Форум » Творчество читателей » "Анжелика маркиза ангелов" от лица графа де Пейрака. » Ответить
"Анжелика маркиза ангелов" от лица графа де Пейрака.
Violeta: Всегда не хватало взгляда Жоффрея на их с Анжеликой отношения времен Тулузы... Я увидел ее в первый раз на пыльной дороге, растерянную и испуганную, почти девочку, в окружении множества детей, одетых в забавные костюмы, сшитые из больших красных и зеленых ромбов, которые прыгали, проделывали ошеломляющие сальто-мортале, чуть ли не кидались под ноги лошадям.. Но ее не радовало окружающее веселье, с ужасом ждала она того, кому была отдана в придачу к серебряному руднику. Она ждала меня... Я подошел к ней. Никогда еще я так остро не чувствовал свое уродство. В сиянии своей юности и красоты она казалась мне воплощением богини Весны, ее же взгляд выражал только страх, как будто она увидела самого дьявола, внезапно появившегося из Преисподней. Я попытался заговорить с ней, но она лишь слегка кивнула мне и присела в реверансе. Руки ее дрожали. И в тот самый миг я почувствовал, что в сердце мое входит неизвестное мне доселе чувство, которое я пронесу через всю жизнь- любовь... Я помог ей сесть в карету. Прикосновение к ее нежной руке наполнило мою душу невыразимым счастьем, как будто я был неразумным юнцом, а не взрослым мужчиной, пересыщенным и даже циничным в отношениях с женщинами. Что со мной? Я бессчетное количество раз задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Ничего подобного я раньше не испытывал. Внезапно на колени к ней упал огромный букет роз и несколько маленьких букетиков фиалок. — Цветы или, как их называют у нас, «услада жизни», владычествуют в Тулузе, — сказал я ей. Анжелика повернула голову, взглянула на меня своими чудными глазами, в которых недоумение тут же сменилось неприязнью. Она поспешно склонилась к цветам, чтобы не видеть моего ужасного лица. Я стиснул зубы и откинулся на подушки. Сердце мое сжалось от боли. Мне безумно хотелось снова коснуться ее руки, но я не смел- между нами была стена, построенная из ее отвращения к мне, из ненависти к навязанному ей браку, из страхов, порожденных жуткими рассказами обо мне, как о колдуне. Тогда я поклялся себе, что она никогда не пожалеет, что стала моей женой, что моя любовь и забота пробудят рано или поздно в ее сердце ответное чувство ко мне. --- В дворцовом саду, в тени деревьев, были расставлены длинные белые столы. У входа били фонтаны вина, и любой прохожий мог пить его вволю. Все знатные сеньоры и именитые горожане были приглашены на нашу свадьбу. Я весь вечер не мог отвести глаз от своей очаровательной юной жены, но так ни разу и не смог поймать ответный взгляд, обращенный ко мне. Все свое внимание она уделяла архиепископу, сидевшему рядом с ней. Я едва слышал, о чем они говорят, я наслаждался звуком ее голоса, любовался ее совершенным профилем, отсветами свечей, играющих на ее светлых волосах... Чтобы привлечь внимание Анжелики, я слегка коснулся ее руки. Она тут же отшатнулась. Внезапная ярость охватила меня, и всю ее я направил на архиепископа. Я насмехался над ним, язвил и острил, я знал, что шокирую ее, знал, что довожу до бешенства его, но уже не мог остановиться. Черт возьми, эта женщина принадлежала мне по праву, я жаждал ее любви, но она была холодна и непреступна, как мраморные статуи, украшавшие мой сад. В момент наивысшей точки моего гнева она вдруг посмотрела на меня- в ее глазах я прочел тревогу. Ну конечно же, малышка только что из монастыря, наверняка она считает немыслимым так разговаривать с духовным лицом. Вся моя ярость куда-то улетучилась. Я улыбнулся ей. — Простите нас, сударыня, что мы затеяли этот спор в вашем присутствии. Его преосвященство и я — заклятые враги! --- Анжелика распустила свои роскошные волосы по плечам и тряхнула ими непокорным движением, движением маленькой дикарки, выросшей на просторах своего родного Пуату. Желание столь острое пронзило меня, что я схватился рукой за косяк балконной двери. Она испуганно обернулась. Я подошел к ней и поклонился. — Вы разрешите мне сесть рядом с вами, сударыня? Она молча кивнула. Я сел, положил локоть на каменную балюстраду и начал разглядывать Гаронну,серебрившуюся под светом луны. Я не знал, о чем говорить с ней, все темы, подходящие случаю, казались банальными и пошлыми, недостойными ее чистоты и невинности. Наконец я произнес: — Несколько веков назад, под этими же самыми звездами дамы и трубадуры поднимались на галереи крепостных стен, окружавших замки, и там беседовали о любви. Сударыня, вы слышали о трубадурах Лангедока? Она была настолько растеряна, что это развеселило меня. В шутливом тоне я продолжал: -Так некогда называли поэтов.Поэтов любви. Провансальский язык! Сладостный язык! Как он отличается от грубого говора северян! В Аквитании учили искусству любви, потому что, как сказал Овидий задолго до трубадуров: «Любовь — искусство, которому можно научиться и в котором можно совершенствоваться, познав его законы». А вы, сударыня, уже проявляли интерес к этому искусству? Судя по тому, что она отвернулась от меня и устремила свой взгляд вдаль, на спящую долину, я понял, что она смущена подобным поворотом нашего разговора. Я придвинулся ближе и ощутил пьянящий аромат ее тела, волос, ветра, юности. Голова моя закружилась, и хотя я что-то продолжал говорить, мысли мои были только об одном- коснуться ее, привлечь к себе, увидеть звезды, отражающиеся в ее зеленых колдовских глазах и ощутить сладость ее губ на своих губах... Я не мог более противиться искушению. С силой я притянул ее к себе, и с яростью, которой никак не ожидал от себя, прижался губами к ее плотно сжатым устам. Она закричала и начала отбиваться. Нехотя я отпустил ее, сердце мое стучало, как сумасшедшее. В ее глазах, устремленных на меня, я прочел непоколебимую решительность скорее броситься с балкона, чем принадлежать мне. Я встал и с усмешкой посмотрел на нее. — Я не буду вас принуждать, бедная маленькая девственница. Это не в моих правилах. Так, значит, вас, саму невинность, отдали на растерзание этому хромому верзиле из Лангедока? Чудовищно! Она смотрела на меня с ненавистью. Я продолжал. — Поверьте, я знал в своей жизни немало женщин, белых и черных, желтых и краснокожих, но ни одну из них я не брал силой и не соблазнял деньгами. Они приходили ко мне сами, и вы тоже придете в один прекрасный день или вечер… — Никогда! — в невольном порыве выкрикнула она. — Вы юная дикарка, но мне это по душе. Легкая победа обесценивает любовь, трудная победа заставляет ею дорожить. Так сказал Андре Ле Шаплен, магистр искусства любви. Прощайте, моя красавица, спите спокойно в своей широкой постели, оставайтесь одна со всеми вашими прелестями, которым так не хватает ласки. Прощайте! Я вышел из комнаты, но помимо горечи неудовлетворенного желания, в сердце моем расцвела надежда однажды завоевать эту гордую, непокорную и невероятно красивую женщину, мою жену... --- Я решил оставить ее в покое. Что толку было напоминать ей, что я ее муж, если она испытывала ко мне неприязнь. Я ни в чем не ограничивал ни ее свободу, ни ее желания, я был предупредительным и любезным, я ждал, что она начнет искать моего общества, как другие дамы, но этого не происходило. Она исполняла все обязанности хозяйки замка безупречно, я любовался ею, когда она отдавала распоряжения слугам или любезно общалась с нашими гостями. Несмотря на молодость, она обладала живым и острым умом, что в сочетании с ее красотой, очаровывало и привлекало к ней всех, кого она оделяла своим вниманием. Я наблюдал за ней со стороны, не предпринимая никаких шагов к сближению, и не только потому, что боялся испугать ее, но и потому, что боялся поддаться порыву страсти, находясь в непосредственной близости от ее нежных губ и прочих волнующих прелестей, о которых старался даже не думать. Я дарил ей подарки, но казалось, что она равнодушна к ним, по крайней мере она ни разу не поблагодарила меня. И вот однажды, когда я шел по галерее мимо ее комнаты, она с сияющими глазами бросилась мне навстречу. — Какая роскошь! Как мне благодарить вас, сударь? В своем порыве она подбежала ко мне так стремительно, что ее щека уже коснулась моего бархатного камзола. Испытывая невыразимое счастье от ее радости, от близости ее тела, пьянея от запаха ее волос, я привлек ее к себе. Она обратила взгляд на мое лицо и улыбка ее тут же погасла, и она, не в силах сдержать дрожь, в ужасе отшатнулась. Я тотчас же отпустил ее и с раздражением, за которым постарался скрыть волнение и досаду, сказал : — Благодарить? За что? Не забывайте, дорогая, что вы супруга графа де Пейрака, единственного потомка прославленных графов Тулузских. Раз вы носите этот титул, вы должны быть самой красивой и самой нарядной. И не считайте себя отныне обязанной благодарить меня. --- Я был раздасадован встречей с Карменситой, я и думать забыл о ней, коль скоро в моей жизни появилась моя несравненная и неприступная жена, моя зеленоглазая фея, которая занимала мои мысли и днем и ночью. С недоумением я слушал о ее любви ко мне, о страсти, которую я ей внушаю, ее горячность скорее отталкивала, чем возбуждала меня, роскошная красота нисколько не трогала. В то время, как она дерзко демонстрировала мне свои прелести, я грезил об Анжелике. В конце концов ее причитания настолько вывели меня из себя, что я окатил ее водой из ведерка для льда. Я не ожидал от себя подобной жестокости, но испытал какое-то злорадное удовольствие, глядя на эту женщину, стоящую передо мной на коленях в луже воды. Длинные черные локоны ее прилипли к вискам, а сама она с испугом смотрела на свои обвисшие кружевные манжеты. — Это вы так обращаетесь со мной? — крикнула она сдавленным голосом. — Я был вынужден, красавица моя. Я не мог допустить, чтобы вы и дальше унижались передо мной. Вы бы мне этого никогда не простили. Встаньте же, Карменсита, встаньте. В такую жару ваше платье быстро высохнет. Сядьте в то кресло напротив меня. Она села в кресло, указанное мной. Блуждающий взгляд ее черных, широко расставленных глаз был устремлен в пространство. Она продолжала что-то говорить, в чем- то убеждать меня, но я уже не слушал. Дьявол, заставивший меня так грубо обойтись с ней, продолжал бушевать. Но чем больше я унижал и насмехался над ней, тем ярче горели ее глаза, тем призывнее приоткрывались губы. Внезапно она снова упала передо мной на колени и вцепилась руками в мой камзол. — Еще не поздно! Люби меня! Возьми меня! Возьми, я твоя! Но я был безучастен. Любовь, которую пробудила во мне Анжелика, надежно защищала меня от искушения. Я ничего не испытывал к этой женщине, униженно распростертой у моих ног, я с удивлением спрашивал себя, что связывало нас в прошлом, я не помнил ни вкуса ее губ, ни жара объятий. Чужая, не нужная мне женщина была передо мной, и внезапно я почувствовал острую жалость к ней, такой же несчастной, как и я, ибо я тоже не мог разделить любовь с той, которую любил. Я поднял ее с пола, привлек к себе, начал шептать слова утешения, но жестко пресек все попытки обнять или поцеловать меня. - Вы моя гостья, Карменсита, но не рассчитывайте на большее, иначе вам придется уехать. --- Анжелика уехала в домик на Гаронне. Я был так поражен тем, настолько привык видеть ее каждый день, слышать ее смех, наблюдать за ее общением с гостями, что внезапная пустота, образовавшаяся после ее отъезда, буквально оглушила меня. Я был рассеян и невнимателен, я не принимал участия в разговорах и спорах, и постепенно веселье моих гостей сошло на нет. Мрачным взглядом я обводил пиршественную залу, люди, наполнявшие ее, раздражали меня. Я резко встал и, сославшись на неотложные дела, удалился. Внезапно мне в голову пришла мысль, заставившая меня повеселеть. Я вызвал Альфонсо и приказал принести мне костюм слуги. Я посмотрел на свое отражение в зеркале и остался доволен- я сам не узнал бы себя в этом поношенном странном костюме, в грубых опойковых башмаках, которые подошли бы бродячему торговцу. Я повязал волосы шелковым темным платком, надел маску, взял гитару и приказал подать портшез. Я с удобством расположился в беседке, увитой зеленью, где находилась статуя богини Помоны, и запел. Я вложил в песню всю свою любовь, всю страсть, мне казалось, что никогда мой голос не был столь силен и волнующ, как в эту ночь. Я не сомневался, что Анжелика придет ко мне, что любопытство заставит ее покинуть дом. И она не заставила себя ждать. Я перестал петь, с бьющимся от волнения сердцем я наблюдал, как медленно она идет через сад, тщетно пытаясь разглядеть меня в темноте беседки. — Вы чудесно поете, — сказала Анжелика, видя, что я не двигаюсь, — но я хотела бы знать, кто вас прислал? — Никто, сударыня. Я пришел сюда потому, что знаю: в этом доме находится самая прекрасная женщина Тулузы. Анжелика села на мраморную скамью, которая тянулась полукругом вдоль стен беседки. От вьющейся жимолости исходил одурманивающий аромат. — Спойте еще, — попросила она. Я запел. Мне доставляло несказанное удовольствие петь для нее, видеть, как затуманиваются ее глаза, как трепещут губы, как вздымается грудь под корсажем. Не знаю, сколько времени я пел, а она слушала, как долго продолжалось это волшебство единения наших душ, но внезапно со вздохом она откинулась на спинку скамейки и прикрыла глаза. Я отложил гитару и присел рядом с ней. Теряя голову от сжигавшей меня любви, я привлек ее к себе. Меня и огорчало, и радовало, сколь она податлива моим ласкам, моим объятиям. Я приподнял ее подбородок и приник губами к ее полуоткрытым губам. Боже, ни одни губы никогда не даровали мне подобного блаженства, мне казалось, что я умер и попал в Рай, ибо не дано смертному испытать подобное безграничное счастье на Земле. По тому, с какой страстью она отвечала на мои поцелуи, я понял, что и она испытывает нечто подобное. Я ласкал ее нежное тело, не переставая целовать ее, я чувствовал, что еще немного, и уже не смогу сдерживать себя и овладею ею тут же, на этой мраморной скамье. Внезапно она резко отстранилась от меня и начала приводить в порядок свое платье. — Простите меня, — пробормотала она. — Вы, наверно, считаете, что я чересчур нервна, но я не знала… не знала… — Сердце мое, чего же вы не знали? И так как она молчала, я прошептал: — Не знали, что поцелуй так сладок? Анжелика поднялась и прислонилась к балясине беседки. Я смотрел на нее со смешанным чувством разочарования и облегчения, я даже был рад, что она остановила это безумие, которое неизбежно заставило бы меня впоследствии сомневаться в ней и ее нравственности, а ее ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь за этот недостойный спектакль. --- Я не знал, как вести себя с Анжеликой после того поцелуя в беседке. Я чувствовал, что несмотря на ее гнев и обиду, какое-то новое чувство ко мне зародилось в ее сердце. Это была не любовь, нет, я не заходил так далеко в своих мечтаниях, но бесспорно, она взглянула на меня другими глазами. Она так страстно отвечала на мои ласки, на мои поцелуи, ее восторг от нашей близости был так очевиден, что я окончательно уверился в том, что она создана для любви, для моей любви. Странная маленькая женщина... Её нисколько не ослепило мое богатство, не привлекли роскошные подарки, и только мои занятия наукой вызвали в ней искренний интерес. Визит архиепископа сыграл мне на руку. Встретиться с ней наедине было бы мучением, а в присутствии третьего лица я мог вести себя свободно и непринужденно, не обращаясь к ней напрямую. Сердце мое наполнилось невыразимой радостью, когда я увидел, как вспыхнули ее глаза, когда она обернулась и увидела меня. — Как, вы здесь? — Я только что вошел, — ответил я и обратился к архиепископу. — С моей стороны было непростительно, сударь, заставить вас ждать так долго. Не скрою, мне доложили о вашем прибытии около часу назад, но я не мог остановить очень тонкий процесс в одной из реторт. Я так и пришел в своем длинном, до пят, балахоне алхимика, похожем на широкую рубаху, на которой вышитые знаки Зодиака смешивались с разноцветными пятнами от кислот. Я нарочно не снял халат и нарочно, обращаясь к архиепископу Тулузскому, назвал его «сударь», подчеркнув тем самым, что говорю с ним как с бароном Бенуа де Фонтенаком, то есть как равный с равным. Я приказал придвинуть высокий табурет и сел около Анжелики, чуть позади нее. Я любовался ею, такой юной, такой красивой, такой волнующей, я знал, что ее смущает мой страстный ласкающий взгляд, но я не мог оторвать от нее глаз. Вчерашняя сцена в беседке стояла у меня перед глазами, и я знал, что она думает о том же. Я коснулся ее руки, лежащей на подлокотнике кресла, пальцы ее затрепетали... Я наслаждался этим молчаливым проявлением чувств, и знал, что наше единение уже не за горами. --- Ночь, когда Анжелика наконец-то стала моей, навсегда изменила мою жизнь. Я не мог даже и помыслить, что это юное неопытное создание настолько захватит все моё существо, что весь мой опыт в любовных делах покажется мне незначительным и совсем не стоящим внимания. Я как будто заново открыл для себя женщину- каждый поцелуй, каждое движение тела дарили мне ощущения, близкие к экстазу. Я не мог насладиться ею до конца, как только мы разжимали объятия, я вновь испытывал почти болезненную жажду любви к ней. Поначалу ее слегка пугала моя страсть, но со временем она становилась все более жадной до ласк, ее глаза лихорадочно блестели, а слегка приоткрытые губы красноречиво говорили мне о том, что мои объятия столь же желанны ей, как и мне ее. Как ни удивительно, но она оказалась ужасно ревнивой- меня забавляла та тревога, с которой она следила за мной во время приёмов, ее обиды по поводу моих вынужденных отлучек, страх перед моим прошлым и тревога за наше будущее. Мне нравилось поддразнивать ее отчасти в отместку за то, что она так долго пренебрегала мной, отчасти из- за той страсти, которую она мне внушала, но главным было то, что после этих сладостных ссор наша близость была поистине головокружительной. А когда в начале зимы она с гордостью объявила мне о своей беременности, я понял, что значит абсолютное счастье... --- Я запомнил каждое мгновение ночи, предшествующей моему аресту. Вернувшись в отель, Анжелика сорвала с себя одежду, не дожидаясь помощи служанки, и с облегчением вздохнув, бросилась на кровать. — Я совершенно разбита, Жоффрей. Если я не посплю хоть немного, я упаду во время церемонии, — проговорила она, зевая. Она потянулась, потом прижалась ко мне. Я с нежностью посмотрел на нее и прошептал: — Спи, любовь моя. Пегилен предупредил меня о грозящей опасности, но я не в силах был покинуть ее, мне казалось, что наша разлука будет равносильна смерти. Я слушал ее легкое дыхание, любовался разметавшимися по подушке волосами, осторожно, чтобы не потревожить ее сон, проводил кончиками пальцев по ее белеющему в темноте плечу, талии, я наслаждался бархатистостью ее кожи, прикосновениями к волнующим изгибам ее восхитительного тела... Я любовался картинами нашего невероятно счастливого супружества, которые одна за другой всплывали в моей памяти. Я снова видел ее на пыльной, залитой солнцем дороге, напуганную и растерянную, ожидающую встречи со мной, ослепительно красивую в Тулузском соборе, когда я надел ей на палец обручальное кольцо, сгорающую от запретной страсти к бродячему музыканту в темной беседке на берегу Гаронны... Я улыбнулся этому воспоминанию, такому далекому, и такому волнующему, ведь тогда я впервые познал головокружительную прелесть ее губ, которые навеки покорили меня. Я вспоминал ее запрокинутую голову и звезды, сверкающие в ее глазах в минуту наивысшего блаженства. Каждое мгновение, проведенное с ней, представлялось мне драгоценной жемчужиной, нанизанной на нить моей жизни. Как часто потом я буду вспоминать их, перебирая одно за другим в памяти, испытывая почти физическую боль от невозможности хоть на миг вернуться в те дни, наполненные светом, счастьем, любовью и озаренные ее присутствием... Выкладывала здесь: http://angelique.borda.ru/?1-5-0-00000048-000-0-0-1404250793
Жаклин де ла Круа: Violeta пишет: Нет-нет, роман я не потяну)))! мы поможем, если что
Violeta: Смотрите, какой еще факт! Пастор Рошфор был главой протестантской общины в Роттердаме, куда я собираюсь отправить Жоффрея. Он написал книгу об Антильских островах. Анти́льские острова́, принятые испанскими первооткрывателями за легендарный остров Антилию, лежат между Северной и Южной Америкой и составляют как бы раздробленное продолжение материка. От залива Париа y устья Ориноко до пролива Флориды они тянутся на протяжении 13 градусов широты и громадным кругом окаймляют Мексиканский залив и Антильское (Карибское) море. Возможно, поэтому из Индии граф подался на острова, воодушевленный рассказами пастора, попал в кораблекрушение, был подобран пиратами, которые отправлялись на Карибы по своим пиратским делам, и предложил им схему добычи золота из морских вод?
Violeta: Насчет Молина! — Клянусь святым Дени, Молин, вы меня поражаете! О вас всякое говорят, но, в общем, все сходятся на том, что вы человек самобытный и у вас есть чутье… Однако то, что я услышал от вас сейчас, — абсолютная утопия! — Что же в моем предложении, мессир барон, кажется вам таким безрассудным? — Ну подумайте сами! Зная, что я занимаюсь разведением мулов и мне путем скрещивания удалось вывести довольно хорошую породу, вы предлагаете расширить это дело и берете на себя труд сбывать моих мулов. Все это прекрасно. Но я перестаю вас понимать, когда вы говорите о заключении долгосрочного контракта с… Испанией. Дорогой мой, мы же воюем с Испанией! — Война не будет продолжаться вечно, мессир барон. — Мы тоже уповаем на это. Но можно ли начинать серьезное коммерческое дело, основываясь на столь шаткой надежде? На губах Молина промелькнула снисходительная усмешка, но разорившийся дворянин не заметил этого и пылко продолжал: — Как же вы собираетесь вести торговлю со страной, которая находится в состоянии войны с нами? Во-первых, это совершенно справедливо запрещено, коль скоро Испания — наш враг. Кроме того, границы закрыты, дороги и мосты охраняются. Ну хорошо, я согласен, поставлять врагу мулов — это совсем не то, что поставлять оружие, тем более что война идет уже не на нашей земле, а на чужой. И вообще у меня слишком мало мулов, чтобы ими торговать! На это требуется много денег и долгие годы Труда, чтобы все наладить. Нет, мои финансовые дела не позволяют мне пойти на такой риск. Из самолюбия он умолчал, что именно по этой причине ему, возможно, придется просто продать всех своих мулов. — Но мессир барон не откажется признать, что у него имеются четыре превосходных производителя, и что ему будет гораздо легче, чем мне, купить и других хороших производителей у окрестных дворян. Ну а несколько сотен ослиц можно приобрести по десять — двадцать ливров за голову. Небольшие дополнительные работы по осушению болот помогут улучшить пастбища, хотя ваши тягловые мулы и не избалованы. Мне кажется, если вложить в это дело двадцать тысяч ливров, можно наладить его как следует, и года через три-четыре оно будет процветать. У бедного барона перехватило дыхание. — Черт возьми, ну и размах у вас! Двадцать тысяч ливров! Неужели вы воображаете, что столько стоят мои злосчастные мулы, над которыми все здесь открыто насмехаются! Двадцать тысяч ливров! Уж не вы ли ссудите их мне! — А почему бы и не ссудить? — спокойно сказал эконом. --- В этот момент Молин заметил, что Анжелика стоит, прислонившись к дверному косяку, и, не таясь, слушает их разговор. Барон обернулся, тоже увидел ее и нахмурил брови. — Анжелика, подойдите сюда, — сухо сказал он. — Мне кажется, что у вас появилась дурная привычка подслушивать у дверей. Вы неслышно появляетесь и всегда в самый неподходящий момент. Ваше поведение весьма прискорбно. Молин пристально смотрел на девочку, но он, казалось, не был так раздосадован, как барон. — Крестьяне говорят, что она фея, — сказал он, и на лице его появилась тень улыбки. Анжелика, ничуть не смутясь, вошла в комнату. — Вы слышали наш разговор? — спросил ее барон. — Да, отец. Молин сказал, что Жослен сможет поступить в армию, а Ортанс — в монастырь, если вы разведете много мулов. — Странные ты делаешь выводы. Ну а теперь послушай меня. Обещай, что никому ничего не расскажешь. Анжелика подняла на него свои зеленые глаза. — Пожалуйста… Но что я получу за это? Молин хмыкнул — Анжелика! — с удивлением и недовольством воскликнул барон. Ответил девочке Молин: — Вы сперва докажите нам, мадемуазель Анжелика, что умеете держать язык за зубами. Если, как я надеюсь, наше соглашение с мессиром бароном, вашим отцом, будет заключено, то все равно дело начнет процветать не сразу, а до той поры наши планы должны оставаться в глубокой тайне. А потом в награду от нас вы получите мужа… Анжелика скорчила гримаску, подумала и сказала: — Хорошо, обещаю. --- — Не понимаю, какое отношение имеет этот заброшенный клочок земли к… — Теперь он уже не заброшен и называется Аржантьер. Это и есть твое приданое. Если ты помнишь, Молин в свое время просил меня возобновить права нашей семьи на разработку рудника, а также хлопотать об освобождении от налогов четверти добытого свинца. Когда мне удалось добиться этого, он привез туда рабочих-саксонцев. Видя, какое значение он придает нашей, прежде заброшенной земле, я как-то сказал ему, что предназначил ее тебе в приданое. По-моему, именно тогда и зародилась в его хитроумной голове мысль о твоем браке с графом де Пейраком, ведь этот тулузский сеньор изъявил желание купить наши рудники. Я не очень понимаю, какие дела связывают графа с Молином, но думаю, что граф в какой-то мере причастен к торговле свинцом и мулами, которую мы ведем с Испанией. А это свидетельство того, что дворян, занимающихся коммерцией, гораздо больше, чем принято думать. Правда, на мой взгляд, земельные владения графа де Пейрака достаточно велики, и ему нет нужды прибегать к таким отнюдь не аристократическим занятиям. Но возможно, это его развлекает. Говорят, он большой оригинал. — Если я не ошибаюсь, отец, — медленно проговорила Анжелика, — вы знали, что он мечтает об этих рудниках, и дали понять, что в придачу нужно взять дочь. — Как странно ты все воспринимаешь, Анжелика! А я вот нахожу мысль дать тебе рудник в приданое великолепной. Всю жизнь и я, и твоя бедная матушка пеклись о том, чтобы хорошо пристроить дочерей. Не в традициях нашей семьи продавать свои земли. Даже в самые трудные времена нам удалось сохранить в неприкосновенности вотчину баронов де Сансе, хотя дю Плесси много раз зарился на наши плодородные земли, знаешь, те, где некогда были болота. Но выдать дочь замуж за человека не только знатного рода, но еще и богатого — на это я согласен. Род сохраняет свои земли. Они перейдут не в чужие руки, а к новой ветви рода, к новой семье. --- Итак, граф искал способ доставлять серебряные слитки из Испании, натолкнулся на барона-оригинала, разводящего мулов. Сам он не мог с ним напрямую столковаться, обратил внимание на Молина. Тот, в свою очередь, рассказал ему про рудник и про саксонских рудокопов.
Violeta: — Сейчас вы все поймете. В любом деле, чтобы оно было прибыльным, необходим быстрый оборот капитала, а так как мы не в силах изменить божьи законы, то нам остается воспользоваться человеческим недомыслием. Мулы служат нам лишь ширмой. С их помощью мы покрываем текущие расходы, получаем возможность поддерживать наилучшие отношения с военным интендантством, которому поставляем кожу и рабочий скот. Но главное, караваны мулов свободно перевозят по дорогам большое количество груза, и мы не платим при этом ни дорожных, ни таможенных пошлин. И вот, пользуясь этими льготами, мы с караваном мулов отправляем свинец и серебро в Англию. А обратно мулы привозят мешки якобы черного шлака — его называют «флюсом», — необходимого для рудничных работ, но на самом деле это не что иное, как золото и серебро, переправленные нам через Лондон из воюющей с нами Испании. — Ничего не понимаю, господин Молин. Зачем же отправлять серебро в Лондон, если потом его привозят обратно? — Но я привожу его в два, а то и в три раза больше. Что же касается золота, то у графа Жоффрея де Пейрака в Лангедоке есть золотой прииск. А когда ему будет принадлежать и рудник Аржантьер, обменные операции, которые я произвожу для него с этими двумя благородными металлами, уже не вызовут никаких подозрений, потому что официально будет считаться, что и серебро и золото добыты на его рудниках. Вот в этом-то и состоит наше настоящее дело. Видите ли, количество золота и серебра, которое можно добыть во Франции, в общем-то, довольно ничтожно, а мы, не нанося ущерба ни фиску, ни налоговому управлению, ни таможне, имеем возможность ввезти много золота и серебра из Испании. Слитки, которые я сдаю менялам, не обладают даром речи. Они никому не поведают о том, что родом не из Аржантьера или Лангедока, а из Испании и прибыли к нам через Лондон. Таким образом, государственная казна получает свою долю, а мы, прикрываясь работами на рудниках, можем ввозить большое количество драгоценных металлов и при этом не тратиться на рабочую силу и таможенную пошлину, не разоряться на более совершенное оборудование, ведь никто не в состоянии проверить, сколько серебра и золота мы добываем, а следовательно, все вынуждены верить нам на слово… — Но если ваши махинации раскроются, вам угрожает каторга? — Мы же не фальшивомонетчики. И не собираемся стать на эту стезю. Наоборот, именно мы регулярно пополняем королевскую казну настоящим, высокого качества золотом и серебром в слитках, она их пробирует и чеканит из них деньги. Когда же прииск в Лангедоке и рудник Аржантьер будут в руках одного владельца, мы получим возможность, прикрываясь их ничтожной продукцией, быстро увеличить ввоз драгоценных металлов из Испании. Испания буквально наводнена золотом и серебром, привезенными из Америк, эта страна забыла, что такое труд, она живет продажей своего сырья другим государствам. Лондонские банки служат ей посредниками. Испания — самая богатая и в то же время самая убогая страна в мире. Что же касается Франции, то наши торговые операции, которые нельзя вести открыто из-за порочной системы ведения хозяйства, обогатят страну чуть ли не вопреки ее воле. Но прежде всего эта торговля обогатит нас самих, ибо вложенные нами деньги будут возвращены скорее и с более значительными прибылями, чем при торговле мулами. Ведь ослицы носят приплод десять месяцев и не могут дать больше десяти процентов барыша с вложенного капитала. Анжелика невольно увлеклась этими ловкими махинациями. — А что вы собираетесь делать со свинцом? Он служит только прикрытием или тоже представляет коммерческий интерес? — Свинец очень доходен. Он нужен и для войн, и для охоты. За последние годы он еще больше повысился в цене благодаря королеве-матери, которая выписала флорентийских мастеров для оборудования ванных комнат во всех своих дворцах, как это в свое время сделала ее свекровь, Мария Медичи. Вы, наверно, видели такой зал с римской ванной и свинцовыми трубами в замке дю Плесси. — А за что же мне такая честь — быть посвященной в ваши махинации, от которых за десять лье несет каторгой? — Какая там каторга! Предположим даже, возникнут затруднения с чиновниками королевской администрации, так несколько экю все уладят. Возьмите-ка Мазарини и Фуке: ведь они более могущественны, чем принцы крови и даже сам король. И все потому, что они баснословно богаты. Вас же я посвятил в дела потому, что знаю: вы до тех пор будете сопротивляться, пока не выясните, для чего все это затевается. Дело обстоит очень просто. Графу де Пейраку нужен Аржантьер. Отец же ваш уступит ему свою землю лишь при условии, если тем самым будет обеспечено будущее одной из его дочерей. Вы же знаете, какой он упрямый. Он ни за что не продаст ни клочка своих родовых земель. С другой стороны, граф де Пейрак хочет жениться на девушке из знатной дворянской семьи, и он счел этот брак выгодным.
Violeta: Помните Уильяма Фипса, пирата из романа "Анжелика и демон?" С ним связана вот такая занимательная история. Ее вполне можно использовать в фанфике! Сэр Уильям Фипс (англ. William Phips или Фиппс англ. Phipps; 2 февраля 1650/1651, Вулвич[en], колония Массачусетского залива — 18 февраля 1694/1695, Лондон, Англия) — новоанглийский судостроитель, мореплаватель, искатель сокровищ, флотоводец и политический деятель, первый губернатор провинции Массачусетс-Бэй. Текст почему-то не копируется- можно по ссылке пройти почитать! http://www.psciences.net/main/sciences/archeology/articles/fips.html
Violeta: Знаменитый корабельный плотник Уильям Фипс. Самый знаменитый кладоискатель прошлого - это бывший корабельный плотник Уильям Фипс из Бостона. Благодаря случайности он стал обладателем географической карты, где было указано место кораблекрушения испанского галеона "Нуэстра де ла Консепсьон", в середине ХVII века затонувшего с богатейшим грузом среди скал Багамских отмелей. Уильям понимал, что такое мероприятие, как розыск этого корабля, обследование его трюмов и подъем на поверхность их содержимого - очень непростое дело. Он отправился в Лондон, где заручился денежной поддержкой тогдашнего английского короля Якова II. И вот, на фрегате "Роза Аджира" Уильям Фипс отплыл на Багамы. Экспедиция осуществлялась под покровом полной тайны - кругом было много грабителей всех мастей. Бросив якорь в месте, где на карте значился затонувший корабль, Фипс день за днём обшаривал дно. Но единственное, что удалось найти, - маленький слиток серебра. С пустыми руками он вернулся в Лондон, но продолжал верить, что его поиски увенчаются успехом. Фипс принялся искать себе какого-либо нового покровителя, и ему удалось привлечь на свою сторону Генри Кристофера, герцога Албемарлского, который, пообещав королю десятую часть добычи, убедил его принять участие в субсидировании новой экспедиции. Помимо этого предприимчивый герцог сколотил акционерную "Компанию джентльменов-искателей приключений". 12 сентября 1686 года от берегов Англии отошли два корабля под командованием Уильяма Фипса: один из них в честь королевской четы был назван "Яков и Мэри", другое носил имя "Генри" в знак признания заслуг герцога в снаряжении повторной экспедиции. Уже почти два месяца безрезультатно длились поиски. Подходили к концу запасы пресной воды и еды, стали появляться симптомы тропических болезней, среди измотанной команды возник ропот. Капитан Фипс был готов снова признать себя неудачником. Созвав своих помощников на совещание, Уильям объявляет им о прекращении поисков. При этом он в сердцах топает под столом ногой, случайно задевая при этом какой-то странный предмет, похожий на кусок кораллового нароста, но подозрительно правильной формы. Ударом топора его раскалывают - внутри оказывается небольшой ящик из твердого дерева. Еще один удар топора и на палубу сыплются серебряные и золотые монеты. Фипс увидел в этом знак судьбы: он на верном пути. Фипс уговаривает спутников не бросать дело на полдороге, обещая каждому щедрую долю из добытых драгоценностей. В море на немыслимую глубину с риском для жизни ныряют его лучшие водолазы, сам Фипс спускается в воду в им же изобретённом водолазном колоколе. Усилия не пропали даром - в нижнем трюме галеона обнаружили громадный сундук, который даже невозможно сдвинуть с места. Наконец его подняли на палубу и вскрыли. На палубу посыпались золотые украшения, слитки золота и серебра, бриллианты, изумруды, жемчуг, мешки с монетами... Все ценности были тщательно взвешены и зарегистрированы в бухгалтерских книгах - их с самого начала аккуратно вели доверенные лица Фипса и герцога Албемарлского. Обратный путь был долгим и опасным. Приходилось сражаться и со стихией, грозившей разбить корабли о рифы, и с опытными и коварными пиратами. Наконец, 6 июня 1687 года девятимесячное плавание было триумфально завершено. Все получили свою долю добычи, в том числе король Яков II, чья "десятина" составила свыше 20 тысяч фунтов стерлингов. Раздобрившийся монарх не только соизволил принять бывшего корабельного плотника, но и "За добрые и честные услуги" возвёл его в рыцарское достоинство. Кроме этого, Уильям Фипс был удостоин двух медалей, специально выбитых в его честь. Король предложил Фипсу высокую должность комиссара британского флота, но тот отказался от этого поста, решив вернуться в Новую Англию, откуда был родом. Он построил в Бостоне большой и красивый дом, намереваясь пожить в нем в свое удовольствие. Однако Яков II решил пожаловать Фипсу пост губернатора Массачусетса и генерал-губернатора Мэна и Новой Шотландии. Фипс не посмел отказаться от выполнения королевского распоряжения. Однако, неискушенный в политических делах, он скоро стал жертвой изощрённых интриг, был полностью разорён и посажен в тюрьму. В Лондоне за Фипса, который ещё недавно был всеобщим фаворитом, заступиться было некому: король Яков II бежал из страны, а на престол вступил его соперник. Единственное из всех драгоценностей Фипса, что оставалось у него до последних минут его жизни, - это ставший талисманом маленький кусочек серебра, найденный им ещё в первое плавание. В 1695 году 44-летний нищий Уильям Фипс умер от болезни в каменном тюремном каземате.. --- Водолазный колокол- вот что Жоффрей мог предложить сконструировать!!! Плюс карта сокровищ- прям Стивенсон получится!
Violeta: Фипс решает сам спуститься под воду. Для этой цели он еще в Лондоне своими руками соорудил нехитрый водолазный колокол — большую конусообразную бочку, опоясанную железными обручами и покрытую для балласта толстым слоем свинца. Внутри этого «батискафа» имелись сиденья для водолазов, которые могли со шлангом для дыхания выбираться из-под колокола на дно. Теперь уже можно было опуститься поглубже и побыть под водой подольше, а стало быть, и разглядеть побольше. Вот такое вот нехитрое устройство!
фиалка: Violeta пишет: Итак, граф искал способ доставлять серебряные слитки из Испании, натолкнулся на барона-оригинала, разводящего мулов. Сам он не мог с ним напрямую столковаться, обратил внимание на Молина. Тот, в свою очередь, рассказал ему про рудник и про саксонских рудокопов. Почему именно Молин рассказал о Фрице Хауре? Я так поняла его прислал именно Жофа и именно от него он, по его словам, многое узнал о золоте, серебре и свинце. А Молина он разве знал еще не до отца Анж? В Квебеке он сказал, что Молин был одним из его самых деятельных посредников и занимался самой разносторонней финансовой деятельностью. И благодаря торговым сделкам Жофа мог продолжать свою научную работу. Похоже мысли о мулах (которых было всего несколько штук) пришли по ходу, когда встал вопрос о перевозке золота
фиалка: Я тут залезла и в карту путешествий Марко Поло, по пути которого Жофа мечтал пройти. Может надо? http://shot.qip.ru/00Be2z-5fCiXFhiD/ http://shot.qip.ru/00Be2z-6fCiXFhiC/
Жаклин де ла Круа: Вот еще что: об Испании: "И наконец — встреча с Абд-эль-Мешратом, его другом, с которым он некогда познакомился в Испании, в Гранаде. Он сразу узнал хрупкую фигуру арабского доктора, теряющуюся в просторной белоснежной джеллабе, его лысеющий лоб над огромными круглыми очками в стальной оправе, которые придавали ему забавное сходство с совой".
Violeta: Жаклин де ла Круа пишет: встреча с Абд-эль-Мешратом, его другом, с которым он некогда познакомился в Испании, в Гранаде. На обратном пути из Америки граф вполне мог посетить и Гранаду!
Violeta: "Я никогда ни одну женщину не любил так, как тебя, Анжелика, и мне кажется, что я любил тебя еще до того, как узнал. И когда я увидел тебя… Это тебя я ждал. " С этой фразой можно поиграть. Возможно, в голове у Жоффрея был образ Прекрасной дамы, сформированный каким-нибудь рыцарским романом. Граф называл Анж Мелюзиной. Возможно, сравнивал с «Мелюзи́ной» (фр. Livre de Mélusine, 1387—1393) — прозаический рыцарский роман, написанный Жаном из Арраса, клириком герцога Беррийского. В «Мелюзине» структура авантюрного рыцарского романа накладывается на средневековые легенды. Сказочность сюжета сочетается в книге Жана Аррасского с прославлением рыцарских доблестей, осуждением предательства и вероломства, а также с наивным рассказом о возникновении местных замков и о возвышении феодального рода Лузиньянов. По своему типу это произведение приближается к «народным книгам», сочетающих дидактизм с развлекательностью, а фольклорного типа фантастику — с демократическим взглядом на мир. Мелюзина — добрая фея, но такой она стала не по своей воле. Не по своей воле приобрела она и другое свое качество — превращаться по субботам в женщину-змею. Она строит замки, заботится о благополучии края, рожает детей. Так продолжается до тех пор, пока её муж Ремоден не обнаружил однажды в субботу у моющейся Мелюзины змеиный хвост (обычно она тщательно пряталась от всех в такой день). Хотя Ремоден и промолчал, но заклятие, лежащее на ней, заставляет её покинуть семью, близких, родные места, покинуть навсегда. Она появляется теперь лишь тогда, когда с кем-нибудь из её рода случается беда. Это основной сюжет, но повествование в книге заполнено другим. Оно состоит из рассказа о подвигах, что совершают сыновья Мелюзины. Пятеро из них — достойнейшие и отважнейшие рыцари. Они пускаются на поиски приключений, воюют с другими рыцарями или сражаются с драконами. Они отвоевывают королевства для пяти притесняемых принцесс и затем женятся на них. Шестой сын — Жоффруа Большезубый — тоже отважен и силен. Но он обладает необузданным нравом и может не только карать злодеев, но и сам совершать несправедливости. Однажды в припадке гнева он сжигает монастырь со всеми его монахами и убивает родного брата. Возможно, ему был близок образ Жоффруа! Начиная с 1624 года «Мелюзина» многократно печаталась в составе пользовавшейся большой популярностью «Голубой библиотеки», которая упоминалась в переизданной версии романа. Мелюзина — фея из кельтских и средневековых легенд, дух свежей воды в святых источниках и реках. Часто изображалась как женщина-змея или женщина-рыба от талии и ниже (ср. морская дева), иногда с двумя хвостами. Выходит замуж за смертного, поставив ему условием, чтобы он никогда не видел её в зверином обличье. Когда он застает ее в таком виде, бросает его. Считается родоначальницей дома Лузиньянов. Раймондин, племянник Эймера, графа Пуатье, убив его нечаянно на охоте, скрывался в лесах, где и встретил Мелюзину у источника и предложил вступить в брак. Мелюзина обещает, что ему не будет расплаты за преступление, и он обретет счастье, богатство и многочисленное потомство, если на ней женится. Точно также, как и её мать ранее, она поставила условием, что муж никогда не должен входить в её спальню по субботам. Мудрая Мелюзина помогала мужу приобрести богатство: он получил много свободной земли, окружив ее шкурой оленя, нарезанной на тонкие ремни (ср. Дидона), стал могущественным государем и основателем дома Лузиньянов. Она родила ему десять детей, из них две дочери и восемь сыновей (в том числе Жоффруа Большой зуб и Гвидона), двое из которых, отправившись в путешествия, также стали правителями своих земель. Став женой Раймонда, с помощью своей магии Мелюзина воздвигала замки, распахивала земли и строила города. Первым замком, созданным ею, стал замок Лузиньян[1]. Брат Раймондина наговорами возбудил в нем ревность к супруге и он решил подсмотреть, что делает его жена по субботам. Он увидел её моющейся, и узнал про её хвост. Мелюзина простила его. И лишь когда, как-то поссорившись с супругой из-за того, что один из их сыновей убил другого, он обозвал её «змеей» перед лицом своего двора, она превратилась в дракона, одарила его двумя магическими кольцами и улетела, чтобы никогда не вернуться, трижды облетев вокруг замка с раздирающим душу криком (знаменитый Cri de Meluzine). С тех пор она была покровительницей славного дома Лузиньянов и предупреждала своих потомков, когда им угрожало несчастье. http://www.nnre.ru/istorija/mify_i_legendy_srednevekovja/p19.php- легенда о Мелюзине. http://www.mirfentazy.ru/legendi-i-skazki-o-feyach/istoriya-meliuzini-legendi-o-feyach- легенды о феях. На большинстве картинок она изображена блондинкой!
Violeta: фиалка пишет: Я тут залезла и в карту путешествий Марко Поло, по пути которого Жофа мечтал пройти. Слишком опасное путешествие! И очень долгое- по суше он добирался бы только до Китая несколько лет!
Violeta: фиалка пишет: Почему именно Молин рассказал о Фрице Хауре? Я так поняла его прислал именно Жофа и именно от него он, по его словам, многое узнал о золоте, серебре и свинце. А Молина он разве знал еще не до отца Анж? В Квебеке он сказал, что Молин был одним из его самых деятельных посредников и занимался самой разносторонней финансовой деятельностью. В романе не говорится, как именно познакомились Жоффрей и Молин. Каким образом граф узнал о нем и о его ловкости в делах? И в книге упоминалось, что именно Молин привез несколько саксонских семей на рудник.
Жаклин де ла Круа: Violeta пишет: образ Прекрасной дамы ну, образ Прекрасной дамы это от трубадуров, Прекрасная Дама - объект куртуазной любви рыцаря, образ, который рыцарь создавал в своем воображении. Прекрасная Дама являла собой идеал совершенства как духовного, так и телесного. Часто рыцарь выбирал себе Даму, еще не видя ее. Ключевым моментом было служение Даме, выполнение любых ее требований и защита от любых врагов, в частности, от злого или ревнивого мужа. Классическим примером является роман "Фламенка": главная героиня Фламенка, чей муж внезапно стал ревнив и запер ее в башню, обретает спасителя в лице рыцаря, графа Неверского, который полюбил ее, услышав, что в башне томится Дама. Обладая внешним и внутренним совершенством, Прекрасная Дама является замужней женщиной, как правило, хозяйкой замка и женой сеньора, которому служит рыцарь. Сначала Дама не должна была показывать рыцарю своего интереса к нему. Куртуазная поэзия часто проникнута страданиями рыцаря по поводу "холодности" Дамы. Другим важным моментом было представление о благородстве Дамы, ее способности на любовь к "простому" рыцарю, а не только к сеньору. Великолепное описание Прекрасной Дамы можно найти у Бертрана де Борна: Расса, высшего в ней чекана Все: свежа, молода, румяна, Белокожа, уста - как рана, Руки круглы, грудь без изъяна, Как у кролика - выгиб стана, А глаза - как цветы шафрана. Этим дивным прелестям счет Всякий с трепетом подведет, Кто хвалу ей ныне поет, Тех достоинств увидев свод, Что меня к ней жадно влечет. Расса, высшей добродетели грани В сердце зрит она, а не в сане; С Пуатье, Сарагосы, Бретани И Тулузы не взявши дани, Низость в складках богатой ткани Видит - благородство в рвани. Я советчик ее, так вот: Пусть в любви она изберет Тех, чей дух высок, а не род, Ибо нас бесславит почет От иных преславных господ... Образ Прекрасной Дамы, безусловно, являлся произведением мужского, более того, рыцарского воображения, и создавался он также для мужчин-рыцарей. Один из последних образов Дамы и блестящую сатиру на нее можно найти в бессмертном произведении Сервантеса "Дон-Кихот". Fair Lady (англ.) Литература: Жизнеописания трубадуров / Сост. М. Б. Мейлах. М.: Наука, 1993. Фламенка / Под ред. А. Г. Наймана. М.: Наука, 1983. Я думаю, это сюда. А Мелюзиной он ее разве называл? Болотного эльфа только помню. ...
полная версия страницы