Форум » Творчество читателей » Demande Au Soleil » Ответить
Demande Au Soleil
Жаклин де ла Круа: Примечания автора: Что если Рескатору удалось бы догнать Анжелику? Мое размышление о том, как могла бы развиваться линия их отношений Честно говоря, меня на сие графоманство вдохновил чудесный фик Florimon, незаконченный, к сожалению, потому, вот, и решила я придумать свою версию событий. Не думала, что окажется так сложно. Не судите строго Звезды – непостоянные спутницы ночного неба – в этот час лукаво обозревали свои незримые границы. Морской дух плескался совсем рядом, и, казалось, был тих и податлив как котенок, но бывалые морские волки знали цену его ласке и, верно, были бы настороже. Закатный бронзовый отлив, скопление белых облаков днем, странный ореол вокруг ночного светила не обещали мирной ночи, однако старый ученый Савари был далек от морского дела так, как утлый челн сейчас был далек от берега. Куда же несла эту лодку судьба? От каких проблем пыталась скрыть среди изумрудных вод Эгейского моря? Где-то там, в совсем уже чужом мире, красовались минаретами мечети, попирал небо крест и дурманяще пахли розы. - Есть ли в вашем доме…кошки? – вспомнилось Анжелике, и она горько усмехнулась. Где был сейчас призрачный дом с розами и его хозяин, за которым несколько часов назад она готова была бежать хоть на край света? Что же такого в нем взволновало ее в те минуты в батистане? На море опускалась ночь и приносила с собой холод, страх и отчаяние. Да, побег удался, да, верный Савари вырвал ее из рук гнусных торговцев живым товаром, но почему так странно было на душе, а перед мысленным взором все еще стояли горящие корабли? Холод окутывал всё вокруг, своими цепкими лапами пробирался сквозь ткань, проникал под одежду, небосвод кривился безобразной ухмылкой д'Эскренвиля и его свиты: молодую женщину, кутающуюся в черный плащ, в эту ночь мучили кошмары. Ветер трепал паруса, баркас швыряло из стороны в сторону, а по небу уверенно мчались вперед серые лохматые облака. Ночка будет веселой, если вообще удастся дотянуть до рассвета. Смысл произошедшего дошел до маркизы дю Плесси-Бельер лишь сейчас, однако на страх уже не осталось сил, в душе плескалась лишь какая-то странная покорность судьбе, свойственная скорее женщинам Востока, нежели вспыльчивым француженкам. Что же будет дальше? Савари, скрючившись, сидел на куче какого-то тряпья, по-видимому, призванного заменять беглецам одеяло, и время от времени горестно вздыхал. Его сутуленная фигура выделялась на фоне темнеющего неба, делая старика похожим на героев детских сказок – барбегази, белобородых гномов, живущих в горах, частенько подсказывающих дорогу незадачливому путнику или вовремя спасающих последних от лавин. - Ах, мадам, если бы я только знал, что вас купил Рескатор, - сокрушался ученый, - Если бы я только знал….. [more]- То, что тогда, Савари? Я стала бы еще одной жемчужиной в коллекции этих варваров! - Нет, мадам, о нет, - вздыхал Савари и молчал. Поднимался ветер, и уже было не до разговоров о том, что не сбылось. Гречанка вполголоса бормотала какую-то православную молитву, Савари качал головой и что-то бубнил себе под нос, а Анжелике хотелось одного: исчезнуть отсюда. В море плескалось темно-синее небо, белые барашки волн любопытно перепрыгивали через ветхие борта баркаса, желудок сводило от голода, а тело бил озноб, и уже не понять от страха ли или от холода. Средиземное море меняло людей, в этом человек, отдавший за нее целое состояние, был прав. Анжелика поджала колени к подбородку и закрыла глаза. Когда она, влекомая вновь разгоревшимся чувством чудом воскресшей любви, сломя голову ринулась на поиски Жоффрея, то уж точно не могла себе представить, что будет плыть в отданной всем ветрам лодке без цели и смысла. Да и был ли он действительно жив, могло ли такое произойти? Что если это все – лишь плод ее раненного воображения, чудо, которому так хотелось верить? Женщина запретила себе плакать, однако именно сейчас ей хотелось этого как никогда. Ни гнусные уловки д'Эскренвиля, ни унижение на торгах, даже Кандинские кошки не заставили ее плакать, и вот сейчас она вдруг впервые ощутила свою беспомощность. Возможно, стоило покориться судьбе? И почему так сжалось сердце при виде горящего корабля Рескатора? Уж не напомнил ли он ей точно такой же огонь, перечеркнувший всю ее жизнь – огонь костра на Гревской площади? Каким далеким и одновременно близким казалось все это сейчас…. - Не надо плакать, мадам, всё образуется, - прошептал Савари, наклоняясь к ней, - Выпейте воды, вы совсем ослабли. - Я не хочу, друг мой. - Вы должны, мадам, - как всегда непреклонно ответил аптекарь и вновь покачал головой. Анжелика кивнула, будто бы соглашаясь, а на деле, чтобы не обижать Савари, который столько всего для нее сделал. Небо вновь заволокло тучами, гнилые паруса бог весть где найденного баркаса жалобно стонали на ветру. В глубине моря словно бы очнулось от долгого сна какое-то древнее животное, сейчас изо всех сил стремящееся вырваться наружу, луна совсем скрылась из виду, уступая главенствующую роль беснующейся ночи. - Мадам, шторм начинается! – прокричал старик-аптекарь, но Анжелика его уже не слышала, ее мысли блуждали где-то в тумане – сказывался шок от всего пережитого. И лишь звезды равнодушно наблюдали за бьющимся за жизнь баркасом и его несчастными путниками. - Раненая малышка – прозвучал где-то в подсознании насмешливый голос графа, и Анжелика почувствовала, что ее с головой накрыло волной. **** Волны, словно сорвавшиеся с цепи гончие, перемахивали через борта баркаса, грозя увлечь за собой всех находящихся внутри. Белые пенистые гребни, словно короны морских демонов, вырвавшихся на свободу, создавали впечатление сюрреализма, происходящего на фоне луны, окруженной свитой перепуганных лохматых туч. Вдали уже слышались глухие ворчливые раскаты, небо то и дело прорезали вспышки молний, оставляя по себе красные полосы и предчувствие жути. Не зря утром в Кандийском порту моряки нарекали на багровый рассвет, они, вероятно, остались переживать прихоти погоды в сухом и теплом местечке, а еще – тратить деньги Рескатора, которые тот щедро раздавал всего несколько часов назад. Анжелика путешествовала на грани яви и сна, то и дело оглядываясь по сторонам и стараясь остаться в сознании, мысли ускользали, и даже холодная вода не способствовала пробуждению. Женщина уже знала, что их утлый баркас попросту перевернулся, будучи не в силах справиться с морским неистовством, и повезло тем, кто успел за что-то схватиться. Связка веревок сразу же пошла ко дну, увлекая бедного Савари, аптекарь не умел плавать, и Анжелика хорошо об этом знала, однако сама она была слишком далеко, чтобы хоть как-то помочь несчастному. Плащ, обвившись вокруг тела, лишь усугублял положение, однако чтобы его снять женщине пришлось бы выпустить из рук обломок фок-мачты. Острова остались где-то в другой жизни, а ведь надежда на спасение была столь реальной еще сегодня утром, а может его и не было вовсе, этого утра? Сколько времени их баркас блуждал по морю? На что, ну на что надеялся авантюрист-аптекарь и маркиза, чудом не утратившая рассудок? Куда же подевалась гречанка, неужели она тоже не умела плавать? Анжелика огляделась, но не обнаружила вокруг ничего, что хоть отдаленно бы смахивало на человеческую фигуру. Волны бушевали, тяжелая туча стремительно пронеслась над головой, подгоняемая суровым пастухом-ветром, еще минута-другая, и с неба обрушится настоящий ливень, тогда никому не выжить. На горизонте замаячило что-то огромное, похожее на скалу, восставшую из морских глубин. На скале суетились люди, слышались их громкие голоса, уж они-то точно не боялись какого-то шторма. Анжелика собрала последние силы, чтобы позвать на помощь, однако когда она уже собиралась закричать, случайная волна накрыла ее с головой. Последнее, что поняла женщина, было то, что скала, появившаяся неизвестно откуда, оказалась кораблем, возможно, спешившим на помощь или вдогонку беглецам. **** Море плескалось где-то вдали и в то же время, совсем близко, казалось, можно дотронуться до него рукой и погладить, как присмиревшего котенка. Солнце не могло пробиться сквозь тяжелые шторы, которыми были занавешены иллюминаторы каюты, а небольшая масляная лампа, стоявшая на столике неподалеку, рассеивала мягкий свет, создающий ощущение уюта и покоя. В каюте пахло пряностями и табаком, обоняние улавливало аромат жареной рыбы, видимо принесенной сюда совсем недавно, а еще – запах кофе, враз напомнивший Анжелике батистан и следующий за ним шторм. Маркиза резко выпрямилась и огляделась. Она, без сомнения, находилась в капитанской каюте, судя по ее богатому убранству, но кто же был капитаном? Кто спас ее от гибели? Рескатор? Анжелика покачала головой: пока это неважно. У нее все еще кружилась голова, и приходилось прилагать немало усилий, чтобы вновь не упасть на подушки. Соблазнительный аромат кушанья и кофе не оставил равнодушной умирающую от голода маркизу, Анжелика здраво рассудила, что тот, под чьим покровительством она сейчас находилась, наверняка не желал ей голодной смерти, и все проблемы, в общем-то, вполне решаемы. Переставив тарелку себе на колени, женщина мимоходом отметила наличие вилки и неизвестный ей хлеб, пахнущий травами, возможно, какое-то лекарство? Также, Анжелика не могла не заметить, что вся ее одежда куда-то исчезла, и саму ее завернули в простынь, набросив наверх теплое верблюжье одеяло, единственным, что осталось от ее несчастного гардероба, был хорошо известный ей плащ, висевший на спинке стула. Сколько же времени она здесь провела, если он успел высохнуть? Кто раздевал ее, склонялся над ней, пока она была в забытьи? И что случилось с ее спутниками? Удалось ли спасти Савари…. Маркиза не заметила, что слезы сами катятся по щекам, ей так и не удалось запретить себе плакать, а ужас произошедшего продолжал напоминать о себе противным холодком, как едва закончившийся шторм – потряхиванием корабля. Доев и промокнув губы салфеткой, Анжелика поняла, что если сейчас же не вернется обратно на тахту, то попросту потеряет сознание. Вновь ее мысли блуждали на границе сна и яви, вновь ей казалось, что со всех сторон к ней подступают волны, готовые увлечь за собой, слышались какие-то голоса, кричащие что-то на арабском, испанском и, почему-то, французском. Во сне Анжелика карабкалась по каким-то утесам, то и дело оскальзываясь и царапая руки, один неосторожный шаг – и она упадет, разобьется о скалы, но почему камни выскальзывают из пальцев, что же течет по серой коже утеса, кровь? И плащ всё так же обвивает тело, увлекая вниз, не давая ступить ни шагу. Сбросить, ей нужно сбросить его с себя! Вверху Анжелика видела крепкую мужскую фигуру, стоящую спиной к солнцу, женщина знала, что ей, во что бы то ни стало, надо туда, наверх, там она будет в безопасности, рядом с ним. И вновь внизу бушевало море, волны долетали до самого неба, небо, светлое и чистое миг назад, подернулось тучами, скрывая солнце, погружая мир в обрушившуюся внезапно ночь. Женщина изо всех сил старалась удержаться на склоне, но силы покидали ее. Тень прошлого стояла перед глазами, тень того, кого она так любила, не переставала любить все эти годы, наполненные страхом, одиночеством, кровью и потерями. Как бы муж принял ее, если бы встретил вновь? Что она могла бы сказать в свое оправдание, да и имеет ли он право требовать от нее, дважды вдовы, видевшей Двор Чудес и блеск Версаля, потерявшей сына, оправданий? Во сне Анжелика что-то кричала, но ветер тут же разносил над морем ее слова, а человек все стоял на скале, не оборачиваясь. - Жоффрей! Помоги мне, Жоффрей! Напрасно…. Вокруг витал удручающий аромат розмарина, каким-то чутьем женщина вспомнила, что его добавляли в мазь от порезов и ожогов, нещадно палило солнце, и истерически кричали чайки. Еще шаг, всего один шаг…. Но вверху уже грохочет гром, белые гребни с плачем обрушиваются на утес, а по ладоням течет кровь…. Камни ускользают из-под ног и исчезают в беснующемся море, откуда не будет спасения. Ветер, кажется, сейчас подхватит обессилевшую и напуганную женщину и швырнет вниз, она кричит, пытаясь удержаться на утесе, но опора исчезает, как тень тает под солнечными лучами. В тот миг, когда Анжелика уже готова сорваться, мужчина хватает ее за руку. - Держись, ты должна жить! И помни, что мы не умеем умирать. А вокруг все так же пахнет розмарином и табаком. **** Рабыня! Игрушка! Тряпичная кукла, которую можно выкинуть, разрезать на клочки, порвать, швырнуть на растерзание собакам, отдать на поругание другим. Рабыня. Вещь! Анжелика в гневе вскочила с тахты и принялась кругами ходить по каюте. Масляная лампа, стоявшая на небольшом столике, опасно качнулась в сторону, женщина поспешила ее подхватить, сделала неосторожный жест и больно обожгла руку. Инстинктивно прижав ладонь к себе, Анжелика не смогла сдержать слез: унижение, угроза жизни, странный корабль с не менее странным капитаном, которого она, кстати, еще не видела, саднящее горло, переполох в мыслях, теперь еще и это. Почему же все так? Женщина прошлась по каюте, попутно рассматривая ее убранство. Без сомнения она находилась где-то на юте или полуюте, либо рядом с капитанской каютой, либо недалеко от оной. Возможно, когда-то здесь жил помощник хозяина судна, а могло статься, что она тоже предназначалась для главного кормчего, когда он, утомленный бурей, был не в силах делать еще один переход до своего временного, а быть может, и постоянного дома. Когда мужчины говорили, что в их жизни есть только одна страсть: война, власть, наука, теперь, наверняка, корабль, то вряд ли они лукавили. За многие годы научившись жить вдали от женщин, отдавая себя во власть стихиям или тайнам земных недр, мужчины переставали верить женщинам и видеть в них таковых, в чем-то они были правы. Вот и нынешний хозяин каюты, вероятно, придерживался той же жизненной философии, о чем и свидетельствовало внутреннее убранство. Темно-зеленый ковер с густым длинным ворсом, секстант и стопка всевозможных карт на рабочем столе красного дерева, письменный прибор с оригинальным пером в форме изогнутого крыла альбатроса, несколько листов желтоватой бумаги, шкатулка, украшенная изумрудами, замок с секретом, сундук с ворохом рубашек и камзолов на все случаи жизни, пистолет с серебряной рукояткой, украшенной волчьей головой. Анжелика почти восторженно оглядела его со всех сторон, затем прошла дальше. У северной стены висела книжная полка, закрытая бархатной занавеской с бахромой по краям. Маркиза пробежалась пальцами по корешкам, узнавая трактаты по астрономии и математике, несколько книг по медицине, Дантовскую «Божественную комедию» и толстые фолианты на арабском, греческом и неизвестных ей языках. Заслышав звук приближающихся шагов, женщина поспешила вернуть книги на место и самой вернуться на тахту, простынь все время грозилась упасть, а Анжелике в последнюю очередь хотелось предстать перед хозяином каюты в костюме Евы. Неизвестный потоптался у двери, будто бы размышляя входить или нет, что-то крикнул по-арабски и прошел мимо. Анжелика словно бы мимоходом отметила приглушенный тембр со знакомыми нотками, однако опознать его владельца не смогла. В душе нарастало смутное предчувствие, в приоткрытое окно дул холодный ветер, принося дыхание моря, а огонек внутри лампы болезненно дрожал. Какой же недуг истязал несчастный корабль с его неизвестными обитателями? Куда же они сейчас держали свой путь, эти проклятые изгнанники света? Анжелика была уверена, что госпожа-Фортуна редко благоволила к команде, а последняя казалась узницей корабля-призрака, дрейфующего меж скал в окутанном туманом море. Она ясно видела, как несчастные протягивают руки к горизонту, вопя от отчаяния: O, Madre Nostra! За что ты предала нас? Анжелика поежилась и, завернувшись в одеяло, решила, что ее не выбросят за борт, если она позаимствует у хозяина каюты рубашку. С этими мыслями она встала и, пошатываясь, вновь побрела к сундуку. Странно было вновь оказаться в окружении роскошных вещей, попасть в новый мир, в котором словно бы гранями брильянтового колье переливались отголоски прошлого. Женщина прикоснулась к резной окованной железом крышке и замерла в нерешительности. Нет, жизнь учила ее рыться и не только в таких вещах, но все здесь: и рубашки, и восточный диван, и пахнущая сандалом каюта и даже приглушенный свет лампы казался ей миром неизвестного человека, а ее вынужденное любопытство – неуместным в него вторжением. Слабость не давала ей выйти из каюты, а неизвестность жгла сердце адовым пламенем. Маркиза откинула крышку сундука и тут же вскрикнула от неожиданности: на нее смотрела женщина с бледной обветренной кожей, спутавшимися волосами и темными зелеными глазами. Анжелика не сразу поняла, что перед ней всего-навсего зеркало, а несчастная незнакомка – она сама. Да уж…. Могла ли блистательная хозяйка дю Ботрейи представить, что вновь опустится на дно жизни, едва из него выйдя? Бархатные камзолы по последней моде, какие-то безделушки, Батистовые и шелковые рубашки, - почти такие, как носил когда-то Жоффрей – пронеслось у Анжелики, и она вздохнула, непроизвольно прижав к себе рубашку. Где же был он сейчас? В какие дали забросила его судьба? Мог ли он вот также бороздить морские просторы, как капитан неизвестного судна? В какую сторону увлекали его звезды, и главное, как бы он встретил ее, свою жену, о которой, возможно, уже давно не думал? «Я слишком мало знала его», - вновь призналась себе Анжелика и поспешила утереть набежавшие слезы. Что могла бы сказать ему сейчас эта женщина с истерзанным телом и покрытой язвами душой, о чем спросить, в чем повиниться? «У меня даже нет нормального платья.… По правде, у меня больше нет никакого. Что же сталось с тем, изумрудным? Неужели его выкинули, порвали? Что стало с подарком Рескатора…. Так размышляя, маркиза продолжала рассматривать содержимое сундука, предварительно натянув на себя рубашку, дошедшую ей почти до колен, что однозначно свидетельствовало о высоком росте владельца, и закутавшись в одеяло. Ее руки сами нашли небольшую шкатулку с вензелями, решившись, женщина заглянула внутрь. На обитой бархатом подушечке лежал перстень с изображением гербового щита. Герб,… но чей? Ей вдруг показалось, что она уже где-то его видела, притом совсем недавно, однако закончить мысль не удалось. В комнате вдруг потемнело, раздались глухие раскаты, которые воспаленное воображение Анжелики сначала приняло за пушечные выстрелы, в воздухе вновь висело предчувствие шторма. Быстро захлопнув крышку сундука и побросав внутрь все инспектируемое содержимое, маркиза рванулась к двери и попутно с удивлением отметила, что та не заперта. На палубе пахло дождем, спутанными мыслями, четкими приказами, ветром, полощущим паруса, на палубе пахло жизнью, а начинающее штормить море лишь доказывало, что в последующие часы всем предстоит проверить ее на прочность. Капитан стоял у штурвала. Анжелика огляделась и уже хотела сделать шаг навстречу судьбе, как уже слышанный однажды хриплый голос окликнул ее: - Мадам, сейчас начнется буря, вам лучше вернуться к себе. Женщина обернулась – чуть свесившись с балюстрады верхней палубы, на нее смотрел Рескатор. **** С видимым усилием захлопнув никак не желающий поддаваться деревянный ставень, Анжелика набросила на окно прозрачную занавеску и прислонилась к стене. По затянутому серым покрывалом небу бежали рваные облака, спешащие как можно скорее избавиться от бремени, корабль уже начало ощутимо потряхивать, даже здесь, сквозь плотные деревянные стены, можно было услышать, как стонет море, не желающее уступать первенство людям. Итак, она на его корабле. На судне пирата-ренегата, окруженного кружевом мрачных легенд. Ворохом преданий, одни из которых походили на поверья о Жиле де Рэ, слышанные в детстве в родном Пуату, другие смахивали на деяния святых, которые любили без умолку повторять монахини-урсулинки, наставляя в морали своих непутевых учениц, только и мечтающих о том, как бы улизнуть за яблоками или розами. Злые языки говаривали, что Рескатор выкупает рабов, чтобы потом принести их в жертву своему господину из Преисподней, ибо никто иначе не мог объяснить его несметные богатства, верящие в чудо судачили, что он чуть ли не рыцарь Роланд, и доблестен, и могуч, и благороден. Анжелика усмехнулась, спрашивая себя, к какой категории отнесет ее корсар? Темные умы, боящиеся власть имущих, ничем не отличались друг от друга, ни в медленно идущем ко дну Старом Свете, ни на Средиземноморье. Выкупил же он ее с какой-то целью, еще и отдал такую сумасшедшую сумму, неужели все ради того, чтобы она стала одной из многих в его гареме? Маркиза рассерженно фыркнула: все ее планы вновь рушились как карточный домик под рукой неумелого игрока, и вновь за всем этим уверенно проглядывались фантасмагорические силуэты сильных мира сего. Что же дальше…. Может, попросить Рескатора в содействии в поисках де Пейрака? Посулить, что муж отблагодарит? Анжелика вздохнула – картинка будущего все еще маячила где-то в тумане, и главным сейчас было выйти живыми из бури. Если все было действительно так, если счастливый случай не преминул улыбнуться ей, то почему, почему Жоффрей за все эти годы так и не напомнил о себе? Неужели его так мало волновала ее судьба? Ладно, возможно и так, но как же дети, разве они так мало значили для него? Анжелика не могла вообразить этого, невольно вспомнилось, что первым словом Флоримона было «папа», вспомнилось, как она носила Кантора под своим сердцем, и то, что он родился именно в тот день, когда его отца сожгли на Гревской площади…. Где же он сейчас, ее невинная крошка, отобранная жестокой судьбой? Не потому ли господин-случай играл с ней сейчас в жесткую игру, столкнув с Рескатором? И почему вместо того чтобы ненавидеть его, Анжелика продолжает на что-то надеяться? «В конце концов, я в его каюте, что же он скажет, увидев меня в своей рубашке?» - мелькнула нелепая мысль. Маркиза давно уже подметила за собой привычку думать о всяких не несущих смысла мелочах перед лицом чего-то глобального. Корабль в который раз качнуло, женщине пришлось схватиться за спинку дивана, чтобы удержаться на ногах. За дверью послышались голоса, топот босых ног матросов, спешащих управиться с парусами, судно пришло в движение, разворачиваясь безопасным бортом к волне, а снаружи вновь выло и стонало на все голоса, а море разъяренным быком билось в борта корабля. «Надо будет справиться о судьбе Савари» - подумала Анжелика, с трудом пробираясь к дивану. Масляная лампа уже лихо отплясывала сарабанду, тарелка вторила ей энергичной тарантеллой, проклятое окно вновь распахнулось, принося запах непогоды и морские брызги. Маркиза потянулась к лампе, чтобы либо погасить ее, либо придать более устойчивое положение, но не удержалась на ногах, больно ударилась об угол стола. Мозг отмечал нелепые детали: горячее масло вытекает из лампы, медленно занимается ковер, все усеяно осколками, а сама несчастная пытается натянуть на себя рубашку, вместо того чтобы звать на помощь. Пожар! Пожар….. Вновь ее особа принесет Рескатору одни неприятности. Но она попадет в море, да, конечно, ее похоронят в морских волнах, и там она, наконец, воссоединится со своим Кантором. А Жоффрей…. Он вряд ли узнает, что был так нужен ей все эти годы. Пожар. [/more]
Жаклин де ла Круа: Леди Искренность спасибо :) Это как раз то, чего мне так не хватало в книгах.
Мадемуазель Мари: Жаклин де ла Круа пишет: Это как раз то, чего мне так не хватало в книгах. И мне тоже)) Я с большим удовольствием читаю Ваше творение, оно не хуже, а может, даже лучше оригинала))
Жаклин де ла Круа: Мадемуазель Мари о, спасибо большое!
Жаклин де ла Круа: Я вернулась с продолжением У меня тут, скорее всего, полный географический беспредел, потому, смело исправляйте. **** Мессинские рассветные туманы замерли в нерешительности. Шаловливый средиземноморский ветерок, во многом уступающий провансальским маренам и мистралям, тоже готовился искать укрытия в вышине. Где-то на материковой Италии скоро задует трамонтана, словно подчеркивающая в самом своем названии, что явилась из-за гор, и очарованный, обласканный край застынет, предчувствуя холода. Совсем скоро в край роз, оливок и пронзительных песен придет требовательная госпожа по имени осень, а с нею придет северо-восточный брат мистраля – сирокко, приносящий из аравийских и североафриканских пустынь пыльную сухую погоду, навесит над Средиземноморьем дамоклов меч штормов, прольется дождями по Европе, и дарует Мессине завораживающие туманы. Осень всегда вносила смуту в тихий мир этого укромного уголка, притаившегося меж Сциллой и Харибдой. Здешняя autunno, как величали ее итальянцы, совсем не походила на свою северную родственницу. Здесь не было летящей по ветру паутины, с блестящими на ней хрустальными капельками росы, не было искрящихся золотом кленовых листьев, запорошенных первым снегом, выпадающим еще в октябре, не было того ощущения свежести и прозрачности воздуха, который хотелось пить, и жажда не желала утоляться. Не было здесь и чарующих берегов, которые времена года окрашивали во все цвета. Величественные горы не надевали разноцветные платья, не любовались собою в кристальной глади тысяч озер. Смена времен года на Мессине проходила весьма спонтанно: срезали виноград, он тут же спешил поспеть вновь, одни розы давали дорогу другим, и весь мир, словно в пестрой разноцвети сезонной ярмарки, спешил и все никак не мог успеть в свой черед, все силился понять, что же произошло с привычным укладом вещей. Одна лишь церковь Франциска Ассизского снисходительно поглядывала на пристань, шепча о том, что после всех землетрясений, выпавших на ее долю, смену сезонов она уж как-нибудь переживет. Осень всегда приносила с собой перемены, будь то дожди в небе или переосмысление пройденного пути в жизни, но с приходом госпожи в золотом одеянии невольно хотелось тихих вечеров у камелька, ароматного кофе, напоминающего о меланхоличной мудрости Востока, привыкшего полагаться на провидение. Хотелось не думать о грядущем, хотелось быть в месте, где тебя ждали, и где нет необходимости ежечасно укрощать бурю на море и в сердце. Вот и жизнь тоже была похожа на осень: сейчас впервые за долгое время освещенная солнцем «отставшего лета», как называли временное затишье перед холодами, она в следующую минуту уже разливалась дождями, окутывала туманами, неслась вперед с криком журавлей. Хорошо бы нынешний расклад судьбы пришелся в свой час, а там, как знать, что уготовлено временем. - О чем вы думаете? – тихо спросила Анжелика, шагая по набережной об руку с мужем. Позади шел верный Куасси-Ба, ведя под уздцы вороного жеребца. Кантор побежал к ребятишкам, затеявшим догонялки вдали от строгих родительских глаз. - Обо всем и ни о чем одновременно. Вы не устали? - Нисколько. Я так истосковалась по обычным пешим прогулкам, что готова весь город обойти! А какой здесь воздух! - Рад, что вам здесь понравилось. - Кстати, а как вы здесь оказались? - Городу нужен был защитник, поверьте, не каждый решиться заглянуть в вотчину Рескатора, мне – убежденность в том, то жизни Кантора ничто не угрожает. Да и как однажды сказал известный вам Тонелли: «Всем однажды надоедает скитаться по океанам», - после некоторого молчания пояснил де Пейрак. - О, я думала, такая жизнь вам по вкусу. Сражения, испытывающие на прочность ваш дух, возможность познать что-то новое, вечная жажда открытий – все это так свойственно вашей натуре! Уверена, останься мы в Тулузе, я бы вас не удержала. Вы и сейчас в предвкушении смотрите на «Морского орла» и опять не ставите меня в известность. - О чем вам уже разболтал дон Фернандес, дорогая? – с улыбкой спросил Жоффрей, останавливаясь. - Что с утренним приливом вы выходите в море, а ему и остальным приказано охранять нас с Кантором. Что вы вновь задумали, почему вы вновь меня оставляете? Почему молчите…. - Дорогая, вы даже не дали мне возможности высказаться, к тому же, у нас еще остался вечер. - Конечно, а потом вы бы ушли на рассвете, оставив меня всматриваться вдаль! Я ненавижу это Средиземное море… - Секунду назад вы говорили, что вам здесь нравится. - Да, но не когда вам надо уезжать! Я еще не осмеливаюсь поверить в то, что это, действительно, вы, что закончились наши скитания, что Кантор жив, как вы вновь оставляете меня гадать. - Не тревожьтесь, моя ревностная матушка-настоятельница, на сей раз всё должно закончиться хорошо и быстро. И принесет нам новые открытия. - Но вы как обычно ничего мне не объясните, просто уплывете на рассвете. - Дорогая, если бы я не был уверен в благополучном исходе дела, я бы не покинул вас так скоро. Дон Фернандес надежный, Куасси-Ба встанет горой за свою возвращенную «каспашу» и маленького господина, вам нечего бояться, - говорил граф, привлекая к себе Анжелику. - Но я боюсь не за себя, Жоффрей, - жалобно начала женщина. - О, я пережил тысячу смертей, любовь моя, я знаю как вести себя при встрече с этой госпожой. - Я не хочу, чтобы вы с ней встречались, я, в отличие от вас, не умею смеяться ей в лицо. - На сей раз этого не случится. По мере беседы уверенность мужа все больше передавалась Анжелике. Кантор, умаявшись за время прогулки, уже дремал на лошади, неспешно идущей позади супругов. Солнце неумолимо клонилось к закату, окрашивая воды залива во все оттенки алого, на небе постепенно загорались звезды, лукаво подглядывающие за происходящим внизу. Из раскрытых окон дома с розами вкусно пахло готовящейся пищей, служанки пели местные песни, дон Фернандес отсалютовал своим господам. Анжелика изъявила желание подняться к себе и принять ванну. Де Пейрак остался во дворе – отдать последние распоряжения к завтрашнему отправлению, Куасси-Ба понес почти заснувшего Кантора в спальню. - Мама, ты поцелуешь меня на ночь? – сонно пробормотал мальчик. - Конечно, дорогой, - пообещала Анжелика и вошла в дом. Первый день в кругу семьи подходил к концу.
фиалка: Ну когда же будет любовная сцена? Плизззз Жду, жду...
Жаклин де ла Круа: фиалка да, я очень вредный автор, знаю. Но в следующей главе уже будет, честно-честно
Леди Искренность: Он за Фло собрался, не так ли? Только Анж обязана его не послушаться и увязаться следом, иначе это Не Анж. Ремарка: А мне больше нравится перевод "госпожа аббатиса". Ничего не могу с собой поделать... Моему слуху так нежнее и более по французски что ли... Но это на любителя.
Жаклин де ла Круа: Леди Искренность да, за ним :) Кстати, а это идея! Мне тоже, если честно, но это я чтоб отличаться от американской версии
Жаклин де ла Круа: **** Анжелика, закутавшись в простыню, стояла у окна и смотрела, как борется за жизнь последняя полоска заката, и как уже проигрывает разгорающимся повсюду звездам. Город лежал перед нею: город загадок, новых лиц, старых воспоминаний, город обретений и разлук, город, где она вновь научится быть счастливой, город, где жила любовь…. Последние слова Анжелика произнесла, едва дыша, все еще не отваживаясь поверить. Где-то вдали, уже устремив гордый взгляд на горизонт, дремал в свою последнюю спокойную ночь верный и бесстрашный «Морской орел», чудом избежавший пожара, который, подумать только, возник по ее вине! Как часто в жизни всё происходит вопреки нашим благим намерениям, так не лучше ли научиться покорно ждать у окна? Нет, разве она умела ждать? «С другой стороны, останься я дома, разве сейчас я бы любовалась догорающим закатом? Прислушивалась бы к шагам Жоффрея? Целовала бы Кантора на ночь?», - Анжелика зябко поежилась, понимая, что дрожит от волнения. Что принесет им эта ночь? Не слишком ли самонадеянно было так искренне радоваться сегодняшнему вечеру, прогулке по пристани, смеху, всему, что ее теперь окружало? Дом неспешно готовился окунуться в объятья Морфея, строил планы на завтра, вел тихую беседу с собором, звавшим на мессу, подглядывал в окна. Слева от церкви Святого Франциска остановился на ночлег верный дон Фернандес, завтра ему нести верную службу у человека, которому многим обязан. У далекой Испании, осененной властью Его Католического Величества, в маленьком домике, продуваемом всеми ветрами, умирала старушка-мать, уже не надеясь увидеть своего Хосе. А Хосе, бедный рыбак из обедневшей семьи, утратившей титул, земли и смысл жизни, прозябал на галерах, всё ожидая того часа, когда его продадут как негодный товар или выбросят рыбам, с которыми он давно уже разучился вести беседы. Но в его тяжелом существовании возник вдруг почти такой же отверженный, как и он, только сильнее и духом, и почти разучившимся жить телом, и пообещал вдруг, что поможет…. И вот теперь дон Хосе Фернандес, эскудеро, ел пирожки и как в детстве смотрел на мать, которая была так рада видеть сына, возвратившегося домой, в их новый дом и новый мир – на Мессину. А Испания осталась позади, как и всё плохое, что было в прошлом. У фонтана Орион гуляет губернатор Мессины, толстощекий и страдающий одышкой Франко Кавалли, он очень рад, что стяг с разорванными цепями на красном фоне окрасил сегодня голубые воды залива, надежный партнер и защитник вернулся домой, да не один, говаривали кумушки, будет о чем подумать и потолковать. Ах, это проклятое одиночество! Франческа, служанка монсеньора, спасенная от того, чтобы стать украшением гарема извращенного тунисского старика, и в силу юного возраста считающаяся почти дочерью Рескатора, пробежала по улице святой Марии, весело размахивая пустым ведром. С хозяином приехал дон Фернандес, кто знает, кто знает….. Куасси-Ба бросил уверенный взгляд на своего маленького господина, уже спавшего сладким сном, задул свечу и вышел вон. Сегодня ему, как и всегда, дежурить у двери, охраняя покой тех, кто был ему больше, чем просто хозяева. Вернулась госпожа, уже вовсю раздавала указания, совсем как раньше, рассказывала Кантору сказку о коте в сапогах, а потом так робко поднялась в спальню, что у Куасси-Ба сжалось сердце. Чудеса радуют только днем, ночью же они отступают в тень под гнетом так и не забытых страхов. Она вернулась, потерянная, но незабытая робкая нимфа, напуганная рабыня, неверная жена, любимая…. Счастье хозяина. Куасси-Ба понимающе улыбнулся, по привычке вызывая в памяти жаркие африканские дни и стремительные средиземноморские штормовые ночи, когда граф де Пейрак звал его к себе в убежище и без слов спрашивал: А ты помнишь? Конечно, он помнил, помнил всё и молчал. Незачем вмешиваться в то, что ведомо только двум сердцам, в прошлом ли, в будущем…. А потом граф уходил прочь и подолгу смотрел в небо, словно спрашивал с него за ту чашу горечи, что испил до дна, словно искал ответа на позабытый вопрос, словно хотел забыться, но не забыть. Боль и любовь не забывают, особенно такую! А еще, Куасси-Ба помнил, как Кантор украдкой шептал ему, добродушному защитнику-мавру о маме, которая снилась прошлой ночью, и как Ясон – верный друг – рассказывал, что монсеньор пил ром, ругался и несся на всех парусах на помощь. Когда уходит всё то, во что так отчаянно хотелось верить, внутри расправляет крылья надежда. Надежда на счастье. Жоффрей де Пейрак неслышно вошел в спальню и по привычке оперся о дверной косяк. Она по-прежнему стояла у окна. А ему вновь хотелось смотреть до нее всю ночь как когда-то, ласкать взором ее тело, ставшее иным в чужих руках, искать ответы в изумрудных глазах, смотрящих теперь со смесью нежности и затаенной боли, которую она никогда не откроет ему, запоминать каждый жест, запечатлеть в памяти каждое слово, пронести их сквозь разлуку и уже не бояться, что не вернется. - Обещайте мне… - робко начала Анжелика, когда он подошел и встал рядом. - Мы еще не поговорили о самом главном, а вы уже берете с меня обещания. Обещаю, что бы это ни было! – в привычной манере отшутился Жоффрей, привлекая ее к себе. Анжелика вздохнула и отвела глаза, разве им дано было выполнять обещания? - Что опять вас тревожит, дорогая? - Вы уезжаете…. А я снова остаюсь ждать. Когда мужчина уходит в море, женщина остается на берегу. - Но я вернусь, и очень скоро! - Да…. И привезете с собой двух пауков, которых обещали когда-то подарить Флоримону, - она прятала слезы, прячась от всего мира в его объятьях, он прижимал ее к себе, проклиная судьбу за всё, что выпало на их долю. - Прошлое так просто не выпускает из своих сетей, но надо жить. Надо учиться снова жить, как когда-то, но на сей раз нам будет проще. - Почему же? – Анжелика подняла глаза, уклоняясь от поцелуя. - Потому что мы вместе, и мы выжили. Не тревожьтесь за меня, дорогая, я обязательно вернусь, потому что мне есть куда возвращаться, и я знаю, что вы встретите меня у порога. А потом все слова привычно стали неважны. И город притаился у ног, и ночь, уверенным жестом поверенной всех влюбленных, отогнала любопытные звезды за окоем. В объятьях друг друга они вновь познавали простую как миг, и мудрую как мир тайну любви, всегда понятную и неизведанную до конца. Вспоминались забытые жесты, произносились священные слова, сплетаемые в заклинание страсти, нежности и любви. Любви неизведанной, неизвестной, наполненной той магией первых Тулузских лет, опаленной жарким пламенем, пронизанной кровавой болью прошлых ран, сплоченной мощью бурь и тем, сакральным, что они уже и не чаяли вернуть, но что пронесли сквозь годы, как бережно хранимую святыню. Правом быть самими собой, без масок и притворства, без достижения целей, не отдавая дань плоти, позабыв о душе, открывшись друг перед другом, следуя тропой любви и не заботясь о прошлом. Когда важно только здесь и сейчас, и нет дела до того, что будет завтра, ведь впереди ночь, а ночь – это целая жизнь. И поутру прилив откроет новые дороги, но до утра еще так далеко! И есть только он и она, и они с боем взяли свое право на воскрешение, на реванш, отнятый у судьбы.
Мадемуазель Мари: Очень красиво!
Жаклин де ла Круа: Мадемуазель Мари спасибо
фиалка: Жаклин де ла Круа Да, очень, согласна с Мадемуазель Мари. Но как Вы хитро обошли самое интересное, в смысле интим! Прям не хуже самой Голон.
Lutiksvetik: Жаклин де ла Круа, ОЧЕНЬ НРАВИТСЯ!!! СПАСИБО!
Жаклин де ла Круа: Lutiksvetik спасибо
Жаклин де ла Круа: **** И с рассветом корабль вышел в море. Волны радостно плескались у мокрых боков похожего на сонного тюленя трехмачтовика, паруса хлюпали, стремясь подхватить просыпающийся ветерок, путь к заливу займет совсем немного, а там, там дорога покажет, куда двигаться дальше, так было всегда, так, зачем же делать исключения? Главным сейчас было благополучно обогнуть остров Сардинию и дойти до Корсики, де Пейрак сверился с приборами и вновь задумался. Сработанный наспех и втайне план уже не казался столь безоблачным, стоило «Морскому орлу» покинуть родные воды Мессинского залива и войти в Тирренское море. Слухи о том, что Меццо-Морте затаился проливе Бонифачо, что близ Корсики, жирным крестом перечеркивало все возможности. Де Пейрак, вновь ставший Рескатором, стоило только ступить на палубу, раздраженно вздохнул и отложил в сторону карту. Он вновь отвлекся, вновь позволил себе слабость хотя бы пару дней побыть счастливым, и вновь за счастье приходилось расплачиваться, не успев даже узнать о цене. Сам итальянец вряд ли представлял серьезную угрозу, но за проливом скрывался Марсель, новостей от Бернара все не было, и нить Ариадны оказалась вдруг со множеством узелков, на первый взгляд незаметных. Только пристало ли сейчас опускать руки? Пристало ли беспокоиться о еще не случившемся? Де Пейрак прошелся по каюте, покрутил глобус, поискал запропастившуюся куда-то трубку, и признался, наконец, себе, что отвык от семейной жизни, не успев толком привыкнуть к оной. За долгие годы привыкший во всем полагаться только на себя, он лишь сейчас понял, какие трудности поджидали его впереди, и были они отнюдь не затаившимся где-то за островами верным врагом. Нет…. Если Бернар поспел вовремя, и заветное письмо с перстнем с гербовой графской печатью попало в руки отца Антуана, то он, несомненно, сразу отправился к Пуату за тем, чтобы, как указывалось в письме, повидаться с Альбером де Сансе, настоятелем Ньельского монастыря и уговорить того забрать Шарля-Анри из Плесси. Жоффрей де Пейрак усмехнулся, представляя, как возмущался отец Антуан, пытаюсь вникнуть в суть паучьей сети этой интриги. А плетение было до боли простым: забрать мальчиков из Франции любой ценой. Флоримон находится в колледже при аббатстве святого Виктора Марсельского – путь к морю открыт, Альбер де Сансе без труда заберет второго племянника, чтобы передать его отцу Антуану, шкатулка золотых, приложенная Бертраном к письму и кольцу, сделает свое благое дело, а там…. - Господи, за что ты связал меня с этой семейкой? – поднимет очи горе грозный настоятель монастыря. Отец Антуан молча будет перебирать розарий, не в его правилах сетовать на Создателя, а мальчики, вот тут и начинались главные трудности. Рескатор провел ладонью по лицу, отгоняя ненужные мысли и вышел из каюты. Мальчишка-юнга засматривался на чаек, позабыв о штурвале. Впервые оказавшись на корабле, сын рыбака позабыл о прежних трудностях, и как следствие счастья – об обязанностях тоже. Капитан неспешным шагом подошел ближе, мальчик съежился и опустил глаза, принявшись бормотать извинения. - Ничего, привыкнешь, ты еще подружишься с морем, иди пока, я постою у штурвала, - ответил Рескатор, раздумав ругаться, а после долго смотрел вслед убежавшему ребенку. Фраза: «Я сам когда-то был таким же» так и застыла в воздухе, потому что не был, нет! Неуклюжий искалеченный подросток, так же точно ёжащийся под тяжелой рукой капитана, который не трогал непутевого юнгу лишь из жалости. А за спиной осталась погрязшая в бедности семья, и открывающиеся дороги отнюдь не радовали своей необъятностью. И было больно, и не только потому, что оставшиеся крохи имения достанутся красивому и ловкому старшему брату, и не от того, что мама даже не пыталась отговорить от опрометчивого поступка уйти в море, и уж точно не из-за того, что в память о семье, которой словно и не было никогда, осталось только материнское кольцо, сослужившее верную службу и сейчас. Кольцо уплыло к отцу Антуану, так пусть же незримый дух преданной Тулузы хранит его в пути. Сложно судить о Высшем замысле, но чем больше вспоминалось прошлое, а в часы морского одиночества это происходило всё чаще, тем больше верилось в несправедливость. И грядущая встреча с детьми лишь усугубляла положение. Если с Кантором случай, словно по волшебству, расставил все по местам, то, как быть сейчас? Что скажет лишенный обоих родителей Флоримон, оказавшись на пиратском корабле? И как объяснить двенадцатилетнему мальчику те сложные вещи, которые де Пейрак и сам не до конца понимал? Тем хуже всё обстояло с Шарлем-Анри. «Не знаю, отец, я бы не хотел оказаться на месте нашего маленького братика, - с пониманием рассуждал Кантор, - У нас с Флоримоном было хотя бы «шоколадное время», а Шарль-Анри только и делал, что ждал, когда вернутся родители. Мама была при дворе, который по ее словам мог дать нам дорогу в будущее. Конечно, Флоримона же отправили учиться в колледж. Ну а маршал… Он как всегда был на войне. Няньки – это хорошо, но он часто спрашивал нас о маме». Лишенные родителей, дети слишком рано научились выживать самостоятельно и не путаться в темном лесу не слишком честных нравов, но чем больше де Пейрак находил ответов, тем больше оставалось вопросов. Например, что сказать сыну Анжелики от другого мужчины на его вопрос о папе. И как, в конце концов, отнесется та, которую он очень долго и, надо признать, весьма незаслуженно считал непутевой матерью, к возвращению детей? Конечно, надо было раскрыть карты перед отплытием, но склонность к широким жестам, не единожды игравшая злые шутки, вновь давала о себе знать, а счастливый взор жены, обращенный к нему, стоил всех тех передряг, из которых еще предстоит выпутаться. Раздумья капитана прервал окрик одного из матросов - Монсеньор, по левому борту человек! - Поставить грот-марсель! Сбросить стаксели! Подготовить шлюпку! – привычно зазвучали команды, и судьба ловко вытащила из рукава еще один вопрос: с кем же уготована встреча?
полная версия страницы