Форум » Творчество читателей » Изумруды из Каракаса. » Ответить
Изумруды из Каракаса.
Violeta: - Итак, Колен, теперь ты корсар на службе у его величества Людовика, - задумчиво протянул я, рассматривая грамоту, подтверждающую этот его новый статус. И его право на мои земли. Черт возьми, у него были официально заверенные бумаги на земли, которые я привык считать своими, которые я завоевал в честной борьбе с французами, англичанами, индейцами и даже самой природой Нового света, яростно противившейся вторжению чужака. Чего стоят все мои соглашения с индейскими вождями, все мое золото, все влияние, которое я приобрел ценой почти нечеловеческих усилий, если король одним росчерком пера лишает меня всего этого! И уже во второй раз... Но я не мог позволить ему восторжествовать. Только не теперь, когда жизнь, казалось, начала налаживаться, когда все мои замыслы наконец-то начали осуществляться, а идеи - реализовываться. У меня был план, безумный, почти безнадежный, но способный все расставить по своим местам. И если бы только он не затрагивал самые потаенные глубины моего сердца, если бы не рвал душу, не заставлял сомневаться в самом себе и в той, которую я, несмотря ни на что, продолжал любить, он бы казался мне безупречным. Я делал вид, что изучаю документы, лежащие на столе, задавал Колену какие-то вопросы, едва слышал его ответы, а в голове крутилась мысль: "Смогу ли я осуществить то, что задумал? Выдержу ли я эту муку? Разумно ли это, в конце концов?!" В раздражении я оттолкнул от себя ворох карт, несколько свитков упало на пол, но я этого даже не заметил. Я вплотную подошел к Колену и тихо сказал: - Я вижу лишь один выход из сложившейся ситуации - ты станешь губернатором Голдсборо. Минуту он изумленно смотрел на меня, потом в ярости сжал кулаки и отрицательно помотал головой. - За кого ты меня принимаешь? За собаку, которой достаточно бросить кость, чтобы она радостно заурчала и стала лизать руки хозяина? Я никому не принадлежу! Только себе и Богу. И только перед ним я буду держать ответ, когда ты меня повесишь. Увы, я не мог позволить себе такой роскоши - повесить его, он был необходим мне для успешной реализации моих планов. Без него и его добровольного согласия вся моя затея летела к черту. И кроме того, Анжелика никогда бы мне этого не простила, с трудом признался я самому себе. И от осознания того, что мои решения мне не принадлежат, и зависят от женщины, которую я уже не мог с полной уверенностью назвать своей, меня охватывало чувство бессильной злобы. В раздражении я стал мерить шагами комнату, изредка бросая на этого упертого нормандца оценивающие взгляды. Не выдержав напряженного молчания, сгустившегося между нами, он отрывисто спросил: - Зачем тебе это? - Какая выгода для меня, ты спрашиваешь? Что ж, я отвечу. Мне нужен такой человек, как ты, умный, надежный, близкий людям, которые составляют основу этого поселения. Они могут любить меня, ненавидеть, бояться, но я для них навсегда останусь далеким и непостижимым. Они не поймут ни моих устремлений, ни моих замыслов. Ты - другое дело. Я помню тебя в Мекнесе, короля рабов, непокоренного и несгибаемого, не боявшегося самого Мулея Измаила. Ты сможешь силой своего авторитета держать их в узде, и проводить политику, необходимую мне. И все будут в выигрыше. - В выигрыше будешь только ты, - проворчал пират, запуская пятерню в свою густую взъерошенную гриву. Я вспомнил, как на острове Анжелика, смеясь, ласкала рукой его волосы, как нежно смотрела на него, как дрожал ее голос, когда она говорила с ним, и красная пелена ревности застила мой взор. В ярости я шагнул к нему и схватил за обшлага камзола. - В выигрыше будут все! - с нажимом сказал я. Он растерянно посмотрел на меня. - Все, - повторил я. - Ты избежишь веревки, Голдсборо получит достойного губернатора, а Анжелика, - я слегка запнулся. Мне невыносимо тяжело было произносить ее имя, обсуждать ее с ним, но другого выхода у меня не было. Я продолжал: - А Анжелика будет оправдана в глазах всех этих людей. Понимаешь? Я смотрел в его глаза, в глубине которых плескалась та же боль, что терзала и мое сердце, я видел, как ему сложно говорить о ней, тем более со мной, своим счастливым соперником, как он считал. Я же не был в этом уверен. Она, черт возьми, любила его! Она сама не осознавала силу своего чувства, но она любила его... Несколько долгих минут мы смотрели друг на друга, потом он тяжело вздохнул и кивнул. Я отпустил его и вернулся обратно к столу. Да, я одержал победу, но не обернется ли она для меня поражением? Я видел, как боролись с искушением эти двое, смогут ли они сдерживать свои чувства и дальше? Я позвал стражу, и Колена увели. Невыносимая усталость навалилась на меня, я почти не спал все эти дни, с тех самых пор, как Курт Ритц принес мне новости об Анжелике и ее предполагаемой измене. Я старался не думать о том, что же произошло тогда между ней и Коленом на корабле, я гнал прочь от себя эти мысли, которые ядовитыми змеями отравляли мое сердце. Я чувствовал, что слабею, что капля за каплей теряю свою силу, свою энергию, что только гордость удерживает меня на краю отчаяния. На острове я невыносимо страдал, каждую минуту ожидая непоправимого, видя нежные взгляды моей возлюбленной, моей жены, обращенные к другому. Мне казалось, что мне легче было бы пережить ее реальную измену, тогда бы я точно знал, чего она стоит, и мне было бы проще презирать и ненавидеть ее. Но видеть проявления ее неподдельного и чистого чувства к действительно достойному человеку, ощущать то внутреннее напряжение, которое сквозило в каждом ее жесте, взгляде, слове, когда она отчаянно боролась сама с собой, было выше моих сил. Как же наивен и глуп я был, когда думал, что она только моя, навсегда, что связывающие нас узы нерушимы! Увы, оказалось, что она все та же ускользающая сквозь пальцы мечта, недостижимая и манящая. Машинально я откинул крышку стоявшего на столе сундучка с изумрудами, отнятыми у Золотой Бороды. Некоторое время я бездумно смотрел на них, потом протянул руку и достал один необыкновенной величины изумруд, поднял к глазам и углубился в его созерцание при свете факела. Мне казалось, что в его таинственной глубине я различаю картинки еще недавно такого счастливого прошлого, когда мы гуляли вдвоем с ней по лугам, где цвели дикие гиацинты. Мы были опьянены новой жизнью на этой пустынной земле, которая была в нашем полном распоряжении. Я влюбленно смотрел на нее и целовал, целовал, пока мы не падали в изнеможении на землю, зная, что никто нас здесь не увидит… В глазах Анжелики, поднятых к небу, отражалась зелень деревьев. И она говорила, тихо смеясь: "Дорогой мой, вы сошли с ума!" Тогда она принадлежала только мне, мне одному, и только я один давал ей наслаждение… И я поклялся себе, что увижу ее такой вновь, и никто и ничто больше не станет между нами. Просто не может быть иначе. Иначе... Иначе я просто не знаю, для чего мне жить дальше. Ведь только благодаря ей, Анжелике, я познал безграничное счастье любви, от которого уже не смогу отказаться. И я слегка улыбнулся, когда почувствовал, что напряжение последних дней стало потихоньку меня отпускать. Теперь я был полностью уверен в правильности принятого мной решения. Все будут в выигрыше. И пусть даже ценой этого хрупкого равновесия будет моя, в сущности, уже бесполезная гордость...
Violeta: фиалка пишет: А Анж восприняла как знак пренебрежения, прилюдного отказа от нее. И сам Пейрак признал, что это было отвратительно и он перестарался. Но тем не менее, он в этот жест вкладывал именно такой смысл, а не то что Анж себе там надумала. Ее вообще задело, что они сговорились у нее за спиной, а она как бы и не причем))). фиалка пишет: А когда она тихо сидела? Собственно то, что тихо сидеть она не стала и пошла с открытым забралом лечить, появлялась на людях и пр. , т.е. вела себя как -будто она ни в чем не виновата и заставило Пейрака, в тайне ею гордиться и восхищаться. Абсолютно согласна, вела она себя безупречно, графу было, чем гордиться. Я конкретно про пир- она намеренно провоцировала Колена, чтобы побольнее уколоть графа. А когда он не поддался на ее провокации и стал ухаживать за Инее, ее накрыло. Она же только после этого наконец-то соизволила пойти и объясниться с ним. фиалка пишет: Не только, он извинялся за все свое "отвратительное" поведение. И хотел знать все, что её ранило и извиняется по очереди за все или объясняет, т.е. Оправдывается. А реально, ему и оправдываться-то не за что, ну кроме того, что он ее ударил, но ведь за дело же, она и сама это признала. Он-то как раз себя вел с ней практически безупречно, просто уже как жену не воспринимал, ну так она сама виновата...
Violeta: фиалка пишет: А пистолеты подаренные им, как раз и доказывают, что хочет простить, даже если гордость мешает. То есть то, собственно, с чего мы все и начали тут выяснять Он еще перед этим отправил ей сундуки с платьями и украшениями, сразу же после ночи на острове. Он уже тогда понял, что она ему не изменяла, там в тексте было, что Колен ему на что-то такое намекнул. И он был готов простить ее уже тогда, на пиру, а может, и чуть раньше, после разговора с Коленом, но наша Анж закусила удила и понесла по ухабам
фиалка: Violeta пишет: Он еще перед этим отправил ей сундуки с платьями и украшениями, сразу же после ночи на острове. Сундуки пришли гораздо раньше. И стояли на нижнем этаже форта. Если правильно помню, когда она рыдала он перебирал наряды представляя её в них. А увидев их в комнате она не только не обрадовалась, но и даже принимала за обломки любви и ловушку. Но отправить ей вещи предназначенные для нее это для него что- то самое естественное, он никогда не стал бы мелочиться, типа " ах ты так, тогда ничего тебе не дам". А простить он её был готов уже сразу, слыша её плач и желая обнять и сказать, что все это ерунда и он её любит, но тут опять гордость, обида, презрение к собственной слабости. Вообщем кидало его из стороны в сторону конкретно. Вот я и говорю, если его так реально колбасило, долго ли он смог бы держать свои руки подальше от нее? И не важно изменила или нет?
Violeta: фиалка пишет: Вообщем кидало его из стороны в сторону конкретно. Вот я и говорю, если его так реально колбасило, долго ли он смог бы держать свои руки подальше от нее? И не важно изменила или нет? Я думаю, вполне в его духе было собраться и уехать из Голдсборо от греха подальше - ночевал же он на корабле, чтобы только не идти к ней. Сначала на помощь французам, а потом в Квебек. Другое дело, что Анж наверняка поехала бы за ним и вынудила бы его помириться с ней
Violeta: фиалка пишет: Сундуки пришли гораздо раньше. И стояли на нижнем этаже форта. Если правильно помню, когда она рыдала он перебирал наряды представляя её в них. А увидев их в комнате она не только не обрадовалась, но и даже принимала за обломки любви и ловушку. Но отправить ей вещи предназначенные для нее это для него что- то самое естественное, он никогда не стал бы мелочиться, типа " ах ты так, тогда ничего тебе не дам". Ну Голон же недаром сделала акцент на том, что их занесли в ее комнату именно после той ночи на острове. Стояли бы они себе внизу и стояли, она о них и знать не знала. Он же зачем-то распорядился сделать это именно в тот момент, не раньше и не позже. Значит, хотел либо ее порадовать, либо показать, что думает о ней. А она начала искать в его поведении скрытые ловушки, хотя это был первый звоночек к примирению. Ей надо было зайти в комнату к нему, когда увели Колена и объясниться, а она струсила.
фиалка: Забавная у нас тут получилась дискуссия. А главное очень "по теме" Только вот уже запуталась о чем спорим? Вроде смог бы он или нет простить ей измену? Ну и какие выводы то? Я всё-таки думаю да, а Вы?
фиалка: О! Вот это сообщение не увидела! Отвечаю. Violeta пишет: Но тем не менее, он в этот жест вкладывал именно такой смысл А что тогда признал, что это отвратительно? И сам сказал что это неловкий, но удар. Вроде извиняться тогда не за что. Объясни и все, но он тут согласен с ней. Значит не такие тут благородные мотивы. Violeta пишет: Я конкретно про пир- она намеренно провоцировала Колена, чтобы побольнее уколоть графа. А когда он не поддался на ее провокации и стал ухаживать за Инее, ее накрыло. Она же только после этого наконец-то соизволила пойти и объясниться с ним. Конечно, сорвешься с катушек после такой оплеухи, как раз на улице, перед этим. Что еще раз доказывает, что это было сильным оскорблением для нее. А мириться она хотела еще раньше, искала его, но никто его не видел и говорили что он уехал. Violeta пишет: А реально, ему и оправдываться-то не за что, ну кроме того, что он ее ударил, И тем не менее он оправдывается и сам признает, уже потом, в Заговоре, что был с ней не оправдано груб и придирчив, что ошибался.
Violeta: фиалка пишет: Только вот уже запуталась о чем спорим? Вроде смог бы он или нет простить ей измену? Ну и какие выводы то? Я всё-таки думаю да, а Вы? Я думаю, что нет. Не в тот момент. После того, что они пережили в Вапассу, только обрели друг друга, достигли взаимопонимания и пика любви, такой удар! Для него вся картина мира рассыпалась на мелкие кусочки. Он так высоко ценил ее, доверял, вознес на самый высокий пьедестал- и тут такое сокрушительное разочарование! Ему, безусловно, хотелось ее простить, не мог же он разлюбить ее в секунду, но его гордость этого не позволила бы. Он скорее бы уехал, чем позволил бы взять верх над собой недостойной, по его мнению, женщине. Потом постепенно он пришел к пониманию, что он чего-то недопонимает, что тут скорее стечение обстоятельств, а не преднамеренный обман, с чего бы эти двое так боролись с искушением на острове, если бы между ними что-то было раньше? И Колен прилюдно поклялся, что ничего не было, а на корабле... Порыв... И скорее всего, со стороны Колена... Да и темно было... Короче, лучше не углубляться))).
Violeta: фиалка пишет: А что тогда признал, что это отвратительно? И сам сказал что это неловкий, но удар. Вроде извиняться тогда не за что. Объясни и все, но он тут согласен с ней. Значит не такие тут благородные мотивы. Он согласился с ее оценкой ситуации, признал, что она могла это так воспринять, но все же он стремился не к ее унижению, а напротив, оправданию в глазах недоверчивых гугенотов. "— Вы вынудили меня идти с ним под руку, когда мы направлялись в пиршественную залу… — Признаю, это было совершенно омерзительно. Простите меня, сердце мое. Бывают моменты, когда, отчаянно за что-то сражаясь, наносишь неловкие удары. Я переусердствовал, наверно, в своем желании изгнать прошлое с глаз долой, позабыть…" фиалка пишет: И тем не менее он оправдывается и сам признает, уже потом, в Заговоре, что был с ней не оправдано груб и придирчив, что ошибался. Да это он демагогию разводил, как обычно. Ну любил наш товарищ потрандеть ни о чем, хлебом его не корми.
фиалка: Violeta пишет: Короче, лучше не углубляться))). Согласна, не буду. Хотя, останусь при мнении, что поняв что все произошло случайно, простил бы и измену. На одной гордости далеко не уедешь и тоска по Анж его всё равно замучила бы. И к тому же куда он уедет от детей, своих людей и кучи обязанностей? Violeta пишет: Да это он демагогию разводил, как обычно. Ну любил наш товарищ потрандеть ни о чем, хлебом его не корми. Ну трындел он про себя, не вслух Так что тут это было искренни А вобщем спасибо за интересную беседу, мне понравилось
Violeta: фиалка пишет: А вобщем спасибо за интересную беседу, мне понравилось Взаимно! Люблю роман пообсуждать, там столько всего интересного! фиалка пишет: И к тому же куда он уедет от детей, своих людей и кучи обязанностей? Ну уехал же он на зиму в Квебек, а потом во Францию. На Колена спокойно можно было оставить Голдсборо, в Вапассу тоже были надежные люди плюс наемники, дети уже взрослые... Короче, беспокоиться ему было не о чем! Ну кроме Анж, конечно)))
Мадемуазель Мари: фиалка пишет: И к тому же куда он уедет от детей, своих людей и кучи обязанностей? А вот это уже довод Сложно, конечно, было разруливать эту ситуацию, в основном всё зависело от Анжелики. Её поведения определяло его, а не наоборот. И граф это понимал, оттого и злился. И прощение/не прощение измены (если бы она действительно имела место) тоже зависело бы от поступков Анж. Если бы она в ней раскаялась, попросила прощения - он бы простил, обозвав случившееся недоразумением, слабостью или ещё чем-нибудь в его духе. Если бы она демонстрировала свою правоту, обвиняла его во всех несчастьях(что он её отправил не пойми куда и тд) - тогда бы не простил, но это была бы уже не Анж, и поэтому в книге у нас третий вариант - она молчит. И мне нравится это молчание. Оно не вызывающее, от него не разит ложной скромностью, оно просто в духе Анж. Она ведь всегда молчит. Молчит, когда её обвиняют, молчит, когда лезут с вопросами, молчание - это и есть своеобразный ответ. Ей гордость мешает оправдываться, так же как ему - попытаться понять. Она боится сделать больнее, рассказав про Колена, он страшится сделать в гневе что-то непоправимое. Будь на их месте другие - что было бы? Она бы топала ногами, убеждала, что это не она там голая была, это освещение такое, он бы тоже в свою очередь кричал, что не нравится ему с рогами ходить, побил бы заодно, зато потом гнев весь выплеснут, и закономерно наступает мир. А в нашем случает как раз эта ярость, злоба с его стороны и чувство несправедливости с её - усиленно сдерживаются обоими. Он не привык давать волю эмоциям, она не привыкла убеждать кого бы то ни было, что не верблюд. Но всё то, что у них наболело, не может так взять и испариться, а до тех пор ни он, ни она не способны снизойти до попыток к примирению. Поэтому и проходит достаточно много времени, пока они оба не приведут в относительный порядок свои воспалённые нервы. В сцене их примирения уже нет ни злости с его стороны, ни обиды с её, они отпустили это, позволив остаться только самому важному - пониманию, что не могут друг без друга. Я потеряла нить рассуждений, пора закругляться))
Violeta: Мадемуазель Мари пишет: Будь на их месте другие - что было бы? Она бы голосила, убеждала, что это не она там голая была, это освещение такое, он бы тоже в свою очередь кричал, что не нравится ему с рогами ходить, побил бы заодно, зато потом гнев весь выплеснут, и закономерно наступает мир. Шедеврально Мадемуазель Мари пишет: Сложно, конечно, было разруливать эту ситуацию, в основном всё зависело от Анжелики. Её поведения определяло его, а не наоборот. И граф это понимал, оттого и злился. И прощение/не прощение измены (если бы она действительно имела место) тоже зависело бы от поступков Анж. Если бы она в ней раскаялась, попросила прощения - он бы простил, обозвав случившееся недоразумением, слабостью или ещё чем-нибудь в его духе. Если бы она демонстрировала свою правоту, обвиняла его во всех несчастьях(что он её отправил не пойми куда и тд) - тогда бы не простил, но это была бы уже не Анж, и поэтому в книге у нас третий вариант - она молчит. И мне нравится это молчание. Оно не вызывающее, от него не разит ложной скромностью, оно просто в духе Анж. Она ведь всегда молчит. Молчит, когда её обвиняют, молчит, когда лезут с вопросами, молчание - это и есть своеобразный ответ. Ей гордость мешает оправдываться, так же как ему - попытаться понять. Она боится сделать больнее, рассказав про Колена, он страшится сделать в гневе что-то непоправимое. Ее молчание в данной ситуации скорее неуместно, чем благотворно. Чего она им добилась? Того, что уверила графа в своей виновности? Заставила его сражаться с Коленом вместо того, чтобы полюбовно договориться? Там же ситуация была неоднозначная, у Колена были официальные бумаги на земли Голдсборо, убив его, граф бы подставил себя основательно перед королем, хотя и так уже было дальше некуда. Она отлично держалась, бесспорно, ухаживала за ранеными, давала отпор сплетникам, но с графом не заговаривала, как будто он чужой для нее человек. Та же ерунда была, когда она спасла от смерти Уттаке. Надо было все разруливать, позвав Курта Ритца, припереть его к стенке, сказать, что она отбивалась от посягательств, как в принципе дело и обстояло, а на шею бросилась- так а кто не бросился бы? Столько вместе пережито! Что, Жоффрей прям такой тиран и деспот, что не понял бы? Не доверяла она ему, не хотела быть от него зависимой, вот в чем дело. Граф чувствовал эту ее отстраненность и бесился еще больше. Мадемуазель Мари пишет: А в нашем случает как раз эта ярость, злоба с его стороны и чувство несправедливости с её - усиленно сдерживаются обоими. Он не привык давать волю эмоциям, она не привыкла убеждать кого бы то ни было, что не верблюд. Нееет, Анж молчала потому, что знала, что она виновата. Поэтому и боялась подойти к нему. Ее выбесило только то, что Жоффрей прилюдно заставил ее принять его версию событий, ее унизило то, что они договорились как бы за ее спиной, что он не позволил ей грудью встать на защиту Золотой Бороды, еще более накалив ситуацию. И она назло ему начала кокетничать с Коленом. Ну странная женщина, честное слово! А потом побежала плакать, потому что он в отместку стал флиртовать с Инее. Короче, я полностью на стороне графа в этой ситуации, мало он ее помучил, да и ударил за дело.
Леди Искренность: Violeta, читала и думала, что вот именно так все и происходило. Очень реалистично. Спасибо.
Мадемуазель Мари: Violeta пишет: Что, Жоффрей прям такой тиран и деспот, что не понял бы? Мне кажется, в тот момент - нет. Конечно, можно было бы попробовать осторожно объяснить ему, как всё обстояло - это было бы золотой серединой между молчанием и бурной защитой. Но сразу выйти на верный путь бывает слишком сложно. Она ведь ничего не подозревала, счастливая, что избежала всех опасностей, что сейчас увидит мужа - а там такая...трагедия можно сказать. И логично, что в этой ситуации человек впадает в одну из крайностей, он не способен разумно оценить все возможности и последствия. Так что у меня её молчание не вызывает какого-то непонимания. Кстати интересная идея была бы для фанфика - альтернативная версия её возвращения. Что ей сказать, чтобы достучаться до его гневающегося разума? Violeta пишет: Надо было все разруливать, позвав Курта Ритца, припереть его к стенке, сказать, что она отбивалась от посягательств, как в принципе дело и обстояло Надо было бы. Но где этот Курт-Риц? почему сам Жоффрей не задержал его? Что он сделал для того, чтобы разобраться в ситуации? Ведь граф умный человек, но и он поверил в такое нелепое поведение жены. А ведь это тоже сродни предательству. Он прилюдно принял это известие, вместо того, чтобы хоть попробовать не согласиться. Он тоже впал в крайность, вместо того, чтобы сохранить хоть немного спокойствия и дать ей возможность объясниться. Не имею в виду физическую возможность - рот он ей не затыкал, а моральную, показать, что он несмотря ни на что отдаёт предпочтению её словам, её мнению. Вообще если думать, что она специально всё подстроила, самовольно уехала на встречу с любовником, то тогда какого лешего она вообще вернулась? Одно это должно было натолкнуть на мысль, что что-то не так. Элементарно спросить жену : Что с тобой случилось? Violeta пишет: Нееет, Анж молчала потому, что знала, что она виновата. И поэтому тоже. Но ведь виновата не настолько, насколько он думает, значит, уже несправедливо) Violeta пишет: Ее выбесило только то, что Жоффрей прилюдно заставил ее принять его версию событий, ее унизило то, что они договорились как бы за ее спиной А кого бы не выбесило?
полная версия страницы