Форум » Творчество читателей » "Анжелика маркиза ангелов" от лица графа де Пейрака. » Ответить
"Анжелика маркиза ангелов" от лица графа де Пейрака.
Violeta: Всегда не хватало взгляда Жоффрея на их с Анжеликой отношения времен Тулузы... Я увидел ее в первый раз на пыльной дороге, растерянную и испуганную, почти девочку, в окружении множества детей, одетых в забавные костюмы, сшитые из больших красных и зеленых ромбов, которые прыгали, проделывали ошеломляющие сальто-мортале, чуть ли не кидались под ноги лошадям.. Но ее не радовало окружающее веселье, с ужасом ждала она того, кому была отдана в придачу к серебряному руднику. Она ждала меня... Я подошел к ней. Никогда еще я так остро не чувствовал свое уродство. В сиянии своей юности и красоты она казалась мне воплощением богини Весны, ее же взгляд выражал только страх, как будто она увидела самого дьявола, внезапно появившегося из Преисподней. Я попытался заговорить с ней, но она лишь слегка кивнула мне и присела в реверансе. Руки ее дрожали. И в тот самый миг я почувствовал, что в сердце мое входит неизвестное мне доселе чувство, которое я пронесу через всю жизнь- любовь... Я помог ей сесть в карету. Прикосновение к ее нежной руке наполнило мою душу невыразимым счастьем, как будто я был неразумным юнцом, а не взрослым мужчиной, пересыщенным и даже циничным в отношениях с женщинами. Что со мной? Я бессчетное количество раз задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Ничего подобного я раньше не испытывал. Внезапно на колени к ней упал огромный букет роз и несколько маленьких букетиков фиалок. — Цветы или, как их называют у нас, «услада жизни», владычествуют в Тулузе, — сказал я ей. Анжелика повернула голову, взглянула на меня своими чудными глазами, в которых недоумение тут же сменилось неприязнью. Она поспешно склонилась к цветам, чтобы не видеть моего ужасного лица. Я стиснул зубы и откинулся на подушки. Сердце мое сжалось от боли. Мне безумно хотелось снова коснуться ее руки, но я не смел- между нами была стена, построенная из ее отвращения к мне, из ненависти к навязанному ей браку, из страхов, порожденных жуткими рассказами обо мне, как о колдуне. Тогда я поклялся себе, что она никогда не пожалеет, что стала моей женой, что моя любовь и забота пробудят рано или поздно в ее сердце ответное чувство ко мне. --- В дворцовом саду, в тени деревьев, были расставлены длинные белые столы. У входа били фонтаны вина, и любой прохожий мог пить его вволю. Все знатные сеньоры и именитые горожане были приглашены на нашу свадьбу. Я весь вечер не мог отвести глаз от своей очаровательной юной жены, но так ни разу и не смог поймать ответный взгляд, обращенный ко мне. Все свое внимание она уделяла архиепископу, сидевшему рядом с ней. Я едва слышал, о чем они говорят, я наслаждался звуком ее голоса, любовался ее совершенным профилем, отсветами свечей, играющих на ее светлых волосах... Чтобы привлечь внимание Анжелики, я слегка коснулся ее руки. Она тут же отшатнулась. Внезапная ярость охватила меня, и всю ее я направил на архиепископа. Я насмехался над ним, язвил и острил, я знал, что шокирую ее, знал, что довожу до бешенства его, но уже не мог остановиться. Черт возьми, эта женщина принадлежала мне по праву, я жаждал ее любви, но она была холодна и непреступна, как мраморные статуи, украшавшие мой сад. В момент наивысшей точки моего гнева она вдруг посмотрела на меня- в ее глазах я прочел тревогу. Ну конечно же, малышка только что из монастыря, наверняка она считает немыслимым так разговаривать с духовным лицом. Вся моя ярость куда-то улетучилась. Я улыбнулся ей. — Простите нас, сударыня, что мы затеяли этот спор в вашем присутствии. Его преосвященство и я — заклятые враги! --- Анжелика распустила свои роскошные волосы по плечам и тряхнула ими непокорным движением, движением маленькой дикарки, выросшей на просторах своего родного Пуату. Желание столь острое пронзило меня, что я схватился рукой за косяк балконной двери. Она испуганно обернулась. Я подошел к ней и поклонился. — Вы разрешите мне сесть рядом с вами, сударыня? Она молча кивнула. Я сел, положил локоть на каменную балюстраду и начал разглядывать Гаронну,серебрившуюся под светом луны. Я не знал, о чем говорить с ней, все темы, подходящие случаю, казались банальными и пошлыми, недостойными ее чистоты и невинности. Наконец я произнес: — Несколько веков назад, под этими же самыми звездами дамы и трубадуры поднимались на галереи крепостных стен, окружавших замки, и там беседовали о любви. Сударыня, вы слышали о трубадурах Лангедока? Она была настолько растеряна, что это развеселило меня. В шутливом тоне я продолжал: -Так некогда называли поэтов.Поэтов любви. Провансальский язык! Сладостный язык! Как он отличается от грубого говора северян! В Аквитании учили искусству любви, потому что, как сказал Овидий задолго до трубадуров: «Любовь — искусство, которому можно научиться и в котором можно совершенствоваться, познав его законы». А вы, сударыня, уже проявляли интерес к этому искусству? Судя по тому, что она отвернулась от меня и устремила свой взгляд вдаль, на спящую долину, я понял, что она смущена подобным поворотом нашего разговора. Я придвинулся ближе и ощутил пьянящий аромат ее тела, волос, ветра, юности. Голова моя закружилась, и хотя я что-то продолжал говорить, мысли мои были только об одном- коснуться ее, привлечь к себе, увидеть звезды, отражающиеся в ее зеленых колдовских глазах и ощутить сладость ее губ на своих губах... Я не мог более противиться искушению. С силой я притянул ее к себе, и с яростью, которой никак не ожидал от себя, прижался губами к ее плотно сжатым устам. Она закричала и начала отбиваться. Нехотя я отпустил ее, сердце мое стучало, как сумасшедшее. В ее глазах, устремленных на меня, я прочел непоколебимую решительность скорее броситься с балкона, чем принадлежать мне. Я встал и с усмешкой посмотрел на нее. — Я не буду вас принуждать, бедная маленькая девственница. Это не в моих правилах. Так, значит, вас, саму невинность, отдали на растерзание этому хромому верзиле из Лангедока? Чудовищно! Она смотрела на меня с ненавистью. Я продолжал. — Поверьте, я знал в своей жизни немало женщин, белых и черных, желтых и краснокожих, но ни одну из них я не брал силой и не соблазнял деньгами. Они приходили ко мне сами, и вы тоже придете в один прекрасный день или вечер… — Никогда! — в невольном порыве выкрикнула она. — Вы юная дикарка, но мне это по душе. Легкая победа обесценивает любовь, трудная победа заставляет ею дорожить. Так сказал Андре Ле Шаплен, магистр искусства любви. Прощайте, моя красавица, спите спокойно в своей широкой постели, оставайтесь одна со всеми вашими прелестями, которым так не хватает ласки. Прощайте! Я вышел из комнаты, но помимо горечи неудовлетворенного желания, в сердце моем расцвела надежда однажды завоевать эту гордую, непокорную и невероятно красивую женщину, мою жену... --- Я решил оставить ее в покое. Что толку было напоминать ей, что я ее муж, если она испытывала ко мне неприязнь. Я ни в чем не ограничивал ни ее свободу, ни ее желания, я был предупредительным и любезным, я ждал, что она начнет искать моего общества, как другие дамы, но этого не происходило. Она исполняла все обязанности хозяйки замка безупречно, я любовался ею, когда она отдавала распоряжения слугам или любезно общалась с нашими гостями. Несмотря на молодость, она обладала живым и острым умом, что в сочетании с ее красотой, очаровывало и привлекало к ней всех, кого она оделяла своим вниманием. Я наблюдал за ней со стороны, не предпринимая никаких шагов к сближению, и не только потому, что боялся испугать ее, но и потому, что боялся поддаться порыву страсти, находясь в непосредственной близости от ее нежных губ и прочих волнующих прелестей, о которых старался даже не думать. Я дарил ей подарки, но казалось, что она равнодушна к ним, по крайней мере она ни разу не поблагодарила меня. И вот однажды, когда я шел по галерее мимо ее комнаты, она с сияющими глазами бросилась мне навстречу. — Какая роскошь! Как мне благодарить вас, сударь? В своем порыве она подбежала ко мне так стремительно, что ее щека уже коснулась моего бархатного камзола. Испытывая невыразимое счастье от ее радости, от близости ее тела, пьянея от запаха ее волос, я привлек ее к себе. Она обратила взгляд на мое лицо и улыбка ее тут же погасла, и она, не в силах сдержать дрожь, в ужасе отшатнулась. Я тотчас же отпустил ее и с раздражением, за которым постарался скрыть волнение и досаду, сказал : — Благодарить? За что? Не забывайте, дорогая, что вы супруга графа де Пейрака, единственного потомка прославленных графов Тулузских. Раз вы носите этот титул, вы должны быть самой красивой и самой нарядной. И не считайте себя отныне обязанной благодарить меня. --- Я был раздасадован встречей с Карменситой, я и думать забыл о ней, коль скоро в моей жизни появилась моя несравненная и неприступная жена, моя зеленоглазая фея, которая занимала мои мысли и днем и ночью. С недоумением я слушал о ее любви ко мне, о страсти, которую я ей внушаю, ее горячность скорее отталкивала, чем возбуждала меня, роскошная красота нисколько не трогала. В то время, как она дерзко демонстрировала мне свои прелести, я грезил об Анжелике. В конце концов ее причитания настолько вывели меня из себя, что я окатил ее водой из ведерка для льда. Я не ожидал от себя подобной жестокости, но испытал какое-то злорадное удовольствие, глядя на эту женщину, стоящую передо мной на коленях в луже воды. Длинные черные локоны ее прилипли к вискам, а сама она с испугом смотрела на свои обвисшие кружевные манжеты. — Это вы так обращаетесь со мной? — крикнула она сдавленным голосом. — Я был вынужден, красавица моя. Я не мог допустить, чтобы вы и дальше унижались передо мной. Вы бы мне этого никогда не простили. Встаньте же, Карменсита, встаньте. В такую жару ваше платье быстро высохнет. Сядьте в то кресло напротив меня. Она села в кресло, указанное мной. Блуждающий взгляд ее черных, широко расставленных глаз был устремлен в пространство. Она продолжала что-то говорить, в чем- то убеждать меня, но я уже не слушал. Дьявол, заставивший меня так грубо обойтись с ней, продолжал бушевать. Но чем больше я унижал и насмехался над ней, тем ярче горели ее глаза, тем призывнее приоткрывались губы. Внезапно она снова упала передо мной на колени и вцепилась руками в мой камзол. — Еще не поздно! Люби меня! Возьми меня! Возьми, я твоя! Но я был безучастен. Любовь, которую пробудила во мне Анжелика, надежно защищала меня от искушения. Я ничего не испытывал к этой женщине, униженно распростертой у моих ног, я с удивлением спрашивал себя, что связывало нас в прошлом, я не помнил ни вкуса ее губ, ни жара объятий. Чужая, не нужная мне женщина была передо мной, и внезапно я почувствовал острую жалость к ней, такой же несчастной, как и я, ибо я тоже не мог разделить любовь с той, которую любил. Я поднял ее с пола, привлек к себе, начал шептать слова утешения, но жестко пресек все попытки обнять или поцеловать меня. - Вы моя гостья, Карменсита, но не рассчитывайте на большее, иначе вам придется уехать. --- Анжелика уехала в домик на Гаронне. Я был так поражен тем, настолько привык видеть ее каждый день, слышать ее смех, наблюдать за ее общением с гостями, что внезапная пустота, образовавшаяся после ее отъезда, буквально оглушила меня. Я был рассеян и невнимателен, я не принимал участия в разговорах и спорах, и постепенно веселье моих гостей сошло на нет. Мрачным взглядом я обводил пиршественную залу, люди, наполнявшие ее, раздражали меня. Я резко встал и, сославшись на неотложные дела, удалился. Внезапно мне в голову пришла мысль, заставившая меня повеселеть. Я вызвал Альфонсо и приказал принести мне костюм слуги. Я посмотрел на свое отражение в зеркале и остался доволен- я сам не узнал бы себя в этом поношенном странном костюме, в грубых опойковых башмаках, которые подошли бы бродячему торговцу. Я повязал волосы шелковым темным платком, надел маску, взял гитару и приказал подать портшез. Я с удобством расположился в беседке, увитой зеленью, где находилась статуя богини Помоны, и запел. Я вложил в песню всю свою любовь, всю страсть, мне казалось, что никогда мой голос не был столь силен и волнующ, как в эту ночь. Я не сомневался, что Анжелика придет ко мне, что любопытство заставит ее покинуть дом. И она не заставила себя ждать. Я перестал петь, с бьющимся от волнения сердцем я наблюдал, как медленно она идет через сад, тщетно пытаясь разглядеть меня в темноте беседки. — Вы чудесно поете, — сказала Анжелика, видя, что я не двигаюсь, — но я хотела бы знать, кто вас прислал? — Никто, сударыня. Я пришел сюда потому, что знаю: в этом доме находится самая прекрасная женщина Тулузы. Анжелика села на мраморную скамью, которая тянулась полукругом вдоль стен беседки. От вьющейся жимолости исходил одурманивающий аромат. — Спойте еще, — попросила она. Я запел. Мне доставляло несказанное удовольствие петь для нее, видеть, как затуманиваются ее глаза, как трепещут губы, как вздымается грудь под корсажем. Не знаю, сколько времени я пел, а она слушала, как долго продолжалось это волшебство единения наших душ, но внезапно со вздохом она откинулась на спинку скамейки и прикрыла глаза. Я отложил гитару и присел рядом с ней. Теряя голову от сжигавшей меня любви, я привлек ее к себе. Меня и огорчало, и радовало, сколь она податлива моим ласкам, моим объятиям. Я приподнял ее подбородок и приник губами к ее полуоткрытым губам. Боже, ни одни губы никогда не даровали мне подобного блаженства, мне казалось, что я умер и попал в Рай, ибо не дано смертному испытать подобное безграничное счастье на Земле. По тому, с какой страстью она отвечала на мои поцелуи, я понял, что и она испытывает нечто подобное. Я ласкал ее нежное тело, не переставая целовать ее, я чувствовал, что еще немного, и уже не смогу сдерживать себя и овладею ею тут же, на этой мраморной скамье. Внезапно она резко отстранилась от меня и начала приводить в порядок свое платье. — Простите меня, — пробормотала она. — Вы, наверно, считаете, что я чересчур нервна, но я не знала… не знала… — Сердце мое, чего же вы не знали? И так как она молчала, я прошептал: — Не знали, что поцелуй так сладок? Анжелика поднялась и прислонилась к балясине беседки. Я смотрел на нее со смешанным чувством разочарования и облегчения, я даже был рад, что она остановила это безумие, которое неизбежно заставило бы меня впоследствии сомневаться в ней и ее нравственности, а ее ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь за этот недостойный спектакль. --- Я не знал, как вести себя с Анжеликой после того поцелуя в беседке. Я чувствовал, что несмотря на ее гнев и обиду, какое-то новое чувство ко мне зародилось в ее сердце. Это была не любовь, нет, я не заходил так далеко в своих мечтаниях, но бесспорно, она взглянула на меня другими глазами. Она так страстно отвечала на мои ласки, на мои поцелуи, ее восторг от нашей близости был так очевиден, что я окончательно уверился в том, что она создана для любви, для моей любви. Странная маленькая женщина... Её нисколько не ослепило мое богатство, не привлекли роскошные подарки, и только мои занятия наукой вызвали в ней искренний интерес. Визит архиепископа сыграл мне на руку. Встретиться с ней наедине было бы мучением, а в присутствии третьего лица я мог вести себя свободно и непринужденно, не обращаясь к ней напрямую. Сердце мое наполнилось невыразимой радостью, когда я увидел, как вспыхнули ее глаза, когда она обернулась и увидела меня. — Как, вы здесь? — Я только что вошел, — ответил я и обратился к архиепископу. — С моей стороны было непростительно, сударь, заставить вас ждать так долго. Не скрою, мне доложили о вашем прибытии около часу назад, но я не мог остановить очень тонкий процесс в одной из реторт. Я так и пришел в своем длинном, до пят, балахоне алхимика, похожем на широкую рубаху, на которой вышитые знаки Зодиака смешивались с разноцветными пятнами от кислот. Я нарочно не снял халат и нарочно, обращаясь к архиепископу Тулузскому, назвал его «сударь», подчеркнув тем самым, что говорю с ним как с бароном Бенуа де Фонтенаком, то есть как равный с равным. Я приказал придвинуть высокий табурет и сел около Анжелики, чуть позади нее. Я любовался ею, такой юной, такой красивой, такой волнующей, я знал, что ее смущает мой страстный ласкающий взгляд, но я не мог оторвать от нее глаз. Вчерашняя сцена в беседке стояла у меня перед глазами, и я знал, что она думает о том же. Я коснулся ее руки, лежащей на подлокотнике кресла, пальцы ее затрепетали... Я наслаждался этим молчаливым проявлением чувств, и знал, что наше единение уже не за горами. --- Ночь, когда Анжелика наконец-то стала моей, навсегда изменила мою жизнь. Я не мог даже и помыслить, что это юное неопытное создание настолько захватит все моё существо, что весь мой опыт в любовных делах покажется мне незначительным и совсем не стоящим внимания. Я как будто заново открыл для себя женщину- каждый поцелуй, каждое движение тела дарили мне ощущения, близкие к экстазу. Я не мог насладиться ею до конца, как только мы разжимали объятия, я вновь испытывал почти болезненную жажду любви к ней. Поначалу ее слегка пугала моя страсть, но со временем она становилась все более жадной до ласк, ее глаза лихорадочно блестели, а слегка приоткрытые губы красноречиво говорили мне о том, что мои объятия столь же желанны ей, как и мне ее. Как ни удивительно, но она оказалась ужасно ревнивой- меня забавляла та тревога, с которой она следила за мной во время приёмов, ее обиды по поводу моих вынужденных отлучек, страх перед моим прошлым и тревога за наше будущее. Мне нравилось поддразнивать ее отчасти в отместку за то, что она так долго пренебрегала мной, отчасти из- за той страсти, которую она мне внушала, но главным было то, что после этих сладостных ссор наша близость была поистине головокружительной. А когда в начале зимы она с гордостью объявила мне о своей беременности, я понял, что значит абсолютное счастье... --- Я запомнил каждое мгновение ночи, предшествующей моему аресту. Вернувшись в отель, Анжелика сорвала с себя одежду, не дожидаясь помощи служанки, и с облегчением вздохнув, бросилась на кровать. — Я совершенно разбита, Жоффрей. Если я не посплю хоть немного, я упаду во время церемонии, — проговорила она, зевая. Она потянулась, потом прижалась ко мне. Я с нежностью посмотрел на нее и прошептал: — Спи, любовь моя. Пегилен предупредил меня о грозящей опасности, но я не в силах был покинуть ее, мне казалось, что наша разлука будет равносильна смерти. Я слушал ее легкое дыхание, любовался разметавшимися по подушке волосами, осторожно, чтобы не потревожить ее сон, проводил кончиками пальцев по ее белеющему в темноте плечу, талии, я наслаждался бархатистостью ее кожи, прикосновениями к волнующим изгибам ее восхитительного тела... Я любовался картинами нашего невероятно счастливого супружества, которые одна за другой всплывали в моей памяти. Я снова видел ее на пыльной, залитой солнцем дороге, напуганную и растерянную, ожидающую встречи со мной, ослепительно красивую в Тулузском соборе, когда я надел ей на палец обручальное кольцо, сгорающую от запретной страсти к бродячему музыканту в темной беседке на берегу Гаронны... Я улыбнулся этому воспоминанию, такому далекому, и такому волнующему, ведь тогда я впервые познал головокружительную прелесть ее губ, которые навеки покорили меня. Я вспоминал ее запрокинутую голову и звезды, сверкающие в ее глазах в минуту наивысшего блаженства. Каждое мгновение, проведенное с ней, представлялось мне драгоценной жемчужиной, нанизанной на нить моей жизни. Как часто потом я буду вспоминать их, перебирая одно за другим в памяти, испытывая почти физическую боль от невозможности хоть на миг вернуться в те дни, наполненные светом, счастьем, любовью и озаренные ее присутствием... Выкладывала здесь: http://angelique.borda.ru/?1-5-0-00000048-000-0-0-1404250793
Violeta: фиалка пишет: Мммм... Я таю и растекаюсь как крем - брюле на солнце. Какая прелесть
Violeta: Когда капитан вышел, отец Брито тут же перестал улыбаться и резко спросил: -Зачем вы солгали мне? Я смело взглянул на него. -У меня не было выбора, отец мой. Я не мог озвучивать при доне да Сильве свои истинные цели и намерения. -Что ж, он ушел. И я внимательно вас слушаю. Я некоторое время собирался с мыслями. Потом заговорил. -Я действительно обучался в Тулузском университете на теологическом отделении, и действительно был лучшим учеником. Но из-за финансовых проблем в семье я был вынужден уехать из дома в Роттердам, в колледж минейра Бекмана, где я прошел курс точных наук- физики, математики, астрономии. По рекомендации Виллема Блау, официального картографа Голландской Ост-Индской кампании, я попал в качестве штурмана в состав экспедиции Абеля Тасмана, который, узнав о моем знатном происхождении, поручил мне тайную миссию к советнику императора хоше бэйлэ Доргоню в Китае. Во время захвата порта Галле я попал в плен к дону да Сильве, и мне пришлось придумать всю эту историю про кардинала Ришелье и мечту стать миссионером в Индии. Простите меня, отец мой, что я невольно ввел вас в заблуждение. Несмотря ни на что, я всегда остаюсь добрым католиком и питаю самое искреннее уважение к матери нашей Церкви и к ее ревностным служителям. -Вы говорили, что в Китае вам покровительствовал отец Мобеж, это правда? -Истинная правда! Он является руководителем Пекинской астрономической обсерватории, страсть к науке сблизила нас. -Назовите мне ваше имя. -Я младший сын графа де Пейрака де Морана д"Ирристрю, потомка графов Тулузских. В его глазах мелькнул интерес. -Кем вам приходится Луи Николя Ле Тоннелье, барон Бретей? -Это кузен моего покойного отца. -И мой дядя по отцовской линии,- с улыбкой закончил отец Брито.
Жаклин де ла Круа: Как интересно!
Violeta: Жаклин де ла Круа пишет: Как интересно! Мне показалось забавным созвучие фамилий Брито и Бретей (Кстати, абсолютно реальных исторических личностей! И Иоанн де Брито, и Луи Николя Ле Тоннелье, барон Бретей существовали на самом деле ). Пусть символизируют две ветви одного рода- французскую и португальскую. И мне легче, и Жоффрею
Жаклин де ла Круа: Violeta пишет: И мне легче, и Жоффрею все правильно))
Violeta: Сказать, что я был ошарашен- это не сказать ничего! Меня хватило только на то, чтобы спросить: -Неужели?! -Да-да, сеньор де Пейрак, мы с вами находимся в отдаленном родстве. У дома Бретей есть две линии- французская и португальская, к одной из которых имеет отношение ваша семья, а к другой- моя. -О, ну конечно же!- воскликнул я.- Сальвадор де Брито Перейра, губернатор Рио-де-Жанейро- ваш отец. Как же я сразу не вспомнил! -Удивительно, что судьба свела нас здесь, в Велья Гоа. Я должен был отправиться с миссией в Мадурай...- задумчиво покачал головой отец Брито. -А я- с экспедицией в Батавию,- смеясь, ответил я. -Но раз Господь даровал нам эту невероятную возможность познакомиться друг с другом, мы должны быть не только бесконечно благодарны ему за это, но и задать себе вопрос- с какой целью? Я беспечно пожал плечами. -А это имеет какое-то значение? -Конечно! Я не верю в случайности. На нашем жизненном пути мы повсюду встречаем знаки, но часто проходим мимо, не замечая их. А между тем скольких опасностей можно было бы избежать благодаря им, сколькими возможностями воспользоваться! Кстати,- шутливо продолжал он,- возможно, что наша с вами удивительная встреча- это знак для вас все-таки избрать своей стезей миссионерскую деятельность. -Или вам отправиться со мной в экспедицию по исследованию новых земель! Мы оба расхохотались.
Violeta: Сальвадор де Брито Перейра, губернатор Рио-де-Жанейро- реальный исторический персонаж и действительно отец миссионера Брито!
Жаклин де ла Круа: Здорово!
Violeta: Мы условились, что я буду жить у Жоао в качестве помощника и ученика. На людях я продолжал почтительно называть его отец Брито, но наедине мы обращались друг к другу просто по имени. Он был великолепно образован, но больше в области философии и гуманитарных наук, в то время как я отдавал предпочтение точным. Мы подолгу беседовали, находя много общего в наших взглядах. Одно нас разнило- его крайний аскетизм в быту. Он спал на полу, не ел ни мяса, ни рыбы, только овощи, фрукты, рис и молоко, да и того крайне мало, равнодушно относился к материальной стороне жизни. Он был по сути своей настоящий аскет и подвижник. Я же стремился к роскоши, удобству, красоте и изяществу. Я мог стойко переносить тяготы существования, только если точно знал, что буду сторицей вознагражден за это в будущем. -Жоффрей, что есть золото- лишь тлен! Ты же ученый- подумай, променял бы ты все свои знания на презренный металл и способность тратить его на ненужные в сущности вещи и развлечения? Разве тебя не привлекает чистая наука, незамутненная помыслами о земном? -Это все схоластика, Жоао! Что есть наука, как не способ познания мира, окружающего нас, вполне материального? А золото необходимо, чтобы жить, думать, любить... Нельзя быть свободным, независимым, оставаясь при этом нищим! -Свободу духа нельзя купить за деньги! А свобода мысли- это опасное заблуждение, от него попахивает дьяволом. Ты же изучал теологию- скажи мне, если в сердце твоем царит Бог, разве там не поселяется мир? -А что же делать разуму в голове, коль в сердце царит Бог? -Подчиниться, смирить гордыню, припасть к источнику света и радости- Библии! -О Боже, Жоао, я прекрасно могу сочетать любовь к Богу и любовь к знаниям, мое сердце и разум находятся в добром согласии! Еще бы хотелось, чтобы к ним присоединилось и тело- и тогда я достигну полной гармонии! -Если ты откроешь не только сердце, но и разум Богу, то твое стремление к совершенству будет достигнуто гораздо быстрее! Ты ищешь многого, а все- в Едином,- он перекрестился. -Да, я ищу многого- пищи для ума, любви для сердца, сражений и приключений для тела. Я жажду познать и испытать все, что может дать мне этот мир. Я не хочу выбирать жизнь аскета, не узнав, что значит жить в роскоши, я не хочу отказываться от любви к женщине, не познав ее в полной мере, и я не хочу останавливаться на пороге познания мира, ограничив его какими-либо рамками. Я открыт для всего нового, как Адам в Раю! -Не мне тебе напоминать, сколь сокрушительным было его падение, когда Господь изгнал его оттуда,- негромко произнес Жоао. -Господь добр и справедлив, он не оставил сына своего, не оставит и меня.
Жаклин де ла Круа: А этот товарищ с труднопроизносим именем - Жоао - во многом прав, но прав и Жффрей, очень интересно, что будет дальше!
Violeta: Жаклин де ла Круа пишет: А этот товарищ с труднопроизносим именем - Жоао Это Иоанн по-португальски!
Violeta: Жаклин де ла Круа пишет: А этот товарищ с труднопроизносим именем - Жоао - во многом прав, но прав и Жффрей, Тут классическое столкновение Веры и Рассудка. Жоффрей по сути своей исследователь, экспериментатор, он ничего не принимает на веру- ему нужны доказательства. И ему сложно жить без уверенности в завтрашнем дне, без цели в жизни. Его манят приключения, все новое, неизведанное, но он не забывает о главном- желании разбогатеть и устроить свою жизнь с максимальным комфортом, не забывая при этом и о главной своей страсти- науке. Действительно, он находится в согласии с собой, подчинив сердце разуму. Жоао же- светоч Веры, он подвижник, во всем уповающий на Бога и его волю. Его вера служит ему опорой и целью в жизни, материальный мир его не интересует, все его помыслы- о душе. И он тоже счастлив, следуя велению своего сердца. И как ни парадоксально, они очень похожи! Своей одержимостью, своим упорством, они светлые и благородные люди, с принципами и идеалами.
Violeta: -Возглавить миссию в Модурае?- ошеломленно переспросил отец Брито. -Да, брат мой,- отозвался Андре Фрейе, невысокий плотный иезуит с пронзительным взглядом,- Я хотел лично сообщить вам эту радостную новость и попроситься к вам в сопровождающие. Жоао начал возбужденно ходить по комнате. Я и отец Фрейе следили за ним взглядами, не решаясь нарушить его раздумья. -Достоин ли я?- наконец проговорил он, остановившись перед нами. -Я не знаю более достойного человека, чем вы, отец Брито! Вы один обратили в католичество больше индийцев, чем все проповедники Велья Гоа вместе взятые! Вы знаете, что местные жители считают вас перерождением святого Франциска Ксаверия?- Андре набожно перекрестился. -Тщеславие...- с досадой и горечью произнес отец Брито,- Слава земная, почести, поклонение и восхищение значат столь мало для меня. Моя цель- нести свет католической веры язычникам, помогать страждущим. Я не стремлюсь стать кем-то значительным в глазах людей, я хочу лишь достойно служить Господу нашему по мере своих скромных способностей! Я переглянулся с Фрейе и едва заметно кивнул ему. Он понимающе мне улыбнулся и вышел. -Жоао,- начал я,- что так взволновало тебя? -О, поверь, я не боюсь ни ответственности, ни тягот, связанных с этим высоким постом! Меня гложет неуверенность в себе! Хватит ли мне знаний, умений... Я изумленно смотрел на него. -Да ты шутишь! Тебе предлагают настоящее дело, необъятное, захватывающее, как раз соответствующее твоей натуре! А ты терзаешься какими-то непонятными сомнениями. Честно, я не понимаю тебя. Он присел напротив меня и негромко сказал: -Жоффрей, меня поражает твоя внутренняя сила. Я восхищаюсь тобой. Тебе неведомы страх и сомнения. Я же наполнен ими доверху, как сосуд водой. Малейшее волнение- и они выплескиваются наружу. -Послушай,- я наклонился к нему и заглянул в глаза,- В твоей душе и мыслях всегда царили мир и согласие, потому что они были устремлены к Богу. Ты говорил мне, что случайностей не бывает, и везде Господь оставляет нам знаки, которые помогают понять его замысел. Твое назначение в Модурай- это ни что иное, как знак! -Знак чего? Поддаться тщеславному порыву и вознести себя над другими? Предать те идеалы смирения и отречения, которые я избрал для себя? -Да нет же! Поднявшись на более высокую ступень совершенствования, распространить свое влияние на как можно большее количество людей, которых ты сможешь обратить! Подумай, твое назначение сулит тебе множество свершений во славу Божию! Отказавшись, ты нарушишь его планы в отношении тебя. Жоао посмотрел на меня долгим взглядом. -Как же ты ловко ставишь все с ног на голову! И как вольно толкуешь то, что неподвластно человеческому пониманию! -Все что не делается, все к лучшему, разве нет? Я склонен говорить "да" всему, что предлагает жизнь. В любом случае, ты обретешь бесценный опыт, и неважно, положительный он будет или отрицательный. Он некоторое время сидел, прикрыв глаза, потом с улыбкой сказал: -Хорошо, я приму это предложение! Но ты, Жоффрей, поедешь со мной!
Жаклин де ла Круа: Violeta пишет: Но ты, Жоффрей, поедешь со мной! нас ждут индийские храмы?
Violeta: Жаклин де ла Круа пишет: нас ждут индийские храмы? Да! Путешествие по Индии начинается!
полная версия страницы