Форум » Творчество читателей » Год 1630 Севенны » Ответить
Год 1630 Севенны
Jeoffrey de Peyrac: (при создании этой зарисовки использовался текст из "Бунтующей Анжелики") Ночь опустилась на замок Сессак в Севеннских горах. Долгая темная зимняя ночь. Огни были потушены и в деревне, и в замке, все погрузилось в мирный сон. В середине ночи тишину прорезал звук рога. Стража замка прислушалась. Клич повторился, он звучал снова и снова, все более отчаянно. Эхо не успевало замереть, и лес, окружавший замок, и горы наполнились трагическим гулом. Обитатели замка, проснувшиеся от звуков тревожного рога, похолодев, прислушивались к ночи. Внезапно в воротах замка возник всадник: стража даже не услышала его приближения. Это был крестьянин из деревни у подножия замка. - Католики!.. Их очень много!.. Они идут сюда!..- выдохнул он. Замок был поднят по тревоге. Все, кто могли держать оружие, забрались на стены. С восточной стороны замка появился черный дым. Горела деревня. Маркиз де Сессак хотел броситься на помощь людям, как это подобает доброму сеньору и благородному дворянину. Но вбежавший в большой зал слуга сообщил, что к замку приближаются отряды католиков, по устоявшейся привычке бесчинствовавших в гугенотских селениях с благословения Его высокопреосвященства кардинала Ришелье. Численность воинов, стоящих под знаменем Девы Марии, превосходила число протестантов, собравшихся в Сессаке. Творилось что-то неописуемое – крестьяне из соседних деревень, ищущие спасения за стенами замка. Лошади, повозки, домашняя скотина… Двор замка наполняли крики, стенания и слезы… Ренарда, дородная молодая крестьянка, вскарабкалась на высокий отрог у старой стены протестантского замка. На руках она несла мальчугана лет трех, а за ее юбку цеплялась плачущая девочка с растрепавшимися черными кудрями. - Сейчас… Сейчас, Марго… Мы уже почти пришли… Сейчас мы укроемся в замке господина маркиза… Она обернулась и посмотрела вниз, в темноту. К реву захвативших деревню примешивались истошные крики пытаемых мужчин и пронзительные вопли женщин, которых насиловали пришельцы. Едва Ренарда с детьми и еще несколько крестьянских семей пересекли ворота, раздался крик с дозорной башни: - Они идут сюда!.. Они уже здесь! Между деревьев текло множество светящихся точек: факелы нападавших. - Всем в дом и запереть все входы и выходы,- скомандовал маркиз,- все, вы слышали?! Ренарда бросилась к хозяину замка. - Господин маркиз, прошу вас, защитите этого мальчика! Он – Раймонден! Он - сын графа де Пейрака, католик, но в этой неразберихе… - Иди с ним в покои маркизы, к моей семье! Там есть потайная лестница!.. Вы сможете уйти из замка, если мы не сдержим их… Вскоре вся округа была объята пламенем. Парадная дверь замка была заложена толстыми брусьями, на тяжелых ставнях первого этажа закрыты засовы. - Несите все оружие! Встаньте между окнами!- командовал маркиз. Госпожа де Сессак с домашними, детьми и Ренардой укрылась в своих покоях на втором этаже башни и оттуда с тревогой следила за приближавшимися к замку католическими бандами. - Что с нами станется?.. А с моим мужем?..- шептала она. - Мадам, сохраняйте спокойствие,- успокаивала ее твнрдым голосом Ренарда.- Хотите, я помогу вам уложить детей, чтобы они немного отдохнули? Не надо волновать малышей… Маркиза сползла со стула на колени и молитвенно сложила руки. - Пришел день скорби… Помолимся отцу нашему Небесному… К двери замка приблизились двое с огромными топорами. Замок содрогнулся от могучих ударов. Дети начали всхлипывать, но под строгим взглядом маркизы зашептали молитвы. Раздались выстрелы, встреченные яростным ревом нападавших. Ответный залп заставил цветными брызгами разлететься стекла витражей в оконных переплетах. Стрельба и удары в двери и ставни теперь не прекращались, перемежаясь с криками гнева и боли. Нападающие были пьяны и разнузданны, а запах крови еще больше раззадоривал их. Уже явственно ощущался запах гари, непохожий на запах порохового дыма. Пронзительный голос кого-то из служанок вопил снизу: «Они подожгли ставни!..» На первом этаже послышалось что-то вроде взрыва. Казалось, что рушится стена, но это был дикий вопль осажденных при виде первых проникших в замок. Женщины кинулись к потайному ходу. Подземный ход! Потайная лестница! Это последний шанс… Но пробираясь по нему в полной темноте, с леденящим кровь ужасом они услышали за дверью подземелья глухой шум и голоса. Ход обнаружен! Дети испуганно заплакали. Опомнившись и подхватив их, женщины побежали наверх и заперли дверь на все засовы. Итак, путь к спасению был отрезан. Маленькая Маргарита, спрятавшись в нише лестничного пролета, расширенными от ужаса глазами смотрела на происходящее. Этажи зама стали ареной ужасного побоища. Крики отчаянно отбивавшихся слуг и крестьян, визг преследуемых женщин, рыдания детей, цепляющихся друг за друга, рев нападающих. И среди всего этого молитвы маркизы, стоящей на коленях в своих покоях, простирая к ослепшим небесам сложенные в молитве руки. Маркиз де Сессак, оставшись без шпаги, схватил стул с тяжелой спинкой и крушил тех, кто приближался. Крики насилуемых, стоны умирающих… И сиплый вой осатаневшей своры – предвкушая развлечение, они теснились возле стены замка, поднимая вверх алебарды и вилы: - На пики! На пики! Из окон бросали какие-то предметы, похожие на кукол, и они вертелись в воздухе. Марго увидела одного из ворвавшихся в замок мужчин, бегущего к окну с маленьким де Пейраком на руках. Не помня себя от страха, девочка вжалась в нишу и, словно завороженная, следила, как маленькое тельце кричащего от боли и ужаса мальчика, барахтаясь, последовало за остальными через проем окна. Замок был объят пламенем… К утру все было кончено. В деревне и замке остались лишь бездыханные трупы людей и животных да дымились пепелища на месте сожженных строений. Маленькая девочка, размазывая грязными руками слезы, выбравшись из своего укрытия, прошла мимо следов побоища, обходя мертвых, как обычные препятствия, и вышла во двор. Солнце уже поблескивало на занесенном снегом дворе. Марго обошла двор и вдруг, у основания башни на снегу увидела маленького мальчика. Она бросилась к нему, услышав слабые стоны и всхлипы. Мальчик был весь в крови, лицо его было рассечено ужасными шрамами. - Жоффрей! Жоффрей!- шептала девочка, вытирая снегом окровавленное его лицо. - Пить!.. Матушка… Больно…- едва проговорил он. Маргарита вложила ему между губами кусочек снега. Мальчик застонал. - Вставай, Жоффрей… Пойдем… Мы уйдем отсюда…- она не замечала, что рыдает, прижав тельце мальчика к себе маленькими детскими ручонками.- Жоффрей!.. Я буду играть с тобой, только не умирай… Встань!.. Но мальчик ничего не отвечал, он провалился в беспамятство. продолжение следует
Ответов - 31, стр:
1 2 3 All
Мадемуазель Мари: фиалка пишет: А мы ей уже и овец подогнали, и шатер построили и даже "горячительные" напитки разливаем Да, действительно, остались сущие пустяки Violeta пишет: Да напишу я, напишу!
фиалка: Jeoffrey de Peyrac пишет: Ну а картавое детское произношение мне как-то в этом куске показалось неуместным Полностью согласна. А если смущает смысл слов, то как можно произнести те же слова по другому, не "по взрослому"? Можно конечно, например, "матушку" заменить на "нянюшку" (как звала кормилицу Анж), но мне кажется принципиально много не измениться. Тут сама история совсем не детская, вот и слова, кажется, звучат по-взрослому.
M@ркиза_Ангелов: фиалка пишет: А если смущает смысл слов, то как можно произнести те же слова по другому, не "по взрослому"? никак! ребёнок может просто плакать и плакать навзрыд ...
Jeoffrey de Peyrac: У меня дочь этого возраста вполне себе говорит внятно, особенно когда больно!!!
M@ркиза_Ангелов: Не спорю)) Без слов как-то ещё трагичнее
фиалка: M@ркиза_Ангелов пишет: ребёнок может просто плакать и плакать навзрыд ... У него к утру уже сил не было плакать навзрыд. Он был почти в беспамятстве, стонал только и в полубреду звал самого близкого человека и "пить" это тоже первое что со стонами, почти не соображая от боли, просят больные. И взрослые и дети
Jeoffrey de Peyrac: Violeta, заранее прошу простить за позаимствованное у вас имя брата Жоффрея (см. "Юность...") и его воспоминания о страданиях, которые ему причиняла больная нога (см. по "Анжелика в Квебеке") *** Городской отель семейства де Пейрак был без всяких претензий, только голубятня говорила о том, что он принадлежит дворянам. Дом был выстроен из розового камня и песчаника, как и большинство домов в Тулузе. По фасаду к черепичной крыше тянулся вверх виноград, а весной вокруг благоухали кусты жимолости и жасмина. В ясные дни дом был весь залит солнцем, а из окон и с террасы открывался вид на Тулузу. Счастливо протекала здесь жизнь госпожи де Пейрак. Она вполне довольствовалась властью над двумя служанками-тулузками, горничной Сюзон Бернак, кухаркой и пятью лакеями, которые помогали в доме, в саду и были на посылках. Граф Жосбер де Пейрак был настоящий гасконский дворянин. Родословная его терялась во мраке истории края. Графы Тулузские, к коим восходил его род, были в Лангедоке некоронованными королями. Стройный, крепкого телосложения, с темными как у всех южан глазами. В облике его не было и намека на изнеженность: одно лишь мужественное изящество, каким был славен король Генрих IV. Но знатные предки, увы, не могли обеспечить богатства семье графа. Однажды, зимним вечером, когда семья собралась в большом зале, чтобы разделить скромный ужин, состоявший из жареных каштанов, раздался стук в дверь и на пороге возник человек с заплечной корзиной в руках. Увидев все семейство в сборе, он смущенно стащил шляпу с подернутой легкой сединой головы и произнес: - Я принес вашего сына… Графиня кинулась к корзине и, нагнувшись, взяла на руки окровавленного ребенка. По залу пронесся крик ужаса. - Он мертв?!- спросила графиня. - Нет, моя госпожа, он в забытьи и уже довольно давно… В Сессаке случилась беда… Он и эта девочка – единственные, кто уцелел… Графиня заглянула в корзину и увидела Маргариту, смотревшую на нее испуганными глазами. - Как зовут вас?- обратилась мадам де Пейрак к крестьянину. - Паскалу Арранжан… - У вас есть семья? - Нет, мадам… - Вы спасли моего сына… И мы будем каждый день возносить молитвы Всевышнему за ваше благополучие… Но готовы ли вы еще кое-что сделать? - Мадам? - Вы добрый человек и христианин… Останьтесь в нашем доме… рядом с мальчиком… *** - Мадам, я думаю, вам нужно посмотреть нашего несчастного маленького виконта. У него час назад началась силинейшая горячка,- поднял среди ночи графиню с постели голос Сюзон. Сердце графини наполнилось страхом. Неужели она не заметила каких-то симптомов сегодня вечером, когда сидела у постели сына? Графиня вбежала в спальню и обнаружила Жоффрея под теплыми одеялами. Он был в жару и сильно потел, у его кровати стояли Паскалу и молоденькая служанка, определенная графиней в няньки к мальчику. В дальнем углу стояла Маргарита, и на ее маленьком лице застыло выражение ужаса. Она любила своего молочного братца и теперь боялась потерять его вслед за матерью. - Жоффрей, маленький,- прошептала графиня, опускаясь на колени и беря безжизненную ручку мальчика в свои. Он никак не прореагировал. Горячка достигла пика. Влажные от пота кудряшки разметались по подушке. Графиня потрогала лоб сына. Он горел. - Когда это случилось?- спросила она срывающимся от ужаса голосом. - Час назад, мадам,- ответила молоденькая Аликс, новоиспеченная нянька Жоффрея. В глазах ее стояли слезы отчаяния и страха. - Он такой горячий!- воскликнула графиня, проводя рукой по маленькому телу. Что она должна сделать, чтобы спасти своего ребенка?- Надо снять с него одеяла. - Это опасно,- в ужасе нахмурилась Сюзон, явившаяся следом за госпожой.- Он простудится – и это убьет его. - Тогда что нам делать?- графиня чуть ли не рыдала, прижимая свое дитя к груди и покачивая на руках.- Мой мальчик. Мой маленький. Мамочка тебя просит, пожалуйста, поправляйся!- Она в отчаянии повернулась к слугам:- За докторами послали? - Они здесь,- дрожащим голосом сказала Аликс.- И капеллан. При упоминании капеллана графиню затрясло, и она еще крепче прижала к себе горячее детское тельце Жоффрея. Его голова, влажная и взъерошенная, легла на ее плечо. Как могло случиться, что беда сразила ее маленького, ее дорогого мальчика? Нет, это просто какой-то ночной кошмар: вот сейчас она проснется – и все будет хорошо. Доктора собрались вокруг кровати. Они убрали одеяло и с мрачными лицами принялись разглядывать больного. Этих видавших всякое мужчин привел в трепет вид бесчеловечно изуродованного ребенка. - У него разбалансированы телесные жидкости, мадам,- после недолгого замешательства провозгласил один.- Мы можем попытаться пустить ему кровь, хотя, возможно, лучше дать ему пропотеть хорошенько и таким образом восстановить баланс. - Вы считаете, что моему сыну выпустили недостаточно крови, господа? - Я приготовлю лекарство из тмина, огурца и лакрицы,- сказал второй.- Они оказывают хорошее действие при горячке. Жоффрея судорожно трясло. Графиня снова потрогала его лоб – он горел. Она обшарила руками трясущееся маленькое тело. Мальчик не чувствовал близости матери. Графиня внутренне молилась, отчаянно умоляя Бога, прося Его вернуть сына к жизни. «Я обещаю что угодно, Господи,- клялась она,- что Ты скажешь, только пусть он будет здоров». И в это мгновение тельце Жоффрея напряглось. Голова дернулась назад. А ноги начали судорожно биться. - Господи боже, сделайте что-нибудь!- в ужасе вскричала графиня, обращаясь к докторам. - Это горячка, мадам,- беспомощно проговорили они.- Она достигла кризиса. Мы можем только ждать, когда она пройдет. Теперь маленький мессен в руках Господа. - Тогда убирайтесь! Убирайтесь все! Чтобы ноги вашей больше не было в моем доме! Вдруг ужасающие конвульсии прекратились так же неожиданно, как начались. Тело Жоффрея обмякло, и теперь он лежал спокойно и дышал глубоко. - Слава Богу!- зарыдала графиня, упав на колени у маленькой кроватки и крепко прижав к себе мальчика, она принялась покачиваться с ним и, казалось, делала это целую вечность, боясь его отпустить. *** Паскалу Арранжан и графиня делали все, чтобы сохранить жизнь несчастному, жестоко пострадавшему ребенку. Вначале они и сами не надеялись на успех, но графиня не упускала ничего, что могло бы облегчить боли и заживить нанесенные увечья. Лицо мальчика невозможно было рассмотреть из-за множества ран, а когда они стали подживать,- рубцов и шрамов. Раны на теле заживали медленно. Мальчик долгое время лежал без сознания и ничего не ел, графиня могла лишь с величайшей осторожностью вливать ему в рот немного жидкой пищи. От такого питания силы мальчика не восстанавливались, и было трудно поверить, что он может поправиться. Так проходили месяцы! Наконец неутомимыми стараниями матери и Паскалу, которые ни на минуту, ни днем, ни ночью, не оставляли больного, ему удалось сохранить жизнь – но жалкую жизнь! Когда ребенок стал понемногу приходить в себя, Паскалу заметил то, что поразило даже его – человека, прожившего долгую жизнь и столкнувшегося за это время с самыми ужасными страданиями. - Все еще не лучше, Паскалу? – спросила графиня, входя в покои сына, расположенные в самой отдаленной части дома, а потому самой спокойной. - Этого нельзя сказать, госпожа графиня… Он поправляется, но только наружно… - Что вы имеете в виду? - Мне кажется, мадам, мальчик потерял что-то такое, что даже доктора не смогли бы ему вернуть… - Рассудок? Я так вас понимаю? Вы полагаете, что мой сын потерял способность мыслить? - Мне кажется, госпожа… Они подошли к алькову. У постели сидела маленькая девочка, держа руку мальчика в своих ладошках. Когда Паскалу и графиня подошли, мальчик обернулся. Вид его вызывал ужас! Бровь и глаз с левой стороны лица были пересечены шрамом, и глаз, сильно воспаленный, едва открывался. Щеки впали, левая была обезображена следами от сабель. Маленькие руки покрывали еще не совсем зажившие синяки и ссадины. Обернувшись на мгновение к подошедшим, мальчик сейчас же повернулся к стене. - Жоффрей, милый мой!.. Жоффрей!..- позвала графиня. Ребенок, казалось, прислушался. - Болит у тебя что-нибудь, сынок? - Он все еще не отвечает на вопросы, мадам графиня,- тихо проговорил Паскалу, видя что мальчик проявляет полное безучастие.- и вообще ничего не говорит… - Жоффрей…- графиня нежно провела рукой по густым кудрям сына. Мальчик взглянул на нее, но ничего не ответил. - Можно подумать, госпожа, что испуг той страшной минуты, когда он увидел себя посреди пламени, боль от нанесенных ран умертвили его внутреннюю жизнь. Мы спасли от смерти тело, но душа его, к несчастью, кажется, умерла! - Это более чем ужасно, Паскалу!- воскликнула графиня, глядя на безучастно лежащего сына.- Должна быть надежда на исцеление, хотя бы в будущем… Мой сын справится с этим! Он незаурядный ребенок!.. - Кем бы мы были, госпожа графиня, если бы не надеялись… Но почему бы вам не обратиться к врачам?.. - Нет! Этого не будет! Эти шарлатаны сведут моего сына в могилу!.. МЫ поставим его на ноги, Паскалу! Нельзя оставить никакие средства неиспытанными, кроме тех. Которые могут вызвать у мальчика новые страдания… Этого я не допущу! *** Годы, конечно, прошли прежде, нежели материнская забота и здоровая натура ребенка сделали свое. Наконец Жоффрей совсем поправился. Лицо его осталось обезображенным: шрамы изрезали левую щеку и висок; он оставался неподвижен, но он хорошо себя чувствовал и не лишился ни языка, ни рассудка. О произошедшем он почти ничего не помнил: продолжительное беспамятство и годы болезни стерли подробности событий той страшной ночи из его памяти. Однако прошлое навсегда закалило его сердце. Жоффрей не помнил ничего ни о пожаре, ни о падении, ни о своем спасении. Об этом он узнал от своей молочной сестры Маргариты, единственной выжившей вместе с ним и единственной из детей бывавшей у него. Мать тоже часто навещала мальчика, большую часть времени по ее настоянию проводившего на солнечной террасе их городского дома, ласкала его. Она понимала, что это неправильно, но Жоффрей был ее любимцем. Графиня ничего не могла с этим поделать. Она любила сына с таким надрывом – чуть не до боли. И ее страхи за мальчика были гораздо сильнее, чем страхи за старшего сына, наследника рода. Она и не предполагала прежде, что мать может с такой силой любить свое дитя. И он, любя мать едва ли меньшей ответной любовью, с замиранием сердца ждал ее прихода. Жоффрею было уже почти одиннадцать лет; несмотря на вынужденную неподвижность, он был развит физически, высок. Обладал большой силой в руках и был бы красив, если бы не увечья. Каждую свободную минуту он посвящал чтению. Он жадно постигал тайны, скрытые в фолиантах замковой библиотеки и тех, что, видя его страсть к учению, приносили ему отец и мать. Семена падали в благодатную почву, великолепная память и аналитические способности позволяли ему с легкостью вникать в суть. Жоффрей был незаурядным ребенком – его мать была права. Один человек во всем доме недолюбливал его. Роже де Пейрак был старше Жоффрея. Взрослый юноша – что могло быть у него общего с этим увечным ребенком, мальчиком без будущего? Однако рядом со старшим братом Жоффрей де Пейрак казался не по годам взрослым. Его рассуждения, аргументированная речь, знание того, о чем он говорил, свободное владение языками, действовали на наследника раздражающе. Однажды он не выдержал: - Мне все равно, кто ты, маленький уродец. Ты, хоть и де Пейрак, не получишь ничего! Замок почти разорен, за последнее время мы лишились доброй половины родовых земель. Кроме того, старший сын – я! Когда ты вырастешь, может тебя пожалеет какая-нибудь старая дева или вдовушка не первой красоты. По праву будущего главы рода я готов благословить тебя. Но это – все! И захохотав во все горло, он удалился, оставив Жоффрея в одиночестве. *** К двенадцати годам Жоффрей начал ходить. Это было настолько мучительно, что ночью он не мог заснуть от боли в покалеченной ноге. Но все же он мог ходить! Опираясь на костыль, он с трудом передвигался из залы в залу первого этажа замка. Но он не искал жалости и сочувствия, а только, стиснув зубы, продолжал упорно учиться ходить… КОНЕЦ
Violeta: Как всегда, великолепно, и мне очень лестно, что вы использовали какие-то моменты из моих фанфов! Стиль у вас восхитительный, читать одно удовольствие, и все выстроено логично и последовательно. Браво! Бедный Жоффрей! В романе он был настолько независим и горд, что и в голову не приходило жалеть его, а сейчас, после вашего фанфа, просто слезы на глаза наворачиваются... И ведь единственная, кто пожалела его и прониклась сочувствием к его прошлым страданиям, была Анж! Недаром же Голон говорила о материнской нежности, с которой она гладила его изуродованную щеку! И немудрено, что в ее лице соединились для Жоффрея две горячо любимых им женщины- мать и жена, в этом и был секрет его непроходящей любви к ней, как мне кажется... Спасибо ещё раз за чудесную работу!
Violeta: А добавьте свое чудесное творение на "Книгу фанфиков"- пусть еще больше людей его прочитают! https://ficbook.net/fanfiction/books/anzhelika__a__i_s__golon
Jeoffrey de Peyrac: Violeta пишет: Как всегда, великолепно, и мне очень лестно, что вы использовали какие-то моменты из моих фанфов! Стиль у вас восхитительный, читать одно удовольствие, и все выстроено логично и последовательно. Браво! Спасибо! Ваша оценка очень приятна!
фиалка: Замечательная работа. Спасибо. А слова слуги о том, что они спасли ему жизнь, но у него умерла душа, мне чем-то показались созвучны с историей маленького Флоримона. Тогда, момент его излечения начался со слова "мама" и это было так пронзительно. Очень хочется увидеть этот переломный момент и у Жоффрея, как он вернулся в мир живых, начал узнавать мать? P.S. А как Жоффрей, младший сын, может быть виконтом, даже если этим титулом его семья и владела?
княгиня Спадо: фу, жалость к Жоффрею,ето ужасно!! . Но в целом фанфик чудесний.Браво
фиалка: княгиня Спадо пишет: фу, жалость к Жоффрею,ето ужасно Ну, жалость вызывает ведь не тот мужчина каким он стал, а маленький беспомощный ребенок каким он когда-то был. И тем большее уважение вызывает то, что он не только все преодолел и не остался вызывающим брезгливую жалость калекой, а сумел подняться выше всех и заставил других его уважать, восхищаться или даже бояться.
Леди Искренность: княгиня Спадо пишет: жалость к Жоффрею,ето ужасно Не жалость, но сочувствие. Фанфик потрясающе рисует картину детства графа, раскрывая многие источники его характера, его принципов и жизненной позиции, его поведения и его комплексов. Изуродованный, всеми жалеемый, кем-то нелюбимый младший сын разорившегося семейства. Только и остается, что спрятаться за иронией, насмешкой и гордостью, научиться брать умом, заменить красоту иными талантами, отсюда желание добиться уважения через могущество, богатство и власть, отсюда стремление к роскоши и театральным эффектам. Тулузский Жоффрей словно упивается достигнутым успехом, наверстывая годы унижений и нищеты. И перебарщивает...
Violeta: фиалка пишет: Ну, жалость вызывает ведь не тот мужчина каким он стал, а маленький беспомощный ребенок каким он когда-то был. И тем большее уважение вызывает то, что он не только все преодолел и не остался вызывающим брезгливую жалость калекой, а сумел подняться выше всех и заставил других его уважать, восхищаться или даже бояться. Леди Искренность пишет: Не жалость, но сочувствие. Фанфик потрясающе рисует картину детства графа, раскрывая многие источники его характера, его принципов и жизненной позиции, его поведения и его комплексов. Изуродованный, всеми жалеемый, кем-то нелюбимый младший сын разорившегося семейства. Только и остается, что спрятаться за иронией, насмешкой и гордостью, научиться брать умом, заменить красоту иными талантами, отсюда желание добиться уважения через могущество, богатство и власть, отсюда стремление к роскоши и театральным эффектам. Тулузский Жоффрей словно упивается достигнутым успехом, наверстывая годы унижений и нищеты. И перебарщивает... Девочки, все так! Каждое слово - в точку!
полная версия страницы