Форум » Творчество читателей » "Анжелика маркиза ангелов" от лица графа де Пейрака. » Ответить
"Анжелика маркиза ангелов" от лица графа де Пейрака.
Violeta: Всегда не хватало взгляда Жоффрея на их с Анжеликой отношения времен Тулузы... Я увидел ее в первый раз на пыльной дороге, растерянную и испуганную, почти девочку, в окружении множества детей, одетых в забавные костюмы, сшитые из больших красных и зеленых ромбов, которые прыгали, проделывали ошеломляющие сальто-мортале, чуть ли не кидались под ноги лошадям.. Но ее не радовало окружающее веселье, с ужасом ждала она того, кому была отдана в придачу к серебряному руднику. Она ждала меня... Я подошел к ней. Никогда еще я так остро не чувствовал свое уродство. В сиянии своей юности и красоты она казалась мне воплощением богини Весны, ее же взгляд выражал только страх, как будто она увидела самого дьявола, внезапно появившегося из Преисподней. Я попытался заговорить с ней, но она лишь слегка кивнула мне и присела в реверансе. Руки ее дрожали. И в тот самый миг я почувствовал, что в сердце мое входит неизвестное мне доселе чувство, которое я пронесу через всю жизнь- любовь... Я помог ей сесть в карету. Прикосновение к ее нежной руке наполнило мою душу невыразимым счастьем, как будто я был неразумным юнцом, а не взрослым мужчиной, пересыщенным и даже циничным в отношениях с женщинами. Что со мной? Я бессчетное количество раз задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Ничего подобного я раньше не испытывал. Внезапно на колени к ней упал огромный букет роз и несколько маленьких букетиков фиалок. — Цветы или, как их называют у нас, «услада жизни», владычествуют в Тулузе, — сказал я ей. Анжелика повернула голову, взглянула на меня своими чудными глазами, в которых недоумение тут же сменилось неприязнью. Она поспешно склонилась к цветам, чтобы не видеть моего ужасного лица. Я стиснул зубы и откинулся на подушки. Сердце мое сжалось от боли. Мне безумно хотелось снова коснуться ее руки, но я не смел- между нами была стена, построенная из ее отвращения к мне, из ненависти к навязанному ей браку, из страхов, порожденных жуткими рассказами обо мне, как о колдуне. Тогда я поклялся себе, что она никогда не пожалеет, что стала моей женой, что моя любовь и забота пробудят рано или поздно в ее сердце ответное чувство ко мне. --- В дворцовом саду, в тени деревьев, были расставлены длинные белые столы. У входа били фонтаны вина, и любой прохожий мог пить его вволю. Все знатные сеньоры и именитые горожане были приглашены на нашу свадьбу. Я весь вечер не мог отвести глаз от своей очаровательной юной жены, но так ни разу и не смог поймать ответный взгляд, обращенный ко мне. Все свое внимание она уделяла архиепископу, сидевшему рядом с ней. Я едва слышал, о чем они говорят, я наслаждался звуком ее голоса, любовался ее совершенным профилем, отсветами свечей, играющих на ее светлых волосах... Чтобы привлечь внимание Анжелики, я слегка коснулся ее руки. Она тут же отшатнулась. Внезапная ярость охватила меня, и всю ее я направил на архиепископа. Я насмехался над ним, язвил и острил, я знал, что шокирую ее, знал, что довожу до бешенства его, но уже не мог остановиться. Черт возьми, эта женщина принадлежала мне по праву, я жаждал ее любви, но она была холодна и непреступна, как мраморные статуи, украшавшие мой сад. В момент наивысшей точки моего гнева она вдруг посмотрела на меня- в ее глазах я прочел тревогу. Ну конечно же, малышка только что из монастыря, наверняка она считает немыслимым так разговаривать с духовным лицом. Вся моя ярость куда-то улетучилась. Я улыбнулся ей. — Простите нас, сударыня, что мы затеяли этот спор в вашем присутствии. Его преосвященство и я — заклятые враги! --- Анжелика распустила свои роскошные волосы по плечам и тряхнула ими непокорным движением, движением маленькой дикарки, выросшей на просторах своего родного Пуату. Желание столь острое пронзило меня, что я схватился рукой за косяк балконной двери. Она испуганно обернулась. Я подошел к ней и поклонился. — Вы разрешите мне сесть рядом с вами, сударыня? Она молча кивнула. Я сел, положил локоть на каменную балюстраду и начал разглядывать Гаронну,серебрившуюся под светом луны. Я не знал, о чем говорить с ней, все темы, подходящие случаю, казались банальными и пошлыми, недостойными ее чистоты и невинности. Наконец я произнес: — Несколько веков назад, под этими же самыми звездами дамы и трубадуры поднимались на галереи крепостных стен, окружавших замки, и там беседовали о любви. Сударыня, вы слышали о трубадурах Лангедока? Она была настолько растеряна, что это развеселило меня. В шутливом тоне я продолжал: -Так некогда называли поэтов.Поэтов любви. Провансальский язык! Сладостный язык! Как он отличается от грубого говора северян! В Аквитании учили искусству любви, потому что, как сказал Овидий задолго до трубадуров: «Любовь — искусство, которому можно научиться и в котором можно совершенствоваться, познав его законы». А вы, сударыня, уже проявляли интерес к этому искусству? Судя по тому, что она отвернулась от меня и устремила свой взгляд вдаль, на спящую долину, я понял, что она смущена подобным поворотом нашего разговора. Я придвинулся ближе и ощутил пьянящий аромат ее тела, волос, ветра, юности. Голова моя закружилась, и хотя я что-то продолжал говорить, мысли мои были только об одном- коснуться ее, привлечь к себе, увидеть звезды, отражающиеся в ее зеленых колдовских глазах и ощутить сладость ее губ на своих губах... Я не мог более противиться искушению. С силой я притянул ее к себе, и с яростью, которой никак не ожидал от себя, прижался губами к ее плотно сжатым устам. Она закричала и начала отбиваться. Нехотя я отпустил ее, сердце мое стучало, как сумасшедшее. В ее глазах, устремленных на меня, я прочел непоколебимую решительность скорее броситься с балкона, чем принадлежать мне. Я встал и с усмешкой посмотрел на нее. — Я не буду вас принуждать, бедная маленькая девственница. Это не в моих правилах. Так, значит, вас, саму невинность, отдали на растерзание этому хромому верзиле из Лангедока? Чудовищно! Она смотрела на меня с ненавистью. Я продолжал. — Поверьте, я знал в своей жизни немало женщин, белых и черных, желтых и краснокожих, но ни одну из них я не брал силой и не соблазнял деньгами. Они приходили ко мне сами, и вы тоже придете в один прекрасный день или вечер… — Никогда! — в невольном порыве выкрикнула она. — Вы юная дикарка, но мне это по душе. Легкая победа обесценивает любовь, трудная победа заставляет ею дорожить. Так сказал Андре Ле Шаплен, магистр искусства любви. Прощайте, моя красавица, спите спокойно в своей широкой постели, оставайтесь одна со всеми вашими прелестями, которым так не хватает ласки. Прощайте! Я вышел из комнаты, но помимо горечи неудовлетворенного желания, в сердце моем расцвела надежда однажды завоевать эту гордую, непокорную и невероятно красивую женщину, мою жену... --- Я решил оставить ее в покое. Что толку было напоминать ей, что я ее муж, если она испытывала ко мне неприязнь. Я ни в чем не ограничивал ни ее свободу, ни ее желания, я был предупредительным и любезным, я ждал, что она начнет искать моего общества, как другие дамы, но этого не происходило. Она исполняла все обязанности хозяйки замка безупречно, я любовался ею, когда она отдавала распоряжения слугам или любезно общалась с нашими гостями. Несмотря на молодость, она обладала живым и острым умом, что в сочетании с ее красотой, очаровывало и привлекало к ней всех, кого она оделяла своим вниманием. Я наблюдал за ней со стороны, не предпринимая никаких шагов к сближению, и не только потому, что боялся испугать ее, но и потому, что боялся поддаться порыву страсти, находясь в непосредственной близости от ее нежных губ и прочих волнующих прелестей, о которых старался даже не думать. Я дарил ей подарки, но казалось, что она равнодушна к ним, по крайней мере она ни разу не поблагодарила меня. И вот однажды, когда я шел по галерее мимо ее комнаты, она с сияющими глазами бросилась мне навстречу. — Какая роскошь! Как мне благодарить вас, сударь? В своем порыве она подбежала ко мне так стремительно, что ее щека уже коснулась моего бархатного камзола. Испытывая невыразимое счастье от ее радости, от близости ее тела, пьянея от запаха ее волос, я привлек ее к себе. Она обратила взгляд на мое лицо и улыбка ее тут же погасла, и она, не в силах сдержать дрожь, в ужасе отшатнулась. Я тотчас же отпустил ее и с раздражением, за которым постарался скрыть волнение и досаду, сказал : — Благодарить? За что? Не забывайте, дорогая, что вы супруга графа де Пейрака, единственного потомка прославленных графов Тулузских. Раз вы носите этот титул, вы должны быть самой красивой и самой нарядной. И не считайте себя отныне обязанной благодарить меня. --- Я был раздасадован встречей с Карменситой, я и думать забыл о ней, коль скоро в моей жизни появилась моя несравненная и неприступная жена, моя зеленоглазая фея, которая занимала мои мысли и днем и ночью. С недоумением я слушал о ее любви ко мне, о страсти, которую я ей внушаю, ее горячность скорее отталкивала, чем возбуждала меня, роскошная красота нисколько не трогала. В то время, как она дерзко демонстрировала мне свои прелести, я грезил об Анжелике. В конце концов ее причитания настолько вывели меня из себя, что я окатил ее водой из ведерка для льда. Я не ожидал от себя подобной жестокости, но испытал какое-то злорадное удовольствие, глядя на эту женщину, стоящую передо мной на коленях в луже воды. Длинные черные локоны ее прилипли к вискам, а сама она с испугом смотрела на свои обвисшие кружевные манжеты. — Это вы так обращаетесь со мной? — крикнула она сдавленным голосом. — Я был вынужден, красавица моя. Я не мог допустить, чтобы вы и дальше унижались передо мной. Вы бы мне этого никогда не простили. Встаньте же, Карменсита, встаньте. В такую жару ваше платье быстро высохнет. Сядьте в то кресло напротив меня. Она села в кресло, указанное мной. Блуждающий взгляд ее черных, широко расставленных глаз был устремлен в пространство. Она продолжала что-то говорить, в чем- то убеждать меня, но я уже не слушал. Дьявол, заставивший меня так грубо обойтись с ней, продолжал бушевать. Но чем больше я унижал и насмехался над ней, тем ярче горели ее глаза, тем призывнее приоткрывались губы. Внезапно она снова упала передо мной на колени и вцепилась руками в мой камзол. — Еще не поздно! Люби меня! Возьми меня! Возьми, я твоя! Но я был безучастен. Любовь, которую пробудила во мне Анжелика, надежно защищала меня от искушения. Я ничего не испытывал к этой женщине, униженно распростертой у моих ног, я с удивлением спрашивал себя, что связывало нас в прошлом, я не помнил ни вкуса ее губ, ни жара объятий. Чужая, не нужная мне женщина была передо мной, и внезапно я почувствовал острую жалость к ней, такой же несчастной, как и я, ибо я тоже не мог разделить любовь с той, которую любил. Я поднял ее с пола, привлек к себе, начал шептать слова утешения, но жестко пресек все попытки обнять или поцеловать меня. - Вы моя гостья, Карменсита, но не рассчитывайте на большее, иначе вам придется уехать. --- Анжелика уехала в домик на Гаронне. Я был так поражен тем, настолько привык видеть ее каждый день, слышать ее смех, наблюдать за ее общением с гостями, что внезапная пустота, образовавшаяся после ее отъезда, буквально оглушила меня. Я был рассеян и невнимателен, я не принимал участия в разговорах и спорах, и постепенно веселье моих гостей сошло на нет. Мрачным взглядом я обводил пиршественную залу, люди, наполнявшие ее, раздражали меня. Я резко встал и, сославшись на неотложные дела, удалился. Внезапно мне в голову пришла мысль, заставившая меня повеселеть. Я вызвал Альфонсо и приказал принести мне костюм слуги. Я посмотрел на свое отражение в зеркале и остался доволен- я сам не узнал бы себя в этом поношенном странном костюме, в грубых опойковых башмаках, которые подошли бы бродячему торговцу. Я повязал волосы шелковым темным платком, надел маску, взял гитару и приказал подать портшез. Я с удобством расположился в беседке, увитой зеленью, где находилась статуя богини Помоны, и запел. Я вложил в песню всю свою любовь, всю страсть, мне казалось, что никогда мой голос не был столь силен и волнующ, как в эту ночь. Я не сомневался, что Анжелика придет ко мне, что любопытство заставит ее покинуть дом. И она не заставила себя ждать. Я перестал петь, с бьющимся от волнения сердцем я наблюдал, как медленно она идет через сад, тщетно пытаясь разглядеть меня в темноте беседки. — Вы чудесно поете, — сказала Анжелика, видя, что я не двигаюсь, — но я хотела бы знать, кто вас прислал? — Никто, сударыня. Я пришел сюда потому, что знаю: в этом доме находится самая прекрасная женщина Тулузы. Анжелика села на мраморную скамью, которая тянулась полукругом вдоль стен беседки. От вьющейся жимолости исходил одурманивающий аромат. — Спойте еще, — попросила она. Я запел. Мне доставляло несказанное удовольствие петь для нее, видеть, как затуманиваются ее глаза, как трепещут губы, как вздымается грудь под корсажем. Не знаю, сколько времени я пел, а она слушала, как долго продолжалось это волшебство единения наших душ, но внезапно со вздохом она откинулась на спинку скамейки и прикрыла глаза. Я отложил гитару и присел рядом с ней. Теряя голову от сжигавшей меня любви, я привлек ее к себе. Меня и огорчало, и радовало, сколь она податлива моим ласкам, моим объятиям. Я приподнял ее подбородок и приник губами к ее полуоткрытым губам. Боже, ни одни губы никогда не даровали мне подобного блаженства, мне казалось, что я умер и попал в Рай, ибо не дано смертному испытать подобное безграничное счастье на Земле. По тому, с какой страстью она отвечала на мои поцелуи, я понял, что и она испытывает нечто подобное. Я ласкал ее нежное тело, не переставая целовать ее, я чувствовал, что еще немного, и уже не смогу сдерживать себя и овладею ею тут же, на этой мраморной скамье. Внезапно она резко отстранилась от меня и начала приводить в порядок свое платье. — Простите меня, — пробормотала она. — Вы, наверно, считаете, что я чересчур нервна, но я не знала… не знала… — Сердце мое, чего же вы не знали? И так как она молчала, я прошептал: — Не знали, что поцелуй так сладок? Анжелика поднялась и прислонилась к балясине беседки. Я смотрел на нее со смешанным чувством разочарования и облегчения, я даже был рад, что она остановила это безумие, которое неизбежно заставило бы меня впоследствии сомневаться в ней и ее нравственности, а ее ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь за этот недостойный спектакль. --- Я не знал, как вести себя с Анжеликой после того поцелуя в беседке. Я чувствовал, что несмотря на ее гнев и обиду, какое-то новое чувство ко мне зародилось в ее сердце. Это была не любовь, нет, я не заходил так далеко в своих мечтаниях, но бесспорно, она взглянула на меня другими глазами. Она так страстно отвечала на мои ласки, на мои поцелуи, ее восторг от нашей близости был так очевиден, что я окончательно уверился в том, что она создана для любви, для моей любви. Странная маленькая женщина... Её нисколько не ослепило мое богатство, не привлекли роскошные подарки, и только мои занятия наукой вызвали в ней искренний интерес. Визит архиепископа сыграл мне на руку. Встретиться с ней наедине было бы мучением, а в присутствии третьего лица я мог вести себя свободно и непринужденно, не обращаясь к ней напрямую. Сердце мое наполнилось невыразимой радостью, когда я увидел, как вспыхнули ее глаза, когда она обернулась и увидела меня. — Как, вы здесь? — Я только что вошел, — ответил я и обратился к архиепископу. — С моей стороны было непростительно, сударь, заставить вас ждать так долго. Не скрою, мне доложили о вашем прибытии около часу назад, но я не мог остановить очень тонкий процесс в одной из реторт. Я так и пришел в своем длинном, до пят, балахоне алхимика, похожем на широкую рубаху, на которой вышитые знаки Зодиака смешивались с разноцветными пятнами от кислот. Я нарочно не снял халат и нарочно, обращаясь к архиепископу Тулузскому, назвал его «сударь», подчеркнув тем самым, что говорю с ним как с бароном Бенуа де Фонтенаком, то есть как равный с равным. Я приказал придвинуть высокий табурет и сел около Анжелики, чуть позади нее. Я любовался ею, такой юной, такой красивой, такой волнующей, я знал, что ее смущает мой страстный ласкающий взгляд, но я не мог оторвать от нее глаз. Вчерашняя сцена в беседке стояла у меня перед глазами, и я знал, что она думает о том же. Я коснулся ее руки, лежащей на подлокотнике кресла, пальцы ее затрепетали... Я наслаждался этим молчаливым проявлением чувств, и знал, что наше единение уже не за горами. --- Ночь, когда Анжелика наконец-то стала моей, навсегда изменила мою жизнь. Я не мог даже и помыслить, что это юное неопытное создание настолько захватит все моё существо, что весь мой опыт в любовных делах покажется мне незначительным и совсем не стоящим внимания. Я как будто заново открыл для себя женщину- каждый поцелуй, каждое движение тела дарили мне ощущения, близкие к экстазу. Я не мог насладиться ею до конца, как только мы разжимали объятия, я вновь испытывал почти болезненную жажду любви к ней. Поначалу ее слегка пугала моя страсть, но со временем она становилась все более жадной до ласк, ее глаза лихорадочно блестели, а слегка приоткрытые губы красноречиво говорили мне о том, что мои объятия столь же желанны ей, как и мне ее. Как ни удивительно, но она оказалась ужасно ревнивой- меня забавляла та тревога, с которой она следила за мной во время приёмов, ее обиды по поводу моих вынужденных отлучек, страх перед моим прошлым и тревога за наше будущее. Мне нравилось поддразнивать ее отчасти в отместку за то, что она так долго пренебрегала мной, отчасти из- за той страсти, которую она мне внушала, но главным было то, что после этих сладостных ссор наша близость была поистине головокружительной. А когда в начале зимы она с гордостью объявила мне о своей беременности, я понял, что значит абсолютное счастье... --- Я запомнил каждое мгновение ночи, предшествующей моему аресту. Вернувшись в отель, Анжелика сорвала с себя одежду, не дожидаясь помощи служанки, и с облегчением вздохнув, бросилась на кровать. — Я совершенно разбита, Жоффрей. Если я не посплю хоть немного, я упаду во время церемонии, — проговорила она, зевая. Она потянулась, потом прижалась ко мне. Я с нежностью посмотрел на нее и прошептал: — Спи, любовь моя. Пегилен предупредил меня о грозящей опасности, но я не в силах был покинуть ее, мне казалось, что наша разлука будет равносильна смерти. Я слушал ее легкое дыхание, любовался разметавшимися по подушке волосами, осторожно, чтобы не потревожить ее сон, проводил кончиками пальцев по ее белеющему в темноте плечу, талии, я наслаждался бархатистостью ее кожи, прикосновениями к волнующим изгибам ее восхитительного тела... Я любовался картинами нашего невероятно счастливого супружества, которые одна за другой всплывали в моей памяти. Я снова видел ее на пыльной, залитой солнцем дороге, напуганную и растерянную, ожидающую встречи со мной, ослепительно красивую в Тулузском соборе, когда я надел ей на палец обручальное кольцо, сгорающую от запретной страсти к бродячему музыканту в темной беседке на берегу Гаронны... Я улыбнулся этому воспоминанию, такому далекому, и такому волнующему, ведь тогда я впервые познал головокружительную прелесть ее губ, которые навеки покорили меня. Я вспоминал ее запрокинутую голову и звезды, сверкающие в ее глазах в минуту наивысшего блаженства. Каждое мгновение, проведенное с ней, представлялось мне драгоценной жемчужиной, нанизанной на нить моей жизни. Как часто потом я буду вспоминать их, перебирая одно за другим в памяти, испытывая почти физическую боль от невозможности хоть на миг вернуться в те дни, наполненные светом, счастьем, любовью и озаренные ее присутствием... Выкладывала здесь: http://angelique.borda.ru/?1-5-0-00000048-000-0-0-1404250793
Violeta: фиалка пишет: А насчет Гранады я тоже в растерянности. А может не надо Гренады? Пускай себе в Фесе встречаются, когда Жоффрей туда зарулит после Америки. Заодно и Куасси-ба прикупит!
фиалка: Violeta пишет: Пускай себе в Фесе встречаются А пускай!
Violeta: Итак, коротенько набросаем сюжет. Жоффрей потихоньку учится ходить, старший брат его терроризирует, отец уже умер к тому времени, мать безумно любит младшего сына, но надежды возлагает на старшего. Он много читает- Марко Поло, Theatrum Orbis Terrarum, «Рудольфинские таблицы» стали его настольными книгами, он бредит путешествиями в дальние страны. Посещает Тулузский университет, но богословие его не прельщает. Он самостоятельно конструирует приборы для наблюдений за звездами (телескоп, например). К 15 годам наставники в университете разводят руками- мальчик гений, им нечему его учить. Жоффрей красиво поет, увлекается аквитанской культурой, придумывает себе образ Прекрасной дамы, в которой проступают черты феи Мелюзины из романа Жана из Арраса, который он прочитал в "синих книжках" (из новой версии). Не знаю, во сколько лет во Франции того времени вступают в права наследования, но как только старший брат стал полноправным хозяином замка, Жоффрей предпочел уехать. Уезжает он в Роттердам, где живет Виллем Блау, автор переиздания heatrum Orbis Terrarum- первого в истории географического атласа современного типа. Кроме того, он слышал о «Collegium Mechanicum»- технический колледж под руководством Исаака Бекмана, и решает поучиться там математике, физике, механике... Приехав в Роттердам, он поражает всех своими знаниями и пытливым умом. Некоторое время Бекман сам занимается с талантливым юноше, рассказывает ему о многих ученых того времени- Галилее, Копернике, Декарте, Кеплере... Кроме того, пастор Рошфор, недавно вернувшийся с Антильских островов и занявший место главы протестантской общины Роттердама, все уши прожужжал своим прихожанам об этом рае земном. Картограф Блау, официальный картограф голландской Ост-Индской компании, предлагает Жоффрею отправиться в экспедицию Тасмана, направляемую на исследования южных и восточных вод Тихого Океана. Графа берут на борт штурманом. Они делают остановку в Китае, где Жоффрей знакомится с Мобежем, для которого у него послание от Бекмана. Они сближаются, Мобеж много ему рассказывает о культуре Китая и его научных достижениях. В Батавии (Джакарте) между графом и капитаном происходит ссора, и экспедиция продолжается уже без Жоффрея. В Батавии он встречает старика, который расскажет ему об испанском галеоне "Нуэстра де ла Консепсьон", в середине ХVII века затонувшем с богатейшим грузом среди скал Багамских отмелей. Граф загорается этой идеей, сулящей ему огромные барыши и отправляется в Индию, чтобы найти там корабль, который согласится доставить его к нужному месту. Параллельно он знакомится с индийской храмовой культурой . Корабль с командой найден, они переплывают Тихий океан, но терпят крушение у берегов Огненной земли. Выживает только Жоффрей. Через некоторое время его подбирает португальский пиратский парусник, капитана которого граф заинтересовывает своим предложением. Кроме того, в обмен на долю в добыче, он предлагает сконструировать "подводный колокол" для поиска клада. Поиски проходят тяжело, среди команды начинается бунт, убивают капитана, и тут Жоффрей внезапно находит сокровища. Все ликуют, его назначают капитаном за все его заслуги, и они, нагруженные по корму сокровищами, плывут в Европу, в Англию, чтобы с помощью английских банков провернуть махинации с золотом. Когда все дела улажены, граф прощается с командой и отправляется домой во Францию. Вернуться решает через Средиземное море, чтобы не подвергать себя опасности на дорогах воюющей Франции, заодно и мир посмотреть можно. Побывал он в Марокко, Египте, Италии, потом вернулся в Тулузу. К этому времени все родственники умерли, пришлось выкупать у кредиторов родовые земли, перестраивать старый замок- расходов куча. Граф прислушивается к советам своего раба Куасси-ба, которого он купил в Марокко, и начинает разработку золотого рудника. Золота добывается очень мало, и граф решает начать незаконную торговлю с Испанией. До него доходят слухи о эксцентричном бароне, разводящем мулов, и в его голове рождается гениальная идея. Он ищет человека, который поможет ему ее воплотить и находит Молина. Они прекрасно понимают друг друга, плюс Молин рассказывает ему о заброшенном серебряном руднике. Молин берет его в аренду, граф начинает разрабатывать месторождение, потом Молин предлагает ему жениться на баронской дочке, чтобы получить рудник в собственность. Жоффрей, не раздумывая, соглашается- отличная сделка! Ну и все заканчивается, как в романе! Ну вот как-то так...
фиалка: Здорово! В права наследства вступали в 12 лет. И, не обижайтесь, но все же слух о бароне - торговце мулами (а повторюсь, это не было поставлено на широкую ногу, скорее любитель-заводчик с крохотным стадом) едва ли дошло бы до Тулузы. Все же, я на 99 процентов уверена, сперва были торговые сделки с Молином, а потом мысль о привлечении мулов ( а это по наводке Молина). К тому же в книгах не раз повторялось ( и устами Анж в т.ч.), что у Жофы куча связей с торговцами, которые поставляют ему и наряды и оруже и прочее, и знают его вкусы.
Жаклин де ла Круа: И это круто :)
Violeta: фиалка пишет: сперва были торговые сделки с Молином Ну а как тогда Жоффрей на Молина вышел? Это же был обычный управляющий! Вряд ли о нем знали в аристократических кругах....
фиалка: Запросто. Повторюсь у Жофа были, и не малые, связи с буржуа. Он поворачивал кучу всевозможных торговых операций. И даже не стеснялся этого. А гугеноты - первые среди торговцев, в т.ч. и по честности и по умению видеть выгоду. И самое главное, это было очень тесное сообщество, особая каста, которая имела четкую торговую сеть и прекрасно развитые связи друг с другом.
Violeta: фиалка пишет: А гугеноты - первые среди торговцев Ну что ж, подумаем...
фиалка: Кстати и Молин был не просто управляющим. Скорее уж, заодно, и управляющим. Он тоже был, в первую очередь, - делец и проворачивал не мало сделок параллельно, и не случайно, Анж рассказывает о том чего добилась именно ему, только он по достоинству сумел бы оценить дело Анж (перед ее вторым браком.) и даже отец Анж говорит о том что Молин, по слухам, если бы захотел мог бы купить это самое Плесси, не плохо для всего лишь управляющего. Не думаю, что тут слухи далеко ушли от правды.
Violeta: Я тут подумала, что если в права наследования в то время вступали с 12 лет, может пускай папашка Жоффрея поживет пока, а потом мы его отравим, замок перейдет к старшему брату, а Жоффрей уедет?
Жаклин де ла Круа: А может мы лучше "заболеем" старшего брата?
Violeta: Жаклин де ла Круа пишет: А может мы лучше "заболеем" старшего брата? А смысл тогда Жоффрею уезжать? Делами надо заниматься, а не по экспедициям разъезжать!
Жаклин де ла Круа: Тоже верно...
Violeta: Наступал тот прекрасный момент дня, когда удушающая жара сменялась легкой вечерней прохладой. Я лениво перебирал струны гитары, пытаясь подобрать мелодию к образу, который преследовал меня с самого утра- прекрасной феи Мелюзины, роман о которой я прочитал накануне. Он был в одной из тех маленьких синих книжек, которые приносил время от времени бродячий торговец, и которые очень любила моя мать. Белокурая Мелюзина с глазами цвета весенней зелени, отражающейся в прозрачной глубине родника, сокрытого в лесной чаще, нежная и прекрасная, как ангел, - как же она была непохожа на девушек, которые окружали меня! Черноволосые, кареглазые, с ослепительными дерзкими улыбками, они будили во мне желания совсем иного толка. Я был уверен, что если бы мне посчастливилось повстречать на своем жизненном пути воплощение моих сегодняшних грёз, я не задумываясь, бросил бы к ее ногам целый мир. Вздохнув, я отложил гитару. Глупо было мечтать о несбыточном. Моей стезей станет духовное поприще- так решила моя мать, справедливо рассудив, что младшему сыну в семье не стоит искать лучшей доли. Меня же ужасала перспектива провести жизнь в изучении теологии и схоластики, богословие казалось мне бесполезной тратой времени. Меня манили дальние страны, я мечтал пройти по следам Марко Поло, увидеть загадочный Китай, сказочную Индию, ступить на палубу корабля, почувствовать на своих губах вольный ветер дальних странствий... Из раздумий меня вырвал голос брата: -А, вот ты где! Тебя ищет отец. Давай, пошевеливайся, он что-то не в настроении сегодня, наверно, опять проигрался в пух и прах... Я неловко качнулся, вставая. Роже с насмешкой посмотрел на меня. -Чего тебя понесло в сад? Сидел бы дома, хромоногий! Ничего не отвечая, я направился к замку. Уже некоторое время я учился ходить без костыля- это было очень тяжело, я сильно уставал, но не оставлял своих попыток. Я надеялся, что со временем стану ходить вполне сносно, и смогу наконец уговорить родителей разрешить мне отправиться путешествовать. Брат легко обогнал меня и теперь, идя на несколько шагов впереди, рассуждал вслух: -Какая незавидная судьба ждет тебя, Жоффрей! Ты будешь хромать по жизни, распугивая окружающих своим изуродованным лицом. Я уже не говорю о девушках! Они будут падать в обморок, едва заслышав твои шаги. -Уж скорее они упадут в обморок от твоего запаха, Роже! От тебя разит конюшней и чесноком за десять лье! Он резко обернулся. -Дерзкий урод! Подожди, ты еще получишь свое!- его глаза горели гневом, но он опустил уже занесенную было для удара руку, увидев, что со стороны дома к нам приближается мать. Я насмешливо смотрел на него. Страх был мне неведом. Ужас, который я пережил в ту роковую ночь, сделавшую меня безобразным калекой, навсегда отучил меня бояться. И чем большую ярость испытывал ко мне брат, тем сильнее она меня забавляла. Когда мать приблизилась к нам, я едва удерживался от смеха. Она ласково обняла меня за плечи. -Ты так далеко ушел от дома, мой мальчик, мы очень волновались, не случилось ли чего. Хорошо, что Роже нашел тебя. Идем скорее, отец уже теряет терпение.
фиалка: Ой, прелесть! Хочу еще! И это описание мечты- Анж. Я смутно вспоминаю, как Анж говорили, что она была обещана Жофе звездами (а может выдумываю). Но, в любом случае, он тоже тут как бы угадал свою судьбу. И все же немного предерусь, но не обижайтесь. Если мы не любим Роже, то зачем почти так назовем сына? Может дадим редиске- брату иное имя?
полная версия страницы