вашей супругой, я прошу вас на правах будущего мужа передать ей это, - и с этими славами он, встав со стула, положил на него женский чепец. - Она забыла его в моей каюте, - будничным тоном сказал пират, словно речь шла о пустяке. - Насколько я знаю, вы не успели как следует собраться перед нашим отплытием, поэтому ей не стоит так легкомысленно относится к своему немногочисленному гардеробу... - Замолчите! - выкрикнул ларошелец. Он был вне себя, негодование придало ему силы встать, и теперь он дергал свои цепи так, что, казалось, вот-вот их разорвет. Что произошло ночью между этим пиратом-краснобаем, привыкшим легко брать понравившихся ему женщин, точно так же, как драгоценности или перья для шляпы, и госпожой Анжеликой — бедной, неимущей изгнанницей? Освещенный колеблющимся огоньком фонаря, возвышающийся перед ним в этом грязном, зловонном трюме, Рескатор более чем когда-либо походил сейчас на злого гения-искусителя. А он, Берн, боролся с ним, как некогда Иаков боролся с Богом. - Вы - подлый интриган! - крикнул он в лицо этой насмешливой непроницаемой маске. Торговец задыхался, по его вискам струился пот, а глаза видели лишь это белое пятно, отчётливо выделявшееся в темноте трюма. Он больше не смотрел на Рескатора, а со странным выражением лица уставился на маленький женский чепец. Берн мужественно стоял, схватившись за переборку, хотя ноги отказывались держать его. Ему казалось, что за эти несколько дней он прошел через что-то очень похожее на смерть. Он вступал в иную жизнь, в которой прежние ценности утратили свое значение. Так что же у него осталось? Торговец судорожно сжал зубы, его челюсти напряглись. У него есть его вера и сила духа. Он не должен показать этому пирату, этому посланнику Сатаны свои слабости. Берн с трудом овладел собой и от этого усилия заметно побледнел. - После того, что с ней случилось, - как можно спокойнее проговорил гугенот, - госпожа Анжелика не подарила бы такому, как вы, то, в чем отказывает всем остальным мужчинам. Рескатор изучающе взглянул в лицо ларошельца. «Что он знает о ней такого, чего не знаю я?». - Похоже, что несмотря на ваше давнее знакомство, вам многое не известно о госпоже Анжелике? - Берн почувствовал, что его враг в растерянности - и захотел развить успех. Пристально посмотрев на собеседника, он наконец заговорил и поведал одну из тех страшных историй, на которые столь щедра была тогдашняя эпоха: объятый пламенем замок, перебитые слуги, избитая, изнасилованная драгунами женщина, несущая на руках зарезанного ребенка. После той чудовищной ночи даже намек на мужскую любовь внушает ей ужас, ибо заставляет ее вновь переживать все те зверства и гнусности, которым она подверглась. Но это еще не самое худшее. Девочка, ее дочь, - плод того злодеяния. И она никогда не узнает, кто из тех грязных наемников был отцом ее ребенка. - Откуда вы взяли эту небылицу? - резко спросил Рескатор. - Из ее уст. Из ее собственных уст. - Не может быть! Берн вкушал сладость мести. Он чувствовал: его противник поражён услышанным, хотя как будто и не выказывает признаков волнения. - Вы говорите: королевские драгуны. Что за нелепые сплетни! Женщина ее звания, приятельница короля и всех знатных сеньоров королевства, не могла стать жертвой солдатни. Зачем солдатам было нападать на нее? Я знаю, что во Франции преследуют гугенотов, но она ведь не гугенотка. - Она им помогала. Торговец тяжело дышал, на лбу его выступили капельки пота. - Она была той самой «мятежницей из Пуату», - прошептал он. - Я всегда это подозревал, а ваши слова уничтожают последние сомнения. Мы знали, что некая знатная дама, которая прежде была в фаворе при дворе, подняла своих крестьян против короля и подбила на бунт всю провинцию: и гугенотов, и католиков. Восстание продолжалось около трех лет, но в конце концов его подавили. Все Пуату было разорено, а та женщина исчезла. За ее голову назначили награду в пятьсот ливров, я это хорошо помню. Теперь я уверен - это точно была она... Жоффрей де Пейрак замер - вопреки всем его стараниям сохранить невозмутимость, он чувствовал, что потрясен до глубины души. - Вам нужно отдохнуть, - еле слышно проговорил он и, не сказав больше ни слова, направился к двери... Так вот как она провела эти пять лет, о которых он ничего не знал, полагая, что она либо умерла, либо смиренно возвратилась под крыло короля Франции. Восстание против короля! Да она просто рехнулась! И вся эта немыслимая мерзость… Он был в самом низу, в темной глубине, где не был слышен даже шум моря. Его можно было только чувствовать: тяжелое, могучее, грозно напирающее на тонкий деревянный борт. Эта часть корабля всегда оставалась под водой, и все здесь было покрыто влагой. Жоффрею де Пейраку вспомнились сырые своды камер пыток в Бастилии и Шатле. Жуткие места, но воспоминания о том, что он там претерпел, никогда не преследовали его в сновидениях в годы, прошедшие после его ареста и суда в Париже. Он все же выбрался оттуда, хотя и едва живой, и считал, что для душевного равновесия этого довольно. Но женщина? И особенно — Анжелика! Он не мог представить себе ее в этих страшных застенках. Ей выжгли клеймо… Он не понаслышке знал, что такое застенок, знал леденящий ужас тех мест, где фабрикуют боль и унижение… Страх, который может внушить жаровня с лежащими в ней странными, докрасна раскаленными инструментами… Для женщины это тяжкое испытание! Как она его перенесла? Ошеломленный, Жоффрей прислонился к липкой переборке. «Они поставили ее на колени? Сорвали с нее рубашку? Она громко кричала? Вопила от боли?». Сейчас он не чувствовал ничего, кроме ярости и горя. Вопреки всякой логике, то насилие, которому ее подвергли, представлялось ему наихудшим из предательств, ибо громче всего в нем говорили сейчас ревность и первобытный инстинкт собственника. Его возмущенное сердце кричало: «Неужели ты не могла жить так, чтобы сохранить себя для меня?!» Если уж сам он был повержен судьбой и не мог ее защитить, пусть бы, по крайней мере, она вела себя осмотрительно, а не рвалась навстречу опасностям. Пейрак опомнился только в своей каюте, сам не зная, как добрался до неё. Он блуждающим взглядом скользил по вещам, носившим отпечаток его полной приключений жизни, и не видел ничего вокруг. Что стоят сотни его побед в морских сражениях и бурях, если он не сумел оградить ее от той ужасной участи, которая постигла ее? Подумать только, ведь в Кандии она была у него в руках. И он мог бы избавить ее от этого!.. Жоффрей де Пейрак сорвал маску и с неистовством швырнул ее в угол. Только сейчас, впервые за всю жизнь, он со всей ясностью осознал истинную горечь поражения...
List: Светлячок ну чепчик козырный! Их сиятельство просто прелесть!
Nastia: СветлячокБраво Вот теперь пусть их сиятельство граф помучается , а то петух йомайо то, не так ,это она не делает не так. А она выживала как могла.Дай изнасилувание вещь очень не простая , и сложно после нее жить , ты или живешь как то, или кто то решил умереть. Так что пусть помучается и подумает , а не то я правильный , а ты вся такая раз такая .Это меня и бесило в Пейраке
Violeta: Чудесная глава! Я, когда вычитывала, у меня прям сердце на некотрых фразах заходилось. Светлячок -
toulouse: Присоединяюсь к хвалебным отзывам. Вот все как у Голон, только лучше)) Последовательнее, логичнее, и в то же время очень эмоционально. И так ловко автор нас подвела к выяснению личности Рескатора Как бы читатель уже и сам догадывается, а тут как раз все становится на свои места. Мне очень понравилось заключительное швыряние маски)
полная версия страницы