Форум » Творчество читателей » "Анжелика маркиза ангелов" от лица графа де Пейрака. » Ответить
"Анжелика маркиза ангелов" от лица графа де Пейрака.
Violeta: Всегда не хватало взгляда Жоффрея на их с Анжеликой отношения времен Тулузы... Я увидел ее в первый раз на пыльной дороге, растерянную и испуганную, почти девочку, в окружении множества детей, одетых в забавные костюмы, сшитые из больших красных и зеленых ромбов, которые прыгали, проделывали ошеломляющие сальто-мортале, чуть ли не кидались под ноги лошадям.. Но ее не радовало окружающее веселье, с ужасом ждала она того, кому была отдана в придачу к серебряному руднику. Она ждала меня... Я подошел к ней. Никогда еще я так остро не чувствовал свое уродство. В сиянии своей юности и красоты она казалась мне воплощением богини Весны, ее же взгляд выражал только страх, как будто она увидела самого дьявола, внезапно появившегося из Преисподней. Я попытался заговорить с ней, но она лишь слегка кивнула мне и присела в реверансе. Руки ее дрожали. И в тот самый миг я почувствовал, что в сердце мое входит неизвестное мне доселе чувство, которое я пронесу через всю жизнь- любовь... Я помог ей сесть в карету. Прикосновение к ее нежной руке наполнило мою душу невыразимым счастьем, как будто я был неразумным юнцом, а не взрослым мужчиной, пересыщенным и даже циничным в отношениях с женщинами. Что со мной? Я бессчетное количество раз задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Ничего подобного я раньше не испытывал. Внезапно на колени к ней упал огромный букет роз и несколько маленьких букетиков фиалок. — Цветы или, как их называют у нас, «услада жизни», владычествуют в Тулузе, — сказал я ей. Анжелика повернула голову, взглянула на меня своими чудными глазами, в которых недоумение тут же сменилось неприязнью. Она поспешно склонилась к цветам, чтобы не видеть моего ужасного лица. Я стиснул зубы и откинулся на подушки. Сердце мое сжалось от боли. Мне безумно хотелось снова коснуться ее руки, но я не смел- между нами была стена, построенная из ее отвращения к мне, из ненависти к навязанному ей браку, из страхов, порожденных жуткими рассказами обо мне, как о колдуне. Тогда я поклялся себе, что она никогда не пожалеет, что стала моей женой, что моя любовь и забота пробудят рано или поздно в ее сердце ответное чувство ко мне. --- В дворцовом саду, в тени деревьев, были расставлены длинные белые столы. У входа били фонтаны вина, и любой прохожий мог пить его вволю. Все знатные сеньоры и именитые горожане были приглашены на нашу свадьбу. Я весь вечер не мог отвести глаз от своей очаровательной юной жены, но так ни разу и не смог поймать ответный взгляд, обращенный ко мне. Все свое внимание она уделяла архиепископу, сидевшему рядом с ней. Я едва слышал, о чем они говорят, я наслаждался звуком ее голоса, любовался ее совершенным профилем, отсветами свечей, играющих на ее светлых волосах... Чтобы привлечь внимание Анжелики, я слегка коснулся ее руки. Она тут же отшатнулась. Внезапная ярость охватила меня, и всю ее я направил на архиепископа. Я насмехался над ним, язвил и острил, я знал, что шокирую ее, знал, что довожу до бешенства его, но уже не мог остановиться. Черт возьми, эта женщина принадлежала мне по праву, я жаждал ее любви, но она была холодна и непреступна, как мраморные статуи, украшавшие мой сад. В момент наивысшей точки моего гнева она вдруг посмотрела на меня- в ее глазах я прочел тревогу. Ну конечно же, малышка только что из монастыря, наверняка она считает немыслимым так разговаривать с духовным лицом. Вся моя ярость куда-то улетучилась. Я улыбнулся ей. — Простите нас, сударыня, что мы затеяли этот спор в вашем присутствии. Его преосвященство и я — заклятые враги! --- Анжелика распустила свои роскошные волосы по плечам и тряхнула ими непокорным движением, движением маленькой дикарки, выросшей на просторах своего родного Пуату. Желание столь острое пронзило меня, что я схватился рукой за косяк балконной двери. Она испуганно обернулась. Я подошел к ней и поклонился. — Вы разрешите мне сесть рядом с вами, сударыня? Она молча кивнула. Я сел, положил локоть на каменную балюстраду и начал разглядывать Гаронну,серебрившуюся под светом луны. Я не знал, о чем говорить с ней, все темы, подходящие случаю, казались банальными и пошлыми, недостойными ее чистоты и невинности. Наконец я произнес: — Несколько веков назад, под этими же самыми звездами дамы и трубадуры поднимались на галереи крепостных стен, окружавших замки, и там беседовали о любви. Сударыня, вы слышали о трубадурах Лангедока? Она была настолько растеряна, что это развеселило меня. В шутливом тоне я продолжал: -Так некогда называли поэтов.Поэтов любви. Провансальский язык! Сладостный язык! Как он отличается от грубого говора северян! В Аквитании учили искусству любви, потому что, как сказал Овидий задолго до трубадуров: «Любовь — искусство, которому можно научиться и в котором можно совершенствоваться, познав его законы». А вы, сударыня, уже проявляли интерес к этому искусству? Судя по тому, что она отвернулась от меня и устремила свой взгляд вдаль, на спящую долину, я понял, что она смущена подобным поворотом нашего разговора. Я придвинулся ближе и ощутил пьянящий аромат ее тела, волос, ветра, юности. Голова моя закружилась, и хотя я что-то продолжал говорить, мысли мои были только об одном- коснуться ее, привлечь к себе, увидеть звезды, отражающиеся в ее зеленых колдовских глазах и ощутить сладость ее губ на своих губах... Я не мог более противиться искушению. С силой я притянул ее к себе, и с яростью, которой никак не ожидал от себя, прижался губами к ее плотно сжатым устам. Она закричала и начала отбиваться. Нехотя я отпустил ее, сердце мое стучало, как сумасшедшее. В ее глазах, устремленных на меня, я прочел непоколебимую решительность скорее броситься с балкона, чем принадлежать мне. Я встал и с усмешкой посмотрел на нее. — Я не буду вас принуждать, бедная маленькая девственница. Это не в моих правилах. Так, значит, вас, саму невинность, отдали на растерзание этому хромому верзиле из Лангедока? Чудовищно! Она смотрела на меня с ненавистью. Я продолжал. — Поверьте, я знал в своей жизни немало женщин, белых и черных, желтых и краснокожих, но ни одну из них я не брал силой и не соблазнял деньгами. Они приходили ко мне сами, и вы тоже придете в один прекрасный день или вечер… — Никогда! — в невольном порыве выкрикнула она. — Вы юная дикарка, но мне это по душе. Легкая победа обесценивает любовь, трудная победа заставляет ею дорожить. Так сказал Андре Ле Шаплен, магистр искусства любви. Прощайте, моя красавица, спите спокойно в своей широкой постели, оставайтесь одна со всеми вашими прелестями, которым так не хватает ласки. Прощайте! Я вышел из комнаты, но помимо горечи неудовлетворенного желания, в сердце моем расцвела надежда однажды завоевать эту гордую, непокорную и невероятно красивую женщину, мою жену... --- Я решил оставить ее в покое. Что толку было напоминать ей, что я ее муж, если она испытывала ко мне неприязнь. Я ни в чем не ограничивал ни ее свободу, ни ее желания, я был предупредительным и любезным, я ждал, что она начнет искать моего общества, как другие дамы, но этого не происходило. Она исполняла все обязанности хозяйки замка безупречно, я любовался ею, когда она отдавала распоряжения слугам или любезно общалась с нашими гостями. Несмотря на молодость, она обладала живым и острым умом, что в сочетании с ее красотой, очаровывало и привлекало к ней всех, кого она оделяла своим вниманием. Я наблюдал за ней со стороны, не предпринимая никаких шагов к сближению, и не только потому, что боялся испугать ее, но и потому, что боялся поддаться порыву страсти, находясь в непосредственной близости от ее нежных губ и прочих волнующих прелестей, о которых старался даже не думать. Я дарил ей подарки, но казалось, что она равнодушна к ним, по крайней мере она ни разу не поблагодарила меня. И вот однажды, когда я шел по галерее мимо ее комнаты, она с сияющими глазами бросилась мне навстречу. — Какая роскошь! Как мне благодарить вас, сударь? В своем порыве она подбежала ко мне так стремительно, что ее щека уже коснулась моего бархатного камзола. Испытывая невыразимое счастье от ее радости, от близости ее тела, пьянея от запаха ее волос, я привлек ее к себе. Она обратила взгляд на мое лицо и улыбка ее тут же погасла, и она, не в силах сдержать дрожь, в ужасе отшатнулась. Я тотчас же отпустил ее и с раздражением, за которым постарался скрыть волнение и досаду, сказал : — Благодарить? За что? Не забывайте, дорогая, что вы супруга графа де Пейрака, единственного потомка прославленных графов Тулузских. Раз вы носите этот титул, вы должны быть самой красивой и самой нарядной. И не считайте себя отныне обязанной благодарить меня. --- Я был раздасадован встречей с Карменситой, я и думать забыл о ней, коль скоро в моей жизни появилась моя несравненная и неприступная жена, моя зеленоглазая фея, которая занимала мои мысли и днем и ночью. С недоумением я слушал о ее любви ко мне, о страсти, которую я ей внушаю, ее горячность скорее отталкивала, чем возбуждала меня, роскошная красота нисколько не трогала. В то время, как она дерзко демонстрировала мне свои прелести, я грезил об Анжелике. В конце концов ее причитания настолько вывели меня из себя, что я окатил ее водой из ведерка для льда. Я не ожидал от себя подобной жестокости, но испытал какое-то злорадное удовольствие, глядя на эту женщину, стоящую передо мной на коленях в луже воды. Длинные черные локоны ее прилипли к вискам, а сама она с испугом смотрела на свои обвисшие кружевные манжеты. — Это вы так обращаетесь со мной? — крикнула она сдавленным голосом. — Я был вынужден, красавица моя. Я не мог допустить, чтобы вы и дальше унижались передо мной. Вы бы мне этого никогда не простили. Встаньте же, Карменсита, встаньте. В такую жару ваше платье быстро высохнет. Сядьте в то кресло напротив меня. Она села в кресло, указанное мной. Блуждающий взгляд ее черных, широко расставленных глаз был устремлен в пространство. Она продолжала что-то говорить, в чем- то убеждать меня, но я уже не слушал. Дьявол, заставивший меня так грубо обойтись с ней, продолжал бушевать. Но чем больше я унижал и насмехался над ней, тем ярче горели ее глаза, тем призывнее приоткрывались губы. Внезапно она снова упала передо мной на колени и вцепилась руками в мой камзол. — Еще не поздно! Люби меня! Возьми меня! Возьми, я твоя! Но я был безучастен. Любовь, которую пробудила во мне Анжелика, надежно защищала меня от искушения. Я ничего не испытывал к этой женщине, униженно распростертой у моих ног, я с удивлением спрашивал себя, что связывало нас в прошлом, я не помнил ни вкуса ее губ, ни жара объятий. Чужая, не нужная мне женщина была передо мной, и внезапно я почувствовал острую жалость к ней, такой же несчастной, как и я, ибо я тоже не мог разделить любовь с той, которую любил. Я поднял ее с пола, привлек к себе, начал шептать слова утешения, но жестко пресек все попытки обнять или поцеловать меня. - Вы моя гостья, Карменсита, но не рассчитывайте на большее, иначе вам придется уехать. --- Анжелика уехала в домик на Гаронне. Я был так поражен тем, настолько привык видеть ее каждый день, слышать ее смех, наблюдать за ее общением с гостями, что внезапная пустота, образовавшаяся после ее отъезда, буквально оглушила меня. Я был рассеян и невнимателен, я не принимал участия в разговорах и спорах, и постепенно веселье моих гостей сошло на нет. Мрачным взглядом я обводил пиршественную залу, люди, наполнявшие ее, раздражали меня. Я резко встал и, сославшись на неотложные дела, удалился. Внезапно мне в голову пришла мысль, заставившая меня повеселеть. Я вызвал Альфонсо и приказал принести мне костюм слуги. Я посмотрел на свое отражение в зеркале и остался доволен- я сам не узнал бы себя в этом поношенном странном костюме, в грубых опойковых башмаках, которые подошли бы бродячему торговцу. Я повязал волосы шелковым темным платком, надел маску, взял гитару и приказал подать портшез. Я с удобством расположился в беседке, увитой зеленью, где находилась статуя богини Помоны, и запел. Я вложил в песню всю свою любовь, всю страсть, мне казалось, что никогда мой голос не был столь силен и волнующ, как в эту ночь. Я не сомневался, что Анжелика придет ко мне, что любопытство заставит ее покинуть дом. И она не заставила себя ждать. Я перестал петь, с бьющимся от волнения сердцем я наблюдал, как медленно она идет через сад, тщетно пытаясь разглядеть меня в темноте беседки. — Вы чудесно поете, — сказала Анжелика, видя, что я не двигаюсь, — но я хотела бы знать, кто вас прислал? — Никто, сударыня. Я пришел сюда потому, что знаю: в этом доме находится самая прекрасная женщина Тулузы. Анжелика села на мраморную скамью, которая тянулась полукругом вдоль стен беседки. От вьющейся жимолости исходил одурманивающий аромат. — Спойте еще, — попросила она. Я запел. Мне доставляло несказанное удовольствие петь для нее, видеть, как затуманиваются ее глаза, как трепещут губы, как вздымается грудь под корсажем. Не знаю, сколько времени я пел, а она слушала, как долго продолжалось это волшебство единения наших душ, но внезапно со вздохом она откинулась на спинку скамейки и прикрыла глаза. Я отложил гитару и присел рядом с ней. Теряя голову от сжигавшей меня любви, я привлек ее к себе. Меня и огорчало, и радовало, сколь она податлива моим ласкам, моим объятиям. Я приподнял ее подбородок и приник губами к ее полуоткрытым губам. Боже, ни одни губы никогда не даровали мне подобного блаженства, мне казалось, что я умер и попал в Рай, ибо не дано смертному испытать подобное безграничное счастье на Земле. По тому, с какой страстью она отвечала на мои поцелуи, я понял, что и она испытывает нечто подобное. Я ласкал ее нежное тело, не переставая целовать ее, я чувствовал, что еще немного, и уже не смогу сдерживать себя и овладею ею тут же, на этой мраморной скамье. Внезапно она резко отстранилась от меня и начала приводить в порядок свое платье. — Простите меня, — пробормотала она. — Вы, наверно, считаете, что я чересчур нервна, но я не знала… не знала… — Сердце мое, чего же вы не знали? И так как она молчала, я прошептал: — Не знали, что поцелуй так сладок? Анжелика поднялась и прислонилась к балясине беседки. Я смотрел на нее со смешанным чувством разочарования и облегчения, я даже был рад, что она остановила это безумие, которое неизбежно заставило бы меня впоследствии сомневаться в ней и ее нравственности, а ее ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь за этот недостойный спектакль. --- Я не знал, как вести себя с Анжеликой после того поцелуя в беседке. Я чувствовал, что несмотря на ее гнев и обиду, какое-то новое чувство ко мне зародилось в ее сердце. Это была не любовь, нет, я не заходил так далеко в своих мечтаниях, но бесспорно, она взглянула на меня другими глазами. Она так страстно отвечала на мои ласки, на мои поцелуи, ее восторг от нашей близости был так очевиден, что я окончательно уверился в том, что она создана для любви, для моей любви. Странная маленькая женщина... Её нисколько не ослепило мое богатство, не привлекли роскошные подарки, и только мои занятия наукой вызвали в ней искренний интерес. Визит архиепископа сыграл мне на руку. Встретиться с ней наедине было бы мучением, а в присутствии третьего лица я мог вести себя свободно и непринужденно, не обращаясь к ней напрямую. Сердце мое наполнилось невыразимой радостью, когда я увидел, как вспыхнули ее глаза, когда она обернулась и увидела меня. — Как, вы здесь? — Я только что вошел, — ответил я и обратился к архиепископу. — С моей стороны было непростительно, сударь, заставить вас ждать так долго. Не скрою, мне доложили о вашем прибытии около часу назад, но я не мог остановить очень тонкий процесс в одной из реторт. Я так и пришел в своем длинном, до пят, балахоне алхимика, похожем на широкую рубаху, на которой вышитые знаки Зодиака смешивались с разноцветными пятнами от кислот. Я нарочно не снял халат и нарочно, обращаясь к архиепископу Тулузскому, назвал его «сударь», подчеркнув тем самым, что говорю с ним как с бароном Бенуа де Фонтенаком, то есть как равный с равным. Я приказал придвинуть высокий табурет и сел около Анжелики, чуть позади нее. Я любовался ею, такой юной, такой красивой, такой волнующей, я знал, что ее смущает мой страстный ласкающий взгляд, но я не мог оторвать от нее глаз. Вчерашняя сцена в беседке стояла у меня перед глазами, и я знал, что она думает о том же. Я коснулся ее руки, лежащей на подлокотнике кресла, пальцы ее затрепетали... Я наслаждался этим молчаливым проявлением чувств, и знал, что наше единение уже не за горами. --- Ночь, когда Анжелика наконец-то стала моей, навсегда изменила мою жизнь. Я не мог даже и помыслить, что это юное неопытное создание настолько захватит все моё существо, что весь мой опыт в любовных делах покажется мне незначительным и совсем не стоящим внимания. Я как будто заново открыл для себя женщину- каждый поцелуй, каждое движение тела дарили мне ощущения, близкие к экстазу. Я не мог насладиться ею до конца, как только мы разжимали объятия, я вновь испытывал почти болезненную жажду любви к ней. Поначалу ее слегка пугала моя страсть, но со временем она становилась все более жадной до ласк, ее глаза лихорадочно блестели, а слегка приоткрытые губы красноречиво говорили мне о том, что мои объятия столь же желанны ей, как и мне ее. Как ни удивительно, но она оказалась ужасно ревнивой- меня забавляла та тревога, с которой она следила за мной во время приёмов, ее обиды по поводу моих вынужденных отлучек, страх перед моим прошлым и тревога за наше будущее. Мне нравилось поддразнивать ее отчасти в отместку за то, что она так долго пренебрегала мной, отчасти из- за той страсти, которую она мне внушала, но главным было то, что после этих сладостных ссор наша близость была поистине головокружительной. А когда в начале зимы она с гордостью объявила мне о своей беременности, я понял, что значит абсолютное счастье... --- Я запомнил каждое мгновение ночи, предшествующей моему аресту. Вернувшись в отель, Анжелика сорвала с себя одежду, не дожидаясь помощи служанки, и с облегчением вздохнув, бросилась на кровать. — Я совершенно разбита, Жоффрей. Если я не посплю хоть немного, я упаду во время церемонии, — проговорила она, зевая. Она потянулась, потом прижалась ко мне. Я с нежностью посмотрел на нее и прошептал: — Спи, любовь моя. Пегилен предупредил меня о грозящей опасности, но я не в силах был покинуть ее, мне казалось, что наша разлука будет равносильна смерти. Я слушал ее легкое дыхание, любовался разметавшимися по подушке волосами, осторожно, чтобы не потревожить ее сон, проводил кончиками пальцев по ее белеющему в темноте плечу, талии, я наслаждался бархатистостью ее кожи, прикосновениями к волнующим изгибам ее восхитительного тела... Я любовался картинами нашего невероятно счастливого супружества, которые одна за другой всплывали в моей памяти. Я снова видел ее на пыльной, залитой солнцем дороге, напуганную и растерянную, ожидающую встречи со мной, ослепительно красивую в Тулузском соборе, когда я надел ей на палец обручальное кольцо, сгорающую от запретной страсти к бродячему музыканту в темной беседке на берегу Гаронны... Я улыбнулся этому воспоминанию, такому далекому, и такому волнующему, ведь тогда я впервые познал головокружительную прелесть ее губ, которые навеки покорили меня. Я вспоминал ее запрокинутую голову и звезды, сверкающие в ее глазах в минуту наивысшего блаженства. Каждое мгновение, проведенное с ней, представлялось мне драгоценной жемчужиной, нанизанной на нить моей жизни. Как часто потом я буду вспоминать их, перебирая одно за другим в памяти, испытывая почти физическую боль от невозможности хоть на миг вернуться в те дни, наполненные светом, счастьем, любовью и озаренные ее присутствием... Выкладывала здесь: http://angelique.borda.ru/?1-5-0-00000048-000-0-0-1404250793
Violeta: Ух, какую книгу полезную нашла! http://loveread.ws/contents.php?id=29896 "Девадаси", о судьбе девушек-жриц, "жен бога", смыслом жизни которых становится танец.
Жаклин де ла Круа: Violeta шикарно! Надо будет глянуть на досуге.
Violeta: БАНГАЛОР. Жоао решил добираться до Модурая пешком, и мы отправились в путь- он, я и отец Фрейе. Дорога наша была длинной, нелегкой, проходила через множество богом забытых полуразрушенных деревень. Бедность, болезни, грязь- вот что видел я вокруг. Та сказочная Индия, которую я рисовал в своем воображении, была полной противоположностью той, какой она оказалась на самом деле. Меня восхищали участие и забота, которую проявляли мои спутники по отношению к местным жителям. Они ухаживали за больными, помогали страждущим, проповедовали. Я же не находил в себе сил разделять страдания этих несчастных, мне хотелось как можно скорее добраться до Модурая. Ну или хотя бы до какого-нибудь крупного города. Этот скорбное путешествие нагоняло на меня тоску. Я корил себя за бесчувствие, но ничего поделать с собой не мог. Все изменилось кардинальным образом, когда мы добрались до Бангалора, или Деварайянагара, как его здесь называли. Дворцы, храмы, широкие улицы, площади... Я жадно смотрел по сторонам, впитывая в себя всю эту красоту и пышность. Я наслаждался яркими красками, шумом, танцами уличных танцовщиц... Мои спутники, уступив моим настойчивым просьбам, согласились пожить здесь несколько дней. И я был несказанно счастлив! Я носил традиционные индийские одежды, отросшие волосы на местный манер затягивал кожаным шнурком. За время пребывании в Индии я неплохо научился говорить на тамильском языке, распространенном в этой местности. Учитывая мою природную смуглость, меня нередко принимали за индийца, и я мог беспрепятственно проходить в те места, куда европейцам вход был строго-настрого запрещен. Например, в храмы...
Жаклин де ла Круа: Ваша ссылка натолкнула меня на идею к новому фику.... Violeta пишет: Та сказочная Индия, которую я рисовал в своем воображении, была полной противоположностью той, какой она оказалась на самом деле. да уж... Violeta пишет: Например, в храмы... потираю лапки в предвкушении!
Violeta: Жаклин де ла Круа пишет: Ваша ссылка натолкнула меня на идею к новому фику.... Ага! Жду с нетерпением!
Violeta: -Приветствую вас,- услышал я негромкий голос за своей спиной. Я с трудом оторвался от созерцания барельефов, украшающих стены храма. Каменные фигуры, слитые в любовном томлении во всех проявлениях чувственного порыва, привели меня в состояние крайнего удивления и вызвали неподдельный интерес. Никогда я не видел ничего подобного. Казалось немыслимым представить себе эти скульптуры в католической чопорной Европе, где на отношения между мужчиной и женщиной Церковь накладывала жесткие ограничения. Здесь же они были предметом поклонения. Молодой брахман взирал на меня с легкой улыбкой. Он быстрым взглядом окинул мою одежду, которая напоминала одеяния кшатриев, мои длинные волосы, шрамы на лице, оценил мое умение непринужденно держаться, и сделал для себя вывод, что я принадлежу к касте воинов. Я не стал его разубеждать. Мне было на руку, что он относится ко мне с уважением и почтением. -Господин интересуется нашим храмом? -Да. Я восхищен им! -Там, откуда вы прибыли, нет храмов, посвященных богу Шиве?- удивленно спросил он. -Увы, нет! Я впервые вижу подобную красоту! -Тогда неудивительно, что вас так пленили наши украшения, символизирующие соединение лингама и йони, божественного действа, ведущего к просветлению и совершенству. Я про себя усмехнулся- мне понравилась идея достичь просветления путем сладостного слияния с женщиной. Матери нашей католической Церкви стоило взять этот постулат в качестве основополагающего в своей религиозной практике. Брахман между тем продолжал: -Этот ритуал дарит свободу и блаженство, и как не считать его проявлением божественного вмешательства? И как всякий ритуал, он имеет свои правила и условия. Терпение и самообладание для мужчины, ибо женщины в любви медлительны, и готовность идти навстречу всем желаниям мужчины- у женщины. Лишь проведенный по всем правилам он угоден богу. И им в совершенстве владеют девадаси, жены Шивы, наши храмовые танцовщицы. Я понял, к чему он клонит, и снисходительно кивнул. Он обернулся к боковой двери и хлопнул в ладоши. Через мгновение передо мной предстала черноволосая, гладко причесанная девушка в легких одеждах. -Господин желает увидеть мой танец?- тихо проговорила она.
Lutiksvetik: Ухх-ты!
Жаклин де ла Круа: Violeta пишет: про себя усмехнулся- мне понравилась идея достичь просветления путем сладостного слияния с женщиной. Матери нашей католической Церкви стоило взять этот постулат в качестве основополагающего в своей религиозной практике. шикарно!
Violeta: Изящная, гибкая, она кружилась в волнующем и чувственном танце. Мелодично позвякивали браслеты на ее руках и ногах, шелестела шелковая ткань ее ярких одежд. От аромата благовоний слегка кружилась голова. Ритмично били барабаны, погружая меня в состояние, близкое к трансу. Я не видел ничего, кроме ее призывно приоткрытых губ, черных, как ночь, пронзительных глаз, стремительных движений ее восхитительного тела. Внезапно все прекратилось, и она опустилась на колени рядом со мной. Завораживающим низким голосом она начала читать мне священные сутры Шивы, превращая наше будущее соитие в торжественный церемониал, посвященный богу. Я узнал, что моей главной задачей является дать наслаждение женщине, ибо когда она удовлетворена- радуется Вселенная, и улучшается моя Карма. И что физическое наслаждение, Кама, - ничто без наслаждения духовного, Мокши, так как в идеале должны соединиться не только наши тела, но и души, порождая Майтхуну, божественный акт творения в миниатюре. Если все происходит правильно, то в момент наивысшего блаженства высвобождается Прана, универсальная энергия, энергия любви... Девадаси медленно разделась, распустила по плечам свои роскошные тяжелые волосы и приникла обжигающим поцелуем к моим губам. Очень скоро ее искусные движения и ласки привели меня в состояние крайнего возбуждения, но я старался держать свою страсть в узде. Я хорошо запомнил советы брахмана относительно терпения и самообладания. И слова девушки о том, что моей главной обязанностью является доставить удовольствие ей. Слегка охрипшим от желания голосом я сказал: -Научи меня любить тебя, божественная! Головокружительный водоворот чувственных наслаждений захватил нас. Жаркие поцелуи опьяняли, нежные прикосновения дарили состояние непередаваемой эйфории, каждое движение наших тесно сплетенных тел вело нас все выше и выше, к вершинам блаженства. Миг нашего единения был столь пронзителен, что на секунду мне показалось, что наши тела стали невесомы, что мы парим в небесах, и что яркий свет заливает все вокруг. С трудом придя в себя от только что пережитого потрясения, я с удивлением обнаружил, что нахожусь в небольшой полутемной комнатке, на невысокой тахте, заваленной шелковыми подушками, рядом с обнаженной, утопающей в неге девушкой, которая только что заставила меня пережить самые восхитительные мгновения в моей жизни. Она коснулась моей щеки и заставила меня склониться к ее лицу. Серьезно глядя мне прямо в глаза, она прошептала: -Мне нечему учить тебя, ибо в тебе воплотился сам бог Шива, сладострастный и неутомимый. Я слегка улыбнулся и жадным поцелуем впился в ее податливо раскрывшиеся мне навстречу губы.
фиалка: Violeta класс! так волнующе... Violeta пишет: Я узнал, что моей главной задачей является дать наслаждение женщине, А тогда в бадье чем он занимался? Violeta пишет: -Мне нечему учить тебя, ибо в тебе воплотился сам бог Шива, сладострастный и неутомимый. Вау! Ну Жофа, ну Жофа... Совсем не маленький гигант большого секса
EvedeGeneve: Очень классный отрывок, просто высший класс! Это мой самый любимый фанфик, наверное, серьезно. Почитать про Жоффрея, изучающего камасутру и ветви персика - это давняя мечта. А про Дао что-то будет? Я читала на старом форуме, что в романе куча намеков на то, что он шел путем Дао: мог заниматься любовью часами, полностью контролировал эякуляцию, из-за чего Анжелика не могла забеременеть пока он сам того не захотел и почему от других у него детей не было.
Violeta: фиалка пишет: А тогда в бадье чем он занимался? В бадье не считается- там он по наитию действовал, а тут руководствовался фундаментальными принципами Камасутры
Violeta: EvedeGeneve пишет: А про Дао что-то будет? Я читала на старом форуме, что в романе куча намеков на то, что он шел путем Дао: мог заниматься любовью часами, полностью контролировал эякуляцию, из-за чего Анжелика не могла забеременеть пока он сам того не захотел и почему от других у него детей не было. Версия имеет место быть, но я ее развивать не буду... Мне кажется, он другими методами действовал EvedeGeneve пишет: Очень классный отрывок, просто высший класс! Это мой самый любимый фанфик, наверное, серьезно. Большое спасибо, очень приятно!
Violeta: Мы виделись еще несколько раз, и с каждой новой встречей я все больше привязывался к своей чудесной наставнице. То наслаждение, которое я испытывал с нею, нельзя было объяснить только безумным желанием, которое она во мне вызывала. Я с удивлением понял, что мне нравится беседовать с ней, слышать ее голос, ее смех, наблюдать за ее чарующим танцем. Мне казалось, что я влюблен в нее, и я предложил ей уехать со мной в Модурай. Она с испугом отшатнулась. -Я не могу покинуть храм, господин! Я принадлежу только Шиве и мне не позволено любить никого, кроме него. Я прижал ее к себе и нежным поцелуем коснулся виска. -А если я скажу, что ты мне очень нравишься? Она спрятала лицо на моей груди и ничего не ответила. -Неужели ты не чувствуешь, что между нами есть связь? Что нам невыносимо будет расстаться друг с другом, и сердца наши будут кровоточить, когда я уеду?- мягко продолжал я, гладя ее по волосам. -Да, господин. Но я также знаю, что скоро наскучу тебе, ведь я простая храмовая танцовщица и принадлежу к касте шудр, а ты кшатрий, благородный воин. Нам не суждено быть вместе. Но я всегда буду помнить тебя, поверь мне. Она подняла ко мне свое прекрасное лицо, залитое слезами. Я кончиками пальцев провел по ее дрожащим губам, заглянул в волнующую глубину ее темных глаз и прошептал: -Божественная, я пронесу твой образ в своем сердце через всю жизнь! На следующий день я навсегда покинул ее. --- Я пребывал в мрачном настроении все то время, что занял наш путь от Бангалора до Модурая. Впервые мне было так невыносимо тяжело. Любовь к женщине оказалась совсем не такой восхитительной и приятной, как мне представлялось. Она несла с собой еще и боль, и тоску, и страдания. Я закрывал глаза и видел перед собой лицо моей богини, с которой мне пришлось расстаться вопреки моей воле. Желание вновь соединиться с ней, пережить заново все восторги нашей головокружительной близости было столь острым, что я едва сдерживался, чтобы не повернуть назад. Мои спутники, заметив мое состояние, попытались выведать его причины. Я отмалчивался. Разве способны были понять святые отцы мучения моей души, впервые соприкоснувшейся с другой, и навеки разлученной с нею? Я пытался успокоить себя тем, что у нас все равно не могло быть будущего, что слишком многое разделяло нас- происхождение, вера, культура, но моему сердцу было наплевать на все доводы рассудка, оно истекало кровью. И я поклялся себе, что никогда больше ни одной женщине не позволю настолько завладеть собой, что отныне все свои чувства я буду держать под жестким контролем. Приняв это решение, я немного успокоился. Но в глубине души я понимал, что мою рану залечит только время и расстояние... И новая любовь.
Violeta: МОДУРАЙ. Наконец мы прибыли в Модурай. О, вот это была настоящая Индия! Запахи специй и благовоний витали в воздухе. Красота и монументальность древних построек поражала воображение. Пестрая толпа, состоящая из торговцев, паломников и горожан, по извилистым улочкам текла к храму Минакши, в котором, как я понял из разговоров, должно было состояться ритуальное ежегодное действо, символизирующее свадьбу бога Шивы и богини Парвати. Я загорелся желанием попасть туда. Когда Жоао и отец Фрейе расположились в миссии и приступили к исполнению своих обязанностей, я тихонько улизнул. Этот величественный храм не шел ни в какое сравнение с тем, который я видел в Бангалоре. Это был даже не храм, а целый храмовый комплекс, состоящий из дворцов, часовен, садов и водоемов. Около ворот, ведущих внутрь, стояли две статуи, Ганеши и Субраманьи, сыновей Шивы и Парвати. Там же был и дрессированный слон, который благословлял прикосновением хобота к голове посетителей. Но самое большое потрясение я испытал, когда вошел в главный зал храма, зал тысячи колонн, который был окружен четырьмя внешними стенами, над которыми возвышались 12 высоких башен. Все они были богато украшены и пестро разрисованы разнообразными фигурами- фантастическими животными и существами, сценками из жизни богов и простых смертных, и клянусь, я не отыскал и двух похожих, пока рассматривал их. Вокруг оглушительно били барабаны, звучала пронзительная музыка, курились благовония, кружились в стремительном танце танцовщицы, толкались люди, и внезапно мне захотелось на воздух. Через празднично расписанную колоннаду я прошел во внутренний дворик храма, где располагался пруд, около которого я присел, чтобы отдохнуть. Опершись спиной на ствол дерева, широко раскинувшего свою пышную крону над поверхностью воды и дарящего блаженную прохладу, я прикрыл глаза и задремал. Сквозь сон я слышал, что недалеко от меня расположились две весело щебечущие девушки. Смеясь, они обсуждали праздник, паломников, свои выступления. Я понял, что это девадаси, и слегка приоткрыв глаза, начал их внимательно рассматривать. Они нисколько не походили на ту, разлука с которой все еще терзала мое сердце, но были довольно милыми и в своих ярких нарядах напоминали экзотических птиц. Вдруг одна из них посмотрела на меня и что-то прошептала на ухо подруге, после чего обе прыснули со смеху. Она встала, и грациозно покачивая бедрами, подошла ко мне. Открыв глаза, я уже не таясь наблюдал за ее приближением. Она склонилась к моему лицу и игривым голосом осведомилась: -Господин желает увидеть мой танец?
полная версия страницы