Форум » Творчество читателей » Волею судьбы (без комментариев). » Ответить
Волею судьбы (без комментариев).
Violeta: "Волею судьбы". Vitael автор Ona_Svetlana (Светлячок) бета Основные персонажи:Атенаис де Монтеспан, Анжелика, Жоффрей де Пейрак, Людовик XIV. Пэйринг:Атенаис/Пейрак/Анжелика Рейтинг:R Жанры:Романтика, Драма, Психология, Философия, AU, Исторические эпохи, Любовь/Ненависть Размер:планируется Макси Описание:Граф с молодой женой прибывает в Париж после визита в Отель веселой науки короля Людовика XIV... Посвящение:Девочкам с форума http://angeliquemarquise.forum24.ru, которые помогали бесценными советами и замечательными идеями. Эпиграф: Люди и сами отлично умеют творить зло, без какого бы то ни было вмешательства дьявола. Джоанн Харрис "Персики для месье кюре". В тексте использованы цитаты из романов А. и С. Голон.
Ответов - 48, стр:
1 2 3 4 All
Violeta: Франсуаза. Франсуаза расположилась на низеньком пуфике перед туалетным столиком, с нетерпением ожидая, пока Марго закончит колдовать над ее прической. Молодая женщина то барабанила пальцами по мраморной столешнице, то вдруг начинала перебирать украшения в тяжелом резном ларце, нервно надевая на тонкие пальцы изящные кольца и тут же снимая их, прикладывала к мочкам ушей изумительной работы серьги, а к белоснежной груди - роскошные колье. Было видно, что ее совсем не интересует то, что она видит в зеркале, скорее, она желала отвлечься от тягостных мыслей, владеющих ею. Наконец, раздраженно захлопнув крышку ларца, Франсуаза произнесла: - Марго, мессир граф у себя? - Нет, мадам, его милость изволили отбыть еще рано утром, - голос горничной звучал ровно, но графине послышалась в нем легкая издевка. - Он просил что-то передать мне? - женщина изо всех сил сжала подвернувшийся ей под руку черепаховый гребень, борясь с желанием запустить им в гладкую поверхность зеркала, в отражении которого она видела невозмутимое лицо Марго. О, как она ненавидела эту деревенщину, которую муж приставил к ней, словно соглядатая. - Нет, госпожа графиня, - "как и всегда", словно издеваясь, крутилось в голове у Франсуазы окончание этой фразы. - Ты закончила? - она аккуратно отложила гребень в сторону. Только бы суметь сдержаться, только бы не закричать и не отхлестать эту дуреху по щекам... - Да, ваше сиятельство, - Марго отступила на шаг назад и застыла, сложив перед собой руки. На ее лице невозможно было прочесть никаких эмоций, она молча стояла, ожидая дальнейших распоряжений. - Позови девушек, пусть они помогут мне одеться. А ты можешь быть свободна. - Как будет угодно госпоже, - горничная слегка склонила голову и скрылась за дверью. - Дрянь, - прошипела ей вслед Франсуаза. - Вот бы ты грохнулась с лестницы и сломала себе шею, чертова гугенотка. В комнату, словно дуновение легкого ветерка, впорхнули две хорошенькие девушки-камеристки, которых молодая графиня наняла сразу же по приезду в Париж. - Ваше сиятельство, вы сегодня ослепительны! - прощебетала одна, а другая восхищенно прижала руки к груди. Франсуаза милостиво им улыбнулась. Приятное разнообразие после постного лица Марго. На кровати лежало приготовленное горничной платье. Темно-зеленое, из тяжелого узорчатого бархата, с пеной белоснежных кружев на рукавах и вышитым золотом и драгоценными камнями корсажем. По подолу тоже шла вышивка, к которой добавлялись маленькие жемчужинки, создающие изящный рисунок и придающие наряду некую воздушность. Платье было восхитительным, но совсем не нравилось Франсуазе. Муж в который раз проявил свое пренебрежение к ней, заказав гардероб, совершенно не согласуясь с ее желаниями. Вместе с тем, молодая женщина не могла упрекнуть супруга в отсутствии вкуса - она знала, что будет выглядеть в этом наряде обворожительно. Франсуазу захлестнуло раздражение: как же изысканно Жоффрей дал ей понять, сколь мало для него значит ее мнение, и что доставить ей удовольствие не входило в его планы, а скорее наоборот, в его поступке сквозило откровенное неуважение к ней. Когда же это произошло? Отчего так вышло, что теперь они с мужем стали чужими людьми, словно не было того счастливого времени, когда Франсуаза была для него королевой, Прекрасной дамой, когда он предугадывал каждое ее желание, исполнял любой каприз, убеждая ее в своем неизменном восхищении? Пока девушки осторожно надевали на нее роскошное платье, Франсуаза вспоминала тот вечер, когда узнала, что Жоффрей собирается уехать в столицу. Это случилось вскоре после визита его величества Людовика в Тулузу, во время которого молодой король гостил в Отеле весёлой науки и оказывал юной графине весьма красноречивые знаки внимания, восхищаясь ее красотой и выражая настойчивое желание поскорее увидеть их с мужем при дворе. Франсуаза была так счастлива, купаясь в лучах мужского внимания и бесконечного потока комплиментов, что не сразу заметила изменения в поведении супруга, который вдруг стал с ней холодно-вежлив и отстранён. Молодая женщина знала, что ревность не могла быть тому причиной, поскольку внимание к ее персоне со стороны многочисленных кавалеров всегда льстило графу, который с удовольствием отмечал полные неподдельного восхищения взгляды, обращённые на его жену. Поэтому Франсуаза решила, что все дело в увлечении мужа наукой. Жоффрей стал подолгу уединяться в своей лаборатории, все чаще оставаясь там до самого утра и напрочь забывая о прелестях юной супруги. Но это не сильно волновало ее до того момента, пока по Тулузе пожаром не пронеслась весть о его скором отъезде. Франсуаза тогда вбежала в его кабинет, сверкая глазами, и быстро заговорила: - Почему вы не сказали мне, что уезжаете? Граф холодно посмотрел на нее. По его губам скользнула саркастическая улыбка, которую она так ненавидела, и, лениво цедя слова, проговорил: - С каких пор, госпожа графиня, я должен ставить вас в известность о своих планах? Франсуаза задохнулась от возмущения. - Позвольте, сударь... Но граф, словно сочтя разговор законченным, направился к выходу из комнаты. Она схватила его за руку и заставила взглянуть себе в глаза. - Что происходит? Скажите же, Жоффрей, что между нами происходит? - Франсуаза, гордая до безумия, впервые говорила с просительной интонацией, ища в его темных глазах ответ на терзающий ее уже несколько недель вопрос. Он мучительно долго молчал, потом склонился к лицу жены, словно хотел ее поцеловать, и сказал: - Между нами? Между нами решительно ничего не происходит, мадам, - и, убрав ее руку с рукава своего камзола, ушел. Франсуаза долго стояла посреди комнаты, не в силах двинуться с места. В ее голове колоколом отдавались его последние слова: "между нами... ничего... не происходит... ничего...", и ей вдруг отчаянно захотелось убежать из этого роскошного дворца, от этого ставшего вдруг чужим мужчины, далеко-далеко, навсегда. В кабинет заглянула Марго и сдержанно проговорила: - Госпожа графиня, мессир граф велел передать вам, что завтра он уезжает в Париж, и вы будете сопровождать его. Прикажете собирать вещи? - Да, - Франсуаза обернулась к ней. Ее глаза лихорадочно заблестели. - Да, Марго, и немедленно! - она победно улыбнулась. Еще не все потеряно: Жоффрей берет ее с собой, он хочет, чтобы она была рядом с ним! А его внезапно изменившееся отношение к ней - это только плод ее разгоряченной фантазии. И вот теперь, стоя посреди комнаты в новом отеле, построенном, как еще недавно говорил муж, специально для нее, Франсуаза чувствовала, что потерпела сокрушительное поражение... Она непроизвольным жестом поднесла руку к груди, словно заново переживая то отчаяние, тот гнев, что испытала накануне. Мадам Скаррон, с оттенком легкой жалости поглядывая на подругу, поведала Франсуазе, что ее муж в открытую изменяет ей с женой герцога де Мерекура, и об этом судачит весь Париж, смакуя самые невероятные пикантные подробности. Она полночи прождала Жоффрея, чтобы объясниться с ним, но он так и не появился. Только под утро, когда ее сморил сон, муж буквально на несколько минут заехал в отель, чтобы переодеться, и снова отбыл. Теперь у Франсуазы словно открылись глаза: охлаждение, которое началось еще несколько месяцев назад в Тулузе, перешло в откровенное пренебрежение здесь, в Париже. С головой окунувшись в столичную жизнь, молодая графиня и сама первое время едва вспоминала о муже: приемы, балы, салоны, театры. В отсутствие вечно занятого супруга, все эти месяцы она предавалась радостям светской жизни, не замечая, как с каждым днем они все больше отдаляются друг от друга. В последнее время граф не ставил жену в известность о своих отлучках, не сопровождал ее на приемы, не интересовался, как она проводит свободное время. А разве она была против? Разве требовала его компании, искала его общества? Новость об измене мужа, ставшая достоянием парижского высшего света, прогремела, как гром среди ясного неба, выбив у Франсуазы почву из под ног. Таким возмутительным образом Жоффрей демонстрировал супруге свое равнодушие и презрение, ясно давая понять, что между ними все кончено. Может быть, ей стоило остаться в Тулузе? "И похоронить там себя за вышиванием?" - одернула саму себя Франсуаза. Перед ее глазами вдруг встало худое и бледное лицо Дианы де Грансень, изможденной долгими молитвами и пьяными выходками гуляки-мужа. Мать Франсуазы была благочестивой и верующей женщиной, которой приходилось мириться с разгульным образом жизни супруга, не стремящегося скрывать свои похождения. Благодаря слугам, одна из таких историй стала известна широкому кругу знакомых и со временем обрела ошеломительную популярность в модных салонах*. Неужели и ее ждет такая же участь: слышать о выходках неверного мужа и закрывать на них глаза? Ну нет! Она приехала в Париж блистать, и так оно и будет. Ничто не заставит ее уехать, пусть даже у Жоффрея в любовницах перебывают все потаскухи столицы! Но все же гордость молодой женщины была уязвлена. Франсуаза поклялась себе, что не будет, подобно своей матери, терпеть измены супруга. Она заставит Жоффрея уважать себя. И рано или поздно он поймет, как неосмотрительно с его стороны было так пренебрегать собственной женой и ранить ее чувства. Она из Мортемаров, а они не прощают обид и жестоко мстят своим обидчикам! Закончив утренний туалет, Франсуаза позвала Марго: - Вели заложить карету - я хочу навестить сестру, - не терпящим возражения голосом распорядилась она. - И еще, сегодня я не буду ужинать дома. Можешь так и передать господину графу. _____________ *Однажды ночью Габриель де Рошешуар, маркиз де Мортемар вернулся домой очень поздно, а его жена, как обычно ожидавшая его, в очередной раз не смогла удержаться от нравоучений и спросила: - Откуда вы явились? Вы так и будете проводить свою жизнь в компании с чертями? На что господин де Мортемар ответил: - Я не знаю, откуда я пришел, но я знаю, что мои черти в лучшем настроении, чем ваш ангел-хранитель.
Violeta: Жоффрей. Граф де Пейрак старался избегать встреч со своей молодой женой, один вид которой в последнее время вызывал у него резкую неприязнь. Он взял ее с собой в Париж в напрасной надежде на то, что их разногласия уладятся, но оказалось, что пропасть, образовавшаяся между ними в Тулузе, стала непреодолимой. Жоффрей с удивлением вспоминал, как был очарован супругой, ее красотой, остроумием, как засыпал подарками, оказывал ей внимание большее, чем какой-либо из своих прежних женщин. Все они меркли перед его женой, ослепительной красавицей с сапфировыми глазами, умеющей держаться с таким поистине королевским достоинством, что перед ней невольно склонялись даже самые заносчивые и горячие гости его дворца. Словно ювелир, которому в руки попал редкий драгоценный камень, Жоффрей придавал достойное обрамление красоте Франсуазы, не жалея для этого ни времени, ни средств. Ему было приятно видеть, каким восторгом загораются глаза жены при виде новых нарядов и украшений, наблюдать, с каким изяществом она их носит, отмечать восхищенные взгляды, обращенные к ней... Увы, он слишком поздно понял, что за роскошной оболочкой скрывается тщеславная и лживая натура, жаждущая только удовольствий, и ради удовлетворения своих амбиций готовая переступить через многое. В том числе и через то, что было важно и дорого для него, ее мужа, а, главное, через их общее будущее... Это окончательно оттолкнуло Жоффрея от нее, и теперь примирение казалось невозможным. Ему оставалось только одно - сохранять видимость приличий и исполнять те обязательства, которые долг обязывал его нести по отношению к своей жене. Единственное, что он мог позволить себе - это дать Франсуазе почувствовать, как сильно может отличаться его формальное отношение к ней от того, что было вызвано искренним интересом, который он испытывал к ней в Тулузе, и который ей удалось погасить в нем за считанные месяцы. Что ж, увы, но он не стал исключением в череде супругов, женившихся по расчёту и со временем осознавших, как крупно они просчитались... В светских гостиных Парижа царило относительное спокойствие, вызыванное тем, что королевский двор сейчас находился в Эксе, где король ожидал окончания переговоров о свадьбе с испанской инфантой. Это было на руку графу, поскольку избавляло его от необходимости сопровождать жену на официальные приемы, куда она наверняка желала бы попасть. Сейчас, проводя время в приятной компании своей давней любовницы Карменситы де Мерекур, Жоффрей постепенно снова становился собой прежним - эпикурейцем и гедонистом, избавленным от привязанностей, сомнений, и предавался всем мыслимым и немыслимым удовольствиям, которые только могла предложить ему страстная испанка. Пользуясь отсутствием своего мужа, герцога де Мерекура, который состоял в свите кардинала Мазарини и участвовал в переговорах о свадьбе, ведущихся на острове Бидассоа, Карменсита принимала любовника у себя в любое время дня и ночи, нисколько не стесняясь ни пересудов слуг, ни осуждения соседей. Граф тоже не делал тайны из их связи. Его нисколько не волновало ни то, что подумает об этом его жена, ни то, насколько будет оскорблен герцог де Мерекур, узнав о том, что ему наставили рога в его же собственном доме. Вернуться к своим старым привычкам и наслаждаться жизнью - вот чем он намеревался заниматься в ближайшее время. Карменсита прижалась к мужчине всем телом, потом скользнула рукой по его груди и, прильнув губами к шее, жарко прошептала: - Я снова голодна... - Как кстати! - глаза графа весело сверкнули, он накрыл губы Карменситы своими губами и опрокинул женщину на подушки. - Я тоже проголодался, моя дорогая, - его руки сжали талию любовницы, заставляя ее прогнуться в пояснице. - Думаю, сейчас самое время подкрепиться, - он потянулся к столику около кровати, на котором стояли бокалы с вином, и, отпив глоток, тонкой струйкой вылил оставшееся на грудь женщины. Она вскрикнула, а Жоффрей тут же приник горячими губами к покрывшейся мурашками коже, осушая ее и чувствуя, как напрягается тело Карменситы, как она раскрывается навстречу ему... Ее горячность передалась и графу. Эта женщина всегда умела разжечь пламя его страсти, довести своими ласками до пика наслаждения... Стоило признать, что никогда у него не было столь изобретательной и жадной до удовольствий любовницы, не признающей в любви запретов и полумер. С ней, напрочь лишенной стыдливости и не отягощенной никакими нормами морали, он мог претворять в жизнь все свои фантазии, зная, что они будут с восторгом исполнены. Видя, что Карменсита уже возбуждена сверх всякой меры, Жоффрей приподнял ее бедра и медленно овладел ею, наблюдая за тем, как глаза женщины заволакивает томной негой, пухлые чувственные губы приоткрываются, а дыхание учащается. Судорожным движением она сжала его плечи руками и откинула голову назад. С ее губ сорвался еле слышный стон. Жоффрей усмехнулся. - Вы горячи, как испанская кобылица, мадам, - он властным поцелуем коснулся ее губ и почувствовал, как страстно она отвечает ему. - И мне безумно хочется вас объездить, - граф прижал ее колено к своему бедру и ускорил темп. Карменсита ловила каждое его движение, подстраиваясь под заданный любовником ритм, жарко отвечала на каждую ласку, возвращала каждый подаренный им поцелуй, и вот уже по ее телу начали пробегать легкие волны приближающегося наслаждения, которые все учащались, становились сильнее, пронзительнее, доводя женщину до сладостного безумия, и наконец последней штормовой волной ее захлестнуло головокружительное блаженство - невероятное, пьянящее, ослепительное... Она громко застонала, тело ее содрогнулось в высшем проявлении страсти, и Жоффрей, с удовольствием наблюдая за тем чувственным восторгом, до которого он сумел довести любовницу, склонился к ней и прошептал: - Думаю, пришла моя очередь вкусить ваших прелестей, Карменсита, - и граф, крепко прижав женщину к себе, перевернулся на спину. Теперь она оказалась сверху, обнаженная, с непокорной гривой черных волос, струящихся по спине, дразнящая своим бесстыдством, выставляемым напоказ. Карменсита облизнула губы, похотливо глядя на любовника, и начала двигаться сначала томительно медленно, а потом все быстрее - то откидываясь назад, то наклоняясь к мужчине, позволяя ему ласкать губами свою совершенной формы грудь, покатые плечи, чуть припухшие от яростных поцелуев губы... В глазах графа разгорался настоящий пожар, Карменсита видела, что скоро он достигнет пика удовольствия. И действительно, одним быстрым движением притянув ее к себе, Жоффрей дал волю своей до этого сдерживаемой страсти, и они, на этот раз вместе, пережили самый восхитительный, самый упоительный любовный восторг, который только могут подарить друг другу мужчина и женщина... Опустив голову на плечо любовника, Карменсита постепенно приходила в себя. Такой ураган эмоций она не испытывала ни с кем, только с ним - этим волшебником, умеющим разбудить ее чувственность и вознести к вершинам блаженства. Как замечательно, что он снова вернулся к ней, пресытившись своей красавицей-женой. Одно время испанка всерьез ревновала Жоффрея к его юной супруге и даже уехала в Париж, чтобы не видеть, как это выскочка купается во всеобщем внимании и восхищении. И вот, не прошло и года, как все вернулась на круги своя - Карменсита торжествовала, а ее соперница была повержена. "Пусть знает, что он теперь со мной," - злорадно думала женщина, делясь направо и налево своими восторгами в отношении любовника и страстно желая, чтобы рано или поздно слухи об их связи дошли до Франсуазы. Возможно, это вынудит ее покинуть столицу, и тогда Карменсита сможет всецело завладеть сводящим ее с ума мужчиной. - Мне кажется, я сейчас умру от счастья, - промурлыкала она, слегка покусывая любовника за мочку уха. - И лишите меня удовольствия снова обладать вами, моя несравненная? Вы не можете быть так жестоки, Карменсита. Женщина рассмеялась низким грудным смехом и приподнялась на локте. - Да, Жоффрей, вы правы, я действительно не столь жестока. И, что более важно, слишком эгоистична, чтобы отказаться от ваших ласк. - Думаю, мы отлично подходим друг другу, - граф провел кончиками пальцев по щеке любовницы. - Но, мне кажется, уже давно за полдень, а я обещал сегодня быть к обеду у Нинон. Испанка резко отстранилась от Жоффрея и надула губы, став похожа на обиженного ребенка. - Вы покидаете меня? Так скоро? - Я вынужден, моя красавица, - граф встал с кровати и накинул на плечи рубашку. - Вы же знаете, что я всегда исполняю свои обещания, данные прекрасным дамам. - О, да вы просто распутник! - с гневом воскликнула Карменсита и подскочила на постели. - Не ревнуйте, мой ангел, пока наши тела так согласны, клянусь, вы будете для меня единственной... С этими словами граф склонился к любовнице и, приподняв ее подбородок, прижался к полураскрытым губам примиряющим поцелуем.
Violeta: Анжелика. Приехав в Париж, Анжелика была буквально оглушена шумом, гамом, водоворотом людей на улицах. С превеликим трудом ей удалось разыскать дом королевского прокурора, мужа ее сестры Ортанс, который, как и большинство судейских чиновников, жил неподалеку от Дворца правосудия, на острове Сите, в приходе Сен-Ландри. Улица называлась улицей Ада, и здесь еще сохранились старинные серые дома с остроконечными крышами, редкими окнами, лепными украшениями и водосточными трубами с головами чудовищ. Дом, около которого остановилась потрепанная карета, запряженная двумя мулами, был не менее мрачен, чем соседние, несмотря на наличие на каждом этаже трех довольно высоких окон. На первом этаже находилась контора, на дверях которой висела дощечка: "Мэтр Фалло де Сансе. Королевский прокурор". Анжелика ударила в дверь бронзовым молотком и с волнением стала ждать, когда ей откроют. Аккуратно одетая толстая служанка в белом чепчике провела ее в прихожую, и почти тотчас же на лестнице появилась Ортанс. Она увидела карету в окно. Анжелике показалось, что в первое мгновение сестра хотела броситься ей на шею, но спохватилась, и лицо ее приняло отчужденное выражение. Впрочем, в комнате царила такая темень, что сестрам даже трудно было разглядеть друг друга. Они расцеловались довольно холодно. Ортанс выглядела еще более сухопарой и длинной, чем прежде. Госпожа Фалло, кивнув в сторону служанки, провела Анжелику в спальню. Это была большая комната, служившая одновременно и гостиной, потому что вокруг кровати с красивым пологом, покрытой стеганым одеялом из желтой камчатой ткани, стояли кресла, табуреты, стулья и скамеечки. Анжелика подумала, уж не принимает ли ее сестра гостей лежа, как парижские «жеманницы». Ортанс и в самом деле когда-то слыла умной и острой на язык девушкой. - Отец писал мне, что отправляет тебя в Париж на поиски выгодной партии, - не дав Анжелике даже оглядеться, перешла сразу к делу сестра. - И как он себе это представляет? Что я буду бегать с тобой по столице и знакомить с мужчинами? И чем ты сможешь заинтересовать их, кроме хорошенького личика и титула баронессы? - Перестань, Ортанс, - скорчила недовольную гримаску Анжелика. - Отец выделил мне небольшое приданое. - Со своей торговли мулами? - презрительно сморщила нос Ортанс. - Нет. Один граф из Тулузы взял у него в аренду рудник Аржантьер, помнишь, который был заброшен долгие годы? Теперь там вовсю кипит работа. - И зачем этому графу понадобился рудник нашего отца? - сестра села в одно из кресел и жестом указала Анжелике на соседний стул. - Фантина рассказывала мне, что он колдун, и у него полный замок золота, - щеки Анжелики раскраснелись от возбуждения. - Он делает его при помощи всяких стеклянных шаров, колб, трубок и дьявольских зелий. - Какие глупости, - дрогнувшим голосом ответила Ортанс и перекрестилась. - И еще... - Анжелика наклонилась к сестре. - Говорят, в его дворце такое творится… просто срам. Даже сам монсеньор архиепископ Тулузский в своей проповеди осудил его, сказав, что в его гнусных делах замешан сам сатана. После этой проповеди граф де Пейрак приказал своим людям поколотить пажей и носильщиков архиепископа, и завязалась такая драка, что дрались даже в самом соборе. - Какой ужас! - живые карие глазки Ортанс заблестели - она всегда обожала сплетни. - А Николя, ну ты помнишь Николя Мерло - он теперь служит конюхом в Монтелу, - продолжала Анжелика, - так вот, он рассказывал мне, что видел этого графа своими глазами. Он ездит на черном, как ночь, жеребце, уродлив, как дьявол, и хром! - Господи Боже, да замолчи ты наконец, негодница! Нагнала страху! - воскликнула Ортанс и закатила глаза. Анжелика так и покатилась со смеху - настолько уморительный у сестры был вид. В этот момент в комнату вошел мужчина лет тридцати. Каштановый парик окаймлял его полное, тщательно выбритое лицо, на котором были написаны важность и в то же время внимание. По его темному суконному костюму, добротному, но украшенному лишь черным галуном и роговыми пуговицами, по белоснежным скромным брыжам Анжелика догадалась, что перед ней ее зять — прокурор. Она встала со стула и присела перед ним в реверансе. Он подошел к ней и торжественно расцеловал в обе щеки, как полагается близкому родственнику. - Рад приветствовать вас в своем доме, мадемуазель. Ортанс уже показала вам вашу комнату? Я распорядился отнести туда ваш багаж. Анжелика отрицательно помотала головой. - Тогда идемте. Вы, наверное, устали с дороги. Анжелику провели в большую комнату на третьем этаже, и она испытала истинное блаженство, когда села в лохань, уже наполненную горячей водой. Она даже вымыла голову и с грехом пополам причесалась, глядя в металлическое зеркальце, висящее над камином. Комната была мрачная, обставленная уродливой мебелью, но все необходимое здесь было. У дверей уже стоял ее сундук, в котором было несколько туалетов, сшитых специально для поездки в Париж. Анжелика не без злорадства отметила, что на бедняжке Ортанс было надето платье, больше подходящее монашке, а его серый суконный корсаж был украшен лишь несколькими бантиками и бархатной лентой. Анжелика же могла похвастаться несколькими роскошными, конечно, по меркам провинции, нарядами, а одно платье было даже украшено золотой вышивкой. На нем и остановила свой выбор девушка, для того, чтобы спуститься вниз к обеду. Конечно, нехорошо было дразнить сестру, но уж очень Анжелике хотелось показать себя настоящей знатной дамой. Ей надо было привыкать к этой роли - ведь наверняка у нее будет муж получше, чем этот толстый прокурор! Накинув на плечи шелковый платок, Анжелика перехватила яркой лентой уже подсохшие золотистые волосы и степенной походкой спустилась вниз. Лучшей наградой ей был восхищенный взгляд зятя и кислая физиономия сестры. - К чему было так наряжаться? - недовольно проговорила Ортанс. - Я думала, в Париже принято переодеваться к обеду, - наивно распахнула глаза Анжелика. - Садись, - нетерпеливо махнула рукой сестра. Анжелика чинно села на стул и накрыла колени салфеткой. Седой, как лунь, старик - дядя прокурора и бывший магистрат, скрипучим голосом прочел молитву, и, когда он закончил, служанка принесла суп. Стол, покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью, был сервирован столовым серебром, которое, как заподозрила Анжелика, сестра достала специально для нее. Кроме того, на столе стояло несколько блюд с закусками, ваза с фруктами и нарезанная крупными ломтями ветчина. "Пускает мне пыль в глаза", - насмешливо подумала девушка и еще раз поздравила себя с тем, что надела нарядное платье. - Сегодня мы отправимся в салон Нинон де Ланкло, она моя хорошая подруга. И у нее собирается самое блестящее общество. Если ты там не найдешь себе мужа, Анжелика, то не найдешь его нигде, - торжественно проговорила Ортанс. - Сударыня, - мэтр Фалло поднял на жену глаза, - вы знаете мое отношение к этой... особе. Подходящая ли это компания для юной девушки? - Сударь, она будет со мной. Или вы сомневаетесь в моей нравственности? - Ортанс отложила ложку, которой ела суп, и с возмущением посмотрела на супруга. Анжелика прыснула. Заподозрить сестру в безнравственности не смог бы даже сам Папа Римский. Чопорная святоша и ханжа! - Конечно же нет, дорогая, - тут же пошел на попятную прокурор, бросив на Анжелику укоризненный взгляд. - Мое доверие по отношению к вам безгранично. Вы можете поступать, как считаете нужным. Ортанс важно кивнула, и остаток обеда прошел в молчании. *** Сестра проявила просто чудеса дружелюбия, собственноручно уложив волосы Анжелики в модную на тот момент в Париже прическу, одолжила ей пудру, румяна и, что было просто невероятной щедростью, свой жемчуг, который она берегла, как зеницу ока. - Не иначе, сестрица, тебе не терпится поскорее выдать меня замуж, - насмешливо проговорила Анжелика, любуясь своим отражением в зеркале. - Несомненно. Может хоть тогда ты перестанешь быть такой бестолковой и дерзкой, - отозвалась Ортанс. Анжелика показала сестре язык, но та даже не обиделась. - Господи, какое же ты еще дитя, - покачала она головой. - Пойдем. *** Дом Нинон де Ланкло, хоть и был скромнее многих величественных особняков квартала, где она проживала, тем не менее, производил приятное впечатление своей изящностью и пристальным вниманием к деталям: было видно, что хозяйка потратила много времени, продумывая каждую мелочь, будь то завитушка на позолоченном фризе или же бронзовая ручка на входной двери в виде головы льва. С некоторой робостью Анжелика вслед за сестрой переступила порог салона Нинон и поднялась на второй этаж, где располагалось несколько прекрасно и со вкусом обставленных гостиных с расставленными вдоль стен столами, которые были сервированы для дневного приема. Ортанс прошептала Анжелике на ухо, что здесь бывал сам шевалье де Мере*. Девушка понятия не имела, кто это, но на всякий случай преисполнилась благоговения. Хозяйка салона, на которую осторожно указала Анжелике Ортанс, была ослепительной брюнеткой с пронзительными синими глазами и очаровательной улыбкой. Ее туалет был восхитителен, украшен искусной вышивкой, тончайшими кружевами, словно пена, окутывающими ее плечи, драгоценными камнями, и Анжелика сразу же почувствовала себя серой мышкой, как тогда, на приеме в Плесси. "Баронесса унылого платья" - так, кажется, насмешливо отозвался о ней кузен Филипп. И вот история снова повторяется... - Пойдем, я представлю тебя Нинон, - поторопила ее Ортанс. - По-моему, она занята, - попробовала отказаться Анжелика, чувствовавшая себя неуютно во всем этом окружавшем ее великолепии. - Разговором с этим господином? Ничего страшного. Ты же ищешь мужа, чем этот плох? - насмешливо проговорила Ортанс. - Нет, он очень даже... привлекателен, - пробормотала девушка, украдкой разглядывая чеканный профиль с четко очерченной линией чувственных губ богато одетого дворянина, который, чуть отставив ногу вперед и небрежным движением положив руку в перстнях на эфес шпаги, о чем-то любезно разговаривал с хозяйкой салона. Он наклонялся к ней так близко, что блестящие черные локоны его роскошного парика касались обнаженного плеча молодой женщины, и что-то шептал ей на ухо, отчего та заливалась веселым смехом и шутливо грозила ему пальцем. - Ну, раз он тебе нравится, идем и познакомимся, - твердо проговорила Ортанс и решительно направилась в сторону мило беседующей пары. Анжелике ничего не оставалось, как последовать за ней. Нинон, заметив приближающихся к ней сестер, улыбнулась им навстречу. - Госпожа Фалло де Сансе! Рада, что вы заглянули ко мне. А кто это очаровательное юное создание? - она чуть склонила голову набок и окинула Анжелику быстрым оценивающим взглядом. - Моя сестра, Анжелика де Сансе де Монтелу, - сладким голоском пропела Ортанс и незаметно толкнула сестру в бок. Анжелика присела в реверансе и услышала, как мужчина, стоящий рядом с Нинон, проговорил приятным, с необычным певучим акцентом голосом: - Мадемуазель де Сансе? Скажите, а кем вам приходится барон Арман де Сансе? - Это мой отец, сударь, - тихо проговорила Анжелика и несмело подняла глаза на заговорившего с ней незнакомца. Улыбка на ее губах тут же увяла, и она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Мужчина оказался пугающе страшен. Два глубоких шрама пересекали его левую щеку и висок, отчего одно веко было полуприкрыто. Когда он сделал шаг по направлению к девушке, его фигура как-то неловко качнулась, и Анжелика поняла, что он хромает. Она поспешила отвести взгляд от этого ужасного лица и невольно стала отмечать какие-то нелепые мелочи: пряжки на туфлях незнакомца были с драгоценными камнями, шейный платок не свисал в виде жабо, а был завязан широким бантом, пальцы были унизаны перстнями с бриллиантами, и только одно кольцо было с огромным рубином. Он склонился к руке девушки, и Анжелика почувствовала прикосновение его губ, от чего мурашки побежали по ее телу. - Граф де Пейрак де Моренс д'Ирристрю. Весьма рад нашему неожиданному знакомству. Анжелика не в силах была произнести ни слова и только кивнула. Боже, и угораздило ее в первый же день пребывания в Париже столкнуться с графом-колдуном, о котором ей все уши прожужжали в Монтелу! Видимо, сам дьявол занес его сюда из Тулузы, не иначе. Тут девушка заметила, как Нинон увлекает ее сестру в сторону, оставляя Анжелику с этим странным человеком наедине. Он же, галантно подав ее руку, проговорил: - Не составите ли вы мне компанию, мадемуазель? - Да, как вам будет угодно, ваша светлость, - проговорила Анжелика и покорно направилась к обитой небесно-голубым бархатом кушетке, на которую ее усадил граф, устроившись рядом и делая небрежный жест рукой, подзывая лакея. ________________ *Антуан Гомбо, также известный как шевалье де Мере — французский писатель. Хотя он не был дворянином, в своих сочинениях использовал имя «кавалер де Мере» для персонажа, выражавшего точку зрения автора. Позже друзья стали так называть его самого.
Violeta: Атенаис. Франсуаза решила навестить сестру, с которой, несмотря на большую разницу в возрасте, у нее всегда были доверительные отношения. Молодая женщина была уверена, что Габриэла* сможет дать ей хороший совет - сестра состояла в крайне неудачном браке с бравым воякой маркизом де Тианж, который с завидной регулярностью одаривал ее очередной беременностью и отбывал в расположение своей части, где вел разгульную и полную скандалов жизнь. Карета с гербом графа де Пейрака, запряженная четверкой лошадей, быстро катила по оживленным улицам Парижа, и не прошло и получаса, как экипаж остановился у парадной лестницы скромного особняка. Скрытый, словно стеной, от любопытных глаз прохожих буйно разросшимся садом, он совсем не походил на роскошный отель Ботрейи, который, казалось, лучился великолепием, выставляя напоказ тщательно ухоженные зеленые лабиринты за белокаменной оградой, необычайной красоты античные статуи, украшающие парк, и сам дом, построенный из светлого тесаного камня по последнему слову современной архитектуры. Сёстры расцеловались прямо на пороге и прошли в гостиную, где с удобством расположились в креслах, обтянутых дорогим лионским шелком, на гладкой поверхности которого серебром были вытканы пышные букеты цветов. Над камином, закрытым экраном с золоченым литым орнаментом, висел пасторальный пейзаж кисти Лоррена** в массивной раме. Внутреннее убранство особняка было дорогим, но не вычурным: каждая деталь интерьера была тщательно подобрана и находилась на своем месте - ничего лишнего, все выдержано в едином стиле. Дома сестер удивительно напоминали своих хозяек: одну - ослепительную и жадную до развлечений светскую красавицу, и другую - спокойную и рассудительную мать семейства. - Чудесное платье, - заметила Габриэла, с восхищением разглядывая Франсуазу. Молодая графиня улыбнулась уголком рта и аккуратно расправила тяжелые складки изумрудного бархата. - Его заказал для меня Жоффрей. Впрочем, как и весь мой гардероб, - в голосе Франсуазы скользнуло раздражение. - Ты чем-то недовольна? - проницательно спросила сестра. Она заметила нервозность молодой женщины сразу же, как только та приехала. И вдруг так долго сдерживаемые обиды хлынули из Франсуазы, как из рога изобилия. Она рассказала Габриэле о том, что муж уже давно охладел к ней, что намеревался уехать в Париж без нее, что все эти месяцы, проведенные здесь, она видела его хорошо если дюжину раз, так как он вечно пропадает по своим делам, а вчера она узнала, что Жоффрей ей изменяет... - И еще эти платья... Габриэла, ты не поверишь, но ни одно из них мне не нравится, - с дрожью в голосе продолжила Франсуаза. - Да, они изысканны, красивы, сшиты по последней моде, но отделка, ткани - все не то! И поверь мне, он сделал это нарочно, чтобы уязвить меня! - То есть, - насмешливо проговорила сестра, - его измена волнует тебя меньше, чем неудачный гардероб? Франсуаза резко захлопнула веер. - На чьей ты стороне, Габриэла? - глаза молодой женщины сощурились, и она с вызовом посмотрела на сестру. - О, только не надо устраивать сцен, Франсуаза, - Габриэла лениво откинулась на спинку кресла. - Ты знаешь, что на меня это не действует. - Меня волнует и то, и другое! - Франсуаза раскраснелась и повысила голос. - Он не смеет пренебрегать мной и моими желаниями! И он не должен обманывать меня... - Чем ты лучше других? - пожала плечами сестра. - Все мужья рано или поздно начинают изменять, это неизбежно. Думаю, тебе просто надо смириться с этим. Я, например, давно махнула рукой на похождения Клода. Меня даже забавляют слухи о его интрижках. - В Тулузе все было по-другому, - покачала головой Франсуаза. - Жоффрей относился ко мне, как к королеве, и, поверь мне, о таком внимании, такой обходительности можно только мечтать. Мой муж знает толк в том, как доставить удовольствие женщине - многие тулузские дамы завидовали мне и мечтали заполучить его себе в любовники. А какие он устраивал приемы, Габриэла! Даже в королевском дворце, я думаю, никогда не видели подобной роскоши, и Жоффрей всегда делал так, чтобы я почувствовала, что все эти фейерверки, развешанные повсюду гирлянды цветов, выступления лучших музыкантов - все это для меня, и только для меня... А какие я тогда носила платья! Он продумывал каждый нюанс, чтобы сделать меня неотразимой: изысканные ткани, подчеркивающие редкий оттенок моих глаз, самые смелые фасоны, разнообразные украшения... И так продолжалось до тех пор, пока нам не нанес визит его величество Людовик. Ты помнишь, я рассказывала тебе об этом, - обратилась Франсуаза к сестре. Габриэла утвердительно кивнула, и Франсуаза продолжала: - Это было непередаваемо прекрасно! Жоффрей тогда превзошел самого себя... А как же хорош был молодой король, - она сделала небольшую паузу, снова распахнула веер и стала томно им обмахиваться. - Знаешь, мне кажется, он тогда всерьез увлекся мной: осыпал комплиментами, открыл со мной бал, попросил сопровождать его на конной прогулке... - И что же твой муж? - перебила ее Габриэла. - О, он постоянно пенял мне на то, что я не берегу себя, что мне вредно в моем положении... - Франсуаза вдруг резко замолчала. Сестра наклонилась и схватила ее за руку. - Ты что, беременна? - Нет. Я... потеряла ребенка. Еще тогда, во время приезда короля... - видя расширившиеся от удивления глаза Габриэлы, Франсуаза быстро добавила: - Беременность проходила тяжело, Жоффрей очень волновался за меня, даже хотел, чтобы я пропустила прием... Сестра продолжала потрясенно молчать, и Франсуаза воскликнула, словно оправдываясь: - Но Габриэла, разве я могла так поступить? Ведь я мечтала о том, чтобы увидеть короля! Ничто не могло меня остановить. И я танцевала с ним, он смотрел мне в глаза, касался моей руки... Это было, как в сказке! - глаза молодой женщины мечтательно засветились. - Надеюсь, он пригласит нас на свою свадьбу. Глубоко вздохнув, словно пытаясь собраться с мыслями, маркиза де Тианж медленно проговорила: - У меня есть только два предположения, почему твой муж так резко переменился к тебе. Первое и самое вероятное - это ревность. А второе - это то, что он переживает из-за потери наследника. Франсуаза сморщила свой хорошенький носик. - Ни то, ни другое. Уверена, ему льстит то, что у него настолько очаровательная жена, что на нее обращает внимание сам король, - молодая женщина гордо выпрямилась в кресле. - А насчет наследника... Думаю, что если бы он так хотел его, то посещал бы почаще мою спальню, а не искал удовольствий на стороне. - Наверно, ты права, - кивнула сестра, рассеянно поигрывая перламутровой ручкой веера. - Тогда, скорее всего, он из породы тех непостоянных мужчин, что вечно ищут разнообразия. А ты, хоть и невероятно хороша, уже наскучила ему. Франсуаза помрачнела. - Но ты можешь снова вернуть его расположение, - со значением посмотрев на нее, продолжила Габриэла. - Вот еще! Я не намерена унижаться перед Жоффреем! - Франсуаза вскочила с кресла и начала нервно мерить шагами комнату. - Тебе и не придется, - успокоила ее сестра. - Наоборот, ты должна стать недоступной для него, чтобы он снова хотел тебя завоевать. Чужая жена всегда лучше собственной, - насмешливо улыбнулась Габриэла. Франсуаза вспомнила Карменситу де Мерекур, эту яркую испанку, которая одним своим появлением производила фурор в светских гостиных Парижа, представила ее в объятиях своего мужа, словно воочию увидела, как он склоняется над ней, накрывает ее губы своими губами, и у нее даже закружилась голова от внезапно нахлынувшей ярости. Она с такой силой сжала в руке веер, что он жалобно хрустнул. - Франсуаза, успокойся! Неужели ты настолько любишь своего мужа? - удивленно посмотрела на нее сестра. - Я? Не говори глупостей! - раздраженно ответила Франсуаза. - Любовь не приносит ничего, кроме страданий. Все влюбленные - законченные дураки. А я - из рода Мортемар и предпочитаю, чтобы любили меня, преклонялись передо мной, и никогда не позволю обращаться с собой пренебрежительно! - по губам молодой женщины скользнула недобрая улыбка. - Я просто хочу ему отомстить. Сделать так, чтобы он вымаливал мое прощение, страстно желая меня вернуть, а я была бы с ним холодна. Гордо расправив плечи, Франсуаза проговорила: - Сегодня вечером я приглашена к Мадлен де Скюдери***. И я постараюсь сделать все возможное, чтобы стать королевой этого приема. - Думаю, что при твоей красоте и блеске драгоценностей, которыми осыпает тебя твой супруг, это будет совсем несложной задачей, - улыбнулась сестра. - Ах, Габриэла! - воскликнула Франсуаза. - Я хочу, чтобы меня принимали везде не только благодаря моей внешности и богатству моего мужа, но и потому, что я сама по себе что-то значу. Понимаешь? - Не совсем, - покачала головой сестра. - Господи, ну вспомни же о мадам де Рамбуйе**** и ее дочери! Несравненная Артенис и прекрасная Жюли восхитительны сами по себе, к их ногам склоняются самые лучшие мужчины, посвящая им сонеты, восхищаясь их умом, изяществом, утонченностью. Я желаю быть, как они, войти в круг «Les Précieuses»*****... - в глазах Франсуазы мелькнула решимость. - То есть ты хочешь сравняться умом со своим мужем? Или, иными словами, добиться того, чтобы Зевс склонил голову перед премудростью Афины Паллады? - и Габриэла залилась веселым смехом. - Зевс... - фыркнула Франсуаза. - Уж скорее хромой Гефест. Или нет... козлоногий Пан, предающийся всем возможным порокам и вечно ищущий наслаждений! - воскликнула она и расхохоталась вслед за сестрой. - Да, именно так! - Каково это - быть замужем за дьяволом, а, Франсуаза? - поддела Габриэла сестру. - Пока он исполняет все мои прихоти - лучше не бывает, - парировала молодая графиня. - И мне все равно, откуда берется его богатство, главное, чтобы у меня всегда были самые роскошные туалеты и украшения. И пусть даже ради этого он должен будет подписать контракт с целым легионом демонов Преисподней! - Ну наконец-то! - воскликнула Габриэла. - Теперь я узнаю свою младшую сестренку, которая при любых обстоятельствах старается остаться хозяйкой положения. - Ты права, - отсмеявшись, Франсуаза посерьезнела. - Ты подала мне отличную идею, Габриэла. Мне нравится, что ты сравнила меня с Афиной Палладой. Быть тупоголовой Афродитой или желчной девственницей Артемидой - не по мне. А вот Афина вполне соответствует моему характеру, - на губах молодой женщины расцвела победоносная улыбка. - Пришло время взять жизнь в свои руки и все изменить! И начну я, пожалуй, с имени. Маркиза бросила на сестру взгляд, полный недоумения, а Франсуаза воскликнула: - Я придумала себе новое имя! Только послушай, как это будет божественно звучать - Атенаис****** де Пейрак! Думаю, у Мадлен все будут в восторге! - Не сомневаюсь в этом. Там обожают все... в высшей степени необычное, - Габриэла не разделяла увлечения Франсуазы идеями жеманниц, но свое мнение оставила при себе, видя, что новая фантазия всерьез захватила сестру. - Кроме того, - продолжала Франсуаза, - так можно повлиять на судьбу, как говорят разные гадалки и провидцы. А она в последнее время что-то не очень ко мне благосклонна... Габриэла встала со своего места и обняла ее. - Надеюсь, что все твои мечты осуществятся, милая Франсуаза! - Меня теперь зовут Атенаис, ты что, забыла? - молодая женщина лукаво посмотрела на сестру. - И я хочу, чтобы отныне меня называли только так. - Как пожелаешь, моя дорогая! - рассмеялась Габриэла. Она знала, что спорить с Франсуазой было бесполезно - та всегда получала то, что хотела... ________________ *Габриэла де Рошешуар-Мортемар, маркиза де Тианж — французская аристократка. Обладая красотой и острым умом, она всю жизнь провела при дворе короля Франции Людовика XIV. Габриэла доводилась старшей сестрой знаменитой официальной фаворитке короля Атенаис де Монтеспан. **Клод Лоррен - французский живописец, рисовальщик, гравер. ***Мадлен де Скюдери — французская писательница, представительница прециозной литературы. Посещала салон госпожи Рамбуйе, где её именовали «Сафо». Мари Мадлен де Лафайет - французская писательница, известная своим романом «Принцесса Клевская». ****Салон маркизы де Рамбуйе и ее дочери Жюли д’Анжанн повлиял на становление прециозной культуры, культуры утонченного светского досуга, предполагающей особые свойства сердца и ума, благородные манеры. В прециозности старались соединить традиции куртуазной культуры с современным хорошим вкусом. Мадам де Рамбуйе была известна под прозвищем «несравненная Артенис» — анаграмма её имени, созданная Франсуа де Малербом и Оноре де Бюэем, сеньором де Раканом. *****«Les Précieuses» (драгоценные, возвышенные, утонченные) — слово, которым обозначались гран-дамы салона Рамбуйе: Екатерина де Вивон, маркиза де Рамбуйе, принцесса Монпансье, Жюли д’Анжанн, девица Скюдери... ******От древнегреч. имени Ἀθηναίς (Атенаис), происх. от имени богини Афины (древнегреч. Ἀθηνᾶ, Атена).
Violeta: Жоффрей. Встреча у Нинон. - Моя сестра, Анжелика де Сансе де Монтелу, - раздался рядом с Пейраком женский голос, который отвлек его от приятной беседы с прекрасной Нинон. Имя показалось графу смутно знакомым, и, после недолгих раздумий, услужливая память вернула Жоффрея к событиям пятилетней давности, когда его поверенный в делах Молин предложил ему приобрести серебряный рудник некоего барона Армана де Сансе де Монтелу, чьи маленькие трудолюбивые мулы уже весьма продолжительное время способствовали их незаконной торговле с Испанией. Мысль о разработке месторождения показалась Пейраку весьма удачной, ведь это наверняка заставило бы замолчать тех, кто открыто сомневался в честности нажитого Жоффреем состояния, а, кроме того, удовлетворило бы его интерес к исследованиям и экспериментам в области рудного дела. Никто тогда и предположить не мог, что владелец - почти разоренный отец многочисленного семейства - откажется от продажи заброшенного клочка земли, желая сохранить Аржантьер в качестве приданного для одной из своих дочерей. В конце концов, Молину удалось убедить барона сдать рудник в аренду Пейраку на долгий срок за весьма внушительную сумму, что вполне удовлетворило обе стороны. И сейчас незнакомая девушка своим именем неожиданно напомнила графу о столь важной для него сделке, и Жоффрея вдруг одолело любопытство - а не ее ли пришлось бы взять ему в супруги, если бы владелец рудника оказался менее сговорчив? Забавно, если так. И, невольно улыбнувшись, он любезно осведомился: - Мадемуазель де Сансе? Скажите, а кем вам приходится барон Арман де Сансе? - Это мой отец, сударь, - тихо ответила девушка и подняла на него зеленые, как весенняя листва, глаза. "Удивительно красива", - молнией пронеслось в голове у графа. Темное золото роскошных волос, тонкий изящный профиль, совершенной формы губы с играющей на них легкой улыбкой, которая, впрочем, тут же увяла, едва незнакомка внимательнее рассмотрела его лицо. Что ж, Жоффрей уже давно привык к тому, что его внешность всегда шокирует новых знакомых, но страх, промелькнувший в глазах этой девушки, почему-то задел его. Графу редко когда доводилось сожалеть о своем уродстве, скорее, он бравировал им, выставляя напоказ, а тут вдруг неожиданно почувствовал досаду оттого, что глаза красавицы смотрят на него с неприязнью, а не с интересом, который обычно сквозил в обращенных к нему взглядах салонных кокеток. Желая произвести на девушку более благоприятное впечатление, Жоффрей галантно склонился к ее руке и произнес: - Граф де Пейрак де Моренс д'Ирристрю. Весьма рад нашему неожиданному знакомству. Она молча кивнула и опустила ресницы. Нинон, видя, что де Пейрак заинтересовался незнакомкой, понимающе улыбнулась и увлекла сестру очаровательной баронессы к буфету, предоставив графу возможность побеседовать с девушкой наедине. Грех было не воспользоваться этим шансом, и Жоффрей со всей возможной учтивостью спросил: - Не составите ли вы мне компанию, мадемуазель? - Как вам будет угодно, ваша светлость, - покорно проговорила она и направилась следом за ним к низкой кушетке, умостившись на самом ее краешке, чтобы быть как можно дальше от своего неожиданного и пугающего нового знакомого. Пейрак сделал небрежный знак рукой, и слуга сию же секунду с поклоном протянул им поднос, на котором искрилось в бокалах белое вино, от которого девушка, впрочем, отказалась. - В добром ли здравии ваш батюшка? - граф задумчиво крутил в пальцах хрустальный фужер, внимательно глядя на склоненный профиль баронессы. - Да, мессир, - пробормотала она и бросила быстрый взгляд в сторону своей сестры, стоящей на противоположном конце комнаты, словно взывая к той о помощи. Жоффрея внезапно охватило веселье. Черт возьми, какая скромность и пугливость, кто бы мог подумать! Ему вдруг захотелось растормошить ее, услышать что-то кроме односложных ответов и по-светски учтивых фраз. Он наклонился к девушке и заговорщицки прошептал: - Бьюсь об заклад, мадемуазель, что вы наслышаны обо мне и о тех странных делах, что творятся на руднике, который я взял в аренду у вашего отца. Еле заметно вздрогнув, она тут же выпрямила спину. Девушка была предельно напряжена, и синяя венка у основания ее шеи забилась с неистовой скоростью, выдавая волнение мадемуазель де Сансе. "Ещё чуть-чуть, и она бросится от меня со всех ног", - усмехнулся про себя Пейрак и все так же тихо продолжил: - Говорят, что теперь там вход в саму Преисподнюю, а дьявол в моем лице бродит по округе и соблазняет юных красавиц... Неожиданно девушка резко обернулась к нему и с вызовом произнесла: - Я наслышана о вас, мессир. Но не настолько глупа, чтобы верить досужим сплетням. Теперь она смотрела на него в упор, не отводя взгляда. Ее изумрудные глаза потемнели, а губы сурово сжались. Граф невольно залюбовался ею, настолько она была хороша в этот момент. "А она не так застенчива, как могло показаться на первый взгляд", - со все возрастающим интересом подумал он. Поединок скрещённых взглядов - одного насмешливого, а второго негодующего - наконец был прерван словами Пейрака: - И все же, увидев меня впервые, вы были напуганы, не отрицайте, - он примирительно улыбнулся. - Значит, вас все же впечатлили рассказы о страшном колдуне, которые ходят обо мне в ваших краях. Сбитая с толку его доброжелательным тоном, она, немного помедлив, ответила: - Думаю, в ваших краях они тоже ходят, иначе архиепископ Тулузский не клеймил бы вас и ваш образ жизни со своей кафедры во время проповеди. Вот это поворот! - Так вы, сударыня, интересовались моей скромной персоной? - Пейрак почти смеялся. Беседа определенно начала доставлять ему удовольствие. - И готовы, подобно моему хорошему другу, монсеньору архиепископу, предать меня анафеме? - и Жоффрей, подражая торжественному тону церковников, нараспев проговорил: - Да проклянет его Бог-Отец, сотворивший человека! Да будет проклят он солнцем, и луною, и звездами небесными, и птицами, и рыбами морскими... Да будет труп его оставлен на пожрание псам... Да ниспошлет Господь на него глад и жажду, и гнев, и муки, и напасти злых ангелов, пока не попадет он в глубины ада... Да будут сыновья его сиротами, и жена его вдовою!.. Ваше сердце из камня, мадемуазель, коли вы желаете мне всех тех мук, коих удостаиваются лишь самые закоренелые грешники. - Я уже говорила, господин граф, что не верю досужим сплетням, - голос девушки слегка дрогнул. - И таких мук не желаю ни вам, ни кому-либо еще. Но, насмехаясь над Церковью, вы сами заставляете людей думать о вас, как... - Как? - его рука осторожно коснулась плеча молодой баронессы, он придвинулся к ней ближе и заглянул в самую глубину ее глаз цвета бушующего океана. - Как о пособнике Дьявола! - выпалила она, отстранившись. - О, мадемуазель, будьте же милосердны! - вдруг умоляюще воскликнул Пейрак и, увидев растерянный взгляд собеседницы, продолжил вкрадчивым тоном, аккуратно высвобождая из ее судорожно сжатых пальцев истерзанный за время их разговора белоснежный батистовый платочек, обшитый кружевом: - К вашему платку. Еще немного, и от этого несчастного куска ткани не останется ничего. Будет жаль, если он падет жертвой нашей с вами в высшей степени увлекательной беседы... Девушка вспыхнула и вскочила с кушетки. - Простите, мессир, я... Мне нужно идти. Жоффрей одним глотком осушил бокал с вином, глядя вслед поспешно удаляющейся от него баронессе де Сансе. "А ведь она могла стать моей женой", - подумалось вдруг де Пейраку. Эта мысль его так развеселила, что он едва сдержал улыбку. Забавная вышла бы пара - проклятый Богом и людьми богомерзкий колдун и чистый ангел, отданный ему на растерзание в придачу к серебряному руднику. Просто сюжет для какой-нибудь дешёвой пьески! Ну уж нет, ему с лихвой хватало гневных проповедей архиепископа, выслушивать их еще и дома от излишне благочестивой супруги у него не было ни малейшего желания. Но в девушке определенно что-то было, и, повстречайся они в другое время и при других обстоятельствах, она наверняка разбудила бы в нем интерес и желание узнать ее поближе... Шурша юбками, к нему подсела Нинон. - Ты до смерти напугал бедняжку, Жоффрей. Не стоило оставлять вас наедине, - глаза женщины откровенно смеялись. - Почему же? Думаю, мадемуазель не помешает узнать, что в гостиных Парижа можно встретить самого Дьявола, - граф нашел глазами в толпе свою несостоявшуюся невесту и с насмешливой улыбкой слегка кивнул ей. Та вздернула подбородок и отвернулась. От Нинон не укрылся этот обмен взглядами. - Зачем ты ее дразнишь? - укоризненно проговорила она. - Потому что это доставляет мне удовольствие, - Пейрак взял новый бокал с подноса, поднесенного ему слугой. - Давно я не встречал в салонах, заполненых под завязку жеманницами всех мастей, такую милую непосредственность. - Твое желание всех шокировать когда-нибудь выйдет тебе боком, - покачала головой Нинон. - И еще... Твоя скандальная связь с герцогиней де Мерекур... Стоит ли так афишировать ваши отношения? Граф искоса посмотрел на женщину. - Думаю, это касается только меня. - И репутации твоей жены. - Каким образом это затрагивает ее? - Жоффрей позволил себе усмехнуться. - Франсуаза не настолько наивна, чтобы ожидать от меня верности только на основании того, что я женился на ней. Это просто смешно, Нинон. - Но до меня дошли слухи, что ты покинул супружеское ложе из-за... дурной болезни, которой страдает твоя супруга. Медленно переведя взгляд на собеседницу, граф холодно осведомился: - Кто распускает подобные гнусные сплетни? - Думаю, что твоя любовница. Карменсита настолько ненавидит ее и обожает тебя, что готова пойти на все, даже на прямое оскорбление Франсуазы, чтобы она как можно скорее покинула Париж. - Спасибо, что предупредила меня, Нинон, - серьёзно ответил Пейрак, ставя пустой бокал на поднос. - Можешь быть уверена, что я положу этому конец, - в его голосе зазвенел металл, а глаза мрачно сверкнули. Жоффрей был в бешенстве. Ему было все равно, что о нем думают и болтают за глаза люди, но Франсуаза не заслуживала того, чтобы из-за него пачкали грязью ее имя. - И сделай это как можно скорее, - кивнула женщина. - Иначе графиню де Пейрак перестанут принимать. Тут перед мадемуазель де Ланкло склонился в поклоне один из придворных щеголей, которыми был наполнен ее салон. - О прекраснейшая, спойте для нас! - Спойте, спойте! - раздалось со всех сторон. - Вы, граф, не откажете мне в любезности? - обратилась Нинон к Жоффрею, погруженному в глубокие раздумья. - Я к вашим услугам, - рассеянно кивнул он ей, и, машинально положив в карман камзола позабытый зеленоглазой баронессой платок, который так и продолжал сжимать в ладони во время разговора с мадемуазель де Ланкло, взял из рук слуги протянутую гитару. Женщина уже настраивала лютню. - Мой подарок пришелся вам по вкусу, дорогая Нинон? - проговорил граф, бросая быстрый взгляд на инструмент в ее руках, который он некогда заказал специально для нее в Болонье. - У нее чудное звучание, - кивнула женщина. - Думаю, она служит великолепным подспорьем моему голосу. - Мне приятно слышать подобное. Что желаете спеть? - "Lacrime mi"*... - с улыбкой посмотрела на Пейрака Нинон. - Превосходный выбор! Ваш вкус безупречен, сударыня, - кивнул ей граф. - Возможно, вы хотели бы спеть мадригалы Монтеверди**? - кокетливо осведомилась женщина. - Решать не мне, а вам. Я с радостью исполню любое ваше желание. - Тогда начнем, - и она стала перебирать струны лютни, рождая первые аккорды, к которым через некоторое время присоединился и ее чарующий голос. Взгляд Жоффрея бездумно скользил по лицам окружавших их людей, а пальцы виртуозно аккомпанировали причудливому сплетению их с Нинон голосов, которые удивительно гармонично дополняли друг друга, вызывая неподдельное восхищение слушателей. Граф все еще продолжал размышлять о том скандале, в который невольно оказалась втянута его жена, и не сразу заметил, с каким изумлением смотрит на него мадемуазель де Сансе. Ее губы слегка приоткрылись, а рука была прижата к груди в жесте, выражающем крайнее волнение. Жоффрей чуть повернулся к ней и, не отрывая взгляда, продолжил петь, чувствуя, что на него снисходит какое-то необычное воодушевление, более чем странное в сложившейся ситуации, но придающее его исполнению особую глубину. Глаза девушки распахнулись еще шире, и она глубоко вздохнула. Одно произведение сменялось другим, Чести уступал место Монтеверди, а тот, в свою очередь, божественному Кавалли***... И это застывшее в воздухе мгновение, казалось, длилось бесконечно, пока сестра красавицы не схватила ее за руку и не увлекла к дверям салона... _______________ *Произведение Антонио Чести — итальянского композитора эпохи барокко. Среди его опер наиболее шумный успех выпал на долю «Золотого яблока», где использовался эпизод о Парисе и Елене из истории Троянской войны. **Клаудио Монтеверди — итальянский композитор, один из крупнейших в эпоху перехода от позднего Ренессанса к раннему барокко. Наиболее известные сочинения Монтеверди — поздние мадригалы, Плач Ариадны, опера «Орфей» и Вечерня. ***Франческо Кавалли - один из последователей Монтеверди.
Violeta: Анжелика. Перекресток судьбы. - Ты ведешь себя просто неприлично! Тебя что, совсем не учили манерам в монастыре? Да ты просто сошла с ума, если позволила себе так непристойно пялиться на мужчину! Ей-богу, как дурочка на деревенском празднике! - выговаривала сестре Ортанс, пока они шли по узким парижским улицам, возвращаясь домой на остров Сите. Анжелика, погруженная в собственные мысли, почти не слушала ее. Она готова была поклясться, что этот граф-колдун, который сперва насмехался над нею, а затем самым возмутительным образом обсуждал ее с хозяйкой салона, с язвительной улыбкой кивая на мелькающую в толпе фигуру Анжелики, почему-то потом резко изменил свое отношение к ней. Во время исполнения одного из мадригалов он повернулся к девушке и взглянул на нее с каким-то странным выражением, словно изучающе, и при этом от его обидного сарказма уже не осталось и следа. Анжелика закусила губу. Не нужно ей было ввязываться в этот идиотский разговор о колдовстве, религии и церкви, но граф де Пейрак застал ее врасплох своими вопросами, и Анжелика говорила первое, что приходило ей в голову, наверняка неимоверно веселя его своей непроходимой глупостью. - Надо быть скромнее, уметь держать себя в руках, - раздавался над ухом противный голос Ортанс, вторя внутреннему голосу самой Анжелики. Господи, ну почему она сначала делает, а потом думает? Отец же говорил ей, что граф ученый, занимающийся рудным делом, и Анжелика собственными глазами видела паровую машину на руднике, которая была построена по его чертежам. Так с чего вдруг она стала говорить ему о проповедях архиепископа Тулузского и пособничестве Дьяволу?! Анжелика застыла столбом посреди улицы и проговорила: - Я больше никогда не пойду к Нинон. Ортанс тоже остановилась и развернулась к ней. - Конечно! Там тебе делать нечего, ты уже достаточно опозорила меня, - язвительно процедила она. - Перестань, Ортанс, ну что я такого сделала? - попробовала изобразить непонимание Анжелика. - Там все смотрели на графа, когда он пел. Я слышала, как все вокруг восторженно ахали! Никто ничего и не заметил. - Если бы ты перед этим не сидела с ним в обнимку на кушетке, а потом не подскочила, как ужаленная, то да, никто бы ничего не заметил, - с гадкой улыбкой кивнула ей сестра. - А так ты привлекла к себе ненужное внимание. Теперь только и разговоров будет, что о тебе и твоих дурных манерах! - Я не сидела с ним в обнимку! - возмущенно воскликнула Анжелика. - Он сам придвинулся ко мне и разговаривал со мной просто возмутительно. Поэтому я и ушла. - Он что, говорил тебе непристойности? - в голосе Ортанс сплелись негодование и жадное любопытство. - Нет, нет, - поспешно проговорила Анжелика. - Он просто... я даже не знаю... Это, наверняка, все мои фантазии... Или я неправильно его поняла.., - и она закончила растерянным тоном: - Он очень странный... - Нет, это ты странная. Дикарка. Всегда такой была и такой же осталась, - вздохнула Ортанс. - Пошли домой. В этот вечер, несмотря на усталость, Анжелика долго не могла уснуть. Она прислушивалась к доносящемуся с узких сырых улочек шуму незнакомого города, а в голове у нее мелькали картины знакомства с загадочным графом: его безупречный профиль сменялся видом ужасающих шрамов, темные, словно бездна, глаза - насмешливой улыбкой, одни воспоминания о которой вгоняли девушку в краску. Опасаясь смотреть ему в лицо, Анжелика все внимание сосредоточила на его руках - в пышных кружевах манжет они выглядели изящно, но в то же время не слишком изнеженно. Мускулистые, с длинными подвижными пальцами, они наверняка с той же виртуозностью, что перебирали струны гитары, владели шпагой или одним движением поводьев смиряли непокорного жеребца. От мужчины веяло скрытой силой и, несмотря на его худощавость и хромоту, чувствовалось, что под богато украшенным камзолом скрывается крепкое тренированное тело. Ей вдруг вспомнилось, как в момент их знакомства он склонился к ее руке, как блеснули перстни на его пальцах, а спустя мгновение губы графа едва ощутимо коснулись нежной кожи ее запястья. Густые черные локоны мужчины скользнули тогда по руке Анжелики, и она с удивлением поняла, что это не парик, как она сначала подумала, и что великолепная шевелюра - его собственная... Мгновения сегодняшнего вечера сменялись перед ее внутренним взором, словно в калейдоскопе, и вот она и сама уже не смогла бы ответить, пугает ли ее тулузский сеньор или притягивает, настолько противоречивый портрет рисовало девушке ее живое воображение, но в одном она была абсолютно уверена - в нем было нечто дьявольское! Анжелика не в силах была больше оставаться в постели. Осторожно ступая по скрипучим половицам, она подошла к окну и открыла одностворчатую ставню, затем свинцовую раму со вставленными в нее разноцветными стеклами в виде ромбов. Небо было усеяно звездами, но в воздухе висела легкая дымка, создавая вокруг луны золотистый ореол. Глубоко вдохнув свежий ночной воздух, Анжелика оперлась руками о подоконник и всмотрелась в широкую ленту реки, гладкую и блестящую в торжественном свете луны, хорошо видную из ее окна. До нее доносился тихий плеск волн неспешно катящей мимо нее свои воды Сены: убаюкивающий, успокаивающий... В его мелодичном звучании Анжелике слышались отголоски тех серенад, что с таким мастерством исполнял граф де Пейрак вместе с мадемуазель Нинон. Никогда ей не доводилось слышать более красивого и чувственного голоса, такого волнующего тембра: то бархатистого, то серебряного, с безукоризненной дикцией. И какой же необычной силы он был! Казалось, этот пленительный голос заполнил собой весь салон, и Анжелика отчетливо помнила, что на несколько бесконечных секунд забыла, как дышать. Что это могло быть? Волшебство или... Слова Николя, рассказывавшего ей в Монтелу о графе де Пейраке, внезапно с пронзительной ясностью прозвучали у нее в голове, и Анжелика почувствовала, как ее пробирает озноб: "Говорят, в своем замке в Тулузе он завлекает женщин любовными напитками и странными песнями. И те, кого он заманивает, исчезают навсегда либо сходят с ума". Господи Боже, а ведь она действительно ощутила нечто, что нельзя описать словами: ей казалось, что она себе не принадлежит, полностью растворяясь в звуках музыки и словно обволакивающего ее со всех сторон чарующего голоса мужчины... Анжелика тряхнула головой, отгоняя наваждение, и снова, уже в который раз укорила себя в излишней чувствительности. Наверно, она смотрелась ужасно глупо со стороны - расширенные глаза, рука, прижатая к груди... Неудивительно, что Ортанс так возмущалась. А что, если сестра права, с грустью подумала Анжелика, и она просто наивная провинциальная девчонка с дурными манерами, да еще и напридумывавшая себе Бог знает чего... Ей вспомнился Монтелу, их старый замок, который еще несколько недель назад она покидала с радостью, а теперь отчаянно скучала по нему. По нему и по Ньельскому лесу, его дубовым и каштановым рощам, где она так любила бродить одна или в компании своих "ангелочков". Прикрыв глаза, Анжелика на мгновение ощутила вкус вольного ветра на губах, тепло солнечных лучей, с трудом проникающих сквозь плотную завесу, создаваемую пышными кронами деревьев, почувствовала упругий ковер бархатистого мха под голыми ступнями... Ах, эти незабываемые прогулки по лесу, опьяняющий аромат боярышника, прохлада, струящаяся от каналов, по которым Валентин катал ее на лодке, свежесть ручьев, где они ловили раков с Николя... Без сомнения, Монтелу, где сладковатое, таинственное дыхание болот смешивалось с резким ароматом окутанного тайной леса, не походило ни на одно другое место на земле… А что, если бы она не приняла решения уехать в столицу?.. Остаться! Снова жить там, отдаваясь медленному течению почти неподвижных зеленых вод, или по-прежнему бегать по тропинкам, вьющимся среди мхов и корней в глухой чаще леса! Утонуть в зелени Монтелу! Посвятить себя бесконечным открытиям под покровом листвы развесистых ветвей. И разве не было у нее среди этой роскошной природы цели, которую надо выполнить, миссии, зов которой она не переставала слышать даже сейчас? С того самого дня, как в далеком детстве старая колдунья провела своим длинным белым пальцем по ладони девочки, как будто для того, чтобы нарисовать там какой-то знак или что-то прочитать, Анжелика чувствовала, что соединена нерушимой связью с таинственным лесом: связью мистической, древней, как дольмены, вокруг которых, как говорят, в лунные ночи танцуют беззаботные эльфы... Тогда-то у нее и началась эта вторая, тайная жизнь, где она становилась единым целым с колдуньей, растениями и лесными зверями. Жизнь, которую она бережно хранила в себе самой, как в "волшебной шкатулке", как в запретной комнате маленького зачарованного замка, который принадлежал ей одной. Анжелика наивно мечтала, что однажды станет такой же искусной, как Мелюзина, и исцелит весь мир. Ведь говорили же, что ее руки способны успокаивать боль и, если у кого-то болела голова, или у ребенка резались зубки, ее звали к себе, она клала свою маленькую ладошку на лоб или на щеку больному, и боль стихала. Как же давно это было! Словно в полузабытом сне... Анжелика сложила руки на подоконнике и положила на них голову. Она вспомнила свое возвращение в Монтелу после монастыря, которое, увы, не принесло ей ожидаемой радости. Все здесь стало чужим, бессмысленным, вялым, несмотря на слуг, которые сновали то тут, то там, выполняя поручения. В замке, который она прекрасно помнила, словно появилась странная чужая пустота. Возможно, это из-за братьев? Младшие выросли, и Анжелика их постоянно путала. Тому, кого когда-то все называли «крохой», - Дени - уже исполнилось пятнадцать лет. И даже объятия кормилицы Фантины показались Анжелике не такими трепетными и радостными, как она ожидала. Лицо кормилицы выглядело настолько трагичным, каким оно не становилось даже во время пересказа самых страшных историй. Хотя прошло много лет, и, возможно, кормилица больше не считала, что Анжелика принадлежит к "ее" детям. И - самое главное - в Монтелу больше не было мамы. Неужели, именно смерть матери погасила ту радость, которую могло бы принести ей возвращение? От охвативших ее чувств на глазах Анжелики выступили слезы. Она стала чужой там, ничто ее больше не держало в старом обветшалом замке, где она была когда-то так счастлива. Единственное, что осталось неизменным, это ее тетушки. Пюльшери очень обрадовалась приезду племянницы. Но старушка так исхудала, что Анжелика побоялась обнять ее слишком крепко, чтобы не повредить хрупкие кости. Тетушка Жанна все так же сидела целыми днями в дальнем углу гостиной и с неизменно мрачным видом вышивала очередной цветок. Глядя на них, Анжелика представляла себе свою судьбу, в точности похожую на их: состариться за вышиванием или приготовлением обеда, так и не познав ни любви, ни счастья. Дома ее окружали только слуги отца и деревенские парни, которые никак не могли подойти в мужья дочке барона. Правда, за ней ухаживал отпрыск их ближайших соседей де Круасски, но мужчина походил повадками на медведя, а все его интересы ограничивались только охотой, и порой Анжелика не знала, как от него избавиться. Иногда ей вспоминался ее кузен Филипп, невероятно красивый и невероятно надменный, но вряд ли он счел бы ее удачной партией для себя... Она отчетливо помнила тот день, когда приняла решение уехать. Неподвижно застыв на краю сонной заводи, черную блестящую гладь которой, скрытую под скатертью из ряски, тревожили лишь брошенные камни, Анжелика смотрела, как слабеют и теряются в лабиринте береговой линии прекрасные безупречные волны, у которых была только одна судьба: разбиться и исчезнуть. И именно это ждало ее, останься она здесь, в Монтелу: исчезнуть, раствориться, превратиться в призрак, подобно Мелюзине, с которой так жестоко некогда расправились обезумевшие от страха и гнева крестьяне. Нет, это не для нее! Анжелику, подобно Жослену, манили приключения и новые впечатления, ее будоражили мечты о дальних странах, ей хотелось идти вперед, а не плыть по течению, постепенно погружаясь в тягучую и мутную обыденность жизни. И тогда она отчетливо осознала: ее Монтелу уже не сможет возродиться, нить давно оборвана... А ее ждет иная дорога, которая сулит ее множество открытий и новую, пока еще неизвестную, но такую заманчивую в своей загадочности и неопределенности судьбу. Анжелика вернулась в постель и прижалась щекой к подушке в грубой полотняной наволочке, пахнущей лавандой. Она пообещала себе, что в следующий раз будет вести себя по-другому. Будет молчать и мило улыбаться, как делают все эти жеманницы в роскошных туалетах, томно обмахивающиеся веерами и заливающиеся время от времени мелодичным смехом. Наверно, только так можно обратить на себя внимание будущего мужа и прослыть утонченной и хорошо воспитанной. И еще, она больше не допустит, чтобы этот невозможный граф де Пейрак смотрел на нее с насмешкой и пренебрежением! Анжелика тихонько рассмеялась. Еще несколько часов назад она поклялась себе, что не переступит больше порога салона Нинон, чтобы только не встречаться с ним, а теперь уже всерьез размышляет о том, как будет вести себя при их следующей встрече. Девушка была почему-то уверена, что она непременно состоится, и сердце ее замирало от сладкого ужаса... Уже проваливаясь в сон, Анжелика вспомнила, как Мелюзина напророчила ей в мужья человека, отмеченного, как и она, печатью огня... "Он будет особенным, ни на кого не похожим, - говорила колдунья ей, полузакрыв глаза и слегка покачиваясь, будто в трансе. - Его взгляд заглянет тебе прямо в душу, и ты больше никогда не станешь прежней. Он принесет тебе много страданий и горя, но подарит и великую любовь, свет которой озарит всю твою жизнь. Да, он будет особенным, - повторила Мелюзина, и легкая улыбка скользнула по ее губам. - Только ты не сразу узнаешь его и будешь противиться Судьбе..."
Violeta: Атенаис. Салон Мадлен де Скюдери. - Атенаис... Моя дорогая, вы поразили меня до глубины души! - прощебетала Мадлен де Скюдери и поднесла руку к декольте, словно желая удержать рвущееся из груди сердце. Старая жеманница, одетая по моде прошлых лет, смотрелась на фоне ослепительной Франсуазы де Пейрак немного смешно, но молодая женщина не позволила себе отпустить ни одной колкости, вертевшейся у нее на языке, в адрес хозяйки дома. Слишком велико было в свете уважение к литературному таланту Сафо*, ее влияние было огромно, и пожилую даму стоило числить среди своих друзей. Поэтому Франсуаза с милой улыбкой поддерживала слегка тяжеловесный диалог, утомлявший ее нагромождением аллюзий, иносказаний и постоянных отсылок к античной истории. Впрочем, ей почти ничего не надо было говорить - мадемуазель де Скюдери сама прекрасно справлялась и с ролью рассказчика, и с ролью оппонента в споре. Франсуазе же досталась роль восторженного слушателя, которую она с блеском исполняла. Не прошло и получаса, как их окружили гости салона, восхищенными возгласами и аплодисментами встречающие каждую фразу Мадлен или остроту восхитительной мадам де Пейрак. Сегодня в уютном салоне мадемуазель де Скюдери аристократического квартала Маре, располагающемся на пересечении улиц Бос и Дез-Уазо, почти напротив древней башни Тампль, взошла новая звезда. Франсуаза наслаждалась всеобщим вниманием, благосклонно принимая выражения безграничного восхищения ее красотой, остроумием, и охотно пускалась в споры о литературе и искусстве, старательно избегая тем политики. Фронда, принц Конде, Мазарини были слишком опасными предметами обсуждения, и мадам де Пейрак предпочитала вовсе не говорить о них. Желание попасть на свадьбу короля и быть принятой при дворе стоили в ее глазах много дороже сомнительной славы вольнодумицы и бунтарки. - Позвольте склониться пред вами, Прекрасная дама! - воскликнул один из молодых людей, с обожанием глядя на Франсуазу. Молодая женщина небрежным жестом закрыла веер. - Ах, сударь, я совсем не желаю преклонения! И если передо мной предстанут рыцарь, сразившийся с драконом ради моих прекрасных глаз, или надушенный щеголь в лентах, сочинивший мадригал в мою честь, - она с иронией взглянула на смущенного юношу, - то им обоим я предпочту ученого, который сумеет занять мой разум. Слыша одобрительный гул, сопровождающий ее слова, Франсуаза медленно раскрыла веер и проследовала к кушетке, стоящей в глубине комнаты. Она была довольна собой. Завтра о ней заговорят во всех парижских салонах, и наверняка эти разговоры дойдут и до Жоффрея. Франсуаза была уверена, что ее успех вызовет его интерес, и что в самом скором времени муж вернется к ней... И вот тогда наступит час ее триумфа! По ее запястью скользнула чья-то настойчивая рука, и над ухом раздался приятный мужской голос: - Неужели и вправду такая красавица предпочтет скучные беседы о математике красоте изящного мадригала? - Франсуаза повернула голову к говорившему и натолкнулась на внимательный взгляд пронзительных черных глаз незнакомца. - Простите, мессир, не имею чести быть знакомой с вами, - холодно произнесла молодая женщина и отдернула руку. - Луи Анри де Пардайан де Гондрен, маркиз де Монтеспан, к вашим услугам, прекрасная Атенаис, - мужчина чуть склонил голову, не отводя взгляда от лица Франсуазы. - Так что же вы ответите мне, действительно ли ученый предпочтительнее поэта? - Думаю, вы - ни тот, ни другой, господин де Монтеспан, - раздраженно ответила она. - Так что мое мнение по данному вопросу не внесет никакой ясности в наш разговор. - Отчего вы так уверены, что я не умею слагать стихов? - маркиз склонился к ней. - Ради вас я способен и не на такие подвиги! - И даже сразиться с драконом? - Франсуаза невольно улыбнулась, представляя лицо своего мужа, который, будь он здесь, наверняка вызвал бы молодого человека на дуэль. - С тысячей драконов! - пылко ответил новый знакомый, поднося ее руку к губам. Графиня с интересом посмотрела на него. Что ж, стоило признать, что он невероятно хорош собой, этот наглец. И Франсуазе было приятно его общество. Тем временем мужчина начал читать нараспев: Атенаис очарованье, Ее прелестные черты! Молю, несчастный, о свиданье У ног богини красоты. И от лица ее отныне Я отвести не в силах взгляд - Чуть приоткрыты губ рубины, Зубов жемчужины блестят. Ее глаза — как два сапфира, И выше всех сокровищ мира Венец из золотых кудрей. К чему жестокость, ангел милый, Прекрасный и неповторимый, Что мне на свете всех милей?** Его голос, до этого насмешливый, вдруг дрогнул от волнения, и Франсуаза с удивлением поняла, что тоже взволнована. - Определенно, мессир, вы - поэт, - молодая женщина одарила его глубоким взглядом своих небесно-синих глаз, а он снова почтительно коснулся губами ее руки. - И готова признать, что такие мадригалы способны затмить любой научный диспут. - Атенаис, я могу надеяться на новую встречу с вами? - голос молодого человека стал вкрадчивым, а в глазах зажегся страстный огонек. - Все в руках Провидения, маркиз, - Франсуаза увидела входящих в комнату знакомых, кивнула Монтеспану и встала с дивана. - Прощайте. - Виконт де Гриньян***, - весело проговорила она, приблизившись к мужчине лет тридцати, любезно склонившемуся ей навстречу. - Какая неожиданная встреча! - Я уже имел честь видеться с вашим супругом, мадам де Пейрак, не далее, как неделю назад, - господин де Гриньян выпрямился, - а теперь испытываю несказанное удовольствие, любуясь вашей поистине божественной красотой. Франсуаза кокетливо улыбнулась. Несмотря на свою отталкивающую внешность, мужчина был не лишен своеобразного обаяния, блестяще образован, а главное - умел говорить женщинам комплименты, что всегда привлекало к нему внимание противоположного пола. В этом он напоминал Франсуазе ее мужа, хотя виконту - к счастью или к несчастью - недоставало ореола таинственности, который любил напускать на себя граф де Пейрак. - Вы льстите мне, господин де Гриньян. - Нисколько. Вы и сами прекрасно знаете силу своих чар, власти которых не смог избежать даже мой друг Жоффрей. Молодая графиня с усилием удержала на нервно дрогнувших губах улыбку, заметив быстрый взгляд, который бросила на нее жена де Гриньяна, Клэр-Анжелика. Младшая дочь мадам де Рамбуйе, она всегда находилась в тени своей блистательной сестры Жюли****, и потому не уставала злословить на чужой счет, едко высмеивая окружающих или картинно падая в обморок при малейшей неправильности в речи, чтобы привлечь к себе внимание. "Она все знает про Жоффрея и его связь с герцогиней де Мерекур," - поняла Франсуаза, но, не желая давать этой сплетнице хоть малейший шанс уязвить себя, проговорила: - О, в этом я, несомненно, соглашусь с вами, мессир, - и кончиками пальцев словно невзначай коснулась роскошного бриллиантового ожерелья, украшавшего вырез ее платья и переливавшегося всеми гранями при малейшем движении, которое муж преподнес ей еще в Тулузе. - Каждая жена мечтала бы о таком заботливом супруге... - А каждый мужчина - о такой очаровательной спутнице жизни, - виконт обворожительно ей улыбнулся и добавил, обращаясь к Франсуазе и Клэр: - Позвольте мне оставить вас, дамы, мне необходимо перекинуться парой слов с господином де Бюсси-Рабютеном. Едва он отошел, Клэр-Анжелика склонилась к Франсуазе и прошептала: - Вам надо быть осторожнее, дорогая... Маркиз де Монтеспан - не лучшая компания для вас. Его репутация... - женщина закатила глаза и поджала губы. Как можно равнодушнее Франсуаза произнесла: - Я едва ли перекинулась с ним несколькими фразами. - Но он явно очарован вами, - возразила ей мадам де Гриньян, - и не спускает с вас глаз все то время, что мы с вами беседуем. - Ну, я же не могу запретить ему любоваться мною, - улыбнулась краешком рта Франсуаза. - Это было бы слишком жестоко, вы не находите? - Говорят, что маркиз похитил какую-то девицу и едва избежал ссылки, - понизила голос Клэр. - И он отчаянный дуэлянт, не упускающий ни единой возможности скрестить с кем-нибудь шпагу... - Но он здесь, в Париже, а значит, все, что о нем говорят - не более, чем слухи, - парировала Франсуаза. - Кроме того, сплетни, которые так обожают в свете, на деле чаще всего оказываются безосновательными. Я, подобно моему супругу, - она намеренно выделила эту фразу, со значением взглянув на мадам де Гриньян, - предпочитаю доверять только собственным суждениям и здравому смыслу. С этими словами она покинула Клэр и направилась к группе гостей, которые с жаром обсуждали новую пьесу Мольера, премьера которой должна была состояться в самое ближайшее время. До конца вечера Франсуаза ловила на себе полные страсти взгляды маркиза де Монтеспана и чувствовала, как быстрее бьется в груди сердце. Внимание этого красивого и настойчивого молодого человека было для нее, как глоток свежего воздуха, а слухи о нем, которые так любезно пересказала ей мадам де Гриньян, только разожгли любопытство молодой женщины, и впервые за последнее время Франсуаза ощутила себя по-настоящему счастливой. В прекрасном расположении духа она покинула салон Мадлен де Скюдери и, сев в поданную к подъезду карету, бросила кучеру: - Домой. Франсуаза смотрела на проплывающие за окном темные дома, на звезды, сияющие на небе, и на губах ее расцветала мечтательная улыбка. - Вы прекрасны, словно ангел, Атенаис, - раздался голос маркиза, и через секунду его лицо приблизилось вплотную к лицу молодой женщины. Она чуть не вскрикнула от неожиданности, но Монтеспан поспешно приложил палец к ее губам. - Я не мог расстаться с вами, так и не узнав о времени нашего следующего свидания, - прошептал он. - Как вы сумели попасть в мою карету? Подкупили кучера? - возмущенно проговорила Франсуаза. Возница был нанят в Париже, а потому быть полностью уверенной в нем, как в тулузских слугах, она не могла. Надо будет рассчитать негодника, когда они вернутся домой! - Вы неслыханно дерзки, - выдохнула женщина, глядя на маркиза. - Я просто безумно влюблен, - и молодой человек вдруг неожиданно притянул ее к себе и приник губами к ее губам... ________________ *так именовали Мадлен де Скюдери в салоне мадам де Рамбуйе. ** переделка мадригала Франсуа Лермита, французского придворного поэта, драматурга и романиста. ***Франсуа Адемар де Монтейль де Гриньян - известен прежде всего как генерал-губернатор Прованса ( с 29 ноября 1669 г.) и зять знаменитой мадам де Севинье, на дочери которой, Франсуазе-Маргарите, он был женат третьим браком. Первая жена, Клэр-Анжелика д'Анженн, была дочерью не менее прославленной маркизы де Рамбуйе. Титул графа унаследовал после смерти отца в 1668 г. Интересный факт: История замужества Анжелики очень напоминает историю Франсуаз-Маргерит де Севинье, которая, будучи 23-летней ослепительной красавицей, сочеталась браком с 36-летним, очень некрасивым графом Франсуа Адемаром де Монтейлем де Гриньяном. Некрасивым, но обаятельным, мужественным и честным, атлетически сложенным, умелым фехтовальщиком. Встретившись на балу, они полюбили друг друга, и эта любовь завершилась счастливым браком. ****Жюли Люсиана д’Анженн - старшая из шестерых детей маркиза де Рамбуйе. "Несравненная Жюли", славившаяся своим умом и красотой, любительница театра и покровительница литераторов, она была одним из центров, вокруг которых вращалась жизнь самого прославленного салона XVII века. Многолетний поклонник Жюли, Шарль де Сен-Мор, будущий маркиз де Монтозье, преподнёс ей рукописный сборник "Гирлянда Юлии" из шестидесяти двух мадригалов, созданных в популярнейшем жанре метаморфоз. Авторами стихов были Корнель, Демаре, Мельвиль и другие известные поэты. Темой для каждого мадригала был избран цветок, иллюстрирующий одно из качеств Жюли. После этого она наконец-то согласилась стать его женой.
Violeta: Жоффрей. Ночной разговор. После приема у Нинон Жоффрей вернулся домой около полуночи. Проходя мимо покоев жены, он увидел, как из-под плотно закрытой двери пробивается тонкий лучик света. Франсуаза не спала. Поздно вернулась? Ждала его? В последнее время они так катострофически отдалились друг от друга, отчего Жоффрей внезапно словил себя на мысли, что не может найти повода, чтобы открыть дверь в спальню собственной супруги. Он опустил ладонь на ручку двери и, после недолгих колебаний, повернул ее. Франсуаза, уже полностью готовая ко сну, сидела около зеркала в свете единственной горящей в комнате свечи, которая стояла на туалетном столике, и расчесывала свои длинные светлые волосы. По губам женщины блуждала легкая улыбка, она полузакрыла глаза и, казалось, грезила в полумраке спальни. Повинуясь внезапному порыву, Жоффрей шагнул внутрь и тихо прикрыл за собой дверь. Услышав за спиной шаги, Франсуаза вздрогнула и резко обернулась. - Вы? - с оттенком недоумения произнесла она. - А вы ожидали увидеть в своей спальне в такое время кого-то другого, сударыня? - граф учтиво кивнул ей, но не двинулся с места. - Я удивлена, что вы решили посетить меня, мессир, ведь уже долгое время я была лишена вашего внимания, - Франсуаза снова повернулась к зеркалу и продолжила причесываться. Тон ее был спокоен, но руки слегка дрожали, что не укрылось от внимательного взгляда Жоффрея. Он медленно пересек комнату и опустил ладони ей на плечи, словно желая успокоить ее. - А вы скучали без меня, мадам? - граф поймал в зеркале настороженный взгляд жены, и его губы дрогнули в полуулыбке. - Нет, у меня достаточно развлечений в столице, - Франсуаза с вызовом посмотрела на него. - Как, впрочем, и у вас, сударь. Жоффрей словно не слышал холодного тона супруги. - Признаюсь вам, сударыня, - проговорил он задумчиво, - что ни один из приемов здесь не идет ни в какое сравнение с праздниками, что мы устраивали в Тулузе, в Отеле веселой науки... Увы, Париж не оправдал моих ожиданий... - Вы хотите уехать? - глаза Франсуазы вдруг вспыхнули лихорадочным огнем. - Сейчас? - А вы? - он склонился к ней, почти касаясь щекой щеки жены, и заглянул в отражение ее глаз в зеркале. - Я? - Жоффрей видел, как она смущена, взволнована. Интересно, чем? - Не знаю, что вам ответить... - наконец произнесла Франсуаза. - Я соглашусь с вами насчет блеска и пышности приемов, которыми славится наш дворец, но общество, собирающееся в столичных гостиных, мне больше по вкусу... - Вы хотите сказать, что Тулуза слишком провинциальна для вас, мадам? - он слегка усмехнулся. - А мне всегда казалось, что, напротив, грубые нравы северян, их образ мыслей не идут ни в какое сравнение с изысканностью и утонченностью южной культуры... - Вы снова противопоставляете Лангедок Франции, словно это не одно королевство, - невольно поморщилась Франсуаза. - Пора бы уже забыть о тех пожарах, что полыхали столетия назад... - Забыть? Нет, сударыня, воспоминания связывают меня с моими предками, они часть меня, - Жоффрей выпрямился и чуть сильнее сжал ее плечи. - Я потомок графов Тулузских и склонен считать, что Париж - просто грязное захолустье, в котором едва ли наберется десяток человек, при общении с которыми можно хотя бы не умереть от скуки. - Неужели? - возмутилась Франсуаза. - А как же мадам де Рамбуйе, мадемуазель де Скюдери? - Глупые жеманницы, которые не заслуживают ничего, кроме насмешек, - граф язвительно улыбнулся. - Но, возможно, вам по душе их идеи? - Я была сегодня у Мадлен, - с вызовом произнесла Франсуаза. - И все, кто были там, восхищались мною и моим новым именем... - она поспешно прикусила язык, но было уже поздно - глаза Жоффрея заискрились весельем. - Новым именем? Дорогая, я заинтригован... Скажите же, как мне вас теперь называть? - Я не хочу обсуждать это с вами! - воскликнула женщина. - Отчего же? Вы думаете, что я не смогу оценить его по достоинству, как гости салона мадемуазель де Скюдери? - он насмешливо приподнял бровь. - Перестаньте же! Я совсем не это имею в виду! - она попыталась встать с пуфика, но руки мужа удержали ее. - Клянусь, я не имею намерения смеяться над вами, - голос графа стал вкрадчивым. - Но вы, сударыня, разбудили мое любопытство... Франсуаза немного поколебалась, прежде чем тихо произнести: - Атенаис... - Атенаис, - повторил Жоффрей, полузакрыв глаза и словно пробуя ее новое имя на вкус. - Вы удивили меня, мадам...Что, позвольте узнать, привлекло вас в этой воинственной деве? - Умение дать отпор своим обидчикам, - вздернула подбородок Франсуаза и сверкнула глазами. "Значит, она уже знает о Карменсите," - пронеслось в голове у Жоффрея. Так вот почему у нее сегодня такой гордый, полный решимости взгляд и вызывающий тон! Признаться, граф был немало удивлён тем, как молодая супруга отреагировала на слухи о его измене - выбрать себе новое имя было крайне необычным решением. Этим жестом она, видимо, хотела дать ему понять, что намерена перечеркнуть все, что прежде их связывало, и начать жизнь с чистого листа, следуя новым правилам, которые она будет устанавливать сама. Поистине поступок неординарной женщины! Что ж, тем интереснее... Пейрака внезапно охватил азарт: ему захотелось снова завоевать ее, подчинить своей власти, сделать так, чтобы эти сапфировые глаза перестали излучать холод, и в них загорелся страстный огонек, из которого - он не сомневался в этом! - через какое-то время ему удастся разжечь настоящий пожар. - А вас кто-то обидел? - Жоффрей легкими ласкающими движениями прошелся по ее плечам и кончиками пальцев провел по вырезу ночной рубашки, чувствуя, как кожа Франсуазы покрывается мурашками, а сама она вздрагивает от его прикосновений. - Кто же осмелился на подобную дерзость, мой ангел? - Вы прекрасно знаете, кого я имею в виду, сударь. И не думайте, что я буду удовлетворять ваши желания после того, как узнала о вашей скандальной связи, - холодно бросила ему жена и попыталась выскользнуть из его объятий. - Я не собираюсь ни к чему принуждать вас, дорогая, - он наклонился ниже и приник губами к ее шее, отведя в сторону несколько светлых прядей, струящихся вдоль ее лица. - И бесцеремонно пользоваться правами супруга - тоже не в моих правилах, - его губы очертили контур щеки Франсуазы, а руки скользнули к ней на талию, касаясь упругого живота и узких бедер, угадывающихся под полупрозрачной сорочкой. - Отпустите меня, - пробормотала она, помимо воли поддаваясь очарованию его прикосновений. - Вы действительно хотите этого? - Жоффрей осторожно приподнял ей подбородок и заглянул в пронзительную синеву ее глаз. - Вы негодяй, - почему-то шепотом проговорила Франсуаза. - Даже в большей степени, чем вы думаете, - он вдруг поднял ее с пуфика, на котором она сидела, и прижал к себе. Сквозь тонкую ткань сорочки Жоффрей почувствовал трепет ее тела. Он наклонился к ее губам, но Франсуаза отвернулась и уперлась руками ему в грудь. - Уходите немедленно! Я вас ненавижу! - воскликнула она. Граф расхохотался. - Какие сильные чувства! И чем же я заслужил их? - он не давал ей вырваться, и она постепенно слабела в этой неравной борьбе. - Я не буду терпеть ни ваших измен, ни вашего холодного отношения, ни ваших насмешек! - Франсуаза с гневом смотрела на него, глаза ее метали молнии, она говорила что-то еще, кидала ему в лицо ужасные оскорбления, но Жоффрей не слушал ее - совсем рядом были ее губы, и он не мог отказать себе в удовольствии почувствовать их вкус, который уже успел позабыть за долгие месяцы. Обрывая Франсуазу на полуслове, Жоффрей жадным поцелуем приник к ее губам, прижав женщину к себе так крепко, что она не могла даже пошевелиться. Сначала Франсуаза задохнулась от негодования, тщетно пытаясь освободиться из его железной хватки, потом попробовала избежать прикосновения его горячих губ, мотая головой из стороны в сторону, но Жоффрей не отпускал ее. Его губы настойчиво прижимались к ее, заставляя открыться им навстречу, и постепенно Франсуаза перестала сопротивляться, замерла в его руках и, сначала несмело, а потом все жарче, ответила на его поцелуй. Чувствуя, как обмякает ее тело в его объятиях, Жоффрей слегка отстранил жену от себя, удерживая за плечи ладонями, и проговорил: - Так мне уйти, сударыня? - и уловил едва заметное движение, с которым она подалась ему навстречу, но тут же сама удержала себя. Франсуаза смотрела на него и не произносила ни слова. Жоффрей видел, какая борьба сейчас идет внутри нее, и он, чтобы закрепить свою победу, снова, на этот раз с нежностью, привлек женщину к себе. - Что вы себе нафантазировали, моя красавица? - он осторожно коснулся губами ее виска. - Кто может сравниться с вами, Франсуаза? - Я польщена, сударь, что вы так высоко цените меня, - все еще упрямо отвечала она, но не спешила покидать его объятий. - Ну же, дорогая, перестаньте дуться, клянусь, вам нет нужды ревновать меня. Разве что немного... - и Жоффрей снова завладел ее губами, лишая супругу последних сомнений в своей искренности. - А вы, значит, совсем не ревнуете меня? - с легкой обидой проговорила Франсуаза, когда он начал развязывать ленты ее ночной сорочки. - Какое это имеет значение сейчас? - батистовая рубашка с тихим шелестом упала к ее ногам, и Жоффрей подхватил жену на руки, направляясь к алькову. Когда он склонился над нею, уже полностью обнаженный, Франсуаза прошептала: - Я все равно никогда не прощу вас! - Думаю, что нам стоит обсудить это завтра, - Жоффрей привлек ее к себе. - Ночь, моя красавица, создана не для слов, а для вздохов. Он неспешно начал ласкать ее, нежными поцелуями время от времени касаясь ее губ, его руки скользили по ее телу, настойчиво пробуждая ответное желание, и постепенно Франсуаза сдалась. Обвив руками шею Жоффрея, она уткнулась лбом в его плечо. - Вы играете со мной... Я не заслуживаю подобного отношения... - Разве это игра? - ответил он, осыпая ее жаркими поцелуями. - Разве вы не ощущаете силу моего желания? Франсуаза обхватила ладонями его лицо и заглянула ему в глаза. - Вы привыкли всегда побеждать, не так ли? Берегитесь, я намерена дать вам отпор. - Не сдерживайтесь, моя дорогая, вы можете начинать прямо сейчас, - и, больше ни слова не говоря, он перешел в наступление, исторгнув из ее уст тихий стон, который повторялся в тишине ночи снова и снова, перемежаясь со звуками поцелуев и их прерывистым дыханием... Уже под утро, когда молодая женщина заснула, Жоффрей сел на краю постели и начал не спеша одеваться. Эта ночь не принесла ему удовлетворения. Несмотря на то, что Франсуаза возбудила его чувственные желания, интерес охотника, преследующего строптивую добычу, несмотря на ее красоту, искусные ласки, он понимал, что разногласия, существовавшие между ними, никуда не делись. Зачем он вчера пришел к ней, для чего снова раздул угли уже давно угасшего костра? Возможно, ему стоило продолжать равнодушно вести себя с ней, учтиво и отстраненно, но вчерашний вечер что-то всколыхнул в его душе. Может быть, жалость? Сейчас он смотрел на разметавшиеся по подушке роскошные волосы Франсуазы, на ее белеющее в темноте комнаты изящное тело, и не чувствовал ничего. Чужая, бесконечно далекая ему женщина была связана с ним нерушимыми узами, и он гадал, по какой нелепой прихоти судьбы она досталась ему в жены. Или в этом он должен винить собственную недальновидность? Могло ли все сложиться по-другому?.. Внезапно Жоффрею вспомнилась юная мадемуазель де Сансе, которую он встретил у Нинон. Что было бы, если бы она стала его женой? Она не уступала красотой Франсуазе, а ее свежесть и порывистость выгодно выделяли ее из толпы манерных кокеток, буквально наводнивших Париж. И, если бы сейчас она лежала рядом с ним на этой кровати, ушел бы он? Или остался, желая увидеть слегка затуманеный взгляд ее изумрудных глаз, который она обратила бы на него, едва проснувшись? Эта картина вдруг так живо предстала перед его глазами, что он даже слегка оторопел. Вот она поднимает голову с его плеча, ее золотистые волосы дождем падают на его лицо, и она шепчет, склоняясь к самым его губам: - С добрым утром... - Жоффрей, - эхом раздался за его спиной голос Франсуазы, и из залитой утренним солнцем комнаты он мгновенно вернулся в полумрак спальни, освещенной светом уже угасающей луны. Господи, как же разыгралась его фантазия! А ведь они едва знакомы с очаровательной баронессой и вряд ли когда-нибудь увидятся снова... - Спи, я пойду к себе, - проговорил Жоффрей, поспешно вставая с постели. - Спи... - и, легким поцелуем коснувшись лба жены, он вышел из комнаты.
Violeta: Анжелика. Драгоценный дворец. После достопамятного посещения салона Нинон, Анжелика с утроенным вниманием стала прислушиваться к наставлениям Ортанс. С удивлением она поняла, насколько умна ее сестра, с какой ловкостью умеет вести разговор, сыпать остроумными фразами и язвительными остротами. В это момент ее некрасивое лицо преображалось, и она становилась почти хорошенькой. Анжелика же старалась все больше помалкивать, боясь допустить какую-нибудь оплошность, ведь темы, на которые сочинялись эпиграммы, мадригалы или сонеты, и которые с увлечением обсуждались в светских гостиных, были бесконечно далеки от нее. Ортанс ежедневно внушала сестре: для того, чтобы достичь успеха и найти себе хорошего мужа, ей нужно произвести благоприятное впечатление в салонах квартала Маре, где правил разум, а не дворянский титул, и где честолюбивые мещанки на равных общались с аристократками, а бесприданницы, обладающие красотой и острым умом, вполне могли конкурировать с самыми богатыми невестами. Вместе с Ортанс Анжелика начала посещать Драгоценный дворец, за три пистоля записавшись в число его постоянных гостей. Во Дворце собирался "весь цвет Парижа": дамы среднего достатка, духовные лица, молодые ученые, провинциалы. Афиша сулила заманчивые перспективы: "Мы обещаем всего за три пистоля целых три месяца забавлять вас всяческими развлечениями, которые только может вообразить здравомыслящий человек. По понедельникам и субботам: бал и комедия; подаются бесплатные лимонад и апельсины из Португалии. По вторникам: концерт. Лютня, вокал, музыкальные инструменты. По средам: лекция по философии. По четвергам: чтение газет и новых пьес. Обсуждение. По пятницам: любопытные теории. Обсуждение". Чтобы дамы не тревожились по поводу позднего возвращения домой, организаторы предусмотрительно сообщали: "Особам, которые заботятся о сохранности своих денег, драгоценностей и генуэзских кружев, мы предоставим надежный эскорт. Мы обсудим эту проблему с парижскими мошенниками, которые выдадут нашим гостям надежные пропуска, позволяющие гулять по городу в любое время суток в полной безопасности. Ведь эти господа давно показали, что если снабдить их деньгами, у них хватит богобоязненности, чтобы сдержать свое слово". Здесь обсуждали разливы Нила, сердечные привязанности, а также природу света и вопрос о том, окружает ли нас пустота, или же воздух имеет вес. Анжелика заметила, что во время научных дискуссий она страдает, как грешница в аду. Несмотря на то, что все обсуждаемые темы были ей безумно интересны, девушке не хватало образования и элементарных основ, чтобы уловить суть физических явлений, о которых толковали знаменитые профессора из Королевского коллежа. Ах, если бы они изъяснялись чуточку проще и без этого невыносимого снисходительно-презрительного тона, то, возможно, она могла бы хоть что-то уразуметь... — Я слишком глупа, — пожаловалась Анжелика однажды Ортанс. — Все эти серьезные вопросы выше моего понимания, и я бы предпочла ходить в Драгоценный дворец только на балы и концерты. — Господи, ну что мне с тобой делать? — всплеснула руками сестра. — Как же ты собираешься блистать в салонах, если не поймешь, о чем там беседуют? Ты не желаешь разбираться ни в философии, ни в механике, ни в астрономии, ты не умеешь даже слагать стихи! Что же тогда остается?.. Пожалуй, только благочестие. Надеюсь, ты внимательно слушала урсулинок в монастыре? На это Анжелика только вздыхала. А еще украдкой изучала "Трактат о жеманстве и об умении хорошо выглядеть" мадемуазель де Кентен и "Искусство нравиться при дворе" мадемуазель де Круасси. Она пыталась понять, что за публика посещает светские салоны с их загадочным церемониалом, собственной иерархией и непостижимым для непосвященных этикетом, этот незнакомый мир, который оказался так бесконечно далек от ее собственного, простого и понятного. Иногда Анжелика задавалась вопросом - к чему все это, неужели люди не устают притворяться и играть чужие роли день за днем, год за годом, никогда не показывая ни своих истинных эмоций, ни настоящего лица, пряча все под непроницаемой маской лицемерной учтивости? Можно ли назвать это настоящей жизнью? И - главное - хочет ли она сама стать такой же? Благодаря обширным знакомствам своей сестры, которую высоко ценили почитатели изысканной словесности и французского языка, а также любители острого словца, Анжелика много где побывала, но всегда старалась держаться скромно и неприметно, помятуя о своем недостойном поведении в доме у Нинон, о котором Ортанс не уставала ей напоминать при каждом удобном и неудобном случае. Но девушка даже не подозревала, что ее яркая красота уже привлекла внимание многих и многих весьма достойных мужчин, и только внешняя неприступность и сдержанность ограждали Анжелику от их настойчивых ухаживаний. Однажды на одной из еженедельных встреч в Драгоценном дворце разгорелась оживленная дискуссия. Обсуждали "Астрею"*. Кто не читал "Астреи"? Ее читали все. Кто украдкой, а кто открыто, средь бела дня с головой погружаясь в перипетии романа, на страницах которого любовь пастуха Селадона и его возлюбленной Астреи расцветала на фоне невероятных приключений, а взаимное волшебное чувство открывало героям новые горизонты мира, доселе казавшегося жестоким и скучным. Ортанс заявляла, что "Астрея" - роман, которому недостает глубины, с чем охотно соглашались все ценители изящной словесности. Для того, чтобы любить по-настоящему, одного влечения мало, необходимы знания и умение сдерживать свои порывы, чем влюбленные зачастую пренебрегают. «Астрея» же легкомысленно обещает читателям, что каждый из них в один прекрасный день непременно познает все оттенки такого необыкновенного чувства, как великая любовь, но, увы, это лишь самообман. Анжелика, сама не зная почему, была несогласна с подобными утверждениями. Любовь казалась ей даром Божьим, она манила ее к себе и завораживала, и Анжелика мечтала познать ее, прикоснуться к чуду взаимного чувства, страстного томления, о котором она читала в романах, но увы, никогда не испытывала. Ее тело здоровой деревенской девушки, выросшей на свежем воздухе, уже расцвело, и ее время от времени охватывала какая-то неясная тоска, природу которой она не понимала... Размышления Анжелики внезапно прервались появлением женщины, которая опустилась на стул рядом с ней, аккуратно расправив вокруг себя складки пышного бархатного платья, и она с удивлением узнала в ней Нинон де Ланкло. - Я вижу, дорогая, вы тоже не очень-то верите в рассуждения наших милых жеманниц? - прошептала женщина, улыбаясь. - Любовь нельзя загнать в рамки, она бесконечна и непостижима. И я вижу по вашим глазам, что она живет в вас, словно диковинный цветок, и вам нужен лишь объект, на которого вы сможете излить свои чувства. Анжелика смущенно опустила ресницы, а Нинон тем временем продолжала: - Вы обладаете особым шармом, я умею с первого взгляда распознавать такие вещи, уж поверьте мне. В вас в равной степени сочетаются необыкновенная красота, душевная щедрость и пытливый ум. - Вы смеетесь надо мной? - прошептала Анжелика. - Моя сестра считает, что я невероятно глупа, и мне лучше помалкивать. - А один небезызвестный вам господин, - парировала Нинон, - напротив, считает, что вы милы и непосредственны, и что ваша искренность стоит много дороже, чем все эти светские ужимки и бестолковые диспуты. У Анжелики сердце забилось, как сумасшедшее. Значит, она ошиблась, и никто не счел ее плохо воспитанной дикаркой, как утверждала Ортанс. Какое облегчение! Словно прочитав ее мысли, мадемуазель де Ланкло проговорила: - Я жду вас у себя, прекрасное дитя. Приходите в любое время - я всегда буду вам рада. Растревоженная словами Нинон, Анжелика не могла усидеть на месте и, не дожидаясь сестры, отправилась побродить вдоль набережной Великих Августинцев. На противоположной стороне моста Святого Михаила гордо высились башни Дворца правосудия, и летела в небо стрела Сен-Шапель. По хорошему, ей стоило бы сейчас пойти домой, но Анжелика в данный момент, как никогда, нуждалась в одиночестве, а найти его можно было только в безумном водовороте людей, то и дело снующих мимо нее по своим делам и ни на что не обращающих внимания. Она рассеянно слушала уличных зазывал, расхваливающих свои товары, ее глаза бездумно скользили по лоткам с выложенными на них книгами, игрушками и украшениями, но мысли ее были далеко и крутились вокруг неожиданного разговора с мадемуазель де Ланкло и ее невероятно любезного приглашения бывать у нее. Хрипели трубы, надрывались шарманки. На помосте под барабанный бой акробаты жонглировали стаканчиками. И тут у нее над самым ее ухом раздалась задорная песенка: На ступенях Дворца Сидит прекрасная дева Лон-ла, Сидит прекрасная дева!.. Анжелика, не ожидавшая, что кто-то решится нарушить ее покой, да еще таким необычным способом, медленно обернулась и увидела незнакомца, одетого в черный потертый пиджак, затянутый поясом. У него было приятное, открытое лицо, он весело улыбался, а в глазах его плясали чертята. Крайне удивленная, Анжелика проговорила: - Кто вы? - Я? Я - ветер, - ответил незнакомец. - Ветер с окраины деревни Берри. Когда крестьяне косили сено, они скосили и меня. - Он кивнул в сторону пристани, находящейся неподалеку. - Меня погрузили в шаланду, и вот я в Париже. Смешная история, не так ли? Анжелика никак не могла собраться с мыслями, а молодой человек тем временем продолжал болтать без остановки: - Но что же делать такому бедному человеку, как я, в Париже? "Ветер", который привык разгуливать свободно по полям и лугам, теперь будет задувать в подол дамам и монашкам, срывать шляпы с почтенных граждан и монахов, его проклянет церковь, и он очутится в тюрьме. Но он вырвется на свободу и зазвонит во все колокола! "Да он, наверно, сумасшедший!" - наконец догадалась Анжелика, невольно отступая на шаг назад. - Нет, нет! Не двигайся! - воскликнул незнакомец, и она покорно замерла. - Ты прекрасна, как распустившаяся после дождя роза, на которой еще сохранились невысохшие капли живительной влаги. Твой носик подобен раковине, лежащей на берегу. Эти раковины так белы, тонки и прозрачны. Твои губы, как лепестки лилий, а шея круглая и обольстительная. Глаза, грудь — все прекрасно! - молодой человек живо жестикулировал и кидал в ее сторону такие откровенные взгляды, что Анжелика залилась краской до самых ушей. Увидев ее смущение, незнакомец расхохотался. - Давненько я не видел, чтобы девушка так краснела в ответ на невинные комплименты! Ты просто сокровище, красотка, ты знаешь об этом? Но Анжелика уже не слушала его, а быстрым шагом направлялась к мосту Святого Михаила, ведущего на остров Сите, чтобы как можно скорее спрятаться там в доме Ортанс от этого полоумного бродяги и его навязчивого внимания. Но, берясь за дверной молоточек, Анжелика вдруг поняла, что улыбается. Оказывается, она не настолько безнадежна, как утвеждает Ортанс, раз уже второй раз за день слышит восхищенные слова в свой адрес. Возможно, ее красота и естественность поведения служат ей лучшими рекомендациями, чем скудные познания в математике и астрономии, и уж тем более показное благочестие и скромность, на которых так настаивает сестра. И - кто знает! - может именно ее искренность и непосредственность помогут ей скорее найти мужа, чем все витьеватые рассуждения и уловки жеманниц, за которыми скрываются лишь пустота и так чуждая Анжелике манерность. Итак, решено! Отныне она будет вести себя так, как считает нужным, и будь что будет! ____________ * "Астрея" - огромный по протяжённости (в первом издании 5399 страниц) французский пасторальный роман Оноре д’Юрфе, крупнейший памятник прециозной литературы XVII века. В центре сюжета — любовь пастушки, которая носит имя греческой богини Астреи, и пастуха Селадона. Роман изобилует множеством вставных новелл (около 40) и персонажей (включая пастухов, монархов, военачальников, рыцарей, друида Адамаса и прекрасных нимф), а также поэтических включений и писем героев.
Violeta: Франсуаза. Утро добрым не бывает... Проснувшись утром, Франсуаза первым делом подумала, а не приснилась ли ей эта ночь, полная любовных восторгов. Сначала пылкие признания маркиза, затем жаркие ласки Жоффрея... Потянувшись, словно сытая кошка, молодая женщина спустила ноги с кровати и, как была, полностью обнаженная, подошла к зеркалу. Из глубины зеркальной глади на нее глянули сияющие радостью глаза, яркие, словно рассветное небо. Ее тело, совершенное, с длинными стройными ногами, узкой талией, изящной грудью, было снова желанным, любимым, и Франсуаза чувствовала легкую эйфорию от осознания своей победы. Теперь все будет по-другому: муж снова станет исполнять все ее прихоти, она настоит на том, чтобы заказать себе новые платья, распорядится устроить роскошный прием в Ботрейи... И у нее будет свой салон, несомненно, самый посещаемый в Париже, который затмит славу отелей Нинон и Мадлен... Накинув халат, она позвала служанку. Марго, слегка помедлив на пороге, быстрым взглядом окинула беспорядок, царивший в комнате: смятую постель, валяющуюся на полу ночную рубашку хозяйки и небрежно висящий на спинке стула камзол Жоффрея, который он, видимо, позабыл, уходя. Франсуаза со злорадством наблюдала, как тень удивления пробегает по лицу этой долговязой нахалки, которая - молодая женщина была уверена в этом! - ненавидела ее и наверняка желала, чтобы муж навсегда отвернулся от нее. - Ну, чего застыла? Причеши меня и скажи девушкам, чтобы они приготовили мне домашнее платье. Господин граф уже распорядился насчет завтрака? - Да, мадам, - кивнула Марго, подходя к туалетному столику и беря в руки инкрустированную перламутром и оправленную в серебро щетку для волос. - Не стоит делать ничего сложного, сейчас я хочу лишь как можно скорее спуститься в столовую, - Франсуаза села перед зеркалом и, когда горничная закончила расчесывать струящийся вдоль спины водопад белокурых локонов своей госпожи, небрежным жестом подала ей два черепаховых гребня, которыми Марго ловко приподняла с двух сторон волосы графини, открыв свежее личико молодой женщины и обнажив высокую шею. Пока камеристки суетились вокруг Франсуазы, горничная приводила в порядок комнату, перестилала постель, но, когда она протянула руку к камзолу Жоффрея, ее остановил властный голос хозяйки: - Оставь. Господин граф сам заберет его. Можешь идти. Марго, присев в реверансе, молча вышла из комнаты. Едва за ней закрылась дверь, девушки восхищенно заохали: - Ваша светлость обворожительны сегодня! Вам так идет этот цвет! И действительно, голубое шелковое платье с корсажем из плотного муарового атласа и молочного цвета нижней юбкой, переливающейся всеми оттенками белого при каждом движении Франсуазы, было ей необычайно к лицу и подчеркивало пронзительную синеву ее глаз. Бросив на себя последний взгляд в зеркало, молодая женщина улыбнулась своему отражению, обнажив в улыбке ровные белоснежные зубы. На память ей пришли слова сонета, сочиненного вчера для нее господином де Монтеспаном, и она еле слышно повторила запомнившуюся ей строфу: - И от лица ее отныне Я отвести не в силах взгляд - Чуть приоткрыты губ рубины, Зубов жемчужины блестят. Франсуаза перекинула один светлый тугой локон себе на грудь и слегка подкрасила губы. Теперь она была готова спуститься вниз и встретиться с мужем во всеоружии своей ослепительной красоты. *** Не удостоив даже взглядом распахнувшего перед ней двери столовой лакея, графиня прошла к роскошно сервированному столу и опустилась на услужливо отодвинутый слугой стул. Милостиво кивнув вскочившему ей навстречу д'Андижосу, глаза которого при ее появлении округлились от восхищения, словно два блюдца, она обратилась к Жоффрею, сидевшему на противоположном от нее конце стола: - Как приятно, что сегодня мы завтракаем вместе, не так ли, мессир? - Несомненно, мадам, - он скользнул по ней равнодушным взглядом и вернулся к прерванному ее приходом разговору с Бернаром. Закусив губу, Франсуаза сняла удерживающее кольцо с туго скрученной накрахмаленной салфетки, лежавшей около тарелки, расправила ее на коленях и жестом подозвала слугу. Ей была непонятна столь резкая перемена в муже, но она решила пока просто понаблюдать за ним со стороны, прежде чем делать далекоидущие выводы. - И что же было дальше, мой друг? - тем временем с насмешливой улыбкой осведомился у д'Андижоса Пейрак. - Что дальше? Ах, да! Дальше мы с Лозеном проследовали мимо отеля мадам де Рамбуйе... - Надеюсь, вы не заходили внутрь?! - в притворном ужасе воскликнул Жоффрей. - Говорят, там запросто можно заразиться жеманством и после изъясняться только на манер древнегреческого хора из трагедий Эсхила*. - Мы недостаточно изысканны для наших Драгоценных**, граф, - хмыкнул Бернар. - А Лозен после известных вам событий и вовсе персона нон грата в этом приюте муз. Так вот, около отеля всегда стоит огромного роста нищий. Настоящий Геракл, головой заслоняющий солнце, которому место на галерах или, на худой конец, на разбойничьем тракте, но уж никак не на улице в компании беззубых старух и орущих младенцев. - Возможно, мадам де Рамбуйе держит его под своими окнами в качестве аллегории поверженного судьбой могущества? - предположил Пейрак. - А вы не знаете, дорогой маркиз, - доверительно осведомился он, склоняясь к д'Андижосу, - не стоит ли у нее на заднем дворе обезображенная оспой нищенка, как символ мимолетности красоты? Или же там обретается катящий в гору камень Сизиф***, как олицетворение тщетности бытия? - Меня вряд ли пустят дальше порога этого негостеприимного к подобным невеждам, как я, дома, поэтому мне не удастся удовлетворить ваше любопытство. Не хотите ли сами проверить свою догадку? - Бернар отвесил своему собеседнику шутливый поклон. - О нет! Я предпочитаю восхищаться подобными дамами со стороны. Боюсь, как бы мое уродство не оскорбило их утонченный вкус, - и Жоффрей указал на свою обезображенную шрамами щеку. - Тогда вы никогда не узнаете, что творится на их заднем дворе, - притворно посетовал маркиз. - Возможно, это и к лучшему. Некоторые тайны должны оставаться неразгаданными. Так что же за забавная история связана с этим вашим нищим Гераклом? - вернулся Пейрак к изначальной теме разговора. Франсуаза облегченно вздохнула - рассуждения мужчин о жеманницах несколько покоробили ее, но она не спешила вмешиваться в их разговор, вполне обоснованно опасаясь насмешек со стороны своего язвительного супруга. - А, точно! - хлопнул себя по лбу д'Андижос. - Этот малый навис над нами и хнычущим голосом стал упрашивать подать ему милостыню. Клянусь честью, я даже видел слезы, катящиеся по его небритым щекам и исчезающие в косматой, с рождения нечесанной бороде! - И что же? - Ну вы же знаете мое добросердечие, граф! Конечно же, я проникся состраданием к бедняге и даже полез было за кошелем, чтобы дать ему пару монет, но меня остановил Пегилен. - Да, вот кому недостает милосердия, так это ему! - скорбно покачал головой Жоффрей. - Что же он сказал? - Что хочет попросить у верзилы взаймы, так как, по слухам, у этого мнимого нищего припрятано никак не меньше тысячи экю!**** Мужчины расхохотались. - Эта история очень поучительна, мой друг, - отсмеявшись, проговорил Пейрак. - Думаю, она прекрасно иллюстрирует нынешнее дворянство, которое толпится в приемных Мазарини и Фуке, ожидая от них подачек вместо того, чтобы хоть немного поработать головой. Франсуаза, чтобы прервать этот начинающий принимать опасный оборот разговор, небрежно произнесла: - Господин граф сегодня намерен провести день дома? - она отрезала себе небольшой кусочек мяса и, наколов его на вилку, изящным движением поднесла ко рту. - Госпоже графине угодно, чтобы я составил ей компанию? - Жоффрей наконец соизволил обратить внимание на жену, сидевшую за столом, словно непрошенная гостья, которую хозяева не считают нужным вовлечь в общую беседу. - Да, угодно. Не могли бы вы распорядиться, сударь, чтобы к обеду сюда явился поставщик тканей? - Франсуаза отложила столовые приборы в сторону и оперлась подбородком на сплетенные пальцы рук, в упор глядя на графа. Д'Андижос опустил взгляд в свою тарелку, благоразумно решив, что сейчас не время для его обычных острот. - Вам не по нраву ваш новый гардероб? - Пейрак достал из кармана сигару и раскурил ее от поднесенного лакеем уголька из камина. - Отчего же, он великолепен, но мне хотелось бы чего-то необычного, - со значением произнесла Франсуаза. - Как вам будет угодно, сударыня, - Жоффрей выпустил клуб сизого дыма и слегка склонил голову в знак согласия. - И еще... Что вы скажете насчет приема здесь, в Ботрейи? - воодушевленная его покладистостью, осведомилась молодая графиня. - Почему бы и нет? Вы хотите сами все организовать, дорогая? - ну вот, наконец-то он стал обращаться к ней не так формально, как в начале разговора. Франсуаза слегка улыбнулась. - Да, если вы позволите. - Я буду только рад, если праздник доставит вам удовольствие. - Благодарю вас, Жоффрей, - она немного поколебалась, прежде чем задать ему свой последний вопрос, но потом все же решилась - была не была! - На днях я иду в театр с мадам Скаррон на новую постановку Мольера. Не желаете ли вы сопровождать нас? Граф встал со своего места и подошел к ней. - Вы правда этого хотите? - спросил он негромко. - Да, - она протянула к нему руку и переплела свои пальцы с его. - Так что же? Вы согласны? Жоффрей уже собирался ответить, когда дверь в столовую за его спиной распахнулась, и вошел дворецкий. - Посыльный от госпожи де Мерекур, ваша светлость, - поклонился он графу. Франсуаза тут же отдернула руку и с гневом посмотрела на мужа. - Как это понимать? - Не устраивайте сцен, мадам, - поморщился Жоффрей. - Я пребываю в таком же недоумении, что и вы. - Очень в этом сомневаюсь, - холодно ответила молодая женщина и поднялась из-за стола. - Маркиз, - кивнула она д'Андижосу и с достоинством удалилась. Вернувшись к себе в комнату, Франсуаза бросилась ничком на кровать. Господи, как же она его ненавидела! Его и эту испанскую дрянь! Посылать слугу с поручением к ним домой среди бела дня - это было просто верхом неприличия. Несомненно, герцогиня хотела унизить ее и показать, что не собирается делать тайны из своей связи с чужим мужем. Бесстыжая шлюха! В комнату вошла Марго. - Господин граф просил передать вам, мадам, что ему необходимо отлучиться на несколько часов по неотложному делу, но он непременно вернется к обеду, как вы условились. - Убирайся вон! - не в силах сдержаться, крикнула молодая женщина, и слезы брызнули у нее из глаз. - Слышишь? Немедленно! Марго поспешно закрыла дверь, а Франсуаза, вскочив с кровати, подбежала к стулу, на котором висел забытый мужем камзол, сорвала его со спинки и, бросив на пол, стала с ожесточением топтать острыми каблучками своих туфель. Во все стороны полетели драгоценные камни, вышивка повисла лохмотьями, пуговицы раскатились по комнате, а она все никак не могла успокоиться. Мерзавец! Он просто посмеялся вчера над ней, воспользовался, как подвернувшейся под руку игрушкой, а сейчас, как ни в чем ни бывало, отправился к своей любовнице, где наверняка будет потешаться над глупостью и наивностью своей жены. Подлец! Вдруг краем глаза Франсуаза уловила сбоку какое-то движение. Круто обернувшись, чтобы отчитать так не вовремя появившуюся в комнате служанку, женщина поняла, что увидела всего лишь свое отражение в зеркале. Отшвырнув камзол в сторону, она уселась за туалетный столик и мрачно посмотрела в глаза своему зеркальному двойнику. Вид у него был весьма плачевный - растрепанные волосы, заплаканные глаза, помятое платье... Меньше всего на свете ей хотелось видеть себя такой. "Бедняжка Франсуаза, неудивительно, что муж смеется над тобой, - издевательски сказала сама себе молодая графиня. - Кому может понравиться такое жалкое существо?" Франсуаза вспомнила свой вчерашний успех у Мадлен, всеобщее восхищение, в котором она купалась, и посмотрела на себя словно со стороны: в блеске украшений, сиянии своей красоты, снисходительно одаривающую восторженных поклонников легким кивком головы или улыбкой... Какой разительный контраст! Молодая женщина вздернула подбородок и, прищурившись, снова взглянула на себя в зеркало. Гордая Атенаис никогда не позволила бы себе плакать из-за мужчины, пусть даже самого короля - это удел наивной Франсуазы, которая отныне больше никогда не будет вмешиваться в ее жизнь: она навсегда умрет для всех, погребенная под обломками разбитых надежд и напрасных мечтаний... Отражение преображалось вместе с течением мыслей молодой женщины. Пусть все еще дрожащая от пережитого унижения, с непросохшими дорожками слез на щеках, она постепенно становилась иной: с решительно сжатыми губами, уверенным взглядом чуть потемневших от переживаний глаз и высоко поднятой головой. Поспешно вытерев слезы и припудрив чуть покрасневший от рыданий носик, Атенаис громко воскликнула: - Эй, Марго! Где тебя носит? Я желаю переодеться! ___________________ * Эсхил — древнегреческий драматург, отец европейской трагедии. Он придумал вид выступлений в театре — трагедию. Хор (во времена Эсхила 12 человек, позже 15) в течение всего представления не покидал своего места, поскольку постоянно вмешивался в действие: он содействовал автору в выяснении смысла трагедии, раскрывал душевные переживания его героев, давал оценку их поступков с точки зрения господствующей морали. ** "Les Précieuses" (драгоценные, возвышенные, утонченные) — слово, которым обозначались гран-дамы отеля Рамбуйе: Екатерина де Вивонн, маркиза де Рамбуйе, принцесса Монпансье, Жюли д’Анжанн, девица Скюдери. *** Сизиф — в древнегреческой мифологии строитель и царь Коринфа, после смерти приговорённый богами вкатывать на гору, расположенную в Тартаре, тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, раз за разом скатывался вниз. Отсюда выражение "сизифов труд", означающее тяжёлую, бесконечную и безрезультатную работу и муки. ****Этот анекдот взят из книги "Занимательные истории" Жедеона Таллемана де Рео.
Violeta: Жоффрей. Карменсита. Жоффрей обернулся к маркизу д'Андижосу и, стараясь не показать рвущееся наружу раздражение, сказал: - Бернар, друг мой, вы слышали, о чем просила меня госпожа графиня? К обеду здесь должны быть ювелир и портной. Я могу на вас положиться? - Да, конечно, я все сделаю, как вы просите, - пробормотал мужчина, поспешно вылезая из-за стола. Кивнув маркизу в знак прощания, Жоффрей направился в прихожую, где у дверей топтался лакей герцогини де Мерекур. - Ее светлость велела передать вам лично в руки, - с низким поклоном слуга протянул графу запечатанный конверт. Граф молча взял послание и, не читая, положил его в карман камзола. - Это все? - бесстрастно осведомился он. - Мне велели дождаться ответа. - Ответа не будет. Ступай. После ухода посыльного Жоффрей поднялся на второй этаж. Приблизившись к комнате жены, он услышал горькие рыдания, доносящиеся из-за двери. Острая жалость к Франсуазе сжала его сердце. Пусть он не любил ее, пусть его поведение по отношению к ней не всегда было безупречным, но все же она была его женой, и ее слезы не могли оставить его равнодушным. Как некстати Карменсита напомнила о себе, и именно тогда, когда в его отношениях с Франсуазой наметилось едва уловимое потепление. Внезапно его охватила холодная ярость, и, подозвав к себе проходящую мимо Марго, он проговорил: - Передай мадам де Пейрак, что я буду дома через несколько часов, как мы и условились. А сейчас мне нужно отлучиться по неотложному делу. Горничная понятливо кивнула и приоткрыла дверь в спальню хозяйки. Спускаясь по лестнице, Жоффрей услышал дрожащий голос жены: "Убирайся вон! Слышишь? Немедленно!", и затем снова приглушенные рыдания. Руки графа непроизвольно сжались в кулаки. Их отношения с Карменситой никогда не были простыми, виною чему зачастую служила горячая испанская кровь любовницы, но ее строптивость и крутой нрав были пикантным дополнением к ее красоте, и этот взрывной коктейль разжигал интерес графа к ней, будил темную страсть, поднимающуюся из самых глубин его существа. Возможно, именно поэтому он возвращался к ней вновь и вновь, несмотря на другие увлечения и с его, и с ее стороны. Но на этот раз Карменсита перешла всякие границы: сначала оскорбительные сплетни в адрес его жены, а теперь эта возмутительная выходка с посыльным. Ну уж нет, он никому не позволит так бесцеремонно вмешиваться в свою жизнь и унижать его супругу! Вчера он сказал Нинон, что положит конец тем грязным слухам, которые распускает его любовница, но сейчас он был решительно настроен положить конец и их слишком затянувшейся связи. *** Карменсита стремительно поднялась ему навстречу, едва он переступил порог гостиной ее дома, обставленной в испанском стиле, мрачность интерьера которой с лихвой компенсировалась богатством отделки. Затканные золотом гобелены, низкая темная мебель, обитая плотным малиновым бархатом, спадающие тяжелыми складками портьеры, подхваченные толстыми витыми шнурами, служили словно декорациями для разворачивающегося перед глазами Жоффрея спектакля. Испанка выпрямилась во весь рост, гордо вскинула подбородок и одарила любовника поистине убийственным взглядом. Ее пышная грудь бурно вздымалась, глаза метали молнии, а с губ срывались яростные упреки: - Я прождала вас весь вечер и всю ночь, а вы были у Нинон, этой распутницы! И не смейте отпираться, мне все известно! - голос герцогини сорвался на фальцет, но, увидев хмурое лицо Пейрака, она слегка смутилась. Обычно Жоффрей всегда находил нужные слова, чтобы усмирить ее гнев, прибегал к изысканным комплиментам и нежным признаниям, охотно принимая участие в излюбленной игре любовницы, но сейчас женщина ясно почувствовала, что на это раз он не расположен к подобным забавам. - Вы могли хотя бы предупредить меня? - теперь в ее голосе проскользнули просительные интонации, на которые, впрочем, граф не обратил никакого внимания, продолжая хранить молчание. - Ну скажите же хоть что-нибудь! - воскликнула она, снова приходя в негодование. Некоторое время Карменсита пристально всматривалась в его глаза, ища там причину такого несвойственного ему поведения, а потом вдруг скользнула к Жоффрею и положила руки ему на грудь. - Да, я послала к вам посыльного, - начала она чуть дрожащим голосом, которым, видимо, желала разжалобить его, - но вы сами виноваты в этом! Если бы хоть немного думали обо мне и моих чувствах... Что мне еще оставалось? Я так страдала... Но теперь вы здесь, со мной, - и она, обвив руками шею мужчины, потянулась к его губам. Пейрак отвел обнимающие его руки и медленно проговорил: - До меня дошли кое-какие слухи о моей жене, мадам. Слухи настолько отвратительные, что будь тот, кто распускает их, мужчиной, я вызвал бы его на дуэль. Но как в таком случае поступают с женщиной? Испанка побледнела, как мел, и воскликнула, сложив ладони перед собой: - Я не понимаю, о чем вы говорите! - Прекрасно понимаете, сударыня, - тон графа был холоден, но во взгляде так явно читался едва сдерживаемый гнев, что черные, широко расставленные глаза герцогини наполнились ужасом - она поняла, что проиграла... - Я просто хотела, чтобы она уехала, - начала быстро говорить Карменсита, захлебываясь словами. - Чтобы вы были со мной... Всегда... Зачем вы только взяли ее с собой? - она начала цепляться за его камзол, просительно заглядывая в глаза. - Франсуаза просто глупая девчонка и никогда не сможет оценить вас по достоинству. Граф с презрением оттолкнул женщину от себя. - Оскорбляя ее, мадам, вы оскорбляете меня, - чеканя каждое слово, произнес Пейрак. - Вы мне отвратительны. Думаю, вы понимаете, что отныне между нами все кончено, - с этими словами он направился к дверям, но женщина бросилась следом и, упав перед ним на колени, обхватила его ноги руками. - Простите, простите, простите меня, - твердила она, как молитву. - Говорите, что хотите, делайте, что пожелаете, но только не покидайте меня! - Встаньте, - бросил он нетерпеливо. - Я ни минуты больше не останусь в вашем доме! - Жоффрей, - стонала она, прижимаясь к нему все теснее. - Ты не можешь бросить меня, нет, нет! Я этого не переживу! Граф стоял, бесстрастно глядя на это бурное проявление чувств, и не произносил ни слова. Видя, что Карменсита уже на грани, он, недолго думая, окатил ее водой из бронзового ведерка, стоявшего на столике рядом с ним. Обычно в нем охлаждали графины с вином, но и для прекращения женских истерик его содержимое вполне годилось. В один миг комнату заполнила звенящая тишина. - Это так вы обращаетесь со мной? - ошеломленно произнесла Карменсита сдавленным голосом. Ее длинные черные локоны прилипли к вискам, а сама она с изумлением смотрела на свои обвисшие кружевные манжеты и растекающуюся вокруг лужу воды. - Я обращаюсь с вами так, как вы того заслуживаете, - процедил граф и достал из кармана письмо, которое герцогиня отправила ему утром. Так и нераспечатанное, оно упало к ее ногам. - Прощайте, мадам де Мерекур. Попрошу вас не писать мне больше и не искать со мной встреч. Да, и не трудитесь провожать меня - я знаю, где выход. Выйдя на улицу, Жоффрей с наслаждением вдохнул свежий утренний воздух, словно только что выбрался из затхлого душного склепа. Слава Богу, эта страница его жизни дописана, и ему не придется к ней больше возвращаться. Но оставалась еще Франсуаза... *** Вернувшись домой, де Пейрак услышал веселые голоса, несущиеся из гостиной. Проследовав туда, граф обнаружил свою жену, ее сестру, мадам де Тианж, и Бернара д'Андижоса, замотанного в ленты и кружева по самые глаза. Видимо, женщины использовали беднягу вместо манекена. - Так, так, мой друг, - насмешливо проговорил Жоффрей, галантно раскланявшись с дамами. - Вижу, вы времени зря не теряете, - он придирчиво осмотрел его со всех сторон. - Хочу заметить, что вам невероятно идут роскошные валенсийские кружева. А эта лента подчеркивает цвет ваших глаз, - и граф неторопливо потянул за кончик золототканной тесьмы, небрежно лежащей у маркиза на плече. Тот покраснел до корней волос и бросил растерянный взгляд на умирающих со смеху женщин. - Монсеньор, это просто шутка... - Правда? - Жоффрей иронично приподнял бровь. - А я уже, грешным делом, подумал, что совсем отстал от моды в нашей глухой провинции. Взгляд Пейрака натолкнулся на почтительно стоявшего в стороне юношу, по-видимому, ученика торговца тканями, и он жестом подозвал его к себе. - Что вы можете нам предложить, любезный? - Госпожа графиня уже распорядилась сшить пять парадных, дюжину домашних и одно платье для охоты, - пробормотал молодой человек и низко опустил голову. Жоффрей посмотрел на Франсуазу. Та ответила ему вызывающим взглядом и нахмурила брови, отчего стала совершенно очаровательной, словно обиженное дитя. - Прекрасно. Главное, чтобы моя жена осталась довольна, - Пейрак улыбнулся краешком рта и слегка кивнул ей. Но женщина уже отвернулась и сделала вид, что рассматривает образцы тканей, разложенные на столе. Ну что ж, подумал граф, он кажется знал, как сможет вызвать восторженную улыбку на ее плотно сжатых губах... Заметив, что около камина стоит еще один средних лет мужчина, крепко сжимающий в руках небольшой кожаный мешочек, Жоффрей предположил, что это ювелир, за которым он приказал послать сегодня утром. - Вижу, и у вас есть, что предложить нам, - с любезной улыбкой осведомился граф, обращаясь к нему. Тот поспешно приблизился, и в руках у него блеснуло роскошное ожерелье, где среди россыпи алмазов выделялись три очень темных, почти черных сапфира, которые, едва на них попали солнечные лучи, струящиеся из выходящего в сад окна, ожили и заиграли радужным светом. Колье было произведением искусства, и даже королева посчитала бы себя польщенной, получив в подарок такое великолепие. - Какая красота, - тихо ахнула Габриэла, Франсуаза же, напротив, даже не повернула головы в их сторону, словно происходящее в комнате не имело к ней ни малейшего отношения. Жоффрей, взяв из рук мастера ожерелье, подошел к жене и застегнул его у нее на шее. - Оно ваше, душа моя, - прошептал он, кончиками пальцев касаясь ее обнаженных плеч. - Благодарю вас, граф, вы очень любезны, - равнодушно ответила она, даже не взглянув на себя в зеркало. - Но хочу заметить, что вам не удастся купить мое прощение никакими подарками. Пейрак медленно убрал руки с плеч жены и скрестил их на груди. - Мне не в чем каяться перед вами, сударыня, - тон мужчины резко изменился, став холодным и почти надменным. - И если мое к вам искреннее расположение вы принимаете за извинения, то, боюсь, вы фатально ошибаетесь. Маркиза, - он учтиво склонился к руке мадам де Тианж, которая растерянно преводила взгляд со своей сестры на ее супруга, не зная, что предпринять в этой крайне неловкой ситуации. - Позвольте откланяться, - и вышел из комнаты. Поднявшись в свои покои, Жоффрей с силой захлопнул за собой дверь. Что за день, черт побери! Все наперекосяк! Налив себе вина, он залпом опрокинул бокал и тут же наполнил его снова. Подойдя к кровати, граф заметил лежавший на ней камзол, в котором вчера был у Нинон, а потом забыл в спальне жены. Он находился в самом плачевном состоянии, весь истерзанный, словно его очень долго топтали ногами. Пейрак поднес камзол к лицу и насмешливо улыбнулся. Однако, он задел чувства своей молодой жены намного сильнее, чем предполагал! Или же в ней говорила уязвленная гордость? Как бы то ни было, разбираться в порывах ее души Жоффрею совершенно не хотелось, и он отчаянно корил себя за проявленную сегодня ночью слабость. Да, к сожалению, мужчинам свойственно идти на поводу у своих сиюминутных желаний в отношении обворожительных женщин, не думая о последствиях... Внезапно его внимание привлек краешек белоснежного носового платка, выглядывающий из кармана камзола. Граф извлек его на свет божий, а камзол, небрежно скомкав, забросил подальше в угол. Удивительно, но платок совершенно не пострадал от ярости молодой графини, хотя, казалось бы, должен был быть растерзан в клочья. От отделанного кружевом кусочка батиста едва уловимо пахло смесью вербены и розмарина. Некоторое время Жоффрей в недоумении рассматривал его, а потом графа осенило, что платок, по-видимому, принадлежал вчерашней красавице, его несостоявшейся супруге, мадемуазель де Сансе из Пуату. Пейраку вспомнился прием у Нинон, юная баронесса, их недолгий разговор наедине и та поспешность, с которой она покинула салон. Но ее полный изумления взгляд, который он словил во время своего выступления, и та фантазия, что так неожиданно прервала его ночные размышления о несложившихся отношениях с женой, снова вызвали ее образ у него в памяти. В его воспоминаниях девушка представлялась графу еще более красивой, притягательной, и он укорил себя за то, что разговаривал с ней столь язвительно. Но, надо сказать, она сумела дать ему достойный отпор, на мгновение обескуражив Пейрака упоминанием об архиепископе Тулузском. Едва ли хоть одна из знакомых ему женщин осмелилась бы разговаривать с ним так дерзко, при этом оставаясь восхитительно-смущенной и слегка растерянной. Жоффрей оперся локтем на витой столб кровати, поддерживающий тяжелый балдахин из брокатели, щедро отделанный по краям бахромой, и поднес к губам недопитый бокал с вином. Легкий аромат вербены и розмарина слегка кружил ему голову, а в узорах темно-зеленой шелковой портьеры, скрывающей высокий оконный проем, ему виделась пронзительная зелень глаз молодой баронессы, навевающая мысли о бескрайних лугах и пронизанных солнцем лесных полянах, покрытых пестрым цветочным ковром. Губы графа тронула легкая полуулыбка. Его одновременно и удивлял, и забавлял тот факт, что он никак не может отделаться от мыслей о юной баронессе де Сансе. "Что же в ней такого особенного?" - снова и снова спрашивал себя Жоффрей и не находил ответа, но тайна, скрывающаяся за изменчивым взглядом удивительных глаз золотоволосой красавицы, будоражила его воображение и заставляла вновь и вновь обращаться к событиям вчерашнего вечера...
Violeta: Анжелика. "Приют безденежья". - Собирайся, сегодня мы идем в "Приют безденежья", - проговорила Ортанс, поднявшись после завтрака в комнату к Анжелике. - Зачем? - удивленно посмотрела та на сестру. - Раздавать суп бездомным? - Нет, глупая, - снисходительно глянула на нее Ортанс. - Так называется салон одного аббата, очень известного писателя. - Аббат, который держит свой салон? - не удержалась от смешка Анжелика. - Надеюсь, нам не придется сидеть на церковных скамьях и слушать длинную проповедь о геенне огненной. - Он называется аббатом только потому, что получает доход с одного аббатства, а вовсе не потому, что является духовным лицом, - назидательно проговорила Ортанс. - А кроме того, к нему очень расположена Нинон де Ланкло и сама вдовствующая королева Анна Австрийская. Ему даже пожалован титул "больного ее величества". - А чем он болен? - глаза Анжелики заискрились любопытством: "больной ее величества", надо же! - Он паралитик, - проговорила сестра, наклоняясь к ней. - А история, из-за которой он стал таким, просто непристойна, - Ортанс сделала долгую томительную паузу, но потом все же продолжила: - Раз, во время карнавала, Скаррон вздумал потешить славный город Манс, душой которого он был. Он велел своему лакею намазать себя с головы до ног медом, потом распорол перину и, вывалявшись в пуху, превратился в какую-то невиданную чудовищную птицу. В этом странном костюме он отправился делать визиты своим многочисленным друзьям и приятельницам. Сначала прохожие с восхищением смотрели на него, потом послышались свистки, затем грузчики начали его бранить, а мальчишки стали швырять в него камнями, и, наконец, Скаррон, спасаясь от обстрела, обратился в бегство; но стоило ему побежать, как все кинулись за ним в погоню. Его окружили со всех сторон, стали мять, толкать, и он, чтобы спастись от толпы, кинулся в реку. Скаррон плавал, как рыба, но вода была ледяная. Он был в испарине, простудился, и его, едва он вышел на берег, хватил паралич. Были испробованы все известные средства, чтобы восстановить подвижность его членов. В конце концов доктора так измучили его, что он выгнал их всех, предпочитая страдать от болезни, чем от лечения.* Затем он переселился в Париж, заказал себе кресло своего собственного изобретения, на котором теперь весьма ловко передвигается, открыл литературный салон на улице Турнель и женился! - Женился?! - Анжелика схватила сестру за руку. - Не может быть! Кто же решился пойти за него? Или ее насильно выдали замуж? Бедняжка! - Брак Франсуазы д’Обинье, так звали в девичестве мадам Скаррон, устроила ее опекунша, госпожа Нейан. Она же, кстати, после смерти родителей девочки отдала ее в монастырь урсулинок в Париже, где Франсуазу обратили в католичество. - Так она что, была протестанткой? И отреклась от веры? - Анжелике вспомнились угрюмые гугеноты, суровые и непримиримые фанатики, которых было великое множество на землях барона де Сансе. Да и сам господин Молин, управляющий дю Плесси, разве он не был приверженцем еретических идей Кальвина? - Да, как это и не удивительно. Теперь она добрая католичка, возможно, даже более истовая, чем те, кто был крещен в истинную веру при рождении, - Ортанс осенила себя крестным знамением и пробормотала начало "Pater Noster". - Наверно, она очень несчастна, - с состраданием проговорила Анжелика. Ей стало нестерпимо жаль незнакомую девушку, лишившуюся родителей, своей веры, да еще и отданную насильно замуж за парализованного мужчину. - Напротив, их с мужем связывают самые теплые отношения. Редко когда увидишь столь гармоничный союз, основанный на взаимопонимании и уважении. Но Анжелика упрямо мотнула головой. - Я бы никогда не согласилась выйти замуж подобным образом! Это же чудовищно! - Так выходят замуж все девушки из благородных семей, - удивленно посмотрела на нее Ортанс. - Не знаю уж, почему отец не сговорился о твоем замужестве, что было бы более правильным, чем посылать тебя в Париж. - Отец знал, что я скорее умру, чем исполню его волю, - зеленые глаза Анжелики вспыхнули огнем. - Господи, ты точно сумасшедшая! - воскликнула сестра. - Идем, и скоро ты сама убедишься, насколько довольна своей судьбой Франсуаза Скаррон. *** Дом аббата, окруженный липовым садом с заросшими дорожками и увитыми диким виноградом беседками, был небольшим и выглядел достаточно уютно. Гостиная, куда их провел слуга, одетый в потертую ливрею, носила отпечаток бедности, но никак не заброшенности. Комната была чисто прибрана, недурно обставлена. Длинные шелковые занавеси, затканные цветами, когда-то яркими, а теперь несколько полинявшими, закрывали окна. Обивка стен, хоть и скромная, отличалась большим вкусом. Два вежливых, благовоспитанных лакея почтительно прислуживали гостям. Вдоль одной из стен стоял двойной ряд кресел и ряд стульев со старой, с прорехами обивкой. Повсюду были расставлены карточные столы и круглые столики, за которыми, впрочем, никто не сидел - то ли посетителей салона не привлекали азартные игры, то ли они были заняты более интересными вещами. Среди всего этого возвышалось гигантское бюро, простиравшееся до самой стены, к которой оно было придвинуто одной стороной, занимая треть гостиной. Бюро было завалено книгами, брошюрами, газетами, а над ним висели две карты, нарисованные пером на большом листе бумаги, наклеенном на картон. Анжелика стала заинтересованно ее рассматривать. - Вы впервые видите карту Страны Нежности**, прелестное дитя? - раздался откуда-то снизу веселый молодой голос. Обернувшись, Анжелика увидела широкое кресло на колесах, в котором, прикрытый покрывалом по грудь, сидел маленький человечек, еще не старый, с приятным смеющимся лицом. - Господин Скаррон, - присела она в реверансе. - Ах, как чудесно осознавать, что моя слава опережает меня! - улыбнулся мужчина. - И прекрасные юные девы безошибочно узнают меня даже в самом многолюдном обществе. Анжелика слегка покраснела, осознав свою оплошность. - Назовите мне ваше имя, проницательная незнакомка, - тем временем шутливо продолжал мужчина. - А то мне как-то немного неловко оттого, что вы меня знаете, а я вас - нет. Это противоречит законам гостеприимства, принятым в моем доме. - Анжелика де Сансе де Монтелу, - смущаясь, проговорила девушка и снова склонилась в реверансе. - Так что же, мадемуазель де Сансе, вы впервые видите карту Страны Нежности? - отечески потрепал ее по руке господин Скаррон. - Нет, месье, но раньше она казалась мне... несколько иной, - задумчиво проговорила Анжелика, разглядывая причудливое переплетение линий, нанесенных на бумагу. Совсем недавно по настоятельной рекомендации Ортанс она прочла первый том "Клелии", к которому была приложена знаменитая карта, и теперь с интересом изучала достаточно точную копию, висящую на стене. На ней была изображена широкая река Склонности, по берегам которой располагались маленькие деревушки: Любовные записки, Нежные письма, Прекрасные стихи, Блестящий ум... Была здесь гостиница Желания, долина Наслаждений, мост Вздохов, лес Ревности и, наконец, среди озера, где брала начало река, располагался дворец Полного Довольства... - А что это? - Анжелика даже привстала на цыпочки, чтобы получше рассмотреть заинтересовавшую ее деталь. - Это вулкан Страстей, мадемуазель де Сансе. Он может разрушить прекрасную страну Любви до самого основания... - Но его же нет на карте мадемуазель де Скюдери? - вопросительно посмотрела на мужчину Анжелика. - Нет. Это изобретение моей супруги, мадам Скаррон, - в голосе мужчины послышалась теплота. - Сегодня она со своей подругой отправилась в театр, поэтому, к моему большому сожалению, я не смогу вас ей представить. - Как жаль... - бросила на него быстрый взгляд девушка и снова вернулась к волнующему ее вопросу. - А что изображено на другой карте? - Возвращение. Видите, здесь река вышла из берегов; она наполнилась слезами тех, кто идет по берегу. Вот деревня Скуки, гостиница Сожалений, остров Раскаяния... - Значит... - растерянно запнулась Анжелика. - Значит, любовь всегда кончается слезами? - Как знать, как знать, - задумчиво покачал головой Скаррон. - Возможно, истинная любовь не заканчивается никогда... Внезапно их разговор прервал нарастающий шум голосов, который раздавался из соседней комнаты. Анжелика прислушалась, но, как ни старалась, не смогла разобрать ни слова. Хозяин дома широко улыбнулся: - Несомненно, это наш необычный тулузский гость снова толкует о невозможных вещах, шокируя окружающих! - Тулузский гость? - девушка, уже догадываясь, кого имеет ввиду Скаррон, все же решила уточнить, о ком идет речь. - Да, граф Жоффрей де Пейрак из Лангедока. Южный темперамент, южная страсть! Вы знакомы? - Немного... - Анжелика начала с преувеличенным вниманием рассматривать карту, чтобы скрыть замешательство, но ее проницательный собеседник уже обо всем догадался. - Тогда чего же мы ждем? Идемте и поприветствуем его! - и Скаррон на своем кресле устремился туда, где шла оживленная дискуссия. Никто не обратил внимания на вновь вошедших - общество боялось даже вздохнуть, чтобы не пропустить ни одного слова из беседы двух мужчин, расположившихся около окна. Граф де Пейрак, которого Анжелика тут же узнала, сидел в широком мягком кресле и с легкой, чуть скучающей улыбкой слушал доводы своего собеседника, устроившегося на самом краешке стула напротив него. Когда Анжелика приблизилась к ним, незнакомый мужчина воскликнул: - Что вы хотите сказать? Ваши парадоксальные мысли сводят меня с ума! - Я хочу сказать, что воздух, в котором мы двигаемся, в действительности являет собою плотную субстанцию, нечто вроде воды, которой дышат рыбы: субстанцию, обладающую некоторой эластичностью и некоторым сопротивлением. Иными словами, субстанцию, хотя и невидимую глазу, однако вполне реальную, - чуть растягивая слова, произнес граф де Пейрак и поднес к губам какую-то коричневую палочку, глубоко затянулся и выпустил изо рта клуб дыма. - Вы пугаете меня, - произнес дрогнувшим голосом его собеседник и сделал жест рукой, словно хотел перекреститься. - Бросьте! - граф обвел глазами присутствующих. - Неужели никто никогда не задумывался над тем, что воздух не может быть пустотой? И ни разу не сталкивался с доказательствами его осязаемости? - Богохульник! - воскликнул его оппонент и вскочил со стула. - Воздух есть явление духовное, бестелесное, его нельзя осязать! Вы же, опровергая все Божественные законы, пытаетесь убедить нас, что это есть суть греховная плоть! Воздух нельзя ограничить, нельзя поймать и придать ему форму, не будете же вы утверждать обратное! Жоффрей усмехнулся и чуть склонил голову набок. - Да, воздух не имеет размера и формы, но может заполнить собой любое пространство, - веско произнес он. - И как вы можете это доказать? - выкрикнул раскрасневшийся мужчина, нависая над ним. - С помощью детской забавы, - граф сделал небольшую паузу. - Мыльные пузыри, господа. Признавайтесь, кто развлекался в детстве подобным образом? Вокруг раздались несмелые смешки. Анжелика тоже улыбнулась, вспоминая, как они с сестрами забавлялись часами, выдувая через тростинку блестящие переливающиеся шары, которые то взмывали вверх, подхваченные потоком воздуха, то опускались вниз, на каменные плиты пола, едва прикрытого соломой, а после лопались, обдавая восторженно вопящих девчонок мыльными брызгами... - Это самый наглядный пример того, как воздух заполняет собой пространство, - услышала она спокойный голос графа, который, видя, как закипает его собеседник, видимо, полагающий, что над ним просто-напросто издеваются, добавил: - Если этот довод не убедил вас, то я готов предоставить вам и другие доказательства, мэтр Форжерон, - он встал с кресла и выпрямился во весь рост. - Есть еще один опыт, который, я уверен, убедит вас в том, что воздух не так бестелесен, как вы думаете, но для этого мне нужен помощник, - проговорил Пейрак и скользнул взглядом по лицам стоявших вокруг него людей. Никто из присутствующих не спешил отзываться на слова графа: одни отводили глаза в сторону, другие разводили руками, а дамы и вовсе закрывались веерами, словно желая отгородиться от столь странного и даже в чем-то компроментирующего предложения. Лишь Анжелика, словно завороженная, продолжала смотреть на тулузского сеньора, не в силах ни отвести от него взгляда, ни опустить глаза вниз. Ей ужасно хотелось поучаствовать в эксперименте, но она не смела подать голос, зная, что общество будет шокировано ее дерзостью, а сестра после изведет упреками. Губы Жоффрея де Пейрака тронула саркастическая улыбка. - Ну же, господа! Уверяю вас, этот опыт не более сложен, чем пускание мыльных пузырей, - насмешливо произнес граф. В следующий миг его тёмные глаза выхватили из толпы бледное лицо Анжелики и встретились со взглядом ее потемневших от волнения изумрудных глаз. Несколько томительных мгновений он рассматривал девушку, словно решая для себя что-то, а затем учтиво осведомился, делая шаг к ней навстречу: - Вы ведь не откажете мне в любезности, мадемуазель де Сансе? ______________________ * отрывок взят из романа А. Дюма "Двадцать лет спустя". ** Впервые карта страны Нежности появилась как приложение к первому тому романа Мадлен де Скюдери "Клелия, или римская история" в 1654 году. Карта воплощает, в форме аллегорической топографии, анализ любовного чувства, описываемый на страницах романа. Нет единого мнения о том, плодом чьей фантазии является карта - самой мадмуазель де Скюдери или знаменитой мадам де Рамбуйе. Автором гравюры, изображающей карту, чаще всего называют художника Франсуа Шово.
Violeta: Атенаис. Театр Пти-Бурбон. Надевать бриллианты к обеду, несомненно, было дурным тоном, но Франсуаза хотела показать Жоффрею, что, несмотря на их недавнюю размолвку, она по достоинству оценила его щедрый жест и готова пойти на примирение, если муж принесет ей свои извинения. В низком вырезе декольте молодой женщины круглое ожерелье с тремя огромными сапфирами смотрелось одновременно и роскошно, и соблазнительно, но граф, казалось, не интересовался ни судьбой своего подарка, ни своей очаровательной супругой. После недолгого потепления в их отношениях снова наступил период отстраненной холодности, тем более странный, что Франсуаза знала о разрыве мужа с герцогиней де Мерекур. Габриэла, присутствовавшая при заключительном аккорде их недавней с мужем ссоры, пришла в ужас от несдержанности сестры и считала ее поступок проявлением незрелости и глупости. Но молодая графиня была с ней не согласна и пребывала в абсолютной уверенности, что подобное поведение с ее стороны только подхлестнет интерес Жоффрея и в конце концов предоставит ей возможность на правах оскорбленной стороны диктовать мужу свои условия. Некоторое время Франсуаза всерьез полагала, что он сам пойдет ей навстречу, желая положить конец их разногласиям, коль скоро его связь на стороне закончилась, но граф был с ней отстраненно-учтив, не более. Потеряв терпение, молодая женщина решила разыграть свой последний козырь, помятуя о том, как ответственно муж относится к данному им слову, и напомнить ему о походе в театр. - Жоффрей, - проговорила она непринужденно, словно и не было между ними долгих дней, наполненных тягостным молчанием, - вы не забыли, что сегодня в Пти-Бурбон состоится премьера новой пьесы Мольера? Граф удивленно посмотрел на нее. - А почему я должен об этом помнить, сударыня? - с явным безразличием осведомился он. - Я не слежу за обновлением парижских театральных афиш. - Вы же обещали сопровождать меня! - раздраженно проговорила Франсуаза, устремляя на мужа полный негодования взгляд. - Если мне не изменяет память, мадам, вы просили сопровождать вас, но я не давал вам своего согласия, - граф скрестил руки на груди. - Кроме того, у меня уже есть планы на сегодняшний вечер. - Как вам будет угодно, - натянуто улыбнувшись Жоффрею, супруга яростно сжала в руках салфетку, лежавшую у нее на коленях. Да что он себе думает?! Франсуаза едва сдержалась, чтобы не наговорить ему дерзостей. Пейрак аккуратно отложил столовые приборы в сторону, встал со своего места и подошел к ней. - Желаю вам приятно провести время, сударыня, - граф склонился над ее рукой, но молодая женщина не почувствовала прикосновения его губ, это была просто дань светской любезности. - И да, холодный блеск сапфиров невероятно идет к вашим глазам, - намеренно выделив слово "холодный", Жоффрей выпрямился и скрылся за дверями столовой. Проводив его рассерженным взглядом, Франсуаза откинулась на спинку стула и начала нервно барабанить пальцами по столу. Почему тактика, которая помогла ей вызвать неподдельный интерес и горячее желание со стороны мужа несколько дней назад, теперь не принесла никаких плодов? Что она сделала не так? Подняв руки, Франсуаза расстегнула замочек колье. Некоторое время графиня рассматривала искусную работу ювелира, рассеянно проводя кончиками пальцев по граням драгоценных камней, а потом небрежно уронила ожерелье на стол около своей тарелки. На белоснежной скатерти в окружении блюд с закусками и недопитых бокалов с вином оно смотрелось инородно и совсем не так восхитительно, как еще несколько минут назад на высокой груди своей хозяйки. Впрочем, Франсуазу это мало волновало - у нее было достаточно украшений, которые не вызывали у нее неприятных чувств, а это она надела лишь для того, чтобы иметь небольшое преимущество при разговоре с Жоффреем. Как ни жаль, но эта уловка не сработала, а значит, если ей хочется и впредь получать желаемое, то нужно придумать что-то еще. Кроме того, из ее памяти еще не выветрились воспоминания о заказанных мужем платьях, которые он выбрал исключительно по своему вкусу и без учета предпочтений супруги, словно показывая, как легко он может поставить ее на место, не прибегая ни к оскорблениям, ни к выяснению отношений. Франсуаза усвоила урок и не намерена была впредь допускать подобных ситуаций. "Что ж, - улыбнулась она уголком рта. - Игра начинается, господин граф!" Молодая женщина снова надела ожерелье и встала из-за стола. Она еще станет хозяйкой положения и восторжествует над Жоффреем, ей нужно только проявить капельку терпения и немного хитрости, а этого у Мортемаров не занимать... *** Театр Пти-Бурбон находился близ Лувра, в одной из галерей бывшего дворца коннетабля Бурбона, и представлял небольшое, но чрезвычайно изящное помещение. В сто десять футов длиною и около пятидесяти шириною, с потолком, усеянным лилиями, его зал охватывался с боков галереями, украшенными колоннами в дорическом стиле. Между колоннами устроены были ложи, а как раз против сцены - королевский трон. Убранство театра состояло большей частью из подарков разных высокопоставленных лиц и отличалось богатством и разнообразием. Одно лишь освещение оставляло желать лучшего: крестообразная люстра над сценой, уставленная свечами, свечная рампа и несколько бра - вот и все источники света.* Франсуаза с удовольствием огляделась по сторонам. Несомненно, это был роскошный зал - высокий, богато украшенный, в полумраке освещения выглядевший еще более торжественным и величественным. Казалось, что любой спектакль, показанный на его сцене, будет обречен на успех. Сегодня здесь собрался весь Париж, привлеченный скандальной темой представления. Господин Мольер, которому, несомненно, вскружило голову покровительство его величества короля и герцога Орлеанского, осмелился написать пьесу о дамах, задающих тон в обществе, подвергнуть сомнению их идеи и пошатнуть авторитет... "Les précieuses ridicules"** - более возмутительного названия нельзя было и придумать! Но именно оно и привело сюда сегодня не только Франсуазу, но и мадам де Рамбуйе с дочерью, мадам де Гриньян, и всех, кто имел честь бывать в ее знаменитом на всю Францию салоне. Разряженные вельможи, завзятые посетители театральных премьер, покровители муз, светские аббаты и целый рой дам самых разных сословий - от утонченных аристократок до жен почтенных буржуа, мнящих себя жеманницами, - все они пришли посмотреть на фиаско, которое непременно должен был потерпеть автор пьесы. Мадам Скаррон тихо произнесла, склонившись к уху Франсуазы: - Мой муж хорошо знаком с господином Мольером, он бывал у нас. - Да? И как он его находит? - молодая графиня бросила на подругу быстрый взгляд. - Он считает, что Мольер - гений. И боюсь, что сегодняшнее представление очень сильно заденет тех, кто пришел сюда посмеяться над зазнавшимся драматургом из провинции. - Ах, дорогая моя, ну что за глупости! - Франсуаза распахнула веер и стала им небрежно обмахиваться. - Жалкие потуги комедиантов изобразить тот возвышенный слог, которым славятся салоны Катрин и Мадлен, всю красоту и утонченность их идей, будут непременно осмеяны, а их пьеса провалится. Мадам Скаррон промолчала. Тем временем Франсуаза любезно раскланялась с мадам де Рамбуйе и мадам де Гриньян, которые сели в первом ряду, словно не желая упустить ни одной глупости, что раздастся в скором времени со сцены. Рядом с мадам де Пейрак, испросив разрешения у прекрасной Атенаис, расположились Менаж и Шамплен, острословы, которые сейчас были в невероятной моде. Их принимали везде, и бывало, что за вечер они посещали не менее полудюжины салонов. Едва началась пьеса, зрители начали понимающе переглядываться. В именах главных героинь - Мадлон и Като - они безошибочно угадали тех, кого те изображали.*** Мадам де Рамбуйе, не желая терять лица, смеялась вместе со всеми, но Клэр де Гриньян не могла похвастаться подобной выдержкой. Почти все фразы, все жесты, которые использовали актрисы, были словно списаны с нее. - Пристало ли нам принимать людей, которые в хорошем тоне ровно ничего не смыслят? Я готова об заклад побиться, что эти неучтивцы никогда не видали карты Страны нежности, что селения Любезные услуги, Любовные послания, Галантные изъяснения и Стихотворные красоты — это для них неведомые края. Ужели вы не замечаете, что самое обличье этих господ говорит об их необразованности, и что вид у них крайне непривлекательный? Явиться на любовное свидание в чулках и панталонах одного цвета, без парика, в шляпе без перьев, в кафтане без лент! Ну и прелестники! Хорошо щегольство! Хорошо красноречие! Это невыносимо, это нестерпимо! Еще я заметила, что брыжи у них от плохой мастерицы, а панталоны на целую четверть уже, чем принято, - мадемуазель Дебри**** так смешно закатила глаза и надула губы, что зал разразился громовым хохотом. Откуда-то из партера раздался выкрик: - Courage, Molière, voilà de la véritable comédie!***** Мадам де Рамбуйе покрылась красными пятнами. Актеры тем временем продолжали, и их шутки становились все жесче и безжалостней. На словах же: "Пока, не спуская с вас взора, Я любовался вами в сиянии дня, Ваш глаз похитил сердце у меня. Держите вора, вора, вора!" - она не выдержала унижения и покинула зал. Представление продолжалось. Мольер не ограничился "смешными драгоценными", а попутно задел и соперничавший с его труппой Бургундский отель******, и профессоров Сорбонны, и даже саму манеру одеваться, принятую в свете. Актеры были облачены в нарочито пародийные костюмы с преувеличенно большими перьями, лентами, перепудренными париками, а на Мадлене Бежар, звезде труппы, исполнявшей роль Мадлон, было надето великолепное платье в красно-золотистых тонах, и Франсуаза вдруг с растерянностью осознала, что могла бы запросто перепутать актрису с любой из дам, которые встречались ей в обществе, настолько она переняла их речь, манеры и стиль. "Неужели эти жалкие актеришки, созданные лишь для развлечения и, как попугаи, твердящие свои роли, сегодня посмели посмеяться над нами?" - возмущенно думала Франсуаза, не в силах отвести взгляда от пустующих мест в первом ряду, где еще недавно сидели мадам де Рамбуйе с дочерью. Словно прочитав ее мысли, к ней склонилась мадам Скаррон: - Не думаю, что Мольер хотел задеть Катрин и Мадлен, скорее, его сатира предназначалась их подражательницам. Они ведь и правда такие смешные и неловкие... - Надеюсь, эту пьесу запретят, - процедила сквозь зубы Франсуаза. - Она омерзительна! Рядом с ней покатывались со смеху Менаж и Шамплен, как будто не их сейчас высмеивал сам автор, расхаживающий по сцене в громадном парике, концы которого касались пола при каждом реверансе мнимого маркиза, и немыслимых канонах.******* Схватив за руку своего коллегу Шаплена, как и он, повинного в жеманстве, Менаж патетично воскликнул: - Сожжем же, друг мой, то, что мы почитали, и почтим, что сжигали... - и оба захохотали, как сумасшедшие. - Вы зря сели в зале, господа, - холодно обратилась к ним Франсуаза. - Ваше место на сцене, рядом с этими обезьянами, что тужатся изобразить то, что недоступно их уму. Господин Мольер со своей комедией - это просто шут, скачущий нам на потеху, вы же превозносите его бездарность и тем самым уподобляетесь ему. Я не желаю ни говорить на языке черни, ни упрощать свои манеры до приемлемого для них уровня. Париж жесток к провинциалам, ничего не смыслящим в этикете, и думаю, что скоро Мольер почувствует это на собственной шкуре. Менаж, уязвленный ее отповедью, тем не менее, замолчал. На последних словах пьесы, произнесенных Гаржибюсом: "А вы, виновники их помешательства, пустые бредни, пагубные забавы праздных умов: романы, стихи, песни, сонеты и сонетики, - ну вас ко всем чертям!" - Франсуаза встала и несколько раз ударила закрытым веером по ладони левой руки, глядя прямо в глаза актеру. За ней поднялись и остальные зрители, выкрикивающие кто дифирамбы, кто насмешки, а кто и откровенные проклятия в адрес труппы. - Ах, какой конфуз, - негромко произнесла мадам де Пейрак, повторяя слава Като, произнесенные ею в конце представления после разоблачения мнимых женихов, и вышла из зала, гордо неся свою ослепительную красоту, увенчанную роскошными драгоценностями и пышным нарядом, и чувство собственного достоинства, которое невозможно было поколебать никакими насмешками. - Прекрасная Атенаис, - пробормотал ей вслед Менар. - Клянусь честью, это новая королева жеманниц, приятель, - он хлопнул по плечу своего друга и завопил во всю глотку: - Браво, Мольер! ___________________ * Барро М.В. "Мольер. Его жизнь и литературная деятельность". ** В русском переводе пьеса называется "Смешные жеманницы", хотя по-французски "Les Précieuses ridicules" - это "Смешные драгоценные". Нюанс, имеющий весьма немаловажное значение. Так называли друг друга дамы-посетительницы салона мадам де Рамбуйе, на которых и была направлена сатира Мольера. *** Речь идёт о Катрин де Рамбуйе (которая присутствовала на премьере) и хозяйке второго по значению салона, писательнице Мадлен де Скюдери, чьи романы «Артамен, или Великий Кир» и «Клелия» фигурируют в речах Мадлон и Като (из второго романа — Карта нежности, о которой говорила Като). **** Роль Като исполняла Катрин Дебри, племянница знаменитой госпожи Дебри, актрисы театра Мольера. ***** Смелей, Мольер, вот настоящая комедия! - реально прозвучавшие слова при премьере "Смешных жеманниц", которые потом облетели весь Париж. ****** Крупнейший драматический театр Парижа в XVII в., репертуар которого был ориентирован на трагедии Пьера Корнеля, а потом и Жана Расина. Мольер сказал о них: "Только они и способны оттенить достоинства пьесы. В других театрах актеры невежественны: они читают стихи, как говорят, не умеют завывать, не умеют, где нужно, остановиться. Каким же манером узнать, хорош ли стих, ежели актер не сделает паузы и этим не даст вам понять, что пора подымать шум?", чем нанес им смертельную обиду и нажил в их лице непримиримых врагов. ******* Мольер исполнял роль маркиза де Маскариля, на деле являвшегося лакеем Лагранжа, одного из женихов, отвергнутых жеманницами. Канонами назывались украшения из лент, которыми заканчивались короткие панталоны внизу, поверх колен.
Violeta: Жоффрей. "Приют безденежья"(продолжение). Жоффрей встал с кресла и подошел к Анжелике. Склонившись к ее руке, он вдруг ощутил, как слегка дрожат пальцы девушки в его ладони. Граф чуть слышно произнес: - Не бойтесь, мадемуазель, сегодня я не стану призывать Дьявола, - а потом громко обратился к хозяину дома: - Не сочтите за дерзость, любезный Скаррон, но могу я попросить у вас стакан воды и лист бумаги? Вокруг послышались недоуменные перешептывания, а слуга уже умчался по еле заметному кивку своего господина. Пейрак, все еще не выпуская из своей руки пальцев молодой баронессы, увлек ее на середину комнаты. - Господа, представляю вам мадемуазель Анжелику де Сансе де Монтелу, - девушка присела в реверансе, а граф ослепительно улыбнулся. - Для чистоты эксперимента я хочу, чтобы именно наша очаровательная гостья провела опыт, который, я надеюсь, убедит вас в моей правоте. Слуга вернулся с подносом, на котором находились графин с водой, высокий прозрачный стакан и плотный лист бумаги. - Замечательно, - кивнул ему Пейрак и повернулся к Анжелике: - Итак, мадемуазель де Сансе, сейчас вам, подобно Фемиде, предстоит взять в руки весы Судьбы и склонить одну из чаш в сторону Просвещения. Вы готовы? - Да, ваша светлость, - раздался в ответ ее мелодичный голос, в котором слышалось легкое волнение и одновременно интерес. - Только скажите, что от меня требуется, - она взглянула Жоффрею в глаза и несмело улыбнулась. Эта улыбка, какая-то по-детски наивная, нежная, вдруг тронула графа до глубины души. В движении губ девушки не было ничего чувственного, призывного или кокетливого, но лицо ее словно озарилось внутренним светом, а взгляд из темно-изумрудного превратился в аквамариновый, будто солнце пронзило своими лучами морскую волну до самого дна... На долю секунды Жоффрей погрузился в эту манящую глубину, захваченный врасплох водоворотом неожиданно захлестнувших его чувств, и мысленно был даже благодарен Скаррону, который прервал его замешательство громким выкриком: - Ну же, граф, мы все в нетерпении! Пейрак с трудом отвел взгляд от лица Анжелики и отвесил хозяину дома легкий поклон. - Итак, господа, пожалуй, пора начинать. Мадемуазель де Сансе, наполните стакан водой до краев, - дождавшись, когда девушка исполнит его просьбу, он продолжал: - Накройте стакан листом бумаги. Чудесно. А теперь наступает главная часть нашего эксперимента, - Жоффрей сделал многозначительную паузу. - Мадемуазель, возьмите стакан, плотно прижмите ладонь к бумаге, быстро переверните его вверх дном и подержите в таком положении несколько секунд. Вот так. А теперь уберите руку. Девушка в точности исполнила все, что ей сказал граф, и тихонько вскрикнула, когда увидела результат своих действий. Вслед за ней ахнули и гости салона. Лист бумаги держался, как приклеенный, а свет свечей преломлялся в воде, которая, казалось бы, должна была литься на пол, но каким-то невероятным образом оставалась внутри перевернутого стакана, удерживаемого за дно тонкими пальцами девушки. - Это... какая-то магия? - неуверенно предположил кто-то из присутствующих. Недавний собеседник Пейрака, взволнованный, сделал пару шагов по комнате, остановился, несколько раз попытался что-то сказать, открывая рот, словно рыба, покачал головой и опустился на стул. - Нет, господа, это не магия, - проговорил Жоффрей, наслаждаясь всеобщим замешательством. - И данному явлению есть научное объяснение. Между дном стакана, которое теперь, как вы видите, сверху, и поверхностью воды образуется разряженное пространство, или, иначе говоря, торричеллиева пустота. Столб воды стремится вниз под действием силы тяжести, увеличивая объем этого самого пространства. При постоянной температуре давление в нем падает, то есть по отношению к давлению воздуха снаружи – становится меньшим. И чем меньше это самое давление, тем больший столб жидкости может оно удержать. - И насколько большой? - подался вперед Скаррон, рассматривая все еще полный стакан в руках девушки. - Теоретически, до 60 туазов*. Да-да, господа! - чуть повысил голос граф, чтобы усмирить нарастающий гул, в котором можно было расслышать как нотки удивления, так и сомнения. - Итак, - снова вернулся он к объяснению, - сумма давления воздуха и воды на бумагу изнутри получается несколько меньше, чем давление воздуха снаружи, и именно разность давлений удерживает лист бумаги на месте. Но стоит нарушить это хрупкое равновесие, - граф слегка коснулся запястья девушки, она вздрогнула, и вода потоком хлынула на пол, заставив зеленоглазую красавицу отпрянуть назад, чтобы не намочить платье, - как в стакан проникнет воздух, вытеснит воду, и сила тяжести притянет ее к земле. Итак, господа, я убедил вас в том, что воздух - это отнюдь не пустота? - закончил Жоффрей и, повинуясь непреодолимому желанию, посмотрел на Анжелику. Ее глаза сияли восторгом, и когда она еле слышно прошептала: "Это невероятно!", граф вдруг почувствовал неожиданный прилив радости и ощутил, что неподдельное восхищение этой девушки для него важнее победы в споре, важнее чувства превосходства над оппонентом, важнее мнения окружавших его людей... В его душе схлестнулись два противоположных желания - полностью завладеть вниманием баронессы, расположить ее к себе, узнать поближе и одновременно избавиться от наваждения, которое он испытывал рядом с ней, от того странного чувства, что едва ощутимо затрепетало в его сердце, чувства для него нового, необычного, которому Жоффрей даже не мог подобрать названия... Что с ним? Пейрак скрестил руки на груди, словно отгораживаясь от Анжелики, от ее чар, которые окутывали его незримым коконом, от мыслей и желаний, которые она будила в нем, от самого себя, так непохожего на него обычного - сдержанного, ироничного, все на свете подвергающего сомнению и ничего не принимающего на веру. Ему необходимо было вернуть себе свое обычное хладнокровие, поэтому Жоффрей снова стал говорить, ни к кому в отдельности не обращаясь, говорить о вещах логичных и правильных, далеких от чувств и эмоций, которые сейчас бурлили в нем. - Граф, вы упомянули о торричеллиевой пустоте, - раздался голос его недавнего собеседника, по-видимому, наконец обретшего способность говорить. - Каким образом это согласуется со словами Аристотеля, утверждавшего, что природа не терпит пустоты? - Возможно, тем, что Аристотель ошибался, - слова Пейрака упали в тишину, опасно сгустившуюся вокруг него. Его оппонент недобро улыбнулся и подался вперед. - Вы оспариваете Аристотеля? - вкрадчиво поинтересовался он. - Не я, - краешком рта усмехнулся Жоффрей, - а сама природа и ее законы. Торричелли** всего лишь изобрел достаточно простой способ, чтобы подтвердить это. Вы с легкостью можете провести такой же эксперимент. Нужно лишь взять стеклянную трубку с одним запаянным концом, заполнить ее жидкостью, зажать пальцем свободный конец и опустить в емкость, наполненную той же жидкостью. Ее уровень в трубке под действием силы тяжести уменьшится, а сверху образуется пространство с ее парами, так называемая "торричеллиева пустота". В конечном итоге в трубке останется количество жидкости, создающее давление, равное давлению воздуха снаружи. Для каждого типа жидкости, в зависимости от её плотности, будет своя высота столба. Для воды, например, высота столба будет около 60 туазов, - граф немного помолчал, дожидаясь, пока возбужденные голоса гостей немного утихнут, и продолжал: - В своих опытах Торричелли использовал ртуть, но подойдет любая жидкость, господа, даже вино. - Постойте! - воскликнул вдруг Скаррон. - А разве не проводил подобный опыт Декарт***? - Да, но он утверждал, что вместо пустоты вверху трубки образовывается некая тонкая материя... - Что подтверждает слова Аристотеля! - победно воскликнул собеседник Пейрака, перебивая графа. - Но не соответствует действительности, - парировал Жоффрей. - Я же, вслед за Паскалем****, повторю: у природы нет отвращения к пустоте, она не делает усилий избежать ее и приемлет без трудностей и сопротивления. И все явления, приписываемые боязни пустоты, на самом деле следствия давления воздуха. - Вы цитируете Паскаля? - придушенным шепотом осведомился мужчина. - Этого еретика-янсениста*****, чей богомерзкий труд был приговорен к сожжению рукой палача? Граф наградил собеседника пристальными взглядом, но, как ни в чем не бывало, ответил: - Увы, я не знаком ни с какими его трудами, кроме научных. Скаррон, чтобы разрядить обстановку, поспешно произнес: - Господа, давайте поблагодарим мессира де Пейрака за его блестящее выступление! И мадемуазель де Сансе, разумеется! Раздались негромкие аплодисменты, но граф чутко уловил настроение, витающее в салоне - страх перед неизвестным, недоверие к нему и, конечно, возмущение из-за его косвенных нападок на веру. Ему стоило быть осторожнее и не ввязываться в этот спор - в Париже шпионы были повсюду... - Спасибо, мадемуазель, за вашу поддержку, - Жоффрей склонился перед стоявшей рядом молодой девушкой в светском поклоне. - Надеюсь, что все эти научные рассуждения не нагнали на вас скуку? - Нет, наоборот, мне было очень интересно, - задумчиво проговорила его прекрасная собеседница. - Я не могу сказать, что все поняла, но, признаюсь, подобные споры мне больше по вкусу, чем жеманные рассуждения парижских дам и бездарные вирши их напыщенных кавалеров. Жоффрей де Пейрак чуть приблизился к Анжелике и внимательно посмотрел на нее. - Я восхищен вашей смелостью, мадемуазель де Сансе. Не каждая девушка решилась бы признаться, что научные эксперименты для нее привлекательнее, чем рассуждения о литературе и искусстве. И не питать горячей любви к сонетам и мадригалам, - граф сокрушенно покачал головой, но в глазах у него вспыхнули веселые искорки, - помилуйте, это же почти преступление! Боюсь, я косвенным образом оказал весьма дурное влияние на ваши вкусы, и уже завтра весь Париж будет судачить о том, что Великий Лангедокский хромой сбил с пути истинного юную невинную душу. Мне нет прощения! Молодая баронесса, не удержавшись, рассмеялась и тут же залилась краской. Избегая смотреть на мужчину, чей пронзительный взгляд, казалось, прожигал ее насквозь, она поспешила сменить тему разговора. - Так, значит, вы нередко проводите подобные физические опыты? Говорят, что у вас в Тулузе даже есть специально оборудованная лаборатория. - Я вижу, вы очень хорошо осведомлены о моей скромной персоне, мадемуазель, - насмешливо приподнял бровь Пейрак. - У меня и правда есть несколько измерительных приборов, но в основном лаборатория служит мне для химических экспериментов с такими металлами, как золото и серебро. - Алхимия, - взволнованно прошептала девушка. - Зачем вам так много золота и серебра? - неожиданно спросила она. - Говорят, вы ищете их повсюду... - Чтобы быть независимым, мадемуазель де Сансе, необходимо много золота и серебра... Вы ведь знакомы с трудами мэтра Шамплена? - увидев ее замешательство, граф пояснил: - Это автор трактата о науке куртуазной любви, и он говорил: "Чтобы наслаждаться любовью, надо быть свободным от забот о хлебе насущном". Разнообразные эмоции отразились на лице Анжелики - и смущение, и недоумение, и тревога: она была явно растеряна и не знала, что сказать. - Золото необходимо, чтобы жить, - тем временем продолжал Пейрак. - Но главное не в этом. Работа доставляет мне такое наслаждение, какого не может мне дать ничто другое. В ней - цель моей жизни. - Так значит, вы - настоящий учёный, мессир, полностью погруженный в исследования и опыты? - вскинула на него взгляд своих невероятных изумрудных глаз баронесса, и губы ее чуть дрогнули в лукавой улыбке. - И всегда стоите на страже науки? - Я - человек, который ничего не принимает на веру, - мягко улыбнулся ей в ответ Жоффрей, но глаза его остались серьезными, - и я всегда стремлюсь к торжеству истины. Девушка обвела взглядом толпившееся в гостиной общество: - Даже тогда, когда эта истина шокирует и пугает окружающих? Боюсь, что сегодня вам не удалось убедить гостей господина Скаррона в своей правоте. - Пустяки! - небрежно отмахнулся граф. - Я никого не стремлюсь переубедить, кроме тех, кто посвятил себя науке. Жоффрей внимательно посмотрел на Анжелику и уловил в ее взгляде беспокойство. Неужели она волнуется за него? Какая прелесть! Понизив голос до едва различимого шепота, граф заговорщицки добавил: - И тех, кто способен понять меня... - Но разве говорить об этом открыто... - начала было девушка, но вдруг резко замолчала. Взгляд ее был устремлен за плечо Пейрака, и в нем явственно читался испуг. Граф невольным жестом положил руку на эфес шпаги и медленно обернулся. Губы его тронула легкая улыбка, и он воскликнул: - Куасси-Ба! Черный гигант с блестящими, как эмаль, белками глаз, пересек комнату и склонился перед Жоффреем в низком поклоне. На нем был бархатный камзол вишневого цвета, широкие турецкие шаровары из белого атласа и такой же тюрбан, а на поясе красовалась кривая сабля. Появление его было столь эффектным, что на несколько секунд в салоне установилась звенящая тишина. - У меня срочное послание, каспатин, - странно коверкая слова, проговорил он. - Хорошо, жди меня снаружи, - кивнул ему Пейрак и, когда слуга, пятясь, скрылся за дверью, снова взглянул на Анжелику. - Вы никогда раньше не видели мавров, сударыня? - Нет, ваша светлость, - голос красавицы дрогнул. - Несмотря на его угрожающий внешний вид, он безобиден, как ребенок. Вам нечего бояться, - Жоффрей мягко взял ее руку и поднес к своим губам. - Как ни жаль, но мне нужно покинуть вас... Но, надеюсь, мы с вами еще увидимся, мадемуазель де Сансе. - Мессир граф, - слегка кивнула девушка, и Пейрак с волнением ощутил легкое пожатие ее тонких пальцев. Или ему показалось? Он рассеянно распрощался с гостями салона и вышел на улицу. Найдя глазами Куасси-Ба, Жоффрей жестом подозвал его к себе. - Что за срочность? - спросил он, нахмурив брови. - Приехал каспатин Кантарини, очень волноваться, искать вас... - Сюда? В Париж? - в голосе графа послышалось беспокойство. - Он сошел с ума! Едем скорее! Уже садясь в карету, Пейрак бросил прощальный взгляд на дом Скаррона, и ему почудилось, что в одном из окон он увидел тонкий силуэт баронессы. Возможно ли, что она наблюдает за его отъездом? Эта мысль вызвала невольную улыбку на его губах, а сердце в груди забилось чуть быстрее... _____________________ *Туаз - французская единица длины, используемая до введения метрической системы. 1 туаз = 1,949 м. **Эванджелиста Торричелли - итальянский математик и физик, ученик Галилея. Известен как автор концепции атмосферного давления и продолжатель дела Галилея в области разработки новой механики. ***Рене Декарт - французский философ, математик, механик, физик и физиолог, создатель аналитической геометрии и современной алгебраической символики, автор метода радикального сомнения в философии, механицизма в физике, предтеча рефлексологии. ****Блез Паскаль - французский математик, механик, физик, литератор и философ. Классик французской литературы, один из основателей математического анализа, теории вероятностей и проективной геометрии, создатель первых образцов счётной техники, автор основного закона гидростатики. *****Янсенизм - религиозное движение в католической церкви XVII-XVIII веках, осуждённое со временем как ересь. Подчёркивало испорченную природу человека вследствие первородного греха, а следовательно — предопределение и абсолютную необходимость для спасения божественной благодати. Свободе выбора человеком убеждений и поступков янсенисты не придавали решающего значения.
Violeta: Глава 15. Анжелика. Тюильри. В один из солнечных осенних дней Анжелика вместе с Ортанс отправились в сады дворца Тюильри, бывшие на тот момент самым модным местом прогулок знати в Париже. Сюда приходили, ожидая часа утреннего катания по Кур-ля-Рен, и сюда же возвращались под вечер, чередуя прогулку в карете с прогулкой пешком. Рощи Тюильри были излюбленным местом поэтов и влюбленных. Аббаты готовили здесь свои проповеди, адвокаты — речи для судебных заседаний. Здесь же назначали встречи все знатные особы. Ортанс знала многих, кто там прогуливался - с одними она свела знакомство в салоне Нинон, с другими - в Драгоценном дворце, о третьих слышала от многочисленных приятельниц. Она то и дело называла имена встречных Анжелике, которая старалась запоминать новые, незнакомые ей лица придворных. Сестра не только расширяла кругозор девушки, но и самым выгодным образом оттеняла ее красоту, хотя Анжелике даже и в голову не приходило пользоваться этим преимуществом. Кроме того, Ортанс неустанно наставляла ее, как следует себя держать на променаде в Тюильри: — Тут надлежит беззаботно прогуливаться по главной аллее. Прерывать беседу не годится, но стоит иногда недоговаривать, чтобы казаться немного мечтательной… Смеяться позволительно без причины, просто чтобы выглядеть жизнерадостной. Следи за осанкой, расправь плечи — пусть будет видна грудь. И постарайся широко распахивать глаза — так они кажутся больше, покусывай губы, чтобы они алели… - при приближении интересного кавалера Ортанс жарко шептала: - Многозначительный кивок одному господину, взмах веером в сторону другого… Ну же, перестань смущаться! Анжелика недоумевала, откуда у ее замужней и - к чему кривить душой! - не особо привлекательной сестры такие глубокие познания в области флирта, но потом пришла к выводу, что Ортанс просто пользуется чьими-то чужими советами, возможно, взятыми из модных трактатов о жеманстве и жеманницах. Девушка запахнула полы широкого плаща, слегка ежась от пронзительного осеннего ветерка, и невольно улыбнулась, касаясь его теплой и мягкой поверхности. После достопамятного вечера в салоне Скаррона сестра почему-то во что бы то ни стало решила сшить ей новое платье из плотного темно-бордового сукна, пусть не так богато изукрашенного, как у красавиц, которые им встречались в светских гостиных, но зато соответствующее всем модным тенденциям сезона, а в тон к нему бархатную накидку с капюшоном, отороченным мехом лисицы. Удивительным было еще и то, что Ортанс совершенно не вспоминала о стычке графа де Пейрака и мэтра Форжерона, случайной участницей которой стала Анжелика, и даже не корила сестру за то излишнее внимание, которое она привлекла к себе, согласившись участвовать в сомнительном опыте графа де Пейрака. Признаться, Анжелика ожидала суровой отповеди и даже, возможно, наказания в виде домашнего ареста, но вместо этого - подумать только! - Ортанс озаботилась обновлением ее гардероба, хотя никогда не была подвержена такому греху, как транжирство. Сестре пришлось выдержать настоящую битву с мужем, который пришел в ужас от тех трат, на которые ее толкало, как он говорил, глупое женское тщеславие, но прокурорша была непреклонна. "Красота сама по себе ничего не значит, если не имеет достойной оправы", - вдалбливала она супругу, а если Анжелика хочет найти себе блестящую партию, то одной ее смазливой мордашки будет недостаточно. А, кроме того, если она выйдет замуж за графа - при этих словах, сказанных со значением, сердце девушки сжималось то ли от страха, то ли от восторга - или, чем черт не шутит, за маркиза или герцога, то, конечно же, не забудет тех благодеяний, что оказала ей семья ее сестры. После долгих уговоров, стенаний и угроз мэтр Фалло капитулировал, и вот теперь, прогуливаясь по Тюильри в новом, с иголочки, наряде и ловя на себе заинтересованные взгляды молодых щеголей, Анжелика в очередной раз убеждалась в правоте Ортанс. Но где-то на самой границе сознания у нее крутилась мысль, что мужчине, который полюбит ее по-настоящему, будет все равно, в каком платье и с какой прической она предстанет перед ним... И разве готова она выйти замуж за человека, который не затронет самых глубоких струн ее души, не завладеет целиком ее мыслями и желаниями? И существует ли тот, один взгляд которого сделает ее счастливой? Девушка тряхнула головой, отгоняя глупые мысли - в самом деле, о какой любви она грезит? Сестра Анна из монастыря сейчас прочитала бы ей лекцию по этому поводу и была бы права. Ей нужно выйти замуж за достойного человека, занять положение в обществе, помочь своей семье... А любовь... Она живет только в книгах и песнях менестрелей... Но чем больше Анжелика размышляла о том, как должно и как будет правильно, тем сильнее в ней росло раздражение, и тем неприятнее ей казались улыбки заигрывающих с ней молодых людей и отвратительнее их банальные комплименты... - Ты сама не знаешь, чего хочешь, - шипела ей на ухо сестра, провожая взглядом очередного отвергнутого поклонника Анжелики, но та лишь с досадой закусывала губу и ничего не отвечала. С каждым часом, проведенным в Тюильри, настроение девушки все ухудшалось. И вот, когда ее терпение было на пределе, и она уже хотела сказать Ортанс, что пора возвращаться домой к обеду, к сестрам подошел какой-то франт и развязно осведомился: - Мадам, увидев вас, мы со спутником поспорили. Один из нас считает, что вы супруга какого-то судебного чиновника, другой — что вы не замужем и ищете себе покровителя. Рассудите наш спор. Анжелика задохнулась от возмущения - каков наглец! принять ее за куртизанку! - и язвительно бросила: - Почему бы вам не побиться об заклад, что вы - набитый дурак, месье. Наверняка не проиграете. И, гордо вздернув подбородок, отвернулась от весьма сконфуженного молодого человека. Ортанс была шокирована. - Знаешь, твоя реплика, конечно, не лишена остроумия, но от нее разит базарной торговкой. Ты никогда не будешь иметь успеха в салонах, если… Но Анжелика уже не слушала ее, стремительно направляясь к решетке ворот, чтобы как можно скорее покинуть Тюильри. У ворот парка висела табличка, строго запрещавшая вход лакеям и черни, отчего перед оградой всегда собиралась шумная толпа слуг, лакеев и кучеров, которые коротали часы в ожидании своих господ за игрой в карты или кегли, в потасовках или в кабачке на углу. В тот вечер лакеи графа де Лозена предложили пари. Они «поставят стаканчик» тому, кто наберется дерзости и задерет подол юбки первой из дам, которая выйдет из Тюильри. Так уж случилось, что этой дамой оказалась Анжелика, которая, будучи разозленной дерзкими речами незнакомого повесы, словно вихрь, вылетела за ограду парка. Прежде чем девушка сообразила, что собирается сделать наглец, изо рта которого разило вином, этот дюжий верзила схватил ее и самым непристойным образом залез ей под юбку. Ее кулак сразу же обрушился на физиономию нахала, а подбежавшая в этот момент сестра запричитала, словно на похоронах. Свидетелем этой сцены стал некий дворянин, собиравшийся сесть в карету. Он сделал знак своим людям, и те, воспользовавшись случаем, кинулись на челядь господина де Лозена. Тут же, прямо в лошадином навозе, завязалась яростная драка, собравшая целую толпу зевак. Победа осталась за людьми неизвестного дворянина, который бурно зааплодировал своей челяди, а после подошел к Анжелике и отвесил ей изящный поклон, словно их только что представили друг другу в каком-нибудь салоне, а не случай столкнул у ворот Тюильри при весьма сомнительных обстоятельствах. Анжелика нашла в себе силы слегка кивнуть своему защитнику, но не смогла произнести ни слова в знак благодарности; горло ее словно сжала безжалостная рука, и воздух с трудом проходил в легкие. Бледная, как мел, с пылающими щеками, девушка была до глубины души оскорблена выходкой подвыпившего лакея, но главное - она была испугана: еще чуть-чуть - и она сама дала бы отпор наглому детине, припечатав его несколькими крепкими выражениями, которые ей доводилось слышать от парней в Монтелу. Этим Анжелика мгновенно перечеркнула бы все свои старания удачно выйти замуж и попасть в высший свет. Уже на следующий день дамы квартала Маре судачили бы по поводу случившегося. От этой мысли ей стало дурно, в глазах на мгновение потемнело и, если бы не рука сестры, которая крепко обняла ее за плечи и слегка встряхнула, девушка села бы прямо на землю, обессилев от пережитого потрясения. Она словно сквозь вату слышала сладкий голосок Ортанс: - Месье, благодарю вас за своевременную помощь. Ах, это так ужасно! Подвергнуться оскорблению подобных негодяев! Моя бедная сестра совсем без сил... Незнакомец снял с тщательно завитых темных локонов шляпу с пышным плюмажем и еще раз низко поклонился обеим дамам. - Позвольте представиться - Луи Анри де Пардайан де Гондрен, шевалье Пардайана и других земель, маркиз де Монтеспан. Это был красивый молодой человек с живыми глазами и обаятельной улыбкой. Он говорил с легким певучим акцентом, который напомнил Анжелике о другом мужчине: непостижимом, пугающем и одновременно притягательном, о котором она запрещала себе думать, будучи уверена в том, что не вызывает в нем никаких чувств, кроме снисходительного интереса. И о том, которого все никак не могла забыть... В тот вечер, когда она, спрятавшись за портьерой в салоне Скаррона, провожала взглядом карету графа де Пейрака, девушка с грустью думала, что они вряд ли когда-нибудь увидятся снова, а если и увидятся, то в лучшем случае надменный тулузский сеньор небрежно поприветствует ее, спеша вернуться к более интересным собеседникам. "Но он же тогда выбрал тебя для помощи в эксперименте, - шепнул ей внутренний голос. - Значит, ты все же чем-то привлекла его внимание..." Невольным жестом Анжелика коснулась своего запястья, которое все еще помнило прикосновение пальцев графа во время демонстрации опыта с водой, и мечтательно улыбнулась, словно вживую услышав его сильный и звучный голос, которым он объяснял присутствующим гостям свойства воздуха, в пух и прах разбивая неловкие доводы своего оппонента. Как жаль, что он так быстро уехал тогда - Анжелика могла часами слушать его рассуждения, которые раскрывали для нее невероятный и новый мир, окружавший ее, мир, полный тайн и чудес... Маркиз, не зная, что эта улыбка, на мгновение осветившая лицо девушки, предназначалась вовсе не ему, а воспоминаниям о другом человеке, был пленен ее искренностью и нежностью, и тотчас стал настойчиво расспрашивать, где и когда он сможет справиться о самочувствии прекрасной незнакомки. Та с недоумением вскинула на мужчину глаза и уже открыла было рот, чтобы вежливо распрощаться с ним, но ее опередила Ортанс: - Приходите завтра в этот же час в Тюильри. Я надеюсь, что обстоятельства будут более благосклонны и позволят вам приятно побеседовать. — И где же мне ожидать вас? - слегка сбитый с толку молчанием Анжелики и напором ее сестры, осведомился Монтеспан. - Около "Эха". Эта фраза была весьма многообещающей. "Эхо" считалось местом, где назначали свидания возлюбленные. Счастливый маркиз поднес к своим губам руку Анжелики и покрыл ее поцелуями. - Вы в портшезе? Позвольте проводить вас? - спросил он, тщетно пытаясь заглянуть в опущенные глаза девушки и слегка пожимая ее ладонь. - Наша карета находится неподалеку, - заверила кавалера Ортанс, постеснявшись сказать, что они пришли в Тюильри пешком. - Тогда до завтра, таинственная красавица. На сей раз маркиз отпустил руку Анжелики, развернулся и направился к своему экипажу, но тут у ворот появился Пегилен де Лозен. Его слуги имели жалкий вид: один выплевывал выбитые зубы, другой вытирал кровоточащий нос, у многих ливреи были разорваны и перепачканы в пыли. Увидев эту картину, Пегилен разбушевался, голос его взвинтился до фальцета. Когда же ему объяснили, что неприятности произошли по вине челяди одного знатного вельможи, господин де Лозен воскликнул: — Надо побить палками и этих плутов, и их хозяина. Мерзавец даже не достоин того, чтобы его коснулась моя шпага! Маркиз де Монтеспан еще не успел сесть в карету. Услышав оскорбительные речи, он спрыгнул с подножки, подбежал к мессиру де Лозену и, схватив его за руку, заставил повернуться к себе, а потом надвинул ему на глаза его же шляпу, в довершение всего заявив, что считает Пегилена грубияном и наглецом. Секунду спустя в воздухе, словно молнии, сверкнули две шпаги, и вот уже оба молодых человека дрались на дуэли на глазах у все более и более распаляющихся зевак. - Господа, помилосердствуйте! - вскричала Ортанс. - Дуэли запрещены… Нынче же вам придется ночевать в Бастилии! Но оба дворянина не вняли разумным призывам жены прокурора и с жаром продолжали фехтовать, в то время как плотная толпа зрителей мешала группе швейцарских гвардейцев расколоть ее ряды и добраться до дуэлянтов. Наконец маркиз де Монтеспан ранил де Лозена в бедро, Пегилен споткнулся и выронил шпагу. - Идемте скорее, дорогой друг! - воскликнул маркиз, поддерживая своего противника. - Бастилия нам ни к чему! Милые дамы, помогите мне. Карета тронулась в тот самый момент, когда швейцарские гвардейцы со сбившимися набок брыжами, раздавая тумаки и удары алебардами, наконец добрались до нее. Пока экипаж со страшным грохотом мчался по улице Сент-Оноре, Анжелика перевязала своим шарфом рану Пегилена, и лишь тогда заметила, что все они: и маркиз де Монтеспан, и Ортанс, и даже избитый до полусмерти, а сейчас валявшийся на полу лакей, по вине которого и заварилась досадная история, втиснулись в одну карету. - Тебя закуют в кандалы и отправят на галеры, - бранил слугу Пегилен, пнув его каблуком в живот. - И уж поверь, я не заплачу ни ливра, чтобы выкупить тебя!.. Черт подери, Пардайан, благодаря вам моему хирургу не придется пускать мне кровь в этом сезоне. - Вас нужно перевязать, - рассеянно проговорил маркиз, блестящими от удовольствия глазами рассматривая Анжелику, которая в полумраке кареты казалась ему еще прекрасней и загадочней, чем при свете дня. - Конечно, не помешало бы! - ответил Пегилен. - Думаю, нам стоит поехать к моему другу, графу де Пейраку. Его отель тут неподалеку, на улице Ботрейи. Девушка вздрогнула при упоминании имени графа, и перед ее мысленным взором, словно наяву, предстало иссеченное шрамами лицо тулузского сеньора, его насмешливая полуулыбка, а в ушах раздался его низкий и вкрадчивый голос: "Боюсь, завтра весь Париж будет судачить о том, что Великий Лангедокский хромой сбил с пути истинного юную невинную душу...". Но он ошибся - никто даже не заикался о скандальном эксперименте в салоне у Скаррона, словно его и не было. Как будто все хотели забыть о том, что граф де Пейрак - вольно или невольно - поставил под сомнение учение Церкви. И что она, Анжелика, была рядом с ним в этот момент... Девушку охватило нетерпение. Ей захотелось как можно скорее увидеть, какие тайны скрываются за воротами его дворца, развеять тот флер загадочности, что окружал его персону, и узнать, какой же он на самом деле, этот мистификатор, скрывающий все чувства и мысли за язвительной улыбкой... Анжелике вдруг подумалось, а будет ли он рад видеть ее? Или скользнет по ней равнодушным взглядом, отпустив какую-нибудь очередную колкость? А что, если его вовсе не окажется дома? При этой мысли девушка внезапно почувствовала, как ее сердцем овладевает тревога, и с удивлением поняла, что всем существом желает этой встречи...
Violeta: Глава 16. Анжелика. Отель Ботрейи (продолжение). Когда карета маркиза де Монтеспана подъехала к дому графа де Пейрака, Анжелика на мгновение застыла, а сердце ее пропустило несколько ударов: девушке вдруг показалось, что она уже видела эти ворота из светлого дуба, освещенные солнцем… Только когда и где, она никак не могла вспомнить. Словно грезя наяву, Анжелика представляла себя обладательницей подобного особняка с роскошными воротами, подъездом для карет, конюшнями, кухнями и помещениями для прислуги. Ей хотелось, чтобы позади дома был сад, украшенный апельсиновыми деревьями, цветником и уютными, увитыми розами беседками... Дом, который Анжелика увидела за оградой, казалось, был построен совсем недавно. Строгий фасад с очень высокими окнами, неокрашенные светлые стены, балконы из кованого железа, четкий рисунок черепичной крыши с закругленными чердачными окнами — все это отвечало моде последних лет. Лепной гербовый щит над воротами на секунду привлек ее внимание, но рассмотреть его поподробнее она не успела - карета уже катила по подъездной дорожке к дому. Соблюдая крайнюю осторожность, Анжелика помогла маркизу извлечь из экипажа поминутно чертыхающегося графа де Лозена, после чего с замиранием сердца поднялась по мраморным ступеням крыльца. Каждая деталь этого светлого дома, наполненного гармонией, приводила ее в восторг. Плавные линии кованых решеток балконов и перил, напоминающие изгибы виноградных лоз, резные золоченые деревянные фризы, обрамляющие массивы мрамора, широкие оконные проемы, застекленные прозрачными, а не цветными стеклами... Повсюду были статуи и бюсты, каменные животные и птицы, олицетворяющие добрых духов счастливого домашнего очага. - Настоящий рай, - прошептала Анжелика, в душе удивляясь, что это архитектурное чудо принадлежит графу де Пейраку. Она была готова увидеть все, что угодно: мрачный особняк в готическом стиле с узкими бойницами окон и непременной башней алхимика, возвышающейся над фасадом; величественный дворец, роскошно украшенный под стать богатству своего хозяина, к которому золото и серебро текли буквально рекой... Но светлый и словно наполненный солнцем дом, гостеприимно распахивающий свои двери для каждого, кто пожелает посетить его - такого Анжелика не могла себе даже и представить. Слуга, видимо хорошо знавший господина де Лозена, тотчас провел их в гостиную, а сам поднялся наверх, чтобы доложить хозяину о неожиданных гостях. Анжелика украдкой огляделась по сторонам. Комната была обита голубым атласом, расшитым золотом, а в глубине находился камин с двумя каменными львами по бокам, на фронтоне которого девушка разглядела уже знакомый герб. Решетка из кованого железа с причудливым рисунком отделяла гостиную от ведущей в парк длинной галереи. - Великолепный дом, - озвучила мысли Анжелики Ортанс и провела рукой по каминной полке, словно желая убедиться, что вся эта красота, окружавшая их, - настоящая и не исчезнет при первом же прикосновении. Господин де Монтеспан произнес вполголоса: - Действительно, мадам, вы правы. Даже в королевском дворце я не видел ничего подобного. - Вы бывали при дворе? - оживилась Ортанс и со значением посмотрела на сестру. - И не раз, - улыбнулся молодой человек. - Его величество весьма благосклонно относится к моей скромной персоне... Возможно, он продолжал бы и дальше рассказывать о жизни при дворе и о положении, которое он там занимает, желая произвести благоприятное впечатление на дам, но в этот момент, прерывая его на полуслове, в комнату вошла высокая черноволосая женщина, одетая как горничная. Анжелика поразилась, насколько она похожа на их с Ортанс кормилицу, Фантину Лозье, словно приходилась ей родной дочерью. Слегка поморщившись при виде того, как кровь несчастного Лозена, мешком висящего на плече маркиза, тяжелыми каплями падает на дорогой ковер, женщина распорядилась уложить раненого на диван. Затем она обратилась к Анжелике, которая с озабоченным видом склонилась над ним, прислушиваясь к едва уловимому дыханию: - Я схожу за водой на кухню, а вы будьте так любезны, придержите пока повязку на ране, мадемуазель. Девушка послушно кивнула и присела около Лозена. Он уже не стонал, глаза его были закрыты, и Анжелика с беспокойством отметила мертвенную бледность, разливающуюся по его лицу. - Мессир, возможно, нужно вызвать лекаря? - взволнованно обратилась она к маркизу, стоявшему неподалеку. - Господин де Лозен потерял много крови, необходимо потуже перетянуть рану, чтобы остановить кровотечение, а затем аккуратно ее промыть, иначе, боюсь, она может загноиться. Мужчина одобрительно кивнул. - Вас обучали врачеванию в монастыре? - Да, - поспешно ответила Анжелика, а перед ее глазами промелькнула пещера Мелюзины с темными углами, заполненными сундуками, ивовыми корзинами, камышовой мебелью и множеством валявшихся на земле горшков, глиняных кувшинов и флаконов. Ей даже почудилось, что она чувствует острый запах лекарств, приготовленных в котелках, и развешанных по стенам пещеры трав. - Давайте дождемся хозяина дома, мадемуазель, - мягко улыбнулся маркиз де Монтеспан, тронутый искренним волнением девушки и желающий успокоить ее. - Но не думаю, что Пегилен настолько серьезно ранен, чтобы звать к нему врача. - Как вам будет угодно, сударь, - кивнула Анжелика и снова склонилась к раненому. Служанка вернулась с ворохом бинтов и тазом, наполненным горячей водой. - Вы не упадете в обморок при виде крови? - спросила она Анжелику, опускаясь на ковер около дивана, на котором лежал мужчина. Вместо ответа девушка осторожно положила голову Пегилена себе на колени и аккуратно стерла платочком испарину, выступившую у него на висках. Женщина одобрительно кивнула и занялась обработкой раны, а Анжелика что-то тихонько начала шептать, наклонившись почти к самому лицу графа де Лозена, баюкая его, словно маленького ребенка. Он еле слышно постанывал сквозь стиснутые зубы, но в целом вел себя весьма достойно, стойко перенося боль, как и подобает настоящему мужчине. Внезапно он открыл глаза и прошептал: - Я вижу ангела, сияющего и прекрасного... Я уже на небесах? Анжелика улыбнулась. - Нет, месье, вы в доме у вашего друга. Вас привез сюда после дуэли в Тюильри господин де Монтеспан. - Ах да, чертов маркиз ранил меня... Но ваши чудесные ручки вернули меня к жизни. Признайтесь, раз вы не ангел, значит, вы фея? - темные глаза Пегилена заискрились весельем. - Говорят, что поцелуй феи исцеляет любые недуги, - произнес он задумчиво и неожиданно для всех обеими руками обхватил склоненное к нему лицо Анжелики и прижался губами к ее губам. - Дьявол! - воскликнул опешивший от такой наглости господин де Монтеспан. - Разве недостаточно продырявить твое бедро, чтобы помешать тебе бегать за юбками?! Как жестоко я ошибся, что помешал упечь тебя в Бастилию! Лозен счастливо расхохотался, а от дверей внезапно раздался такой знакомый и пробирающий Анжелику до мурашек голос графа де Пейрака: - Вижу, друг мой, вы уже пришли в себя, раз у вас хватило сил сорвать поцелуй с уст нашей обворожительной гостьи. Мадемуазель де Сансе, рад приветствовать вас в моем доме, - он пересек комнату и склонился к руке девушки, которая в полной растерянности продолжала сидеть на диване, держа на коленях голову Пегилена. А тот, конечно же, не торопился покидать столь восхитительное прибежище. Затем граф со всей возможной учтивостью поприветствовал Ортанс, присевшую перед ним в почтительном реверансе, и слегка склонил голову в ответ на поклон маркиза де Монтеспана, который, казалось, оробел, впервые увидев Великого лангедокского хромого. - Марго, ты закончила? - обратился граф де Пейрак к служанке, которая уже собирала окрававленную марлю с безнадежно испорченного ковра и бросала ее в таз. - Да, ваша светлость. - Хорошо. Тогда помоги мне усадить мессира де Лозена поудобнее, а то, боюсь, он слишком злоупотребляет любезностью мадемуазель де Сансе. Как только Лозена приподняли и обложили со всех сторон подушками, Анжелика поспешно встала с дивана и отошла к окну. Щеки ее пылали. Она старалась не смотреть ни на кого, особенно на графа де Пейрака, чей насмешливый взгляд она чувствовала даже затылком. Господи, что он подумал о ней? Может быть решил, что она крайне легкомысленна, раз позволила его другу целовать себя на глазах у всех присутствующих? Ну почему она вечно выставляет себя перед ним в глупом свете! К ней вполголоса обратился маркиз де Монтеспан: - Я приношу извинения от лица своего друга, мадемуазель. Он был не в себе, когда позволил себе так неуважительно обойтись с вами. - Я понимаю, - пробормотала Анжелика, бросая быстрый взгляд на графа, вольготно расположившегося в кресле у камина и с удовольствием наблюдавшего за разворачивающейся перед ним в высшей степени интересной сценой. Девушка, видевшая его до этого только на приемах и только в роскошных нарядах, была удивлена простотой его домашнего одеяния - черные бархатные штаны и очень короткий камзол из той же материи, открывавший в талии и на рукавах батистовую рубашку. Волосы мужчины, обычно тщательно уложенные, теперь были небрежно откинуты назад, что придавало ему озорной и почти мальчишеский вид. Анжелика в очередной раз спросила себя, какой же из образов, что граф де Пейрак менял с непринужденностью, словно театральные маски, настоящий: увлеченного ученого, талантливого певца, завсегдатая светских салонов, заботливого друга или язвительного и непримиримого спорщика? У нее голова шла кругом от событий сегодняшнего дня, и она чувствовала, что теряет свою обычную живость и непосредственность под гипнотическим взглядом сеньора из Тулузы, личность которого продолжала оставаться для нее загадкой. Она снова взглянула на маркиза и, увидев искреннюю заботу, написанную на его лице, слегка улыбнулась: - Право, мессир, вам не за что извиняться. Вы тут совершенно не при чем. А господин де Лозен... Думаю, он уже сожалеет о своем поступке... Пегилен, прислушивающийся к их разговору, возмущенно воскликнул: - Я ни о чем не сожалею! И готов хоть сейчас снова сразиться с вами, маркиз, если наградой мне будет прикосновение столь прекрасных губ. - Тише, месье де Лозен, - с нотками иронии в голосе произнес граф де Пейрак. - Иначе уже мне придется вызвать вас на дуэль и вступиться за честь мадемуазель де Сансе, коль скоро она находится под моей крышей и под моей защитой. Лозен заметно сник. - Думаю, я еще недостаточно оправился от ран, чтобы сражаться с первой шпагой Лангедока, - таким жалостливым голосом произнес он, что все, кто был в комнате, даже Ортанс, до этого не проронившая ни слова, заулыбались. - Позвольте мне принести вам самые искренние извинения, мадемуазель. Если хотите, то я могу даже встать на колени, только бы вымолить ваше прощение, - и он сделал попытку сползти с дивана. Анжелика сделала протестующий жест рукой, останавливая его. - Вы прощены, господин де Лозен, - она уже догадалась, что он неисправимый насмешник и комедиант. - Ну, что я говорил? Она ангел! - Пегилен молитвенно сложил руки на груди и возвел глаза к небу. Девушка рассмеялась нежным и мелодичным смехом, настолько комично он выглядел, и снова поймала на себе изучающий взгляд графа де Пейрака, в котором - и на этот раз она была в этом уверена - читался неподдельный интерес к ней. Анжелику словно окатило горячей волной, она смущенно опустила глаза и мысленно взмолилась, чтобы он наконец перестал смотреть на нее так, иначе она совсем потеряет самообладание. Девушка слышала, как граф поднялся с кресла и обратился к присутствующим: - Коль скоро все разрешилось самым благоприятным для всех образом, то я предлагаю вам отобедать у меня, господа и, конечно же, очаровательные дамы, - он одарил ослепительной улыбкой Анжелику и Ортанс, и вопросительно взглянул на маркиза: - Мессир... Молодой человек спохватился и наконец-то представился: - Луи Анри де Пардайан де Гондрен, маркиз де Монтеспан. - Граф де Пейрак де Моренс д'Ирристрю, - проговорил хозяин дома, и от звука его имени у Анжелики снова побежали мурашки по телу. Господи, да что это с ней? Она не узнавала саму себя... Граф тем временем продолжал: - Теперь, господа, давайте пройдем в столовую. А вы, Пегилен, - обратился он к раненому, приподнявшемуся было на подушках, - располагайтесь поудобнее, я распоряжусь, чтобы вам принесли еду сюда. И, если пожелаете, я могу послать за лекарем. Хотя, как мне кажется, поцелуй зеленоглазой феи Мелюзины уже исцелил вас, - с этими словами он подошел к Анжелике и протянул ей руку: - Позвольте проводить вас, сударыня. - Да, господин граф, - она бросила смущенный взгляд на Монтеспана, которому ничего больше не оставалось, как предложить свою руку Ортанс. Та раскраснелась от удовольствия и с достоинством оперлась на локоть маркиза. От дивана раздался смешок. - Ну, раз вы оба обзавелись дамами, а я остался с носом, то пришлите мне хотя бы служанку посимпатичнее. - Я пришлю к тебе твоего лакея, распутник, - пригрозил ему Монтеспан. - Наверно, он так и валяется до сих пор в моей карете! Лозен поднял руки вверх в знак того, что сдается на милость победителя, и обе пары покинули комнату. Выйдя из гостиной, они направились в столовую. Несмотря на хромоту, граф двигался достаточно уверенно, и постепенно Анжелика и думать забыла об этом его недостатке. Гораздо сильнее ее волновало его близкое присутствие, тепло его руки, державшей ее, запах табака, смешанный с ароматом фиалок, который буквально пьянил девушку. Она украдкой разглядывала его лицо, которое было обращено к ней своей необезображенной стороной, и снова ловила себя на мысли, как тогда, в салоне у Нинон, что граф, несомненно, красив. Точнее, поправила она себя, был бы красив, если бы не эти ужасные шрамы... Кто нанес их ему? Какая тайна скрыта в его прошлом? Что там, за этой непроницаемой броней, сотканной из иронии и насмешек? Словно прочитав ее мысли, граф обернулся к Анжелике и улыбнулся: - Вы хотите о чем-то спросить меня, мадемуазель де Сансе? - Нет, я просто... Просто... Любуюсь вашим домом, мессир де Пейрак. - Я рад, что он вам нравится. Это одно из лучших творений господина Мансара*, который, несомненно, превзошел самого себя, создавая его. И конечно же, для меня большая честь принимать вас в нем, сударыня. Проходя мимо лестницы, ведущей на второй этаж, Анжелика подняла голову, чтобы полюбоваться великолепной отделкой особняка и картинами, развешанными по стенам, как вдруг натолкнулась на внимательный взгляд синих глаз невероятно красивой незнакомки. Оглядев Анжелику с головы до ног, она улыбнулась краешком рта и стала неспешно спускаться вниз, шурша по ступеням шлейфом платья из бледно-розовой тафты. Анжелика невольно замедлила шаг, засмотревшись на нее, и граф, все еще державший девушку за руку, проговорил: - Позвольте представить вам, господа, мою супругу, графиню де Пейрак. __________________ * Франсуа Мансар - французский архитектор, считается не только крупнейшим мастером элегантного и сдержанного французского барокко, но и зачинателем традиций классицизма во Франции. В своих работах Мансар стремился придать объёмно-пространственной композиции здания предельную чёткость и лаконичность, не поступаясь при этом свойственным французской традиции богатым пластическим решением фасадов. Практически во всех проектах он использовал традиционную для Франции крутую крышу с изломом, создававшую возможность устройства под стропилами обитаемых помещений, которая стала зваться Мансаровой (отсюда и термин "мансарда"). Будучи прекрасно знаком с новейшими достижениями итальянского барокко, архитектор предпочитал придерживаться регулярной планировки. Не случайно в его замыслах черпали вдохновение многие мастера французского классицизма. Для творческой манеры Мансара было характерно беспредельное стремление к совершенству. Зачастую случалось, что он полностью сносил уже возведённое сооружение и начинал заново. По этой причине воплощение его проектов обходилось в баснословные суммы. Даже среди высшей французской аристократии услуги Мансара были доступны лишь немногим избранным.
Violeta: Глава 17. Атенаис. Обед. Франсуаза замерла на вершине лестницы, рассматривая, как две пары движутся по направлению к столовой. Надо же, а ей даже не соизволили передать, что к обеду будут гости, и Марго куда-то запропастилась... Молодая графиня изо всех сил сжала перила лестницы тонкими пальцами - в этом доме ее никто не уважает, словно она пустое место! А тон всему задает ее муж, который после всей этой неприятной истории с Контарини едва кивал ей при случайных встречах, а их редкие совместные обеды и завтраки проходили в гнетущем молчании, которое не смели нарушить даже слуги. Франсуаза поморщилась, как от зубной боли, вспоминая, какой непростительный промах она совершила несколько дней назад, но исправлять что-то было уже поздно... Вдруг дама, которая шла рука об руку с Жоффреем, подняла голову вверх, и их с Франсуазой взгляды встретились. Девушка, возрастом едва ли старше хозяйки дома, весьма миленькая, в скромном платье из темно-бордового сукна, которое больше подошло бы камеристке из богатого дома, чем дворянке, с наивным восторгом оглядывалась по сторонам, словно впервые видела подобное великолепие, что, скорее всего, так и было. Губы Франсуазы тронула чуть заметная улыбка - каким ветром, интересно, к ним занесло этого серого воробышка? Граф, почувствовав, что его дама замедлила шаг, тоже остановился. Проследив за взглядом девушки и увидев жену, он равнодушным тоном, словно речь шла о постороннем человеке, проговорил: - Моя супруга, графиня де Пейрак. Франсуаза испытала секундную вспышку раздражения, но, тут же подавив ее, стала неторопливо спускаться по лестнице, и по мере того, как она приближалась к гостям, ее охватывало волнение - в спутнике второй дамы она узнала маркиза де Монтеспана, который совсем недавно заигрывал с ней у Мадлен де Скюдери, а потом посмел проникнуть в ее карету, чтобы признаться в своих чувствах... Он, по-видимому, тоже узнал ее, потому что на миг изменился в лице. Графиня подошла к молодому человеку и царственным жестом протянула ему руку для поцелуя, к которой он поспешно склонился: - Маркиз де Монтеспан, к вашим услугам, мадам, - этим официальным приветствием он, должно быть, хотел дать понять окружающим, что они с Франсуазой ранее никогда не встречались, и женщина посчитала это решение вполне разумным, но где-то в глубине души она была раздасадована сдержанностью столь пылкого некогда поклонника... Вдруг раздался удивленный голос спутницы маркиза: - Мадемуазель де Тонне-Шарант? Франсуаза перевела на нее не менее удивленный взгляд и воскликнула: - Мадемуазель де Сансе? - Сейчас меня зовут мадам Фалло де Сансе, я несколько лет назад вышла замуж, - с достоинством ответила Ортанс. - А это моя сестра Анжелика де Сансе де Монтелу, - она сделала жест рукой в сторону девушки, стоявшей рядом с графом, и та присела в почтительном реверансе перед графиней. - Мы учились вместе в монастыре урсулинок в Пуатье, - объяснила Франсуаза в ответ на вопросительный взгляд мужа. - Какая неожиданная встреча! - продолжала она с наигранным восторгом и, подхватив Ортанс под руку, увлекла ее в столовую. Маркиз де Монтеспан, все еще пребывающий в глубокой растерянности, последовал следом за ними. Франсуаза краем глаза заметила, что муж задержался с мадемуазель де Сансе около лестницы, что-то вполголоса говоря ей, и почувствовала легкий укол ревности. Он смотрел на девушку с так хорошо ей знакомой полуулыбкой, которая делала его взгляд мягче, а лицо выразительнее. Молодой женщине даже показалось, что она слышит ласкающие интонации в его голосе, которых она сама удостаивалась разве что в самом начале их отношений. Он пытается очаровать эту девицу, вне всяких сомнений! И делает это назло ей, Франсуазе! Что ж, она вполне может ответить ему тем же... Зайдя в столовую, графиня громко проговорила, обращаясь к Ортанс: - Садитесь здесь, дорогая, мне не терпится узнать, как вы устроились в Париже! - и указала на стул слева от себя. - А вы, маркиз, - она перевела взгляд на Монтеспана, - садитесь сюда, - и кивнула на самое почетное место за столом - справа от хозяйки дома. - Это большая честь для меня, мадам, - молодой человек отвесил Франсуазе низкий поклон и направился к своему стулу, предупредительно отодвинутому слугой. По его напряженной спине женщина догадалась, что сейчас он гадает, не вызовет ли самоуправство супруги недовольство графа де Пейрака, но ослушаться ее распоряжения не посмел. На пороге столовой появился сам граф, галантно пропуская вперед свою спутницу, и, оценив расположение гостей, проговорил: - Мадемуазель де Сансе, не согласитесь ли вы быть моей соседкой за столом? - он бросил насмешливый взгляд на Франсуазу, мгновенно раскусив ее замысел, и усадил девушку на противоположном от супруги конце стола рядом с собой. Молодая графиня вспыхнула. - Может быть, сударь, вашей гостье, - она намеренно подчеркнула слово "вашей", обращаясь к мужу, - будет привычнее находиться в обществе своей сестры? - Не беспокойтесь, моя дорогая, думаю, я найду, чем развлечь юную мадемуазель, - он словно невзначай коснулся рукой запястья девушки, и Франсуаза вздрогнула, как от удара. Немного нервно она обернулась к дворецкому и дала ему знак о начале обеда. Лакеи обносили гостей: куропатки в горшочках, филе утки под гранатовым соусом, перепелки на сковороде, форель, крольчата, всевозможные салаты, рубец ягненка, паштет из гусиной печенки... Казалось, переменам блюд не будет конца, но граф всегда настаивал, чтобы на столе царило разнообразие, удовлетворяя свое пристрастие к гурманству. Краем уха слушая Ортанс, рассказывающую ей о своем муже-прокуроре, Франсуаза рассеянно кивала ей, изображая живейшее внимание, после чего с любезной улыбкой оборачивалась к маркизу де Монтеспану, который перессказывал очаровательной хозяйке и ее подруге по пансиону последние светские новости. Но взгляд молодой графини то и дело обращался на другой конец стола, где расположился ее муж с мадемуазель де Сансе. Сначала Франсуаза возликовала, когда та обнаружила свое неумение пользоваться вилкой, но графа, казалось, это нисколько не смутило, и он сделал едва заметный знак слуге принести девушке ложку. Потом он собственноручно стал ухаживать за баронессой, подкладывая ей кусочки разных блюд, вполголоса объясняя, из чего они приготовлены и с каким вином сочетаются. Девушка, поначалу державшаяся излишне прямо, понемногу расслабилась, и вот уже до Франсуазы донесся ее звонкий смех, резанувший женщину, словно ножом по сердцу. - Господин де Монтеспан, - намеренно громко произнесла графиня и одарила мужчину ослепительной улыбкой. - Ваше остроумие и галантные манеры просто покорили меня! Нечасто в Париже можно встретить столь любезного молодого человека. Монтеспан бросил быстрый взгляд на хозяина дома, но тот, полностью поглощенный беседой с мадемуазель де Сансе, даже не повернул головы в сторону жены. Франсуаза тем временем продолжала: - У нас в Тулузе принято скрашивать время обеда музыкой и стихами, маркиз, - она оперлась подбородком на изящно переплетенные пальцы рук. - Мой муж считает, что в столице, увы, нравы не настолько утонченные, и что сонеты и мадригалы, которыми восхищаются в светских гостиных, не стоят и одной канцоны средневековых трубадуров. - У вас другое мнение по этому поводу, мадам? - граф де Пейрак наконец-то отвлекся от разговора с девушкой и устремил на супругу пронзительный взгляд своих темных глаз. Франсуаза довольно улыбнулась - ей наконец-то удалось обратить на себя внимание мужа, чересчур увлеченного общением с молодой баронессой. Да, он всегда был галантен с дамами, но в этот раз графиня почувствовала, что между Жоффреем и его гостьей происходит нечто необычное, словно их связывала какая-то незримая нить. И осознание того, что он даже не скрывает своих симпатий к другой женщине, демонстративно ухаживая за ней прямо на глазах у собственной супруги, выводило Франсуазу из себя, и все, чего она сейчас желала, это как можно сильнее уязвить его. - Несомненно, месье, и вы прекрасно осведомлены об этом, - она слегка наклонила голову и в упор посмотрела на мужа. Их взгляды скрестились, словно клинки, и на мгновение за столом повисло гнетущее молчание, которое первым нарушил граф де Пейрак: - Увы, дорогая, вы слишком мало жили в Аквитании, чтобы оценить по достоинству красоту и изящество южной культуры, - он развел руками и насмешливо улыбнулся, но глаза его потемнели от едва сдерживаемого гнева. Молодая женщина, не обращая никакого внимания на то, что в любой момент может разразиться буря, парировала: - Я прожила там достаточно, чтобы заметить, с каким пренебрежением и насмешкой так называемые южане относятся к жителям остальной Франции. - Может быть, они столь непримиримы потому, что несколько веков назад наглые захватчики с Севера разграбили наш край и до основания разрушили цивилизацию трубадуров, - в голосе Жоффрея зазвенел металл. Франсуаза демонстративно поморщилась. - Это было четыре века назад, месье. А вы говорите так, словно еще вчера во дворе вашего замка пылали костры, зажженные рукой Симона де Монфора*... По мере того, как она говорила, граф де Пейрак выпрямлялся в своем кресле, непроизвольным жестом сжимая в руке накрахмаленную салфетку, и Франсуазе даже показалось, что еще мгновение - и он вскочит из-за стола и разразится гневной тирадой в ее адрес, утратив свою обычную невозмутимость. Но нет: пожар в его глазах утих так же быстро, как и разгорелся, лицо, застывшее секунду назад напряженной маской, расслабилось, и он адресовал супруге одну из самых обаятельных своих улыбок. - Мадам, вы бесконечно правы. Ни костров, ни рек крови, ни стонов убитых и раненых - слава Всевышнему, вам посчастливилось ничего этого не увидеть своими глазами. Аквитания предстала перед вами цветущим садом, Тулуза приняла вас, как королеву, и не вина южан, что вы пренебрегли их гостеприимством, предпочтя истинным ценностям мишуру ложных. Но, господа, - любезно обратился он к гостям, - эта тема не совсем подходит для дружеского обеда, посему я предлагаю забыть о ней, словно о дурном сне. И граф заговорил о винах. Подав едва уловимый знак виночерпию, он распорядился наполнить бокалы присутствующих баньюльсом**. - Это вино из Руссильона, господа, согрейте его в ладонях, чтобы высвободить восхитительный букет, что сокрыт в этом божественном напитке, - Пейрак отсалютовал собравшимся бокалом в форме широкого и сильно закругленного кубка, который слуга уже успел наполнить. - Неповторимый аромат! Вы чувствуете нотки ежевики, мадемуазель де Сансе? И тут случилось то, что невероятно подняло настроение Франсуазе. Девушка, видимо, взволнованная ссорой между супругами, которая только что развернулась перед ее глазами, неловко приняла бокал, протянутый ей слугой, и опрокинула его содержимое на свое платье. Франсуаза едва не рассмеялась, так приятно ей было замешательство баронессы, но тут же поспешила изобразить на лице сочувственное выражение и произнесла: - Ах, как неловко! Мне безумно жаль, мадемуазель де Сансе, что ваше платье испорчено. Наши слуги недостаточно вышколены... Девушка в это время пыталась оттереть салфеткой винное пятно и, казалось, была готова провалиться сквозь землю от смущения. Неожиданно для всех ей на помощь пришел граф де Пейрак, чем вызвал глухое раздражение супруги, которая ожидала, что после подобного конфуза обе сестры незамедлительно покинут Ботрейи. - Госпожа графиня, вы не могли бы оказать небольшую услугу нашей милой гостье? - он с ободряющей улыбкой посмотрел на донельзя расстроенную этим инцидентом девушку. - Не будете ли вы столь любезны, дорогая, чтобы помочь ей привести в порядок свое платье и продолжить обед? Как гостеприимные хозяева, мы не можем позволить, чтобы подобная неприятность омрачила впечатление мадемуазель де Сансе от визита к нам, не так ли? - Полностью с вами согласна, господин граф, - Франсуаза натянуто улыбнулась мужу и встала со стула. - Мадемуазель де Сансе, прошу вас, следуйте за мной. - Не стоит беспокоиться, мадам де Пейрак, - опустив голову, едва слышно проговорила девушка, но графиня прервала ее нетерпеливым жестом. - Идемте же, право, не стоит смущаться. Девушка, все еще комкая в руках пропитанную вином салфетку, которой она только что оттирала безнадежно испорченное платье, молча поднялась со своего места и, не глядя ни на кого, поспешила вслед за хозяйкой дома. У себя в покоях Франсуаза первым делом оглядела баронессу с головы до ног и, покачав головой, проговорила: - Боюсь, мадемуазель де Сансе, что вернуть вашему туалету прежний вид уже не удастся... Но я попытаюсь помочь вам, - с этими словами она распахнула дверцы гардероба и устремила задумчивый взгляд на теснившиеся в шкафу роскошные наряды, которых у нее было невероятное количество на все случаи жизни. Молодая графиня могла с уверенностью утверждать, что редко какое платье удостаивалось чести быть надетым ею дважды, но она, как супруга самого богатого вельможи Лангедока, могла себе это позволить. Не поворачивая головы в сторону стоявшей в нескольких шагах от нее девушки, Франсуаза проговорила: - Как давно вы приехали в Париж, мадемуазель? - Около месяца назад, - отозвалась баронесса, украдкой оглядываясь по сторонам. Женщина усмехнулась - всего месяц в Париже, а уже успела свести знакомство с ее мужем, и не просто свести, но и вызвать в нем искренний интерес. Бойкая особа! А потом Франсуазе в голову пришла еще одна мысль: каким образом с сестрами де Сансе связан маркиз де Монтеспан? Неужели он приехал вместе с ними? Светский щеголь и жена прокурора со своей сестрой из провинции - что может быть между ними общего? Не мог же он всерьёз увлечься девушкой, которая даже не умеет вести себя за столом! Или может? Никогда не поймешь, что у этих мужчин в голове! Похоже, что любая смазливая мордашка напрочь отбивает у них умение мыслить... Франсуаза бросила на кровать несколько туалетов, которые заказал для нее муж, и которые ей отчаянно не нравились. Вот и прекрасный повод избавиться от них, злорадно подумала молодая женщина, а заодно и показать супругу, насколько мало она дорожит его подарками. - Выбирайте любое, мадемуазель де Сансе, - надменно проговорила она, словно подчеркивая, какая социальная пропасть разделяет графиню де Пейрак и небогатую провинциальную баронессу, которой за счастье будет носить обноски с ее плеча. - Эти платья были заказаны моим мужем к началу прошлого сезона, и теперь у меня нет никакой возможности надевать их, - Франсуаза притворно вздохнула. - Вы меня очень обяжете, мадемуазель, если примете одно из них в подарок. Ума не приложу, куда девать эти туалеты... Девушка скользнула взглядом по разложенным на кровати платьям, и в глазах ее мелькнуло недоумение: неужели хозяйка дома и вправду считает, что эти роскошные наряды ни на что не годятся? - Я позову свою служанку, - тем временем продолжала графиня. - Она поможет вам переодеться. И в самом скором времени вы сможете спуститься в столовую в подобающем этому дому виде. Думаю, в ваших краях мало кто может похвастаться подобными туалетами, не так ли? Мода в провинции всегда отстает от столичной лет на десять. Баронесса, еще секунду назад завороженно разглядывавшая переливающийся шелк и тяжелый бархат, облако кружев и обилие лент, что были так любезно предоставлены ей на выбор Франсуазой, вдруг выпрямилась и, гордо вздернув подбородок, твердо произнесла: - Благодарю вас, мадам, но думаю, что мне не стоит злоупотреблять вашей щедростью. Молодая женщина фыркнула. - Помилуйте, о какой щедрости вы толкуете? Эти платья мне без надобности, и я с удовольствием отдам их вам, чтобы компенсировать вашу... потерю, - она кончиками пальцев коснулась скромного туалета мадемуазель де Сансе и иронично вздернула бровь. Глаза девушки потемнели от рвущегося наружу негодования, но, тем не менее, когда она заговорила, ее голос был ровным, а тон - спокойным: - Моя потеря столь ничтожна, что не стоит ни вашего внимания, ни вашей безграничной доброты. Думаю, подобные туалеты с радостью примут в подарок ваши камеристки, мне они ни к чему. С вашего позволения, ваша светлость, - с этими словами она слегка кивнула графине и, круто развернувшись на каблуках, вышла из комнаты. Франсуаза опустилась на кровать и покачала головой. А эта провинциалочка не так проста, как кажется. И с ней надо держать ухо востро... ____________________ *Симон IV де Монфор - военный лидер крестового похода против альбигойцев. Его военные акции отличались немалой жестокостью и не меньшей эффективностью; благодаря этому он заслужил как жгучую ненависть окситанцев, так и великое почтение в крестоносном войске. В 1213 году разбил войска Педро II Арагонского и Раймунда VI в битве при Мюре, после чего от папы Иннокентия III получил в лен владения Раймунда VI. В качестве графа Тулузского пытался активно заниматься законодательной деятельностью, но любви у подданных так и не снискал; при первой же возможности тулузцы восстали против Монфора и снова подчинились прежнему графу. Убит выстрелом из камнемёта при осаде Тулузы. **Баньюльс — крепленое или десертное вино из винограда, выращенного на старых виноградниках, разбитых на склонах Пиренеев в Руссильоне (Северная Каталония). Выдерживается в дубовых бочках около восьми лет.
Violeta: Глава 18. Жоффрей. Колдовство. Жоффрей после ухода жены и мадемуазель де Сансе лениво откинулся на стуле и обратился к господину де Монтеспану, сидевшему, как на иголках, на протяжении всего обеда: - Как я понимаю, вы затеяли дуэль с моим другом мессиром де Лозеном из-за прекрасных глаз сестры мадам Фалло де Сансе? - он послал вскинувшей на него возмущенный взгляд Ортанс заговорщицкую улыбку. - Что ж, ради такой очаровательной девушки можно нарушить строжайший запрет на дуэли, и, будь я на вашем месте, поступил бы точно так же, маркиз. - Пегилен недавно отзывался о вас, мессир де Пейрак, как о первой шпаге Лангедока, - почтительно склонил голову Монтеспан. - И полагаю, что мало кто осмелился бы оскорбить мадемуазель де Сансе, находись она под вашей защитой. Пейрак отсалютовал ему бокалом. - Думаю, что ваше мастерство не уступает моему, раз вам удалось ранить этого пройдоху! Маркиз позволил себе улыбнуться. - Благодарю вас, господин де Пейрак, но скорее всего мне просто повезло... Вдруг Жоффрей услышал дробный стук каблучков, доносившийся с парадной лестницы. Он почему-то сразу подумал, что между дамами наверху произошел какой-то конфликт: ни одна, ни вторая не отличались покладистым характером, а, учитывая то, что Франсуаза не всегда сдерживалась в выражениях и умела весьма зло острить, она могла вольно или невольно нанести оскорбление гордости молодой баронессы. Понаблюдав за девушкой некоторое время, граф проникся к ней глубокой симпатией: она была немногословна, обладала живым и острым умом, а главное - была искренна. Все эмоции можно было с легкостью прочесть в ее постоянно меняющихся необычного цвета глазах и изгибе соблазнительных губ... Красота девушки была совершенна и в минуты задумчивости, и в минуты волнения. В ее манерах, жестах читались природный шарм и изысканность. И хотя внешне она казалась сдержанной, но внутри нее пылал какой-то необычный огонь, который притягивал графа, словно магнит. Пейрак встал из-за стола. - Позвольте мне оставить вас на пару минут, господа. Выйдя в прихожую, он заметил полуоткрытую входную дверь. Неужели Франсуаза была настолько нелюбезна, что их гостья просто-напросто сбежала? На улице он тотчас заметил фигурку девушки, стоявшую у основания крыльца и обхватившую себя руками за плечи. Жоффрей вернулся в дом, отдал краткое распоряжение слуге и уже через несколько минут спускался вниз с накидкой баронессы де Сансе в руках. Подойдя к ней, граф тихо проговорил: - Вижу, вы решили подышать свежим воздухом, мадемуазель, - он осторожно накинул на плечи девушке ее плащ. Она, не оборачиваясь, проговорила: - Благодарю вас, мессир де Пейрак. - Не хотите ли вернуться к столу? - он попытался заглянуть ей в лицо, но она отвернулась и отрицательно покачала головой. Пейрак продолжал настаивать: - Прошу вас, окажите мне любезность, мадемуазель де Сансе, - в глазах графа вспыхнули веселые искорки. - И не только мне, но и моему повару, который приготовил самый роскошный во Франции десерт, узнав, что за обедом будет присутствовать гостья, впервые переступившая порог моего дома. Он поклялся, что утопится в Сене, если вы его не отведаете. Баронесса бросила на него быстрый взгляд и натянуто улыбнулась: - Вам не стоит так надолго оставлять своих гостей, сударь, я... - запнулась она и снова отвернулась, - я скоро подойду. Жоффрей нахмурился - что же, черт возьми, произошло там, наверху? Он осторожно взял девушку за руку. - Мне так жаль, что мадам де Пейрак ничем не смогла вам помочь... Графу показалось, что плечи девушки вздрогнули. - Госпожа де Пейрак была крайне любезна, - проговорила она, плотнее запахиваясь в свою накидку. - Мне просто стало... нехорошо... от духоты... - она тщательно подбирала слова, но Жоффрей видел, что еще секунда - и слезы брызнут у нее из глаз. - Действительно, - согласно кивнул он, - в доме невыносимо жарко. Одна слезинка все же скользнула по ее щеке, и граф, повинуясь непреодолимому желанию, стер ее едва уловимым движением пальцев, ласково коснувшись рукой лица девушки. Она вскинула на него свои невероятные изумрудные глаза и на мгновение застыла, словно не веря в то, что он осмелился на подобную вольность, а потом робко улыбнулась, и, как тогда, в салоне у Скаррона, ее лицо словно озарилось внутренним светом... - Так что же, - в третий раз повторил свою просьбу Пейрак, улыбнувшись ей в ответ, - вы согласны вернуться в столовую и продолжить обед? Думаю, вы не пожалеете, - уверенно произнес он и с удовольствием отметил интерес, мелькнувший в глазах его собеседницы. - Вы любите апельсины, сударыня? - и, отвечая на ее вопросительный взгляд, продолжил: - За домом растут апельсиновые деревья, и, благодаря усилиям моих садовников, они цветут круглый год. Держу пари, мой повар украсит этими дивными цветами свои сладкие творения, и вы непременно должны их попробовать. - Цветущие апельсиновые деревья? - с недоверием и любопытством переспросила девушка. - Вы можете сами убедиться в этом, мадемуазель де Сансе, - он отвесил ей шутливый поклон и, словно в подтверждение своих слов, приложил руку к сердцу. - В это время года? - она все еще не могла поверить ему. - Так не бывает... Или это какое-то колдовство? - по ее губам скользнула лукавая улыбка. - Вы же больше не верите в то, что я колдун, - чуть понизив голос, вкрадчиво проговорил он, наклонившись к ней. - Вы каждый раз заставляете меня сомневаться в этом, господин де Пейрак, - выпалила девушка и, спохватившись, что сболтнула лишнего, потупила взгляд и залилась румянцем. Жоффрей с волнением смотрел на нее, ощущая, как гулко стучит в груди сердце, а кровь буквально закипает в жилах. Она была очаровательна даже сейчас, с чуть припухшими от слез глазами и слегка покрасневшим кончиком носа. Неожиданно для себя граф вдруг понял, что ему хочется оградить девушку от всего, что могло бы расстроить ее, обидеть или оскорбить, взять в ладони этот удивительный цветок, чтобы никакой ветер не посмел коснуться его нежных лепестков. Пейрак сжал руки в кулаки и отвел их за спину, иначе он мог не совладать с собой и заключить эту обворожительную зеленоглазую фею в свои объятия прямо здесь, на подъездной дорожке дома, наплевав на все правила приличий и любопытных слуг... На пороге особняка появилась сестра баронессы. Увидев, что та о чем-то беседует с хозяином дома, она поджала губы и спустилась к ним. - Боюсь, ваша светлость, нам уже пора уезжать, - мадам Фалло де Сансе бросила на девушку суровый взгляд. - Я прикажу заложить карету, - проговорил Пейрак твердым тоном, пресекающим любые возражения, и вернулся в дом, чтобы отдать необходимые распоряжения. Зайдя в столовую, он застал там только де Монтеспана и с неудовольствием отметил, что Франсуаза, несмотря на светские приличия, решила не возвращаться к гостям. - Увы, маркиз, дамы нас покидают, - проговорил граф в ответ на его вопросительный взгляд. - Я должен отвезти их домой, - Монтеспан начал поспешно подниматься из-за стола, но Жоффрей остановил его взмахом руки. - Я уже приказал приготовить экипаж, - сказал он. - А вы, если пожелаете, можете составить мне компанию в гостиной после их отъезда. Доброе вино и захватывающие рассказы нашего друга Пегилена около жарко натопленного камина - что может быть лучше осенним вечером в Париже? Маркиз улыбнулся. - Я с удовольствием принимаю ваше приглашение, граф. - Карета подана, - в столовую заглянул лакей. - Что ж, тогда осталось только сказать нашим гостьям "счастливого пути", - Жоффрей сделал приглашающий жест в сторону дверей, и мужчины вышли на улицу. Мадемуазель де Сансе о чем-то вполголоса разговаривала с сестрой, стоя возле распахнутой дверцы кареты, и украдкой поглядывала на двери дома. Когда на пороге появились граф де Пейрак и господин де Монтеспан, она смущённо улыбнулась им, а ее сестра тут же замолчала, присев в реверансе. Маркиз сбежал по ступенькам вниз и склонился к руке баронессы. - Как жаль, что вы так рано покидаете нас, - он сжал ее пальцы, и Жоффрей словил себя на мысли, что ему это неприятно. - Мы увидимся завтра, как уговаривались? - Несомненно, господин де Монтеспан, - сладким голоском пропела Ортанс, а девушка осторожно высвободила свою ладонь и несмело взглянула на графа, стоящего чуть в стороне от них. - Благодарю вас, ваша светлость, за ваше гостеприимство, - она присела в реверансе. Пейрак слегка кивнул ей. - Прощайте, мадемуазель де Сансе, - ровным тоном проговорил он, не делая попытки поцеловать ей руку или помочь сесть в карету. Тем более, что увлеченный девушкой сверх всякой меры маркиз уже поддерживал ее под локоть и даже успел шепнуть что-то на ушко, отчего она смешалась, и ее очаровательное личико стало еще прекраснее. Жоффрей отвел глаза в сторону, чтобы не видеть этой сцены, и лишь желваки заходили на его внешне бесстрастном лице. Когда карета скрылась за воротами отеля, Монтеспан восторженно проговорил: - Никогда не встречал никого красивее! Жоффрей промолчал. Маркиз бросил на него быстрый взгляд и поспешно добавил: - Конечно, не считая восхитительной мадам де Пейрак. Граф усмехнулся. - Не могу не согласиться с вами, маркиз, - проговорил он. - Не желаете ли вернуться в дом? В гостиной их поджидал уже отобедавший Пегилен, о чем говорили пустые тарелки на подносе, стоявшем на придвинутом к дивану столе, и более чем наполовину опустошенная бутылка вина. - Пардайан, Пейрак, - проговорил он заплетающимся языком и чуть не свалился с дивана, желая подняться им навстречу. - Отдыхайте, друг мой, - Жоффрей опустился в кресло у камина и сделал знак слуге принести себе и Монтеспану вина. - Итак, мне не терпится узнать, как вас угораздило затеять дуэль в Тюильри. Мужчины переглянулись, и Лозен, глубоко вздохнув, проговорил: - Да, в сущности, все началось из-за глупого недоразумения... Маркиз воскликнул: - Хорошенькое недоразумение! Вашим слугам не помешало бы поучиться хорошим манерам, как, впрочем, и их хозяину! Вести себя с мадемуазель де Сансе так развязно - просто верх неприличия! Пегилен скорчил гримасу. - Вы слишком серьезны, Пардайян. Что наша жизнь, как не череда развлечений, розыгрышей и ухаживаний за хорошенькими девушками? Признайтесь, вы бы и сами не отказались поцеловать эту скромницу, да духа не хватило! Монтеспан со стуком поставил бокал на стол. - Если бы вы уже не были ранены, Лозен, то я сейчас с удовольствием снова проучил бы вас. - К вашим услугам, маркиз, - весело ответил Пегилен, впрочем, не двигаясь с места. - Думаю, Пейрак не будет против, если мы с вами немного разомнемся. - Несомненно, - граф широко улыбнулся. - Мой сад к вашим услугам. Позвать вашего слугу, Лозен, чтобы он дотащил вас до места дуэли? - Не стоит, - поспешно отозвался Пегилен, откидываясь на подушки. - Бедняга еще не пришел в себя после того, как молодчики Монтеспана отделали его, как Бог черепаху. - Надо было свернуть ему шею, - проворчал Монтеспан, поднося к губам бокал с вином. - Как вы кровожадны, маркиз, - скорбно покачал головой Лозен. - А ведь Господь учит нас быть милосердными... - Обещаю, что на ваших похоронах я буду рыдать, - маркиз усмехнулся. - И закажу самую роскошную заупокойную службу в память о нашей с вами дружбе. - Я бы предпочел, чтоб над моим гробом рыдала мадемуазель де Сансе, тогда я непременно воскресну, чтобы снова сорвать поцелуй с ее прекрасных губ. Клянусь честью, господа, - восхищенно прицокнул языком Пегилен, - эта девушка мастерица целоваться. Думаю, что вся ее скромность - это хорошо разыгранное кокетство. - Оставьте ваши предположения при себе, господин де Лозен, - резче, чем следовало, проговорил Жоффрей. - Маркиз прав, вы переходите всякие границы в своем цинизме. Пегилен изумленно посмотрел на него, а потом залился безудержным смехом. - Вижу, что и на вас подействовали чары мадемуазель де Сансе! - Уважение к даме, Лозен, - наставительно проговорил Пейрак, - независимо от того, красива она или нет, молода или стара, должно присутствовать в вашем поведении и в ваших словах. Вы совсем позабыли то, чему вас учили в Отеле веселой науки, - закончил он укоризненно. - Увы, граф, королевский двор с его развращенными нравами и дамами, которые отдаются так же легко, как шлюхи в борделе, не способствуют ни уважению, ни галантности по отношению к ним, - ухмыльнулся Пегилен. - Тогда, может быть, если уж судьба посылает вам на вашем жизненном пути встречу с кем-то необычным, чьи принципы и поведение могут вызвать лишь восхищение, не стоит все опошлять и пытаться искать изъяны в совершенстве? - со значением сказал Жоффрей, перед мысленным взором которого с невероятной четкостью вдруг предстало лицо молодой баронессы, обращенное к нему, ее прямой и открытый взгляд и такая искренняя, светлая улыбка... Удивительно, но сейчас он действительно верил в то, что говорил, хотя обычно все восторженные слова и пылкие признания были для него не более чем светской и ни к чему не обязывающей игрой. Лозен замахал на него руками. - Это колдовство, Пейрак! Говорят же, что зеленоглазые женщины обычно ведьмы! - Или феи, - граф улыбнулся. - Как Мелюзина из пуатевенских легенд. - Ведьмы или феи - какая разница! Они женщины, а значит, созданы нам на погибель, - закатил глаза Пегилен и одним глотком осушил бокал вина, которым до этого яростно жестикулировал, отчего капли летели во все стороны, пачкая обивку дивана и подушки. - Возможно, господа, я не слишком учтив и галантен с дамами, и мои манеры далеки от совершенства, но, черт возьми, ни одна из них еще не жаловалась на мое умение доставлять им удовольствие, - Лозен подмигнул Пейраку и Монтеспану, а на губах его заиграла насмешливая улыбка. - В сущности, именно этого они от нас и ждут. А все эти опущенные вниз глазки и поджатые губки - не более, чем маскарад. Маркиз вскочил с кресла. - Я больше не потерплю ваших возмутительных рассуждений, Пегилен, вы просто несносны! Мадемуазель де Сансе не заслуживает ни вашего сарказма, ни грязных намеков. И благодарите Бога, что вы сейчас ранены, иначе поплатились бы за свой длинный язык! Господин де Пейрак, - он слегка кивнул хозяину дома, - очень рад знакомству с вами, сударь, позвольте откланяться, - и с этими словами Монтеспан удалился. Жоффрей проводил его задумчивым взглядом. Какая горячность, какой пыл! Граф усмехнулся краешком рта, отчего его лицо приобрело ироничное выражение. Несомненно, золотоволосая красавица покорила сердце маркиза, как, впрочем, и всех присутствующих в этой комнате мужчин, не исключая легкомысленного Лозена, который безрезультатно пытался скрыть это за пренебрежительными фразами в ее адрес. - Бьюсь об заклад, Пейрак, что и месяца не пройдет, как наш доверчивый маркиз посватается к этой очаровательной малышке, - весело проговорил Пегилен. - Что ж, остается ему только посочувствовать... Брак разрушает любовь, как говаривал наш добрый друг Андре Шамплен*. Выпьем же за него! - и Лозен допил остатки вина, которые до этого вытряс из опустошенной бутылки. - По-моему, мне надо поспать, - выдавил он из себя через несколько секунд и качнул головой. - Мне кажется, что у меня все плывет перед глазами. Граф, полностью погруженный в свои мысли, рассеянно кивнул ему. Какая злая гримаса Судьбы! Он, который познал множество женщин и уже успел основательно пресытиться ими, который относился к любви, как к чему-то несерьезному, всегда ставя во главу угла чувственные удовольствия, встретил ту, которая оказалась способной перевернуть его представления о женщинах именно сейчас, когда он был несвободен и ничего не мог предложить ей. Разум твердил ему, что осквернить чистоту и свежесть этой необычной и ни на кого не похожей девушки будет настоящим кощунством, но эмоции, которые до этого дня графу всегда удавалось держать под контролем, бушевали в нем с невероятной силой. Самым правильным в данной ситуации было забыть о девушке, словно они никогда не встречались, и граф, неимоверным усилием воли подчинив наконец свои желания разуму, твердо пообещал себе именно так и поступить. Но прежде он должен был исполнить долг хозяина дома, гостья которого покинула его кров в расстроенных чувствах. Жоффрей понимал, что этим он просто желает еще раз напомнить очаровательной баронессе о своей персоне, но не мог отказать себе в удовольствии доставить ей радость, пусть даже он и не увидит улыбки на ее лице, когда ей передадут его прощальный подарок... - Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнаты, Пегилен, - обратился он к другу, придя к логической точке в своих размышлениях. - Можете оставаться здесь столько, сколько пожелаете. - Премного благодарен, граф, - Лозен склонил голову в легком поклоне. - Думаю, что Монтеспан уже вышвырнул моего слугу из своей кареты, и парень вполне оправился, чтобы приступить к своим обязанностям. - Я пришлю его к вам, - кивнул Жоффрей и покинул гостиную. ___________ *Андре Шамплен - автор средневекового латинского трактата о куртуазной любви. Куртуазная любовь, воспеваемая им, это любовь внебрачная, ибо только в ней может проявиться рыцарское вежество; любовь супружеская и любовь чувственная, доступные всем, независимо от сословия и культуры, в трактате не рассматриваются.
Violeta: Глава 19. Анжелика. Сомнения. Анжелика по дороге домой краем уха слушала восторги сестры по поводу их визита в Ботрейи, восхищенные отзывы об убранстве дома, красоте хозяйки, изысканности обеда... - Как же повезло Франсуазе! - восклицала Ортанс. - Такой роскошный дом, такие драгоценности... Правда, ее муж производит довольно странное впечатление... И имел наглость волочиться за тобой у Нинон! Да и его поведение за столом было просто возмутительным. Но, думаю, у Франсуазы хватает ума не обращать внимания на его странности... - Сколько можно твердить, что он не волочился за мной, и сейчас был просто учтив, не более, - устало проговорила Анжелика. - А вот мадам де Пейрак, напротив, не вызвала у меня симпатии. Она ужасно надменна. Ортанс усмехнулась. - Франсуаза из Мортемаров, а спесь у них в крови. Но для тебя это весьма полезное знакомство, поэтому я очень надеюсь, что она скоро забудет вашу размолвку и твоё недостойное поведение, - со значением посмотрела на сестру мадам Фалло. - Но я... - начала было Анжелика, вспоминая заносчивую графиню и то, как едва сдержалась, чтобы не высказать этой зазнайке все, что она о ней думает. - Анжелика, я знаю твой несносный характер! - твердо прервала ее сестра, а затем наставительно продолжила: - Если граф и графиня де Пейрак окажут тебе протекцию, это сразу поднимет твои шансы на удачную партию... Но не стоит забывать и о господине де Монтеспане. Не думаю, что он богат, но титул маркизы будет тебе как нельзя кстати. Только, ради Бога, не испорти все, побольше молчи и не позволяй ему лишнего... - Как же мне все надоело! - вдруг взорвалась Анжелика. - Улыбнись этому, кивни тому, опусти глаза, прикуси язык, поклонись, повернись... Я словно отцовский мул на продажу - не хватает только ленточек на шее и в хвосте! - К сожалению, мы не настолько богаты, чтобы украшать тебя дорогой сбруей, сестра, - поджала губы Ортанс. - Мы истратили последние деньги, чтобы тебя приодеть, но ты была настолько неуклюжей, что в первый же день испортила новое платье. Интересно, что подумала о тебе Франсуаза? - Уверена, что ничего хорошего, - отозвалась Анжелика. - Но меня не интересует ее мнение... - А чье мнение тебя интересует? Ее мужа? - сестра вдруг наклонилась к ней и цепко схватила за руку. - Учти, если ты опозоришь нас, то вся семья отвернется от тебя. - Что ты такое говоришь?! - воскликнула Анжелика. - Разве я давала хоть какой-то повод для подобных гнусных предположений? - И не один, - кивнула Ортанс, и ее глаза нехорошо сузились. - Сначала в салоне у Нинон, где, вероятно, надолго запомнили твое в высшей степени неблагоразумное поведение, потом у Скаррона, где только у моей безголовой сестры хватило ума согласиться участвовать в богопротивном опыте графа де Пейрака, - она истово перекрестилась. - Ну и наконец этот возмутительный обед - ты что, совсем потеряла стыд? Сесть рядом с женатым мужчиной и кокетничать с ним на глазах у его жены! Неудивительно, что Франсуаза вела себя неучтиво, я бы и вовсе выставила тебя из дома! - Неужели я могла отказать господину де Пейраку в его просьбе? - от возмущения Анжелика даже повысила голос, не заботясь о том, что ее может услышать кучер графа. - Что-то я не припомню, чтобы ты раньше проявляла такую покорность и послушание! - перебила ее Ортанс. - Не иначе, этот тулузский хромой околдовал тебя. - Что за глупости, - округлила глаза Анжелика, но голос ее предательски дрогнул. - Ты же сама прекрасно понимаешь, что все слухи, которые ходят вокруг его имени - просто глупые домыслы невежественных людей. - Боже! - наигранно всплеснула руками Ортанс. - С каких пор ты стала разбираться в подобных вещах? Мне кажется, еще совсем недавно ты говорила, что слишком глупа, чтобы уразуметь, о чем толкуют все эти профессора в Драгоценном дворце! - Его светлость умеет быть... убедительным, - тихо проговорила Анжелика и отвела в сторону глаза. - Ты просто слишком неопытна, - снисходительно произнесла Ортанс. - Подобному человеку, как граф де Пейрак, ничего не стоит заморочить тебе голову. Я же постараюсь как можно ближе сойтись с Франсуазой - она, в силу своего высокого положения, может быть очень полезной. И на твоем месте я постаралась бы сделать то же самое. Этим ты убьешь сразу двух зайцев - утихомиришь ее гнев, который вызвала своим глупым и неосторожным поведением в Ботрейи, и дашь понять ее мужу, что не намерена поощрять его ухаживания. - Это отвратительно, Ортанс! - с негодованием произнесла Анжелика. - Я никогда не поступлю так - мне неприятна одна мысль об общении с мадам де Пейрак. - Как знаешь, - махнула рукой сестра. - Тогда просто пообещай мне, что не будешь принимать никаких знаков внимания от ее супруга. - Обещаю, - процедила сквозь зубы Анжелика и обожгла сестру негодующим взглядом своих вмиг потемневших глаз. Но Ортанс не так-то легко было обескуражить. - Помни, я буду следить за тобой, Анжелика, и не дам наделать глупостей. Выйдешь замуж - можешь вести себя, как тебе заблагорассудится, но под крышей моего дома не место распутнице. Девушка фыркнула. - Спасибо, дорогая сестра, я всегда знала, что могу на тебя положиться. Твоя забота обо мне поистине безгранична! Вернувшись домой, она тотчас поднялась в свою комнату и в изнеможении упала на кровать. Весь этот сумасшедший день пронёсся перед ее глазами, заставляя вновь переживать ту полноту чувств, что ей довелось испытать. Прогулка по Тюильри, дуэль между маркизом де Монтеспаном и господином де Лозеном, величественный Ботрейи, ослепительная и невыносимо высокомерная мадам де Пейрак, и, наконец, сам господин де Пейрак, ее муж... Анжелике почему-то и в голову не могло прийти, что граф женат, хотя в этом не было ничего удивительного. Но он был так свободен в общении, так независим, что невозможно было представить себе кого-то рядом с ним. Даже его жена, обладающая, несомненно, всеми достоинствами, высоко ценимыми в свете, казалась бесконечно далекой ему, словно их и не связывали священные узы брака. Анжелика вспомнила, как граф подчеркнуто-холодно представил супругу гостям, не протянул руку, чтобы помочь ей спуститься с лестницы, и предпочел остаться в прихожей с ней, Анжеликой, дабы рассказать своей гостье подробнее об убранстве дома, а не сопроводить мадам де Пейрак к столу. Анжелика подперла голову руками и устремила мечтательный взгляд в окно, за которым уже сгущались сумерки. С каким воодушевлением граф рассказывал ей о долгих спорах, которые вел с архитектором, предлагавшим ему более традиционную планировку дома, и о том, как настоял на том, чтобы парадная лестница разделялась на два закругленных крыла, соединенных сверху галереей, что придало величественному холлу легкость и добавило пространства. Высокий потолок его украшала роспись, выполненная столь искусно, что казалось, будто бескрайнее синее небо с тщательно прорисованными облаками и фигурами древнегреческих божеств раскинулось над Анжеликой и графом де Пейраком подобно огромному шатру. В центре композиции находилась, как объяснил ей хозяин дома, вечно юная богиня любви Афродита, что родилась из морской пены и в сиянии своей несравненной красоты ступила на песчаный берег острова Кипр, где Оры* в золотых диадемах увенчали её золотым венцом, украсили золотым ожерельем и серьгами. С волнением Анжелика разглядела в склоненном к ней лице богини свои черты, словно она посмотрелась в зеркало, и сердце ее учащенно забилось. Девушка бросила быстрый взгляд на своего спутника, и он, как будто прочитав ее мысли, понимающе улыбнулся ей... Дав Анжелике в полной мере налюбоваться окружающим ее великолепием, граф увлек девушку за собой в столовую, где их ожидали пышно сервированный стол, благоухающие букеты живых цветов, расставленные в вазах на белоснежной скатерти, столовые приборы из вермели, многочисленные и разнообразные блюда, разносимые бесшумно скользящими по мозаичному полу слугами. На секунду застыв на пороге, Анжелика вдруг услышала неожиданное предложение графа стать его соседкой по столу, что вызвало у нее одновременно и растерянность, и радость - ей хотелось продолжить это столь приятное для нее общение: ведь, кто знает, когда им доведется увидеться вновь... Несмотря на всю галантность, которую проявлял по отношению к ней граф де Пейрак, Анжелика постоянно чувствовала обращенный на себя взгляд его жены, которая, казалось, с пристальным вниманием следит за каждым ее движением и словно ждет от нее какого-нибудь промаха. Это ужасно нервировало девушку, и когда она проявила свою невежественность в знании столового этикета, не сумев воспользоваться вилкой, Анжелика с досадой отметила в направленных на нее холодных, ярко-синих глазах мадам де Пейрак нотки презрения. Ей на помощь пришел хозяин дома, распорядившись принести гостье ложку, а после начал рассказывать девушке о кушаниях, что были поданы к обеду, и настаивал, чтобы она попробовала каждое из них. Некоторые Анжелика видела впервые, но по достоинству оценила их вкус и то, с каким тщанием и вниманием к деталям они были оформлены. - Поистине, ваш повар - настоящий волшебник, мессир, - проговорила Анжелика, обращаясь к графу, после того, как отведала утку под гранатовым соусом. - Вкус этого блюда так необычен... - Я обязательно передам ему ваши слова, сударыня, - с легким поклоном ответил Пейрак. - Несомненно, он будет на седьмом небе от счастья, узнав о том, как вы высоко оценили его старания. Она снова склонилась над тарелкой, а граф, немного помолчав, произнес: - Я еще раз хочу поблагодарить вас, мадемуазель де Сансе, за то, что вы помогли мне провести эксперимент в салоне у господина Скаррона. Думаю, если бы не ваша отзывчивость, мой оппонент выиграл бы спор. - Как это возможно, мессир де Пейрак? - она вскинула на него удивленые глаза. - Ваши рассуждения и глубокие познания должны были убедить гостей в вашей правоте. - Если бы вы не продемонстрировали всем присутствующим тогда столь наглядно свойства воздуха и не доказали на конкретном примере, что он - отнюдь не пустота, то, боюсь, месье Форжерон с присущим ему пылом обратил бы симпатии общества в свою сторону. Увы, - граф картинно развел руками, - нет смысла говорить о пустоте с теми, у кого она в голове. Анжелика, услышав эти слова, невольно рассмеялась, и тут же снова почувствовала на себе негодующий взгляд мадам де Пейрак. Графиня, видимо, желая переключить внимание мужа на себя, начала разговор о южной культуре, причем повела его в таком оскорбительном для графа ключе, что девушка, сидевшая рядом с ним, с беспокойством отметила, каким гневом вспыхнули черные глаза хозяина дома, и как его рука судорожно сжала салфетку, лежавшую перед ним на столе. Казалось, ссора, стремительно набиравшая обороты, должна была закончиться грандиозным скандалом, но граф де Пейрак, бросив быстрый взгляд на обращенное к нему лицо Анжелики и, вероятно, прочитав на нем сильнейшее волнение, внезапно перевел тему разговора, тем самым усмирив бушующие за столом страсти. Однако, несмотря на это, девушка все равно чувствовала витающую в воздухе напряженность, и, когда слуга подал ей наполненный доверху бокал рубиново-красного густого вина, она слишком резко протянула руку, чтобы принять его, и опрокинула содержимое себе на платье. Это была катастрофа. Механическим движением, словно заводная кукла, она взяла со стола салфетку и попыталась оттереть быстро расползающееся по юбке пятно, но с отчаянием понимала, что уже ничего нельзя поправить. Анжелика не смела поднять глаза, и только щеки ее горели предательским огнем, выдавая растерянность и замешательство девушки. Она слышала, что граф что-то говорит, но не могла уловить смысла его слов. И только тогда, когда госпожа де Пейрак величественно встала со своего места и предложила ей следовать за ней, Анжелика осознала, что хозяева желают, чтобы она поднялась наверх и привела себя в порядок, но от внезапно нахлынувшей дурноты не могла сдвинуться с места. Ей понадобилось немалое усилие, чтобы подняться из-за стола, и под сочувствующими взглядами графа де Пейрака и маркиза де Монтеспана, и возмущенного - Ортанс покинуть столовую. Наверху она пережила еще одно унижение, которое переполнило чашу ее терпения. Мадам де Пейрак так явно указала ей ее место, так изысканно посмеялась над ней, что Анжелика, ответив ей достаточно резко, поспешила как можно скорее покинуть и ее комнату, и этот роскошный отель. Стоя на ступенях особняка, она отчетливо осознала, что ей нет места среди этих людей - таких богатых, таких надменных, для которых она просто глупая провинциалка, не умеющая себя вести. А затем ее пронзила еще одна мысль, которая была ужаснее предыдущей: а что, если все внимание графа де Пейрака к ней, вся его учтивость не более чем игра, целью которой было вызвать недовольство его жены? Как же она ошибалась, думая, что супруги бесконечно далеки друг от друга! Напротив, они были настолько близки, что сделали ее частью своей интриги, разыграв, как пешку, и безжалостно смахнув с доски, когда партия была окончена... Ее начал бить озноб, Анжелика обхватила себя руками за плечи и сбежала по ступенькам крыльца вниз, на подъездную дорожку. Она дождется Ортанс здесь. Ни за что на свете она не вернется в этот дом, где царит его насмешливый хозяин со своей заносчивой супругой. И пусть думают о ней, что угодно! За всеми этими переживаниями Анжелика не услышала, как к ней спустился граф де Пейрак. Она почувствовала только, как ей на плечи мягко опускается плащ, и все тело, заледеневшее от осеннего ветра, окутывает блаженным теплом. - Вижу, вы решили подышать свежим воздухом, мадемуазель, - раздался у нее над ухом голос графа, который с мягкой улыбкой склонился к лицу девушки, тщетно пытаясь поймать ее взгляд. Зачем он пришел? Чего хотел от нее? Недоверие и обида на графа де Пейрака, порожденные ее недавними размышлениями, внезапно сплелись в душе Анжелики с чувством облегчения. Сама не зная почему, но она вдруг отчетливо ощутила, как ее заполняет спокойствием, заставляя выкинуть из головы все страхи и подозрения, в то время как мужчина просто стоял здесь, рядом с ней... Неужели лишь одно его присутствие способно так повлиять на неё? Боясь показать всю гамму чувств, что отражалась на ее лице, девушка, не оборачиваясь, поблагодарила графа за его любезность, но он не уходил, настойчиво пытаясь убедить ее вернуться к столу. Мало-помалу ему удалось вовлечь ее в разговор, но Анжелика еще не совсем пришла в себя, была слишком взвинчена, и не смогла сдержать слез при воспоминании о пережитом недавно оскорблении. И тут случилось невероятное. Мужчина, увидев одинокую слезинку, катящуюся по ее щеке, протянул руку к лицу девушки и осторожным движением стер ее, будто это было самым естественным жестом на свете. Почувствовав прикосновение его пальцев к своей коже, Анжелика испытала минутное замешательство, а потом безграничное умиротворение, будто именно этого ей и не хватало, чтобы успокоиться. Подняв на него взгляд, девушка утонула в темных глазах, смотрящих на нее с невероятной нежностью и заботой. Как она могла думать о нем, как о бессовестном лжеце, потешающемся над ней? Просто невероятно, как она была глупа! Словна вторя этой мысли, радостная улыбка расцвела на лице Анжелики, и она с волнением увидела, как граф улыбается ей в ответ... Когда они с сестрой уезжали, девушка с нетерпением ждала графа де Пейрака у кареты, чтобы попрощаться, но пылкий маркиз, о котором Анжелика уже успела позабыть, бросился к ней и склонился к ее руке. Она смущенно посмотрела на графа поверх головы господина де Монтеспана, но тот с равнодушным видом стоял на ступенях крыльца, а лицо его ничего не выражало. Подсаживая ее в карету, маркиз прошептал: - Я с нетерпением буду ждать нашей завтрашней встречи, мадемуазель. Возможно, вы будете более благосклонны ко мне и подарите хотя бы одну улыбку своему преданному поклоннику. Анжелика вспыхнула и отстранилась от молодого человека, глаза которого с восхищением смотрели на нее. - Прощайте, - пробормотала она, опускаясь на скамью в экипаже и откидываясь на спинку сиденья. Какое счастье, что этот день наконец-то закончился! Перебирая воспоминания одно за другим в памяти, Анжелика не заметила, как наступила ночь. Ее никто не беспокоил - не звал к ужину, не отвлекал разговорами, даже не подходил к двери, и девушка вдруг почувствовала себя чужой в доме сестры, чужой в этом лицемерном светском обществе, чужой в этом душном городе... Поднявшись с кровати, она зажгла свечу на туалетном столике и с грустью осмотрела залитое вином платье. В чем она завтра пойдет в Тюильри? С внезапным ожесточением Анжелика подумала, что если уж господин де Монтеспан так увлечен ею, то вполне удовлетвориться созерцанием того туалета, что она привезла из Пуату. Помнится, в салоне Нинон де Ланкло, где она появилась в нем впервые, она не заметила ни неодобрительных взглядов, ни откровенных насмешек в свой адрес. Значит, и маркиз не будет смотреть на нее косо. А если и будет, то тем лучше - она наконец-то избавится от его навязчивого внимания. Раздевшись и устроившись под одеялом, Анжелика свернулась клубочком, пытаясь согреться, и закрыла глаза. Слезы набухали на ее ресницах и стекали по щекам, отчего подушка вскоре намокла, но девушка не обращала на это никакого внимания. Теперь она могла плакать, не таясь, изгоняя из себя остатки переживаний, сомнений, смутных желаний и чаяний. Она была одинока, ее сердце отчаянно стремилось разделить жар другого сердца, губы жаждали поцелуев, а тело - тепла... На один краткий миг она почувствовала на своей щеке прикосновение ласковых пальцев, которое было настолько реальным, что девушка подскочила на постели и широко раскрыла глаза, желая увидеть, кто мог проникнуть в ее спальню, но вокруг была лишь темнота... _____________ *О́ры - богини времён года в древнегреческой мифологии, ведали порядком в природе. Дочери Зевса и Фемиды (либо дочери Гелиоса и Селены). Стражи Олимпа, то открывающие, то закрывающие его облачные ворота. Их называют привратницами неба.
Violeta: Глава 20. Франсуаза. Контарини. Наблюдая из окна за отъезжающим экипажем, увозящим из Ботрейи обеих сестер, Франсуаза была несколько раздражена тем, с каким пылом прощался с этой несносной Анжеликой де Сансе маркиз де Монтеспан. Как хорошо, сказала женщина себе, что она оказалась достаточно благоразумной, чтобы не поощрять его ухаживаний, и залепила нахалу пощечину после того, как он осмелился проникнуть в ее карету и поцеловать против ее воли. Франсуаза криво улыбнулась: ну и растерянный же у него был вид, когда она приказала кучеру остановиться и ледяным тоном велела маркизу выйти вон и никогда больше не показываться ей на глаза. Но в глубине души она тогда была довольна его настойчивостью и напором. Сейчас же они казались ей отвратительными и более приставшими какому-нибудь развязному мушкетеру, а не придворному. "Что ж, они будут прекрасной парой, - с долей ехидства подумала графиня о маркизе де Монтеспане и мадемуазель де Сансе, - светский волокита и неотесанная деревенщина!" Молодая женщина поискала глазами мужа и увидела, что он, небрежно кивнув присевшей в реверансе баронессе, оперся на перила крыльца и устремил взгляд куда-то в сторону, словно ему не было никакого дела до их незванной гости. Губы Франсуазы тронула легкая улыбка - вероятно, его поведение за столом было всего лишь игрой, и он использовал эту глупышку, чтобы позлить её. Это было приятным открытием - значит, Жоффрей все же не так равнодушен к ней, как пытается показать, и их отношения еще можно наладить. Франсуаза отошла от окна и опустилась на пуфик перед туалетным столиком. Придирчиво оглядев свои безупречно уложенные волосы, идеально правильные черты лица, тонкий стан и высокую грудь, подчеркнутую соблазнительным декольте, она с досадой подумала, отчего муж пренебрегает ею. Неужели его совсем не волнуют ее молодость и красота? Казалось бы, после того, как он расстался с герцогиней де Мерекур, его внимание снова должно было обратиться на супругу, но череда ошибок с ее стороны еще больше отдалила их друг от друга. Возможно, она просто не понимала его? Франсуаза вспомнила, как сама оттолкнула мужа, когда он сделал попытку к примирению, как потом безуспешно пыталась вернуть его расположение, но Жоффрей словно выстроил вокруг себя непроницаемую стену, и все ее старания оказывались тщетными. А еще эта в крайней степени неприятная история с Фабрицио Контарини... Каждый раз, вспоминая о ней, женщина испытывала двойственные чувства - с одной стороны, она считала, что была права, пытаясь защитить репутацию своей семьи, а с другой понимала, что нанесла величайшее оскорбление своему мужу. Снова и снова перед ее глазами вставала одна и та же сцена: искаженное гневом лицо Жоффрея, приближенное к ее, и те ужасные слова, что он говорил ей. Впервые она видела его в такой ярости и впервые поняла, что его внешняя холодность и невозмутимость - лишь маска, за которой он ловко скрывает истинные чувства, и что на этот раз ей действительно удалось глубоко задеть его. А началось все с того, что, вернувшись из театра после скандального спектакля Мольера, Франсуаза узнала от дворецкого о том, что графа де Пейрака дожидается господин Контарини*, и что за хозяином дома уже послали Куасси-Ба. - Куда его проводили? - рассеянно поинтересовалась она, сбрасывая на руки лакею свою накидку. - В гостиную, ваша светлость, - почтительно ответил дворецкий. - Ему принесли вина и каких-нибудь закусок? - осведомилась она и, услышав заверения, что гостю было оказано должное гостеприимство, хотела было подняться к себе, но вдруг вспомнила, что Фабрицио как-то навещал их с мужем в Тулузе, и произвел тогда на нее приятное впечатление. Он говорил с большой изысканностью и заставлял ее смеяться, с юмором рассказывая истории из своей полной приключений жизни. Франсуаза с удивлением узнала, что он венецианец, хоть и говорил по-французски без акцента, так как оставил свой родной город в ранней юности. Покинув Венецию, он отправился в Монпелье, чтобы обучаться в старинном французском университете, и по счастливой случайности встретил там Жоффрея де Пейрака, такого же студента. После их разлучили жизненные обстоятельства, но они сохранили дружеские отношения, и уже не в первый раз Контарини гостил в Отеле Веселой Науки. Кроме того, Франсуазе стало известно, что он ученый, но вникать в суть его исследований она не считала нужным - её вполне удовлетворяло светское и ни к чему не обязывающее общение с ним. Решив, что вполне может развлечь мужчину беседой, пока не вернется муж, да и - что греха таить - показать Жоффрею, как она любезна и обходительна с его гостями несмотря ни на какие разногласия между ними, Франсуаза прошла в гостиную, где ей навстречу поднялся Фабрицио, и она была поражена лихорадочному блеску его глаз, ужасающей худобе и неопрятности в одежде. - Приветствую вас, мадам де Пейрак, - он попытался поклониться ей, но как-то неловко качнулся и рухнул в кресло. - Что с вами? - она застыла на пороге, настороженно наблюдая за ним. Он болен, ранен? Франсуаза уже пожалела, что решила скрасить ему время ожидания графа, но уйти теперь было бы неучтиво. Опустившись в кресло напротив, она, скрывая волнение, спокойно произнесла: - Чем обязаны вашему визиту, месье? - Я сбежал... За мной по пятам идут посланцы Святой инквизиции, - прошептал Фабрицио. - И на этот раз мне не удастся скрыться от них... Я уже несколько дней не ел и не спал, мне нужно было добраться до Жоффрея... Он сумеет мне помочь... Франсуаза поднесла руку ко рту. Инквизиция, матерь Божья! Она помнила о яростных стычках графа с архиепископом Тулузским, и муж часто со смехом говорил, что тот мечтает сжечь его на Саленской площади как колдуна. - За что вас разыскивают? - голос молодой женщины дрогнул. - За мои научные труды... Пейрак предупреждал меня... - голос Контарини срывался, он с трудом дышал, на лбу у него блестели капельки пота. - Я сам во всем виноват, мне не следовало... Молодая женщина встала и подошла к подносу, на котором стояло угощение, принесенное слугой. Фабрицио к нему даже не притронулся: видимо, пребывая в состоянии паники, он не замечал ничего вокруг. Налив в бокал вина, она протянула его мужчине: - Выпейте, вам станет легче. Венецианец дрожащей рукой поднес к губам фужер и сделал несколько жадных глотков. Щеки его немного порозовели. - Премного благодарен, мадам, - он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Франсуаза кусала губы. Оставлять его здесь было бы несусветной глупостью, но она знала, что Жоффрей непременно так и поступит. Ну почему с ним так сложно?! "Нужно избавиться от этого опасного гостя до того, как муж приедет домой", - наконец решила она и легонько потрясла мужчину за плечо. Он поднял на нее измученные глаза. - Господин Контарини, - начала Франсуаза, тщательно подбирая слова, - к моему великому сожалению, вы не можете остаться здесь. - Но Жоффрей... - обескураженно начал было Фабрицио, но графиня сделала протестующий жест рукой, заставив его замочать. - Послушайте, - проговорила она, склоняясь к его лицу. - Вы же понимаете, какой опасности подвергаете наш дом! Я дам вам денег, лошадь, одежду, прикажу собрать провизию... - она схватила его за руку. - Прошу вас, уезжайте! Лицо Контарини исказилось мукой. - Вы обрекаете меня на смерть... - А вы нас - на огромные неприятности! - парировала она, выпрямляясь. - О чем вы думали, придя сюда? - О дружеской помощи... - опустил глаза учёный. - Несомненно, вы замечательный друг, месье, если совершенно не заботитесь о будущем мессира де Пейрака и его семьи! - раздраженно проговорила Франсуаза и нервно заходила по комнате. - Вы же прекрасно знаете о его сложных отношениях с архиепископом Тулузским. Что будет, если ему станет известно о вашем визите? - Вы правы, вы абсолютно правы, мадам, - безжизненым голосом проговорил Фабрицио и встал с кресла. - Я сейчас же уйду... - Подождите, я распоряжусь насчет лошади и еды... Думаю, у кого-нибудь из слуг найдется подходящая одежда для вас, не стоит вам привлекать к себе внимание дорогими костюмами. И деньги... Я сию же минуту принесу их вам, они у меня в комнате... Отдав необходимые распоряжения дворецкому, Франсуаза поспешно взбежала по ступеням лестницы к себе, подлетела к туалетному столику и откинула крышку ларца, где у нее хранились драгоценности. Сбоку лежал небольшой мешочек, в котором была мелочь для пожертвований. Схватив его, женщина устремилась вниз, молясь только о том, чтобы Контарини успел покинуть Ботрейи до возвращения графа де Пейрака. Но Судьбе было угодно, чтобы муж вошел именно в тот момент, когда она уже прощалась с венецианцем. - Фабрицио, друг мой! - прямо с порога воскликнул Жоффрей и, быстро подойдя к Контарини, опустил руку ему на плечо. - Что случилось? На тебе лица нет! - Я уже ухожу, - проговорил тот, отводя глаза в сторону. Франсуазе показалось, что муж на мгновение растерялся, и она поспешила вмешаться: - Господин Контарини очень торопится: у него осталось совсем мало времени, чтобы покинуть Париж. Фабрицио согласно кивнул. - Что случилось, черт побери? - проговорил граф, переводя взгляд с супруги на друга. - Мне срочно нужно уехать, Жоффрей, - ответил Контарини. - Госпожа де Пейрак была настолько любезна, что собрала все, что мне может понадобится в пути. Я рад, что успел повидаться с тобой, - и, немного помедлив, добавил еле слышно: - Возможно, это последняя наша встреча... - Ты попал в беду? - сдвинул брови Жоффрей. - Да, но я не хочу впутывать тебя в это. У вас и так достаточно неприятностей... - У нас? - недоуменно переспросил граф и непонимающе посмотрел на друга. - О чем ты? - Мне лучше уйти, прощай! - и с этими словами мужчина направился к дверям. - Фабрицио, подожди! Мне может кто-нибудь объяснить, что здесь происходит? - граф, сделав шаг вперед, заступил ему дорогу. - Если он так спешит, не стоит его задерживать, Жоффрей, - попыталась убедить мужа Франсуаза. - Позвольте, сударыня, мне самому решать, как вести себя с моим другом в моем собственном доме, - холодно проговорил он. - Итак, я требую объяснений. - Инквизиция отдала приказ о моем аресте, - устало проговорил Контарини, сдаваясь перед напором графа де Пейрака. - Мне удалось бежать, но ее посланники преследуют меня, они дышат мне в спину... Я проделал длинный путь из Авиньона в Париж, чтобы увидеться с тобой, но теперь понимаю, что это был поступок безумца... - Ты правильно сделал, что приехал ко мне! - пылко заверил его Жоффрей. - Я спрячу тебя и сделаю все, что в моих силах, чтобы обеспечить безопасность. Не беспокойся, тебе незачем уезжать на ночь глядя. - Я не хочу навлекать несчастья на твой дом и твою семью, - твёрдо сказал Фабрицио и бросил быстрый взгляд на Франсуазу. Та еле заметно кивнула, словно благодаря гостя за понимание. Лицо Пейрака застыло, подобно каменной маске. Он очень тихо, выделяя каждое слово, проговорил, обращаясь к Контарини: - Я сейчас распоряжусь насчет того, чтобы тебе приготовили комнаты. После того, как я кое-что улажу, я поднимусь к тебе, и мы поговорим. Альфонсо! Проследив, чтобы все было исполнено в точности, как он приказал, и, дождавшись, когда Фабрицио вслед за слугой поднимется на второй этаж, он обернулся к жене. - Думаю, мне тоже необходимо отдохнуть, - сказала она, избегая смотреть на графа. - Позвольте мне проводить вас, сударыня, - проговорил он тоном, не предвещающим ничего хорошего. - Не стоит, господин де Пейрак, я слишком устала, - ответила женщина, делая несколько быстрых шагов вверх по лестнице. - Я настаиваю, мадам, - его рука сжала ее локоть, и она вскрикнула от неожиданной боли. В полном молчании они дошли до покоев Франсуазы, где муж, аккуратно прикрыв за ними дверь, наконец дал волю своему гневу. - Как вы посмели решать что-то за моей спиной? - он навис над ней, и глаза его в это момент были поистине дьявольскими - черными, как сама ночь, а где-то в их глубине разгорался огонь Преисподней. Франсуаза отшатнулась, но он грубо рванул ее к себе. - Отвечайте! Кто дал вам право распоряжаться судьбой близкого мне человека? - Я ваша жена и беспокоилась о вас! - выкрикнула молодая женщина, тщетно пытаясь освободиться из его железной хватки. - Вы беспокоились только о себе! - он оттолкнул ее и с силой ударил рукой по туалетному столику, отчего зеркало, украшавшее его, жалобно зазвенело, а некоторые предметы попадали на пол. - О том, что скажут в свете, если история с Фабрицио выйдет наружу, или о том, что нас могут перестать принимать, опасаясь последствий, и вам негде будет хвастаться вашими нарядами и драгоценностями, - язвительно закончил он, окидывая жену уничижительным взглядом. Франсуаза задохнулась от возмущения. - А вас, значит, все это не интересует? - запальчиво проговорила она. - И вы готовы загубить свою и так отнюдь не безупречную репутацию связью с этим еретиком? - Только вы, при вашей узости мышления и отсутствии какого-либо представления о науке, можете назвать знаменитого ученого еретиком, - в глазах графа читалось презрение. - Вы и в Тулузе проявили себя во всей красе, когда весьма неучтиво обошлись с господином Бернулли**. - С этим угрюмым реформистом? - сморщила носик Франсуаза, припоминая мужчину лет сорока в пыльной потертой одежде, который как-то навещал Жоффрея в Отеле Весёлой науки. - Он нагнал на меня скуку своими рассуждениями... Я вообще не могу понять, что может быть между вами общего. - Даже и не сомневаюсь в этом, - холодно перебил ее граф. - Это выше вашего понимания. Вам известно лишь корыстолюбие и тщеславие! Графиня медленно осела на пуфик и посмотрела на мужа снизу вверх, словно маленький провинившийся ребенок. - Вы несправедливы ко мне, Жоффрей, - жалобно произнесла Франсуаза дрожащим голосом, и глаза ее наполнились слезами. Пейрак, давно изучивший хитрые уловки супруги, не обратил на ее искусное притворство ни малейшего внимания. - Думаю, сударыня, бесполезно говорить о том, что ваше поведение возмутительно, вы все равно останетесь при своем мнении. Я просто напрасно трачу свое время, - с этими словами он развернулся и вышел. Утром Франсуаза узнала, что Контарини уехал, и вздохнула с облегчением, но наладить хоть какой-то контакт с мужем ей так и не удалось. Он не удоставивал ее даже словом, будто она была пустым местом. И только сегодня, видя, как он назло ей очаровывает свою гостью, Франсуаза поняла, что не совсем безразлична ему, раз он пытается вызвать в ней ревность. Ей даже стало немного стыдно за то, как она обошлась с этой, в сущности, безобидной девушкой, вся вина которой состояла лишь в том, что граф избрал ее орудием своей мести. Возможно, она даже черкнет пару любезных строк Ортанс, чтобы немного сгладить впечатление от своей несдержанности. Но это после. Сейчас ей нужно попытаться поговорить с Жоффреем. Спустившись в прихожую, она услышала голос мужа, доносившийся из гостиной: - Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнаты, Пегилен. Можете оставаться здесь столько, сколько пожелаете. И почти сразу же распахнулась дверь, в проеме которой возник силуэт графа де Пейрака. Увидев жену, он равнодушно кивнул ей и направился к лестнице. - Мессир, я хотела бы поговорить с вами, - окликнула она его. - Я слушаю вас, мадам, - он чуть обернулся и вопросительно взглянул на нее. - О чем вы хотели со мной поговорить? О вашей возмутительной выходке за обедом? Или, возможно, о том, что вы забыли свои обязанности хозяйки дома? Или о том, наконец, как вы поступили с несчастным Фабрицио? - О, Жоффрей, - Франсуаза приняла самый покаянный вид, на который только была способна. - Не будьте таким жестоким! Ваша холодность и несправедливые упреки глубоко задевают меня, возможно оттого я и веду себя иногда не совсем... благоразумно. - Хорошо, оставим это, - устало проговорил Пейрак. - Что вы хотели мне сказать? Графиня тут же оживилась. - Помните, мы обсуждали с вами прием, который я хотела устроить в Ботрейи? Он иронично усмехнулся. - Несомненно, сударыня. Продолжайте. - Можно ли мне назначить дату и разослать приглашения? - Франсуаза потупила взор и постаралась изобразить крайнюю степень смущения. - Вы вольны распоряжаться в этом доме, как вам заблагорассудится, - граф подошел к жене и приподнял пальцем вверх ее подбородок, чтобы заглянуть в глаза. - И вам ни к чему демонстрировать мне свое показное послушание. - Я намерена отныне слушаться вас во всем, - прошептала она, распахивая глаза как можно шире. Он с некоторой долей сомнения покачал головой и вздохнул. - Вы словно избалованное дитя, Франсуаза. Вам кажется, что достаточно нескольких фраз, чтобы все, что вы натворили, было забыто. - Я клянусь, что подобного больше не повторится, - поспешно произнесла молодая женщина и мягким движением коснулась его груди. Граф убрал руку от ее лица и отстранился. - Назначайте любой день, мадам, и можете не ограничивать себя в расходах. Глаза Франсуазы победно вспыхнули, а на губах расцвела улыбка. Он больше не сердился на нее - ни за историю с Контарини, ни за сегодняшнюю эстападу за обедом, какое облегчение! Она уже мысленно представляла, какой наряд закажет себе для предстоящего торжества, когда заметила, что муж некоторое время смотрит на нее каким-то странным взглядом, словно решая для себя что-то. - Жоффрей? - вопросительно произнесла молодая женщина, и сердце ее забилось чуть быстрее. А что, если сейчас он наконец-то забудет о разделяющих их разногласиях и сделает шаг ей навстречу? - Это все, о чем вы хотели поговорить со мной, сударыня? - ответил граф де Пейрак вопросом на вопрос, а тон его, холодный и снисходительный, совершенно не располагал к примирению. - Что ж, я так и предполагал... Позвольте откланяться, - произнес он и стал подниматься по лестнице. Франсуаза проводила его взглядом. Конечно, их разговор закончился не совсем так, как она рассчитывала, но главная цель была достигнута - ей позволили устроить прием по своему вкусу и заверили, что не будут стеснять в тратах. Ну что ж, пока и это можно считать победой... Окрыленная, она поднялась к себе в комнату, где тут же приступила к составлению списка гостей, которым следовало разослать приглашения. Все сливки парижского общества, все мало-мальски известные и имеющие влияние персоны вошли в него. О, этот прием должен был стать поистине грандиозным, чтобы после о нем судачил весь Париж, и она, мадам де Пейрак, несомненно, должна была стать его королевой! В порыве беспричинной радости и сладостного предвкушения праздника Франсуаза решила послать приглашение и мадам Фалло де Сансе с сестрой, чтобы показать, что она желает навсегда забыть о том злосчастном обеде и возникшем между ними недопонимании. Кроме того, пригласив этих деревенщин, она тем самым продемонстрирует своему мужу, что готова идти на уступки и проявить некоторую покорность. Ну и, конечно же, это даст ей возможность посмеяться над скромными туалетами сестер и их дурными манерами со своими утонченными приятельницами... "Да, прием сулит много развлечений," - с довольной улыбкой подумала Франсуаза и кликнула Марго, чтобы отдать распоряжения насчет предстоящего праздника. ____________ *Семья Контарини была одной из двенадцати благороднейших семей Венеции, среди её представителей значится восемь дожей Венецианской республики, четыре патриарха Венеции, 44 прокуратора Сан-Марко, а также другие известные личности. **Иоганн Бернулли — швейцарский математик, механик, врач и филолог-классицист, самый знаменитый представитель семейства Бернулли, младший брат Якоба Бернулли, отец Даниила Бернулли, одного из создателей кинетической теории газов, гидродинамики и математической физики.
Violeta: Глава 21. Жоффрей. Лувр. На следующее утро после неожиданного визита в Ботрейи сестер де Сансе граф де Пейрак отправился в Лувр, где ему предстояло уладить одно очень важное дело. Во дворце размещались многочисленные учреждения: Королевская библиотека, Королевская академия наук, Французская академия, Королевские академии живописи и архитектуры, Королевская академия надписей и медалей, Королевская типография. Нижний этаж Большой галереи Лувра занимали Монетный двор и мастерские. Там же находились квартиры придворных, священников, художников и ремесленников короля, которые со своими семьями и слугами составляли разномастное население королевской резиденции. И во всей этой поистине вавилонской сутолоке графу предстояло отыскать мэтра Валантэна Конрара, секретаря Французской академии.* Миновав Зал древностей и библиотеку, Жоффрей поднялся на второй этаж и неспешно двинулся по коридору, изредка останавливаясь, чтобы полюбоваться картинами, в изобилии развешанными по стенам. Он никуда не торопился: вряд ли достопочтенным академическим мужам придет в голову мысль покинуть гостеприимные стены Лувра до вечера, а мэтр Конрар, по слухам, и вовсе частенько ночевал здесь, увлеченный своими научными изысканиями. Его поистине фантастическая работоспособность и преданность идеям Академии уже давно стала притчей во языцех. Мимо де Пейрака то и дело сновали расфранченные щеголи и скромно одетые клерки, которые, мельком взглянув на высокую фигуру графа, элегантно опирающегося на массивную трость из светлого дерева с золотым набалдашником и облаченного в красный муаровый плащ, расшитый большими бриллиантовыми цветами, тут же низко склонялись перед ним, интуитивно угадывая знатного вельможу. Под воротником бархатного камзола мужчины виднелась цепь из золотых пластинок, усыпанных алмазами, какие стали носить при Людовике XIII выдающиеся военачальники, на драгоценной перевязи висела шпага, чей золотой массивный эфес был украшен россыпью мелких бриллиантов, а на рукояти, переходящей в навершие, сверкала голова льва, державшего в широко распахнутой пасти огромный рубин. Несомненно, Жоффрей имел вид величественный, и тем, кто был случайным свидетелем его визита в Лувр, оставалось только гадать, кто этот роскошно одетый незнакомец с поистине королевской статью. Наконец граф де Пейрак увидел в людском водовороте знакомое лицо и негромко воскликнул, улыбнувшись: - Сеньор де Сент-Аман!** Кудрявый крупный мужчина, уже в летах, но все еще сохраняющий свежий цвет лица и задорные искорки в темных, хитро прищуренных глазах, направился к нему навстречу и радостно затарахтел: - Мессир де Пейрак! Какая неожиданная встреча! Что, позвольте осведомиться, заставило вас покинуть ваш сладостный край трубадуров и прекрасных дам и осчастливить своим приездом столицу? Помнится, вы не особо-то жаловали Париж и то сборище варваров, что наводняет его, делая, по вашим словам, пребывание в нем невыносимым. - Я рад, сеньор де Сент-Аман, что вы по-прежнему блещете остроумием, - граф де Пейрак, нисколько не обиженный дерзкими речами старого знакомого, приветливо взглянул на него. - Думаю, только благодаря вам и нашему доброму другу Скаррону Париж можно находить более-менее сносным. Сент-Аман расплылся в улыбке. Этот авантюрный господин, неутомимый путешественник, поэт и солдат, держащий в руках с неизменным изяществом как перо, так и шпагу, бонвиван, любитель вина и хорошей еды вызывал у тулузского вельможи живую симпатию, и когда он однажды гостил в Отеле Веселой науки, граф оказал ему самый радушный прием. Жоффрей отдавал должное поэтическому таланту ироничного сеньора, искрометному и живому, сильно недооцененному его напыщенными литературными собратьями, считающими отчасти грубую и едко-сатирическую поэзию Сент-Амана недостойной сего высокого звания. Пейрак же был убежден, что он обладает особым чутьём повседневного, и, как острый наблюдатель, весьма приуспел в описаниях, которые зачастую отличались силой и отчётливостью офорта. Подмечая все, что могло показаться незначительным в поведении людей, Сент-Аман после рисовал невероятно точные в своей гротескности портреты, язвительные и донельзя правдивые. Несомненно, этим он наживал себе множество врагов, но одновременно и невероятное количество поклонников, в числе которых был и граф де Пейрак. - Итак, ваша светлость, дозволено ли мне будет узнать, какие неотложные дела заставили вас сегодня посетить Лувр? - собеседник графа отвесил ему преувеличенно почтительный поклон и устремил на Пейрака взгляд, полный неподдельного интереса. - Несомненно, мой друг. Я разыскиваю мэтра Конрара... - Можете не продолжать! Я немедленно отведу вас к нему! - воскликнул Сент-Аман и воздел руки вверх в жесте, выражающем крайнюю степень восторга. - И не только отведу, но и лично прослежу, чтобы старый книжный червь принял вас, как должно, и удовлетворил все ваши просьбы. Я, знаете ли, каким-то невероятным образом получил место "бессмертного"*** в Академии, не в последнюю очередь, - он понизил голос, - при непосредственной протекции герцога де Реца, родного брата нашего несносного архиепископа Парижского****. Жоффрей понимающе улыбнулся. - Что ж, это весьма неожиданная и приятная новость. Значит, вы именно тот, кто мне нужен. - А как же мэтр Конрар? - с наигранным сожалением осведомился сеньор де Сент-Аман. - Я что же, не увижу, как он испуганно роняет очки и, уморительно щурясь, суетливо начинает перебирать на своем столе пыльные фолианты, увидев столь значительную персону, как вы, у себя в кабинете? - Несомненно, я не лишу ни вас, ни себя этого эпического зрелища! - воскликнул граф де Пейрак и весело расхохотался. - Вы оба можете быть мне крайне полезны. - Тогда не будем медлить, мессир, следуйте за мной! - и мужчины направились к мэтру Конрару, продолжая свою весьма занимательную беседу. Встреча с бессменным секретарем Французской академии прошла именно так, как и предсказывал Сент-Аман. Старик отчаянно нервничал, пытаясь одновременно и отвесить графу почтительный поклон, и навести порядок на заваленном бумагами столе, поспешно перекладывая растрепанные кипы книг с места на место. При этом он то и дело ронял свои очки в строгой роговой оправе, а вместе с ними и толстенные тома, которые с глухим стуком ударялись об пол. Видеть его суетливую фигуру было одновременно и смешно, и жалко, а потому Жоффрей, как можно мягче заверив мэтра Конрара, что не стоит так волноваться из-за его визита, скорее дружеского, чем официального, уговорил старика присесть. Но тот и на стуле продолжал нетерпеливо подпрыгивать, поминутно порываясь встать, чтобы наклониться за упавшими книгами, которые тут же пытался впихнуть в стоявший у него за спиной массивный шкаф, но они, не вмещаясь, снова валились на пол... Наконец Сент-Аман решил положить конец этому спектаклю, подошел к бедняге Валантэну сзади и опустил ладони ему на плечи. - Ну же, дружище, возьми себя в руки, а то тебя хватит удар прежде, чем мессир де Пейрак поведает, зачем он пришел. Мэтр Конрар поправил на носу очки, которые подал ему Сент-Аман, сцепил руки в замок на коленях и воззарился на графа с почти молитвенным выражением, словно на небожителя, по неизвестной прихоти решившего вдруг посетить его. - Итак, господа, - начал де Пейрак, уверившись в том, что его внимательно слушают, - просьба моя может показаться вам необычной, но для провинции, от имени которой я говорю, и для славного города Тулузы, советником парламента которого я являюсь, ваше положительное решение будет поистине бесценным благом. Немного помолчав, собираясь с мыслями, граф продолжил: - Наверняка вы слышали о празднике Цветочных игр, который ежегодно проводится в Тулузе и в котором принимают участие поэты со всей Франции. Лучший из них получает, по традиции, главный приз - золотую фиалку. Цветок шиповника из серебра вручается за лучший образчик пастушеской поэзии, ну а ноготки, тоже изготовленные из серебра, - за лучшую плясовую песню. Поэту, получившему первый приз, присваивается титул бакалавра, а обладателю всех трёх призов - титул maestre веселой науки, - губы Жоффрея дрогнули в полуулыбке. - Фестиваль проводится ежегодно, начиная с XIV века. Если позволите, господа, - обратился он к академикам и поудобнее устроился в кресле, - я немного углублюсь в историю. Возникновение праздника связано с именами семи тулузских жителей, которые желали возрождения провансальского языка и искусства куртуазной поэзии, пришедших в то время, увы, в полный упадок. Эти семь лиц обратились ко всем друзьям gai savoir***** с приглашением явиться 1 мая 1324 года в Тулузу для участия в поэтическом состязании, на котором победителю вручался приз вместе с титулом мэтра весёлой науки. Это нововведение так понравилось жителям города, что уже в следующем году из consistori de la gaya sciensa****** образовалось целое общество с канцлером во главе. В конце XV века одна из образованнейших женщин города Тулузы Клеманс Изор, вдохновительница трубадуров, оставила городу весь свой немалый капитал с условием, что он будет израсходован на устройство Цветочных игр и на призы его участникам. И с тех пор каждый год утром 3 мая в церкви ла Дорад проходит месса, во время которой благословляются цветы - призы. Затем они в торжественном шествии с трубачами и гражданами города переносятся в Капитолий, где в зале Знаменитостей их вручают победителям конкурса, поэтам, пишущим на провансальском языке. А одна из трёх наград до сих пор так и называется La Violence de Clémette - "фиалка Клеманс"... - Чудесная история! - воскликнул Сент-Аман, едва граф закончил. - Право слово, подобное можно услышать только на Юге! - Да, - поддакнул мэтр Валантен, снова начиная ерзать на стуле. - Чудесная и завораживающая. Но какой помощи вы ждете от Французской академии? Граф задумчиво повертел в руках свою трость. - У меня есть друзья в Сорбонне, к которым я первоначально направился со своей просьбой, и они настоятельно посоветовали мне обратиться к вам, так как ваше сообщество было создано с целью сделать французский язык не только элегантным, но и способным трактовать все искусства и науки. И, что особенно важно, Французская академия находится под непосредственным покровительством его величества Людовика Богоданного. - Несомненно, мессир де Пейрак, все именно так, как вы говорите, - поспешно закивал Конрар. - Я узнал также, что Академия взяла на себя функцию меценатства и учредила премию за красноречие и лучшее поэтическое произведение, а барон де Монтийон установил премию за благородный поступок*******. - К чему вы клоните, господин де Пейрак? - без обиняков прямо спросил Сент-Аман. - К тому, что я желал бы, чтобы обществу, занимающемуся организацией фестиваля, в котором я также имею честь состоять, в силу его огромной как исторической, так и духовной ценности, было присвоено звание академии, - и Жоффрей произнес с воодушевлением, мягко, на окситанский манер: - Acadèmia dels Jòcs Florals... Как вы считаете, господа, это возможно? Академики потрясенно замолчали. - Académie des Jeux floraux, вы это имели в виду, не так ли? - осторожно поправил его Конрар на французском, не уверенный, что правильно расслышал слова графа. Пейрак небрежно махнул рукой. - Так или эдак - какое это имеет значение, господа? Меня мало волнует, какое название наше общество будет носить в официальных документах. Главное - это прославление аквитанской культуры и провансальского языка, а также приумножение наследия трубадуров. - Но вы же понимаете, ваша светлость, что наша Академия создана с целью прославления и сохранения именно французского языка? Я не уверен, что Его Величество с одобрением отнесется к вашей просьбе, - дрогнувшим голосом, но тем не менее непреклонно произнес мэтр Валантэн. - Или же, что мне кажется наиболее вероятным, он поставит условием, чтобы произведения, предоставляемые на суд вашей академии, были исключительно на французском. На лице графа де Пейрака мелькнула досада, но он быстро овладел собой. - Я думаю, - проговорил он, - что члены совета не будут против, чтобы наравне с аквитанскими поэтами в Цветочных играх участвовали и французские... Но все же изначальной целью праздника флоралий было возрождение исторической значимости провинции Лангедок... - Лангедок давно уже стал частью французского государства и находится под сенью французской короны, - довольно резко произнес Конрар, вставая со своего места. - О каком возрождении значимости вы говорите? При всем моем уважении к вам, мессир де Пейрак, ваши взгляды в свете недавних событий могут показаться весьма провокационными. Видя, что дело принимает опасный оборот, в разговор вмешался Сент-Аман. - Господа, - проговорил он примирительно, - не думаю, что стоит обсуждать столь острые политические вопросы в связи с такой возвышенной материей, как поэзия. Уверен, что граф де Пейрак говорит лишь о духовном возрождении культуры и искусства своего края... - Но при этом особо подчеркивает, что ведущая роль в Цветочных играх будет отведена поэтам-южанам! - перебил его не в меру разгорячившийся Конрар. - И это вполне естественно, коль скоро речь идет о празднике нашей провинции! - запальчиво произнес граф, тоже вставая со своего места. - Вашей провинции! - воскликнул мэтр Валантэн, взмахнув руками, отчего его очки снова упали на пол. - И опять вы говорите так, будто Лангедок - отдельное королевство со своими законами, своим правителем и государственным языком! В то время как у Франции есть только один король и только один официальный язык - французский! Жоффрей сжал набалдашник своей трости с такой силой, что костяшки его пальцев побелели. Некоторое время он молчал, глядя на этого нелепого старика: растрепанного, раскрасневшегося от негодования, щурившегося из-за отсутствия очков, словно крот, но непоколебимо уверенного в своей правоте. И от решения этого недотепы теперь зависело, быть или не быть Академии флоралий в Тулузе... Какая насмешка! - Мне жаль, что я отнял у вас время, мэтр Конрар, - проговорил наконец граф спокойным тоном, в глубине которого, тем не менее, легко угадывались стальные нотки. - Позвольте откланяться... С этими словами кивнув де Сент-Аману, застывшему, как изваяние, за спинкой кресла Конрара, он покинул кабинет секретаря Французской академии. - Мессир де Пейрак, - окликнул его сзади голос приятеля, едва он сделал несколько шагов по коридору. - Да? - граф круто обернулся и посмотрел на него с плохо скрываемым раздражением. - Не принимайте близко к сердцу слова нашего славного мэтра Валантена, - примирительно проговорил Сент-Аман, приближаясь к Пейраку. - Вы должны понимать, что еще живы воспоминания о Фронде, и ваши намеки на возрождение значимости южных провинций по меньшей мере опасны. - Я говорил лишь о Цветочных играх, поэзии, провансальском языке... Где в моих словах вы усмотрели намек на бунт? - Жоффрей бросил быстрый взгляд на Сент-Амана. - Вы или недооцениваете силу искусства, граф, или лукавите, - тонко улыбнулся тот, а после добавил нарочито веселым тоном: - Думаю, вам необходимо немного развеяться, мессир де Пейрак, и я предлагаю вам прогулку по садам Тюильри. - Охотно принимаю ваше предложение, сеньор де Сент-Аман, - Жоффрей через силу улыбнулся и направился к лестнице, ведущей на первый этаж. Выйдя на улицу, они пересекли небольшую площадь перед фасадом западной части Лувра, миновали квадратный двор, застроенный лачугами, в которых жили ремесленники и художники, и направились к величественному дворцу Тюильри, пристроенному сбоку от Лувра и замыкающему весь ансамбль. - Я часто гуляю по этому восхитительному парку, - разглагольствовал Сент-Аман, углубляясь в боковую аллею, вдоль которой были посажены каштаны. - Здесь невероятно красиво. Вы только взгляните на эти скульптуры! Между деревьями на мраморных постаментах были установлены статуи древнегреческих божеств: семь муз, покровительниц искусств, стояли на некотором расстоянии друг от друга, образуя широкий полукруг, горделивый Аполлон надменно взирал на прогуливающихся со своего высокого пьедестала, воинственная Артемида-охотница натягивала лук, а соблазнительная Афродита в притворной скромности опускала свой взор... Граф задержался перед скульптурой, изображающей лежащую на некоем подобии ложа с боковой закругленной спинкой молодую женщину, расслабленно опирающуюся на согнутую в локте руку и устремившую задумчивый взгляд куда-то вдаль, поверх любующихся ею посетителей Тюильри. Бедра изваяния были небрежно прикрыты мраморными складками тонкого покрывала, в остальном же ее фигура была полностью обнажена. На лице каменной девы застыло строгое, если не сказать скорбное выражение, которое и привлекло внимание де Пейрака. - Это нимфа Эхо, - раздался над ухом Жоффрея голос Сент-Амана. - Она была наказана женой Зевса Герой за болтливость, поскольку отвлекала богиню разговорами, когда громовержец изменял ей, - спутник Пейрака хихикнул. - Гера лишила Эхо дара самостоятельной речи: отныне она могла только повторять слова, произнесенные другими. Это наказание оказалось для нимфы роковым. Влюбившись в прекрасного Нарцисса, она не могла ему в этом признаться. Страдая от безответного чувства, Эхо иссохла, и от нее остался один лишь голос… Видимо поэтому, - насмешливым тоном закончил он, - влюбленные пары назначают здесь свидания в надежде, что безмолвная нимфа сохранит их секрет. - Весьма предусмотрительно с их стороны, - в тон ему ответил де Пейрак, прекрасно знавший эту историю, но из светской любезности с вниманием выслушавший ее перессказ в интерпретации приятеля. - Любовь - это тайна, - добавил он, снова устремляя взгляд на задумчивую нимфу, - которую следует всячески оберегать, как говорил мэтр ле Шамплен. - И я с ним полностью согласен. Ах, вы знаете, я невероятно скучаю по вашему Отелю Веселой Науки, граф! - воскликнул мечтательно Сент-Аман. - Там царит невероятная, фантастическая атмосфера, сотканная из множества нюансов, главным из которым можно назвать свободу... - Так за чем же дело стало? Двери моего дома всегда открыты для вас! - Жоффрей сделал приглашающей жест рукой, словно приветствовал гостя на пороге своего розового замка. - И я не премину воспользоваться вашим любезным приглашением, мессир де Пейрак, - радостно потёр руки его спутник. - Надеюсь, я как раз успею приехать в Тулузу к началу следующих Цветочных игр. Граф усмехнулся, вспомнив недавний разговор с мэтром Конраром, но промолчал. Каштаны сменились вязами, а те, в свою очередь, липами, и вот в конце аллеи показались тутовые деревья - белые шелковицы, которые, как просветил Пейрака Сент-Аман, были недавно высажены в честь Генриха IV, который, как известно, первым начал развивать производство шелка во Франции. За деревьями был виден просвет и оттуда неслись громкие выкрики и смех. "Огонь!" - время от времени раздавался попеременно то женский, то мужской голос, и граф догадался, что там играют в жмурки. - Молодежь сейчас обожает эту несколько легкомысленную игру, - словно прочитав его мысли, скорбно покачал головой его спутник, но глаза его при этом весело сверкнули. - Им бы только поймать в свои объятия какую-нибудь красотку и сорвать с ее губ запретный поцелуй... Пейрак приподнял бровь и искоса посмотрел на Сент-Амана. - С каких пор в жмурках следует целоваться? Черт побери, я совсем отстал от моды! Приятели весело расхохотались. - Клянусь честью, - продолжал Жоффрей, воодушевляясь. - Вернувшись в Тулузу, я немедленно введу новое правило в эту милую салонную игру, которая прежде была столь невинной. - Не забудьте, граф, что сначала водящий должен отгадать имя того, кого он поймал, - Сент-Аман назидательно поднял палец. - Целовать всех без разбора было бы непристойно. - Я полностью полагаюсь на ваши познания, - склонил голову в благодарственном поклоне Пейрак. Спустя мгновение мужчины вышли на небольшую лужайку, на которой резвились с дюжину молодых людей. У девушки в красной накидке, отороченой мехом лисы, были завязаны глаза, и она, осторожно ступая по уже пожухлой пожелтевшей траве, тщетно пыталась поймать хоть кого-нибудь из игроков. Юные барышни с визгом разбегались перед самым ее носом, а молодые люди, напротив, шутливо отталкивая друг друга, боролись за право оказаться схваченными ею, что только вносило сумятицу в игру. Расставив руки перед собой, она раз за разом ловила воздух и застенчиво улыбалась, обнажая белоснежные, словно жемчужины, ровные зубки, а щеки ее горели ярким румянцем то ли из-за пронизывающего осеннего ветра, то ли из-за азарта игры. На лбу девушки, выбившись из-под широкого капюшона, непокорно трепетал легкий золотистый локон, который она то и дело откидывала назад нетерпеливым движением. Взглянув на неё, могло показаться, что в осеннем поле, вдалеке от людских глаз, резвится озорной эльф, непоседливый и очаровательный... Растерянно поворачиваясь на звуки весёлых голосов, раздающихся с разных сторон, девушка неожиданно направилась прямо на Жоффрея и его спутника. - Не будем портить игру, мессир, - проговорил Сент-Аман, наклоняясь к графу, который не двигался с места. - Идемте, я покажу вам нечто невероятное - бюст юной красавицы работы Жирардона********! Вы, как тонкий знаток женской красоты, несомненно, сможете оценить его по достоинству. Это поистине шедевр... Но де Пейрак уже не слушал собеседника. Все его внимание было приковано к девушке, с которой его разделяла всего пара шагов. Услышав голос Сент-Амана, она пошла быстрее, и Жоффрей не успел опомниться, как ее руки легли ему на грудь, а звонкий голос радостно воскликнул: - Поймала! Ладони девушки скользнули по плечам графа, для чего ей пришлось приподняться на цыпочки, коснулись густых, тщательно завитых волос. На мгновение она замерла, раздумывая, кто бы это мог быть, и закусила губу - видимо, ей никак не удавалось вспомнить, на кого из играющих похож пойманный ею мужчина. Молодежь, сначала опешившая от случившегося, уже пришла в себя и, окружив девушку и Пейрака плотным кольцом, начала подбадривать ее выкриками: - Ну же, мадемуазель, кто это? - Право, я не уверена, - смущенно отвечала та, а вокруг раздавались взрывы смеха. Жоффрей стоял неподвижно, с мягкой улыбкой разглядывая обращенное к нему прехорошенькое девичье личико, наполовину скрытое светлым газовым шарфом, и думал, что не иначе как сама Судьба привела его сегодня в Тюильри... Почувствовав чей-то пристальный взгляд, он поднял голову и встретился глазами с маркизом де Монтеспаном, который стоял в нескольких шагах от него. Поприветствовав его легким кивком, Пейрак снова устремил взгляд на девушку, руки которой все еще лежали у него на плечах. Сент-Аман, наблюдая за этой в высшей степени забавной сценой, сотрясался от беззвучного смеха. А веселье тем временем продолжалось. - Вы совсем не имеете представления, кто это? Какая жалость! - проговорил один из кавалеров и прыснул. Девушка, раздасадованная насмешками, решительно потянулась к лицу Жоффрея и кончиками пальцев провела по его щекам. От прикосновения ее заледеневших рук он вздрогнул и с трудом подавил в себе желание взять их в ладони и согреть своим дыханием. Внезапно девушка отпрянула от графа, словно ожегшись. - Мессир де Пейрак, - еле слышно прошептали ее губы, и мадемуазель де Сансе - а это была она - медленным движением сняла с глаз повязку... ___________________ *Один из залов Лувра был отдан Людовиком XIV Французской академии только в 1672 году, а до этого она не располагала собственным помещением, и ее заседания проводились в доме того или другого академика. Данная историческая неточность была умышленно допущена автором для дальнейшего развития сюжета. **Марк-Антуан Жирар де Сент-Аман (настоящее имя Антуан Жирар), французский поэт. C 1627 года именовал себя «сеньором де Сент-Аман» (sieur de Saint-Amant) безо всяких на то оснований. Один из основателей Французской академии наряду с Буаробером и Фаре. Сент-Аман создал ирокомическую поэму «Смехотворный Рим», которая была сочинена в 1633, циркулировала в рукописях и была издана анонимно в 1643, за что издатель получил три недели тюрьмы. Его перу также принадлежат вакхические и бурлескные стихи: «Обжоры», «Попойка», «Стансы на беременность королевы Польши». ***Французская академия насчитывает 40 членов. Избрание в академию является пожизненным, академиков называют «бессмертными» (фр. les immortels) согласно девизу академии, введённому ещё при Ришельё — «Для бессмертия» (À l’immortalité). ****Его Высокопреосвященство кардинал Жан-Франсуа Поль де Гонди, известен как кардинал де Рец - архиепископ Парижский, выдающийся деятель Фронды, автор знаменитых мемуаров. *****весёлого искусства или знания (окс.). ******общество веселой науки (окс). *******Указанные события произошли в 1671 и 1682 годах соответственно, но, как уже указывалось ранее, для развития сюжета автором было сделано историческое допущение. ********Франсуа Жирардон - французский скульптор. Ученик Л. Максьера и Ф. Ангье. В 1648—1650 гг. завершил своё художественное образование в Риме у Бернини. Вернувшись оттуда в 1651 г. в Париж, снискал благорасположение живописца Ш. Лебрена, всесильного в то время в делах французского искусства, в результате чего у него появилось множество заказов, которые он исполнял с большим техническим мастерством и внешней эффектностью, но без глубины выражения, в напыщенном, театральном вкусе, господствовавшем в эпоху Людовика XIV. Первые его работы после возвращения из Италии — в замке Во-ле-Виконт. В 1663—1664 гг. Жирардон выполняет скульптурную часть галереи Аполлона в Лувре. С 1666 г. он много работает в Версале.
Violeta: Глава 22. Анжелика. Тюильри. Жмурки. - У тебя же сегодня свидание! Ты что, забыла? - Ортанс, словно вихрь, ворвалась в комнату Анжелики, едва рассвело. - Господи, к чему так кричать, - простонала девушка и попыталась укрыться от сестры под подушкой. Ортанс подошла к окну и распахнула ставни, впуская тусклое серое утро в погруженную в полумрак спальню. Потом решительно стянула с Анжелики одеяло. - Вставай немедленно! - безапелляционным тоном произнесла она, скрещивая руки на груди. Анжелика подскочила на постели и, обхватив колени руками, недовольно посмотрела на сестру сквозь падающие на лицо растрепанные со сна золотистые пряди волос. - А если я не хочу никуда идти? - вызывающе спросила она. - Значит, я потащу тебя силой, - с угрозой в голосе проговорила Ортанс. - Тебе выпала такая удача: наконец-то заинтересовать собой весьма достойного молодого человека, да еще и маркиза впридачу - тут надо быть круглой дурой, чтобы упустить этот шанс! - Мне он не нравится, - упрямо мотнула головой девушка. - С чего бы это? - изумилась сестра. - Он молод, красив, обходителен, у него неплохой экипаж, он изысканно одевается... Даже Франсуаза отзывалась о нем вчера за обедом, как о блестящем молодом человеке. Анжелика поморщилась. - Это не лучшая рекомендация, знаешь ли, - протянула она. - Вряд ли мне может понравится то же, что и мадам де Пейрак. - Но вам же обеим нравится этот язвительный тулузский калека, - парировала Ортанс. - Хотя, видит Бог, ума не приложу, почему. - Что-то незаметно, чтобы она была увлечена своим супругом, - запальчиво проговорила Анжелика. - Иначе не разговаривала бы с ним так дерзко на темы, которые глубоко задевают его, да еще и при посторонних! - Конечно, ты же понимаешь его, как никто другой! - согласно кивнула головой прокурорша и нехорошо сощурилась. - Только вот женат он не на тебе, и все его состояние, нажитое, вне всяких сомнений, не без помощи дьявола, принадлежит его жене. А ты - всего лишь глупая гусыня, которая не видит дальше своего носа. Ты дождешься, что я отправлю тебя назад в Монтелу. Пусть отец сам с тобой разбирается. Нехотя Анжелика поднялась с кровати и подошла к кувшину для умывания, который сестра только что собственноручно принесла ей. Откинув волосы назад, она склонилась к оловянному тазу и тщательно умылась. Ортанс в это время раскладывала на кровати ее туалеты, которые доставала из дорожного сундука, вытащенного на середину комнаты, и недовольно бурчала себе под нос: - И надо же было тебе вчера испортить единственное приличное платье! Эти никуда не годятся, разве что только ты не желаешь пленить одного из клерков моего мужа. Господин де Монтеспан точно будет разочарован... - Тем лучше, - отрезала Анжелика, подходя к ней. - К чему мне мужчина, которого интересую не я, а мои наряды? - Если бы нас оценивали не по внешности и изысканности туалетов, а по уму и душевным качествам, то я, дорогая моя сестрица, была бы уже замужем за принцем, а то и королем, - ядовито проговорила Ортанс, бросая на Анжелику многозначительный взгляд. - И настал бы Рай земной, а праведные унаследовали бы землю... Но мир таков, каков он есть, а потому, чтобы выжить в нем и занять достойное место, нужно следовать его правилам. Одевайся, - и она всунула в руки сестре, вопреки ожиданиям, не платье с золотой вышивкой, в котором Анжелика была в салоне у Нинон, а более скромный золотисто-коричневый наряд, сшитый, правда, из очень качественной шерстяной материи - тонкой и гладкой, словно шелк. - Точно это? - с сомнением проговорила Анжелика, прикладывая его к себе и оборачиваясь к зеркалу. - Оно будет неплохо гармонировать с твоей накидкой, - отозвалась сестра. - И мы можем украсить верхнюю юбку мехом лисы, который остался после отделки капюшона. Анжелика молча пожала плечами и стала с помощью Ортанс собираться на прогулку в Тюильри. *** Сестры еще издали увидели маркиза де Монтеспана, который неторопливо прогуливался по аллее с античными статуями, и на секунду обомлели от удивления. Поистине блистательный костюм маркиза состоял из короткой куртки с рукавами до локтя и бахромой на плечах, отделанной множеством оборок и позументом. Белоснежная сорочка виднелась из-под брасьера*, а ее пышные рукава были перехвачены в нескольких местах лентами. Широкие ренгравы** вдоль пояса и по боковым швам были расшиты рюшами, бантами и кружевом. На плечи был небрежно наброшен короткий плащ, который выглядел бы достаточно скромно на контрасте с остальным нарядом, если бы не алая шелковая подкладка, вспыхивающая всеми оттенками красного при каждом движении молодого человека. За пышным плюмажем было почти не видно полей шляпы, а на ногах красовались белые чулки с кружевными отворотами и туфли с плоским округлым носиком, которые были сейчас на пике моды и назывались "утиным носом". На подъеме этого шедевра обувного искусства был прикреплен узкий атласный бант, а перед венчала шелковая розетка. Во всем этом великолепии едва можно было разглядеть висящую на перевязи шпагу, на эфесе которой небрежно лежала холеная рука маркиза, унизанная перстнями. - Господи Боже мой, - на одном дыхании выпалила Ортанс, хватая сестру за локоть. - Если он так разоделся ради тебя, Анжелика, то можно с уверенностью утверждать, что господин де Монтеспан влюблен по уши. Девушка, поначалу тоже опешившая от этого фейерверка перьев, лент и кружев, быстро овладела собой и небрежно произнесла: - Дедушка сейчас высмеял бы его, как маркиза дю Плесси и нашего кузена Филиппа, когда они были проездом у нас в Монтелу, - говоря это, Анжелика вдруг словила себя на мысли, что абсолютно равнодушно упоминает имя такого ненавистного и вместе с тем еще совсем недавно такого притягательного для нее белокурого красавца с каменным сердцем, что так жестоко обошелся с ней когда-то. Ортанс фыркнула. - Несомненно, его мнение в области моды можно считать единственно правильным! Прислушивайся современные щеголи к нему и ему подобным брюзжащим старикам, все ходили бы одетые в черное с головы до ног, в уродливых ботфортах и с мельничными жерновами вокруг шеи. Я лично в восторге от нынешней моды и очень сожалею, что у меня не хватает средств на подобные изумительные вещи... - Но ведь можно одеваться и не так пышно, но при этом элегантно, - возразила ей Анжелика, и перед ее мысленным взором возник образ графа де Пейрака, который, при всем богатстве отделки своих костюмов, выглядел, тем не менее, невероятно изысканно. Молодой человек тем временем заметил сестер и поспешил им навстречу. Сняв шляпу, он склонился перед ними в столь низком поклоне, словно приветствовал по меньшей мере принцесс крови. После он коснулся поцелуем руки Анжелики и восторженно воскликнул: - Я невероятно счастлив, что снова вижу вас, мадемуазель де Сансе. Вы, словно солнце, освещаете и этот пасмурный осенний день, и этот парк, который навевал на меня тоску, пока вы не появились. Анжелика улыбнулась. - Как можно скучать в Тюильри? Здесь так чудесно... - И тем не менее, мадумуазель, - вздохнул маркиз, не выпуская ее руки, - я не мог наслаждаться ни его красотами, ни разнообразными развлечениями, пока не увидел вас... Перекинувшись с дамами еще несколькими любезными фразами, Монтеспан увлек их за собой в глубину каштановой аллеи, ни на мгновение не переставая говорить. Ортанс, зябко кутаясь в плотную темно-серую накидку, завязанную под подбородком широкой голубой лентой, что немного освежало ее худое и желчное лицо, с вниманием слушала его и время от времени вставляла пару слов, чтобы поддержать беседу. Анжелика же шла молча, погруженная в свои мысли, за что удостоилась нескольких рассерженных взглядов от сестры, которых, впрочем, даже не заметила. - Этот чудесный парк был разбит по приказу Екатерины Медичи, - разглагольствовал маркиз, желая привлечь внимание своей очаровательной спутницы. - Именно поэтому он и выполнен в итальянском стиле, что, несомненно, немного задевает нас, французов. Но ходят слухи, что его величество король намерен придать ему более утонченный вид. Ортанс восхищенно ахнула, а Анжелика рассеянно кивнула - по ее мнению, сад и так выглядел безупречно и не нуждался ни в каких переделках. Вскоре они вышли к огромному бассейну восьмиугольной формы, вдоль которого прогуливались дамы и кавалеры, со многими из которых маркиз учтиво раскланивался. - Взгляните, а вот и жемчужина Тюильри - статуя прелестной юной девы! - проговорил Монтеспан, слегка театральным жестом указывая на очаровательную женскую головку из белого мрамора, стоящую на высоком постаменте. - Это одна из последних работ Жирардона, его мастерская тут неподалеку, в Лувре. Говорят, ему покровительствует сам Лебрен***, потому он и стал недавно профессором Королевской академии живописи и скульптуры. Анжелика с интересом стала рассматривать изваяние, изображавшее немного грустную молодую девушку с устремленным вверх взором прекрасных глаз и пышными волосами, уложенными в некое подобие греческой прически. Несомненно, статуя была стилизована под античные образцы, но одновременно соответствовала всем современным стандартам красоты: покатые плечи, лебединая шея, мягкий овал идеально правильного лица... Анжелика никак не могла вспомнить, кого ей напоминает эта мраморная красавица, пока сбоку не раздался голос Ортанс: - Интересно, кто позировал скульптору? Не удивлюсь, если это была Франсуаза де Пейрак. Поразительное внешнее сходство! Анжелика невольно поморщилась. Теперь в мягких чертах изваяния ей чудилась надменность, присущая графине, а в изгибе полуоткрытых губ - язвительная насмешка. - Действительно, я тоже вижу некоторое сходство, - проговорил маркиз де Монтеспан, поспешно отводя глаза от скульптуры. Девушка с легким удивлением посмотрела на него, недоумевая, с чего вдруг упоминание имени мадам де Пейрак так смутило маркиза, но тут ее отвлек веселый незнакомый голос, воскликнувший: - Пардайан! Обернувшись, Анжелика увидела довольно большую компанию молодых людей примерно ее возраста. Юноша, окликнувший маркиза де Монтеспана, тем временем продолжал: - Мы пришли посмотреть на итальянцев, они сегодня давали представление в Тюильри. А ты, я смотрю, - он бросил быстрый оценивающий взгляд на Анжелику и Ортанс, - явился сюда полюбоваться красотами парка и его восхитительными скульптурами? Маркиз широко улыбнулся. - Несомненно. И показать все это великолепие юной мадемуазель, которая совсем недавно приехала в столицу к своей сестре, - и он со всей возможной учтивостью представил мадам Фалло де Сансе и Анжелику своим друзьям. Молодого человека, заговорившего с ними первым, звали Сен-Тьерри. Господа Бриенн, Кавуа, д'Юмьер, Марти-Буассо, Курсильон и Шемро, которых маркиз представлял дамам одного за другим, склонялись перед ними в галантных поклонах, выдававших в них настоящих знатоков придворного этикета. Они благоухали рисовой пудрой и амброй, их наряды ничуть не уступали роскошью и красотой отделки костюму маркиза де Монтеспана, и Анжелика снова испытала чувство неловкости, как тогда в Плесси, когда кузен Филипп и его друзья посмеялись над ней. Ортанс же, напротив, была на седьмом небе от счастья оттого, что ее представили таким блестящим кавалерам, и вполне светски и остроумно повела беседу с ними, ничуть не смущаясь своего более чем скромного вида. Взяв пример с сестры, Анжелика также постаралась вести себя свободнее, тем более, что приятели маркиза де Монтеспана были явно очарованы ею. Девушки, которых сопровождали молодые люди, пестрой стайкой окружили сестер и начали наперебой рассказывать им о пьесе, которую только что смотрели, и выражать сожаление, что ни Анжелика, ни Ортанс ее не увидели. - Это было так забавно! Мы смеялись до упаду! - восклицала мадемуазель де Мейерей, хорошенькая шатенка лет семнадцати. - Итальянцы дают представления в Пти-Бурбон по понедельникам, вторникам, четвергам и субботам, - с важным видом проговорила Ортанс. - И мы с сестрой непременно сходим посмотреть на них в самое ближайшее время, раз уж сегодня мы пропустили представление здесь, в Тюильри. - Они делят сцену с труппой Мольера, - живо отозвался Сен-Тьерри. - И, как поговаривают, этот драматург из провинции скоро затмит их своим талантом. - После того оглушительного провала "Смешных жеманниц"? - фыркнул Шемро, щелчком расправляя кружевные манжеты своей рубашки. - Вряд ли. Вы слышали, что спектакль запретили? Думаю, что скоро Пти-Бурбон перейдет в полное владение итальянцев, а сам мэтр Мольер отбудет туда, откуда прибыл - на грязные постоялые дворы и захолустные деревенские ярмарки. Ответом ему был веселый смех приятелей. - Говорят, что сама мадам де Пейрак, эта новая королева жеманниц, хлопотала о том, чтобы запретить представление пьесы. Она была на премьере и своим поистине королевским видом и остроумием вогнала в краску видавших виды актеров с их жалкими попытками посмеяться над представителями высшей аристократии, - продолжал тем временем Шемро, воодушевленный вниманием собравшихся. - Мадам де Пейрак? - заинтересованно переспросил д'Юмьер. - Впервые слышу это имя... Она красива? - Невероятно! - Шемро причмокнул губами и возвел глаза к небу. - Богиня, истинная богиня! Она недавно приехала из Тулузы со своим баснословно богатым мужем и теперь только и делает, что повергает парижское общество в восхищение своими нарядами, украшениями и, господа, что совсем уж удивительно, утонченными манерами и острым язычком. Недаром в кругу жеманниц, куда она с восторгом была принята, ее нарекли в честь богини мудрости Афины Паллады - Атенаис... - Не слишком ли много талантов для провинциальной выскочки? - с некоторой долей ревности осведомилась его спутница, очаровательная блондинка с накладными буклями, имя которой Анжелика не запомнила. - Ах, моя драгоценная, - Шемро склонился к ее руке и ослепительно улыбнулся. - Вам ни к чему надувать ваши милые губки и так грозно смотреть на меня. Если мои глаза и любуются другими красотками, то сердце мое принадлежит только вам. - Я вчера имел честь обедать в отеле Ботрейи, который принадлежит супругу мадам де Пейрак, - вмешался в разговор господин де Монтеспан. - И хочу вам сказать, друзья мои, что это был один из лучших обедов в моей жизни. Хозяйка дома действительно так хороша, как о ней говорят, и ее муж - весьма интересный собеседник. А те изысканные блюда, что нам подавали, ароматные вина, вкуснейшие десерты... Клянусь честью, я не видел ничего подобного даже в королевском дворце! Вы согласны со мной, мадемуазель де Сансе? - неожиданно обратился он к Анжелике. - Да, это был незабываемый обед, - кивнула головой девушка, внутренне содрогаясь от воспоминаний о своем вчерашнем позоре. - Я слышал, что этот хромой из Тулузы делает золото из воздуха, - продолжал неугомонный Шемро, - и что его величество Людовик был неприятно поражен той роскошью и размахом, с которым он был принят во дворце графа этим летом. Такое богатство не может не вызывать подозрений... - Вы о проклятом тулузском золоте****? - нахмурился Монтеспан. - Полноте, это всего лишь легенда! - Говорят, архиепископ Тулузский так не считает... - Граф де Пейрак - ученый! - неожиданно вмешалась Анжелика, чем привлекла к себе всеобщее внимание. - Я была на руднике, который он взял в аренду у моего отца, и там действительно добывается серебро. Я не могу объяснить всех тонкостей, господа, но уверяю вас, что это никоим образом не связано ни с магией, ни с проклятием. - А золото? Откуда у него столько золота? - запальчиво проговорил Шемро. - Возможно, у него есть золотоносный рудник, - сказала Анжелика, уже кляня себя на чем свет стоит за свою несдержанность. Ну что ей стоило промолчать? - Точнее, я почти уверена в этом. - Так вы знакомы? - с жадным вниманием поинтересовалась мадемуазель де Мейерей. - Мы встречались несколько раз в свете, - осторожно ответила ей Анжелика. - Мессир де Пейрак был настолько любезен, что осведомлялся о здоровье нашего отца, барона де Сансе, с которым его связывают самые теплые отношения, - вмешалась в разговор Ортанс, желая пресечь дальнейшие неловкие вопросы. - А рудное дело - это одна из его причуд, говорят, он весьма эксцентричен. И наш отец, конечно же, не мог не оказать своему старинному приятелю услугу, предоставив давно заброшенный рудник в его распоряжение для научных изысканий. - Да, отец показывал мне паровую машину, которую граф де Пейрак сконструировал сам, - подтвердила Анжелика, послав сестре благодарный взгляд за столь своевременное вмешательство. - Это поистине грандиозное сооружение. - Как занимательно, мадемуазель де Сансе. Вы не расскажете мне об этом поподробнее? Признаюсь, меня весьма заинтересовала тема добычи золота и серебра. Возможно, я тоже прикажу оборудовать нечто подобное в своем поместье, - д'Юмьер подхватил Анжелику под руку, игнорируя негодующий взгляд маркиза де Монтеспана. - Право, сударь, я мало что могу вам рассказать, - смущенно проговорила девушка. - Не лучше ли тебе обратиться непосредственно к графу де Пейраку и не докучать мадемуазель де Сансе своими расспросами? - шагнул к приятелю маркиз. - Будь уверен, что при личной встрече с ним я не премину выпытать все секреты, что хранит этот ученый колдун, - насмешливо улыбнулся д'Юмьер, наслаждаясь горячностью Монтеспана. - Смотри, как бы он не проткнул тебя шпагой за такие слова, - отозвался Пардайан. - Я слышал от Пегилена, что, несмотря на свою хромоту, он - лучший фехтовальщик в Лангедоке. - Поистине, и мадам, и месье де Пейрак наделены слишком многими достоинствами, а в сочетании с баснословным богатством они и вовсе кажутся какими-то легендарными персонажами. Я уже начинаю думать, что слухи, роящиеся вокруг их имен, сильно преувеличены, - Шемро обвил рукой талию своей блондинки и продолжил: - я вижу, что наши дамы заскучали. Да и не только они. Эти разговоры о рудниках и проклятии на кого угодно нагонят скуку. Я предлагаю поиграть в жмурки, чтобы немного развеяться. - Очаровательно, какая замечательная идея! - раздалось со всех сторон. - Я знаю отличную лужайку тут неподалеку, там нам никто не помешает, - воскликнул Шемро, делая приглашающий жест рукой. Поскольку д'Юмьер так и не выпустил ладони Анжелики, маркизу пришлось снова, как и в доме графа де Пейрака, сопровождать Ортанс, что, конечно, не вызвало у него особой радости. Шумная компания прошла по аллее, украшенной античными статуями, которые, впрочем, мало интересовали молодых людей, занятых общением друг с другом. Миновав застывшие изваяния, они ступили под сень тутовых деревьев, за которыми просматривалась небольшая поляна, действительно надежно скрытая от глаз прогуливающихся в Тюильри. Первой водить выпало мадемуазель де Мейерей, которая, весело смеясь, наконец поймала маркиза де Монтеспана. Однако вслед за радостью ее постигло разочарование: мужчина едва прикоснулся губами к ее щеке, хотя она и подставляла ему для поцелуя свои розовые губки, и тут же перевел взгляд на Анжелику, которая, вне всяких сомнений, занимала все его мысли. Юная мадемуазель едва не топнула ногой от негодования - ее весьма привлекал красавец-маркиз, и ей было неприятно то внимание, которое он оказывал их новой знакомой. Когда маркизу де Монтеспану завязали глаза, он изрядно повеселил общество тем, что едва не упал, зацепившись носком своей туфли за переплетенные стебли травы. - Пардайан, твое желание слепо следовать моде будет стоить тебе сломанной ноги! - восторженно завопил Сен-Тьерри, на ногах которого были надеты ботфорты с широкими отворотами, что неуловимо делало его похожим на мушкетера. Да и его короткий плащ со множеством пуговиц, скроенный на манер знаменитого казакина*****, только усугублял это сходство. - Уж лучше я сломаю ногу, чем буду выглядеть, как солдафон! - парировал Монтеспан, с грозным видом направляясь в ту сторону, откуда слышались насмешки, но Сен-Тьерри уже успел переместиться на другой край поляны. Со временем стало ясно, что маркиз охотится именно за Анжеликой, потому что он безошибочно определял, кто перед ним, и ловко избегал всех ловушек, что расставляли ему коварные друзья и настойчивые барышни. Раз за разом он упорно поворачивался в сторону девушки, словно и с завязанными глазами видел ее. Наконец, обойдя д'Юмьера, который то и дело заступал ему дорогу, стоило маркизу только приблизиться к Анжелике, он обхватил ее руками и победно провозгласил: - Мадемуазель де Сансе! Опустившись перед ней на одно колено, он дождался, пока она развяжет газовый шарф, закрывающий ему глаза, и с улыбкой произнес: - Думаю, я заслуживаю награды, сударыня. Анжелика бросила быстрый взгляд на Ортанс, которая не принимала участия в забаве, но с большим интересом наблюдала за ней со стороны, и с улыбкой наклонилась к Монтеспану: - Конечно, мессир. Несомненно, заслуживаете... Но прежде, чем она успела поцеловать его в щеку, он стремительно поднялся с колен и под восторженные крики приятелей припал губами к ее губам. Этот неожиданный поцелуй вогнал Анжелику в состояние ступора - от охватившей ее растерянности она не могла даже пошевелиться. Сознание девушки бесстрастно отметило, что губы маркиза нежны и настойчивы, но она была настолько ошеломлена поведением кавалера, что прикосновение его губ не вызвало в ней никакого отклика. Отстранившись от Анжелики, Монтеспан с волнением посмотрел в ее глаза. - Простите мне мою вольность, мадемуазель де Сансе, - тихо прошептал он, - но я не мог удержаться от соблазна... Вы восхитительны... Она, вспыхнув, опустила глаза. - Теперь водите вы! - воскликнул вездесущий Шемро. - Пардайан, хватит любезничать, завяжи мадемуазель де Сансе глаза! - Как вы узнали меня? - проговорила Анжелика, пока маркиз осторожно затягивал кончики газового шарфа у нее на затылке. - Вы пахнете весной... - ответил он. - Я не перепутаю этот аромат ни с каким другим, - и Монтеспан накинул ей на голову капюшон, желая защитить девушку от порывов осеннего ветра. Сильные руки молодого человека раскрутили ее, а после она услышала звук его удаляющихся шагов. Повязка плотно сидела у нее на глазах, и Анжелика боялась, что ненароком упадет, отчего ступала по траве осторожно, словно по натертому до блеска паркету. Она слышала вокруг голоса, чувствовала легкие прикосновения чужих рук, но никого не могла поймать. Тонкий аромат женских духов сменялся тяжелым запахом амбры, которым благоухали кавалеры, звенящий колокольчиком девичий смех - азартными выкриками мужчин, и Анжелика поняла, что окончательно запуталась, кто есть кто. Неожиданно она осознала, что не узнает даже маркиза де Монтеспана, если поймает его, ведь обилие рюш, лент и галуна присутствовало в костюме каждого из участвовавших в игре молодых людей. Тут ее внимание привлек чей-то голос, и Анжелика пошла на звук, вытянув вперед руки, пока не наткнулась на преграду. Мужчина, а в этом у неё не было никакого сомнения, осторожно, но вместе с тем твердо придержал ее за талию, чтобы она не упала. Девушка испытала мгновенное облегчение - наконец-то она снимет с глаз этот шарф, который изрядно раздражал ее, лишая обзора, и в то же время недоумение - кем же мог быть тот, кого она поймала? Ее "пленник" был высок, много выше нее, ведь для того, чтобы коснуться его плеч, Анжелике пришлось приподняться на цыпочки. Ни позумента, ни бантов - только плотный бархат, расшитый драгоценными камнями, чьи острые грани она чувствововала кончиками пальцев. Волосы незнакомца, длинные, шелковистые, были завиты крупными локонами... Кто же это? Вне всякого сомнения, она знала его, но это был не маркиз де Монтеспан и не один из его друзей. Со всех сторон неслись нетерпеливые выкрики: молодые люди требовали, чтобы она назвала имя пойманного ею незнакомца, и Анжелика решительно потянулась руками к его лицу. Мужчина едва ощутимо вздрогнул, когда она коснулась его щеки, а девушка уже легко провела по ней, с неожиданным волнением ощущая под пальцами рубцы от старых шрамов. Это было невозможно, невероятно, но она была почти уверена, что перед ней стоит граф де Пейрак. И теперь она поняла, что показалось ей знакомым - запах табака и фиалок, который всегда окружал графа. Анжелика поспешно отдернула руки от его лица и выпалила прежде, чем успела подумать о том, что должно последовать за ее догадкой: - Мессир де Пейрак! После, не удосуживаясь развязать узел повязки, она просто стянула ее вниз. Зеленые глаза девушки встретились со взглядом темных глаз де Пейрака, и она увидела, как по его губам скользнула мимолетная улыбка. - Вы узнали, узнали его! - радостно завопил кто-то за ее спиной, и Анжелика покраснела до корней волос, осознав наконец, чего от нее ждут. Растерянно обернувшись, она увидела решительно приближавшуюся к ней Ортанс. - Господа, - обратилась мадам Фалло к компании, - это случайность. Мессир де Пейрак ведь не принимал участия в игре. Я, право, не знаю, должна ли моя сестра следовать в данном случае правилам. Не будет ли это... выглядеть неприлично? - Нисколько! - захлопала в ладоши мадемуазель де Мейерей. - Это так очаровательно! И кроме того, мадемуазель де Сансе ведь правильно назвала имя того, кого поймала. Значит, она должна подарить поцелуй мессиру де Пейраку. - Да, я придерживаюсь того же мнения, - поддержал ее Шемро, а вслед за ним и все остальные. Робкие протесты Ортанс и маркиза де Монтеспана потонули в одобрительном гуле голосов участников игры. - Сударыня, - с легкой иронией проговорил граф де Пейрак над самым ухом девушки, заставляя Анжелику взглянуть на него, - а как считаете вы? Он приподнял уверенным жестом ее подбородок и заглянул в самую глубину затуманенных волнением изумрудных глаз девушки. Анжелика интуитивно почувствовала, что перед ней мужчина, покоривший немало женских сердец, и это на мгновение расстроило ее, а потом ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы граф де Пейрак склонился ниже и коснулся поцелуем ее полуоткрытых губ. Но он не двигался, терпеливо ожидая ответа на свой вопрос, а Анжелика не смела прямо сказать ему о том, чего желает сейчас больше всего на свете. Более того, она умерла бы от стыда, если бы граф догадался о тех чувствах, что владели ею. - Я не привык принимать незаслуженные подарки судьбы, - наконец проговорил он, прерывая чересчур затянувшееся молчание. - И срывать поцелуи с губ прекрасных дам против их воли - тоже не в моих правилах... - граф улыбнулся уголком рта. - Но все же я не могу оставить вас должницей в глазах всех этих господ, мадемуазель де Сансе, - с этими словами мужчина поднес ее руку к своим губам и запечатлел на запястье Анжелики нежный поцелуй, в то время как его пальцы ласкающим движением коснулись ее ладони. Вздрогнув от этой украдкой выраженной ласки, девушка расширенными от удивления глазами посмотрела на графа де Пейрака и ей почудилось, что она увидела в ответном взгляде мужчины отголосок тех чувств, которые испытывала сама. Это ошеломило Анжелику, ведь она и помыслить не могла, что может вызвать в этом насмешливом сеньоре что-то, помимо снисходительного интереса. И тем не менее, сейчас - она готова была поклясться в этом! - он был взволнован ничуть не меньше нее. Этот обмен взглядами, незамеченный никем из присутствующих и длившийся не дольше одного удара сердца, оставил в душе Анжелики неизгладимый след, словно в эту секунду произошло нечто значимое и необратимое... - Позвольте мне покинуть вас, мадемуазель де Сансе, чтобы вы могли снова продолжить свои забавы в кругу ваших друзей, словно прекрасная лесная фея, - граф де Пейрак выпрямился и обвел взглядом присутствующих. - Прощайте, господа. Прошу простить мне и моему другу это неожиданное вторжение. Сняв шляпу, он несколько раз изящно поклонился и, кивнув своему едва сдерживающему смех приятелю, скрылся вместе с ним за деревьями. Проводив их долгим взглядом, Анжелика с преувеличенно веселой улыбкой обернулась к компании: - Кто будет водить следующим? __________________ *Брасьер - в 17 в. во Франции мужская свободная курточка с маленькой баской. Рукава были короткие - либо цельные, либо составленные из отдельных, скрепленных выше локтя лент. Из-под рукавов брасьера выступали рукава рубашки, перехваченные в нескольких местах лентами. В полочки брасьера вшивали картон, для того чтобы они держали форму. Носили с ним воротник раба. Брасьер пришел на смену пурпуэну. **Ренгравы - во второй половине 17 в. во Франции род короткой юбки или штанов. Широкие ренгравы падали складками, заканчивались бахромой, оборкой или вышитой каймой, украшались пучками лент «ля-птит-уа» по бокам; внизу виднелись кружева канонов. Названы по имени голландского посла в Париже Рейнграва ван Сальма. ***Шарль Лебрён - французский художник и теоретик искусства, глава французской художественной школы эпохи Людовика XIV. В 1648 году он организовал вновь созданную Королевскую академию живописи и скульптуры, в 1660 — Мануфактуру Гобеленов, в 1666 — действующую по сей день Французскую академию в Риме. С 1662 Лебрён контролировал все художественные заказы двора. Он лично расписывал залы Аполлоновой галереи в Лувре, интерьеры замка Сен-Жермен и Версаля (Военный Зал и Зал Мира). ****лат. aurum Tolosanum - устойчивое выражение со значением "то, что приносит бедствия". Когда Сервилий Сципион разграбил тулузский храм, его поразила божья кара за святотатство. Вот почему всем известное выражение "золото Тулузы" намекает на беды, которое несет богатство, добытое нечестным путем. *****Отличительным знаком мушкетёров был короткий лазоревый плащ "а-ля казак" (казакин) с серебряными галунами и нашитыми на него спереди, сзади и на боковых лопастях белыми крестами; крест, изготовлявшийся из бархата, имел золотые королевские лилии на концах и алые трилистники на перекрестьях.
Violeta: Глава 23. Атенаис. Прием в Ботрейи. Известие о том, что мадам де Пейрак дает прием в своем отеле Ботрейи, облетело весь Париж. Те, кто получил приглашение, свысока посматривали на тех, кто не удостоился подобной чести. Наслышанные о грандиозном празднике, устроенном летом графом де Пейраком в честь приезда короля в Тулузу, все с жадным любопытством ожидали, чем удивят столицу прекрасная дама из Лангедока и ее супруг, о котором шла слава, как о лучшем устроителе развлечений во всем королевстве. Поговаривали, что господин Фуке, приемы которого были самыми роскошными в Париже, намеревался посетить этот праздник, чтобы лично убедиться в том, что слухи соответствуют действительности. Франсуаза решила придать торжеству невероятный размах. Огромное количество рабочих было нанято для выполнения подготовительных работ и украшения замка к приему. Около тысячи телег с припасами потянулось к отелю со всех уголков Парижа и даже из провинций. Несмотря на то, что в столице без перерыва продолжались религиозные службы, посвященные наступающему Рождеству, никто ни на мгновение не забывал о том, что на следующий день после дня Богоявления отель Ботрейи гостеприимно распахнет свои двери для приглашенных на праздник гостей. Участвуя в богослужениях, слушая рождественские песнопения, дамы и кавалеры обдумывали свои наряды, прикидывали, какие наденут украшения, ну и конечно представляли, что их ожидает на этом "торжестве тщеславия", как его уже окрестили недовольные священнослужители, возмущенные недостатком религиозного рвения у своей легкомысленной паствы. Франсуаза почти не спала, разрываемая на части поставщиками провизии, организаторами, декораторами и многочисленными обязательствами, которые накладывала церковь на прихожанку ее положения. Однажды утром, донельзя расстроенная тем, что знаменитый пиротехник, прибытие которого ожидалось накануне, внезапно тяжело заболел, молодая графиня расплакалась прямо во время завтрака. Уронив на колени письмо, сообщающее ей эту поистине катострофическую новость, она закрыла лицо руками и, нисколько не смущаясь ни присутствия мужа, сидевшего на противоположном конце стола, ни слуг, замерших в почтительном молчании неподалеку, выплеснула все напряжение последних дней, все свои тревоги и волнения в безудержных слезах, что катились по ее прекрасному лицу, придавая ей нежный и трогательный вид. Граф, поспешно встав со своего места, подошел к супруге и обеспокоенно осведомился, что стало причиной такого горя. Его заботливый тон буквально ошеломил молодую женщину, давно отвыкшую от любого проявления внимания со стороны мужа, если не считать его разрешения устроить прием в Ботрейи. Пообещав Жоффрею во время их последнего разговора, что будет слушаться его во всем, Франсуаза действительно сдержала свое слово, но граф де Пейрак, казалось, не замечал ее попыток исправиться. И вот теперь, по прошествии нескольких недель, увидев супруга, склонившегося над ней с участием, она порывисто бросилась в его объятия, ища поддержки и сочувствия. - Ну же, дорогая, успокойтесь! - терпеливо увещевал граф Франсуазу, которая спрятала лицо у него на груди, а руками судорожно вцепилась в плечи. - Вы плачете так, словно кто-то умер. - Да! Именно так! - воскликнула молодая женщина, поднимая на него глаза, в которых горело отчаяние. - Я умерла, погибла! И моя репутация... Господи, что скажут в свете! Нам придется вернуться в Тулузу, я этого не переживу! - Какие страсти! - тихонько рассмеялся Жоффрей, легко проводя рукой по ее волосам. - Клянусь, мадам, что я не позволю погибнуть ни вам, ни вашей репутации, коль скоро вы являетесь моей супругой. Скажите же, что вас так расстроило? Она молча протянула ему письмо. Быстро пробежав глазами по строкам, Пейрак небрежно бросил его на стол и произнес: - Вам совершенно не о чем беспокоиться, сударыня. Еще достаточно времени, чтобы вызвать того пиротехника из Лиона, который устраивал фейерверк в Отеле Весёлой науки в честь приезда его величества в Тулузу. Я прикажу послать за ним немедленно. - Ах, Жоффрей! - Франсуаза в порыве благодарности обвила руками шею мужа и прижалась губами к его губам. На секунду опешив, он тем не менее ответил на ее поцелуй, чем привел супругу в еще больший восторг. Отстранившись, она лукаво посмотрела на него. - Так вы больше не сердитесь на меня, не так ли, мессир? Усмехнувшись, граф коснулся кончиками пальцев ее щеки. - Вы невероятно очаровательны, когда получаете то, чего хотите, моя радость, - проговорил он иронично и продолжил в таком же тоне: - Могу ли я быть вам еще чем-нибудь полезен? - О, несомненно! - и не дав супругу опомниться, она посвятила его во все идеи, которые желала воплотить на празднике. *** Еще не рассвело, когда в Ботрейи началась суматоха, предшествующая приему. Франсуазе казалось, что она ни на секунду не сомкнула глаз этой ночью, размышляя о том, хорошо ли все устроено, достаточно ли роскошен будет праздник, останутся ли довольны гости, не случится ли какой непредвиденной неприятности... Но все шло без сучка, без задоринки. Отовсюду поступали только добрые вести, отель сиял, словно новенький луидор, в саду заканчивали последние приготовления, с кухни неслись соблазнительные запахи, слуги, наряженные в парадные ливреи, сновали по дому, то и дело поправляя и без того безупречные складки портьер и смахивая несуществующие пылинки с мебели. В каждой комнате стояли вазы с цветами, источающими тонкий, чарующий аромат, и гостям, которые должны были скоро прибыть на торжество, оставалось только гадать, где супругам де Пейрак удалось посреди зимы раздобыть эти нежные бутоны. Марго, зажав во рту булавки, надевала на Франсуазу первую юбку из тяжелой золотой парчи, потом вторую, тонкую, как паутина, из золотого кружева, рисунок которого оттеняли драгоценные камни. Идея одеться в золото пришла к молодой графине неожиданно, словно озарение. Любившая все яркое, помпезное, роскошное, она, рассматривая ткани, привезенные ей поставщиком, и размышляя о наряде для торжества, в итоге остановила свой выбор на затканной золотом парче, которая должна была выгодно подчеркнуть все ее достоинства. И вот теперь, любуясь на свое отражение в зеркале, Франсуаза была невероятно довольна - результат превзошел все ее ожидания. Надев корсаж, она стояла неподвижно, пока Марго прикрепляла к нему шемизетку, - настоящее произведение искусства из шелка и филигранного золота. Золотые кружева сверкающей пеной окутывали обнаженные плечи молодой женщины, придавая нежной коже прозрачность фарфора. Щеки, горевшие мягким румянцем, чуть подкрашенные ресницы и брови, уложенные в высокую прическу белокурые локоны, пронзительная синева широко распахнутых глаз - вот что увидела Франсуаза в зеркале, и она показалась себе каким-то необыкновенным божеством, созданным только из драгоценных материалов: золота, розового мрамора и сапфиров... В комнату без стука зашел граф де Пейрак и замер на пороге, пораженный тем, что увидел. Обернувшись к мужу, она одарила его очаровательной улыбкой. - Мессир, мне снова необходима ваша помощь! Вы не поможете мне выбрать украшения для этого платья? - Сударыня, оно настолько роскошно, что само по себе является украшением, - граф подошел к туалетному столику супруги и оперся на него ладонью. Чуть склонив голову набок, он внимательно, с головы до ног оглядел Франсуазу и медленно проговорил: - Воистину, мадам, вы нашли достойную оправу вашей ослепительной красоте. Что сюда можно добавить еще? Разве что жемчуг... - Жемчуг? - перебила его Франсуаза, недовольно наморщив свой красивый носик. - Не кажется ли вам, что он слишком скромен? Пейрак бросил на супругу быстрый взгляд и с преувеличенной серьёзностью проговорил: - Конечно, дорогая. Вам следует носить только золото, бриллианты и, конечно же, сапфиры, что так идут к вашим глазам. Вы будете королевой праздника, можете в этом не сомневаться, - с этими словами он поднес руку Франсуазы к своим губам и прикоснулся к ней легким поцелуем. Молодая графиня чуть сжала его пальцы, заставив взглянуть на себя. - Спасибо, Жоффрей. За вашу щедрость, за ваше участие... - Вам ни к чему благодарить меня, сударыня, - ровно ответил он, отпуская ее руку. - Вы супруга графа де Пейрака, единственного потомка прославленных графов Тулузских. И раз вы носите этот титул, то должны быть самой красивой и самой нарядной. И клянусь честью, вы с блеском исполняете свою роль! - а потом, чуть помедлив, тихо добавил: - Пожалуй, даже чересчур блестяще... С этими словами он вышел за дверь, оставив Франсуазу в растерянности, словно она снова невольно совершила какой-то промах, о котором даже не подозревала. Ее превосходное настроение было немного испорчено, но стоило ей откинуть крышку ларца, наполненного драгоценностями, как она снова вернула себе прежнее расположение духа. Бриллиантовое колье с сапфирами, тяжелые золотые серьги с крупными камнями, разнообразные кольца - она в точности последовала советам мужа, зная, что его вкус в выборе украшений был всегда безупречен. Надев все это сверкающее великолепие, Франсуаза почувствовала себя той, кем всегда желала быть - блистательной Атенаис, некоронованной королевой Парижа! *** К шести вечера начали прибывать гости. Месье и мадам де Пейрак встречали их на верхней ступеньке крыльца, и их фигуры были ярко освещены факелами, которые держали стоявшие вдоль лестницы лакеи, создавая некое подобие огненного коридора, по которому должны были пройти приглашенные, чтобы попасть в замок. Заснеженный сад был весь расцвечен затейливой иллюминацией - самые лучшие резчики создали невероятные ледяные скульптуры, которые переливались красными, желтыми, зелеными, серебристыми и золотистыми огнями, что создавало иллюзию движения, жизни и казалось почти чудом после чернильной темноты парижских улиц. Весь высший свет столицы явился сегодня на прием в Ботрейи. Поистине, это был апофеоз роскоши - самые громкие имена Франции, самые дорогие украшения, лучшие ткани и меха, феерия лент, перьев и кружев, головокружительные ароматы духов и пудры... - Ярмарка тщеславия во всей красе, - пробормотал Пейрак, с насмешливой улыбкой взирая на гостей своей супруги. - Ах, Жоффрей! - укоризненно произнесла Франсуаза. - Вы говорите так, чтобы задеть меня. А между тем, вы и сами любите пышность и блеск. - Сударыня, - поморщился он. - Я люблю красоту, изящество, утонченность... А не выставленное напоказ богатство, которое прикрывает отсутствие ума и манер. - Не портите мне этот вечер, - почти жалобно проговорила графиня. - Вы знаете, сколько труда я вложила в его организацию, и как он важен для меня. - Ваш праздник войдет в историю, мадам, - усмехнулся Пейрак. - Все будут обсуждать ваше восхитительное платье и то, во сколько вам обошелся этот прием. Для того, чтобы быть одобренной в свете, этого вполне достаточно. - Вы невыносимы, - прошипела Франсуаза, с улыбкой протягивая руку для поцелуя господину де Гриньяну. - А вы, сударыня, весьма приуспели в науке лицемерия, - он обвил рукой ее талию, по-светски небрежно кивая графу д’Эстре*. - Вас с распростертыми объятиями примут при дворе. - Я только этого и желаю, - процедила сквозь зубы молодая женщина и мило улыбнулась мужу, чтобы показать, что между ними царит самое доброе согласие. Последним на торжество прибыл господин суперинтендант финансов и генеральный прокурор Николя Фуке, виконт де Мелён и де Во, маркиз де Бель-Иль. Одетый по итальянской моде, он предпочел ренгравам и брасьеру зауженные панталоны с завязками под коленом и колет с баской по талии. На плечи мужчины был небрежно накинут доходящий до щиколоток плащ со множеством складок, концы которой были скреплены на плече таким огромным алмазом, что его блеск перекрывал свет горящих факелов. Наряд суперинтенданта дополняли отложные воротник и манжеты из баснословно дорогого венецианского кружева. Каштановые кудри Фуке покрывал широкий берет-basco, расшитый драгоценными камнями, а на ногах, вопреки французской моде, были не туфли, а сапоги из мягкой кожи. Он был красив, этот плут-финансист, как бывают красивы грациозные хищники - пантеры или гепарды. Его походка, упругая и легкая, движения белых холеных рук, необычная манера одеваться и неизменная широкая улыбка - все в нем привлекало внимание, все заставляло им восхищаться, и только взгляд, внимательный и цепкий, выдавал в нем хитрого политика, достойного ученика интригана Мазарини. Склонившись перед графом и графиней де Пейрак в изящном поклоне, отчего полы его плаща раскрылись вокруг него, подобно пышному экзотическому цветку, обнажив пурпурную подкладку, виконт произнес: - Я в восхищении, мессир де Пейрак! Я наслышан о тех роскошных праздниках, которые вы устраивали в Тулузе, и с нетерпением ожидал сегодняшнего торжества, чтобы лично выразить вам свои восторги по поводу непревзойденной организации и поистине королевского размаха. Смею вас уверить, что такого приема Париж еще не видел... - Мессир де Мелён, надеюсь, что мы с мадам де Пейрак сможем удивить вас еще больше, ведь главные сюрпризы ждут гостей в конце вечера, - Жоффрей с улыбкой кивнул суперинтенданту, и в его глазах промелькнул искренний интерес к этому неординарному человеку. - Нисколько не сомневаюсь в ваших талантах, граф, - Фуке снова склонился в поклоне. - Сударыня! - воскликнул он, восторженным взглядом окидывая Франсуазу. - Никогда прежде мне не приходилось встречать более обворожительной женщины! Вы знаете, что в столице только и говорят, что о вашем остроумии и изящных манерах? Я неоднократно слышал, что вас сравнивают с Афиной Палладой, богиней мудрости, но видя вас воочию, мне хотелось бы отдать должное и вашей поистине божественной красоте, что ослепляет, подобно лучам солнца, восходящим над бескрайним простором лазурного моря. - Господин виконт, ваше красноречие заставляет меня краснеть, - Франсуаза протянула ему руку для поцелуя, которую Фуке, бережно взяв в ладони, поднес к своим губам. - Ах, мадам, вы не сможете убедить меня в том, что мои неуклюжие комплименты способны смутить вас, ведь, я уверен в этом, они беспрестанно льются на вас со всех сторон, словно золотой дождь. - Прошу вас, - граф де Пейрак сделал приглашающий жест рукой, и перед всесильным суперинтендантом распахнулись высокие двери, ведущие в огромный холл отеля Ботрейи, которые придерживали два склонившихся в почтительных поклонах лакея. - Да, слухи нисколько не лгали, - задумчиво проговорил Фуке, медленно оглядывая широкое пространство зала, украшенного цветами, картинами и изящными золотыми фризами, выполненными в виде переплетенных виноградных лоз. Лестницы из белого мрамора двумя широкими крыльями уходили на второй этаж, чтобы соединиться там с длинной галереей второго этажа, а искусно выполненная потолочная роспись венчала все это великолепие, придавая холлу легкость и воздушность. - Ваш архитектор, мессир де Пейрак, настоящий виртуоз. - Я тоже наслышан, господин де Мелён, о том шедевре, что вы начали возводить недалеко от Фонтенбло, - любезным тоном проговорил Жоффрей, довольный впечатлением, которое произвел его дворец на Фуке, этого тонкого ценителя искусства. - Да, я пригласил для его оформления лучших из лучших, - согласно кивнул суперинтендант. - Домом занимается Луи Лево, парком Андре Ленотр, а интерьерами Шарль Лебрен. Я планирую закончить работы в следующем году. - Мне знакомы эти имена, мессир, и я могу лишь восхититься вашим чутьем и безупречным вкусом при выборе людей, которые будут воплощать ваш грандиозный замысел, - дружески улыбнулся граф. - Вы непременно должны побывать у меня! - воскликнул Фуке. - Я приглашаю вас в Сен-Манде, граф, и не приму отказа. - Я принимаю ваше приглашение, господин де Мелён, с огромным удовольствием! - склонил голову Жоффрей. - Мадам де Пейрак, - обернулся к Франсуазе суперинтендант. - Моя супруга будет счастлива познакомиться с вами. - Я тоже, сударь, - кокетливо улыбнулась молодая женщина и бросила быстрый взгляд из полуопущенных ресниц на Фуке. Он с заговорщицким видом поднес ее руку к своим губам и проговорил: - Вы позволите сопровождать вас? - Конечно, мессир, - Франсуаза оперлась на услужливо подставленный ей локоть мужчины. - Это честь для меня. Бросив быстрый взгляд на мужа, она увидела насмешливые искорки в его черных глазах, словно он забавлялся всей этой ситуацией. "Что ж, - подумала графиня, - я сейчас слишком счастлива, чтобы обращать внимание на ваши ухмылки, мессир де Пейрак. Вам не удастся уязвить меня, только не сегодня!" С этими мыслями она рука об руку с господином Фуке вошла в парадную гостиную и услышала восторженный шепот, прокатившийся по комнате при ее появлении. - Золото на золоте. Вышитое золотом, окаймленное золотом, а все это перевито золотом и перемешано с золотыми вещичками, - достаточно громко проговорила мадам де Севинье, обращаясь к стоявшей рядом с ней даме. - Никто, кроме мадам де Пейрак, не осмелился бы надеть подобный туалет, боясь показать отсутствие вкуса и чувства меры. - Разве что его величество Людовик, - согласно кивнула ее собеседница. - Он был ослепителен в костюме Восходящего Солнца в "Королевском балете ночи". - Вы абсолютно правы, моя драгоценная! - воскликнула мадам де Севинье. - В эпоху короля Солнце что может быть более уместным, чем сияние чистого золота! Ее слова были встречены одобрительным гулом, а наутро их повторял весь Париж. Фуке слонился к уху Франсуазы: - Вы произвели фурор, сударыня. - Очень надеюсь на это, сударь, - улыбнулась графиня. Мужчина негромко рассмеялся. - Я вижу, что вы победительница по жизни, недаром же наши проницательные жеманницы нарекли вас Атенаис. - Я сама выбрала себе это имя, - немного резко проговорила Франсуаза. - И, бесспорно, оно вам подходит так же безупречно, как и ваш изумительный туалет. Графиня искоса взглянула на него, пытаясь понять, искренне ли говорит ее собеседник, но не прочитала в его глазах ничего, кроме восхищения. - Все гости прибыли, - наконец произнесла она, - мне нужно дать знак о начале праздника. С вашего позволения, месье. - Я с нетерпением буду ждать тех сюрпризов, что обещал мне мессир де Пейрак, - проговорил Фуке. Франсуаза уже обернулась к гостям, чтобы пригласить их к столу, как двери, ведущие в холл, вновь распахнулись, и зычный голос дворецкого провозгласил: - Мадемуазель де Сансе де Монтелу! И сразу же вслед за этими словами в залу вошел граф де Пейрак, на руку которого опиралась золотоволосая красавица в роскошном белоснежном туалете, в которой Франсуаза с трудом узнала того серого воробышка, над которым еще недавно потешалась. "Как такое возможно? Откуда у неё этот наряд?" - искренне недоумевала молодая женщина, наблюдая за тем, как граф шествовал рядом с их гостьей с таким гордым видом, словно эта выскочка была его женой, а не она, Франсуаза! Над ее ухом раздался удивленный голос суперинтенданта: - Мадемуазель де Сансе? Это ваша родственница, мадам де Пейрак? - Да, мессир, - изо всех сил пытаясь сохранять невозмутимый вид, проговорила графиня. - Очень дальняя, из провинции. Мой супруг и я оказываем ей протекцию. - Неужели? - как-то странно посмотрел на нее мужчина. - Обычно таких очаровательных родственниц стараются держать как можно дальше от мужей. Еще раз хочу отдать должное вашей смелости, мадам. С этими словами Фуке отошел к группе стоящих неподалеку знакомых, а Франсуазе ничего не оставалось, как направиться навстречу Жоффрею и его спутнице. ______________ * Граф Жан д’Эстре - французский флотоводец, адмирал. Племянник фаворитки короля Генриха IV - Габриэль д’Эстре. При Фронде поддержал королевскую семью.
Violeta: Глава 24. Жоффрей. Прием в Ботрейи. Все было готово к приёму, и стоило признать, что он обещал быть великолепным. Гостей ожидали 40 накрытых столов и 20 буфетов. Вся посуда была сделана из золота, изысканность и разнообразие блюд поражали воображение, на каминах лежали груды золотых монет для желающих играть в карты. Жоффрей предложил устроить беспроигрышную лотерею, каждый билет которой приносил бы ее участникам призы в виде бриллиантовых и золотых украшений, оружия, дорогих материй и породистых лошадей. Франсуаза, помня о недавнем скандале в Пти-Бурбон, решила обозначить свою непримиримую позицию по отношению к театру Мольера, для чего приказала соорудить в оранжерее огромную раковину, олицетворяющую собой хранилище для истинной жемчужины театрального искусства, в которой приглашенные актеры из Бургундского отеля* должны были представить восхищенной публике новую трагедию Корнеля** "Эдип". Еще одним сюрпризом вечера должна была стать охота на мелкую дичь, которую специально для этих целей привезли в Ботрейи, чтобы вечером выпустить в сад. Дамам предполагалось раздать пистолеты, заряженные пробковыми шариками, дабы и они могли принять участие в этом захватывающем развлечении. И безусловно, главным событием праздника должен был стать фейерверк, для чего в удалённых уголках сада установили миниатюрные мортиры для запуска снарядов. Самые большие поставили в ямы, вырытые в земле, а мортиры поменьше поместили в деревянные стойки, искусно замаскированные ледяными скульптурами. К ним на рейках были подведены фитили, которые по приказу пиротехника в строго назначенное время поджигались, после чего в ночное небо должны были взвиться фонтаны разноцветного огня. Отдав последние указания по поводу приёма, Пейрак поднялся в комнату жены, где застал Франсуазу около зеркала, уже облаченную в парадное платье. В первый момент Жоффрей не поверил собственным глазам - настолько необычен был выбор супруги, но потом понимающе усмехнулся. Да, именно этого и стоило ожидать - бьющей в глаза роскоши и демонстрации богатства. Признаться, выглядела Франсуаза великолепно, но отчего-то показалась графу бесконечно далекой, словно они случайно встретились на одном из светских мероприятий, чтобы через некоторое время разойтись навсегда. Он каждый раз с удивлением ловил себя на мысли, что считает собственную жену чужой и незнакомой женщиной, которая не вызывает в нем ни симпатии, ни влечения, а только бесконечное раздражение и скуку. Впрочем, иногда ей удавалось пробудить в нем жалость - как тогда, когда она расплакалась у него на груди несколько недель назад. Ему даже на мгновение показалось, что Франсуаза не совсем испорчена, что где-то глубоко в ней есть и искренность, и чувства. И последовавший за безудержными слезами поцелуй почти убедил Жоффрея в этом. Нежные губы прильнули к его губам, руки требовательно обвили его шею, склоняя к себе, а в сапфировых глазах промелькнуло выражение безграничного счастья. Которое, как потом выяснилось, относилось вовсе не к нему, а к тому, что ей удалось добиться того, чего она желала. "Маленькая честолюбивая пустышка, - с внезапным ожесточением подумал Пейрак. - Не женщина, а погремушка". Обернувшись к нему, супруга обворожительно улыбнулась и попросила помочь с выбором украшений. Отвергнув скромный, по ее мнению, жемчуг, который единственный мог внести хоть какую-то гармонию в тот образ царицы Савской***, что избрала для себя этим вечером молодая графиня, Франсуаза снова вопросительно посмотрела на Жоффрея. Что ж, она получит тот совет, которого желает. Больше, еще больше золота, чтобы уж наверняка сразить гостей его крикливым блеском! Впрочем, для того общества, что сегодня соберется в Ботрейи, чувство меры и тонкая грань между вкусом и безвкусицей была неведома... Вернувшись к себе, граф кликнул камердинера, с помощью которого облачился в темно-зеленый костюм из перламутрового бархата, из-за особенностей выделки переливавшегося, словно шелк. Жилет, выполненный из плотной тафты-шанжан цвета шафрана, был украшен золотыми пуговицами и затейливой вышивкой. Поверх него Жоффрей надел длинный камзол чем-то напоминающий по крою пурпуэн, но с укороченными рукавами, заканчивающимися широкими отворотами, из-под которых были видны пышные кружева рубашки. Воротника у камзола не было - его заменял белоснежный галстук, расшитый мелким жемчугом. Узкие кюлоты больше подходили этому строгому силуэту, чем легкомысленные ренгравы, но в то же время шелковые чулки и туфли смягчали его, придавая облику графа некую небрежную изысканность и поистине французский шик. Пейрак тщательно подобрал кольца к своему наряду, отдав предпочтение бриллиантам, но одно кольцо было с крупным изумрудом квадратной огранки. Благородный цвет камня, неяркий блеск граней, оправа из массивного серебра - оно сразу притягивало взгляд своей сдержанной элегантностью. - Что ж, пусть начнется праздник! - с этими словами граф вышел из комнаты и спустился по леснице вниз, откуда раздавался громкий голос его супруги. С легким удивлением она оглядела костюм Жоффрея, так разительно отличавшийся от модных тенденций, что сейчас царили в столице, и произнесла: - Вы, как всегда, решили соригинальничать, мессир. Но, должна заметить, выглядите вы невероятно изысканно. - Вы сняли камень с моей души, сударыня, - он с преувеличенным почтением склонился перед ней. - Теперь я не буду весь вечер гадать, не слишком ли шокирую ваших гостей своим внешним видом. Франсуаза примирительно взяла его под руку и на секунду прижалась щекой к рукаву его камзола. - Думаю, вы подадите пример для новой моды, Жоффрей. Мне кажется, что все эти ленты, перья, бахрома и кружева выглядят, конечно же, нарядно, но все же им не хватает величия. - У меня нет желания наставлять безголовых щеголей, - отозвался Пейрак. - Я всего лишь хочу носить то, что подходит лично мне. - Почему вы всегда так категоричны? - укоризненно проговорила молодая женщина. - Почему вы всегда так поверхностны? - ответил он вопросом на вопрос, с преувеличенным вниманием разглядывая ее переливающийся в ярком свете свечей всеми оттенками золота наряд, дополненный по его совету самыми броскими и дорогими украшениями. - Оставим это, сударь, - было видно, что Франсуаза едва сдерживается, чтобы не вспылить. - Как вам будет угодно, мадам, - холодно произнес граф. Время, которое им пришлось провести на крыльце, встречая гостей, показалось Жоффрею вечностью. Манерные жеманницы, разряженные придворные, глупые лица и нелепые гримасы - в списке гостей Франсуазы не было ни одного человека, который бы показался Пейраку хотя бы сносным. Он отметил, что она не пригласила никого из его друзей - ни д'Андижоса, ни Лозена - никого из того круга гасконцев, с которыми он привык проводить время досуга. Единственное исключение она сделала для графа де Гриньяна, да и то - Жоффрей был уверен в этом - только потому, что он был женат на дочери мадам де Рамбуйе, этой невыносимой ломаке Клэр. Хотя о чем можно было говорить, если Франсуаза не позвала даже жену господина Скаррона, хотя и состояла с ней в приятельских отношениях. Видимо, мнение своих высокомерных подруг она ставила куда выше дружеских связей. Неожиданно приятным сюрпризом для графа стало прибытие суперинтенданта Фуке. Остроумный, любезный, тонкий знаток живописи и архитектуры - он весьма располагал к себе, этот будущий первый министр, и не только своей безграничной властью, но и поистине безмерным обаянием. Жоффрей обратил внимание, какое ошеломляющее впечатление на этого дамского угодника произвела его супруга, но отнесся к этому факту абсолютно равнодушно. Когда виконт де Мелён и Франсуаза скрылись за дверями гостиной, он подозвал дворецкого, стоявшего неподалеку: - Альфонсо, все гости прибыли? - Да, господин граф. - Если вдруг кто-то опоздает, проводи их сразу же в столовую. Думаю, мадам де Пейрак сейчас даст знак к началу ужина. - Все будет исполнено, ваша светлость, - отвесил низкий поклон слуга. Уже направляясь к гостям, Жоффрей вдруг услышал за спиной нежный и мелодичный голос, от звука которого у него быстрее забилось сердце в груди. "Это невозможно", - твердил он себе, оборачиваясь... - Я прошу прощения за опоздание, мессир де Пейрак, - проговорила мадам Фалло, приближаясь к нему и на ходу развязывая завязки плаща. - Наша карета сломалась неподалеку от вашего дома. - Какая неприятность, - покачал головой Жоффрей и склонился к руке Ортанс, ища глазами ее сестру. Девушка, замешкавшаяся у порога, наконец-то справилась с лентами своей накидки, которые, возможно, слишком туго затянулись, отчего ей пришлось изрядно повозиться с ними, прежде чем она протянула ее лакею. Оглядываясь вокруг широко раскрытыми глазами, в которых одновременно отражались восторг и удивление, она подошла к графу и присела в почтительном реверансе. - Вы чудесно выглядите в этом наряде, - проговорил Пейрак, поднося к губам ее руку и чувствуя, как аромат юности и свежести, исходящий от нее, кружит ему голову. Девушка действительно была похожа на ангела в пышном платье из белоснежной тафты. Необычайно тонкое кружево украшало корсаж на китовом усе, а шемизетка была сплошь расшита цветами из бриллиантов и изумрудов. Такие же цветы красовались на узорчатом бархате верхнего платья, полы которого были отвернуты и заколоты бриллиантовыми аграфами. Ее прическа, достаточно простая - длинные завитые локоны, разделенные на прямой пробор - невероятно шла ей. На ней не было никаких драгоценностей, кроме скромных золотых сережек, но в этом было свое очарование, свой шарм, да и утонченная красота девушки не нуждалась ни в каких дополнительных украшениях. Ее сияющие глаза, белоснежная улыбка, золотистые волосы, на которых, словно бриллианты, вспыхивали не успевшие расстаять легкие снежинки - все в ней было совершенно, удивительно и волнующе. - Я хотела поблагодарить вас, ваша светлость, ... и вашу супругу, - быстро поправилась девушка, бросив быстрый взгляд на сестру, - за приглашение на этот чудесный прием. Она провела рукой по нежной ткани платья, и граф невольно вздрогнул, будто зеленоглазая фея коснулась его самого. - Да, это такая честь для нас! - проговорила Ортанс, обводя полным восхищения взглядом нарядный холл. - Я счастлив, что моя супруга и я смогли доставить вам удовольствие, милые дамы, - Жоффрей склонился перед сестрами в низком поклоне, а выпрямившись, взглянул на молодую баронессу и увидел, как по ее губам скользнула легкая улыбка. Она поняла его намек, и отныне их связывала маленькая тайна - это восхитительное воздушное платье, которое он заказал у лучшего парижского портного, державшего мастерскую на рю дю Шантр, напротив Лувра.. - Надеюсь, вы не пострадали во время пути на наш праздник? - сказал граф, не сводя глаз с Анжелики. - О, нет! - заверила его Ортанс. - Нисколько. Но нам с сестрой пришлось пережить несколько неприятных минут... - Теперь все позади, вы здесь, - де Пейрак сдержанно, с любезной улыбкой на губах кивнул гостьям, но все же он был не в силах совладать со своим голосом, в котором отчетливо слышалась едва сдерживаемая радость от этой неожиданной встречи. - Да, я здесь, - почему-то шепотом проговорила мадемуазель де Сансе и вспыхнула до корней волос. И перед графом вдруг с пронзительной ясностью предстал тот осенний день в Тюильри, когда они виделись в последний раз, когда ее лицо было совсем рядом с его, когда полуоткрытые губы девушки манили Жоффрея с такой неодолимой силой, что, казалось, еще мгновение - и он уступит бурлящему в нем желанию сжать ее в объятиях и целовать на глазах у всех, словно неожиданно обретенную возлюбленную, о которой он всегда мечтал... "Господи, какое ребячество!" - граф взирал на себя самого будто со стороны, насмешливо, недоуменно, но в глубине души корил себя за то, что не познал прелести этих прекрасных губ, когда Судьба предоставила ему такой удивительный и редкий шанс. - Позвольте мне сопровождать вас, сударыни, - произнес Пейрак, делая приглашающий жест рукой. - Нет-нет, - запротестовала Ортанс. - Я не хочу привлекать к себе лишнее внимание, мой туалет мало соответствует такому роскошному празднику. - Позвольте тогда представить гостям вашу обворожительную сестру, - граф широко улыбнулся супруге прокурора, и она, хоть была и не в восторге от его предложения, все же нехотя кивнула. Пейрак подозвал лакея, чтобы тот сопроводил Ортанс в гостиную, а после обратился к дворецкому: - Объяви о приезде мадемуазель де Сансе де Монтелу. Увидев недоуменный взгляд девушки, Жоффрей прошептал, наклонившись к ее уху: - Вам пора перестать держаться в тени, сударыня. Это просто преступление - скрывать такие прекрасные глаза за завесой ресниц, а столь совершенные черты - вдали от восхищенных взоров. - Боюсь, что общество, которое собралось у вас в гостиной, мессир, с осуждением отнесется к моей нескромности. Я не хотела бы стать предметом для обсуждений, - покачала головой девушка, но тем не менее оперлась на протянутую ей руку. - Вы боитесь? - поддразнил ее граф. - Помнится, в салоне мэтра Скаррона вы так отважно пришли мне на помощь... - в его глазах блеснули озорные искорки. - Неужели я ошибся в вас? Она гордо расправила плечи и вскинула голову: - Нисколько! - Тогда идемте, мадемуазель, - и он увлек ее к дверям гостиной. Как Жоффрей и ожидал, все взгляды, будто по команде, обернулись к новоприбывшей гостье. Рука девушки дрогнула в его руке, и он легонько пожал ее пальцы, словно ободряя. Ему вдруг вспомнилось, как он впервые после свадьбы представлял гостям в своем тулузском дворце Франсуазу: как надменно она несла себя, нисколько не смущаясь ни изучающих взглядов, ни пересудов, как величественно кивала его знакомым, словно сразу же прониклась осознанием того, что стала женой одного из самых влиятельных вельмож Лангедока. То, что тогда показалось Пейраку неоспоримым достоинством юной супруги, теперь предстало в его глазах еще одним доказательством безграничного тщеславия Франсуазы, которое, увы, он не смог вовремя распознать за ее безупречной внешностью и по-детски наивными голубыми глазами. Неподдельное волнение мадемуазель де Сансе, ее смущенно опущенный взгляд, искренние эмоции, которые легко можно было прочесть на ее прелестном лице - все это глубоко трогало графа и заставляло вновь и вновь возвращаться мыслями в тот день, когда он отказался от женитьбы на дочери разоренного барона, предпочтя взять в аренду серебряный рудник Аржантьер, нежели получить его в качестве приданого. Трижды глупец! Как бесконечно много он потерял, желая приобрести, и как расскаивался теперь в том, чего нельзя исправить... Перед его глазами мелькнуло золотое облако, увенчанное белокурыми локонами, и слегка напряженный голос Франсуазы произнес: - Я рада, мессир, что вы были настолько любезны, чтобы самолично проводить мадемуазель де Сансе в гостиную. Мадемуазель, счастлива снова видеть вас в Ботрейи, - обратилась она к девушке. - Граф де Пейрак и я были весьма огорчены вашим скорым отъездом во время нашей последней встречи. Надеюсь, что сегодняшний прием компенсирует те волнения, что мы невольно вам доставили. Граф почти с уважением посмотрел на супругу. Несомненно, она была чертовски умна и обладала железной выдержкой. А кстати, внезапно подумал он, почему Франсуаза позвала сестер на приём? Вряд ли она руководствовалась добрыми намерениями, отправляя им приглашение... Он перевел взгляд на свою спутницу и с удовлетворением заметил, что от ее недавного смущения не осталось и следа. Она присела перед мадам де Пейрак в изящном реверансе и произнесла: - Ну что вы, сударыня! Ваше гостеприимство и искреннее расположение ко мне сделали тот визит к вам незабываемо приятным. Благодарю вас за столь любезное и неожиданное приглашение на этот чудесный праздник - право, даже не знаю, чем заслужила подобную честь, - голос девушки, ровный и почтительный, был преисполнен спокойного достоинства, но граф различил в нем едва уловимые напряженные нотки. Жоффрей перевел взгляд на жену и с удивлением увидел, как раздражение исказило совершенные черты ее лица. Неужели девочке из провинции удалось задеть эту блистательную светскую львицу? Он хотел было вмешаться, но тут раздался веселый голос суперинтенданта, который, появившись словно ниоткуда, уже склонялся к руке мадемуазель де Сансе. - К чему задаваться подобными вопросами на таком грандиозном торжестве? Здесь надо развлекаться, смеяться, танцевать! Уверен, мадемуазель, что вы великолепно танцуете. Могу я попросить вас об одолжении? - доверительным тоном закончил он, пытаясь поймать взгляд изумрудных глаз баронессы. - Да, мессир... - девушка сделала небольшую паузу, вопросительно посмотрев на мужчину. - Господи боже мой, до чего же я неловок! - картинно всплеснув руками, воскликнул Фуке. - Я забыл представиться. Мадемуазель, мне нет прощения, - он отвесил ей преувеличенно почтительный поклон. - Виконт де Мелён и де Во, маркиз де Бель-Иль к вашим услугам. - Сударь, - она, немного ошарашенная таким напором, тем не менее, доброжелательно кивнула ему. - Так мне будет позволено повторить свою просьбу? - проговорил Фуке, чуть наклоняясь к ней. - Я слушаю вас, мессир де Мелён. - Подарите мне один танец, мадемуазель, - он с такой надеждой посмотрел на нее, что девушка невольно рассмеялась. - Хорошо, господин виконт, я с удовольствием принимаю ваше предложение. Суперинтендант церемонно протянул ей руку. - Позвольте проводить вас к буфету, сударыня. Уверен, что бокал шампанского как нельзя лучше поспособствует нашему такому в высшей мере приятному общению. Девушка, сделав реверанс графу и графине де Пейрак, удалилась в сопровождении своего высокопоставленного кавалера, о статусе которого даже не догадывалась. - Эта деревенщина, наверное, единственная здесь, кто не знает в лицо господина Фуке, - с презрением проговорила Франсуаза. - И откуда у нее, скажите на милость, это платье? Вряд ли ее сестра-прокурорша расщедрилась на столь роскошный туалет. Наверняка это подарок одного из ее любовников. Жоффрей искоса посмотрел на жену. - У вас слишком богатая фантазия, моя дорогая. - Вы, мужчины, так наивны... - притворно вздохнула графиня. - Уверена, что уже к концу вечера мессир де Мелён возьмет эту золотоволосую недотрогу к себе на содержание. Она же именно за этим приехала в Париж - найти богатого покровителя. А господин суперинтендант весьма щедр к дамам подобного рода. - Прекратите, мадам, ваши слова отдают базарной торговкой, - глаза Пейрака презрительно сощурились. - Вас стоило наречь не в честь Афины, богини мудрости, а в честь Аты****, олицетворения злословия. Франсуаза с треском закрыла веер и бросила на мужа полный ярости взгляд. - Не пора ли дать сигнал о начале ужина, моя драгоценная? - с едкой иронией осведомился граф. - Боюсь, что ваши гости уже истомились в ожидании, - с этими словами он, отвесив супруге преувеличенно низкий поклон, направился в сторону господина де Гриньяна, намеренно игнорируя стоявших около буфета суперинтенданта и мадемуазель де Сансе, которая с неподдельным интересом слушала своего собеседника. Слова Франсуазы - резкие, злые - все же посеяли ростки сомнения в его сердце. А что, если он и правда наивный дурак, увлекшийся недостойной женщиной? Жоффрей вспомнил настойчивость маркиза де Монтеспана, которую тот проявлял по отношению к девушке, циничные высказывания де Лозена в ее адрес, фамильярность Фуке, к ухаживаниям которого она отнеслась весьма благосклонно... Черная волна ревности поднялась в нем, чувства, которого он никогда прежде не испытывал, и граф едва слушал, что говорил ему де Гриньян, отвечая односложно и скупо, чем привел приятеля в полное замешательство. Когда прозвучал сигнал к началу ужина, де Пейрак почти с облегчением проследовал в столовую, где увидел сидевших рядом Фуке и мадемуазель де Сансе. Поискав глазами жену, он отметил, что она входит в залу в сопровождении графа д'Эстре, который, несмотря на свой статус официального любовника мадемуазель де Ланкло, оказывал весьма недвусмысленные знаки внимания очаровательной хозяйке дома. Франсуаза с торжествующей улыбкой посмотрела на мужа, ведь ее слова подтверждались самым возмутительным образом. Жоффрей опустился в кресло во главе стола и дал знак слугам, чтобы они начали обносить гостей закусками. Ужин и последовавшие за ним танцы тянулись бесконечно долго для графа де Пейрака. Весь вечер он то и дело невольно обращался взглядом к мадемуазель де Сансе, но всегда видел ее смеющейся и в окружении многочисленных поклонников. Стоило признать, что сейчас она нисколько не походила ни на того лукавого эльфа, что он случайно встретил на прогулке в Тюильри, ни на донельзя смущенную, но тем не менее отважную помощницу в его рискованном эксперименте в салоне у Скаррона. А эти полные слез глаза, когда она смотрела на него в саду Ботрейи... Было ли все это игрой, тщательно продуманным кокетством? Увидев, что мессир Фуке уже в третий раз приглашает ее на танец, нарушая тем самым все правила приличий, граф в раздражении покинул бальную залу... _____________ *"Бургундский отель" - крупнейший драматический театр Парижа в XVII в. и первый стационарный театр Франции, ныне не существующий. В 1680 г. король Людовик XIV объединяет труппу "Бургундского отеля" с труппами Театра Генего (бывший театр Мольера) и Театра на болотах (Марэ) в единый, постоянно действующий театр, известный сегодня, как Комеди Франсез. **Пьер Корнель - французский поэт и драматург, отец французской трагедии, член Французской академии. ***В 27-й суре Корана «Муравьи» содержится арабское повествование о пророке Сулеймане (Соломоне) и царице Савской, называемой там именем Балкис (Билкис). Согласно мусульманской традиции Соломон узнаёт от птицы худ-худ (удода), о существовании царицы Балкис — правительницы сказочно богатой страны Саба, восседающей на троне из золота, украшенном драгоценными камнями, и поклоняющейся солнцу. ****А́та (др.-греч. Ἄτηs, «беда, несчастье, ослепление») — в древнегреческой мифологии - богиня, персонификация заблуждения, помрачения ума, обмана, глупости.
Violeta: Глава 25. Анжелика. Пробуждение чувственности. - Дорогая моя, - Нинон де Ланкло чуть склонила голову набок и посмотрела на Анжелику. - У меня есть для вас сюрприз. Приятный или неприятный - решать, конечно же, не мне, но думаю, он вам понравится. - Сюрприз? - девушка вопросительно посмотрела на Нинон. - Подарок, - кивнула мадемуазель де Ланкло. - Как это неожиданно, - щеки Анжелики вспыхнули румянцем. - Право, я даже не знаю, что сказать... Вы так добры, как мне благодарить вас? - Не меня, дитя, - в глазах куртизанки вспыхнули веселые искорки. - Я лишь посредник. - Я не понимаю... - растерянно пробормотала девушка. - Ах, вы так наивны и чисты, неудивительно, что он без ума от вас! - рассмеялась Нинон, ласково проводя рукой по щеке Анжелики. - Простите? - нахмурилась та, отстраняясь. - Я говорю об одном господине, с которым вы познакомились здесь, в моем салоне, - мадемуазель де Ланкло со значением посмотрела на девушку. Анжелика замерла, вскинув на молодую женщину полный недоумения взгляд. - Пойдемте, - Нинон легко поднялась с кушетки, на которой сидела, и сделала приглашающий жест рукой. - Вы все увидите своими глазами. Хозяйка провела девушку за собой через заполненный гостями салон, кивнула Ортанс, которая была увлечена беседой с одной из дам, миновала длинную анфиладу комнат и наконец распахнула дверь в небольшой будуар, обитый золотистым шелком. Анжелика огляделась - ее взору предстали широкая кровать, покрытая стеганным атласным покрывалом, тяжелый балдахин, затканный крупными цветами, толстый персидский ковер, в длинном ворсе которого нога утопала по самую щиколотку... В углу тускло поблескивало зеркало, украшавшее изящный туалетный столик на изогнутых тонких ножках, вся поверхность которого была заставлена разнообразными баночками и флаконами. Шторы были задернуты, что придавало комнате загадочности и навевало что-то, похожее на сладкую негу. Здесь хотелось расслабиться, скинуть туфли и прилечь на роскошное ложе, но не для того, чтобы поспать, а чтобы... Перед внутренним взором Анжелики вдруг предстал замок Плесси-Бельер. Точнее, таинственная комната на втором этаже, которая так волновала ее в детстве, и два обнаженных тела на кровати, белеющие среди скомканных простыней со свисающими на пол кружевами. Согнутая женская нога, прижатая к бедру мужчины, чьи черные локоны скрывали лицо любовницы, грудь под мужской ладонью да тонкая рука, порхающая легко, словно бабочка, почти машинально ласкающая крепкое худощавое тело возлюбленного - вот и все, что можно было разглядеть в полумраке. "Так вот она какая - любовь!" - думала тогда Анжелика, ставшая случайной свидетельницей этой сцены, и по ее телу пробегала дрожь ужаса и восторга. Эта же дрожь, неожиданная, волнующая, охватила ее и сейчас. Внезапная догадка пронзила Анжелику, словно молния, отчего у нее на секунду сбилось дыхание. Она вспомнила репутацию хозяйки дома, вспомнила фривольные шутки и многозначительные улыбки ее гостей, и поняла, что Нинон привела ее в знаменитую "желтую гостиную", которую нетерпеливые любовники использовали для своих отнюдь не невинных утех. Девушка застыла на пороге. - Входите же, - обернулась к ней Нинон. - Позвольте мне вернуться к гостям, - тихо, но твердо произнесла Анжелика. Мадемуазель де Ланкло непонимающе посмотрела на нее, а потом звонко расхохоталась. - Вы подумали, - проговорила она сквозь смех, смахивая с ресниц навернувшиеся слезинки, - что я решила устроить вам тайное свидание? О Господи, вы меня уморили! Анжелика продолжала стоять на месте, судорожно вцепившись в косяк двери. - Полноте, - Нинон подошла к ней и ласково коснулась ее руки. - Здесь никого нет, клянусь вам, только вы и я. Девушка нерешительно шагнула внутрь комнаты. С удивлением она почувствовала нечто вроде разочарования, словно воспоминания об увиденном ею в Плесси разбудили на миг ее чувственность. В голове, подобно навязчивой мелодии, крутилась мысль: а что, если бы сейчас здесь появился граф де Пейрак - она не сомневалась, что Нинон де Ланкло имела в виду именно его, когда говорила о господине, с которым Анжелика познакомилась в ее салоне - было бы ей это неприятно? Она помнила чарующий тембр его голоса, его нежные руки, осторожные прикосновения его губ к своей коже... Ей даже на мгновение почудился аромат его сигары, который переплетался с тонким и изысканным запахом фиалок, по которому она немедленно узнала его во время игры в жмурки в Тюильри. - О чем вы задумались, моя милая? - Нинон с лукавой улыбкой посмотрела на нее, и Анжелика поняла, что хозяйка дома читает ее, как раскрытую книгу, и наверняка догадалась о ее мыслях, устремленных к тулузскому сеньору. - Ровным счетом ни о чем, мадемуазель де Ланкло, я... просто... любуюсь этим восхитительным будуаром, - слегка растерявшись, проговорила девушка и в подтверждение своих слов поспешно перевела взгляд на картину, висевшую в изголовье кровати. - Да, сюжет весьма занимательный, - кивнула Нинон и, не удержавшись, прыснула, прикрывшись веером. Анжелика поняла, что сморозила глупость, когда увидела переплетенные тела любовников, слившихся в пароксизме страсти. - Это Афродита и Адонис, - просветила покрасневшую, как маков цвет, девушку Нинон. - Боги-ня Афро-ди-та, рас-сер-див-шись на не почи-тав-шую её цар-скую дочь, буду-щую мать Адониса, вну-шила той страсть к род-но-му отцу, кото-рый под-дался соблаз-ну, не подо-зре-вая, что всту-па-ет в связь с соб-ст-вен-ной доче-рью, и после это-го про-клял её. Боги пре-вра-тили несчаст-ную в мир-ро-вое дере-во, из трес-нув-ше-го ство-ла кото-ро-го родился ребё-нок удивитель-ной кра-соты - Адо-нис. Афро-ди-та переда-ла мла-ден-ца в лар-це на вос-пи-та-ние Персе-фоне, не поже-лав-шей в даль-ней-шем рас-стать-ся с Адо-ни-сом. Спор богинь раз-ре-шил Зевс, предназна-чив Адо-ни-су часть года про-во-дить в цар-ст-ве мёрт-вых у Пер-се-фо-ны и часть года на зем-ле с Афро-ди-той, спут-ни-ком и воз-люб-лен-ным кото-рой он ста-л. Разгневанная оказан-ным Афро-ди-те пред-по-чте-ни-ем, Персефона с помощью Артемиды наслала на юно-шу дико-го кабана, кото-рый смер-тель-но его ранил, - хозяйка дома чуть приподняла бровь и бросила быстрый взгляд на Анжелику. В ее голосе послышалось нечто вроде предостережения, но девушка не поняла, что имела в виду Нинон. - Любовь бывает порой опасна, моя дорогая, но без нее в жизни не было бы смысла... - тем временем продолжила мадемуазель де Ланкло, снова обращая свой взор к фривольному полотну. - Мэтр Скаррон говорил, что чаще всего она заканчивается слезами, - тихо ответила Анжелика. - И, как ни горько это признавать, он прав, - легко согласилась с ней Нинон. - Но пока любовь длится, никто не думает о том, что ей может прийти конец. В тот миг, когда она зарождается между двумя сердцами, разум становится бессилен перед чувствами, и для влюбленных одна ночь любви становится ценнее, чем целая жизнь, прожитая без нее... Девушка невольно поднесла руку к груди и почувствовала неистовое биение сердца, словно маленькая птица трепыхалась в клетке, пытаясь вырваться наружу. - Ночь, - протяжно произнесла Нинон таким сладострастным тоном, что Анжелика смутилась. - Ее можно сделать незабываемой, единственной в своем роде, неповторимой, достаточно только приложить немного усилий и проявить толику фантазии, - она наклонилась к девушке и заглянула в ее затуманенные волнением глаза цвета весенней листвы. - Искусству любви можно научиться, дитя мое, и в нем можно совершенствоваться, познавая его законы, - выдержав небольшую паузу, Нинон прошептала: - А вы уже проявляли интерес к этому искусству? Анжелика не знала, что ответить: ее ум был достаточно тонок, чтобы уловить в голосе мадемуазель де Ланкло легкую иронию. Вопрос был поставлен так, что и "да", и "нет" прозвучали бы в равной степени нелепо. Решив, что лучшим ответом в данной ситуации будет молчание, девушка отвела взгляд от склоненного к ней лица хозяйки дома и стала с преувеличенным вниманием рассматривать узоры, вышитые на балдахине кровати. Нинон тихонько рассмеялась. - Вы умеете хранить свои секреты, браво! Решительно, вы нравитесь мне все больше и больше! - Итак, - деловито продолжила она, отойдя куда-то вглубь комнаты и вернувшись с объемной коробкой в руках, - думаю, сейчас самое время для обещанного подарка. Мадемуазель де Ланкло поставила ее на кровать и откинула крышку. - Что там? - произнесла Анжелика, не двинувшись с места. - Не имею ни малейшего понятия, - развела руками Нинон. - Взгляните и узнаете. Анжелика осторожно коснулась тонкой газовой ткани, скрывающей от нее содержимое коробки, и потянула ее вверх. Изумленному взору девушки предстало невероятной красоты платье - белоснежное, из легкой тафты, расшитое драгоценными камнями. - Какое великолепие, - потрясенно прошептала Анжелика. - Не могу с вами не согласиться, моя дорогая, - отозвалась Нинон. - У того, кто прислал его вам, безупречный вкус. Девушка резко отдернула руку от коробки и решительно произнесла: - Я не могу принять этот подарок. - Почему? - изумилась Нинон. - Потому что это будет выглядеть неприлично, - Анжелика чуть закусила губу и непроизвольным движением маленькой дикарки тряхнула головой, отчего ее золотистые локоны вспыхнули огненным ореолом в свете свечей. - Только поэтому? - тонко улыбнулась мадемуазель де Ланкло. - О, эту проблему легко решить! Никто и не узнает о том, кто подарил вам это платье. Я скажу, что этот подарок - от меня. - Но он, - Анжелика немного поколебалась, прежде чем продолжить, - будет знать, что я приняла его. - И поверьте, вы этим его весьма порадуете. Это платье, - Нинон небрежным жестом указала на коробку, стоявшую на кровати, - лишь дань восхищения вашей красоте, вашей юности, непосредственности, искренности... Знак дружеского расположения, если хотите. Но никак не намек на нечто большее. - Все равно... - начала было Анжелика, но хозяйка дома прервала ее. - Позвольте ему сделать вам приятное. Вас это ни к чему не обяжет. Я не называла никаких имен - вы сами догадались, кто выступил дарителем. Или, напротив, ошиблись в своих предположениях, - Нинон негромко рассмеялась. - Ну же, не будьте такой нерешительной! Примерьте его! - она быстрым движением вытащила наряд из коробки и протянула его девушке. Анжелика приложила платье к себе и обернулась к зеркалу. Увидев себя в этом новом обличье, она на мгновение замерла, а потом с удивлением осознала, что вся она, и даже нежная, шелковистая кожа лица с легким румянцем на щеках, словно излучает сияние. Тот, кто выбрал для нее этот наряд, несомненно, был настоящим волшебником, иначе как бы он угадал, что оно сделает ее такой удивительно красивой. Радость, вырвавшись из самой глубины ее существа, распустилась на губах очаровательной улыбкой, которую тут же заметила Нинон. - Вы восхитительны, дитя мое! Это платье должно быть вашим, - произнесла она непререкаемым тоном. - Да... - помимо воли произнесла Анжелика, прижимая плотнее к себе тонкую ткань, не в силах оторвать восторженный взгляд от своего отражения. - Вот и славно, - Нинон обняла ее за плечи и легко поцеловала в щеку. - А теперь давайте положим его обратно и вернемся к гостям. Мы и так непростительно надолго оставили их. Девушка кивнула и с сожалением направилась к коробке. Наклонившись над ней, она вдруг увидела на дне носовой платок. Он был хорошо знаком ей - ведь она сама отделывала его кружевом и старательно вышивала букву "А" в его уголке. Как он попал сюда? Неужели все это время он был у того, кто прислал ей этот подарок? Перед глазами Анжелики пронеслись все те немногочисленные встречи, которые были у них с графом де Пейраком, и вдруг она замерла, пронзенная воспоминанием об их знакомстве. Девушка, словно наяву, услышала насмешливый голос мужчины: - О, мадемуазель, будьте же милосердны к вашему платку! Еще немного, и от этого несчастного куска ткани не останется ничего. Будет жаль, если он падет жертвой нашей с вами в высшей степени увлекательной беседы... Она убежала тогда, забыв платок. Но почему он сохранил его? Почему прислал ей сейчас вместе с этим чудесным платьем? Положив наряд на кровать, Ажелика достала из коробки платок и расправила на ладони. Да, она не ошиблась, он когда-то принадлежал ей. Но теперь, побывав в руках графа де Пейрака, он стал вещью, словно бы принадлежащей им обоим. Даже запах его изменился - благоухающий некогда смесью вербены и розмарина, которую так любила девушка, сейчас он пах чуть иначе. К легкости и свежести трав добавился терпкий аромат табака, и, непроизвольно вдыхая его, Анжелика вновь возвращалась мыслями к мужчине, который одновременно и пугал, и притягивал ее, который оставался для нее загадкой, и образ которого, вопреки всему, глубоко запал ей в сердце... Она аккуратно вернула платок на место, затем уложила сверху платье и обернулась к Нинон, внимательно наблюдавшей за ней: - Мне, право, неловко оттого, что я не могу выразить то восхищение, ту благодарность, которую я испытываю по отношению к... - Анжелика внезапно замолчала и опустила глаза. - Лучшей благодарностью для него будет то, что вы наденете это платье и позволите ему любоваться вами и вашей ослепительной красотой. - Вы думаете, мы увидимся снова? - вопрос вырвался у Анжелики помимо воли и вызвал легкую улыбку на губах у мадемуазель де Ланкло. - Несомненно, дитя мое, - она взяла руки девушки в свои и нежно пожала. - Думаю, у вас впереди еще много встреч... *** Весь месяц, что предшествовал приему в Ботрейи, семья Ортанс провела, строго соблюдая рождественский пост и посещая все службы в приходской церкви Сен-Ландри. Анжелика, привыкшая к почти монашеской жизни в пансионе, без роптаний выдерживала и бесконечные мессы, и монотонные молитвы, и скудные трапезы... Они никуда не выходили, их никто не посещал - после круговорота лиц и визитов, которыми была наполнена ее жизнь в Париже до этого времени, теперешнее существование можно было назвать аскетичным и даже затворническим. Лишь иногда во время церковной службы она встречала господина де Монтеспана, который, несомненно, изыскивал любую возможность, чтобы увидеться с ней, но не делала никаких шагов ему навстречу за исключением легких кивков и нескольких любезных слов. Ортанс ворчала, что так она потеряет единственного стоящего поклонника, который, видя такое пренебрежение с ее стороны, в самом скором времени переключит свое внимание на девушку более приветливую, но Анжелике было все равно. Единственное, что занимало все ее мысли - это встреча с графом де Пейраком, которая должна была состояться после дня Богоявления на приеме в Ботрейи. Ее не интересовало, насколько роскошным будет праздник, хотя все вокруг только об этом и говорили, для нее также не имели значения знатные гости и их туалеты, и даже фейерверк, который должен был устроить знаменитый пиротехник, приглашенный мадам де Пейрак специально для предстоящего торжества из Лиона; единственное, чего ей хотелось, это увидеть чуть ироничную улыбку тулузского сеньора, пронзительный взгляд его темных глаз и услышать мягкий, с ласкающими интонациями голос: "Вот и вы, мадемуазель де Сансе". Анжелика была удивлена, когда узнала, что мессира де Монтеспана не пригласили на прием, несмотря на то, что он отчаянно желал туда попасть. В свою очередь, и он был ошарашен известием о том, что сестры де Сансе есть в списке приглашенных, хотя, казалось бы, у них было еще меньше шансов оказаться среди гостей, чем у него. С трудом скрывая досаду, маркиз, тем не менее, постарался принять равнодушный вид, словно его нисколько не задевает сложившаяся ситуация, и осведомился, не желают ли дамы воспользоваться его экипажем для поездки на бал, на что Ортанс с радостью согласилась. За стол в честь дня Богоявления в доме прокурора все садились с разными мыслями - господин Фалло де Сансе был угрюм и немногословен, поскольку с появлением Анжелики в его доме все пошло кувырком, и этот роскошный праздник в Ботрейи, на который были приглашены его супруга с сестрой, был ему, как кость в горле. Ортанс, напротив, была весела сверх всякой меры, щеки ее, обычно болезненно-бледные, сейчас горели лихорадочным румянцем, и она только и говорила, что о завтрашнем торжестве, словно не замечала ни нарядно накрытого стола в собственном доме, ни недовольства мужа, ни укоризненно поджатых губ его старика-дяди. - Вам не кажется, мадам, что вы слишком много внимания уделяете этому приему? - наконец не выдержал господин Фалло и раздраженно бросил накрахмаленную салфетку на стол перед собой. - Вы не можете не понимать, какую честь оказали нам мессир и мадам де Пейрак, пригласив нас в Ботрейи! - воскликнула Ортанс. - Уверена, - горделиво выпрямилась она на своем стуле, - что это из-за той дружбы, что связывала нас в пансионе. Прокурор недоверчиво покачал головой. - Мы были очень близки с Франсуазой, - тем временем продолжала Ортанс, - и я надеюсь, что она будет настолько великодушна, что окажет протекцию нашей Анжелике. - Да, это было бы неплохо, - проговорил мужчина. - А то, увы, как вы ни стараетесь, моя дорогая, вам никак не удается найти ей достойную партию. Ортанс вспыхнула. - Поверьте, в этом нет моей вины! - запальчиво проговорила она, бросая на мужа негодующий взгляд. - Просто наша гордячка хочет замуж не иначе, как за принца, а потому отвергает всех кавалеров! - закончила она язвительно и посмотрела на Анжелику. Девушка, все утро провозившаяся на кухне, желая порадовать родных королевским пирогом*, сейчас вяло ковырялась ложкой в овощном рагу и никак не отреагировала на слова сестры. Анжелика не могла сказать, что Ортанс была совсем уж неправа - действительно, мечтающая о любви, она весьма холодно принимала ухаживания нисколько не интересующих ее кавалеров и тем самым разрушала все надежды родственников на ее скорое и удачное замужество. С другой стороны, будь у Ортанс выбор - вышла бы она замуж за своего скучного мужа-прокурора? Или искала бы супруга под стать себе - увлеченного искусством и литературой, остроумного и широко эрудированного? Не жалеет ли она хотя бы иногда об этом браке, заключенном исключительно из деловых соображений? Анжелике претила сама мысль о подобном замужестве, но она молчала, зная, что, выскажи она вслух то, о чем думает, ее просто-напросто засмеют. Еще ее немного смущали восторги Ортанс по поводу предстоящего приема, а мысли о нем вызывали двойственные чувства: с одной стороны, она тоже с нетерпением ждала роскошного праздника в Ботрейи, а с другой... С другой стороны Анжелика чувствовала какую-то неправильность и в этом приглашении, исходившем от Франсуазы де Пейрак, которая недвусмысленно высказала свое презрение к молодой девушке во время их последней встречи, и в той радости от скорого свидания с графом, которую она испытывала помимо собственной воли, и даже в том роскошном платье, которое он прислал ей. Девушке казалось, что она вовлечена в какую-то игру, в которой ей заранее определена роль проигравшей, но у нее не было сил отказаться от нее. А может, это сама Судьба распоряжалась ее жизнью таким причудливым образом? Эти размышления настолько вымотали Анжелику, что она, не дожидаясь момента, когда должен был быть разрезан пирог и, по традиции, определены король и королева этого вечера, поднялась к себе, сославшись на нестерпимую головную боль. Закрыв дверь своей спальни, она принялась раздеваться, ожесточенно дергая непослушные завязки платья. Как только оно, наконец, бесформенным комом упало к ее ногам, девушка буквально рухнула на постель и почти мгновенно провалилась в сон. Она медленно шла по окутанному сумерками парку. Из окон расположенного неподалеку розового замка, изящного, словно игрушка, доносились звуки скрипок и гитар, и было видно, как цепочка лакеев проносит мимо огромных окон длинной галереи, окаймляющей фасад дворца, зажженные канделябры, а другие слуги, взобравшись на табуреты, зажигают свечи в бра, висящих у огромных зеркал, в темной глубине которых отражается их колеблющееся пламя. Около парадного подъезда то и дело останавливались роскошные экипажи, из которых выпархивали изящные дамы, небрежно опирающиеся на любезно протянутые им навстречу руки галантных кавалеров. Анжелика не решилась приблизиться к особняку и поспешно углубилась в боковую аллею, над которой ниспадающие ветви деревьев образовали арку из зелени. Аллея увлекала ее все дальше, к густой роще, и, чем дальше она уходила, тем меньше вспоминала о замке. Парк создавал ощущение тайны, исподволь внушая мысль, что он безграничен. Словно стоя на пороге чего-то неизведанного, Анжелика долго колебалась, прежде чем войти туда, но вдруг услышала знакомый голос, пробравший ее до мурашек: - Идите сюда... Ну же, не бойтесь... Голос звучал из расположенной неподалеку беседки, которую Анжелика не сразу разглядела в темноте, но вот на небе появилась луна, и ее света вполне хватило, чтобы осветить парк. Приглядевшись, Анжелика увидела черный силуэт мужчины, который стоял на широких мраморных ступенях, ведущих в беседку. Она не могла различить его лица, но точно знала, что он неотрывно смотрит на нее. - Не бойтесь, - повторил он, и она, словно завороженная, сделала шаг к нему навстречу. В то же мгновение сильные руки подхватили ее, словно пушинку, и вот она уже в объятиях мужчины, чей образ неотступно преследовал ее на протяжении всех последних месяцев, проведенных в Париже, с их самой первой встречи... Анжелика почувствовала его горячее дыхание на своей щеке и инстинктивным движением обхватила шею мужчины руками, желая быть как можно ближе к нему, стать единым целым, как в первый день творения. - Анжелика, - еле слышно проговорил он нежным, словно ласка, голосом, и его губы, помедлив долю секунды, прижались к ее устам, сначала осторожно, будто пробуя их на вкус, а потом все настойчивее, все требовательнее, пока ее губы, побежденные в этой сладкой борьбе, не приоткрылись ему навстречу... И вот уже она прильнула к нему всем телом, точно гибкая лиана к могучему дереву. Ее жизнь ей больше не принадлежала, и она жадно пила его дыхание, которое огнем растекалось по ее телу. Все ее существо сейчас отчаянно жаждало любви, которую дарил ей невидимый и неиссякаемый источник - его губы. Ее тело, отдавшееся страсти, покорившееся властному поцелую любви, стало словно податливая водоросль, плывущая по волнам бескрайнего океана. Ничего больше не существовало, кроме горячего прикосновения его губ, которые дарили ей невероятное наслаждение, такое острое, такое пронзительное, которое она никогда не испытывала прежде... - Анжелика, - снова проговорил он, проводя кончиками пальцев по ее щеке, - открой глаза... Анжелика! Ее подбросило на кровати, словно пружиной. Она тяжело дышала, сердце колотилось где-то в горле, тело горело, по нему волнами пробегали отголоски только что пережитого экстаза, и девушка не сразу поняла, что над ней склонилась Ортанс, державшая в руках зажженную свечу. - Что с тобой? - обеспокоенно спросила она, разглядывая бледное, как мел, лицо сестры и ее горящие безумным блеском глаза. С трудом Анжелике удалось взять себя в руки, и она пробормотала чуть охрипшим со сна голосом: - Мне просто... приснился сон... - Кошмар? - охнула Ортанс. - Нет.. Да... Я не помню... - Анжелика провела дрожащей рукой по лбу и поняла, что он весь в испарине. - Успокойся, уже все закончилось, - проговорила сестра, присаживаясь на край кровати. - Прочитай молитву Деве Марии, мне она всегда помогает, - и она начала шептать, чуть прикрыв глаза и склонив голову: - Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus**... Повторяя за ней затверженные до автоматизма слова молитвы, Анжелика постепенно избавлялась от наваждения, навеянного ей сновидением. Но если разум ее уже успокоился, то тело все еще не могло забыть только что пережитого удовольствия, и она молилась тем истовее, чем острее ощущала греховность произошедшего, и со стыдом осознавала, что, доведись ей вновь испытать нечто подобное, то она опять не сможет совладать с разгорающимся в ней, словно пожар, желанием. "Это все происки дьявола", - шептал ей внутренний голос, и Анжелика обмирала от сладкого ужаса, чувствуя, как неистово бьется в груди сердце, а щеки заливает жарким румянцем. Дочитав молитву, Ортанс вдруг воскликнула: - Я же совсем забыла, зачем пришла! Поднимаюсь к тебе, открываю дверь, а ты дышишь тяжело и мечешься, точно в горячке. Я уж думала, ты заболела, так тихо весь вечер просидела, и ушла из-за стола, даже не поев толком, - и она протянула сестре тарелку, на которой лежал кусок королевского пирога... _______________ *Традиция печь пирог волхвов на Богоявление восходит к XIII—XIV векам. В этот день католики вспоминают одно из важнейших событий в истории Нового Завета: поклонение волхвов младенцу Иисусу. Одной из наиболее ранних традиций, связанных с христианской символикой пирога волхвов, стала так называемая «доля Господа», или «доля Святой Девы»: пирог делился на столько человек, сколько присутствовали за столом, и ещё одна часть отдавалась первому встреченному бедному. Во Франции пирог волхвов называется "galette des Rois". Самый младший из членов семьи прячется под столом и, не глядя, указывает, кому должен достаться тот или иной кусок. Тот, кому достанется кусок пирога с сюрпризом, объявляется «королём». Он выбирает «королеву» и пьёт за её здоровье, все присутствующие также пьют, произнося: «Король пьёт! Да здравствует король!» (фр. Le Roi boit! Vive le Roi!). Если же сюрприз достаётся особе женского пола, тогда она выбирает "короля". **Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных...
Violeta: Глава 26. Анжелика. Прием в Ботрейи. Продолжение. - Мадемуазель де Сансе, - мессир де Мелён наклонился к Анжелике так близко, что его каштановые локоны, словно шелковистый мех, скользнули по ее обнаженному плечу. - Вы не желаете отведать этих чудных перепелов? Девушка невольно вздрогнула и взглянула на него. Темные, чуть прищуренные глаза мужчины взирали на нее с нескрываемым удовольствием, словно он с восторгом любовался бесценным произведением искусства или какой-нибудь редкостной драгоценной вещицей. Анжелика не была искушена в любовных делах, но интуитивно чувствовала, что господин виконт испытывает к ней отнюдь не романтический интерес. Он все время расспрашивал ее то об одном, то о другом, так, между делом, как бы желая что-то выведать помимо ее воли, искусно маскируя все изысканными комплиментами и забавными историями. - Да, месье, вы очень любезны, - согласно кивнула Анжелика. Держать ровно спину и улыбаться - монастырские уроки и нравоучения Ортанс не прошли даром, и девушка сейчас ни словом, ни жестом не показала той настороженности, которую вызывал в ней ее собеседник. Более того, она весьма мило улыбалась ему, про себя гадая, чем может быть вызвано такое пристальное внимание виконта к ее скромной особе. Он чем-то напоминал ей обаятельного обманщика Ренара* из "Романа о Лисе". И если рыжему пройдохе там удалось льстивыми речами выманить у ворона кусок сыра, то кто знает, чего желает получить от нее этот красивый представительный мужчина с повадками хищника. Если бы на кону стояла ее нравственность, то Анжелика смогла бы дать отпор салонному повесе, но тут дело явно было в чем-то другом. Какое-то тревожное чувство сжало тисками ее сердце, словно к ней на мягких лапах подбиралась беда... - Comme un lis au milieu des épines, telle est ma dame au milieu des lis**, - продекламировал виконт, откидываясь на спинку стула. - Клянусь честью, вы обворожительны! Признаюсь, мне никогда не доводилось встречать столь целомудренной и благонравной девицы. Несомненно, только в провинции Пуату могла расцвести лилия, подобная вам, лилия, достойная королей! - Мой край славится скорее дягилем, чем лилиями, - покачала головой Анжелика. - Королевскому цветку место в Иль-де-Франсе, а не среди болот Пуату. - Мне доводилось пробовать ликер из дягиля, - с мечтательным выражением на лице проговорил мессир де Мелён. - И все тонкие вина нашего гостеприимного хозяина, - он кивнул в сторону графа де Пейрака, восседающего во главе праздничного стола, - не сравнятся с его пряным, терпким, чуть горьковатым вкусом. Думаю, обладая нежностью и красотой лилии вы, мадемуазель, владеете и тайной очарования дягиля... Анжелика едва услышала окончание его тирады, поскольку, невольно следуя взором за взглядом виконта, она, словно на стену, натолкнулась на холодный и изучающий взгляд тулузского сеньора. Лишь одно короткое мгновение они смотрели друг на друга, но этого было достаточно, чтобы девушка почувствовала себя не в своей тарелке. Что вызвало такую перемену в нем? Когда она приехала, граф не скрывал своей радости: она видела нежную улыбку на его губах, слышала ласкающие интонации в его голосе... Теперь же он был похож на неприступную скалу, а по его лицу блуждала сардоническая усмешка, придавая мужчине вид Мефистофеля. Анжелика первая отвела глаза и скорее угадала, чем услышала слова господина де Мелёна, обращенные к ней: - Вы чем-то озабочены, мадемуазель де Сансе? Куда вдруг пропала ваша очаровательная улыбка? Вам не по нраву перепела? Или это я навел на вас тоску своими разглагольствованиями? - Прошу прощения, мессир, я на мгновение потеряла нить разговора, - вымученно улыбнулась девушка. - За столом так шумно... - Вы правы, ох уж это южное гостеприимство! - нарочито посетовал виконт. - Мессир и мадам де Пейрак ни на секунду не позволят смолкнуть музыкантам и веселым беседам, подкрепленным добрым вином и разнообразными закусками. Я понимаю вашу растерянность, мадемуазель де Сансе, вы же впервые в подобном обществе? Анжелика вспыхнула. Да он держит ее за деревенщину, не иначе! - Отчего же, господин де Мелён, - с достоинством проговорила она, - мне доводилось посещать приемы, которые устраивал мой дядя маркиз дю Плесси-Бельер в своем замке, и думаю, что присутствие на них принца Конде свидетельствовало о том, что они не уступают своей роскошью и утонченностью королевским! - Принца Конде! - воскликнул виконт, широко раскрывая глаза. - А ваш дядя не боялся принимать у себя этого знаменитого фрондера? Ну надо же так было опростоволоситься! Анжелика закусила губу, едва не застонав от собственной глупости. Далекая от политики, она совсем упустила из виду тот момент, что герой битвы при Рокруа лишь после недавнего подписания Пиренейского мира был восстановлен в своих титулах и правах, а до этого он долгие годы скрывался в Испании, как изменник. - Если его величество король забыл о разногласиях, некогда существующих между ним и принцем, то отчего же мой дядя не мог выказывать ему должное почтение? - с трудом сдерживая дрожь в голосе, проговорила девушка. - Вы правы, конечно же, вы правы! Кто бы мог подумать, как все обернется, да... - мессир де Мелён рассеянно кивнул Анжелике, погрузившись в свои мысли, и она снова почувствовала неотвратимую поступь надвигающегося несчастья. Когда был дан сигнал к танцам, виконт снова был весел и, казалось, напрочь позабыл о той оплошности, которую Анжелика допустила в беседе с ним. Он с поклоном предложил своей даме руку и вслед за хозяевами дома, которые составили первую пару процессии, направился к длинной галерее, опоясывающей заднюю часть дома, где должен был состояться бал. Широкая галерея было разделена золочеными перегородками на три части. В средней из них было устроено возвышение, покрытое коврами, вокруг которого стояли бархатные кресла, предназначенные для самых высокопоставленных гостей. Вдоль стен были устроены галереи для зрителей и еще одна галерея для оркестра, состоявшего из 24 скрипачей, 6 гобоев и 6 флейт. Все это торжественное великолепие освещалось громадными хрустальными люстрами и жирандолями. Бал открывался бранлем, который блистательная Франсуаза де Пейрак танцевала вместе со своим мужем. Анжелика была удивлена, насколько уверенно и грациозно он двигается, несмотря на хромоту. Исполнив свой куплет, они остановились позади выстроившихся пар, каждая из которых после них танцевала бранль по очереди. И так происходило до тех пор, пока хозяин и хозяйка дома вновь не стали первыми. Затем последовали гавот и менуэт, по окончании которого граф де Пейрак сел в кресло, стоявшее на возвышении. К нему тотчас подошел господин д'Эстре и, отвесив ему низкий поклон, пригласил мадам де Пейрак на следующий танец. Анжелика услышала голос мессира де Мелёна, который все это время был ее неизменным партнером: - Похоже, он воображает себя королем, этот тулузский вельможа. - Думаю, вы ошибаетесь, - запротестовала Анжелика. - Скорее всего, его просто утомили танцы. - Я очень редко ошибаюсь, мадемуазель, - виконт со значением улыбнулся. Бал продолжился курантой, которую начали хозяка дома и граф д'Эстре. После Франсуаза де Пейрак пригласила господина де Мелёна, а мессир д'Эстре - супругу Франсуа де Гриньяна, Клэр. Все постоянно менялись парами, и, таким образом, с Анжеликой перетанцевали почти все приглашенные гости. Все, кроме графа де Пейрака, удалившегося во время сарабанды, на которую Анжелику вновь пригласил виконт де Во. Во время антрактов между танцами общество угощалось фруктами и конфетами. Кроме того, в галерее был устроен гигантский буфет с винами, ликерами и прохладительными напитками. Но главной сенсацией вечера стал огромный белоснежный торт, представлявший собой изящный, как игрушка, сказочный замок со множеством башенок, лесенок и стрельчатых окон. Три террасы, опирающиеся на арочную галерею, опоясывали его. И все это великолепие покоилось на подушке из кремовых роз. Этот шедевр кулинарного искусства было видно изо всех концов бальной залы, и он служил темой для самых жарких дискуссий. Мессир де Мелён, сверх всякой меры восхищенный им, поведал Анжелике, что непременно прикажет своему повару создать нечто подобное, когда его резиденция в Во-ле-Виконт будет закончена, и он устроит там по случаю новоселья прием. - Мой повар, Ватель, он гений! Думаю, ему под силу будет создать и более величественное сооружение, - восклицал он. - Хотя праздник, который устроили сегодня мессир и мадам де Пейрак, будет трудно превзойти, я приложу для этого все усилия. И конечно же, приглашу его величество c молодой супругой на это торжество, если их свадьба с испанской инфантой все же состоится. Анжелика бросила на виконта быстрый взгляд. Пригласить короля на прием в свой замок? Видимо, господин де Мелён занимает очень высокое положение при дворе. Интересно, какое? И почему его так заинтересовала она, Анжелика? От этих мыслей ей стало тревожно, и, попросив прощения у своего кавалера, девушка по окончании танца отошла к буфету, где услужливый лакей протянул ей бокал ледяного шампанского. Поднеся бокал к губам, она вдруг услышала: - Мессир Фуке! От звука этого имени, с которым у нее было связано так много неприятных воспоминаний, у Анжелики по телу прошел озноб. Она что есть силы сжала в руках бокал и оглянулась в поисках господина суперинтенданта финансов. Ей отчего-то казалось, что это будет обрюзгший старик с неприятным пронизывающим взглядом, похожий разом на змею и на жабу. Каково же было ее удивление, когда она поняла, что ее обаятельный партнер по танцам, остроумный и жизнерадостный мужчина, на которого обращали внимание все без исключения дамы на этом приеме, и есть тот самый человек, перед которым во время Фронды склонялись сильные мира сего... Словно во сне, она услышала голос принца Конде: "Я, нижеподписавшийся, Людовик II, принц Конде, заверяю мессира Фуке, что всегда буду верен только ему и никому другому...". Бальная зала закружилась у нее перед глазами, танцующие пары слились в одно яркое пятно, а музыка стала нестерпимо громкой и била по ушам, заставляя кровь пульсировать в висках. Очень осторожно Анжелика поставила бокал на поднос, который держал лакей, и медленно направилась в сторону широко распахнутых дверей в конце галереи, ведущих в оранжерею. Там было относительно тихо, поскольку большая часть гостей веселилась в бальной зале, не считая редких парочек, мило ворковавших в тени апельсиновых деревьев, которые из-за морозов были перенесены из сада в дом прямо в массивных кадках. Занятая собственными мыслями, Анжелика все ускоряла шаг, не замечая ни прогуливающихся в оранжерее гостей, ни усыпанных белоснежными цветами деревьев. Сердце ее колотилось где-то в горле, в боку кололо, она жадно хватала ртом воздух и думала только об одном - найти в этом доме какой-нибудь укромный уголок и спрятаться там ото всех, чтобы прийти в себя. Чувство безотчетного страха буквально по пятам преследовало девушку: ей казалось, что мессир де Мелён, который весь вечер не отходил от нее ни на шаг, увидев, что она ускользнула от него, немедленно кинется за ней в погоню. Или пошлет кого-то из своих доверенных лиц, чтобы избавиться от неугодной ему мадемуазель де Сансе, которая расстроила его честолюбивые планы много лет назад в Плесси. На таком шумном приеме никто даже и не заметит исчезновения одной из гостий, а утром ее бездыханное тело найдет садовник или какой-нибудь слуга и доложит об этом графу де Пейраку и его супруге. Анжелика, как наяву, представила надменное лицо графини и ее презрительно брошенные слова: "Господи, от этой девчонки одни только неприятности!". А какой была бы реакция графа? Не успев додумать эту мысль, Анжелика вдруг обнаружила, что неожиданно вышла к самому центру оранжереи, который представлял собой огромный круглый бассейн, окаймленный широким бортиком из розового мрамора. Сделав по инерции еще несколько шагов, девушка остановилась неподалеку от него и невольно залюбовалась открывшимся ее глазам видом. В середине бассейна была установлена огромная перламутровая раковина, выполненная столь искусно, что казалось, будто она настоящая. Приглушенный свет жирандолей, расставленных вокруг, мастерство художника, сотворившего этот шедевр, создавали эффект сказки наяву. Верхняя створка раковины была распахнута, а на нижней стояли несколько человек, одетых на древнегреческий манер. На секунду Анжелике показалось, что они - плод ее воспаленного воображения, но, разглядев их ярко раскрашенные лица, услышав их приглушенные голоса, тихим речетативом повторяющие слова пьесы, она поняла, что это актеры. Вероятно, по задумке хозяев дома, гостей после танцев ожидало театральное представление, и Анжелика застала труппу в разгар приготовлений к спектаклю. Смутившись, она хотела было вернуться под сень апельсиновых деревьев, как внезапно каблук ее туфельки подвернулся, и тонкий кожаный ремешок, обхватывающий щиколотку, с жалобным звуком лопнул. Девушка едва не застонала от отчаяния. Конечно, она столько танцевала сегодня, потом почти бежала по узким и извилистым проходам оранжереи, да еще и шла доброе лье по разбитым камням мостовой вместе с Ортанс после того, как у их кареты сломалась ось, когда ее колесо попало в глубокую выбоину на темной парижской улочке. И вот теперь Анжелика стояла около бассейна, не в силах двинуться с места и не имея никакой возможности хоть как-то закрепить ремешок туфли на глазах у театральной труппы. Вымученно улыбнувшись, она застыла на месте, делая вид, что любуется искусно выполненной декорацией, и про себя гадала, как ей выйти из этого нелепого положения. Актеры также не сводили с нее глаз, вероятно, недоумевая про себя, что нужно этой странной гостье. Напряжение нарастало, и Анжелика уже была готова сесть на край бассейна, чтобы как можно незаметнее привести свою обувь в порядок, как увидела, что древнегреческие фигуры вновь ожили и склоняются в подобострастном поклоне перед кем-то, чьи тяжелые шаги она слышала у себя за спиной. На секунду девушку обуял ужас - ей показалось, что это господин виконт наконец настиг ее. Но, медленно повернув голову, она с облегчением увидела, что к ней приближается хозяин Ботрейи. Мужчина едва кивнул в ответ на ее реверанс, а его взгляд был таким же холодным и колючим, как и за ужином. Подойдя к сцене, граф обменялся несколькими короткими репликами с актерами, а затем отдал громкий приказ кому-то, кого Анжелика не видела: "Закрывай!". В тот же миг верхняя створка раковины стала медленно опускаться, и девушка тихонько вскрикнула, потому что ей показалось, что конструкция сейчас насмерть задавит несчастных участников представления. - Что случилось? - граф де Пейрак резко обернулся к ней, и в его голосе отчетливо промелькнули нотки раздражения. - Эти люди... Мессир, вы же убьете их! - в отчаянии проговорила Анжелика. Он иронично приподнял одну бровь, а после громко расхохотался. - Мадемуазель де Сансе, право слово, вам не о чем волноваться. Строение раковины подразумевает собой, что внутри нее сидя может разместиться до пяти человек, - в его глазах вспыхнули веселые искорки. - Неужели вы думаете, что я могу хладнокровно отдать приказ умертвить всех этих людей, да еще и у вас на глазах, только потому, что мне не по нраву та пьеса, которую они будут играть? - А вам она действительно настолько не нравится? - уже пришла в себя Анжелика и несмело улыбнулась. В самом деле, как ей в голову могло прийти, что граф может быть настолько небрежен? Не иначе, как чрезмерно нервное состояние лишило ее способности рассуждать логически. - Я не люблю трагедий, - проговорил граф де Пейрак и снова обернулся к раковине, створки которой только что закрылась с негромким хлопком. - Особенно трагедий, повествующих о неотвратимости судьбы. Мне кажется, это принижает роль человека в спектакле под названием Жизнь, делает его марионеткой в руках Провидения. Анжелика вздрогнула при этих словах. Что, как не судьба, столкнула ее сегодня на приеме с призраком из прошлого? И чем еще, как не трагедией, может обернуться для нее эта встреча? Граф тем временем продолжал: - Бороться с судьбой - вот смысл жизни каждого человека. Бороться и не отступать ни при каких обстоятельствах... - А если борьба бесполезна? - тихо проговорила Анжелика. Граф глянул на нее из-за плеча. - Запомните, пока вы боретесь - вы живы. Как только опускаете руки - умираете. Никогда не сдавайтесь, мадемуазель де Сансе, и судьба склонится перед вами, признавая в вас победительницу, - он подошел к Анжелике и протянул ей руку: - Пойдемте, я провожу вас в танцевальную залу. Думаю, ваши поклонники сбились с ног, разыскивая вас. При одной мысли, что сейчас ей придется снова улыбаться мессиру де Мелёну, внезапно оказавшемуся всесильным суперинтендантом Фуке, и вести себя с ним, как ни в чем ни бывало, девушка побледнела и отрицательно качнула головой. - Думаю, с меня на сегодня достаточно танцев. Граф де Пейрак внимательно посмотрел на Анжелику, и ей показалось, что взгляд его слегка смягчился. - Тогда позвольте мне показать вам оранжерею. Помнится, в прошлый раз вы ставили под сомнение то, что апельсиновые деревья в моем саду могут цвести круглый год. Теперь вы сможете убедиться в этом сами, - он сделал широкий жест рукой, приглашая ее следовать за собой. Анжелика тут же вспомнила о своей порванной туфельке и почувствовала, как с трудом балансирует на ставшем вдруг совсем неустойчивом каблуке. Его пальцы коснулись ее запястья. - Вам нехорошо? - нахмурился граф, с тревогой вглядываясь в лицо девушки. - Нет, просто... - Анжелика в отчаянии посмотрела на него. Ну что за дурацкая ситуация! - Вы будете смеяться, - наконец обреченным тоном проговорила она. - Правда? - его глаза заискрились весельем. - Вы меня заинтриговали! - Я не могу идти, - одними губами произнесла девушка. Граф хмыкнул. - Вас обратила в соляной столб красота этой оранжереи? Или же вы решили занять место перед сценой заранее, чтобы потом не выглядывать из-за голов других зрителей? Очень предусмотрительно, мадемуазель де Сансе, я об этом не подумал. Что ж, я готов составить вам компанию, тем более, что ждать осталось не больше получаса. Граф опустился на край широкого мраморного бортика бассейна и указал на место рядом с собой. - Присаживайтесь, сударыня. Анжелика продолжала стоять. Видя, что его взгляд становится сначала удивленным, а потом и вовсе озадаченным, она сделала решительный шаг вперед. И в следующий миг, следуя лучшим традициям комедий дель арте, каблук туфли подвернулся, она слетела с ее ноги, и Анжелика, тихонько вскрикнув, упала прямо на руки графу. Секунду они смотрели друг на друга, она - с испугом, он - с недоумением, как вдруг во взгляде мужчины промелькнуло понимание, когда он увидел лежавшую в некотором отдалении от них туфельку. - Так вот в чем дело, - проговорил он и, словно нехотя выпуская девушку из своих объятий, осторожно усадил ее на бортик бассейна. Встав со своего места, граф де Пейрак наклонился, чтобы поднять с мозаичных плит пола злосчастную туфлю. Внимательно осмотрев ее, он сочувственно вздохнул: - Ремешок порван, мадемуазель. Даже не знаю, можно ли что-то сделать... Боюсь, вам придется просидеть весь остаток вечера здесь. Анжелика вскинула на мужчину взволнованный взгляд, не уловив в его словах легкой иронии. - А я так мечтала увидеть фейерверк, - она была настолько расстроена, что слезы выступили у нее на глазах. Граф тут же стал серьезным. - Что ж, тогда мне придется совершить невозможное, чтобы исполнить ваше желание. С этими словами он опустился перед ней на одно колено. Анжелика видела, что это движение далось ему с большим трудом, и он даже слегка поморщился, но тут же снова улыбнулся. - Вы позволите? - он приподнял краешек ее юбки и ловко надел ей на ногу туфельку. Анжелика замерла, ошеломленная его поступком, и вцепилась руками в края бассейна, пока он с деловитой сосредоточенностью закреплял ремешок, едва ощутимо касаясь пальцами ее лодыжки. - Я обуваю вас, словно невесту перед свадьбой***, - услышала она приглушенный голос графа. - Только мои туфельки не оторочены мехом, - живо отозвалась девушка, вспомнив знаменитую сказку о Сандрильоне****. - Но, тем не менее, вы попали на бал, - ответил он. - С помощью доброй феи, - кивнула Анжелика, вспоминая Нинон де Ланкло, которая выступила посредником между ней и таинственным дарителем. - Если не ошибаюсь, - продолжал граф де Пейрак, - в той сказке потеря туфельки обернулась для ее хозяйки удачей. Как знать, мадемуазель де Сансе, может и для вас в сегодняшнем происшествии скрыто доброе предзнаменование. Мужчина взглянул на Анжелику, и по его губам скользнула легкая улыбка. Его темные глаза, казалось, гипнотизировали девушку, а нежные пальцы, все еще бережно обхватывающие ее лодыжку, обжигали, будто огнем. - Я... не верю в приметы, - запинаясь, проговорила она. - Отчего же? - он снова опустил голову и занялся непослушным ремешком. Анжелика перевела дух. Теперь, когда он отвел взгляд, она снова обрела способность внятно излагать свои мысли. - Вчера мне достался боб из королевского пирога, - проговорила она. - И с тех пор меня просто преследуют неудачи: сначала на пути сюда сломалась наша с сестрой карета, потом порвался ремешок туфельки, и еще этот мессир де Мелён, который оказался совсем не тем человеком, каким казался, - девушка вовремя прикусила язык, едва не проговорившись графу о тайне, которую хранила много лет. Сделав неопределенный жест рукой, словно отгоняя от себя неприятные воспоминания, она подытожила: - Как видите, это все глупости... Граф ничего не ответил, только как-то странно посмотрел на нее, отчего она вновь смутилась. - Ну вот и все, мадемуазель де Сансе, - произнес наконец он и, тяжело опираясь на край бассейна, поднялся на ноги. - Думаю, теперь мы сможем совершить небольшую прогулку. - Пока часы не пробьют двенадцать? - спросила Анжелика, невольно улыбнувшись, так как ей вновь вспомнилась сказка о Сандрильоне. - Надеюсь, вы не сбежите, - усмехнулся граф. - Иначе пропустите представление, - он кивнул на сомкнутые створки раковины, за которыми скрывались актеры. - И фейерверк. - О, я ни за что его не пропущу! - воскликнула девушка и легко поднялась на ноги. - Благодарю вас, мессир де Пейрак. - Идемте же, - он с церемонным поклоном протянул ей руку, и Анжелика, обмирая от предвкушения чего-то прекрасного, что непременно должно было произойти, позволила графу увлечь себя прочь от бассейна в самую дальнюю часть оранжереи. Они медленно шли рука об руку вдоль цветущих деревьев, которые были подлинным чудом, ярко контрастируя с лежавшим на улице снегом. - Я никогда не видела столько прекрасных цветов! - восхищенно выдохнула Анжелика, касаясь кончиками пальцев бархатных лепестков флердоранжа*****. - Они очень похожи на те, которые вплетают в венок невесты у нас в Пуату. Говорят, эти цветы приносят счастье и любовь молодой семье, - она приподнялась на цыпочки, и прикрыв глаза, с наслаждением вдохнула сладкий, дурманящий аромат, который источали белоснежные бутоны. - Весна посреди зимы, как это волшебно... Анжелика на мгновение словно перенеслась в весенний Монтелу, когда кроны деревьев покрываются сочной зеленью, а благоухание цветов переплетается с пряным запахом дикой земляники, и почувствовала себя маленькой босоногой девчонкой, несущейся по покрытым мхом лесным тропинкам, беззаботной и невероятно счастливой. Девушка вскинула на графа светящиеся восторгом глаза, и на губах у нее распустилась очаровательная улыбка. - Волшебно, - еле слышно повторила она. Анжелика вдруг осознала, насколько ей было необходимо присутствие этого мужчины, ведь только рядом с ним она смогла успокоиться и избавиться от страхов, вызванных воспоминаниями о заговоре, который, благодаря ее усилиям, не состоялся. - Простите мне мою вольность, мадемуазель де Сансе, - граф де Пейрак сорвал нежный, едва распустившийся цветок и аккуратно закрепил его на волосах Анжелики. - Вот теперь вы действительно выглядите, как невеста, - в его голосе не было слышно иронии, только глубоко затаенное волнение. - Флердоранж любой девушке придает очарование, но вас он делает просто неотразимой. Боюсь, - с улыбкой закончил он, - вы разбили мне сердце... - Вы смеетесь надо мной, ваша светлость, - пробормотала она, вспыхивая и опуская глаза. - Скорее, я смеюсь над собой, - задумчиво произнес он. - Взгляните вверх, - неожиданно указал граф на сделанный из стекла купол оранжереи, под которым они остановились, и Анжелика, подняв голову, увидела россыпь звезд, сияющую навстречу ей. Ночное небо - бескрайнее, загадочное, манящее - заворожило ее. Луна, торжественная и холодная, заливала все вокруг таинственным светом, и снежинки, танцующие над стеклянным куполом, казались живыми и непоседливыми светлячками, кружащимися в такт музыке ветра, который господствовал на улице и чье ледяное дыхание совсем не ощущалось в блаженном тепле оранжереи. Любуясь всем этим великолепием и вдыхая сладкий аромат белоснежных цветов, украшавших пышные темно-зеленые кроны апельсиновых деревьев, Анжелика вернулась мыслями в тот день, когда граф стоял рядом с ней около крыльца Ботрейи, ее плечи окутывал теплом принесенный им плащ, а ее сердце - его ласковая улыбка. Ортанс была права - она действительно всерьез увлеклась этим тулузским сеньором, настолько, что готова позабыть обо всем, только чтобы оказаться вновь в его объятиях и испытать тот головокружительный восторг, который пережила во вчерашнем сне. Анжелика поднесла руку к губам, вспыхнувшим от сладкого томления, и улыбнулась своим мыслям. Совсем недавно она была на грани обморока из-за того, что оказалась на одном приеме с господином Фуке, а теперь думает только о том, как кружит ей голову благоухание апельсиновых деревьев и волнуют воспоминания о прикосновении нежных губ мужчины, который даже и не догадывался, какой ураган чувств вызывает в ней. Вдруг огромный пласт снега рухнул прямо на крышу оранжереи, заставив Анжелику невольно податься назад, и в то же мгновение она почувствовала руки графа на своих плечах. - Не бойтесь, мой ангел, это просто снег, - услышала она его голос над самым ухом. И от этой неожиданной близости, от горячего дыхания, обжигающего ее щеку, от еле ощутимого прикосновения его пальцев к ее обнаженной коже, Анжелика потеряла голову. "Один лишь раз, только раз, чтобы узнать, каким может быть настоящий поцелуй", - с этой мыслью она повернула лицо к графу. В его глазах отражались сверкающие на небе звезды, а лицо было озарено такой неподдельной страстью, таким искренним чувством, что Анжелика, больше не раздумывая, потянулась губами к его губам... ________________ * Ренар - герой французской средневековой сатирической эпопеи - «Романа о Лисе», памятника французской городской литературы конца XII—XIV вв. ** Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами ("Песнь песней"). *** В некоторых областях Франции, в день свадьбы, самый близкий родственник жениха обувал невесту в новые туфли. **** фр. Cendrillon - Золушка. ***** фр. fleurs d’orange - цветок апельсина.
Violeta: А вот, собственно, и торт! Приятного аппетита
Violeta: Глава 27. Маркиз де Монтеспан. Прием в Ботрейи. - Господин, ваша карета сломалась неподалеку от Ситэ, - с поклоном доложил лакей маркизу де Монтеспану, который с мрачным видом сидел в кресле около неразожжённого камина, закутанный по самые уши в тяжелое покрывало. Апартаменты, которые он занимал, несли на себе печать крайней бедности. Пыльная мебель, потертые ковры, рассохшиеся оконные рамы, в широкие щели которых задувал ледяной ветер с улицы - все это совсем не вязалось с роскошными нарядами, аккуратно разложенными на полуразваленном диване, обтянутом давно истрепанной гобеленовой тканью. Молодой человек страдальчески поморщился. У него не было денег даже на дрова, что уж говорить о том, чтобы починить карету! Нет, этот год поистине начался неудачно... - Какие будут распоряжения, ваше сиятельство? - лакей продолжал маячить в дверях. - Ты хочешь, чтобы я лично занялся этим пустяком? - высокомерно бросил маркиз. - У меня нет времени на подобные глупости. Проваливай. - Да, господин, - слуга, явно ничего другого и не ожидавший, тихо прикрыл дверь. Луи, едва лакей скрылся из виду, в раздражении хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. Видимо, все выезды на ближайшую неделю придется отложить. А то и на более долгий срок. Содержание, которое он получал из своего поместья, было настолько мизерным, что на него не приходилось расчитывать. Он перебрал в уме всех приятелей, чьей щедростью он мог воспользоваться, и приуныл. Ситуация складывалась безвыходная. Ему нечасто приходилось сталкиваться лицом к лицу с превратностями судьбы - как правило, за полосой неудач следовала полоса везения, да и в силу жизнерадостного характера он мало придавал значения временным затруднениям. Всегда находилась компания, в которой его угощали вином, а то и обедом, всегда была под рукой какая-нибудь замужняя красотка, которая была непрочь поразвлечься с красивым молодым человеком, да и в картах ему обычно везло. Выгодная женитьба могла решить большинство его проблем, но неожиданная встреча с мадемуазель де Сансе спутала все его планы. Впервые образ женщины не покидал его ни днем, ни ночью, впервые он хотел быть с кем-то так отчаянно, как с ней, и впервые он желал отдавать, а не брать. Но увы, в его случае предложить зеленоглазой красавице ему было нечего, кроме своего громкого титула и баснословных долгов. А что, если... Он вскочил с кресла и крикнул: - Бланже! Одеваться! Не прошло и получаса, как он вышел из дома и направился в сторону отеля Ботрейи. Праздник там был уже в самом разгаре, и маркиз надеялся затеряться среди гостей. Этим визитом он убивал сразу двух зайцев - в очередной раз увидеться с мадемуазель де Сансе и, воспользовавшись удобным случаем, попросить графа де Пейрака ссудить его небольшой суммой. Ну и, конечно же, опрокинуть один-два бокала отличного вина, а то от того пойла, которое ему приходилось пить в последнее время, у него было жестокое несварение желудка. Оставалось только одно - незаметно проникнуть в отель. Нечего было и думать пройти через главные ворота - привратник тут же отправит его восвояси. Но оставалась еще калитка для слуг, которая наверняка должна была располагаться на заднем дворе дома. Руководствуясь этими размышлениями, маркиз последовал в сторону улицы, проходящей за Ботрейи, миновал ворота монастыря лазаристов и через несколько минут оказался около неприметной дверцы, припорошенной снегом и едва различимой в тусклом свете луны. Луи толкнул ее, и, к его величайшей радости, она оказалась незапертой. Он двинулся по аллее из аккуратно подстриженных невысоких кустов, которые по весне должны были одеться пышной зеленью, прошел мимо старого колодца, покрытого куполом из кованого железа. Возле него располагалась колонна с отбитой верхушкой, у основания которой стояла скамейка с прислоненным к ней пестрым щитом. От этого места буквально веяло стариной - каждая деталь напоминала о пышности пятнадцатого столетия, когда квартал Маре представлял собой один огромный замок со множеством дворов - резиденцию французских королей и принцев. Оставалось только восхититься безупречным вкусом хозяев, оставивших этот уголок сада нетронутым, сохраняя поэзию средневекового убранства. Сюда едва долетали звуки дома, и Монтеспану на миг показалось, что он каким-то чудом перенесся в далекое прошлое, на несколько веков назад. Когда маркиз наконец вышел к заднему фасаду отеля, то был буквально ослеплен горящим во всех окнах светом. Галерея первого этажа хорошо просматривалась с того места, где стоял молодой человек, и он мог любоваться видом кружащихся в танце пар. Где-то там, внезапно подумалось ему, сейчас наслаждается праздником мадемуазель де Сансе. Чьи пальцы словно ненароком касаются нежной кожи ее запястья, чьи губы шепчут ей пылкие признания? Она слишком красива, чтобы остаться без внимания даже на таком блестящем приеме, и от этих мыслей в Луи всколыхнулась ревность: будет ли она так же холодна со своими поклонниками, как с ним, или же уступит домогательствам какого-нибудь франта? Он поклялся себе, что вызовет на дуэль любого, кто осмелится навязывать ей свои ухаживания. Внимание маркиза внезапно привлекла выпуклая стеклянная крыша округлой формы, которая венчала собой левое крыло первого этажа, и он предположил, что там расположена оранжерея. Что ж, вот и шанс попасть в дом, не привлекая к себе лишнего внимания! Скинув плащ и шляпу, он аккуратно умостил их в дупле растущего рядом дерева, чтобы забрать на обратном пути, и решительным шагом пересек задний двор. Суетливо снующие слуги низко кланялись маркизу при его приближении, принимая за одного из гуляющих гостей, и он мысленно похвалил себя за удачную идею попасть на прием через потайную калитку. Подходя к дверям оранжереи, Луи широко улыбался - жизнь виделась ему чудесной и удивительной, звуки музыки казались волшебными, а ароматы цветов, которые можно было различить даже на улице, кружили голову. Поистине, сегодня был его день. И возможно, мадемуазель де Сансе оценит по достоинству тот трюк, что он предпринял ради того, чтобы увидеться с ней, и подарит ему поцелуй... Черт возьми, а почему бы нет? Хоть она и выглядела такой неприступной в садах Тюильри, отчего сегодня ей не стать более покладистой? При мысли о ее губах, которые раскроются ему навстречу, ее руках, которые коснутся его лица, ее тела, которое прижмется к его, маркиз пришел в крайнее возбуждение. Никогда он так никого не желал, эта девушка сводила его с ума! Повернув ручку двери, он зашел в оранжерею. Тут царил полумрак, и только свет луны, струящийся через стеклянную крышу, освещал этот укромный уголок. В нескольких шагах от себя, около покрытых белоснежными бутонами апельсиновых деревьев, которые мерцали в лунном свете, словно серебряные звезды, Луи увидел самозабвенно целующуюся парочку. Он понимающе улыбнулся - для кого-то праздник уже достиг своей кульминации, а ему еще только предстояло завоевать расположение своей прекрасной недотроги... В этот момент мужчина, оторвавшись от губ своей дамы, с обжигающей страстью в голосе произнес: - Анжелика... Маркиз застыл на месте, словно громом пораженный. Присмотревшись повнимательнее, он осознал, что под сенью апельсиновых деревьев стоял хозяин дома собственной персоной и сжимал в своих объятиях девушку, которую Луи любил со всей пылкостью неразделенного чувства. Теперь он видел и ее золотистые волосы, рассыпанные в беспорядке по обнаженным плечам, и тонкие руки, которые обхватывали графа де Пейрака за шею, нетерпеливо склоняя его лицо к своему для продолжения поцелуя... Молодого человека охватил безудержный гнев - не ему она открыла свое лицо возлюбленной, а этому насмешливому калеке с жуткими шрамами, о котором шла слава, как о чернокнижнике. Нет, это невозможно! Наверняка он просто околдовал ее, чем-то опоил... Чистый ангел, которым Анжелика представлялась ему, не могла любить подобное чудовище. Это адские чары, не иначе! Решение пришло к Луи молниеносно: ему нужно вырвать ее из когтей этого демона, спасти! И маркиз де Монтеспан сделал шаг вперед. Его голос, дрожащий от ярости, прозвучал оглушительно в тишине оранжереи: - Мессир де Пейрак! Луи увидел, как вздрогнула девушка, как взметнулись ее локоны, когда она обернулась на звук его голоса, как исказилось страхом ее лицо... Граф, напротив, остался невозмутим. Только губы его тронула чуть заметная усмешка, и он негромко произнес: - Поистине, судьба не скупится на неожиданности... Монтеспан положил руку на эфес шпаги. - Граф, ваше поведение оскорбительно! - с вызовом в голосе продолжил он. - Я настаиваю на дуэли. Здесь и сейчас! - Даже так! - граф насмешливо приподнял бровь и, казалось, забавлялся сложившейся ситуацией. - Вы настоящий гасконец, сударь, не раздумывая - сразу к делу, - с этими словами он, словно забыв о присутствии маркиза, склонился к руке баронессы. - Мадемуазель де Сансе, прошу вас, вернитесь к гостям. - Но..., - попробовала было запротестовать она, однако граф прервал ее, накрыв ладонь девушки, которую продолжал держать в руке, своей ладонью. - Я не хочу, чтобы пострадала ваша репутация, - проговорил он. - Думаю, ваш пылкий поклонник тоже разделяет мое мнение, не так ли, маркиз? - не оборачиваясь к молодому человеку, с нажимом произнес Пейрак. Тому не оставалось ничего другого, как кивнуть в ответ. Девушка секунду поколебалась, а потом, посмотрев на Пейрака долгим, полным тревоги взглядом, коснулась ладонью его груди в области сердца. - Будьте осторожны, прошу. Если с вами что-то случится... - взволнованно выдохнула она и, не договорив, резко развернулась и почти бегом бросилась прочь. Луи почувствовал такой острый укол ревности, что ему показалось, будто его сердце насквозь пронзили кинжалом. - Сударь, я жду, - свистящим от ненависти голосом проговорил Монтеспан и выхватил шпагу. - Успокойтесь, мессир, - поморщился граф. - Право, вы ведете себя, как ребенок. Назначьте место и время, где мы с вами встретимся, чтобы разрешить наши разногласия. А после покиньте мой дом, в который, насколько мне известно, вас никто не приглашал. - Вы - негодяй! - проговорил побелевший от нанесенного ему оскорбления маркиз. Глаза Пейрака нехорошо сузились. - Место и время, сударь, - повторил он ледяным тоном. - Завтра на рассвете у старых ворот Нельской башни. Там, около аббатства Сен-Жермен-де-Пре, есть небольшой пустырь*, - Монтеспан с силой вогнал шпагу обратно в ножны. - Я наслышан об этом месте, - граф скрестил руки на груди и чуть склонил голову в знак согласия. - Прощайте, господин де Монтеспан. - До скорой встречи, мессир де Пейрак. Надеюсь, завтра я избавлю мир от такого мерзавца, как вы. - Бог в помощь, - граф отвесил Луи издевательский поклон. - Ко всем вашим грехам вы добавляете еще и богохульство! Воистину, вы одержимы дьяволом! - Луи, никогда не отличавшийся особым благочестием, вдруг почувствовал непреодолимое желание перекреститься и прошептать молитву, но сдержался, опасаясь новых насмешек со стороны хозяина дома. - Обесчестить невинную девушку, которую вы обманом завлекли на этот праздник, да еще и в присутствии собственной супруги! Для вас нет ничего святого! - Мне абсолютно безразлично ваше мнение обо мне, мессир де Монтеспан, - граф сделал нетерпеливый жест рукой, словно прощаясь с надоедливым визитером. - Если вы закончили, то дверь на улицу у вас за спиной. - Уверен, что вы не любите ее, - словно не слыша его, продолжал Луи. - Вас одолевает похоть, едва удовлетворив которую, вы тут же бросите ее и ни разу не вспомните о бедняжке. Ведь так? И если она наложит на себя руки из-за вашего безразличия к ее дальнейшей судьбе, вы только посмеетесь. До меня доходили слухи о вас, но я не придавал им значения. А теперь собственными глазами убедился, что все они - правда, - маркиз перевел дух и продолжал чуть тише, отчего его слова прозвучали пронзительнее и трагичней: - Сколько их было у вас - десятки, сотни? И всех их вы безжалостно сломали и выбросили за ненадобностью. Разве такой человек, как вы, способен любить? Граф выслушал эту гневную тираду со скучающим видом и, ни слова не говоря, развернулся и ушел, словно посчитав разговор законченным. Молодой человек остался один: оскорбленный, униженный, с разбитым сердцем и горьким чувством, что ему не удалось оставить последнее слово за собой, как будто своим молчаливым уходом граф дал ему оглушительную пощечину. У него даже загорелась щека, как от удара, и он едва подавил в себе неистовый порыв броситься вслед за Пейраком и проткнуть его шпагой прямо на глазах у собравшихся в доме гостей. Но чертов калека был прав. Никакой скандал не должен коснуться имени Анжелики. Пусть она предала его, пусть отдала себя другому, но маркиз продолжал любить ее какой-то невероятной жертвенной любовью, которая становилась еще сильнее от мыслей о том, что она никогда не будет с ним. Но ведь он может все изменить! Достаточно избавиться от этого тулузского колдуна, от его адских чар, и она полюбит его, Луи, обязательно полюбит... Маркиз вышел из оранжереи, что есть силы хлопнув стеклянной дверью о деревянный косяк, отчего вся хрупкая конструкция жалобно зазвенела. "Завтра все решится, завтра он умрет", - твердил себе Луи, и от этой мысли его руки сами собой сжимались в кулаки, а в душе поднимался заволакивающий все вокруг красной пеленой безудержный гнев... __________________ * Знаменитый луг Пре-о-Клер, где некогда развлекались студенты, ко времени событий, описываемых в фанфике, давно уже был застроен, но между аббатством Сен-Жермен-де-Пре и древним рвом сохранился небольшой пустырь, куда могли прийти обидчивые молодые люди, чтобы защитить свою честь вдали от недремлющего ока стражи.
Violeta: Новая глава от нового героя, чтобы дать толчок сюжету!
Violeta: Глава 28. Атенаис. Прием в Ботрейи. Окончание. - Твой муж посчитал, что его присутствие на празднике необязательно, дорогая? - Габриэла лениво обмахнулась веером и насмешливо взглянула на сестру. - Думаю, он занимается организационными вопросами, - Франсуаза постаралась придать своему лицу беззаботное выражение. - Гостей ждет еще много сюрпризов, а Жоффрей любит, чтобы все шло безукоризненно. - А та девушка, которую он представил гостям? - продолжала допытываться маркиза де Тианж. - Это наша протеже из Пуату, - немного нервно ответила молодая графиня, вспомнив версию, которую она озвучила мессиру Фуке. Еще не хватало, чтобы сестра начала подшучивать насчет того, что у ее мужа появилась новая пассия. И зачем только она послала этой деревенщине приглашение на прием! Желание посмеяться над ней обернулось унижением для самой Франсуазы. Хорошо еще, что Жоффрей ограничился только ее представлением гостям, а потом словно позабыл об этой выскочке де Сансе. Да и господин виконт быстро взял девушку в оборот, и молодая графиня вздохнула с облегчением. Но теперь, после слов сестры, тревога снова охватила ее - ни мужа, ни баронессы нигде не было видно, и это наводило Франсуазу на определенные предположения, которые она с негодованием гнала от себя. В самом деле, не мог же он дойти до такого цинизма, чтобы изменять ей в ее собственном доме?! Или мог? От этих мыслей у нее начал нестерпимо ныть висок, и она с легкой гримасой боли коснулась его кончиками пальцев. - Протеже? У тебя? - в притворном изумлении переспросила Габриэла, словно не замечая состояния сестры. - Да еще такая хорошенькая? Я думала, что твоей снисходительной благосклонности заслуживают только дурнушки, вроде этой Скаррон. Кстати, где она? - Думаю, что у себя, - излишне резко ответила Франсуаза. - Что ей здесь делать? Позорить меня своим заштопанным платьем? - Но эта ворона как-то сюда проникла, - мадам де Тианж небрежно кивнула в сторону Ортанс, которая в своем черном строгом платье из дорогой шелковой материи, но без единого украшения, и с гладко зачесанными назад волосами, собранными в низкий пучок по моде, которую ввела в свое время Анна Австрийская, смотрелась среди разряженных гостей, как королева в изгнании. - Ты разве не знакома с мадам Фалло де Сансе? - всплеснула руками Франсуаза. - Она одна из тех завсегдатаев салона Нинон де Ланкло, которых та ценит за их острый язык. Неплохое развлечение для наших жеманниц, ты не находишь? - Де Сансе, - повторила сестра, пропустив мимо ушей вторую часть тирады Франсуазы. - Неужели они родственницы с твоей протеже? - намеренно выделив последнее слово, поинтересовалась маркиза. - Да, они сестры, и даже как-то обедали у нас. Мы с Ортанс учились вместе в монастыре, я разве не сказала? - поспешно проговорила графиня. - Нет. И меня удивляет, что ты помнишь такие малозначительные знакомства. Это совсем на тебя не похоже, моя дорогая. - Похоже или нет, но эти дамы уже здесь, и я не имею ни малейшего желания их обсуждать. Мне нет до них никакого дела. - Как скажешь, - Габриэла тонко улыбнулась, чем привела Франсуазу в неописуемую ярость. Так долго сохраняемое спокойствие наконец слетело с нее, как легкое покрывало, и на щеках выступили красные пятна. Она придвинулась вплотную к сестре и прошипела: - Что ты имеешь в виду? - То, что ты или что-то недоговариваешь, или не видишь, что творится у тебя прямо под носом. Габриэла, слегка кивнув Франсуазе, отошла в сторону, чтобы перекинуться несколькими любезными фразами с мадам де Севинье, которая не принимала участия в танцах, но с огромным вниманием наблюдала за танцующими парами. Молодая графиня проводила ее полным возмущения взглядом и жестом подозвала дворецкого. - Вы не видели мессира де Пейрака? - небрежно осведомилась она у него. - Его светлость изволили пройти в оранжерею, чтобы отдать распоряжения по поводу представления. - Ах да, конечно же! - с непритворным облегчением проговорила Франсуаза и, несколько раз громко хлопнув в ладоши, сказала, обращаясь к гостям: - Господа, думаю, настало время для еще одного сюрприза! *** Мадам де Пейрак едва обращала внимание на сладкий аромат апельсиновых деревьев и нежные белые бутоны, украшающие их пышные кроны, в то время как отовсюду слышались восторженные возгласы. Она тщательно следила за тем, чтобы не прибавить шаг, чтобы любезная улыбка не исчезла с ее лица, чтобы никто не заподозрил, как волнует ее отсутствие мужа. Она украдкой оглядывалась по сторонам, но нигде не было видно его высокой фигуры. Графа не оказалось и около бассейна, где должно было состояться представление. Гости громко обсуждали раковину, покоящуюся в центре водоема, и делали предположения, что она собой представляет: фонтан, хранилище для особо ценных растений или же в высшей степени оригинальное пристанище для влюбленных?.. А, может быть, там располагался миниатюрный зоопарк? Споры становились все жарче, но никому и в голову не могло прийти, что внутри скрывается театральная труппа, которая в самом скором времени должна была представить изумленным зрителям новую трагедию Корнеля. Франсуаза неспешно обошла вокруг бассейна, ища глазами лакея, который отвечал за то, чтобы вовремя начать представление, и, увидев его в некотором отдалении, за деревьями, слегка кивнула. Через секунду раздались звуки музыки и шум механизмов, которые приводили в движение верхнюю створку раковины, и вот уже со сцены понеслись слова пьесы, произносимые нараспев актерами Бургундского отеля. Общество, на секунду онемев, разразилось бурными аплодисментами и криками "Браво!", заставив актеров на некоторое время прервать выступление и начать все сначала, когда суматоха немного поутихла. - Какой триумф, моя драгоценная, - прощебетала над ухом Франсуазы мадам де Гриньян. - Никогда не видела ничего подобного, просто волшебно! - Это куда увлекательнее, чем жалкие потуги мольеровских кривляк, как мне кажется, - краешком рта улыбнулась графиня. - И, несомненно, гораздо эффектнее, - закатила глаза Клэр. - Эта оранжерея, бассейн, розовая раковина... Я в восхищении! - Ваше одобрение вдвойне приятно для меня, милая Клэр, потому что все знают, какой у вас утонченный вкус, - ввернула комплимент дочери мадам де Рамбуйе Франсуаза, и та раскраснелась от удовольствия. Представление уже было в самом разгаре, когда молодая графиня увидела выходящую из боковой аллеи мадемуазель де Сансе. С глазами, выражающими крайнюю степень отчаяния, и губой, закушенной до крови, она выглядела героиней идущей на сцене трагедии, которая по ошибке спустилась в зрительный зал. Франсуаза, не стесняясь, стала разглядывать ее. Откуда она пришла? Где была? Что произошло? Видимо, какая-то неприятность, раз девушка находилась на грани нервного срыва. Краем глаза графиня заметила какое-то движение, и через несколько мгновений к баронессе подошел господин Фуке. Он участливо склонился к ней и что-то прошептал на ухо, видимо, осведомляясь о ее самочувствии. - Прошу вас, оставьте меня, сударь, со мной все в порядке, - услышала Франсуаза напряженный голос мадемуазель де Сансе. Ну что за невоспитанность, право слово! Мадам де Пейрак демонстративно закатила глаза и отвернулась. И как раз вовремя, поскольку из-за бассейна, на середине которого располагался импровизированный театр, показался граф де Пейрак. Не удостоив супругу даже взглядом, он едва не прошел мимо нее, но она цепко ухватила его за рукав камзола. - Где вы были? - яростным шепотом осведомилась она. - Вы скучали, дорогая? - с сарказмом проговорил он, глядя куда-то поверх ее головы. - Проявлять неуважение к нашим гостям - это так на вас непохоже, - чуть повысила голос Франсуаза. - И действительно, - согласно кивнул он. - Вы абсолютно правы, мадам. - Тогда где же вы в таком случае были? - не сдавалась графиня. В этот момент лицо Пейрака изменилось - по его губам скользнула мягкая улыбка, и он едва заметно кому-то кивнул. Но когда он обернулся к жене, его лицо снова было бесстрастно, как восковая маска. - Успокойтесь, сударыня, у меня были дела, которые никоим образом вас не касаются. Франсуаза что есть силы вцепилась ногтями в его ладонь. - Вы были с этой де Сансе, да? Отвечайте! - Вы похожи на фурию, мадам! - он сжал ее запястье, заставляя выпустить его руку, и она чуть не вскрикнула от боли. - Это шокирует наших гостей больше, чем мое недолгое отсутствие. Графиня с ненавистью посмотрела на него. - Вы еще смеете обвинять меня в недостойном поведении, вы, о похождениях которого знает весь Париж? Ладонь Пейрака вдруг скользнула на ее обнаженное плечо и, когда она дернулась от неожиданности, слегка придержала ее. - Мы можем уехать, Франсуаза, - неожиданно мирным тоном проговорил он. - Вы хотите вернуться в Тулузу? Молодая женщина от изумления потеряла дар речи. - Вы?.. Я?.. - наконец пробормотала она. - Да. Вы и я, - проговорил он, выделяя каждое слово. - Уедем из Парижа. И вернемся в Лангедок как раз к празднику Фиалок*. - Это... так неожиданно... Мне нужно подумать, - в душе Франсуазы боролись надежда и недоверие. Чем вызвано его решение? Какую цель он преследует? Его ладонь больше не лежала на ее плече. Скрестив руки на груди, он устремил взгляд на сцену. - Только не злоупотребляйте временем, мадам, - услышала она его равнодушный голос. - Я улажу кое-какие дела и покину Париж в любом случае, будете ли вы согласны или нет. Мое решение окончательное. - То есть, - медленно проговорила графиня, - вам безразлично, хочу ли я ехать с вами, но вы все равно зовете меня с собой? - Вы прекрасно знаете о моем к вам отношении, - пожал плечами он. - И вы сами способствовали тому, чтобы чувство, которое я питал к вам, окончательно угасло в моем сердце. Но вы были и остаетесь моей женой, и у меня есть по отношению к вам определенные обязательства. Одно из них - заботиться о вашем благополучии. - Я не хочу покидать Париж, - в глазах Франсуазы вспыхнула решимость. - Я никуда не поеду! - У вас нет выбора, моя дорогая, - без всякого злорадства, даже с оттенком легкой грусти проговорил граф. - Как и у меня... Остаток вечера прошел для Франсуазы, как во сне. И грандиозный фейерверк, который рассыпался в небе миллионом разноцветных искр, и лотерея, которая поразила гостей роскошью призов, и даже охота, устроенная в саду при свете факелов, не вызывали в ней никаких эмоций. Она была мертва внутри, мертва, словно выжженая пустыня, и ее лицо, на котором она мужественно удерживала светскую улыбку, было бледно, как мел. Теперь граф был почти все время подле нее, но это вызывало в молодой женщине скорее раздражение, чем радость. Все, о чем она сейчас мечтала - это подняться в свою комнату, рухнуть на постель и спать. А проснувшись, понять, что весь этот прием, о котором она столько грезила, которого так долго ждала - просто дурной сон. Неотвратимость отъезда угнетала ее, буквально сводила с ума, особенно в сочетании с тем безразличием, которое сквозило в каждом жесте, каждом слове мужа по отношению к ней. Что она будет делать в Тулузе, когда он окончательно отвернется от нее? Она едва заставила себя кивнуть сестрам де Сансе, когда они присели перед ней в прощальном реверансе, и жадно впилась взглядом в лицо графа де Пейрака, когда он склонился к руке девушки. - Прощайте, мадемуазель, надеюсь, вам понравился праздник, - произнес он, но в его тоне не было ничего, кроме учтивой любезности. - Это было незабываемо, господин де Пейрак, - голос девушки чуть дрогнул. Или Франсуазе показалось? Она уже ни в чем не была уверена... Едва за последним гостем закрылась дверь, как молодая женщина в изнеможении опустилась на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. В нарядном платье, с безупречной прической - она была похожа на красивую сломанную куклу. Вопреки ее предположениям, граф никуда не ушел. Он встал около супруги, поставив ногу на ступеньку рядом с ней и, оперевшись руками на согнутое колено, склонился над Франсуазой. - Не думайте, что я не понимаю, как вы расстроены, - проговорил он, и его рука - о чудо! - коснулась ее волос. - Но нам надо уехать. - Вы же совсем не любите меня, - она вскинула на него наполненные слезами глаза. - Наша жизнь в Тулузе будет таким же адом, как и здесь, в Париже. - Каждый из нас носит с собой свой личный ад, Франсуаза, - задумчиво проговорил он. - Я не могу больше оставаться здесь. И не могу оставить вас. Это будет скандал - вы сами это прекрасно понимаете. - С каких пор вас интересуют скандалы, которые роятся вокруг вашего имени, словно осы? - язвительно осведомилась графиня. - Я беспокоюсь о вас, а не о себе, - парировал он ее выпад. - Женщина, брошенная мужем на произвол судьбы, - жалкое зрелище, вы не находите? Вас перестанут принимать, а если и станут, то с сочувственными улыбками на губах и пересудами у вас за спиной. Как бы мы ни относились друг к другу, я не могу подобного допустить. - Как вы добры! - скривилась Франсуаза, но в глубине души она понимала правдивость его слов. - Итак, мы договорились? - он приподнял пальцем ее подбородок. Она опустила ресницы в знак согласия. От прикосновения его пальцев к ее коже Франсуазу охватил озноб, и когда граф, коротко кивнув супруге, начал подниматься вверх по лестнице, молодая женщина обняла себя руками за плечи в отчаянной попытке согреться, словно она из жарко натопленной комнаты вышла на мороз и теперь никак не могла вернуться обратно. Голова, которая нестерпимо болела еще на приеме, сейчас просто раскалывалась. Франсуаза с беспокойством ощутила, что не может встать со ступенек, настолько ей было нехорошо. Она пожалела, что не попросила Жоффрея проводить ее до комнаты, но потом с негодованием подумала, что лучше она всю ночь просидит здесь, чем попросит его о чем-то. Прислонившись лбом к холодным перилам, Франсуаза закрыла глаза. Ей казалось, что ее уносит мощное течение реки, кружит в стремительных водоворотах, и она, захлебываясь в темных водах, идет ко дну... ____________________ * Фестиваль фиалок (Toulouse Violet Festival) проходит ежегодно в Тулузе в начале февраля.
Violeta: Глава 29. Жоффрей. Дуэль. Поднявшись к себе, граф подошел к окну и, отодвинув тяжелую портьеру, устремил задумчивый взгляд на припорошенный снегом парк. Весь этот вечер был настолько переполнен разнообразными событиями, что Жоффрей чувствовал какое-то лихорадочное возбуждение, которое не давало ему уснуть. Кроме того, на рассвете его ждала дуэль с маркизом де Монтеспаном... Бедняга! Пейрак даже отчасти сочувствовал молодому человеку, чьи мечты о счастье и надежды на взаимное чувство с прекрасной мадемуазель де Сансе развеялись сегодня, как дым. Но вызов, который бросил ему маркиз, мог доставить им обоим большие неприятности. Будучи советником тулузского парламента, граф в свое время подписывал декларацию об отказе от дуэлей, не придавая этому факту особого значения и считая чистой формальностью. Суровые наказания, предусмотренные драконовским эдиктом 1651 года*, никак не распространялись на спонтанные стычки без предварительного официального вызова, а потому его очень легко можно было обойти. Но в данном случае Жоффрей, который не хотел компрометировать Анжелику, не мог допустить поединка у себя в доме, а потому, вопреки здравому смыслу, принял условия Монтеспана. Итак, если история о дуэли между ним и маркизом станет известна в Париже, в лучшем случае их ждет заключение в Бастилию, а в худшем - изгнание. Ситуация могла усугубиться еще и тем, что откроется истинная причина боя. Тогда репутации мадемуазель де Сансе будет нанесен невосполнимый урон, чего так старался избежать граф. И в этом отношении Пейрак рассчитывал на порядочность маркиза, который наверняка не захочет трепать имя своей возлюбленной, как, впрочем, и он сам. Но, будь у Жоффрея сейчас возможность вернуться в прошлое и все изменить, он все равно не смог бы устоять перед сокрушительным очарованием юной баронессы и снова поддался бы непреодолимому желанию узнать прелесть ее губ, трепещущих под его настойчивыми поцелуями... Внезапно графу вспомнилось, как она появилась сегодня на пороге Ботрейи - в белоснежном платье, нежная, словно весна, с золотистыми локонами, струящимися вдоль лица... Никогда она еще не казалась ему такой красивой, никогда ее улыбка не была столь ослепительной, а изумрудные, словно трава после дождя, глаза - столь бездонными и манящими. Жоффрей коснулся губами ее руки, и голова его закружилась от аромата, который источала ее кожа. Едва уловимый, он напоминал о бескрайних лугах, над которыми простирается пронзительная синева небес, и на мгновение его охватило чувство, которое он испытывал, возможно, только в юности - чувство безграничного счастья, от которого он хмелел, словно от глотка молодого вина. Когда Пейрак представлял девушку гостям и видел восхищенные взгляды, устремленные на нее, черт возьми, он испытывал такую гордость, как будто она была его настоящей женой, и даже на время позабыл о существовании Франсуазы, чье появление буквально вырвало его из романтических грез. Стоило признать, что она ничем не уступала Анжелике, возможно, даже в чем-то превосходила ее, но не вызывала в нем и сотой доли того влечения, что будила в его сердце эта удивительная фея из Пуату. Жоффрей не мог бы назвать это чувственным огнем, хотя желание заключить девушку в свои объятия было практически неодолимым каждый раз, когда он видел ее; однако больше всего он хотел оберегать ее, защищать, взять на руки и скрыть от всех жестокостей этого мира, как драгоценное сокровище, которое принадлежит только ему. Граф криво улыбнулся. Одновременно с этим пронзительным, возвышенным чувством в его душу змеей скользнула и ревность. Николя Фуке, этот знаток женщин, сразу рассмотрел в Анжелике тот удивительный шарм, ту колдовскую притягательность, что с первого взгляда заворожила и самого Жоффрея, и, как оказалось позже, маркиза де Монтеспана. Что и говорить, сияющая красота девушки в сочетании с ее природной естественностью покорила всех мужчин, находящихся на приеме. И если бы Жоффрей мог предъявить права на нее, быть полностью уверенным в том, что она испытывает к нему ответные чувства, то муки ревности, которые он испытывал в тот момент, не были бы такими жгучими. Но ему оставалось лишь издали наблюдать за тем, как она улыбается господину суперинтенданту, как он склоняется к ней, чтобы прошептать что-то на ушко, как они кружатся в танце, как соприкасаются их руки... В тот момент он был готов поверить словам Франсуазы о том, что Анжелика - просто хитрая кокетка, которая ищет себе покровителя. Более того, он желал в них поверить - ведь тогда он смог бы избавиться от неведомой ему ранее боли, что терзала его сердце. Никогда прежде ни одна женщина не занимала настолько его мыслей, не завладевала его чувствами, ни одной не удавалось коснуться его души, которая, как он думал, надежно защищена крепким панцирем здорового цинизма много повидавшего и много испытавшего мужчины. Жоффрей всегда относился к женщинам с легким пренебрежением, как к прекрасным безделушкам, которые можно легко заменить одну на другую, но с Анжеликой он вдруг осознал, что способен не только на страсть - мимолетную и не оставляющую никакого следа в его памяти, а на искреннюю привязанность - ту, что дарит и безмерную радость, и жестокую муку. Желал ли он этого? Хотел ли открывать эту новую, неизвестную доселе ему самому грань собственной натуры? Осознавать, что он так же уязвим, как и другие, а может быть, и еще сильнее... Жоффрей почти убедил себя в том, что весь круговорот тех чувств, что он испытывал к Анжелике - не более, чем временное помешательство, что, стоит ему больше не встречаться с девушкой, и он забудет о ней, как и обо всех остальных, что прошли через его жизнь, но как только он увидел ее одинокую хрупкую фигурку у бассейна в оранжерее, его сердце учащенно забилось. Граф твердо решил, что будет вести себя с ней холодно и отстраненно, что больше не позволит себе ни одного знака внимания в ее адрес, но Анжелика снова обезоружила его своей непосредственностью, ребячливостью, в которой не было ни капли кокетства. Как она была смущена, когда, споткнувшись, упала в его объятия, как ошеломлена, когда он надел ей на ногу слетевшую туфельку, и, когда ее очаровательное личико, вспыхнувшее румянцем, склонилось к нему - в то мгновение он действительно ощутил себя принцем из сказки, нашедшим свою возлюбленную. А потом они медленно прогуливались по оранжерее, и он словно ее глазами видел красоту цветущих среди зимы цветов и глубокую зелень листвы апельсиновых деревьев, вдыхал их сладкий аромат, любовался звездами, светившими им одним в этом мире... И когда пласт снега, соскользнувший откуда-то сверху, неожиданно обрушился на стеклянную крышу, граф вздрогнул от неожиданности - так глубоко погрузился он в свои фантазии в тот момент. Но и Анжелику шум испугал настолько, что она, отпрянув, прижалась спиной к его груди, отчего все разумные мысли моментально вылетели у него из головы, и осталось только одно желание - сумасшедшее, сводящее с ума - коснуться губами ее губ, хотя бы один раз, чтобы узнать их головокружительную прелесть. И когда Анжелика повернулась к нему, взглянула на него своими чудными глазами и несмело потянулась к его губам - все его существо устремилось к ней навстречу. Не будь этого неожиданно вспыхнувшего порыва с ее стороны, возможно, граф нашел бы в себе силы удержаться в рамках благоразумия, но как он мог противостоять искушению ответить на этот древний, как мир, призыв? Видит Бог, это испытание оказалось непосильным для него, как, впрочем, и для любого смертного, в чьи объятия волей случая попала бы эта зеленоглазая богиня. Внезапно, словно чего-то испугавшись, Анжелика замерла на месте, и в ее взгляде промелькнуло замешательство, но Жоффрей уже не мог противиться силе свой страсти: он обхватил ладонями лицо девушки, в свете луны казавшееся ему каким-то нереальным, как будто прозрачным, и завладел полураскрытыми, словно лепестки розы, губами. С этого момента его сознание словно раздвоилось: та часть, которая наслаждалась прикосновением к ее телу, свежестью и сладостью ее уст, требовала, чтобы он увез девушку с собой в Лангедок, наплевав на все правила приличий и осуждение света. У него был маленький замок в Беарне, где они жили бы вдали от всех, кроме того, они могли бы путешествовать по Италии, Англии, Германии... Господи, да они могли бы быть счастливы в любом месте... только он и она, вместе... Другая часть, разумная, рациональная, сурово твердила ему, что он просто глупец, что то, что он собирается сделать, навсегда разобьет жизни и ему, и ей, и, эгоистично желая счастья для себя, он навсегда сделает несчастной Анжелику. Эти мысли рвали его напополам, но когда Жоффрей, повинуясь почти нечеловеческим усилиям, оторвался от губ девушки, увидел ее запрокинутое вверх лицо, пылающее неподдельным чувством к нему, ее золотые локоны, в беспорядке рассыпанные по плечам, ее глаза, в которых читалось желание снова слиться с ним в поцелуе, единственное, что он смог сделать - это выдохнуть ее имя, которое отныне составляло для него альфу и омегу стремлений, всю суть мироздания... Он больше не думал ни о чем, и только руки Анжелики, обвившиеся вокруг его шеи, ее тело, прижатое к нему, ее губы, ищущие его, имели значение, а весь остальной мир с его лживой моралью и дурацкими правилами мог катиться к дьяволу! Возможно, само Провидение привело маркиза де Монтеспана в оранжерею. Его неожиданное появление помогло Жоффрею вырваться из власти дурманящего безумия, в которое он погрузился с головой, забыв обо всем рядом со своей золотоволосой Мелюзиной. Возможно, именно оно и помогло Жоффрею осознать, что у него нет никаких прав на любовь этой девушки, и что для того, чтобы она была счастлива, он должен отказаться от нее. Окончательно граф уверился в своем решении, когда Анжелика коснулась ладонью его камзола в том месте, где билось сердце, в котором отныне она заняла очень важное место. Тревога в ее потемневших от волнения глазах, бледное, как полотно, лицо, обращенное к нему - все это недвусмысленно говорило о том, что он был не просто небезразличен ей, а что она действительно искренне переживала за него. Разве мог он допустить, чтобы Анжелика и дальше рисковала своей репутацией, своим положением в обществе ради него, ради человека, который ничего не мог ей дать, кроме позора и бесчестья? Его мысли звучали в унисон со словами, которые бросал ему в лицо взбешенный и отчаянно влюбленный молодой человек. Но в момент, когда маркиз произнес: "Уверен, что вы не любите ее...", в душе Жоффрея как будто что-то перевернулось. Граф наконец-то смог признаться самому себе в том, что он любил эту зеленоглазую фею с пылкостью, не уступающей пылкости маркиза, а, помимо того, им владела абсолютная уверенность, что Анжелика предназначена ему судьбой, что она - та возлюбленная, о которой он так долго мечтал, которую искал во всех женщинах, что попадались ему на жизненном пути, но нашел слишком поздно. Теперь он точно знал, почему был готов отпустить девушку, почему, наперекор своим желаниям, решил больше не искать встреч с ней - потому что он любил ее и сделал бы все, что угодно, лишь бы она была счастлива, пусть даже и не с ним.... Дуэль с маркизом де Монтеспаном с этого момента превратилась в простую формальность - граф уже тогда знал, что уедет в Тулузу, покинет Париж и больше никогда не будет напоминать Анжелике о себе. И что маркиз - горячий молодой задира, искренне любящий девушку - сможет составить ей достойную партию. Граф уйдет с его дороги, чего бы ему это ни стоило, сохранит ему жизнь, даже если у него будет возможность его убить, а потом отправится в Лангедок с женой, которую выбрал сам и которая теперь до конца жизни будет связана с ним неразрывными узами. Жоффрей в который раз поразился тому, как близко было его счастье с любимой женщиной, если бы в свое время он не посчитал партию с провинциальной баронессой невыгодной для себя. Судьба жестоко посмеялась над ним, сведя их вместе в момент, когда уже ничего нельзя было исправить, показав ему, какой неодолимой силы чувство он способен испытывать, и какое блаженство он мог получить в ответ на свою любовь. Ему неожиданно пришло в голову, что впервые он испытал на себе власть тех колдовских чар, в которых его обвиняли бывшие любовницы и фанатичные церковники. Колдунья в обличии ангела приворожила Дьявола - что могло быть невозможнее... и естественнее?.. Всю ночь Жоффрей простоял около окна, прижавшись горячим лбом к холодному стеклу, всю эту бесконечную ночь, не чувствуя ни онемения в затекшем от неудобной позы теле, ни боли в покалеченной ноге - что значили все эти неудобства сейчас, когда его сердце рвалось на части от невозможности быть с той, которая была ему нужнее всего. Когда небо начало светлеть, он вышел из своего странного оцепенения и едва не упал, настолько одеревенели все его члены. "А ну как я не смогу удержать в руках шпагу - вот будет умора!", - с каким-то мрачным весельем подумал Жоффрей, разминая отдающиеся резкой болью на каждое движение руки. Но он не даст Судьбе так легко расправиться с ним. Слишком давно они с ней играют в эту смертельную игру, чтобы он за здорово живешь уступил ей победу. И, в конце концов, все сложится наилучшим образом. Эта ночь закончилась, закончится и его тоска. Все пройдет, только надо идти вперед... *** Прибыв к месту дуэли верхом, граф спешился и бросил поводья д'Андижосу, который должен был быть его секундантом. Заспанный маркиз, которого слуга графа вытащил прямо из кровати, куда он рухнул буквально перед рассветом, пируя с друзьями-гасконцами в "Серебряной башне"**, что-то невразумительно пробормотал, сползая со спины своей гнедой кобылы. Черный жеребец графа недовольно всхрапнул, словно осуждая хозяина за то, что тот передал его в руки такому недотепе. - Бернар, дружище, вижу, морозная свежесть этого утра не помогла тебе проснуться, - хлопнул д'Андижоса по плечу де Пейрак. - И охота вам махать шпагой в такую рань, - проворчал маркиз, привязывая лошадей к стоящему неподалеку дереву. - Увы, не я устанавливал условия поединка, - развел руками граф. - Но, по чести говоря, мне не терпится развязаться с этим делом побыстрее. - И мне тоже, - зевнул д'Андижос. - А после завалиться спать до вечера. Где же ваш, соперник, мессир? - Думаю, скоро появится, - рассеянно ответил Жоффрей, тщательно утаптывая выпавший за ночь на небольшой полянке снег. Любая ямка, любой незаметный под пушистым белоснежным покрывалом выступ могли оказать роковое влияние на исход боя. Не стоило попусту рисковать неожиданным падением или даже секундной потерей равновесия - все это могло привести к самым печальным последствиям. - И что же вы не поделили? - хохотнул маркиз, присоединяясь к нему. Граф промолчал. - Вот же безумец, - продолжал тем временем д'Андижос. - Не побояться бросить вызов первой шпаге Лангедока! Не иначе, он изрядно перебрал, а то... - Бернар, - прервал его Пейрак. - Я хочу, чтобы и эта дуэль, и ее причины остались в тайне. Понимаешь меня? - Господи, да здесь замешана дама! - глаза маркиза широко распахнулись, а губы расплылись в широкой улыбке. Граф так выразительно посмотрел на приятеля, что тот немедленно замолчал. - А вот и они! - воскликнул д'Андижос через некоторое время, когда увидел двух приближающихся к рощице всадников. Один из них сорвал с головы шляпу и помахал стоявшим на краю поляны мужчинам. - Черт возьми, да это же Пегилен! Теперь все понятно, - воскликнул маркиз. - Это шутка! Не будете же вы в самом деле драться с ним... - Замолчи, - коротко одернул его Пейрак. - Господин де Монтеспан, - поприветствовал он молодого человека, который приехал вместе с Лозеном. - Мессир де Пейрак, - холодно ответил тот, спешиваясь. - Ну что ж, все в сборе, - кивнул граф. - Можем приступать. Пока соперники раздевались, д'Андижос негромко спросил у Лозена: - Что между ними произошло? - Не имею ни малейшего понятия, - отозвался Пегилен. - Луи молчит, словно рыба. - Он вызвал Пейрака, ведь так? - продолжал допытываться маркиз. - А какое это имеет значение? - отмахнулся де Лозен. - Главное, чтобы они не поубивали друг друга. - Я думаю, тут замешана женщина, - понизив голос, проговорил д'Андижос. - О, как это пикантно! - воскликнул Пегилен и жадно поинтересовался: - И кто она? - Пейрак хотел оставить это в тайне. - О-ля-ля, а дельце-то становится все интереснее! - Лозен в невероятном возбуждении потер руки. Тем временем Пейрак и Монтеспан сняли с себя рубашки и остались голыми по пояс. Д'Андижос невольно поежился. - Какой холод! У меня зуб на зуб не попадает. - Скоро здесь будет очень жарко, - с какой-то хищной улыбкой проговорил Пегилен и даже подался немного вперед, чтобы не упустить ни одного мгновения начинающегося поединка. Противники заняли оборонительные позиции. Некоторое время они присматривались друг к другу, кружа по поляне и делая обманные выпады. Хорошо утоптанный снег слегка поскрипывал у них под ногами. Было видно, что оба - отличные фехтовальщики, каждое их движение было доведено до автоматизма, а шпага была словно продолжением руки. Когда клинки дважды со звоном скрестились, Монтеспан сделал глубокий выпад, метя в грудь графа. Тот с легкостью отбил удар, но отметил, что с маркизом надо держать ухо востро. Бой шел в абсолютной тишине, хотя обычно горячие южане громко бранились, наскакивали друг на друга, как боевые петухи, и старались оглушить противника яростными выкриками. Монтеспан же был полностью сосредоточен на бое, который вел по всем правилам фехтовального искусства, и в его взгляде читалась явная решимость убить де Пейрака. Граф с беспокойством отметил, что его первоначальный план свести поединок к ничьей, скорее всего, неосуществим. Маркиз будет сражаться до последней капли крови, а образ Анжелики, которую он вчера застал в объятиях Жоффрея, будет служить ему дополнительным стимулом. Его нужно вывести из себя, заставить совершить ошибку - решил про себя граф, иначе этот бой окончится смертью одного из них. А убивать юношу он не хотел. - Закройтесь, сударь! - насмешливо выкрикнул Пейрак и растянулся в низком выпаде, почти касаясь земли, с намерением ранить противника в бок. Тот мгновенно отскочил в сторону, но шпага графа успела оставить легкий росчерк на его коже, и длинный порез немедленно набух каплями крови. - Следите лучше за вашей защитой, мессир, - процедил сквозь зубы Монтеспан. Казалось, он даже не обратил внимания на рану. - Мне ни к чему опасаться столь неопытного противника, - продолжал граф выводить его из себя. - Пожалуй, я даже дам вам фору... - с этими словами он широко развел руки в стороны и отвесил молодому человеку шутливый поклон. Тот не поддался на провокацию и остался стоять на месте, лишь желваки на щеках выдавали крайнюю степень его гнева. - Помилуйте, господин де Монтеспан, вы так и желаете оставаться на вторых ролях? - притворно изумился Пейрак. - Я был о вас лучшего мнения. - Вам не удастся спровоцировать меня на необдуманные поступки, - мотнул головой маркиз. - Я здесь, чтобы убить вас, и, клянусь Богом, я это сделаю! - Так чего же вы ждете? Что меня поразит молния с небес? - обидно расхохотался де Пейрак и возвел глаза к низко нависающим свинцовым облакам, через которые не пробивался ни один лучик света. Этого Монтеспан снести уже не смог - долгое напряжение, в котором он находился, прорвалось наконец в стремительной атаке. Всю насмешливость и некоторую вальяжность графа как ветром сдуло - он весь подобрался, как зверь перед прыжком, и его шпага, еще мгновение назад отведенная в сторону, встретила шпагу противника, жалобно зазвенев от силы удара, которую тот вложил в него. - Так-то лучше! - удовлетворенно кивнул Жоффрей. Теперь противники сражались в полную силу. Сосредоточенная собранность маркиза, с которой он приступил к бою, сменилась яростной горячностью. Глаза его налились кровью, губы искривились в ужасной ухмылке, лицо перекосило гневной гримасой - теперь он теснил графа с силой, которая испугала даже видавших виды секундантов. - Эй, полегче! - выкрикнул обеспокоенный д'Андижос. - Господа, не хотите же вы в самом деле... Конец его фразы потонул в победном крике Монтеспана, которому удалось достать графа - шпага прошла по ребрам всего в нескольких сантиметрах от сердца, и, если бы не молниеносная реакция Пейрака, он лежал бы сейчас на снегу, обагряя его белоснежный покров своей кровью. - Браво, - выкрикнул он. - Теперь я вижу, что вы и вправду серьезно настроены! - Серьезнее не бывает! - опьяненный этой маленькой победой, маркиз потерял бдительность и снова кинулся в атаку на Жоффрея, желая завершить так удачно начатое дело. Именно этого граф и хотел. Дождавшись, пока противник приблизится к нему на длину удара, он сделал почти незаметный шаг в бок и пропорол бедро юноши так глубоко, что казалось, его плоть разошлась в стороны, как при разделке туш в лавке мясника. Маркиз упал на землю, тщетно пытаясь свести вместе концы раны, из которой хлестала кровь. Жоффрей носком сапога откинул в сторону его шпагу и склонился над раненым. - Думаю, нам стоит закончить этот бой, - тихо проговорил он, чтобы его не услышали д'Андижос и Лозен, которые бежали к ним через поляну. - Вчера, хоть вы можете мне и не верить, я внимательно слушал вас. Во многом вы правы, но не во всем. И только по этой причине я оставил вас сегодня в живых - воспользуйтесь тем шансом, который я вам предоставил. Монтеспан, превозмогая адскую боль, выдохнул: - Это значит, что вы оставите ее в покое? Слово чести? Граф ничего не успел ответить, как из-за деревьев показался небольшой конный отряд, состоящий из нескольких гвардейцев во главе с маршалом де Тюренном***. Жоффрей вспомнил, что вчера он был у них на приеме со своей женой Шарлоттой, которой присутствующий здесь Лозен приходился внучатым племянником****. Увидев дядюшку, который с трудом переносил своего взбалмошного родственника, и у которого тот старался бывать как можно реже, несмотря на его обширные связи и поистине неограниченное влияние, Пегилен в отчаянии прошептал: - Мы пропали! Маршал легко соскочил с коня и неспешным шагом направился в сторону живописной группы из двух раненых бойцов и их секундантов. - Так-так, господа, - проговорил он, слегка склоняя голову в приветствии и цепким взглядом обводя присутствующих. - Думаю, вам известно, что дуэли запрещены. Вы арестованы именем короля! Попрошу вас сдать оружие и следовать за мной*****. ________________ *В 1651 году постановлением маршалов Франции были пресечены все попытки оправдать поединки. В то же время король своим декретом напоминал о старинных запретах и поручал правосудию наказывать дуэлянтов. Разбирать эти дела предоставлялось тем же маршалам – «судьям в сапогах», что подчеркивало разницу между воинской доблестью и бесшабашностью дуэлянтов. В том же 1651 году дворяне, входящие в Братство Святого Причастия, поклялись отказаться от дуэли, и вскоре их примеру последовали депутаты от дворян Штатов Бретани и Лангедока. В публичных заявлениях уже нельзя было говорить о поединках иначе как с осуждением. **В 1582 году между Сеной и бернардинским монастырем появился весьма изысканный постоялый двор, примыкавший к одной из башен городской стены. Он получил название «Le Tour d'Argent» («Серебряная башня»), в котором утомленные от долгого путешествия аристократы могли получить качественную еду за весьма умеренные деньги, а также поиграть в карты». При Людовике XIV двор частенько специально приезжал из Версаля, чтобы пообедать в «Le Tour d'Argent». Герцог Ришелье удивлял своих гостей, потчуя их мясом быка, приготовленного тридцатью различными способами. На десерт подавали популярную новинку – кофе. Мадам де Севинье признавалась, что лучший шоколад подавали именно здесь, в «Le Tour d'Argent». Из окон открывался вид на Сену и Нотр-Дам-де-Пари. ***Анри де Ла Тур д’Овернь, виконт де Тюренн - знаменитый французский полководец, маршал Франции (1643) и главный маршал Франции (1660). Представитель рода Латур д’Овернь. ****Анри-Номпар де Комон, герцог де Ла Форс, младший брат маршала де Тюренна, был отцом Шарлотты де Комон, графини де Лозен, матери Антуана Номпара де Комон, маркиза де Пюйгилема. *****В 1651 году королевским эдиктом против дуэлей был учрежден суд чести под председательством маршала Франции, который имел право арестовывать дуэлянтов.
Violeta: Глава 30. Анжелика. Ссора. За обедом муж Ортанс неожиданно объявил: - А вы знаете, дорогие дамы, кого сегодня приняло на постой Консьержери*? - Очередных безродных бродяг, полагаю, - сморщила нос мадам Фалло. - Нет, и вы никогда не догадаетесь, даже если я дам вам на размышление целый день, - хмыкнул прокурор. - Могу только сказать, что сам господин де Тюренн привез туда этих господ. - Не томите нас, Гастон! - глаза Ортанс вспыхнули любопытством. Она даже подалась через стол к мужу, едва не опрокинув тарелку с супом. - Сегодня на рассвете, - мужчина намеренно сделал длинную паузу, наслаждаясь редким моментом, когда его так внимательно слушают, - маршал арестовал четверых дворян очень высокого ранга, среди которых был племянник его жены, Пегилен де Лозен. - А остальные, кто были остальные? - воскликнула его супруга. - Дорогая, как вы нетерпеливы! - рассмеялся прокурор и потер руки. - Я как раз к этому и веду. Господин де Лозен был секундантом в дуэли между, - он перевел взгляд с жены на Анжелику, которая в это время изо всех сжимала под столом салфетку, уже зная, чьи имена сейчас назовет ее зять, - вашим хорошим знакомым маркизом де Монтеспаном и, - господин Фалло снова сделал паузу, - мессиром де Пейраком! - торжествующим тоном закончил он. Вытянувшиеся лица жены и невестки весьма позабавили его. - Да, мои милочки, все именно так и было! И если господин де Монтеспан, юноша горячий и взбалмошный, вполне мог наплевать на запрет о дуэлях, то чем руководствовался граф де Пейрак - для меня остается загадкой. Этот поединок может дорого ему обойтись. Мессиру маркизу терять нечего - он гол, как сокол, всего-то капитала - его титул, а вот господин граф - советник тулузского парламента, и эта история грозит ему потерей должности. Уже направлен курьер к его величеству, а его отношение к дуэлям всем известно. Думаю, этих гасконских забияк ждет по меньшей мере Бастилия. - А из-за чего произошел поединок? - поинтересовалась возбужденная этой новостью Ортанс. - В этом-то и состоит главная интрига! - прокурор откинулся на спинку стула и промокнул салфеткой губы. - Оба соперника наотрез отказываются говорить о причине, хотя мессир де Тюренн провел не один час в беседах с ними. Более того, граф де Пейрак настаивает на том, что, если уж маршал хочет довести дело до суда, то пусть его судит верховная палата парижского парламента, а не "судьи в сапогах", поскольку он не намерен отчитываться перед ними в своих действиях. Дословно он сказал так: "Вы не Господь Бог, господин де Тюренн, чтобы судить о тяжести моих грехов, а уж тем более взвешивать их на весах ваших представлений о чести. Если я нарушил королевский запрет, то пусть сам король распоряжается моей судьбой". Ортанс ахнула. - Какая непочтительность! - Да, маршал тоже был ошарашен подобной надменностью, и вот теперь нам придется ждать королевского распоряжения насчет этого дела. Но, строго между нами, дамы, - господин Фалло чуть понизил голос, - мессир де Пейрак не так уж неправ, настаивая на передаче дела в парламент. Все знают, как легко подкупить этих продажных чиновников, что при его баснословном состоянии не будет представлять особой проблемы. - Что ж, будем надеяться, что все обойдется, - задумчиво протянула Ортанс. Ей не давала покоя причина дуэли, и она отчего-то была уверена, что дело имеет прямое отношение к Анжелике, но у нее не было ни единого доказательства этого, а потому она решила попозже расспросить сестру и выяснить, что той известно о поединке. Тем более, что паршивка была сейчас белее скатерти, постеленной на стол. - А... кого-нибудь ранили? - подала голос до этого молчавшая Анжелика. Она видела пристальный взгляд Ортанс, и старалась не показать того ужасного волнения, которое буквально бушевало в ней. Ведь Монтеспан наверняка превосходно владел шпагой, а граф, увы, сильно хромал, что могло самым трагичным образом повлиять на исход боя. Прокурор кивнул ей в ответ. - Да, ранены оба. Причём, что удивительно, граф при его увечьи умудрился выйти победителем из этой схватки, отделавшись незначительной царапиной. А вот господин де Монтеспан ранен дважды - у него длинный порез на боку и пропорото бедро, да так глубоко, что лекарю пришлось изрядно повозиться с ним, чтобы остановить кровь и ушить рану. - Господи, этот граф - точно колдун! - перекрестилась Ортанс. - Как еще можно объяснить, что калека смог победить такого крепкого молодого человека, как маркиз! Анжелика изо всех сил стиснула зубы, чтобы не высказать в лицо сестре все, что она о ней думает. Какая глупость! Ортанс намеренно заговорила про колдовство, чтобы вывести ее из себя. Глупая ханжа! Анжелика бросила быстрый взгляд на зятя, но тот отреагировал на слова супруги абсолютно спокойно, лишь чуть пожал плечами. - Возможно, ему просто повезло, - проговорил он. - А возможно, маркиз уступает ему по части фехтования. Но колдовство здесь ни при чем, я уверен в этом. - Ах, Гастон! - воскликнула Ортанс. - Вы не знаете, о чем говорите! Если бы вы только его видели... - Я его видел, - прервал мэтр Фалло жену. - И, по-моему, у вас слишком разыгралось воображение. Та негодующе фыркнула, но продолжать спор не стала, а повернулась к Анжелике: - Не хочешь сегодня вечером поехать к Нинон? Раз уж твой кавалер загремел в Консьержери, тебе не помешает обзавестись новым. - Как ты добра, Ортанс, - с сарказмом произнесла Анжелика. - И как заботишься обо мне! - Мне не терпится сбыть тебя с рук, пока ты не наделала глупостей, - в тон ей ответила сестра. - Интересно, каких? - вскинула на нее возмущенный взгляд Анжелика. - Ты и сама прекрасно знаешь, каких, - парировала прокурорша. - Только муж сможет удержать тебя в рамках благоразумия, да и, если по совести, ты уже изрядно загостилась у нас. Мэтр Фалло укоризненно взглянул на супругу. - Это наш долг по отношению к вашей сестре и к вашей семье, - со значением проговорил он. - Ни к чему попрекать ее тем, что она живет под нашей крышей. - Я ничем ее не попрекаю! - взвилась Ортанс. - Я лишь хочу, чтобы она поняла, насколько усложняет всем жизнь тем, что никак не может смирить свою заносчивость и поумерить фантазии. - Смирить заносчивость - это выйти замуж за первого встречного? - Анжелика вскочила со своего места. - Нет уж, спасибо, я лучше уеду к отцу! - Скатертью дорога! - тоже поднялась сестра. - В Монтелу только и не достает еще одной старой девы, помимо наших тетушек! Всегда выдержанный мэтр Фалло вдруг ударил ладонью по столу. Его лицо стало красным, как помидор. Анжелика с опаской покосилась на него - еще не хватало, чтобы его хватил удар! - Вы ведете себя, как лавочницы с Нового моста! - загрохотал мужчина. - Мне страшно представить, что подумал бы господин барон, услышав вашу перепалку! - Наш отец слишком баловал Анжелику, а теперь мы вынуждены пожинать горькие плоды его воспитания, - поджала губы Ортанс. - Ты первая начала оскорблять меня! - вспыхнула Анжелика. - Если ты считаешь заботу о твоем будущем оскорблением, то нам не о чем говорить! - повысила тон Ортанс. - Вот и замолчите, обе! - поставил точку в их споре мэтр Фалло. - Я хочу, чтобы до конца обеда вы не произносили ни слова. - В таком случае, позвольте мне удалиться, - дрожа от ярости и унижения, проговорила Анжелика и, не дожидаясь ответа, выбежала из столовой. *** Изо всех сил хлопнув дверью своей комнаты, Анжелика устремилась к окну и распахнула створки. Морозный воздух хлынул в комнату, и она жадно вдохнула его. Решено, она сегодня же уедет в Монтелу - пусть катится к черту и Ортанс, и Париж, и этот невыносимый маркиз де Монтеспан! Но тут перед ее внутренним взором возник вчерашний вечер, полумрак оранжереи и темные, пылающие страстью глаза графа де Пейрака... Казалось, с момента, когда он встретил ее на пороге Ботрейи, прошла целая вечность, наполненная невероятным количеством событий. В неистовом хороводе вокруг Анжелики закружились виконт де Мелён, неожиданно оказавшийся господином Фуке, высокомерная и ослепительная хозяйка приема - жена графа де Пейрака, сам граф - то язвительный, то нежный, и, наконец, маркиз де Монтеспан, появившийся словно ниоткуда и своим грубым вторжением прервавший миг ее блаженства в объятиях человека, который одним поцелуем смог пробудить в ней ураган страстей, о которых Анжелика раньше даже и не подозревала. Она помнила, как сама потянулась губами к губам графа, как отпрянула, вдруг вспомнив о благоразумии, как он шагнул к ней навстречу и обхватил ладонями ее лицо - осторожно, словно хрупкий бутон цветка, и в его взгляде она прочитала такое неподдельное желание, такое искреннее чувство, что не смогла не ответить на последовавший за этим поцелуй. Чего стоило неловкое касание губ маркиза де Монтеспана в Тюильри, неумелые ласки пажа в Пуатье рядом с этим фейерверком чувственности, который дарили ей горячие губы графа де Пейрака, той сладкой негой, в которой она тонула, теряя остатки разума. Пожелай он большего, чем просто поцелуй, Анжелика, не задумываясь, подчинилась бы его воле - потому что в то мгновение она жаждала господства над собой, хотела отдаться безраздельной власти этого мужчины, к которому были устремлены все ее помыслы... Его страсть тогда передалась и ей - краснея от невольного стыда, Анжелика вспоминала, как, дрожа от возбуждения, неистово прижималась к нему, как обхватывала руками его плечи, как в исступлении касалась его лица, мечтая только о том, чтобы их поцелуй - головокружительный, пьянящий - никогда не заканчивался... Услышав голос маркиза де Монтеспана, она сперва ощутила не страх, что ее застали в столь недвусмысленном положении, а разочарование, что у этого страстного порыва, толкнувшего их с графом де Пейраком в объятия друг друга, не будет продолжения... Анжелика опустила голову на скрещенные на подоконнике руки. Это и было еще одной причиной, по которой она хотела покинуть Париж - теперь ей было известно, как непреодолима сила желания, с которой ее влекло к тулузскому сеньору, для которого она не могла стать никем, кроме как любовницей - очередной в длинной цепи... Смешно было предполагать, что он испытывает к ней нечто большее, чем просто чувственное влечение - слишком хорошо он знал свою власть над женщинами, слишком хорошо умел пользоваться ею. Даже при всей своей неопытности Анжелика поняла, насколько беззащитна перед ним, как легко он мог подчинить ее себе одним взглядом, одним касанием... Ей вспомнились слова Ортанс про колдовство, и она зябко повела плечами. Еще недавно она возмущалась даже намекам на то, что граф водит дружбу с дьяволом, а теперь ее вдруг пронзила внезапная мысль, что эти домыслы имеют под собой почву. Ученый, владеющий тайнами добычи золота и серебра, фехтовальщик, не знающий поражения, певец, повергающий аудиторию в оцепенение своим чарующим голосом, волшебник, угадывающий любое желание, мужчина, поцелуем способный свести женщину с ума... И она, словно под властью каких-то неведомых чар, готова была последовать за ним хоть на край света. Сейчас, при свете дня, все ее томления, порывы казались Анжелике одержимостью - опасной, пугающей, от которой ей хотелось бы избавиться, но одновременно с этим ее сердце настойчиво стремилось соединиться с тем, кого оно выбрало себе в возлюбленные - несмотря ни на что... вопреки всему... Легкий стон сорвался с ее губ. Неужели она влюблена? Неужели это мучительное чувство, от которого так сладко щемит в груди, эти бесконечные сомнения, что терзают ее, этот водоровот желаний, в который ее затягивает с непреодолимой силой - это и есть любовь? "Права была мадемуазель де Скюдери, когда поместила на свою карту Страны нежности реку слез", - подумала Анжелика, чувствуя, как горячие капли, набухая в уголках глаз, скатываются по щекам. Потому что - и теперь она это точно знала! - любовь не могла быть источником счастья, ибо суть ее - страдание... Как и сегодняшней ночью, на протяжении которой Анжелика ни на секунду не сомкнула глаз, ее снова начали мучить кошмары. Но если в ночной темноте ее посещали видения пронзенного шпагой графа де Пейрака, медленно оседающего на снег, его посеревшее лицо с заострившимися чертами, на котором медленно угасал взгляд черных, еще недавно искрящийся жизнью глаз, то сейчас он, напротив, виделся ей полным сил, энергии, с губами, изогнутыми в ироничной усмешке, взирающим на нее с легким оттенком жалости и пренебрежения, как на глупую девчонку, напридумавшую себе невесть что. Анжелика почти убедила себя, что тот поцелуй в оранжерее ничего не значил для него, и был лишь приятным дополнением к празднику, легким приключением, развлечением для скучающего сеньора. А потом снова вспоминала вчерашний прием, те взгляды, которыми они обменивались, те слова, что он ей говорил, ту затаенную нежность, которая читалась в его глазах, и начинала сомневаться, права ли она, наделяя графа большим цинизмом, чем он располагал. Ее кидало от отчаяния к надежде, сердце в груди стучало, как сумасшедшее, а в голове билась только одна мысль - что же ей делать?.. - Ты совсем сошла с ума - выстудила всю комнату! - раздался возмущенный возглас Ортанс у нее за спиной. Анжелика резко повернулась к сестре, стараясь незаметно вытереть струящиеся по лицу слезы. Но та уже успела разглядеть и мокрые дорожки на ее бледных щеках, и красные, словно припухшие веки. - Ты... плачешь? - недоверчиво проговорила Ортанс, подходя к ней. - Ты? - она осторожно взяла ее за руку. - Из-за того, что я тебе наговорила? Анжелика помотала головой. - Нет, конечно же нет! И не беспокойся, я сейчас соберу вещи и... Ортанс вдруг порывисто прижала ее к себе. - Вот же глупая! Анжелика, да что ты себе напридумывала? Уедет она, смотри-ка! - сестра чуть отстранилась и заглянула в ее глаза. - Не могу сказать, что безумно рада тому, что ты живешь здесь и испытываешь мое терпение, но мы - де Сансе, у нас одна кровь, и негоже нам забывать об этом! Ортанс отпустила ее, подошла к окну и захлопнула его. Потом взяла лежавшую на кровати тяжелую шаль и закутала в нее Анжелику, которая только сейчас поняла, насколько замерзла. Она поднесла к лицу заледеневшие руки и начала дышать на них. Сестра, скептически посмотрев на нее, подошла к двери и крикнула служанке, чтобы та принесла сюда таз с горячей водой и бокал вина. - Вот заболеешь - будешь знать, как истерики на пустом месте закатывать! - сердито выговаривала она, устраивая Анжелику в кровати как есть - в платье, чулках, завернутую в шаль, как бабочка в кокон, и накидывая на нее одеяло. - А мне возись с тобой, словно у меня и дел других нет! Выпив залпом вино, которое принесла расторопная служанка, Анжелика погрузила ладони в таз с горячей водой и зашипела от обжигающей боли, разлившейся по онемевшей от холода коже. Но через мгновение она почувствовала, как ее охватывает восхитительное чувство тепла, словно ласковые материнские руки прижали к груди свою потерявшуюся в дремучем зимнем лесу сумасбродную дочь. Анжелика взглянула на Ортанс - та улыбалась, даже продолжая ворчать, и она показалась ей сейчас самым близким человеком на свете, несмотря на все их разногласия. - Теперь, с этаким красным носом и синяками под глазами, тебе не то что у Нинон - на кладбище показаться нельзя! - продолжала Ортанс. - Так что ложись-ка ты лучше поспи. И тебе польза, и мне спокойней. - Спасибо, - одними губами произнесла Анжелика, когда сестра направилась к дверям, прихватив по дороге таз с уже остывшей водой, но та ее или не услышала, или же из вредности решила не отвечать. "Все-таки она неисправима, эта Ортанс!" - подумала Анжелика, проваливаясь в сон, который избавлял ее и от холода, и от тяжелых мыслей, а главное - от непростых решений, которые ей необходимо было принять... ____________________ *История замка Консьержери начинается одновременно с историей возвышения Парижа. Париж стал столицей франкского государства в 508 году, когда король Хлодвиг I из династии Меровингов решил основать на западной оконечности острова Сите неприступный замок, свою личную резиденцию. Этот первоначальный дворец и был предшественником современного Консьержери. После народного восстания 1358 года, и прихода к власти Карла V, королевская резиденция была перенесена с острова Сите в Лувр, а старый королевский замок стал Дворцом Правосудия. Покинув родовое гнездо, король доверил дворец консьержу, отсюда и название – Консьержери. К концу XIV века, соседняя с Дворцом правосудия тюрьма стала переполняться, и часть узников была переведена в Консьержери. Постепенно дворец приобрел официальный статус тюрьмы, причем порой затмевающей славу Бастилии. Состоятельные заключенные могли здесь позволить себе одиночные меблированные камеры, в то время, как низшее сословье томилось в подвалах, на соломе, с крысами.
Violeta: Глава 31. Атенаис. Консьержери. Франсуазе стоило большого труда уговорить себя навестить мужа в тюрьме, но после долгих раздумий она поняла, что у нее не было другого выхода. Они должны были поговорить. То, что она хотела сообщить ему, могло изменить отношение Жоффрея к ней и наконец-то примирить их... Вечером, когда тьма накинула на Париж звездное покрывало, карета с гербами графа де Пейрака прогрохотала по мосту Менял и очутилась на острове Сите. Столицу сковал мороз. Быки старого деревянного моста трещали под ударами льдин, плывших по Сене. Снег побелил крыши, укутал карнизы домов и украсил узорами шпиль часовни Сент-Шапель, сиротливо приютившейся у темной громады Дворца правосудия. Часы угловой башни пробили восемь ударов. Франсуаза машинально взглянула на них из окна экипажа. Циферблат этих часов, появившихся здесь при короле Генрихе III - золотые лилии на лазурном фоне - в свое время казался чем-то необычайным, да и сейчас производил внушительное впечатление. Разноцветные глиняные фигурки, расположенные вокруг цифеблата и покрытые красной, белой и голубой эмалью - голубка, символизирующая Святой Дух, и под сенью ее крыльев Закон и Правосудие - едва угадывались в неверном свете луны, но все равно приковывали к себе взгляд. Оставив позади прямоугольную часовую башню, карета проехала мимо массивной круглой башни Цезаря с остроконечной крышей, которая получила свое название в честь прославленного римского императора, и остановилась около Серебряной башни, где когда-то хранились королевские сокровища, а теперь располагался вход в тюрьму. К Франсуазе, выходящей из кареты, со всех ног кинулся стражник и с поклоном проводил ее в Караульный зал. Высокие своды в готическом стиле, грубые каменные плиты на полу, дрожащий свет факелов - вся атмосфера этого места навевала на молодую женщину тревогу и желание как можно скорее покинуть эти негостеприимные стены. Она нервно оглянулась на дверь, громко хлопнувшую за ее спиной вслед удалившемуся гвардейцу, и зябко повела плечами, осознав, что находится совсем одна в некогда больших королевских покоях, теперь, волею судеб, ставших прихожей для посетителей Консьержери. А ведь когда-то здесь был грозный неприступный форт, который Людовик Святой превратил в хранилище святых христианский реликвий, а Филипп Красивый украсил статуями франкских монархов... Отголоски былой славы и величия еще витали в этих стенах, незримо, словно призраки, но суровое настоящее также давало о себе знать отдаленными криками заключенных, сквозняками, хлеставшими по ногам, и аскетичным убранством некогда роскошного зала... "Sic transit gloria mundi*", - пришло на ум Франсуазе изречение Фомы Кемпийского, которое она прилежно заучила назубок еще в монастыре урсулинок, а после благополучно забыла. Легкая улыбка скользнула по губам молодой женщины - забавно, что именно сейчас ей вспомнилась ненавистная латынь, в то время как ее мысли должны были быть заняты совсем другими, более важными вещами... Услышав какой-то шум, она подняла голову - по узкой лесенке, которая едва угадывалась в глубине темного, гулкого зала, к ней уже спешил комендант Консьержери. Невысокий плотный человечек, на ходу застегивающий форменный мундир, походил больше на хозяина придорожной гостиницы, чем на начальника тюрьмы, но ведь, в сущности, не такая уж и большая разница была между ними - и тот, и другой предоставляли временный постой жителям Франции в зависимости от их положения и платежеспособности. А уж прегрешения постояльцев никак не должны были их волновать - для торжества правосудия были учреждены королевские суды... Пытаясь скрыть невольный смешок, вызванный этим неожиданным сравнением, Франсуаза напустила на себя строгий вид. - Господин де Тюренн известил вас о моем визите? - вместо приветствия высокомерно осведомилась она, еле сдерживая рвущийся из груди смех при виде этого потешного толстяка. - Да, мадам де Пейрак, - комендант, несколько смущенный ее холодным тоном, неловко поклонился. Шпага, болтающаяся у него на боку на чересчур длинной для нее перевязи, неприятно заскрежетала по каменному полу, заставив Франсуазу страдальчески поморщиться. До чего же нелепый тип! - Как скоро я смогу увидеть мужа? - она откинула назад отороченный мехом соболя капюшон плаща из сизеля** с перламутровой атласной подкладкой, тяжелыми складками ниспадающего на неровные квадраты пола, и устремила на коменданта взгляд своих темно-синих глаз. Тот сглотнул. Никогда ему еще не приходилось видеть такой красивой дамы! И такой надменной, хотя он перевидал на своем веку множество самых разнообразных женщин - от прачек до герцогинь. "Поистине, - подумал он про себя, - мадам стоит своего заносчивого супруга, к которому направляется". - Так скоро, как только вы пожелаете, госпожа, - он сделал приглашающий жест рукой. Они миновали зал Ратников - огромное помещение, некогда служившее пиршественной залой, а сейчас - местом, где обедала королевская гвардия. Своды его поддерживались множеством колонн, а в огромных каминах, расположенных в четырех углах зала, можно было при желании зажарить целого быка. Вступив в длинный коридор, который заканчивался широкой аркой, забранной частой решеткой, Франсуаза едва удержалась от невольного вскрика - такие душераздирающие стенания неслись оттуда, из кромешной темноты. - Не обращайте внимания, мадам, там содержатся самые отпетые негодяи, которые даже не в состоянии заплатить пистоль за постой, - комендант криво улыбнулся. - Забытое богом место... - Надеюсь, у мессира де Пейрака условия лучше? - властный голос Франсуазы, уже успевшей взять себя в руки, отразился от стен коридора гулким эхом, и улыбка на губах мужчины увяла. - Несомненно, - забормотал он, - у него отдельная комната, слуга, ему прислали книги... - Я знаю, - с едкой иронией произнесла она, окидывая начальника тюрьмы презрительным взглядом, как бы давая ему понять, что впервые видит подобного глупца. - Я сама собирала вещи господина графа и отправляла к нему слугу. - Мадам, - склонил голову в поклоне комендант и, поклявшись себе больше не вступать в разговоры с этой женщиной, у которой язык был острее бритвы, двинулся прямиком к камере, которую занимал ее муж. - Ваша светлость, к вам посетительница, - громко проговорил он, пока охранник возился с замком. Франсуаза обвела взглядом довольно просторную комнату с наборным паркетом на полу, стенами, задрапированными пусть и потертыми, но дорогими гобеленами, широкую деревянную кровать, застеленную белоснежным бельем, и натолкнулась глазами на высокую фигуру графа де Пейрака, склонившуюся над столом, придвинутом вплотную к окну. Он даже не повернул головы в сторону вошедших, продолжая рассматривать какой-то документ, который придерживал за края ладонями, чтобы тот не свернулся. - Жоффрей, - тихо окликнула его Франсуаза, и голос ее слегка дрогнул. Он выпрямился и посмотрел на нее. Неловкое молчание длилось пару секунд, и наконец граф произнес, обращаясь к коменданту: - Сударь, вы не оставите нас одних? - Это против правил, мессир де Пейрак, - начал было тот, но потом, будто вспомнив о чем-то, проговорил: - Я распоряжусь, чтобы вам принесли ужин. - Это будет очень любезно с вашей стороны, - проговорил Жоффрей с непроницаемым выражением лица. Когда за комендантом закрылась дверь, а в замке повернулся ключ, Франсуаза пересекла камеру и остановилась в шаге от мужа, который, скрестив руки на груди, молча следил за ее перемещениями. - Я пришла... - начала она. - Я вижу, - равнодушно бросил он. - Вы не рады? - попыталась изобразить на лице улыбку молодая женщина. - Отчего же, мадам, здесь обрадуешься и визиту палача - хоть какое-то разнообразие, - язвительно ответил он. - Вы, как всегда, весьма учтивы, - Франсуаза в раздражении рванула завязки плаща и скинула его на стоявший около стола простой деревянный стул с прямой высокой спинкой. - Зачем вы пришли, сударыня? - его тон оставался все таким же бесстрастным. - Разве жена не может навестить своего мужа? - с наигранным удивлением взглянула она на супруга. - Я беспокоилась о вас... Он иронично приподнял бровь. - Что ж, я весьма польщен, коль скоро ваш визит вызван такой горячей заботой обо мне. Но не далее, как несколько дней назад, вы готовы были без колебаний расстаться со своим деспотом-мужем, наотрез отказываясь следовать за ним, как истинно любящая жена, которую вы сейчас тщетно пытаетесь изобразить, в Тулузу. Что поменялось за это время? - Многое... Очень многое... - Франсуаза сжала руки и, отойдя к кровати, опустилась на мягкий тюфяк, возможно, набитый шерстью, а не соломой, что больше подошло бы для узника, которым был сейчас граф де Пейрак. Но золото везде творит чудеса, даже в тюрьме - достаточно нескольких звонких монет, чтобы пребывание там стало не просто сносным, а даже комфортабельным. "Интересно, а маркиз де Монтеспан содержится в таких же условиях?" - неожиданно пришло на ум Франсуазе, и мысленно она вернулись к цели своего визита, которую никак не решалась озвучить. На нее опять накатила дурнота, как тогда, после приема, и она испугалась, что упадет в обморок прямо на глазах у мужа. Словно давая ей минутную передышку, в замке заскрежетал ключ, и в комнату вошел слуга графа де Пейрака с серебряным подносом, на котором громоздились разнообразные кушания. Жоффрей наконец сдвинулся со своего места и убрал в угол стола книги и бумаги, чтобы дать возможность лакею сервировать ужин. До Франсуазы долетели соблазнительные запахи расставляемых на столе блюд: кусок отменной говядины, ножка вареного каплуна, жареные артишоки с маринадом, шпинат, сочная груша, виноград, бутылка отличного бургундского вина - весь этот натюрморт смотрелся немного инородно в пусть и благоустроенной, но все же камере. - Можешь идти, - обратился Пейрак к слуге, который застыл около стола, ожидая дальнейших распоряжений, а после взглянул на жену: - Не желаете отужинать со мной, сударыня? Франсуаза отрицательно покачала головой. - Да, тюремные изыски вам не по душе, как я погляжу, - граф придвинул к столу стул, на котором лежала накидка Франсуазы и, перекинув плотную ткань через локоть согнутой руки, с удобством расположился на деревянном сидении. Его ладонь, словно невзначай, прошлась по бархатной поверхности плаща и задержалась на меховой опушке. - Надеюсь, мадам, вам не холодно? - ладонь Жоффрея скользила по шелковистому блестящему меху цвета темного меда. - Нет, мессир, - молодая женщина, как завороженная, следила за его действиями. - А мне кажется, что вы дрожите, - тихо проговорил он, глядя прямо в глаза жене. Его взгляд - пронзительный, изучающий - словно проникал ей в самую душу. Что-то чувственное, животное неожиданно пробудилось в ней, и Франсуазе вдруг отчаянно захотелось, чтобы его пальцы коснулись ее кожи тем же ласкающим движением, которым он прикасался к переливавшемуся в свете свечей теплому меху. - И все же, я думаю, вы замерзли, - внезапно вполне будничным тоном проговорил он и, небрежно скомкав плащ, протянул его Франсуазе. - Накиньте, сударыня, не будем рисковать вашим здоровьем. Она встала, чтобы взять у него из рук свою накидку, и вдруг, повинуясь порыву, склонилась к мужу и обвила руками его шею. Прижавшись лбом к плечу Жоффрея, она прошептала: - Я хотела бы, чтобы меня согрели вы... - Думаю, ваш плащ справится с этой непростой задачей намного лучше меня, - он отстранил жену от себя и взглянул на нее с легкой усмешкой. - Право слово, дорогая, вам ни к чему демонстрировать мне свое показное расположение. Я предпочту вашу искренность самому изощренному притворству. - Я достаточно искренна с вами, как мне кажется, - Франсуаза, оскорбленная до глубины души таким отношением, выхватила у него из рук свою накидку и швырнула ее, не глядя, куда-то в сторону. Граф взглядом проследил за ней, а после взглянул в искаженное гневом лицо супруги и рассмеялся. - Такой вы мне нравитесь намного больше, Франсуаза. Никакой манерности, никакого жеманства - только ваши пылающие яростью глаза цвета грозового неба! Признаюсь, теперь у меня появилось желание вас согреть... - Держите свои желания при себе, мессир де Пейрак! - прошипела молодая женщина, отступая от него на несколько шагов назад. - Отчего же? Вы только что сами просили меня о прямо противоположном, - он встал со стула и двинулся по направлению к ней, намеренно подчеркивая свою хромоту. - Не подходите, иначе я закричу! - выпалила она первое, что пришло ей в голову. - Правда? - в его черных глазах плясали отблески свечей, напоминающие адское пламя. - Тогда сюда сбежится вся стража Консьержери, вы этого хотите? Если так - то кричите, и погромче! - он резко привлек жену к себе и, приподняв пальцами ее подбородок, склонился к самому лицу, замерев в полудюйме от нервно подрагивающих губ. - Матерь Божья, до чего вы мне отвратительны! - выдохнула она прямо в лицо Жоффрею, не в силах вырваться из его железной хватки. - Отпустите меня сейчас же! - Вы уже не желаете, чтобы я согревал вас? Черт побери, я сражен в самое сердце! - с этими словами граф слегка оттолкнул ее от себя и вернулся на свое место. Франсуаза перевела дух и еще больше разозлилась: ему снова удалось вывести ее из себя! С самым невозмутимым видом он наполнил бокал вином и отсалютовал ей: - За вас, моя дорогая! И за вашу трогательную заботу обо мне, - осушив бокал до дна, он принялся с аппетитом за еду, не обращая больше на нее никакого внимания. Это было уже слишком! Франсуаза подняла валяющуюся на полу накидку, встряхнула ее и аккуратно разложила на кровати. Затем подошла к столу, взяла с подноса грушу и впилась в нее зубами. Граф искоса взглянул на нее: - Вина, моя драгоценная? - Будьте так любезны, - холодно ответила она, бросая на супруга гневный взгляд. - Надеюсь, этот бокал не полетит мне в голову? - иронично улыбаясь, он протянул ей наполненный до половины кубок. - Если вы не перестанете вести себя со мной в подобном оскорбительном тоне - вполне возможно, - отозвалась она, делая несколько быстрых глотков, чтобы успокоиться. - А какого отношения вы ожидаете? - вдруг неожиданно серьезно спросил Жоффрей. - Ведь это по вашей милости я очутился здесь, не так ли? Франсуаза изо всех сил стиснула недопитый бокал в ладонях и с тревогой взглянула на мужа. - О чем вы говорите? Я не понимаю ваших намеков, - пробормотала она. - Думаю, вы все прекрасно понимаете, - он наколол на вилку и поднес ко рту кусок говядины, лежавшей перед ним на тарелке. Мясо за время их разговора уже успело остыть, но все еще выглядело весьма аппетитно. - Не имею ни малейшего представления, - Франсуаза со стуком поставила бокал на стол. Туда же последовала и надкушенная груша. - Жаль, что к говядине не подали соус из truffe du Périgord***, - посетовал граф, промокая губы салфеткой. - Без него она теряет половину своего очарования, вы не находите? - Никогда не задумывалась над этим, - молодая женщина нервно барабанила пальцами по столу, сама того не замечая. - Увы, несмотря на все мои старания, вы так и не прониклись традициями аквитанской кухни, - со скорбным выражением лица покачал головой Пейрак. - Вы желаете побеседовать о кулинарии? - возмутилась Франсуаза, осознав, наконец, что муж снова издевается над нею. - Честно говоря, я вообще не желаю с вами беседовать, - он откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на нее. - Единственная причина, по которой вы все еще здесь - это мое любопытство. Мне безумно интересно узнать, зачем вы пришли. Но мы уже битый час ходим вокруг да около, но так и не добрались до цели вашего визита. Итак, мадам, - он склонил голову набок, приготовившись внимательно ее слушать. Франсуаза глубоко вздохнула, на секунду прикрыла глаза, словно собираясь с мыслями, и выпалила: - Я знаю, из-за чего произошла дуэль между вами и маркизом де Монтеспаном, и пришла сюда, чтобы сказать, что у вас не было никакой причины драться с ним. Тот... - она немного помялась, подбирая слово, - эпизод в карете был всего лишь глупым порывом взбалмошного мальчишки, не нанесшим ни малейшего урона вашей чести. Ума не приложу, как вам стало о нем известно... - Эпизод в карете? - граф с непритворным удивлением воззарился на нее. - Не могли бы вы рассказать мне о нем поподробнее, мадам? - К чему? Вы же и так все знаете! - бросила она на него смущенный взгляд. - Я хочу услышать эту историю из ваших уст, - мягко, но с нажимом проговорил Пейрак. - Он настойчиво ухаживал за мной у Мадлен, не зная, кто я, - Франсуаза опустила ресницы и начала теребить кружева на рукавах своего платья. - Читал мне стихи, говорил разные глупости - мне теперь и не вспомнить, какие, так это было давно... Когда пришло время возвращаться домой, он, подкупив кучера, проник в мою карету и... и поцеловал меня, - Франсуаза всплеснула руками и сложила их в молитвенном жесте. - Клянусь, в этом не было моей вины! И конечно же, я немедленно рассчитала негодяя, который предпочел верности нашему дому деньги маркиза! - закончив свой рассказ на столь патетической ноте, она с надеждой взглянула на мужа: - Вы ведь верите мне? - Ну конечно, моя дорогая, я вам верю, - с преувеличенно благожелательной миной на лице кивнул граф и разразился каким-то странным смехом, заставившим молодую женщину поежиться. - Какой неожиданный оборот приняла вся эта история! - он немного помолчал. - Есть еще что-то, чего я не знаю? - его темные глаза буравили жену отнюдь не ласковым взглядом. Франсуаза покачала головой, с опаской наблюдая за ним. Не такой реакции она ожидала на свои откровения, а потому решила пока не озвучивать истинную причину, которая привела ее сегодня сюда. Сейчас для этого было явно неподходящее время. Жоффрей встал со своего места и стал мерять шагами комнату. Неожиданно он остановился напротив нее и осведомился: - Ответьте мне на один вопрос, сударыня, - кто сообщил маршалу де Тюренну о времени и месте нашей с маркизом дуэли? - увидев ее протестующий жест, он грубо схватил ее за локоть и притянул к себе: - Даже не вздумайте мне солгать! - его глаза вонзились в нее, подобно острым клинкам. - Я, - голос Франсуазы был тише шелеста травы, но граф расслышал ее признание. - Зачем? - он отпустил ее и снова начал ходить по комнате. Она в изнеможении привалилась к стене. Катастрофа! Теперь все рухнуло - Жоффрей никогда не простит ее. О чем она только думала, когда решилась пойти против него? Франсуаза лихорадочно размышляла, как ей выйти из сложившегося положения, и наконец произнесла: - Я хотела, чтобы он предотвратил поединок, чтобы вы не пострадали, - она как можно шире распахнула глаза, чтобы уверить мужа в своей искренности, и даже протянула ему навстречу руки, словно растерянный ребенок, непонимающий, за что его ругают, но графа не впечатлил этот спектакль. - Прекрасно, - саркастически проговорил он, - ваш план воплотился самым блестящим образом, - Пейрак обвел рукой камеру вокруг себя. - Вы этого желали? - Нет, конечно же нет! - поспешно замотала головой Франсуаза. - Я не думала, что все обернется именно так, - на ее ресницах блеснули слезинки. - А хотите, я расскажу, как все было на самом деле? - вкрадчиво проговорил Жоффрей, опускаясь на стул и небрежно закидывая ноги на стол. Молодая женщина скорчила недовольную гримасу - она терпеть не могла эту его привычку, которая больше подошла бы какому-нибудь развязному мушкетеру, а не потомку графов Тулузских, но он словно нарочно сейчас демонстрировал жене свои дурные манеры. - Вы приехали в Париж и завели интрижку с блестящим молодым кавалером, восхищенным вашей красотой и певшим вам дифирамбы, что, несомненно, вскружило вам голову. Какое приятное разнообразие после скучной жизни в провинциальной Тулузе подле колченогого и отнюдь непривлекательного супруга, не так ли? - граф подался вперед и со значением ухмыльнулся. Сейчас, в полумраке камеры, он и правда казался пугающе страшным. - Вам было на руку наше охлаждение - вы не искали моего общества, вам, по большому счету, было все равно, с кем и как я провожу свободное время. Сцену ревности из-за герцогини де Мерекур, которую вы так талантливо разыграли, спишем на ваше женское тщеславие - как же, мне, самой прекрасной даме Лангедока, предпочли другую! - граф произнес эту фразу с искренним возмущением, с удивительной точностью копируя интонации жены, и та от обиды закусила губу. - А возможно, вы намеренно так повели себя, чтобы, пользуясь нашей размолвкой, предоставить себе еще большую свободу, чем прежде. И тут - вот незадача, - граф звонко хлопнул ладонью по деревянной поверхности стола, отчего стоявшие на подносе тарелки жалобно зазвенели, а Франсуаза буквально подскочила на месте, - вы видите вашего поклонника у ног другой, да и где - в своем собственном доме! Я сначала недоумевал, чем вызвана ваша неприязнь к мадемуазель де Сансе, а теперь все стало на свои места - вы просто ревновали ее к маркизу. Молчите, я еще не закончил! - повысил он голос, видя, как жена пытается ему что-то сказать. - Итак, вы приглашаете ее на прием, чтобы посмеяться над ней со своими недалекими подругами, а маркиза, который не оценил ваших прелестей, попросту вычеркиваете и из вашей памяти, и из списка гостей. Но все идет не по вашему плану - мадемуазель появляется на празднике в великолепном туалете, затмевая негодующую по этому поводу хозяйку приема, а мессир де Монтеспан, оскорбленный пренебрежением к своей персоне, тайно проникает в Ботрейи, где случайно сталкивается с вашим покорным слугой и бросает мне вызов... Франсуаза в изумлении посмотрела на мужа. - Так это он бросил вам вызов? Но... но почему? - в мыслях у нее царила сумятица, и она уже сама не могла понять, где в словах мужа правда, а где домысел, настолько тесно переплелась действительность с его предположениями. - Об этом чуть позже, - нетерпеливо произнес Жоффрей, вставая с места. Он приблизился к жене и, опершись ладонями на каменную кладку по обе стороны от нее, так, чтобы она не могла двинуться с места, продолжил: - Когда я сообщил вам о своем решении уехать в Тулузу, вы поняли, как отчаянно вам не хочется покидать Париж - ведь здесь столько удовольствий, которых жаждет ваша испорченная натура! - он нехорошо улыбнулся. - Я знаю только о господине де Монтеспане, мадам, но, возможно, в список ваших любовников можно добавить и графа д'Эстре? Или самого господина Фуке? - глаза Пейрака насмешливо сверкнули. - Кто знает, быть может, он так настойчиво ухаживал за мадемуазель де Сансе на приеме для того, чтобы отвести подозрения от вашей с ним связи? - увидев, что молодая женщина обескураженно смотрит на него, он продолжил небрежным тоном: - Но все это неважно, поскольку мне глубоко плевать на вашу нравственность, Франсуаза. Вы удивлены? И тем не менее, это так. Меня больше волнует то, по какой причине я попал в Консьержери. Я долго думал, кому было выгодно мое заключение здесь, и пришел к выводу, что только вам, столь горячо любящей меня супруге. Узнав о предстоящей дуэли скорее всего от слуги, которого я посылал к д'Андижосу, вы отправили посыльного к господину де Тюренну, убив этим сразу двух зайцев - остались в Париже, чего так страстно желали, и избавились от неудобного мужа, посадив его под арест. Вы даже выдумали отличную историю о том, что только опасение за мою жизнь толкнуло вас на этот поступок, а ваше чистосердечное признание об "эпизоде в карете" должно было убедить меня в полной вашей невиновности. Но вы не учли одного важного нюанса, - он склонился к ней и прошептал на ухо: - Дуэль между мной и маркизом произошла отнюдь не из-за вас... Франсуаза медленно подняла на него взгляд и долго всматривалась в темные, горящие мрачным огнем глаза Жоффрея. А потом внезапная догадка пронзила ее, словно молния. - Это все... из-за нее? Из-за этой деревенщины? - она задохнулась, как от удара. - Вы дрались с маркизом, не поделив между собой эту пуатевенскую шлюху! - и Франсуаза со всей силы залепила графу пощечину. От неожиданности он отпрянул, и она бросилась к дверям камеры. - Вы сгниете в тюрьме, господин де Пейрак, - буквально выплюнула она, а лицо ее пошло красными пятнами. - Попомните мое слово! - Но и вам не придется больше блистать в обществе, коль скоро ваш муж будет брошен в Бастилию или же отправится в изгнание! - парировал граф, ослепительно улыбнувшись. - И, если мое состояние конфискуют, боюсь, вам будет заказана дорога в салоны парижских жеманниц, в которых ценится только блеск драгоценностей и роскошь туалетов. - Можете не беспокоиться - найдутся люди, которые позаботятся обо мне! - высокомерно вскинула подбородок Франсуаза. - Ваш отец****, я полагаю? - в голосе Пейрака мелькнул сарказм. - О, тогда я уверен, что вы не пропадете - большего пройдохи нельзя сыскать во всей Франции! - Вы и сами пользовались его услугами в своих темных делишках! - ехидно ответила она. - Думаете, я не знаю, что все ваши рудники - просто прикрытие для махинаций с испанским золотом? А наш брак был всего лишь удачной сделкой между вами и моим отцом? - Те услуги, которые он мне оказал, никак не помогли сделать наш брак удачным, и я уже не раз раскаялся, что в свое время принял его предложение взять вас в жены, - граф развел руками. - Жаль, что я не могу аннулировать условия сделки и вернуть вас обратно, поскольку товар не соответствует заявленному качеству и изрядно подпорчен. Франсуаза несколько секунд хватала ртом воздух, не зная, как реагировать на это немыслимое оскорбление, а потом, стремительно подойдя к мужу, устремила на него полный ненависти взгляд: - Я бы тоже желала, чтобы нашему кошмарному браку пришел конец! - запальчиво проговорила она. - Возможно, я смогла бы устроить свою жизнь намного удачнее, нежели прозябать в отдаленной провинции, терпеть ваши насмешки, постоянные измены и восхищаться этим манерным болваном Анри де Шампленом! Господи, - закатила она глаза, - как же мне надоели все эти аквитанские трубадуры с их вычурными канцонами, суды Любви, являющиеся по сути просто развратными оргиями, на которых вы изображаете проповедника, и ваши ученые друзья-еретики, по которым давно плачет костер. А особенно мне надоели трюфели - эти благодетели влюбленных, черт бы их побрал! Граф, казалось, с удовольствием выслушал эту гневную тираду, а потом, откинув голову назад, громко расхохотался. - Да вы просто дьявол! - воскликнула она, топнув ногой. - Желаю вам провалиться в Преисподнюю - там вам самое место! С этими словами Франсуаза забарабанила кулаками по железной двери. Когда та распахнулась, она, подхватив свой плащ, с достоинством вышла из камеры, ни разу не оглянувшись на мужа. ____________________ *Sic transit gloria mundi, с лат. - "Так проходит мирская слава". ** Сизель (франц. cisele) - французский "узорчатый", рытый бархат с крупным цветочным рисунком. ***Черный трюфель. Эти грибы используются для придания характерного аромата во многих изысканных блюдах и соусах. ****Габриель де Рошешуар де Мортемар, герцог де Мортемар - французский аристократ, первый камер-юнкер короля Людовика XIII.
Violeta: Глава 32. Жоффрей. Консьержери (продолжение). После ухода Франсуазы Жоффрей уведомил караульного, что желает видеть коменданта. Ожидая его, граф неторопливо закончил ужин и встретил начальника тюрьмы, расслабленно откинувшись на спинку стула и рассеянно крутя полупустой бокал бургундского между пальцами, отчего в рубиновой глубине то и дело вспыхивали золотистые блики от горящих на столе свечей. - Мессир де Пейрак, - мужчина с поклоном остановился в дверях, гадая, зачем он ему понадобился. Против обыкновения, граф не только улыбнулся ему, но и поднялся навстречу, словно дорогому гостю. - Я рад, что вы исполнили мою просьбу, сударь, - Жоффрей, не давая коменданту опомниться, усадил его на единственный в комнате стул и плеснул в бокал, из которого только что пила Франсуаза, вина. - Выпейте со мной, любезнейший, окажите мне честь. Оробевший начальник тюрьмы принял кубок из рук Пейрака и неуверенно поднес его к губам. Интересно, что задумал его непредсказуемый арестант? Напоить его и сбежать? Вряд ли - за дверями находится несколько стражников, да еще и на выходе с полдюжины. Словно прочитав его мысли, граф рассмеялся. - Вам не стоит думать, что я что-то замышляю, - он присел на кровать и одним махом опрокинул в себя бокал с вином. - Я позвал вас, чтобы поблагодарить за вашу учтивость по отношению к моей супруге, да и, помимо этого, за те условия, в которых вы меня разместили, - граф обвел глазами камеру и остановил взгляд на гобелене, висевшем над столом. - Какая милая сцена! - воскликнул Жоффрей, жестом привлекая внимание коменданта к изображенным на ткани фигурам. - Прогулка по парку в окружении прелестных дам - что может быть очаровательнее? - Да, господин граф, - поспешно кивнул мужчина, отставляя бокал в сторону. К чему, интересно, он клонит? - Если вы желаете, то завтра вас выведут подышать свежим воздухом во внутренний двор... - Дышать свежим воздухом в одиночестве? Нет, это не по мне, - решительно покачал головой Пейрак. - Нельзя ли как-то устроить, чтобы мои друзья, которые тоже стали гостями Консьержери, составили мне компанию? - Это решительно невозможно! - начальник тюрьмы поднялся со стула. - Кроме того, их содержат куда как более строго, чем вас. Сам господин Тюренн распорядился оказывать вам всяческое расположение и удовлетворять все ваши просьбы. В границах разумного, конечно, - быстро поправился комендант, увидев, как весело вспыхнули глаза графа. - И я премного благодарен ему за это, - преувеличенно серьезно проговорил Жоффрей. - И не позволю себе смутить вас ничем неподобающим или выходящим за пределы вашей компетенции. Но прогулка с друзьями в тюремном дворе - разве это запрещено уставом? Или вы боитесь, что мы снова устроим потасовку? - Пейрак развел руками. - Помилуйте, у нас даже нет оружия! Мужчина начал переминаться с ноги на ногу, явно колеблясь. Граф решил продолжить наступление. Он встал со своего места, поставил пустой бокал на стол и, подойдя к начальнику тюрьмы, дружески положил руку ему на плечо. Тот поднял на Жоффрея полные изумления глаза - вот это да! - высокомерный, словно испанский гранд, сеньор из Тулузы теперь так приветлив с ним, будто они старые приятели. - Я могу дать вам слово, что с моей стороны вам не придется ожидать никаких провокаций или эстапад. - В вас я не сомневаюсь, господин де Пейрак, - пробормотал комендант. - Но ваши задиристые друзья - им нет никакой веры... - А если я за них поручусь? - небрежно проговорил Жоффрей, и между пальцами у него сверкнула золотая монета. Начальник тюрьмы сглотнул. - Поручусь за всех троих, - со значением сказал граф, добавляя к ней еще две. - Вы очень щедры, - придушенным шепотом произнес мужчина, поспешно запихивая золото в мешочек за поясом. Только бы не прознали стражники - проблем потом не оберешься! - Но, увы, я могу устроить вам свидание только с двумя вашими приятелями. Рана господина де Монтеспана слишком серьезна, чтобы совершать прогулки. По чести говоря, он очень плох, несмотря на то, что его ежедневно осматривает тюремный лекарь. Рана на ноге в ужасном состоянии, у него жар... - Неужели? - в глазах Пейрака зажглась неподдельная тревога. - Какая досада! Комендант тактично промолчал о том, что именно шпаге графа маркиз обязан своим ранением. - Могу я что-то сделать для него? - спросил Жоффрей. - Только помолиться, мессир, - проговорил начальник тюрьмы и в подтверждение своих слов возвел глаза к потолку. - Я говорю о чем-то более существенном, - нетерпеливым жестом прервал его Пейрак. - Я могу предоставить в его распоряжение лучшего в Париже врача... И конечно же, если вы не против, улучшить условия, в которых он содержится. - Но господин де Тюренн... - начал было комендант. - Не будет иметь ничего против, - закончил за него граф. - Разве ему доставит удовольствие, если маркиз умрет, не дожив до суда чести? - в голосе Жоффрея промелькнула едва уловимая ирония. - Мессир де Пейрак! - воскликнул мужчина, бросая быстрый взгляд на дверь, за которой негромко переговаривались караульные. - Я многое готов сделать для вас, но в отношении господ-гасконцев мне были даны самые строгие распоряжения... - Вы же добрый христианин? - тон графа стал проникновенным. - Как вы можете желать смерти ближнему своему? - Помилуй Бог! - комендант размашисто перекрестился. - Тогда что вам стоит пригласить к господину де Монтеспану лекаря, услуги которого я оплачу? И избавить его от крыс и гнилой соломы, коими славится ваше в высшей степени гостеприимное заведение? - на ладонь начальника тюрьмы упало еще несколько монет. - Это задаток... - со значением проговорил Жоффрей. - Я сделаю, как вы просите, сударь, - на висках коменданта выступила испарина. - Но если мессир де Тюренн будет недоволен... - Я возьму всю вину на себя, можете не беспокоиться, - Пейрак широко улыбнулся. Когда за начальником тюрьмы захлопнулась дверь, Жоффрей рывком бросился поперек кровати и с наслаждением вытянулся на ней. Заложив руки за голову, он закрыл глаза. Перед его внутренним взором замелькали яркие картины сегодняшней ссоры с женой, разговора с комендантом, недавней дуэли, бледное, искаженное от боли лицо упавшего на снег Монтеспана... Да, досадно, что так все обернулось - смерть маркиза не входила в планы де Пейрака. По крайней мере, пока он все не разузнает относительно его отношений с Франсуазой. Нельзя сказать, что графа очень задело известие о том, что Пардайан волочился за его женой. Скорее его удивило, как быстро тот переключился с одной дамы на другую - Жоффрей готов был биться об заклад, что, когда маркиз обедал у них в Ботрейи, он уже был по уши влюблен в Анжелику. Когда же, интересно, у него нашлось время, а - главное! - желание ухаживать за Франсуазой? Неужели он ошибся в своих предположениях, и Монтеспан на деле оказался просто обычным повесой, ищущим удовольствий? И по иронии судьбы, в обоих случаях пытающийся перейти дорогу ему, графу де Пейраку? Что ж, усмехнулся про себя Жоффрей, по крайней мере стоило признать, что у маркиза хороший вкус... В дверях повернулся ключ, но граф даже не открыл глаз. Он услышал тихие шаги по комнате в направлении стола, осторожное позвякивание собираемой на поднос посуды, и предположил, что это слуга пришел убрать остатки ужина. Надо будет утром отправить его за лекарем для маркиза, решил про себя Пейрак, и договориться с комендантом, чтобы тот устроил ему встречу с Монтеспаном под предлогом горячей заботы о его здоровье. И, помимо прочего, им с маркизом нужно было договориться о причине дуэли - шутки шутками, но если они и дальше будут упорствовать в этом вопросе, господин де Тюренн окончательно выйдет из себя и потребует у короля самой суровой кары для них обоих. Изгнание в провинцию Жоффрея бы больше, чем устроило, а вот лишение должности советника тулузского парламента, приносившей ему определенные выгоды, или конфискация имущества стали бы очень неприятными последствиями такого несвоевременного поединка. Споры по вопросам богословия Пейрак отмел сразу - его репутация была прекрасно известна в обществе, чтобы ссылаться на такой нелепый предлог для дуэли, затрагивать тему соперничества из-за дамы - слишком скользкая дорожка, которая могла привести к еще большим неприятностям и кривотолкам, нежели сейчас, тайное проникновение Монтеспана на прием в Ботрейи было и вовсе недостойным аквитанской гостеприимности поводом... Что ж, с внезапно накатившим задором решил граф, пусть причиной станут непримиримые разногласия в вопросах моды. Тем более, что попугайская манера маркиза одеваться изрядно веселила Пейрака. А уж как повеселится господин маршал, когда они с самым серьезным видом скажут ему об этом! Жоффрей представил вытянувшееся лицо господина де Тюренна и едва не расхохотался в голос. Тот, наверно, уже и сам был не рад, что исполнил просьбу Франсуазы вмешаться в поединок, и теперь был вынужден разрываться между симпатией к графу и обязанностью исполнить свой долг. Мысли Пейрака перескочили на недавний визит жены. Жоффрей чувствовал, что между ними осталась какая-то недоговоренность, словно бы она утаила от него нечто важное, на что он в пылу ссоры не обратил внимания. Граф вспомнил, как он спросил Франсуазу о том, что еще, помимо желания рассказать ему о поцелуе с Монтеспаном и заверить мужа в полной своей невиновности, привело ее в Консьержери. Она тогда ответила, что только это, но сейчас Жоффрей был уверен, что заметил неуверенность, скрытую в глубине ее глаз. Что же она хотела сказать? Какой порыв он спугнул своими саркастическими репликами? Сейчас граф почти жалел о своей невольной вспышке гнева, которая не позволила ему докопаться до истины. Но видит Бог, ни одна женщина не выводила его из себя так, как его дражайшая супруга. Казалось, она поставила себе целью все делать ему назло, идти наперекор его желаниям и убеждениям. Будь она его любовницей, возможно, это придавало бы их отношениям некоторую пикантность, но в женщине, которая была связана с ним брачными узами, Пейрак не желал видеть ни противника, ни врага. А Франсуаза, как ни неприятно было это признавать, стала и тем, и другим. В другое время он только посмеялся бы над таким положением вещей, но сейчас, сидя в Консьержери по прихоти этой интриганки с невинным взглядом ребенка, Жоффрей с досадой был вынужден признать, что недооценил ее. Он ни на секунду не поверил в то, что она из страха за его жизнь хотела предотвратить дуэль, сообщив маршалу де Тюренну о месте и времени их встречи с Монтеспаном. Вне всяких сомнений, она, узнав, что он собирается увезти ее в Тулузу, решила таким оригинальным способом отделаться от неудобного мужа и продолжить блистать в светских гостиных Парижа. Ее нисколько не волновала дальнейшая судьба супруга. Даже если бы король и решил обойтись с ним сурово - что ж, вряд ли это как-то отразилось бы на ней. Мать Франсуазы, состоявшая фрейлиной при Анне Австрийской, и ее отец, имевший связи везде, где только возможно, несомненно, позаботились бы о своей дочери. И при ее блестящей внешности и очаровании ей ничего не стоило бы обзавестить влиятельным поклонником, тем же Фуке, например, в отношениях с которым граф, влекомый желанием побольнее уязвить жену, ее несправедливо обвинил. Или справедливо? Как бы то ни было, Франсуаза в любом случае осталась бы в выигрыше... Пейрак уже в который раз за последние месяцы посетовал на то, что взял ее в жены, но глупо сейчас было думать о прошлом, коль скоро проблемы настоящего были куда как более значимыми. Для начала нужно было разобраться с Монтеспаном, затем - с этим судом чести, на котором настаивал де Тюренн. Несмотря на то, что Пейрак предпочел бы иметь дело с чиновниками парижского парламента, не исключено, что маршал сможет помочь ему выйти из ситуации с дуэлью с наименьшими потерями. Если только сочтет причину поединка достойной... А потом, нехорошо улыбнулся граф, он разберется с Франсуазой и навсегда отучит ее от желания устраивать ему неприятности. Сперва он увезет жену в Тулузу, чтобы постоянно держать ее у себя на глазах, подальше от столицы и жеманных подруг, сведет к минимуму ее содержание, количество приемов и выездов, чтобы она в полной мере прочувствовала меру наказания за свой проступок, погибая от скуки в ненавистной ей Тулузе. Или отправить ее в Беарн? Несколько месяцев ссылки ей не помешает - мстительно подумал Жоффрей. Оставался еще один деликатный вопрос, которого граф не желал касаться, словно открытой раны. Анжелика... Как и каждый раз, когда он думал о ней, его сердце начинало стучать чуть быстрее. Его несбывшаяся мечта, его фея, его... Жоффрей горько усмехнулся - увы, у него не было никакого права называть ее своей. В том обществе, к которому они принадлежали, его душевная склонность к ней, его горячее чувство не имели ровным счетом никакого значения, более того - осуждались, считаясь грехом. Но почему-то именно сейчас - после дуэли с маркизом, после разговора с женой, после нескольких дней, проведенных в камере Консьержери - графу вдруг стала невыносима мысль о том, что они больше никогда не увидятся. Отдать ее Монтеспану, как он сначала решил, теперь казалось ему невозможным. При одной только мысли о том, что ее губ коснутся чужие губы, а тонкий стан сожмут руки другого мужчины, у него темнело в глазах. Нет, должен быть какой-то выход! Если только она испытывает к нему то же чувство, что и он к ней... Готова ли она слышать пересуды за спиной, терпеть скрытые и явные насмешки, с гордо поднятой головой принимать осуждение окружающих ради того, чтобы быть с ним? А ведь ей придется через все это пройти, если она решится связать с ним свою судьбу, в этом можно было не сомневаться. "Пуатевенская шлюшка!" - резанул Жоффрея по ушам пронзительный голос Франсуазы, который слился в его голове с хором таких же полных ненависти и презрения голосов. Нет, решительно сказал он себе, Анжелика не заслуживала ни такого отношения, ни такой жизни. И если с большинством недовольных можно будет договориться с помощью золота, которое, как известно, помогает заткнуть даже самые ретивые глотки, то господин барон де Сансе, упрямый, как и его мулы, но человек, несомненно, благородный, не позволит так унизить его дочь. Да и Франсуаза вряд ли смирится с тем, что у него появится не очередная любовница, а возлюбленная. Тщеславная, злая, надменная - она не потерпит, чтобы ее место королевы Тулузы рядом с ним заняла другая. Насчет чувств супруги к нему граф не обольщался - ей нужно было только его положение и деньги, но зависть по отношению к Анжелике могла толкнуть ее на самые ужасные поступки. Черт возьми, как он был неосторожен, сказав Франсуазе о том, что не она была причиной его дуэли с маркизом! Пейрак резко сел на кровати. С нее станется жестоко отомстить девушке. Не иначе, как гнев помутил его разум, когда он, наотмашь хлестая Франсуазу, доставившую ему столько проблем, колкими фразами, чтобы увидеть обиду в ее глазах, слезы, дрожащие на ресницах, совсем забыл об осторожности. Она убежала от него в такой ярости, что несколько долгих минут он наслаждался своей победой, но стоила ли она тех неприятностей, которые могли последовать за ней? Надо будет передать послание Нинон, решил граф, чтобы та присмотрела за Анжеликой. Больше ему не к кому было обратиться с этой деликатной просьбой. И оставалось только надеяться, что Франсуаза, успокоившись, решит, что мадемуазель де Сансе слишком незначительна и не стоит ее внимания... Наутро, когда пришел лекарь, которого граф пригласил для Монтеспана, Пейрак настоял на том, чтобы сопровождать его в камеру к маркизу. - Я должен лично заверить Пардайана в том, что все наши разногласия в прошлом, чтобы он, при его горячности, столь свойственной юности, не отказался от услуг моего врача, - втолковывал он начальнику тюрьмы. - Я клянусь вам, что наш разговор продлится не дольше пяти минут и не доставит вам никаких неприятностей. Решайтесь же, сударь! И тот уступил. - Хорошо, мессир де Пейрак, но вы пробудете там не больше пяти минут и будете говорить в моем присутствии. - Как пожелаете! - граф слегка склонил голову в знак согласия. Для того, что он хотел сказать маркизу, ему хватит и минуты... Попетляв по мрачным коридорам Консьержери, комендант, Жоффрей в сопровождении двух стражников и прижимающий к груди свою сумку со снадобьями лекарь подошли наконец к двери камеры, где томился маркиз. - Господин де Монтеспан, к вам посетитель, - оповестил лежавшего без движения на постели молодого человека начальник тюрьмы. Тот с трудом приоткрыл глаза и, увидев графа, стоявшего у дверей, хриплым голосом спросил: - Это вы? - Да, сударь, - ровно ответил Пейрак, со сдержанной полуулыбкой глядя на маркиза. Действительно, вид у того был неважный. Да и обстановка камеры разительно отличалась от той, в которой поселили Жоффрея. Узкое оконце под самым потолком едва пропускало свет с улицы, каменные стены сочились влагой, в темных углах что-то подозрительно шуршало, но на столе стоял поднос со вполне сносным завтраком, а сам Монтеспан был укрыт толстым покрывалом, что должно было уберечь его хотя бы от простуды. Комендант сдержал свое слово улучшить условия пребывания маркиза в тюрьме - с удовлетворением подумал де Пейрак. Стоит позже отблагодарить его... - Что привело вас ко мне? - Монтеспан попытался приподняться на кровати, но тут же со стоном упал обратно. - Исключительно забота о вашем благополучии, мессир, - граф скрестил руки на груди и небрежно прислонился к дверному косяку. - Мэтр, - обратился он к доктору, - будьте так любезны, осмотрите этого господина. - Премного благодарен, но я не нуждаюсь в ваших подачках, - маркиз все же сел на постели и теперь с неприязнью смотрел на Жоффрея. - Мне показалось, что мы все выяснили при нашей последней встрече, - вопросительно приподнял бровь де Пейрак. - Возможно, вы желали мне что-то сказать, но не успели? - со значением проговорил Монтеспан. - Ах да, конечно, как я мог забыть! - губы графа дрогнули в ироничной улыбке. - Мы тогда, помнится, говорили о некой даме... - Не будем называть имен, - предостерегающе вскинул руку маркиз, с тревогой наблюдая за комендантом, который даже подался вперед, чтобы не пропустить ни одного слова из их захватывающей беседы. - Отчего же? - наигранно изумился Пейрак. - Вы не хотите покинуть Консьержери? - Не такой ценой! - отрезал Монтеспан и снова упал на подушки. Дыхание его сделалось прерывистым, грудь тяжело вздымалась, а по лицу струился пот. - Думаю, история с мадам де Пейрак, за которой вы имели неосторожность ухаживать, не заденет ничьей чести, кроме моей, а я вполне удовлетворен результатом нашего поединка, маркиз, - голос де Пейрака отразился от стен камеры и еще некоторое время гулким эхом кружил по комнате. Все присутствующие замерли в немом изумлении. - Мадам де Пейрак? - тихо ахнул начальник тюрьмы и тут же зажал себе рот ладонью. - Моя супруга слишком красива, чтобы время от времени с ней не случались подобные... истории, - с любезной улыбкой обернулся к коменданту граф. - Я не ожидал от вас такой подлости, сударь, - Монтеспан, который единственный из всех верно понял смысл происходящего, привстал на локтях и вперил в Пейрака полный ненависти взгляд. - Я тоже был о вас лучшего мнения, - отвесил ему легкий поклон Жоффрей. - Не забудьте рассказать об эпизоде в карете господину де Тюренну. Думаю, детали вам известны лучше, чем мне. - Вы готовы испортить репутацию вашей супруги, только чтобы добиться исполнения своих гнусных замыслов? - воскликнул маркиз, без всяких сомнений, намекая на желание графа обесчестить Анжелику. - Репутации моей жены ничего не грозит, - спокойно ответил граф. - Право же, смешно обвинять женщину в том, что какой-то светский щеголь решил за ней поволочиться. Мы вчера объяснились с мадам де Пейрак, и в моих глазах она полностью оправдана. Думаю, такого же мнения будут придерживаться и окружающие. - Я не приму от вас никакой помощи, - маркиз скинул на пол покрывало и, с трудом дотянувшись до стола, опрокинул на пол поднос с завтраком, который был доставлен к нему в камеру по просьбе Жоффрея. - Вы негодяй! Оглушительный грохот вывел начальника тюрьмы, который с открытым ртом наблюдал за этой перепалкой, из ступора. - Мессир де Монтеспан, - с укоризной начал он, подходя к кровати маркиза, - думаю, жар немного помрачил вам рассудок... - Идите вы к черту! Убирайтесь все! - завопил молодой человек, и в его глазах зажглись искорки безумия. - Вам все равно не удастся добиться того, чего вы желаете, господин де Пейрак. Милостью божией, я поднимусь на ноги и убью вас! - У него бред, - проговорил Жоффрей, сочувственно качая головой. - Друг мой, - проговорил он вполголоса, жестом подзывая коменданта, - за такой вспышкой гнева непременно должен последовать упадок сил. Проследите, чтобы господина де Монтеспана все же осмотрел доктор и заставьте его хоть что-то съесть, кроме тюремной баланды, - граф снова перевел взгляд на маркиза. - Любовь свела его с ума - что ж, такое часто случается. Разве мы вправе осуждать молодость за буйство чувств? - Ваше отношение заслуживает всяческого восхищения, мессир де Пейрак, - отвесил ему почтительный поклон начальник тюрьмы. - Не всякий муж может похвастаться подобной выдержкой и пониманием. Жоффрей только усмехнулся. - Думаю, мне больше незачем здесь оставаться, - произнес он, выходя в коридор. - Если вы позволите, я хотел бы вернуться к себе. - Как пожелаете, мессир граф, - и комендант дал знак караульным сопроводить Жоффрея в его камеру.
Violeta: Глава 33. Анжелика. Исцеление. Анжелика все-таки заболела. Неясно, что стало тому причиной - выстуженная январским морозом комната, нервное напряжение, в котором она пребывала, или же другие обстоятельства, но девушка несколько дней с сильным жаром пролежала в кровати. Она не бредила и не металась в горячке - казалось, что она просто застыла в неподвижности, будто приросла к полотняным простыням. Анжелика не чувствовала вкуса пищи, которую ей давали, не обращала внимания на разговоры в комнате, доносящиеся до нее, словно сквозь вату, только с жадностью пила воду, которая единственная придавала ей сил. Мысли лениво поворачивались в ее голове, как каменные мельничные жерновы, но ни одну из них она не могла додумать до конца - они вспыхивали ослепительным салютом и тут же рассыпались тысячью мгновенно гаснущих искр. Ярче всего она видела глаза графа де Пейрака - то нежные, то холодные, они манили ее, затягивали в какой-то бездонный колодец, из которого были видны только нереальные в своем торжественном сиянии звезды, сверкавшие над беспросветным мраком... Настоящим было лишь прикосновение губ графа к ее губам - каждый раз, когда это воспоминание всплывало в ее памяти, на Анжелику накатывало ощущение восхитительной неги, блаженного тепла, и она пила дыхание слитого с ней в одно целое мужчины, словно нектар, не разбирая, животворящий он или же отравляющий... Иногда в ее видениях проскальзывало лицо маркиза де Монтеспана, к которому она чувствовала невольную жалость. Бедный Луи! Ей хотелось ласково, по-матерински провести рукой по его лбу, чтобы стереть следы нестерпимой муки и страдания, причиной которых была она. Анжелика, не знавшая прежде любви, теперь понимала и пылкость пажа в Пуатье, и неистовую страсть Николя, кормившего ее с ладоней дикой земляникой, и лихорадочное желание Валентина, чей взгляд иногда выдавал полыхающее в глубине его существа темное пламя... Испытывая теперь всю гамму противоречивых чувств к человеку, которого она совсем не знала, но к которому ее непреодолимо влекло, как мотылька к ослепляющему пламени свечи, Анжелика отчаянно пыталась разобраться, чем вызван этот интерес, эта жажда его присутствия, его прикосновений, его объятий... Стоило признать, что именно к такой любви она и стремилась, когда уезжала из Монтелу в Париж, о таком единении душ и тел мечтала. Но разве могла она предположить, что ей будет отказано в счастии открыто высказывать свои порывы, вынуждая тщательно таить их от окружающих, а прежде всего - от самой себя? И не знать, взаимно ли ее чувство. Не это ли стремление разгадать извечную тайну, что хранят двое - мужчина и женщина, разжигало ее влечение к графу де Пейраку? И чем больше она запрещала себе думать о нем, тем навязчивее становились ее размышления о тулузском сеньоре... Снова вспышка - жена графа. Ослепительно красивая и невероятно надменная. Признаться, Анжелика немного пасовала перед ней, с досадой осознавая, что такой ей никогда не стать, и что в сравнении с блистательной графиней де Пейрак она словно скромный полевой цветок рядом с капризной садовой розой. Иногда она с горечью думала, что Франсуаза с ее безупречными манерами и остро отточенным язычком больше под стать своему необычному мужу, чем она, Анжелика. Да и, право, на что она могла расчитывать рядом с ним? На мимолетные знаки внимания? На редкие встречи, тайные свидания? На обещания, которые он никогда не сможет исполнить? Лицо Франсуазы с победной улыбкой на прихотливо изогнутых устах приблизилось вплотную к ее, заслонив собой все вокруг, и заставило Анжелику отступить назад, в беспамятство... И вот уже перед ней сонная заводь пруда в Монтелу, черную блестящую гладь которой, скрытую под скатертью из ряски, тревожат лишь брошенные камни, и она с отстраненным спокойствием наблюдает, как слабеют и теряются в лабиринте береговой линии прекрасные безупречные волны, у которых только одна судьба: разбиться и исчезнуть. Неужели ей придется вернуться туда, откуда она бежала? Неужели ее удел - вспоминать о том, что не сбылось? Потому что подобное чувство невозможно пережить снова, его нельзя забыть, и все, что, быть может, произойдет с ней в будущем, будет теряться, тускнеть на фоне той головокружительной любви, которую она нарисовала в своем воображении. Анжелика вдруг вынырнула из небытия. За окном спальни белыми хлопьями тихо падал снег, приглушая все звуки, и ей казалось, что она продолжает мерно покачиваться на волнах своих мыслей, уплывая все дальше в прошлое. Она провела рукой по лбу, потерла виски - видения, преследовавшие ее несколько дней подряд, теперь казались тенями на стенах комнаты, которые обступали ее со всех сторон, но не вызывали больше ни страха, ни печали - ведь стоило заняться рассвету, и они будут изгнаны прочь отсюда, развеявшись, словно их никогда и не было. Анжелика села на кровати и подобрала под себя ноги. Она не узнавала себя. Не иначе, как внезапная болезнь лишила ее внутренних сил и обычного жизнелюбия. Несмотря ни на что, у нее был повод для счастья: она все же обрела то, к чему стремилась - любовь. И разве хотела бы она прожить всю жизнь, не испытав этого водоворота чувств, от которого кружилась голова, а сердце сильнее билось в груди? И отказалась бы она хоть от секунды того времени, которое провела рядом с графом де Пейраком? Она обхватила руками колени и оперлась на них щекой. Прикрыв глаза, Анжелика грезила наяву, чувствуя прикосновения его рук к своей коже, слыша его голос, ощущая на своих губах нежность его губ... Несколько долгих мгновений она наслаждалась воспоминаниями, попеременно терзавшими ее сердце то надеждой, то отчаянием, а потом неимоверным усилием воли заставила картинку такого возможного и такого несбыточного счастья поблекнуть перед ее глазами. Нет, это просто фантазии, не имеющие ничего общего с реальностью. И даже если бы они каким-то невероятным образом осуществились, то ничего, кроме горя, ей бы не принесли. Такой человек, как граф, не мог всерьез увлечься ею, Анжелика была в этом уверена. И сейчас, когда он по ее милости попал в Консьержери, его симпатия, если она и существовала раньше, теперь вернее всего обернется неприязнью. Ни к чему мечтать о том, что они когда-нибудь встретятся. Скорей ей впору молиться, чтобы этого не произошло. Увидеть его равнодушный или презрительный взгляд Анжелике было бы невыносимо тяжело. Единственное, что ей оставалось - это похоронить влечение к нему в глубине своего сердца, и в минуту, когда ее душа будет вновь стремиться к любви, заставить себя вспомнить о тех долгих часах и днях, что она провела, раздираемая на части своими же собственными чувствами. Анжелика крепко сжала губы и подняла голову с колен. Больше она не позволит ни одному мужчине настолько завладеть ее мыслями и стремлениями! Нет, она будет сильнее Судьбы, которая сейчас вела ее в пропасть, на дне которой ее ожидали лишь осколки разбившейся вдребезги детской мечты. Анжелика непокорно тряхнула тяжелой копной золотистых волос - больше она не желала быть марионеткой в руках Провидения, отныне ее жизнь принадлежала только ей, и она сама решала, как ей поступать, не полагаясь ни на обманчивость желаний, ни на слабость сердца. Приняв это решение, Анжелика почувствовала, как напряжение, сковывавшее ее последние несколько дней, наконец-то спало и, опустив ноги с кровати и сделав несколько неуверенных шагов по комнате, она подошла к почти потухшему за ночь камину, на котором в подсвечнике стоял изрядно оплывший огарок свечи. Неверными движениями нащупав огниво, Анжелика высекла огонь и поднесла его к фитилю, который мгновенно украсился ярким лепестком пламени. Тени, до этого скользящие по стенам и полу, теперь неохотно попрятались по углам, и она, желая окончательно изгнать их отсюда, раздула едва тлеющие угли очага. Протянув руки к весело взметнувшимся вверх огненным язычкам, Анжелика невольно улыбнулась, настолько приятно ей было и это животворящее тепло, и та маленькая победа, которую она только что одержала. Она выпрямилась и увидела свое отражение в небольшом зеркале, висевшем над камином. Чуть исхудавшее за время болезни лицо, тем не менее, было полно жизни, а зеленые глаза, широко распахнутые, сияли, словно звезды. Легкая улыбка, тронувшая уголки ее губ, придала облику Анжелики какую-то необычайную легкость, как будто с ее плеч упала неимоверно тяжелая ноша, и в этот миг она поняла, что окончательно выздоровела... *** - Я так рада видеть вас, моя дорогая, - Нинон расцеловала Анжелику в обе щеки и слегка отстранилась, придерживая девушку за плечи кончиками пальцев. - Я слышала от вашей сестры, что вам нездоровилось, но сейчас от болезни не осталось и следа. Вы свежи, словно весенний ветерок! - Благодарю вас, мадемуазель де Ланкло, - Анжелика присела в реверансе. - Вы написали, что желали видеть меня. - Ах, дитя мое, - Нинон подхватила девушку под руку, - конечно же, желала! Ваше прелестное личико и живость придают очарование любому приему! Как вам понравилось в Ботрейи? Уверена, вы произвели там фурор! Ортанс, следовавшая за ними, хмыкнула. Хозяйка дома кинула на нее взгляд через плечо. - Есть что-то, о чем я не знаю? - глаза Нинон весело сверкнули. - Мессир де Пейрак самолично представил ее присутствующим, а виконт де Мелён не отходил от нее ни на шаг, - с иронией, но не без удовольствия проговорила мадам Фалло. - Даже так? - Нинон остановилась и всплеснула руками. - Вы делаете успехи, мадемуазель де Сансе! Могу поспорить, что теперь вы будете приняты в лучших домах Парижа! - Я совсем не стремлюсь к этому, - Анжелика смущённо улыбнулась. - Да и господин де Мелён был просто учтив, не более... - И потому сел с тобой за ужином, а после танцевал весь вечер напролет? - перебила ее Ортанс. - Строго между нами, дамы, - Нинон понизила голос и склонилась к сестрам: - У виконта весьма скандальная репутация. Говорят, он не пропускает ни одной красавицы. Но то, что он обратил внимание именно на вас, милочка, - она кивнула вспыхнувшей, как маков цвет, Анжелике, - автоматически делает вас особенной в глазах света. Мессир де Мелён - утонченный эстет. - Я бы предпочла, чтобы он обратил свое внимание на кого-нибудь другого, - резче, чем следовало, ответила девушка. - И очень напрасно вы пренебрегаете таким влиятельным поклонником... И возможным покровителем, - голос Нинон опустился почти до шепота, а глаза изучающе скользнули по лицу Анжелики. Та ответила ей прямым взглядом потемневших от внезапного гнева глаз. За кого она ее принимает?! - Ваше целомудрие в подобных вопросах весьма похвально, мадемуазель, - хозяйка салона широко улыбнулась и, раскрыв веер, начала лениво им обмахиваться. - В наше время это большая редкость. - Моя сестра воспитывалась в монастыре, - в разговор вмешалась Ортанс. На лице у нее отразились разнообразные чувства - она была возмущена этим непристойным разговором, но одновременно не желала задеть Нинон, чья дружба открывала для нее столько возможностей. - И то, что многие почитают за удачу, она расценивает, как бесчестье. - Я нисколько не хотела смутить вашу нравственность, моя дорогая! - мадемуазель де Ланкло снова подхватила Анжелику под руку. - Но виконт мог бы распахнуть для вас многие двери... - Меня это нисколько не интересует, - твердо повторила девушка. - Тогда сменим тему, - легко согласилась Нинон и присела на кушетку, делая приглашающий жест в сторону сестер. - Как вам понравилось пьеса, которую поставили на приеме по распоряжению мадам де Пейрак? Корнель снова довел всех до зевоты своей нестерпимой патетикой? - О, гости были в восторге! - воскликнула Отанс. - Несомненно, актерам Бургундского отеля не хватает легкости театра Мольера, но величественности у них не отнять. Хозяйка дома тонко улыбнулась. - Пафоса, вы хотите сказать. Признаться, их завывания наводят на меня тоску. Господин Мольер и его труппа хотя бы забавны. - Я соглажусь с вами в том, что Мольер силен в фарсах, ему бесподобно удаются commedia dell’arte*, но вот трагедии - не его амплуа. А уж что говорить о речи его персонажей! - Ортанс закатила глаза. - Думаю, на него слишком сильно повлияли долгие скитания по провинции. Этот простонародный говорок госпожи Дюпарк и мэтра Гро-Рене** отобьют всякую охоту смотреть их пьесы людям, привыкшим к изысканному слогу светских гостиных. - А мне кажется, напротив, - живо возразила ей Нинон, - эта самобытность, искренность и делают представления господина Мольера такими запоминающимися. Вот увидите, его ждет огромный успех в Париже. - После того, как он публично унизил мадам де Рамбуйе? - возмутилась прокурорша. - Особенно после того, как он публично унизил мадам де Рамбуйе, - подчеркнула мадемуазель де Ланкло. - Времена, когда смеялись над простаками-слугами, уже безвозвратно канули в Лету. Теперь пришла очередь сиятельных господ, дошедших до абсолютной глупости в своем желании выглядеть утонченными, а за ними - кто знает! - возможно, последуют и представители духовенства со своей ханжеской моралью. Ортанс быстро перекрестилась. - Его величество король не допустит такого бесчинства! Нинон загадочно улыбнулась. - Как бы то ни было, этот скандал пойдет Мольеру на пользу, - подытожила она. - И уверена, что рано или поздно ему удастся доказать публике, что комедия ни в чем не уступает трагедии, а иногда даже и превосходит ее. Как вы считаете, мадемуазель де Сансе? - неожиданно обратилась она к Анжелике. - Комедия порой так тесно сплетена с драмой, - ответила девушка после недолгих раздумий, - что может привести к трагическому финалу. Это как в жизни - мы часто смеемся сквозь слезы, мучительно страдая в душе. - Вы хотите сказать, что каждый носит внутри себя свою собственную историю, которая гораздо глубже той, что рассказывает о себе окружающим? - с интересом взглянула на нее Нинон. - Думаю, вы отчасти правы. Но к сожалению - или к счастью - мы редко встречаем людей, чей внутренний мир представляет для нас загадку. Большинство подменяет содержание формой, заменяя отсутствие ума - лентами, совести - драгоценностями, а честности - лицемерием... Господин Мольер станет великим драматургом именно благодаря тому, что не боится ставить общество лицом к лицу с его пороками, заключая их в форму фарса. А трагедии Корнеля, пусть и идеально выверенные, но лишенные чувства, скоро забудут. Возможно, - поправилась она, - на слуху останется только "Сид"***, в котором он хоть немного попытался выйти за рамки правил, довлеющих над классическим театром уже долгие века еще со времен Эсхила. - Правила необходимы, дорогая Нинон, - проговорила Ортанс. - Не будь их, мир погрузился бы во мрак. Что было бы, если бы Господь не даровал нам десять заповедей? - Каждый поступал бы, согласуясь с собственной совестью, и сразу было бы видно, хорош человек или плох, - рассмеялась куртизанка. - А то сейчас, когда в ходу показное благочестие, и не разберешь, святой перед тобой человек или волк в овечьей шкуре. Анжелике вспомнились распутные монахи из Ньельского монастыря, и она задумчиво произнесла: - Это хорошая тема для пьесы, как мне кажется. Грешник, притворяющийся святошей... - Замолчи, сестра, - резко одернула ее Ортанс. - Не богохульствуй! Видимо, монашки в Пуатье были недостаточно строги, чтобы изгнать из твоей головы подобные мысли. - Знаете, а бывает и наоборот, - словно не слыша гневного голоса прокурорши, сказала Нинон. - Человек, который всем вокруг кажется воплощением порока, на деле оказывается более праведным, чем иные прелаты. По крайней мере, честнее. - Честно признаваться в своих пороках - не значит быть нравственным, - отрезала Ортанс. - Это гордыня, а гордыню должно смирять. Раскаяние - вот верный путь к престолу Создателя. - Искреннее раскаяние - несомненно, - кивнула головой мадемуазель де Ланкло. - Но всякое ли раскаяние идет от сердца? Зачастую исповеди духовнику носят лишь формальный характер, и человек, произнося слова молитвы, только бесцельно сотрясает воздух. - Господь на Страшном суде разберется, чья молитва была искренней, а чья - нет. Не человеку дано судить о его прегрешениях, но Всевышнему, и лишь страх Божий удерживает паству от греха вернее, чем свобода воли, которую вы называете совестью. Тем более, что свобода есть суть от Лукавого. Всем известно, какие беспорядки породила в королевстве Реформация с ее богопротивными идеями. И только Католическая церковь и ее пастыри удерживают страну от анархии, а наши души - от ереси. - Вести с вами теологические диспуты - истинное удовольствие, мадам Фалло, - согласно склонила голову Нинон. - Вы всегда найдете блестящие аргументы в поддержку своего мнения. Ортанс зарделась. Хоть она и была все еще распалена азартом спора, слова куртизанки были ей приятны. - О, я вижу мадам де Севинье! - неожиданно воскликнула хозяйка салона. - Уверена, вам будет о чем поболтать с ней, моя дорогая, - обратилась она к прокурорше. - Помнится, она недавно спрашивала о вас. - В самом деле? - мадам Фалло поспешно поднялась и оправила складки юбки. - Тогда, пожалуй, будет невежливо заставлять ее ждать. Проводив сухопарую фигуру гостьи долгим взглядом, Нинон проговорила, поворачиваясь к Анжелике: - Вы разделяете взгляды вашей сестры? Хоть они и не лишены смысла, в них, как мне кажется, слишком мало чувств. Анжелика вспомнила, как совсем недавно мадемуазель де Ланкло в точно таких же выражениях отзывалась о трагедиях Корнеля. Согласиться с Ортанс в данной ситуации было сродни тому, чтобы признать себя ограниченной ханжой. Но и свободомыслие Нинон ее немного пугало. - Не каждый человек, - тщательно подбирая слова, проговорила она, - способен отличить добро от зла и, следуя на поводу у своих желаний, не поддаться греху. Для этого Бог и дал нам заповеди, как неразумным детям, которые зачастую сами не ведают, что творят. - Но вы не отрицаете, что иногда наши желания, хоть и противоречат установленным правилам, ниспосланы нам самим Богом, ибо сердце - самый верный его глашатай? - мягко улыбнулась Нинон. - И, отказываясь от щедрых даров Всевышнего, вы грешите более, чем следуя установленным им заповедям? Анжелика закусила губу. Молодая женщина невольно коснулась того вопроса, который она сама уже долгое время задавала себе. Как просто было бы согласиться, что Бог - есть любовь, и принять чувство, которое она лелеяла в своей душе, без страха перед осуждением общества. Но, воспитанная в строгой морали, она не могла так просто отказаться от тех убеждений, что привили ей в детстве. Бунтарка внутри нее, некогда босиком бегавшая по бескрайним просторам Монтелу, горячо отзывалась на слова Нинон, но Анжелика была уже достаточно взрослой, чтобы обуздать эту дикарку. Она больше не позволит ей вырваться наружу и испортить себе жизнь. Пусть она проживет ее без любви, но зато не испытает и горьких сожалений. Внутренняя борьба девушки не укрылась от внимательного взора мадемуазель де Ланкло. - Меня радует, что вы размышляете, а не бездумно принимаете чью-либо сторону в этом споре, - проговорила она, касаясь запястья Анжелики. - Я хочу рассказать вам одну историю, из которой вы сделаете свои выводы, возможно, отличные от моих, а быть может, и согласитесь со мной. Нинон положила свою холеную изящную руку, украшенную перстнями, на спинку кушетки и повела неторопливый рассказ. - Некогда одна девушка, назовем ее Анной, влюбилась в молодого человека, принадлежавшего к одной из самых громких фамилий Франции. Она и сама была из древнего рода, а после смерти родителей располагала вполне приличным состоянием. Но увы, родители юноши посчитали ее недостойной партией для своего сына и подобрали ему другую невесту. Надо сказать, - Нинон улыбнулась, но улыбка ее вышла печальной, - молодой человек тоже был влюблен в девушку и даже решил пойти против воли отца ради нее. Его не в чем было упрекнуть, кроме излишней скромности. Он вел себя по отношению к Анне так уважительно, так почтительно, как и подобает человеку, который желает сделать свою избранницу не любовницей, но женой. - И что же случилось? - откровения куртизанки тронули Анжелику. Несомненно, она поверяла ей тайну своего сердца, и это доверие было тем более ценно, что прекрасная Нинон, несмотря на свою открытость, мало кого допускала в свой близкий круг. - Однажды юноша явился к ней в полнейшем отчаянии, объяснив, что отец настаивает на его браке с некой знатной девицей, тогда как сам он влюблен в Анну и лучше согласится умереть, чем потерять ее, - хозяйка дома устремила взгляд куда-то поверх плеча Анжелики, и та могла бы поклясться, что в уголках глаз Нинон блеснула влага. - Девушка, собрав все свое мужество, ответила, что отец молодого человека совершенно прав, и что у нее нет ни малейшего намерения ссорить его с семьей, поскольку между ней и будущей невестой слишком большая разница, а, кроме того, по ее мнению, брак и любовь различаются, как дым и пламя. - И они расстались? - выдохнула Анжелика, а сердце в ее груди забилось, как сумасшедшее. - Отчего же? - мадемуазель де Ланкло уже обрела свою прежнюю невозмутимость и весело взглянула на девушку. - Они любили друг друга, несмотря на то, что он женился на другой, и были вместе, пока огонь их чувств не угас****. - И Анна никогда не пожалела о своем решении? - Анжелика лихорадочным взором впилась в лицо куртизанки. - Нет, - покачала та головой. - Никогда. Рано или поздно он возненавидел бы ее, если бы она, пойдя на поводу общественной морали, а не здравого смысла, заковала его в цепи неудачного брака. Ведь супружество, по сути - это сделка, не имеющая никакого отношения к чувствам. И мужчина тем больше стремится в объятия возлюбленной, чем удачнее устроен его брак и безразличнее ему супруга. - А если жена... испытывает чувства к своему мужу? - чуть дрогнувшим голосом спросила девушка. - Что ж, тем хуже для нее, - пожала плечами куртизанка. - Брак - институт, убивающий любовь. И чем раньше она это поймет, тем лучше. Вот наконец Нинон и произнесла то, что Анжелика желала услышать. Любовь - что в браке, что без брака - несет лишь разочарования. Короткая вспышка страсти, желания, а после - долгие годы сожалений... - Так что вы думаете о моей истории? - прервала затянувшееся молчание хозяйка салона. - Я думаю, что Анна принесла себя в жертву своей любви. И если любовь - жертва, то да, она была счастлива, - медленно проговорила Анжелика. - Я не буду спорить с вами, дитя, - Нинон ласково провела рукой по ее щеке. - Думаю, вы и сами рано или поздно поймете, что жертвовать чем-то стоит только ради любви... Когда сестры покидали салон, мадемуазель де Ланкло шепнула Анжелике: - Будьте осторожны, моя дорогая. Некоторые женщины в браке хоть и не испытывают любви к супругам, все же горят ненавистью к их избранницам. И способны на многое, чтобы досадить им. Девушка резко обернулась, но Нинон уже любезно раскланивалась с Ортанс... ______________________ *Комедия дель арте или комедия масок - вид итальянского народного (площадного) театра, спектакли которого создавались методом импровизации, на основе сценария, содержащего краткую сюжетную схему представления, с участием актёров, одетых в маски. Итальянские труппы странствовали по Франции, и эти спектакли видел молодой Мольер, вместе с труппой Дюфрена выступавший во французской провинции. Многие из увиденных им масок и комических ситуаций перекочевали в пьесы, в том числе в фарсы и комедии "Плутни Скапена", "Ревность Барбулье", "Мнимый больной". **Актеры театра Мольера. ***Трагедия, вышедшая в конце 1636 года и составляющая эпоху в истории французского театра. "Сид" был сразу признан шедевром, создалась даже поговорка: "прекрасен как Сид". Париж, а за ним вся Франция продолжали "смотреть на Сида глазами Химены" даже после того, как парижская академия осудила эту трагедию в "Sentiments de l’Académie sur le Cid": автор этой критики Шаплен находил выбор сюжета трагедии неудачным, развязку - неудовлетворительной, стиль - лишённым достоинства. "Сид" - первая пьеса во французской литературе, в которой раскрыт основной конфликт, занимавший писателей эпохи классицизма - конфликт между долгом и чувством. ****В молодости Нинон де Ланкло не на шутку увлеклась герцогом Шатильонским, Гаспаром Колиньи, внучатым племянником великого адмирала, погибшего в Варфоломеевскую ночь. Когда он познакомился с Нинон, уже шли переговоры о его браке с Елизаветой-Анжеликой де Монморанси, сестрой герцога Люксембургского, но девица де Ланкло была так хороша, так очаровательна, что Колиньи решил жениться на ней. Молодая красавица ответила ему отказом, предоставив, однако, очаровательные права.
Violeta: Глава 34. Атенаис. Салон Катрин ла Вуазен. - По-моему, ты все драматизируешь, - Габриэла подперла рукой подбородок и с легкой иронией посмотрела на сестру. - О, несомненно! - Франсуаза, не в силах усидеть на месте, металась по комнате. - Я думаю, он просто хотел тебя позлить. В самом деле, ты очень опрометчиво поступила, когда впутала в это дело маршала де Тюренна. - А что я должна была делать? - круто обернулась к Габриэле молодая графиня. - Если бы я ничего не предприняла, то сейчас была бы уже на пути в Тулузу! - Согласись, у твоего мужа был повод так вести себя с тобой, - примирительно проговорила мадам де Тианж. - И эта история с маркизом де Монтеспаном... Как ты могла быть такой легкомысленной? - Я? - воскликнула Франсуаза, и крылья ее тонко очерченого носа начали нервно подрагивать. - Какая глупость! Мне бы и в голову не пришло кокетничать с этим кретином! Почему, когда какому-нибудь повесе придет в голову фантазия поволочиться за женщиной, то это всегда ее вина? - Увы, мы живем в мире, где господствуют мужчины, - Габриэла отщипнула от грозди винограда, стоявшего в вазе на столе, округлую полупрозрачную ягоду и поднесла ее к губам. - И нам надо вести себя хитрее, чтобы добиться того, чего мы хотим. Ты могла бы прекрасно уживаться со своим мужем и крутить романы на стороне, если бы следовала правилам игры, принятым в обществе. - О, ты плохо знаешь Жоффрея! - Франсуаза рухнула в кресло напротив сестры. - Это ничего не изменило бы. Ему просто доставляет удовольствие издеваться надо мной. Уверена, что он завел интрижку с этой де Сансе, чтобы унизить меня. - А еще потому, что она удивительно хорошенькая и смотрит на него широко распахнутыми от восторга глазами, - едко добавила Габриэла. - Я наблюдала за ней во время приема - дурочка влюблена в него по уши. Думаю, ему это быстро прискучит. - Но он дрался из-за нее на дуэли! - снова воскликнула Франсуаза. - Это все твои домыслы, - раздраженно махнула рукой сестра. - Нет ни единого доказательства этому, кроме сомнительных намеков твоего супруга. Который был настолько зол на тебя, что сказал бы все, что угодно, только чтобы привести тебя в ярость. И у него это отлично получилось. - Ты думаешь, что наше охлаждение произошло из-за его ревности? - с внезапной надеждой проговорила графиня. - Но как он мог узнать о поцелуе? Я в тот же вечер рассчитала кучера! - Возможно, маркиз похвалялся своей победой в кругу гасконцев, к которому относится и твой муж, - задумчиво проговорила Габриэла. - Эти южане крайне невоздержанны на язык. - Да, да, это вполне возможно! - радостно подхватила идею Франсуаза. - А за сестрицей Ортанс он начал ухаживать специально, чтобы сповоцировать Монтеспана, сверх меры увлеченного этой деревенщиной, на дуэль... И как же мне раньше это в голову не пришло! - она вскочила с места и порывисто обняла сестру. - Потому что ты всегда попадаешься в ловушку собственного безудержного гнева, - улыбнулась Габриэла. - А твой муж никогда не позволяет эмоциям руководить собой. Тебе стоило бы поучиться у него сдержанности. - Но что мне делать теперь? - голос молодой женщины снова стал встревоженным. - Он же теперь возненавидит меня! - Ты знаешь, - небрежно проговорила маркиза, - сейчас в моде прорицания, гадания, любовные напитки... Весь высший свет помешан на ворожеях и колдунах... - О, - отпрянула от сестры Франсуаза. - Не хочешь ли ты сказать... - А почему бы и нет? - пожала плечами Габриэла. - Если ты узнаешь свое будущее и, к примеру, приобретешь элексир, который распалит страсть твоего мужа к тебе - кому от этого станет хуже? - А если об этом узнают? - все еще колебалась графиня де Пейрак. Габриэла фыркнула. - Да сейчас все, кому не лень, катаются в Вильнев-сюр-Гравуа к Вуазен*! Не ты первая, не ты последняя... Франсуаза изо всех сил сжала руку сестры: - Ты поедешь со мной! *** Карета мадам де Тианж остановилась на улице Борегар, в квартале Вильнев-сюр-Гравуа, выросшем совсем недавно вокруг церкви Нотр-Дам-де-Бон-Нувель, не доезжая несколько домов до небольшого особняка, скрытого в тени деревьев окружавшего его сада. Две дамы в масках, закутанные в темные плащи, неслышно, словно тени, проскользнули к дверям дома, где проживала колдунья, и постучались в массивную деревянную дверь. В то же мгновение она распахнулась, словно их уже ожидали, и на пороге возник слуга, державший в руке зажженную свечу. - Мы к госпоже Катрин, - раздался приглушенный голос из-под маски. Лакей посторонился, пропуская женщин внутрь. - Следуйте за мной, сударыни, - он сделал приглашающий жест рукой и повел их по длинному коридору вглубь особняка. - Что-то мне не по себе, - прошептала Франсуаза на ухо сестре, но та лишь насмешливо сверкнула на нее глазами из-под маски. Слуга распахнул створки дверей, и темный коридор залил ослепительный свет. - Прошу вас, - с низким поклоном лакей почтительно прикрыл за дамами двери и оставил их наедине с прорицательницей. Франсуаза обвела взглядом открывшееся ее глазам достаточно просторное помещение. Надо сказать, впечатление оно производило ошеломляющее. Задрапированная от потолка до пола малиновым бархатом, комната сверкала тысячей свечей, стоявших повсюду. Окон в ней не было, или же они были прикрыты занавесями в тон драпировкам. На полу лежал толстый персидский ковер, скрадывающий звуки шагов, на котором замысловатые узоры переплетались с угольно-черными линиями огромной пентаграммы. Вершина ее упиралась в небольшой помост, на котором стояло кресло, а на нем восседала красивая молодая женщина в странном одеянии - широком, до пят балахоне, расшитом золотыми орлами, полностью скрывавшем ее фигуру. Массивный парчовый тюрбан на темных блестящих локонах, уложенных по последней моде, довершал эту грандиозную композицию. - Боже всемогущий, - выдохнула графиня. Она ожидала увидеть маленькую грязную комнатку с неопрятной старухой, которая тасовала бы скрюченными узловатыми пальцами засаленную колоду карт, а на деле ее ожидали роскошные апартаменты, хозяйку которых язык не повернулся бы назвать ведьмой. - Ну, что я тебе говорила! - с торжеством в голосе прошептала Габриэла. - Катрин можно доверять - это не какая-нибудь шарлатанка с Парижского дна. - Посмотрим, - неопределенно качнула головой Франсуаза, уже отошедшая от первого шока. Возможно, за яркими декорациями скрывается обычная актриса с набором стандартных предсказаний. Колдунья, опершись на подлокотники кресла, изящно поднялась со своего места и медленно спустилась с помоста. Графиня де Пейрак отметила, что под балахоном прорицательницы переливается всеми оттенками зеленого платье из дорогой шелковой тафты, пальцы холеных рук унизаны перстнями, а в ушах покачиваются массивные золотые серьги. Да, дела у нее, по всей видимости, идут отлично... Не доходя до сестер нескольких шагов, Катрин присела в низком реверансе. Тюрбан на ее голове чуть качнулся и вспыхнул золотыми искрами в свете горящих повсюду свечей. - Приветствую вас в моем жилище, - голос ворожеи, чуть приглушенный, был низким и певучим. - Желаете погадать? Приобрести волшебные элексиры? - ее ярко накрашенные губы дрогнули в легкой полуулыбке. - Погадать, - Франсуаза решительно сняла с руки перчатку и протянула ей раскрытую ладонь. - Как будет угодно госпоже, - Катрин звонко хлопнула в ладоши, и в комнату вошел недавний слуга, несущий на вытянутых руках небольшой изящный столик, а за ним прошмыгнула совсем юная служанка лет двенадцати с двумя стульями. Завершал процессию черный кот, вышагивающий так важно, будто ради него и затевалась вся эта кутерьма. Молодая женщина подумала, что это уже перебор - слишком уж колдунья старалась произвести впечатление на своих гостий. - Это Фамильяр**, - проследив за взглядом посетительницы, проговорила прорицательница. - С его помощью мы получим более точные предсказания, ибо в нем заключена частица сил, говорить о которых вслух не принято. Кот, зыркнув зелеными глазищами на дам, улегся на одном из лучей пентаграммы и замер неподвижно, словно статуэтка из эбенового дерева. Франсуаза невольно поежилась - животное действительно выглядело несколько потусторонне, и она могла поклясться, что у него гораздо более разумный взгляд, чем у обычной домашней кошки. - Присаживайтесь, - ворожея опустилась на один из стульев, придвинутых к установленному точно в центре пентаграммы столу, и указала графине де Пейрак на другой, стоявший напротив. Габриэла застыла столбом посреди комнаты, не зная, куда ей деваться. - Я не могу начать сеанс при посторонних, - обратилась к ней Катрин. - Мой слуга проводит вас в гостиную, где вы сможете подождать своей очереди. Когда маркиза в сопровождении лакея удалилась, колдунья перевела взгляд своих пронзительных черных глаз на Франсуазу. - Я не прошу вас снять маску, госпожа, - тихо проговорила она. - Мне достаточно вашей ладони и колоды карт, чтобы поведать вам будущее... Молодая женщина дернула уголком рта. Поверхность круглого стола, разделяющего их, была украшена двенадцатилучевой звездой, в середине которой располагался круглый золотой диск. На него ворожея торжественно водрузила колоду карт, словно из ниоткуда возникшую в ее ладони. - Подумайте о том вопросе, который волнует вас, - Катрин переплела пальцы рук и оперлась на них подбородком. - А потом коснитесь рукой карт. Франсуаза слегка прикрыла глаза и отчетливо представила лицо Жоффрея. Каким-то невероятным образом воображение перенесло ее в Тулузу - в то время, когда между ними еще царило согласие. Муж с радостной улыбкой обнимал супругу за талию, а в его глазах читалась волнующая нежность по отношению ней. Его теплая ладонь лежала на ее животе: - "Наследник графов Тулузских... Вы не могли преподнести мне лучшего подарка, моя дорогая...". Да, именно этого она желает. Вернуться назад в то время, когда они были счастливы вместе. Под силу ли ей сделать это?.. Рука молодой женщины потянулась к колоде, но тут раздалось пронзительное мяуканье кота, сорвавшегося со своего места и длинным прыжком вскочившего на стол. Она в ужасе отпрянула, но колдунья даже не шелохнулась. - Подумайте снова, - проговорила прорицательница, а ее пальцы легко пробежались по черной гладкой шерсти животного. - На самом деле это не тот вопрос, который вас интересует. Франсуаза стиснула зубы, борясь с грохочущим в ушах сердцем, и снова закрыла глаза. Она опять оказалась в Отеле веселой науки, но Жоффрея рядом с ней уже не было. Вместо картины счастливого супружества она увидела себя, застывшую в глубоком реверансе перед королем... "Мадам де Пейрак, мы в восхищении...", - раздался у нее в голове голос молодого монарха. Она видела его настолько отчетливо, словно он стоял сейчас перед ней - роскошное одеяние, скрывающее крепкое, натренированное охотой тело, тщательно завитые каштановые локоны, покрытые шляпой с пышным плюмажем, тонкая линия усов над красиво очерчеными губами. Франсуаза будто впала в транс, и вот уже она, рука об руку с королем, шествует по бесконечной галерее, украшенной сотнями зеркал, а вокруг них в угодливых поклонах склоняются придворные... Кот требовательно мяукнул. - Коснитесь карт, мадам, - проговорила Катрин. Графиня распахнула глаза и не сразу поняла, где находится. Зеркальная галерея все еще качалась перед ней, ослепляя ярким светом отражающихся в зеркалах хрустальных люстр, но постепенно подергивалась туманом, ускользая от ее внутреннего взора, словно дым. - Вы пришли ко мне, чтобы узнать будущее, но взгляд ваш был обращен в прошлое, - голос колдуньи тёк, словно река, убаюкивая и расслабляя. - Теперь вы ясно видите верную дорогу. Коснитесь карт, - снова повторила Катрин. Кот, слегка склонив голову набок, внимательно наблюдал за тем, как тонкая рука молодой женщины тянется к колоде, а после, словно посчитав свою миссию выполненной, спрыгнул со стола и вернулся на свое место. - Сама судьба благоволит вам, - со значением проговорила ворожея. - Вам осталось сделать последний шаг, чтобы открыть дверь туда, куда вы стремитесь... Уже не колеблясь, Франсуаза положила руку на карты и почувствовала легкое покалывание в кончиках пальцев. Колдунья взяла колоду и медленно перетасовала ее, что-то шепча себе под нос. Потом быстро взглянула на молодую графиню: - Ваша стихия - Воздух, - полуутвердительно сказала она, и первая карта легла на седьмой, если считать от вершины, луч звезды. - В вашем нынешнем союзе нет любви, ваш избранник вам неверен, - глаза Франсуазы впились в рисунок, изображающий мужчину, стоящего между двумя женщинами***. - Но вас не должно это волновать, - продолжала Катрин, и следующая карта - огненная колесница, управляемая воином**** - легла на стол. - Вас ожидает новый союз, который приведет вас к вершинам славы, - третьей картой было Солнце. - Новый союз? - пробормотала Франсуаза. - Но я замужем... - Это уже почти в прошлом, - рассеянно пробормотала прорицательница и вытянула из колоды следующую карту, на которой рушилась каменная башня*****. - В заключении останется он, а вы обретете свободу. Если приложите некоторые усилия, - на стол легла карта Шута. - Подумайте о том, что все еще связывает вас с вашим мужем, и избавьтесь от этого как можно скорее, иначе ваша свобода будет неполной, а ваши планы - под угрозой. Молодая женщина с ужасом посмотрела на колдунью, но та невозмутимо продолжала: - А вот и ваш покровитель, - карта Дьявола смотрела на похолодевшую Франсуазу и, казалось, ухмылялась. - Я сразу поняла, что вы избранная, едва вы переступили порог. Не бойтесь, - горячая ладонь накрыла руку графини, и Катрин перегнулась к ней через стол, - никто не потребует вашу душу. Просто тот путь, на который вы вступили, подчинен желаниям, а не смирению. Желайте, и получите все, чего захотите. Следующая карта - Колесо фортуны. Франсуаза вопросительно взглянула на ворожею. - Это то, что составляет суть вашей личности, - проговорила прорицательница. - Азарт, желание рискнуть, выиграть любой ценой. В данный момент вы готовы сделать ставку, - карта Императора легла на стол, - и поверьте, она себя оправдает. Я вижу рядом с вами женщину, - внезапно с тревогой в голосе произнесла колдунья. Карта Жрицы с золотой короной на голове странно диссонировала со всем остальным пасьянсом. - Она искренне вам предана, но из-за нее ваши планы могут рухнуть. Я посоветовала бы вам остерегаться ее, но пока ее влияние на вашу судьбу слишком ничтожно, чтобы принимать его в расчет, - Катрин ненадолго задумалась, а потом сказала: - Держите ее пока при себе, но не теряйте бдительности. Следующая карта еще больше насторожила ворожею. Женщина, разрывающая руками пасть льву******, находилась в перевернутом положении. - Это плохой знак, - покачала головой колдунья. - Вы сами себе станете врагом, если, - она поспешно достала из колоды следующую карту, - поддадитесь чарам луны*******. Ее блеск обманчив, а дары - горьки. Вы потеряете больше, чем приобретете. - Что, все настолько плохо? - Франсуаза закусила губу. - Не могу истолковать однозначно, - озадаченно протянула Катрин. - Вас ждет суд********, но вы избежите огня. - То есть, я останусь в выигрыше? - молодая женщина немного приободрилась. - Смотря что считать выигрышем, - уклончиво проговорила прорицательница. - Скажем так, вы вернетесь туда, откуда начали свой путь, но, познав всю полноту блеска и славы, будете чувствовать себя низвергнутой с небес, - на стол легла карта Отшельника. - Вы останетесь одна... Франсуаза из всех сил сжала руки, лежавшие на коленях. - Меня все покинут? А мои надежды обратятся в прах? - в ее голосе проскользнули нервные нотки. - Давайте посмотрим последнюю карту, - примирительно произнесла Катрин. - Она подведет итог всему раскладу. И в центр звезды упала карта Повешенного*********... Кот, сидевший до этого неподвижно, поднялся со своего места и направился к креслу, на котором сидела колдунья, когда к ней пришли посетительницы. Выгнув спину, он потянулся, а после вольготно расположился на мягком сиденье. Франсуаза, уже осознавшая, что он ничего не делает просто так, кивнула в его сторону: - Какой знак он мне подает? - Сейчас посмотрим, - Катрин быстро сгребла карты со стола и быстро их перетасовала. - Тяните, - отрывисто бросила она, протягивая колоду Франсуазе. Было видно, что ворожея и сама поражена результатом гадания. Немного поколебавшись, молодая женщина протянула руку и вытащила карту почти с самого низа колоды. - Маг**********, - Катрин обернулась на кота. - Она должна сделать выбор, не так ли? Кот лениво махнул хвостом и зевнул. - Ну что ж, попробуем, - колдунья поднялась и вышла в другую комнату. Через несколько минут она вернулась с пузырьком из темного стекла, плотно заткнутого пробкой. Поставив его на стол перед Франсуазой, она произнесла: - Здесь то, что поможет решить все ваши проблемы. Вам достаточно выпить двадцать капель, растворенных в стакане воды, чтобы устранить препятствие, которое мешает вам двинуться навстречу своей судьбе. Но решение за вами, моя дорогая, - Катрин фамильярно потрепала графиню за подбородок. Та поморщилась, но стерпела. - Вы сможете достичь невиданных высот или же навсегда остаться в тени вашей соперницы... Франсуаза вспыхнула. Упоминание о любовнице Жоффрея было ей, словно нож в сердце. Значит, девчонку все же придется принимать всерьез... - А у вас нет снадобья, - молодая женщина немного поколебалась, но все же закончила, - чтобы раз и навсегда избавиться от этого недостойного моего мужа увлечения? - Это ничего не решит, - покачала головой ворожея. - Более того, приведет к последствиям еще худшим, нежели сейчас. Смиритесь с тем, что ваш муж вам больше не принадлежит - не стоит тешить себя напрасными надеждами. А этим, - она снова взяла в руки стеклянный пузырек и качнула его перед глазами Франсуазы, - вы одним махом избавитесь и от причины, и от последствий ваших неприятностей. Графиня кончиками пальцев коснулась тускло мерцающего в свете свечей сосуда. Стоит ли ей слушать прорицательницу? Не пожалеет ли она о своем выборе? Возможно, ей еще удастся все наладить... Словно прочитав ее мысли, Катрин мягко проговорила: - Вам не нужно принимать решение прямо сейчас. Вы можете думать, сколько пожелаете. Тем более, что совсем скоро вы убедитесь, что у вас нет другого выхода. Ладонь Франсуазы сжалась вокруг пузырька. - Сколько я вам должна? - надменно бросила она. - Я не возьму с вас платы... - колдунья хитро улыбнулась. - Сейчас. Вы расплатитесь со мной позже, когда все завершится. - Думаете, я снова приду к вам? - с губ графини сорвался нервный смешок. - Вы очень самоуверенны! - Я знаю, что вы снова придете ко мне, - Катрин опустилась обратно на свое место напротив клиентки. - И вы тоже это знаете... Молодая женщина поднялась со стула и направилась к двери. Вслед ей раздалось: - Позовите вашу сестру - мне есть, что ей сказать. Переступив порог комнаты, Франсуаза вдруг поняла, что ничего не говорила колдунье о том, кем ей приходится Габриэла. Испарина выступила на ее висках, а страх холодком скользнул вдоль позвоночника. Чертова ведьма! Да она лучше умрет, чем последует ее дьявольским советам! Но руки, действуя словно сами по себе, уже прятали маленький пузырек за вырез корсажа... _______________ *Катрин Монвуазен, урождённая Дезейе, жена придворного ювелира, повитуха, гадалка и отравительница, замешанная в знаменитом "Деле о ядах". Подвиги этой женщины далеко превосходили подвиги маркизы-отравительницы Жанны де Бренвилье. В её саду в Вильнев-сюр-Гравуа были найдено 2500 закопанных детских трупиков и неразвившихся эмбрионов, а изъятого при обыске крысиного яда вполне хватило бы, чтобы отправить на тот свет добрую половину мужей, наскучивших своим жёнам. Особая деликатность заключалась в том, что клиентками Монвуазен состояли особы с очень громкими именами, её услугами пользовались, например, герцогиня Орлеанская, герцогиня Бульонская и маркиза де Монтеспан. **Фамильяр (фр. familier) - волшебный териоморфный дух, согласно средневековым западноевропейским поверьям, служивший ведьмам и колдунам. В магии фамильяром считается живое существо, в которое маг отобразил частичку собственного духа для того, чтобы получить возможность наложения чар на самого себя без выгорания души. Без наличия фамильяра маг может непосредственно использовать для личных целей лишь те чары, что не изменяют/обновляют/восстанавливают самого мага, так, например, маг не может исцелить себя без фамильяра, но может использовать отложенные чары для того же исцеления. Фамильяром не может быть разумное существо, более высокоразвитое, нежели маг. ***L'Amoureux - Влюбленные, старший Аркан. Часто карта Влюбленных в перевернутом положении обозначает любовный треугольник, тайную любовную связь и неверность. ****Le Chariot - Колесница, старший Аркан. Колесница означает значительный рывок вперед. Она показывает, что тот, кому гадают, вырвался из круга прежних интересов и пошел новым путем. *****La Maison Dieu - Башня, старший Аркан. Традиционно перевернутая Башня ассоциируется с заключением. ******La Force - Сила, старший Аркан. Сила в перевернутом положении обычно означает страх и потерю надежды. *******La Lune - Луна, старший Аркан. Карта Луны вводит нас в таинственное царство Тьмы и Ночи, в образный мир зазеркалья. Темная сторона Луны открывает путь в самые неизведанные и пугающие бездны души. ********Le Jugement - Суд, старший Аркан. Суд обычно связывают с наказанием, карой, с безысходностью и страхом. *********Le Pendu - Повешенный, старший Аркан. Имеет значение приговора судьбы. Как правило, негативный - вплоть до смерти. **********Le Bateleur - Маг, старший Аркан. Маг олицетворяет собой умение отвечать за свои поступки, решительность и осознанное управление собственной судьбой, понимание своей жизненной задачи, выбор единственно верной дороги.
Violeta: Глава 35. Жоффрей. Освобождение. - Ну что же, граф, - господин де Тюренн широко улыбнулся Пейраку, - у меня для вас хорошие новости. Вы можете вернуться в свой отель Ботрейи, пока мы не получим дальнейших распоряжений относительно вас от Его величества. Но я уверен, что его решение будет исключительно мягким. В моих же глазах вы полностью оправданы. Единственное, - добавил он, - вам запрещено уезжать из Парижа, пока не будет вынесен окончательный вердикт по вашему делу. - Благодарю вас, сударь, - Жоффрей чуть склонил голову. - Как скоро я cмогу покинуть эти гостеприимные стены? - он слегка улыбнулся, небрежным жестом обводя комнату для допросов. - Как только пожелаете. Я отдам нужные распоряжения коменданту. - Мои друзья тоже получат свободу? - осведомился граф. - Господа де Лозен и д’Андижос - несомненно, но вот маркиз де Монтеспан... - Могу ли я походатайствовать за него? - Пейрак со значением взглянул на маршала. - Вы не боитесь новой провокации с его стороны? - прямо, без околочностей спросил его старый вояка. - Боюсь? - усмехнулся Жоффрей. - Нет, нисколько. Скорее, опасаюсь за его здоровье. Несмотря на все усилия моего лекаря, он все еще очень плох. - Да, это так. Должен сказать, что ваше мастерство фехтовальщика вызывает восхищение - такой удар! - Тюренн даже прицокнул языком от восторга. - Особенно, - немного помедлив, продолжил он, - в силу определенных обстоятельств... - Вы имеете в виду мою хромоту? - Пейрак искренне рассмеялся. - Полноте, ни к чему подбирать слова - вы нисколько меня не задели. Поверьте, мне слишком часто напоминали к месту и не к месту о моем увечье, чтобы теперь это хоть сколько-нибудь меня трогало. - Я рад, что вы правильно меня поняли, - кивнул головой маршал. - Что ж, я пойду вам навстречу и освобожу господина де Монтеспана. Но вы должны дать мне слово чести, что не будете искать с ним встреч. - Слово чести, - граф встал и церемонно поклонился. - Тогда позвольте мне откланяться, - Тюренн отвесил Пейраку не менее церемонный поклон и, водрузив на голову свою шляпу, вышел из допросной. *** Какое упоение - вернуться домой после тюремных застенков! Соскочив с коня и перекинув поводья слуге, Жоффрей поднялся по ступенькам крыльца. Дворецкий распахнул перед ним двери особняка, и граф, приветливо кивнув ему, прошел внутрь. - Я буду обедать в столовой, - проговорил он, передавая лакею тяжелый, припорошенный снегом плащ. - Надеюсь, у нас найдется что-то, помимо хлеба и мяса? - улыбнулся Пейрак, видя, как поспешно закивал дворецкий. Избавившись от перчаток и шляпы, Жоффрей добавил: - И пусть мне приготовят ванну. Поднявшись наверх, он снял с себя всю одежду, небрежно зашвырнул ее подальше в угол, и, накинув халат, который лежал на кровати, словно ожидая своего хозяина, опустился в глубокое кресло у большого камина, который уже успел разжечь расторопный слуга. Пейрак с удовольствием слушал такие привычные звуки родного дома - отдаленное хлопанье дверей, едва различимые голоса прислуги, звук льющейся в ванну воды, которую в бадьях таскали из кухни лакеи... Да уж, стоило провести некоторое время в тюрьме, чтобы его наполняли радостью такие простые вещи. Жоффрей усмехнулся. Пожалуй, скоро он додумается до того, что ему стоит сказать "спасибо" Франсуазе за то, что она упекла его в Консьержери! А кстати, где она? - Альфонсо, - осведомился он у дворецкого, который зашел доложить, что ванна готова. - Госпожа графиня дома? - Нет, мессир де Пейрак, мадам еще с утра изволила уехать, не предупредив, куда. - Хорошо. Доложите мне, когда она изволит появиться, - с легкой иронией проговорил Пейрак. Встроенный в пол ванной комнаты круглый мраморный бассейн был уже наполнен, и над ним клубился густой пар. Сняв халат, Жоффрей опустился в благоухающую провансальской лавандой теплую воду и на несколько долгих минут отключился от действительности, переживая почти чувственное удовольствие от нежного, едва ощутимого прикосновения воды к своей коже, от блаженного тепла, растекающегося по его телу, от непередаваемо приятного ощущения безмятежности, которое он уже так давно не испытывал... Дворецкий неподвижно застыл у дверей, ведущих из спальни в ванную, чтобы, как только господину что-нибудь понадобится, немедленно исполнить поручение. Когда первая эйфория прошла, граф, несколько раз окунувшись в воду с головой, обратился к Альфонсо: - Что-нибудь произошло за время моего отсутствия? - Я сообщал вам обо всем в письмах, ваша светлость, - дворецкий передал Пейраку кусок зеленого марсельского мыла*. - А есть что-то, о чем ты меня не уведомлял? - Жоффрей встал и намылился целиком, чувствуя, что въедливый тюремный запах, которым, казалось, пропитались и его одежда, и волосы, и тело, начал наконец-то исчезать. - Мадам де Пейрак собиралась поехать на маскарад к господину Фуке, который прислал приглашение на прием в Сен-Манде несколько дней назад. Уверен, как только вы увидитесь с ней, она расскажет вам все подробности. - Не сомневаюсь, - сардоническая улыбка скользнула по губам Пейрака. Ей много чего придется ему рассказать - Франсуаза напрасно надеется, что ее злая шутка сойдет ей с рук. - Что-то еще? - Все письма, которые приходили вам, заперты в секретере. Я не рискнул передавать их в Консьержери, мессир, - дворецкий с тревогой посмотрел на Жоффрея, гадая, правильно ли он поступил. - Прекрасно, - воскликнул граф, снова погружаясь в воду. - Я займусь ими после обеда. *** Среди множества писем - важных и не очень - внимание Пейрака привлекло послание от Контарини. Написанное на рыхлой серой бумаге, все измятое, захватанное грязными пальцами, оно вызывало вполне обоснованную тревогу за человека, который его отправил. Но, пробежавшись глазами по написанным вкривь и вкось строкам, граф вздохнул с облегчением - его друг смог избежать ловушек инквизиции и добраться до Нидерландов, где ему уже ничего не угрожало. Тем не менее, Жоффрея охватило беспокойство и какое-то смутное предчувствие надвигающейся беды. Он встал и, продолжая сжимать письмо в руке, несколько раз прошелся по комнате. История с дуэлью при содействии маршала де Тюренна должна была завершиться благоприятным для него образом, с женой предстоял хоть и тяжелый, но вполне предсказуемый разговор, архиепископ Тулузский был далеко, и его интриги Пейрака сейчас волновали меньше всего. Тогда откуда это чувство, что вокруг него сжимается железный капкан неприятностей? Подойдя к окну, он некоторое время наблюдал за высоким худым стариком, который неторопливо, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, нес от колодца, скрытого в глубине сада, ведро с водой. "Дедушка Паскалу совсем сдал," - с внезапной жалостью подумал граф. Верный его дому слуга, поверенный его тайн, кристально честный и простодушный Паскалу... Время не щадит никого... Чувство неосознанной тревоги заставило его спуститься вниз и, пройдя по длинной галерее с изящными арками, на которые падал отсвет цветных витражей, открыть дверь домашней часовни. Он нечасто заходил сюда, в отличие от Франсуазы, которая, желая продемонстрировать окружающим свое религиозное рвение, проводила здесь много времени. Показная набожность жены не раздражала Жоффрея, скорее - вызывала снисходительную улыбку и отчасти понимание, ведь в насквозь лицемерном светском обществе, к которому они принадлежали, нужно было играть по строго установленным правилам. Франсуаза отлично усвоила, как должно себя вести, и теперь ее умению производить впечатление одновременно истовой праведницы, свято соблюдающей все религиозные предписания, и остроумной жеманницы, блистающей на приемах, можно было лишь поаплодировать. Подумать только, она принимала причастие каждую неделю! Пейрак усмехнулся. Достичь таких высот в искусстве притворства мало кому удавалось, но ведь его супруга - необычная женщина и, стоило признать, весьма умная, возможно, даже чересчур умная для женщины. Но граф видел ее насквозь. За последний год он с невероятной четкостью разглядел в ней расчетливость и желание манипулировать всеми вокруг. Не это ли отвращало его от нее? Скрестив руки на груди и чуть склонив голову, Пейрак стоял посреди часовни и, казалось, был полностью погружен в молитву. Небольшая молельная, с двумя подушками из кордовской кожи для преклонения колен и с маленьким алтарем зеленого мрамора, над которым висела великолепная картина испанского художника, вызывала в нем приятное ощущение умиротворения. Тут стояла тишина, пахло свечами и ладаном, и не было священника, который своими проповедями отвлекал бы его от общения с Богом. Странно, но один на один с собой Жоффрей видел величие Создателя яснее, чем в самом роскошном храме с торжественным звучанием органа и высокими, будто неземными голосами певчих, несущимися с хоров. Он был глубоко убежден, что вере нужно молчание, когда внутренний диалог устремляет душу ввысь, очищает и облагораживает ее, в то время как недалекий посредник, который своими неумелыми речами и фанатичными догмами отбивает всякую охоту к искренности - лишь мешает. Мысли графа, хоть и были далеки от традиционной молитвы из затверженных до автоматизма с детства фраз, все же, благодаря окружавшей его обстановке и общему настрою, соединились в логическую цепочку, которая привела его к единственно правильному решению. Интуиция, которая редко подводила Жоффрея, твердила сейчас об опасности, и перестраховаться от возможных неприятностей было бы не только мудро, но и дальновидно. Что с того, если он переусердствует в желании обезопасить себя? Будет намного хуже, если он не подготовится к удару судьбы, ежели такой неожиданно последует. Пейрак подошел к большой нише в стене за алтарем и в узорах резьбы не без труда отыскал искусно спрятанную замочную скважину. Повернув ключ в замке, граф открыл дверцу, которая бесшумно распахнулась, повернувшись на тщательно смазанных петлях, и увидел в темной глубине тайника большую шкатулку, которую, повинуясь неясному порыву, спрятал здесь некоторое время назад. Целое состояние в золоте и драгоценностях, которое могло сослужить ему неоценимую службу в случае опалы или серьезных неприятностей. Прав ли он был, ограничившись только одним тайником? Не опрометчиво ли поступил? И действительно ли так надежен подземный ход, который он приказал прорыть из Ботрейи за пределы Парижа? Взяв шкатулку и тщательно заперев потайную дверцу, Жоффрей поднялся к себе. Откинув крышку ларца, он долго смотрел на тусклый блеск золотых изделий, на вспыхивающие яркими гранями драгоценные камни, любовался теплым светом, исходящим от бесценных жемчужин... Здесь - залог его безопасности, капитал, который привлечет на его сторону нужных людей и поможет купить жизнь и свободу, если возникнет угроза потерять и то, и другое. Но одного тайника недостаточно. Распределив содержимое ларца на две равные части, Пейрак наполнил доверху шкатулку поменьше драгоценностями и, накинув на плечи плащ, спрятал ее в его широких складках. Слугам ни к чему знать, куда и зачем он идет, а ранние сумерки сделают его уход за пределы дома незаметным. Тем более, что у него не было намерения выходить за ворота. Жоффрей, попав в сад через дверь оранжереи, направился в глубину парка, где около старой, выщебленной временем стены стоял колодец, покрытый куполом из кованого железа. Именно отсюда старик Паскалу носил в дом воду, и именно здесь начинался подземный ход, который шел под погребами соседних домов, вдоль крепостных стен со стороны Бастилии, доходил до предместья Сент-Антуан, а там соединялся со старинными катакомбами и прежним руслом Сены. Но, так как там все уже застроили, Пейрак в свое время велел провести ход дальше, до Венсенского леса, где теперь был выход наружу через разрушенную часовню. Он щедро заплатил трем рабочим, чтобы они хранили тайну. И верный Паскалу был одним из них. Граф стал медленно опускать в глубину колодца массивную, потемневшую от сырости цепь, на конце которой висело большое деревянное ведро, окованное медью, до тех пор, пока оно не замерло на полпути к воде. Наклонившись, он смог разглядеть в стене деревянную дверцу, к которой вели зачерненные металлические скобы, практически неразличимые на темных, влажных камнях, из которых был сложен колодец. Спустившись по ним вниз, Жоффрей нажал на выступ, который запускал механизм открытия двери, и она тотчас открылась. Пейрак удовлетворенно кивнул - действительно, старый слуга содержал все в идеальном порядке, можно было не сомневаться, что и люк у часовни тоже прекрасно действует. Выйдя на поверхность у скромного храма, укрытого в лесу, Пейрак разглядел еле виднеющиеся на темном горизонте колокольни Парижа. Чувство какой-то хмельной радости охватило его. Он был свободен, и сейчас - прямо в эту минуту! - мог покинуть столицу без всяких сомнений и сожалений. Его ничего здесь не держало, кроме слова, данного маршалу де Тюренну. И Анжелики... Жоффрей оперся рукой на каменную стену часовни и прикрыл глаза. Как получилось, что он не может выкинуть из головы и из сердца эту девушку? Как, вышло, что она прочно поселилась в его мыслях, отодвигая на задний план все чувства, кроме желания вновь увидеть ее? Находясь в Консьержери, он непрестанно думал о ней, грезил о тех головокружительных поцелуях, что она дарила ему, представлял, как они увидятся снова - случайно, на каком-нибудь приеме, как она вскинет на него свои изумрудные глаза, как ее губ коснется мимолетная улыбка... Нет, он не может полагаться на волю случая! Да и встречаться с Анжеликой, когда за ними будут наблюдать десятки любопытных глаз, он не хотел. Просить Нинон предоставить им убежище для свидания ему казалось пошлым и недостойным его чувств к девушке. Но желание вновь услышать ее голос, вдохнуть дурманящий аромат ее кожи, прижать к себе ее гибкое тело было непреодолимым. Он перебрал в уме все подходящие варианты, которые дали бы ему возможность встретиться с Анжеликой наедине, и с досадой был вынужден отказался от них. В самом деле, перед ним стояла нелегкая задача - назначить встречу так, чтобы ни ее родственники, ни друзья ничего не заподозрили, чтобы она не почувствовала себя оскорбленной, чтобы он мог увидеться с ней с глазу на глаз... Жоффрей стукнул кулаком по каменной кладке и тут же рассмеялся над собственной горячностью. Да, подумал он, любовь к золотоволосой красавице превратила его в неразумного юнца, но, черт возьми, как же приятно было ощущать вновь бурлящую в жилах кровь и грохочущее в груди сердце, испытывать порывы, о которых он уже позабыл, пресытившись любовью самых разнообразных женщин, к которым не испытывал ничего, кроме мимолетного интереса и легкого пренебрежения, как к красивым игрушкам. После жестоких ударов, которые ему нанесла собственная жена, ему казалось, что он никогда уже не сможет с искренним интересом относиться к женщинам, а в его сердце змеей проникла горечь - частый недуг мужчин, приобретших большой опыт, но не утративших трезвости ума. Теперь же, когда на его жизненном пути появилась Анжелика, он почувствовал, что снова живет, и что все его опасения, сомнения, недоверие тают, словно снег под лучами весеннего солнца. Все казалось незначительным рядом с ней, юной и неопытной феей, не осознающей еще своей колдовской власти над мужскими сердцами, а оттого еще более желанной. Какими чарами она смогла его приворожить, привязать к себе, покорить помимо его воли? Ему нужно было увидеть ее снова, чтобы разобраться во всем... Пейрак, погруженный в свои мысли, не замечал холода, но порыв пронизывающего до костей ветра, налетевший неизвестно откуда, заставил его зябко поежиться. Да, ему давно уже пора было возвращаться домой, эта прогулка и так слишком затянулась. Но прежде он должен сделать то, зачем пришел сюда - спрятать шкатулку с драгоценностями в основании полуразрушенного алтаря часовни. Маловероятно, что сюда кто-нибудь наведается и найдет его тайник. Если его тревога окажется ложной - что ж, он заберет ларец, когда будет возвращаться домой в Тулузу. Но пока пусть он побудет здесь, надежно спрятанный ото всех, кроме того, кому Жоффрей сможет доверить эту тайну. Задвинув шкатулку в узкую щель под алтарем, граф прикрыл ее камнями, подобранными тут же на полу и, удовлетворенный результатом своих трудов, направился к люку потайного хода. На душе у него стало немного легче, словно ему удалось в очередной раз обойти судьбу. Поднимаясь по скобам колодца, он заметил какую-то темную тень, склоняющуюся над каменным краем. На секунду замерев, граф с облегчением осознал, что это всего лишь Паскалу. - Я уже давно жду вас, господин, - проговорил старик, помогая Жоффрею выбраться наружу. - Не стоило, - отозвался Пейрак, дружески похлопав слугу по плечу. - Ты, наверно, совсем закоченел здесь. - Это неважно, - расплылся в беззубой улыбке дедушка Паскалу. Услужить хозяину было для него высшей наградой, ради которой можно было стерпеть любые неудобства. - Ход в отличном состоянии, - проговорил Пейрак и одобрительно кивнул. - Ты отлично несешь службу. Я прикажу выдать тебе вознаграждение. - Премного благодарен, - слуга низко поклонился. - А теперь пойдем в дом. Я не отказался бы выпить сейчас бокал красного вина, чтобы согреться, - сказал граф, направляясь к отелю. Паскалу, поспешно подхватив с земли фонарь, последовал за ним. - Госпожа графиня уже вернулась? - как бы между делом спросил Жоффрей. - Да, господин. Узнав, что вас - слава Пресвятой деве! - выпустили из-под ареста, она сказала, что будет ужинать у себя в комнате. - Очень предусмотрительно, - пробормотал себе под нос Пейрак. - Приказать накрыть вам в столовой? - подобострастно проговорил старик, желая во что бы то ни стало угодить обожаемому хозяину. - Пусть принесут поднос с едой в гостиную, - рассеянно проговорил граф. - Я переоденусь после прогулки и спущусь вниз через несколько минут. - Как вам будет угодно, - с этими словами Паскалу поспешно направился в сторону кухни, около дверей которой сновали слуги, весело переговариваясь и раскатисто смеясь. Никем незамеченный, Жоффрей вернулся тем же путем, что и уходил. Лишь на миг он задержался в оранжерее, чтобы сорвать с апельсинового дерева цветок флердоранжа. Нежный белоснежный бутон снова разбудил в нем воспоминания об Анжелике и о приеме, который самым невероятным образом перевернул его жизнь. Осторожно обхватив тонкий стебелек пальцами, граф вдохнул чарующий запах, исходящий от полупрозрачных лепестков, и, улыбнувшись краешком рта, направился туда, где хотел бы сейчас находиться меньше всего - в комнату Франсуазы. Дверь в ее покои была заперта. Он негромко, но настойчиво постучался. - Марго? - раздался нервный голос из-за дверей. - Откройте, сударыня, - ровно ответил он. Несколько томительных мгновений из комнаты не доносилось не звука, потом раздались еле слышные шаги и в замке повернулся ключ. Застыв на пороге и вцепившись рукой в косяк, молодая женщина, бледная, как смерть, тем не менее, с вызовом смотрела на него. Лишь в глубине ее глаз можно было различить страх, лицо же с высоко вздернутым подбородком и упрямо сжатыми губами выражало если не надменность, то фамильную гордость Мортемаров, которой Франсуаза всегда так кичилась. Пейрак в который раз попенял себе за то, что недооценил собственную супругу, за тщеславием и легкомысленностью которой не сразу разглядел железный стержень, несгибаемую волю и желание любыми способами добиться своей цели. Попытка упечь его в Консьержери - это были еще цветочки. Страшно было предположить, какими будут ягодки... - Вы позволите мне войти? - светски осведомился он, касаясь ладонью двери, чтобы распахнуть ее. - Думаю, это не очень хорошая идея, - тихо, но непреклонно проговорила Франсуаза. - О, в самом деле? Отчего же? Вы разве не скучали по мне, мадам? - изобразил искреннее огорчение Жоффрей. - Не больше, чем вы по мне, сударь, - взгляд ее синих глаз сделался ледяным. - После того, что вы наговорили мне при нашей последней встрече, думаю, нам больше нечего обсуждать. - Напротив, - усмехнулся граф, - у нас есть множество тем для разговоров. Например, ваш отъезд в Тулузу... - Мой? - помимо воли воскликнула она. - Но вы говорили... - Или вы предпочтете стены монастыря? - вкрадчиво продолжил он, не обращая внимания на ее слова. - Говорят, королева Анна Австрийская недавно приобрела для бенедиктинок великолепный монастырь Валь-де-Грас. Кроме того, я слышал, что большим успехом пользуется и монастырь ордена визитандинок в Шайо. - Вы не посмеете, - сдавленным голосом проговорила Франсуаза. - Вы так уверены в этом? - он небрежно толкнул плечом дверь, заставив жену попятиться назад, и вошел в комнату. - Вы так набожны, душа моя, так благочестивы, что мне кажется неправильным заставлять вас вести бессмысленную и полную греховных развлечений жизнь здесь, в Париже. Тулуза вас тоже не привлекает, - Пейрак развел руками. - Что же остается? - Прошу вас, Жоффрей, не будьте жестоки, - лицо женщины дрогнуло, и граф с удовлетворением уловил в устремленном на него взгляде отчаянную мольбу. Он опустился на пуфик около туалетного столика. Распахнув шкатулку с драгоценностями, Пейрак пропустил между пальцами жемчужное ожерелье, потом достал и расправил на ладони колье с сапфирами, которое недавно подарил Франсуазе. - Скажите, а вас не трогают страдания бедняков, дорогая? - неожиданно проговорил он, насмешливо взглянув на жену. - Сейчас в моде не только благочестие, но и милосердие. В монастыре вам вряд ли понадобятся все эти украшения, а обитатели Парижского дна будут прославлять вашу доброту вечно, коль скоро вы отблагодетельствуете их таким щедрым пожертвованием... Молодая графиня выпрямилась. - Вы хотите, чтобы я извинилась перед вами? Хотите, чтобы я унижалась, валялась у вас в ногах? - голос Франсуазы с каждым словом повышался, и Жоффрей подумал, что еще немного, и она закатит ему настоящую истерику. - Нет, мадам, ну что вы! - язвительно проговорил он. - Разве такое чудовище, как я, которому самое место в Преисподней, смеет требовать извинений от такого чистого и непорочного ангела, как вы? - граф с треском захлопнул крышку шкатулки. - Каюсь, я был несправедлив к вам, когда вы, как преданная жена, решили навестить меня в тюрьме, и не поверил, что вы сообщили господину де Тюренну о дуэли исключительно из христианских побуждений, - он подался вперед, и глаза его потемнели от гнева. - Как вы сейчас себя чувствуете, сударыня, когда ваш план отправить меня за решетку провалился, а меня отпустили? Правда, мне запрещено до окончательного решения Его величества покидать Париж, но вас-то здесь ничего не держит, не так ли? Франсуаза промолчала. Только руки, которые она сцепила в замок перед собой, слегка задрожали. - Вы отвратительны мне, - тихо сказал Жоффрей. - Если раньше я относился к вам, как подобает супругу, то теперь я испытываю чувство гадливости при одной только мысли, что женщина, подобная вам, носит мое имя. Вы - лживое, изворотливое создание, беспринципное и аморальное. Я с удовольствием предпочел бы больше никогда не видеть вас, не слышать, не дышать с вами одним воздухом, но я уверен, что, получив свободу, вы опозорите меня и мой родовой герб самыми гнусными выходками. Она сделала протестующий жест. - Вы несогласны? - Пейрак иронично поднял бровь. - Вам кажется, что вы не заслуживаете подобных эпитетов? Смею вам напомнить, что вы предали меня дважды - закрутив роман с маркизом де Монтеспаном и отправив меня в тюрьму. Я не хочу дожидаться следующего удара в спину, мадам. Вам не удасться снова меня одурачить. С этими словами Жоффрей поднялся и направился к дверям. - И да, сударыня, когда назначен прием у господина Фуке? - обернувшись, он в упор посмотрел на жену. - Через неделю, - прошелестела Франсуаза, которая держалась из последних сил, чтобы не расплакаться под его суровым взглядом. - Прекрасно, - граф кивнул. - У вас уже готов туалет, в котором вы пойдете? - Это имеет какое-то значение? - она вскинула на него недоумевающий взгляд. - Несомненно. Вы пока все еще являетесь моей супругой, и ваша обязанность - быть самой нарядной и красивой дамой на этом празднике. Надеюсь, это не будет слишком обременительно для вас. Оставив ошарашенную Франсуазу осмысливать его слова, он направился к себе. Сопровождать жену на прием у него не было ни малейшего желания, но Жоффрею было необходимо увидеться с суперинтендантом, чтобы обсудить некоторые вопросы, касающиеся Лангедока. К сожалению, его визит в Королевскую академию к мэтру Валантэну оказался напрасным, но кто знает, не сможет ли господин де Мелён поспособствовать его планам. Кроме того, Пейрак был уверен, что у Фуке, известного любителя всего прекрасного и изящного, он встретится с Анжеликой, которую виконт, сраженный красотой девушки, несомненно, тоже пригласит, а ради этого можно было пойти на некоторые неудобства. И конечно же, он должен был показать окружающим, что между ним и Франсуазой царит самое доброе согласие, чтобы даже тень подозрений не коснулась юной мадемуазель из Пуату. Зайдя в свою комнату, Жоффрей увидел, что на столе - там, где он его и оставил - стоит ларец с драгоценностями. Решив вернуть его на место перед тем, как приступить к ужину, он снова, уже второй раз за день, направился в часовню. Переступая порог молельни, Пейрак весело подумал, что слуги будут поражены таким повышенным благочестием со стороны своего хозяина. Или же решат, что пребывание в тюрьме настроило его грешную душу на религиозный лад. Забавно будет, если завтра он заставит всю челядь истово молиться по нескольку раз на дню и рьяно соблюдать пятничные посты**. Несомненно, тогда они будут костерить его не в пример чаще, чем Дьявола! Установив на алтарь конделябр с зажженными свечами, граф отпер тайник и поставил туда шкатулку. Немного подумав, он достал из камзола цветок, который сорвал в оранжерее, и аккуратно положил его на резную крышку, словно вместе с сокровищами он оставлял в полутемной нише и тайну своего сердца. Неожиданная мысль пришла ему в голову, когда он поворачивал ключ в замочной скважине. Направляясь в гостиную, где для него был сервирован ужин, Жоффрей уже знал, как встретиться с Анжеликой наедине, чтобы при этом соблюсти все приличия и иметь возможность скрыть их беседу от посторонних ушей... ____________________ *фр. Savon de Marseille - традиционное французское мыло ручного производства из Марселя, которое изготавливается при помощи омыления смеси растительных масел в основном с помощью соды. История марсельского мыла тесно связана с Сирией, с городом Алеппо, где на протяжении тысячетелий делали мыло на основе оливкового масла и масла плодов лавра благородного. После Крестовых походов мыло начало распространяться по Италии и Испании, а затем достигло Марселя. В качестве сырья для марсельского мыла используется оливковое масло Прованса, а в качестве щёлочи - пепел растений, выращенных в солёной воде, в частности солероса. К 1660 году в Марселе действовали 7 мыловаренных заводов, которые производили около 20 000 тонн мыла. При короле Людовике XIV появился сам термин «марсельское мыло». В то время это было мыло зелёного цвета, которое продавалось в брусках по 5 или 20 кг. ** Пятницы всего года (за некоторыми исключениями) у католиков являются постными днями, вернее, днями воздержания, поскольку связаны с воспоминанием Страстей Христовых.
Violeta: Глава 36. Анжелика. Сен-Ландри. Направляясь к воскресной мессе, Анжелика была так рассеянна и задумчива, что Ортанс пришлось несколько раз громко окликнуть ее, когда та, машинально прибавляя шаг, уходила далеко вперед от сестры и сопровождающего их мэтра Фалло. - Что с тобой сегодня? - недовольно осведомилась прокурорша, крепко взяв девушку за локоть и притянув к себе. - Мне хочется побыть одной, - огрызнулась Анжелика. - Подумать о своих грехах перед исповедью? - насмешливо фыркнула Ортанс. - В таком случае, тебе следовало записать их, чтобы не забыть поведать святому отцу обо всех своих проступках. - В таком случае, и тебе, дорогая сестра, не мешало бы попросить у Бога прощения за твое вечное злословие. - Сударыни, - раздался рядом возмущенный голос мужа Ортанс, - вы даже перед мессой не можете угомониться - бранитесь, как пара кумушек на рынке. - Ах, Гастон, - закатила глаза мадам Фалло, - Анжелика невыносима! Вы прекрасно знаете, какие муки я терплю, наставляя ее. И заметьте, безо всякой благодарности с ее стороны, - Ортанс демонстративно перекрестилась, - но со смирением сносить насмешки и оскорбления ради обращения заблудших овец на путь истины - есть важнейший долг каждого христианина. - Не воображай себя святой мученицей! - чуть не расхохоталась Анжелика над этой комедией. - Все твои слова о смирении и христианском долге - пустое сотрясание воздуха. Ты всегда, даже в детстве, была чопорной ханжой. - А ты - нахалкой и безбожницей, - осадила ее Ортанс. - Сестры в монастыре не знали каким святым молиться, чтобы тебя поскорее забрали оттуда. Прокурор, потихоньку наливаясь негодованием, как пузатый графин - красным вином, наконец решительно вклинился между двумя дамами, крепко взяв их под руки. - Сейчас же прекратите этот балаган! - прошипел он, украдкой оглядываясь по сторонам. - Еще не хватало, чтобы после богослужения все прихожане только и делали, что обсуждали вас! Анжелика замолчала и стала с преувеличенным вниманием рассматривать приземистую приходскую церковь, которая уже виднелась в конце улицы. Храм, строгий и лаконичный, чьи стены потемнели от времени, был словно напоминанием об эпохе Крестовых походов и рыцарей в железных доспехах. Высокая колокольня с четырьмя узкими башенками по бокам ярко выделялась на фоне утреннего, пронзительно-синего зимнего неба. Задержавшись перед вытянутым готическим порталом, расположенным на центральном фасаде церкви, Анжелика подняла взгляд к каменному барельефу Девы Марии, укрепленному над широко распахнутыми воротами храма. На коленях у Божьей Матери сидел маленький Иисус, а по обеим сторонам от них стояли коленопреклоненные ангелы. Рука ее была поднята в благословении, а на губах застыла светлая, всепрощающая улыбка. - Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae. Amen*, - быстро проговорила Анжелика и перекрестилась. Мэтр Фалло одобрительно кивнул. Войдя под высокие своды, поддерживаемые длинными колоннами, между которыми располагались широкие нефы и капеллы, Анжелика с удовольствием вдохнула запах ладана, горящих свечей, пряных трав и цветов, которые прихожанки предусмотрительно закладывали между страниц молитвенников, желая, чтобы церковь в воскресный день благоухала, как весенний сад. Опустившись на массивную деревянную скамью, Анжелика сложила руки на коленях и, в ожидании начала службы, принялась разглядывать витражи, изображающие эпизоды из жизни апостолов и Иисуса Христа. Все пространство церкви было наполнено разноцветными солнечными бликами, которые скользили по стенам и лицам сидящих на скамьях людей, создавая праздничное настроение. Анжелика на мгновение прикрыла глаза, испытывая радость от погружения в насыщенную ладаном атмосферу длинных церковных служб со звучным голосом священника и музыкой органа. Возможность молиться и думать о спасении души приносила ей покой. Но вот все пришло в движение - на хорах певчие завели интроит**, из-за алтаря появился кюре и красивым, хорошо поставленным голосом провозгласил: - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Господь с вами. Паства, осенившая себя крестным знамением, дружно отозвалась: - И со духом твоим. Богослужение пошло своим чередом. Ничто не нарушало его строгого, торжественного порядка, призванного настроить собравшихся в храме на возвышенный и благочестивый лад. Но вот проповедь!.. Проповедь сегодня потрясла Анжелику до глубины души. Священник, молодой и преисполненный чувства, а оттого невероятно убедительный, заговорил с прихожанами о любви. Не только Анжелика, но и все присутствующие в церкви, пораженные тем жаром, с которым он взялся развивать эту тему, внимали ему чуть ли не с благоговением. - Судьбы, внешне также несхожие, такие разные, согреваются одним всепоглощающим пламенем, сияющим как для простого смертного, так и во славу Всевышнего - любовью, - в глазах святого отца зажегся огонь подлинной веры, и он распростер руки над паствой. - Мир знает разные формы любви: к чужестранцам, ближним, бедным, компаньонам, друзьям, родителям… наконец, любовь любящих. Чужестранцы, родина которых порабощена и разграблена, вызывают сострадание. Ближних любят за то, что они - источник нашего благополучия, бедных - за то, что мы делимся с ними хлебом насущным, компаньонов - поскольку их убытки наносят ущерб нам, друзей - потому что нам приятно их общество, родителей - ибо мы наследуем им и боимся их прогневить… И лишь любовь любящих проникает в сердце Бога и воистину беспредельна. Правда, такая любовь - редкость. Зато это любовь истинная. Ибо не ведает ни нужды, ни корысти. Она выше здоровья и недуга, процветания и соперничества, сочувствия и безразличия. И охотно жертвует жизнью ради минуты счастья.*** Священник продолжал говорить, но Анжелика уже не слушала его - все ее мысли крутились вокруг того, что она только что услышала. Истинная любовь, любовь любящих, исходящая из сердца, угодная Богу, беспредельная... От глубины и красоты этого чувства у нее захватило дух, но одновременно ей показалось, что она стоит на краю бездны, в которую может рухнуть, сделав неосторожное движение, или же воспарить над ней, влекомая Божьей благодатью, называемой любовью... После всеобщей молитвы священник вознес Святые Дары над алтарём. - Через Христа, со Христом и во Христе Тебе, Богу Отцу Всемогущему, в единстве Духа Святого всякая честь и слава во веки веков. - Аминь, - пробормотала Анжелика, все еще находящаяся под впечатлением от проповеди. - Тело Христово да сохранит меня для жизни вечной, - раздавалось под сводами церкви. - Кровь Христова да сохранит меня для жизни вечной. Прихожане стали подниматься со своих мест, чтобы причаститься Святых даров. Приняв от священника гостию**** и отпив из массивной золотой чаши глоток вина, сильно разбавленного водой, Анжелика вернулась на скамью. Оставалось только дождаться благословения и окончания богослужения, чтобы исповедаться, и она очень надеялась, что сегодня таких желающих будет немного. Тут к ней, сидящей на противоположном от прохода краю скамьи, подошел мальчик, прислуживающий при алтаре, и прошептал: - Мадемуазель, а вы желаете после мессы покаяться в грехах? - Да, а что? - Анжелика с удивлением посмотрела на него. - А то, что я за несколько су проведу вас в исповедальню, где не будет толкаться народ, - он махнул рукой в сторону дальней капеллы. - Ну как, по рукам? - А почему ты решил облагодетельствовать именно меня? - подозрительно осведомилась она, сощурив на мальчишку свои зеленые, как у кошки, глаза. - Потому что вы, мадемуазель де Сансе, самая красивая девушка в нашем приходе, - во взгляде юнца горело неподдельное восхищение. - И если вы подарите мне один только поцелуй, то я обещаю, что не возьму с вас ни денье! - Ну ты и нахал! - шепотом воскликнула Анжелика и тихо прыснула. - По рукам. - Поцелуй или два су, - со значением посмотрел на нее паренек и, приложив палец к губам, быстро ретировался. - Ты уже принялась дурить голову мальчишкам, - кисло проговорила Ортанс, поджимая губы. - Да и где - в церкви! Ты неисправима, Анжелика. Да спасет Господь твою душу! - Спасибо, - язвительно отозвалась девушка, - думаю, твоими молитвами мне вымощена прямая дорога в Рай. - Твои бы слова - да Богу в уши, - сестра встала со скамьи и направилась в сторону кюре, который только что закончил мессу. Анжелика же, напротив, пошла в том направлении, которое указал ей служка, и уже через пару мгновений стояла перед исповедальней, почти неразличимой в глубине едва освещенной капеллы. Девушка не могла вспомнить, видела ли она ее здесь раньше, но, возможно, просто не обращала на нее внимания или же она редко использовалась по назначению. Как бы то ни было, предложение мальчика было как нельзя кстати, поскольку Анжелика хотела не просто исповедоваться, но и попросить совета у священника, что было бы непросто сделать при таком количестве народа, когда таинство становилось обычной формальностью и ограничивалось несколькими дежурными фразами. Из-за колонны вынырнул мальчишка. - Вы уже забыли про свое обещание, мадемуазель, - он укоризненно посмотрел на нее, и в светло-карих, обрамленных густыми ресницами глазах мелькнула обида. - Почему ты так решил? - Анжелика потрепала его по непослушным волосам. - Я же стою и жду тебя здесь. - Правда? - он просиял. - Ну так что же, как вы решили отблагодарить меня? Девушка достала из бархатного мешочка, подвешенного на поясе, несколько су и протянула их мальчишке. И едва не расхохоталась, увидев, как вытянулось его лицо. - Спасибо, - вяло промямлил он, сжимая монеты в кулаке. - А это - за то, что ты самый красивый юноша в Сен-Ландри, - с этими словами Анжелика наклонилась к нему и звонко расцеловала в обе щеки. Паренек вспыхнул и поднял на нее влюбленные глаза. - О, - только и смог вымолвить он, а потом опрометью кинулся прочь. Проводив его взглядом, Анжелика подошла к исповедальне и опустилась коленями на скамью около малиновой завесы, отделяющей ее от сидящего внутри священника. - Господь да будет в сердце твоём, чтобы искренне исповедовать свои грехи от последней исповеди, - раздался приглушенный голос над самым ухом девушки, и она чуть не вскрикнула от неожиданности. - Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь, - с трудом выдавила она из себя. - Продолжайте, дочь моя, - мягкий тембр был преисполнен доброжелательности. Анжелика задумалась. Еще совсем недавно она твердо знала, какой грех отягощает ее совесть и какого совета попросит у святого отца, но сейчас ее язык словно прилип к нёбу. Она скрестила руки на высокой спинке скамьи и опустила на них голову. - Почему вы молчите? - в голосе священника отчетливо послышалась легкая ирония. - Исповедь подразумевает, что вы раскажете мне то, в чем желаете покаяться. Иначе я не смогу вам помочь - ведь если больной стесняется показать свою рану врачу, врачебное искусство не способно вылечить того, о чем оно не знает. - Дайте мне собраться с мыслями, святой отец, - Анжелика подняла голову и прижала пальцы к вискам. Сейчас запах ладана и оплывших свечей вызывал у нее головокружение. Ей отчаянно хотелось немедленно выйти из церкви и полной грудью вдохнуть свежий холодный воздух. - Что гложет вас? Доверьтесь мне, - снова донесся до нее вкрадчивый голос священника. - Мною владеют помыслы, неугодные Богу, - наконец произнесла девушка. - Помыслы не есть деяния, - наставительно проговорил святой отец. - Обязанность христианина, дитя мое, состоит в том, чтобы не поддаваться искушениям, на которые толкает его слабая плоть. Душа же, основа веры, для того и дарована нам Создателем, чтобы противостоять проискам Дьявола. - А если не тело, а душа требует недозволенного? Если разум отчаянно сопротивляется греху, а сердце жаждет поддаться ему? - голос Анжелики чуть дрогнул. - Что, если помыслы мои ниспосланы мне Богом? А я противлюсь его воле... - Все, что идет от сердца, есть благо для души. Все, что от разума - гибель. Господь сказал: "Если вы не обратитесь и не станете как дети, не войдете вы в Царствие Небесное". Невинные души следуют только велениям сердца, а потому безгрешны. А вы, если следуете дьявольским проискам разума, губите себя. - Вы хотите сказать, святой отец, - медленно проговорила Анжелика, - что если мое сердце желает того, что недозволено моралью, я должна уступить его зову? - Только если это действительно веление сердца, - тихо ответил священник. - Создатель дал нам заповеди, чтобы мы знали, что есть зло, и отличали его от добра. Но также Он, в великой милости своей, даровал нам сердце, чтобы в нем звучал Его голос, который наставлял бы и направлял нас на путь истинный. - А как узнать, что голос, звучащий в моем сердце, действительно исходит от Бога? Разве Господь желает, чтобы я преступила те законы, которые он установил? Разве хочет, чтобы общество отринуло меня от себя, как заблудшую овцу? - Возможно, Создатель пошлет вам пастыря для защиты, если те, кто обязаны заботиться о вас, пренебрегут своими обязанностями. Вы никогда не будете одна, дочь моя, если с вами пребудет Господь. И если даже весь мир обратится против вас, но вы будете уверены, что поступаете правильно, то это будет обозначать, что Бог стоит за вашей спиной и направляет вас. Вспомните историю Иова*****, на долю которого выпали немыслимые испытания, но он не отказался от веры в Господа. Вопреки всему, он слышал голос Создателя в своем сердце и не сходил с пути, предначертанного ему свыше. "Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?" - говорил он. Поразмышляйте над следующим изречением, дитя мое, - человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца. Почему так происходит? - Потому что пути Господни неисповедимы? - несмело предположила Анжелика. - Нет, - она почувствовала, что ее собеседник улыбается. - Потому что мы желаем познать замысел Божий несовершенным разумом, а не проницательным сердцем. Вам стоит всего лишь заглянуть в себя, чтобы понять, что истинно, а что нет. И любое сомнение, порожденное разумом, должны отвергнуть, как противное вере. - Вы окончательно запутали меня, святой отец, - Анжелика покачала головой. - Я пришла сегодня на исповедь, чтобы обрести оружие в борьбе с искушением, укрепиться в своем желании противостоять греху, а вместо этого вы заставили меня сомневаться в себе самой и в правильности моего решения. Еще немного - и я начну сомневаться в Божьем промысле. - Не позволяйте сомнениям разрушить вашу веру, - мягко пожурил ее священник. - Сомнения в наших отношениях с Богом делают нас подобными морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Прислушивайтесь к словам, которые говорит вам ваше сердце, и следуйте по пути, который предназначил вам Господь. - А как же тогда трактовать слова апостола Иоанна, который писал, что ничему нельзя верить слепо? - упрямо проговорила она. - Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, - живо откликнулся святой отец. - Несомненно, его слова истинны, ибо многие обольстители вошли в мир, - при этих словах Анжелика залилась горячим румянцем, тотчас представив себе, как наяву, графа де Пейрака, который страстно целовал ее в оранжерее Ботрейи. - Дитя мое, слова обольстителя могут искусить разум, плоть, но сердце обмануть они не в силах. Разве мужчина, к которому тянется ваша душа, лгал вам, разве можете вы упрекнуть его в том, что порывы его были неискренни, а чувства - поддельны? Анжелика вскочила на ноги, и скамья, на которой она стояла, с грохотом упала на пол. Из-за завесы раздался легкий смешок. - Пожалуй, я не буду сегодня исповедоваться, - сдавленным голосом произнесла девушка, пятясь к выходу из капеллы. - Чадо, прощаются тебе грехи твои, - смиренно проговорил священник, а потом негромко рассмеялся. Девушка застыла на месте, как изваяние. Происходящее показалось ей страшным сном, словно сам Дьявол пробрался сегодня в церковь, чтобы погубить ее. Озноб ледяной волной прокатился по позвоночнику, а на лбу выступила испарина. Мальчишка, показавший ей эту исповедальню, представлялся ей теперь злым духом, заведшим ее прямиком в Ад. Она оглянулась назад, туда, где виднелись скамьи, стоящие перед алтарем, и прихожане, которые, исполнив свой христианский долг, с чистым сердцем направлялись к выходу из церкви. Какая тонкая грань отделяла ее сейчас от обычного мира, в который она могла вернуться в любой момент, всего лишь покинув пределы капеллы. Но страх парализовал ее, не давая двинуться с места. Слова молитвы путались у нее в голове, усиливая панику. Господи, это точно происки нечистого! Дрожащей, словно налитой свинцом, рукой она осенила себя крестным знамением. - Domine Iesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori******... - шептали ее губы, а сердце буквально выскакивало из груди, колотясь где-то в горле. - Вы все еще здесь? - вдруг осведомился хорошо знакомый Анжелике голос с пробирающими до костей ироническими интонациями, а завеса, за которой находился святой отец, на проверку оказавшийся посланником Сатаны, всколыхнулась. Этого не может быть... Это невозможно... Здесь, в церкви... Но тут перед ее мысленным взором предстал Пуатье и собор на главной площади, изящный, словно индусский ларец, с колоколенками в виде сосновых шишек по углам. В ушах отчетливо раздался голос юного пажа: "Ризничий Нотр-Дам-ла-Гранд иногда сдает кафедру и исповедальни тем, кому надо о чем-нибудь поговорить по секрету, подальше от нескромных ушей. Кафедра стоит тридцать ливров, а исповедальни - по двадцать". А что, если?.. Она быстро преодолела расстояние в несколько шагов, отделявшее ее от малинового покрова, за которым скрывался лже-священник, и решительно отдернула тяжелую ткань в сторону. - Господин де Пейрак, - выдохнула Анжелика, увидев смеющиеся черные глаза и белоснежные зубы, сверкающие в полумраке капеллы. - Это просто чудовищно - то, как вы поступили со мной! - выкрикнула она в запальчивости, а глаза ее полыхнули яростью. - Отвратительно, ужасно, - она прижала руки к горящим щекам. Граф, не переставая улыбаться, начал подниматься со скамьи, на которой сидел, но Анжелика остановила его резким движением: - Не приближайтесь ко мне! Иначе я выцарапаю вам глаза, задушу вас, я вас… Он послушно опустился обратно и с деланной скорбью в голосе осведомился: - Что же тогда останется от ужасного хромого сеньора, если вы выцарапаете ему глаза? - Как бесстыдно вы обманули меня, - прошептала Анжелика, на которую вдруг накатила слабость. Она коснулась рукой деревянной стенки исповедальни, ища опоры, и почувствовала под пальцами вырезанные и отполированные резцом мастера затейливые узоры. - Вы действительно Дьявол во плоти... - Помилуйте, мадемуазель де Сансе, - граф размашисто перекрестился, - дьявольского во мне не больше, чем в любом человеке. А возможно, и намного меньше... - Я удивляюсь, почему Господь не поразил вас молнией с небес за этот омерзительный фарс, который вы устроили, - она поджала губы, а на ресницах ее блеснули непрошенные слезы. - Наверно потому, что я говорил то, что думал, и пришел сюда не для того, чтобы оскорбить ваши чувства... - А для чего же? - ее глаза изучающе взглянули на него. Вместо ответа Жоффрей де Пейрак встал и привлек ее к себе. Анжелика уперлась ему в грудь руками, но он крепко сжал ее в объятиях, не давая вырваться. - Вы поверите мне, если я скажу, что искренне раскаиваюсь в том, что не открылся вам сразу, когда вы пришли сюда? - негромко произнес он, одной рукой удерживая девушку, а другой - нежно касаясь ее щеки, чтобы заглянуть в глаза. - Клянусь честью, я так и собирался поступить! - И что же вам помешало? - прекратив сопротивление, она в упор посмотрела на него. Он не отвел взгляда. - У меня нет никакого другого оправдания, кроме того, что я хотел немного поддразнить вас, - Жоффрей обезоруживающе улыбнулся. Эта улыбка странным образом изменила лицо мужчины, едва различимое в полутьме, и сейчас в его облике промелькнуло что-то мальчишеское, задорное, искреннее, словно она на мгновение заглянула ему прямо в сердце. - Почему же вы продолжили этот недостойный спектакль? - Анжелика, руки которой еще совсем недавно с силой упирались в грудь графа де Пейрака, чтобы оттолкнуть его от себя, теперь обессиленно лежали на его плечах. Почувствовав перемену в ее настроении, он с волнующей нежностью в голосе прошептал: - Когда вы начали говорить, открывать тайны, сокрытые в глубине вашей души, я, признаюсь, захотел узнать еще больше - то, что вы прячете ото всех, что мучает и тревожит вас. Вы можете мне не верить, но единственным моим желанием в тот момент было развеять ваши сомнения, поддержать вас, сказать, что в этом мире вы не одиноки и можете рассчитывать на участие искренне любящих вас людей... Вы же внимательно слушали сегодняшнюю проповедь? - он улыбнулся краешком рта. - Любовь любящих проникает в сердце Бога и воистину беспредельна. Эта любовь истинная, она не ведает ни нужды, ни корысти, она выше здоровья и недуга, процветания и соперничества, сочувствия и безразличия... Познать такую любовь есть величайшее счастье на земле, но, как уверил нас уважаемый святой отец, она - большая редкость. И тем более удивительно, что в ваших сегодняшних откровениях, которые не были предназначены для моих ушей, но все же - хвала Создателю! - были мною услышаны, говорилось именно о такой любви. Анжелика вскинула на Жоффрея глаза, в которых легко читалось смущение. - И ради того, - продолжал он, - чтобы услышать их вновь, я готов подвергнуться любой каре, на которую вы пожелаете меня обречь. Ему удалось найти нужный тон, чтобы ее гнев и раздражение улеглись, а на смену им пришло желание посмеяться над всей этой ситуацией, которая сейчас не казалась Анжелике такой уж возмутительной. В самом деле, расскажи ей кто-нибудь, что мужчина - обманом ли, подкупом - проник в исповедальню, чтобы наедине увидеться с девушкой, которая ему небезразлична, разве она не посчитала бы это забавным и невероятно романтичным? И просто удивительно, насколько убедителен он был в роли исповедника! Она ни на секунду не усомнилась в том, что действительно говорит с настоящим священником. - Вы вгоняете меня в краску, мессир, - наконец произнесла она. - Думаю, сегодня я и так уже слишком много наговорила, не зная, кто стал свидетелем моих признаний, чтобы продолжать их, глядя вам прямо в глаза. И кроме того, как теперь быть с тайной исповеди? - по ее губам скользнула лукавая улыбка. - Она навсегда сохранится здесь, - граф торжественно приложил руку к груди. - Клянусь, что никто и никогда не узнает того, что вы мне рассказали. - Могу ли я вам верить, господин де Пейрак? - задумчиво проговорила Анжелика и, движимая каким-то ниспосланным свыше порывом, положила свою ладонь поверх его. - А что говорит вам ваше сердце? - тихо спросил он, переплетая ее пальцы со своими. - Ваши признания, которые потрясли меня до глубины души, в то же время открыли мне правду, которую я не осознавал до конца - всю глубину моего чувства к вам... - от его обычной иронии теперь не осталось и следа, а голос был наполнен неподдельной искренностью. Девушка опустила ресницы. Всем своим существом она стремилась к мужчине, который сумел завладеть ее мыслями и желаниями, который теперь знал ее главную тайну - то, что она любит его... И который ясно дал ей понять, что ее чувство взаимно. Безудержная радость наполнила ее всю - до кончиков пальцев, а на губах расцвела ослепительная улыбка. - Анжелика, - глухо произнес он, наклоняясь к ней, чтобы поцеловать. - Анжелика! - одновременно раздался сзади визгливый голос Ортанс, которая, видимо, обнаружив ее долгое отсутствие, пошла разыскивать сестру, заглядывая во все укромные уголки церкви. Отпрянув от графа, Анжелика быстро подняла с пола упавшую скамейку и опустилась на нее коленями. Жоффрей, давясь беззвучным смехом, в мгновения ока задернул разделившую их занавесь. Мадам Фалло, стоящая на пороге едва освещенной капеллы, сощурилась, внимательно вглядываясь в полумрак и ища глазами сестру. - Ортанс, - Анжелика изобразила бурное негодование, - что ты здесь делаешь? - Ох, прости, - пробормотала сестра, разглядев наконец очертания исповедальни и коленопреклоненную Анжелику возле нее. Из-за бархатного покрова раздалось: - Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением Сына Своего примиривший мир с Собою и ниспославший Святого Духа для отпущения грехов, посредством Церкви Своей пусть дарует тебе прощение и мир. И я отпускаю тебе грехи во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Ортанс набожно перекрестилась и поспешно отступила на несколько шагов назад. - Господь всемогущий, я же совсем забыл назначить вам эпитимью*******! - еле слышно ахнул граф де Пейрак. Анжелика зажала себе рот рукой, чтобы не расхохотаться в голос. - И какое же покаяние вы наложите на меня, святой отец? - наконец выговорила она сквозь смех. - Ничего непосильного для столь искреннего сердца и чистой души, как у вас, - проговорил он, и его тон вдруг стал серьезным. - Обещайте мне подумать над тем, что я сказал вам. Прислушайтесь к себе и честно ответьте - готовы ли вы пренебречь всем ради того, кто ничего не может вам дать, кроме своей любви... Анжелика вздрогнула. Впервые он заговорил с ней так открыто, впервые высказал то, что долго хранил под маской иронии и светской учтивости. Готова ли она была ответить на его призыв? Готова ли была полностью изменить свою жизнь ради него? - Не отвечайте сейчас, - мягко продолжал он. - Подумайте. Но если ваше сердце чувствует то же самое, что и мое, то дайте мне знать об этом... - Я обещаю подумать, - она поднялась со скамьи и, машинально осенив себя крестным знамением, направилась в сторону Ортанс, которая с нетерпением ожидала ее около выхода. - Наконец-то! - воскликнула сестра. - Хотелось бы мне знать, какие грехи задержали тебя так надолго! - ее глаза, словно буравчики, впились в Анжелику. - Об этом известно только мне и Богу, - ответила девушка, голова которой шла кругом от разнообразных мыслей. Остаться одной - вот все, чего она сейчас желала. Разобраться в себе, осмыслить произошедшее, принять решение, быть может, самое важное в ее жизни... Выйдя на улицу, Анжелика остановилась и подняла голову к барельефу девы Марии, на который любовалась утром. "Бог есть Любовь", - словно наяву, услышала она мелодичный голос у себя в голове. Или же он шел из глубины сердца?.. ________________ * Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь. ** Интроит (лат. introitus - вступление, вход), входное песнопение - в западных литургических обрядах один из элементов литургии, входящий в состав начальных обрядов и открывающий собой мессу. *** Гостия (от лат. hostia - "жертва") — евхаристический хлеб в католицизме латинского обряда. Гостии выпекаются из пресного теста, состоящего исключительно из муки и воды. Для их изготовления с XII века используются специальные формы с рельефными изображениями распятия, агнца и других христианских символов, благодаря чему эти изображения отображаются на выпеченных гостиях. **** Текст проповеди взят из письма мадемуазель Буржуа, монахини, с которой Анжелика познакомилась в Америке. ***** Иов - главный персонаж библейской книги Иова. История непревзойденных страданий Иова, который, будучи замечательным гражданином и честным, справедливым человеком, имел так много и так много потерял, поднимает вопрос о природе страдания, ответить на который человечество бессильно. Христианский мыслитель Сёрен Кьеркегор видел в речах Иова больше мудрости, чем во всех трудах Гегеля. Он противопоставлял интуитивное постижение Божественной воли Иовом рациональным построениям Сократа и других философов, верящих в силу разума. ****** О, милосердный Иисус! Прости нам наши прегрешения, избавь нас от огня адского... ******* Епитимья - вид церковного наказания для мирян в христианской Церкви; имеет значение нравственно-исправительной меры. В латинском обряде Католической церкви епитимья назначается священником кающемуся, как правило, во время каждой исповеди. За исключением особых случаев епитимья заключается в прочтении определённого количества молитв.
Violeta: Традиционная исповедальня в церкви Танна во Франции. Для создания нужного настроения слушала саунд к фильму "Le Libertin" 2000 года. В частности: Joyeux Anniversaire (A Capella) Bruno Coulais, Gloria (A Capella) Bruno Coulais, La Folie du Cardinal Bruno Coulais.
Violeta: Глава 37. Фуке. Сен-Манде. Имение Сен-Манде всегда было излюбленной резиденцией Николя Фуке - здесь он бывал чаще всего. Одной из главных причин, по которой он приобрел это поместье, была близость Венсенского замка, где проводил часть лета королевский двор. Это позволяло суперинтенданту часто наведываться в резиденцию монарха и принимать у себя её обитателей. Особняк, изначально весьма скромный, при Фуке полностью преобразился: Шарль Лебрен, который занимался росписью гостиных, прихожих, кабинетов, спален и библиотек, превратил дом в волшебную шкатулку из сказки "Тысяча и одна ночь" - настолько же красивую, насколько и роскошную. Лепнина на потолке, изящная мебель, скульптуры, картины знаменитых художников: все поражало воображение и служило одной цели - показать утонченный вкус и богатство хозяина Сен-Манде. Сады, простиравшиеся вплоть до Венсенского замка, которыми занимался садовник Жак Бессеман, были засажены ровными аллеями из тисов и елей, украшены бесчисленными фонтанами; по весне там благоухали распускающиеся тюльпаны, а глаз радовала уникальная коллекция анемонов, которая была гордостью виконта. При доме находились конюшни и зверинец с хищными животными, куда он любил водить гостей поместья. Библиотека, унаследованная Фуке от отца, содержала около тридцати тысяч книг и более тысячи манускриптов, украшенных фамильным гербом суперинтенданта. В кабинете, где хранились бесценные тома, хозяин дома обычно принимал посетителей. И сейчас, сидя за богато инкрустированным столом из эбенового дерева, столешница которого была покрыта тонко выделанной коричневой кожей, он тихо закипал от гнева, слушая нескончаемые обвинения своего брата Базиля*. - Восемнадцать миллионов! Восемнадцать! - тем временем кричал тот, расхаживая по кабинету и размахивая руками. - Ты окончательно потерял стыд! Спустить целое состояние на карты и шлюх! Я уже молчу о тех деньгах, которые ты тратишь на обустройство Во-ле-Виконт! Этот огромный парк, фонтаны, каналы - ты пускаешь по ветру вверенные тебе деньги Франции! - Я в своем праве, Базиль, - Николя сцепил руки в замок и с громким стуком опустил их на стол. - Те услуги, что я оказываю Его величеству и лично кардиналу Мазарини, должны хорошо оплачиваться, ты не находишь? Только за последние полгода я раздобыл для них двадцать миллионов, которые мне дали в долг, полагаясь только на мое слово. И большую часть денег мне уже удалось вернуть. Как видишь, все в выигрыше, а твои претензии просто смехотворны. - Ты уже давно перепутал государственную казну с собственным карманом! - воскликнул аббат и, подойдя к столу, за которым сидел брат, навис над ним, подобно коршуну. Суперинтендант откинулся на спинку кресла, обитого мягкой кордовской кожей, и демонстративно поморщился. - Тебя ждет опала! И ты потащишь за собой всю семью! Подумай об этом, - указательный палец Базиля взметнулся вверх, и он стал похож на проповедника, грозящего с амвона грешникам небесной карой. - У меня достаточно друзей, которые вступятся за меня, - небрежно отмахнулся Николя. - А после смерти Мазарини, которому уже недолго осталось, я займу место первого министра. И тогда никто не посмеет тронуть меня... И тебя, - со значением добавил он, посмотрев на Базиля. - Если тебя раньше не прикончит на дуэли какой-нибудь несчастный муж-рогоносец, чью жену ты осчастливил своим вниманием, - проворчал аббат, потихоньку успокаиваясь. Николя Фуке широко улыбнулся. - Я люблю женщин и щедр по отношению к ним, - развел он руками. - Разве хоть одна из них может считать себя недовольной или оскорбленной связью со мной? Да и их мужья не должны быть в обиде на меня - ведь я выбираю только лучших из лучших, и мое внимание к их очаровательным спутницам жизни должно льстить им. - Моли Бога, брат, чтобы никто из них не услышал твоих слов, иначе они разорвут тебя на куски! - снова начал заводиться младший Фуке. - О, ты нагнал на меня страху, Базиль! - расхохотался Николя. - Теперь, пожалуй, я перестану выходить из дома, опасаясь напороться на чью-нибудь шпагу. Или, возможно, ты сам выступишь моим тюремщиком, как некогда являлся им для прекрасной Бутвиль**? Аббат пошел красными пятнами. - Не смей произносить ее имя в моем присутствии, - придушенным шепотом выдохнул Базиль. - Иначе... - О, я посмею даже пригласить ее на маскарад, который состоится у меня здесь, в Сен-Манде, через несколько дней! - довольный тем, что смог уязвить брата, Николя разве что не потирал руки от удовольствия. - Ты тоже приглашен, - он скептическим взглядом окинул темный строгий наряд аббата, больше подходящий служащему магистратуры и украшенный лишь воротником и манжетами из белоснежного фландрского полотна. - Но я настоятельно рекомендую тебе выбрать костюм понаряднее, чтобы составить достойную конкуренцию герцогу Макленбургскому***, который, говорят, настолько потерял голову от твоей черноглазой прелестницы, что даже решился на расторжение брака со своей женой, Кристиной-Маргаритой. - Это ложь! - выкрикнул окончательно вышедший из себя Базиль. - Ты просто издеваешься надо мной! - Нисколько, - суперинтендант продолжал улыбаться. - Уверен, что дело выгорит, поскольку Франции очень выгоден этот союз. А мадам де Шатийон весьма предана интересам короны, - с легким сарказмом в голосе закончил он. - Несомненно, настолько же, насколько супруга покойного маршала Жака де Ружа**** предана тебе, брат, - ядовито ответил аббат. - Она ведь тоже будет присутствовать на приеме, не так ли? - Если пожелает, - тон Николя Фуке сделался ледяным. - Я почту за великую честь принимать Ее светлость у себя. - Интересно, как долго она будет носить маску безутешной вдовы? Бьюсь об заклад, уже в середине вечера она сменит ее на более легкомысленную: например, любовницы хозяина приема - господина суперинтенданта, - продолжал язвить Базиль, не замечая, как бледнеет и играет желваками Николя. - Ты не смеешь порочить честь мадам де Руж своими грязными домыслами! - загремел виконт, резко поднявшись со своего кресла. - Ей не место в одном ряду с такими шлюхами, как мадам де Шатийон, за репутацию которой ты так рьяно вступаешься! Она наставляла тебе рога с каждым, кто попадал в ее поле зрения: герцог Немурский, герцог де Бофор, принц Конде, маршал Окенкур... Мне продолжать этот бесконечный список? А ты не устаешь бегать за ней, как собачонка! Ты жалок и смешон! - Мы еще посмотрим, кто веселее посмеется, брат, - скрипнул зубами аббат и направился к выходу из библиотеки. - Я ли, когда нелепые слухи о возможной свадьбе Элизабет-Анжелики с герцогом Макленбургским окажутся всего лишь глупыми домыслами недалеких сплетников, вроде тебя, или ты, когда рано или поздно вскроется твоя скандальная связь с Сюзанной де Руж, и ее безупречной репутации придет конец! - Убирайся вон! - выкрикнул ему вслед Николя Фуке, но дверь за спиной Базиля уже успела захлопнуться. Суперинтендант тяжело рухнул в кресло. - Кретин, полоумный идиот! В дверном проеме показалась голова лакея, который испуганно таращился на хозяина дома. Видимо, отголоски ссоры виконта де Мелён с братом разнеслись далеко за пределы библиотеки. - Чего тебе? - отрывисто бросил Николя, безуспешно пытаясь придать лицу равнодушное выражение. Внутри у него все еще клокотали ярость и гнев. - К вам посетитель, господин Фуке, - слуга подобострастно поклонился. - Маркиз дю Плесси-Бельер. Прикажете проводить? Суперинтендант мгновенно подобрался. Семейные склоки могли подождать: Базиль еще пожалеет о своих неосторожных словах - он заставит его пожалеть, но позже. Сейчас у виконта были дела поважнее. Речь шла о его добром имени, свободе, а, возможно, и жизни... - Веди, - он махнул рукой лакею и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы окончательно избавиться от остатков раздражения. Молодой мужчина, который через несколько мгновений зашел в кабинет, произвел на Николя Фуке неоднозначное впечатление. Виконт, который с первого взгляда привык безошибочно оценивать людей, сейчас пребывал в легком замешательстве. Одна черта в облике визитера резко контрастировала с другой. Его нельзя было с полной уверенностью отнести ни к самодовольным и грубоватым военным, хотя, как Николя знал, он только что прибыл из расположения вверенной ему части, ни к льстивым и лицемерным придворным, а между тем дю Плесси принадлежал к свите Филиппа, брата короля. Больше всего маркиз напоминал бастион, возвышающийся над бескрайней равниной, заполненной врагами. Неприступный и величественный, он своим обманчивым изяществом привлекал к себе любителей легкой добычи, чтобы потом безжалостно расправиться с ними. Смертоносный клинок, спрятанный в кружевах... "Неудивительно, что герцог Анжуйский*****, горячий поклонник любви по-итальянски, приблизил к себе этого ледяного красавчика", - усмехнулся про себя суперинтендант, оценив и безупречные черты лица молодого человека, и его безукоризненный внешний вид. Изысканный костюм из светло-зеленого бархата, отделанный затейливым золотым шитьем, изображающим птиц и цветы, смотрелся на нем несколько экстравагантно, но великолепно. Широкополая белая шляпа с зеленым плюмажем была надета поверх роскошного светлого парика. На слегка припудренном бледно-розовом лице, обрамленном длинными локонами, тонкая полоска светлых усов выглядела нарисованной. Его глаза удивительно прозрачного голубого цвета отливали зеленью. Но, несмотря на тщательно продуманный наряд, внимательному наблюдателю сразу становилось понятно, что внешний вид волнует маркиза меньше всего - это было не более, чем маской, данью господствующему при дворе культу красоты и роскоши. Лицо Филиппа дю Плесси оставалось совершенно бесстрастным, а поза - неподвижной, словно он был еще одной статуей в бесценной коллекции Сен-Манде. Взгляд его, холодный и застывший, напоминал скорее взгляд змеи, нежели живого человека. Змеи перед смертельным броском... Виконт невольно вздрогнул. Да, с ним надо держать ухо востро! Молчание, повисшее в кабинете, стало почти невыносимым, пока маркиз наконец-то не снял шляпу и не поприветствовал Николя Фуке с абсолютно безучастным выражением лица, словно тот был не всесильным суперинтендантом, а малознакомым прохожим, случайно встреченным им на прогулке в садах Тюильри. - Виконт де Мелён, - чуть склонил голову молодой человек. - Маркиз дю Плесси, - в тон ему холодно кивнул Фуке. Какая надменность! - Могу я узнать, сударь, зачем я здесь? - высокомерно осведомился маркиз, снова застыв в своей неподвижности, словно в невидимых доспехах. - Всему свое время, мессир, - суперинтендант откинулся в кресле и в упор посмотрел на своего собеседника. Несомненно, молодому дю Плесси претило, что его, дворянина, вызвали к себе, как простого слугу, и доводило до бешенства то, что ему пришлось исполнять чужую волю вопреки собственной. "Что ж, - с некоторой долей злорадства подумал Фуке, - гордыню должно смирять, особенно у таких напыщенных представителей аристократии, для которых родовой герб заслоняет все остальное человечество". У него не было ни малейшего желания вести себя по-дружески с этим заносчивым воякой, помешаным на вопросах этикета. Кроме того, он крепко держал маркиза в руках, зная нелицеприятные тайны из его прошлого, способные загубить столь блестящую репутацию и стремительно развивающуюся на полях сражений карьеру. - Я наслышан о ваших военных успехах, - продолжал суперинтендант все тем же холодным тоном. - Ваш отец мог бы гордиться вами. Филипп дю Плесси ничего не ответил. Он смотрел куда-то поверх головы собеседника, словно этот разговор его ни в коей мере не касался. - Чрезвычайные обстоятельства заставили меня вызвать вас в Сен-Манде. Обстоятельства, касающиеся напрямую вас и вашей семьи, - виконт сделал многозначительную паузу, - и достопамятных событий в Плесси, которые имели место быть много лет назад. Надеюсь, вы еще не забыли о той неприятной ситуации? Он с удовлетворением увидел, что маркиз стал бледным и напряженным, а в его глазах наконец-то появился хоть какой-то интерес, пришедший на смену недавнему презрительному равнодушию. - К чему извлекать на свет эти замшелые истории? - наконец произнес он ровным тоном, мгновенно овладев собой. - Прошлое - это прошлое. - Если оно похоронено и забыто - несомненно, - кивнул суперинтендант. - Но если оно настойчиво напоминает о себе, грозя обернуться огромными неприятностями в будущем, то игнорировать его - глупо и недальновидно. А вы как считаете, сударь? - их взгляды на мгновение скрестились, как безжалостные клинки на поле боя, но Фуке с честью выдержал эту схватку. - Думаю, вам уже пора перестать ходить вокруг да около и сообщить мне, наконец, в чем, собственно, дело, - по-военному резко, но при этом небрежно ответил Филипп дю Плесси-Бельер. Он все еще думал, что выйдет победителем из этого сражения, как, видимо, происходило всегда. Но на этот раз ему придется подчиниться воле того, кто держит в своих руках судьбы Франции, и его - в том числе. Он, Николя Фуке, заставит маркиза сделать то, для чего он его вызвал. - В вашей очаровательной кузине Анжелике де Сансе, - виконт позволил себе улыбнуться, внимательно вглядываясь в исказившиеся на мгновение безупречные черты молодого дю Плесси. - Помнится, ваш покойный отец всегда был уверен, что она не имеет никакого отношения к похищению ларца с ядом из комнаты принца Конде, но я все же сомневался на этот счет. И наша с ней недавняя встреча подтвердила мои подозрения. - Я не виделся с ней уже много лет, - медленно проговорил маркиз, а его рука судорожно сжалась на эфесе шпаги. - А я, представьте себе, имел счастье познакомиться с юной мадемуазель на приеме в отеле Ботрейи, устроенном господином де Пейраком из Тулузы несколько недель назад, - с наигранным весельем произнес виконт. - Обворожительна, просто обворожительна! Признаюсь, у меня возникло желание поухаживать за ней - конечно же, исключительно в интересах нашего общего с вами дела! - но потом я решил, что ваше внимание она примет более благосклонно. И оно вызовет куда меньше подозрений... Филипп дю Плесси-Бельер воззарился на суперинтенданта с таким неподдельным изумлением, что Фуке громко расхохотался. - Признайтесь, маркиз, вам ведь по душе такая необременительная миссия? - вкрадчиво проговорил он. - Потанцевать с вашей восхитительной кузиной несколько танцев, погулять с ней по аллеям Сен-Манде, возможно, сорвать поцелуй с ее прекрасных уст? - не давая молодому человеку вставить хоть слово, Фуке продолжал: - Через несколько дней я устраиваю маскарад, и мадемуазель де Сансе уже отправлено приглашение, которое она не посмеет проигнорировать, опасаясь вызвать мои подозрения, и вам представится возможность воплотить в жизнь этот замечательный план. Ну же, соглашайтесь, мессир, - виконт чуть подался вперед, - вы в любом случае останетесь в выигрыше, ведь взамен я попрошу у вас только информацию о ларце, если у вас получится выудить ее из вашей милой кузины. А у вас получится, я в этом не сомневаюсь, - в голосе Николя Фуке вдруг прорезались стальные нотки. Филипп нахмурился, и в глубине его глаз зажегся нехороший огонек. - Стоило ли отвлекать меня подобной безделицей? Я служу королю и Франции, и у меня нет времени на бессмысленные ухаживания, - с оттенком презрения в голосе проговорил он. - Есть гораздо более действенный и простой способ, который позволил бы окончательно похоронить всю эту неприятную историю. Навсегда! - дю Плесси закончил фразу своим обычным скучающим тоном, от которого бросило бы в дрожь любого более впечатлительного человека, чем виконт де Мелён. Но тот и бровью не повел. - Нет, этого недостаточно. Мало ли, кому мадемуазель де Сансе могла рассказать о ларце? Или показать, где его спрятала... Молодые девушки так беспечны, - Фуке притворно вздохнул и покачал головой. - К тому же, от этой, как вы выразились, безделицы зависят наши с вами судьбы. Думаю, маркиз, несмотря на всю вашу занятость, направленную на благо Франции, вы все же найдёте время для встречи с вашей родственницей, - с нажимом закончил суперинтендант. Филипп дю Плесси-Бельер погрузился в раздумья. Его льдисто-голубые глаза под полуопущенными длинными ресницами потемнели, а уголки губ опустились, придавая его лицу оттенок легкой грусти, словно он разделял сожаления виконта по поводу своей легкомысленной кузины. - Вы получите ваш ларец, господин Фуке, - наконец холодно отчеканил он и, не произнося больше ни слова, направился к двери, твердо впечатывая каблуки нарядных туфель в мягкий ворс ковра, словно находился на плацу, а не в покоях суперинтенданта. Проводив дю Плесси взглядом, виконт налил себе вина из стоящего рядом хрустального графина и довольно улыбнулся, как кот, поймавший увертливую мышь. Подняв бокал, словно салютуя собственной хитроумности, он еще раз поздравил себя со столь идеально подобранной кандидатурой для того деликатного дела, которое он желал провернуть, оставшись при этом в тени. Можно было с уверенностью утверждать, что молодой хищник не выпустит из зубов добычу. А добыча, вне всяких сомнений, сама с радостью подставит горло этому безжалостному волку с лицом ангела. "Прекрасно, Николя, просто прекрасно...", - улыбнулся Фуке, обнажив в улыбке острые зубы. В этот момент он, как никогда, походил на ту эмблему, которую некогда избрал своим гербом. Она висела сейчас прямо перед ним, над дверью, за которой только что скрылся маркиз дю Плесси-Бельер: карабкающаяся вверх белка, чьи сильные лапы попирали девиз, вьющийся лентой в основании гербового щита: "Quo non ascendam?"******... _____________________ *Аббат Базиль Фуке. Получал доход с бенедиктинского аббатства Барбо, аббатства Риньи и аббатства Сан-Жуинь Нуайе-Мопертюи, президент судебной палаты Арсенала, начальник тайной полиции Мазарини. **Элизабет-Анжелика де Монморанси-Бутвиль, мадам де Шатийон, герцогиня Мекленбургская, называемая "Прекрасная Бутвиль" - французская аристократка, известная любовными похождениями и участием в политической борьбе во время Фронды. В 1655 году мадам де Шатийон была арестована по приказу Мазарини. Кардинал намеревался посадить её в Бастилию, но руководитель его тайной полиции аббат Базиль Фуке (брат Никола Фуке), влюбленный в Элизабет-Анжелику, ограничился домашним арестом, и почти все время проводил с задержанной, что вызвало различные слухи. ***Кристиан - сын герцога Адольфа Фридриха I Мекленбургского и его супруги Анны Марии, дочери графа Энно III Остфрисландского. После смерти отца 27 февраля 1658 года стал единоличным правителем герцогства Мекленбург-Шверин. Первым браком был женат на своей двоюродной сестре Кристине Маргарите, второй дочери Иоганна Альбрехта II Мекленбургского. ****Жак де Руж, маркиз дю Плесси-Белльер, был женат на Сюзанне де Брук де Монплезир, предполагаемом прототипе Анжелики в романе Голон. *****Только после смерти своего дяди герцога Гастона Орлеанского в 1660 году Филипп стал герцогом Орлеанским, а до этого он носил титул герцога Анжуйского. ******Дворянским гербом Фуке было изображение карабкающейся вверх белки, с подписью Quo non ascendam? (Куда не заберусь?). На бретонском наречии "Fouquet" значит белка. Девиз 'Quo non ascendam? (Куда не заберусь?), интерпретируется как "Каких высот не достигну?".
Violeta: Дамы, с Рождеством! В подарок от меня новая глава и новый герой - Филипп дю Плесси-Бельер!
Violeta: Атенаис. Сен-Манде. Маскарад. - Рад приветствовать вас в Сен-Манде, прекрасная Атенаис! - Николя Фуке склонился в изысканнейшем поклоне перед мадам де Пейрак. Одетый по итальянской моде эпохи Возрождения, он представлял собой величественное зрелище: просторный, отделанный мехом парчовый плащ, наброшенный поверх короткой куртки из набивного бархата с широкими рукавами, из-под которой пышными буфами была выпущена белоснежная сорочка, придавали ему портретное сходство с некогда могущественнейшими провителями Флоренции - Медичи. Головным убором суперинтенданту служил широкий черный берет без полей, украшенный спереди массивной золотой медалью. - Где же ваша маска, сударь? - кокетливо осведомилась Франсуаза, протягивая ему руку для поцелуя. - Хозяину дома не пристало прятать лицо от своих гостей, - широко улыбнулся виконт. - Но, я вижу, мадам, вы тоже пренебрегли этим аксессуаром. - О, она не подходила к моему костюму! - молодая графиня коснулась изящного серебряного шлема, украшенного страусиными перьями и венчающего ее высокую прическу, состоящую из каскада мелких упругих локонов, которые ореолом окутывали ее очаровательное личико. - Я не ошибусь, если скажу, что сама Афина Паллада сошла сегодня с Олимпа, чтобы почтить своим присутствием наш скромный праздник? - Николя Фуке чуть склонил голову набок, откровенно любуясь своей собеседницей. - Вы, как всегда, проницательны, мессир де Мелён, - Франсуаза поднесла к губам веер, чтобы скрыть лукавую улыбку. - Господин де Пейрак, - суперинтендант учтиво раскланялся с графом. - Надеюсь, сегодняшний прием не заставит вас скучать. Хотя, конечно, затмить праздник, который вы устроили в Ботрейи, мне вряд ли удастся. - Уверен, что мне есть, чему у вас поучиться, виконт. Даже до Лангедока доходили слухи о грандиозности устраиваемых вами торжеств. - Мы тоже наслышаны о тулузском Отеле веселой науки, - подала голос молодая женщина, стоявшая чуть позади суперинтенданта и до этого не произносившая ни слова. Франсуаза перевела на нее удивленный взгляд. Увлеченная беседой с хозяином дома, она и внимания не обратила на его спутницу. - Моя супруга, Мария-Магдалина, - виконт взял жену за руку и заставил ее сделать шаг вперед. - Я в восхищении, мадам. Вы словно сошли с портретов художников эпохи кватроченто*. Такая изящность черт, такая одухотворенность во взгляде... - граф де Пейрак отвесил ей любезный поклон. Привыкшая всегда находиться в тени своего мужа и теперь смущенная неожиданным для нее вниманием, мадам Фуке присела в легком реверансе. Франсуаза почти с жалостью посмотрела на нее. Не иначе, как Жоффрей решил польстить этой дурнушке. Расчесанные на прямой пробор каштановые волосы сзади были собраны в низкий хвост и перевиты золотым жгутом. Верхнее платье с глубоким треугольным вырезом было спереди отрезное под грудью, а по спине сшито, как мантия. К платью были привязаны съемные рукава с поперечным разрезом на локте, а декольте закрывала вставка, богато украшенная вышивкой. Узкие рукава и гладкая прическа делали ее миниатюрнее и младше своего возраста - ей можно было дать не больше 17 лет, что подчеркивалось бледностью лица и какой-то болезненной скромностью, тем более странной у дамы, чей муж занимал столь высокое положение. Да и платье глубокого винного цвета с широкими ниспадающими складками, которое другую женщину превратило бы в королеву, ее, как ни парадоксально, сделало еще более незаметной. Ей совершенно не нужна была маска, которую она застенчиво теребила в руках, - настолько она была безлика. - Позвольте я провожу вас к гостям, мадам де Пейрак, - обратился суперинтендант к Франсуазе, и она с удовольствием оперлась на предложенный ей локоть. За ними последовали граф де Пейрак и Мария-Магдалина. - Ваша кольчуга, сударыня, - услышала молодая графиня голос Фуке, склонившегося к ее уху, - надеюсь, вы не думаете, что кто-то посмеет покуситься на вашу жизнь здесь, в Сен-Манде? - О, конечно же нет! - воскликнула Франсуаза, рассмеявшись, и коснулась рукой своего корсажа, украшенного листовым серебром, чей рисунок действительно напоминал металлический доспех древних времен. - Но она будет мне надежной защитой от завистливых взглядов и оскорбительных выпадов. - Думаю, богине не смогут повредить бессильные попытки простых смертных уязвить ее, - Фуке поднес ее руку к своим губам. - Вот ваши подданные, мадам, поприветствуйте их, - с этими словами он ввел ее в огромную парадную залу с высоким куполообразным потолком, освещенную тысячами свечей, которые отражались в зеркалах, заключенных в массивные золотые рамы, оконных стеклах, упрятанных в полукруглых нишах, увитых гирляндами цветов, и бесценных хрустальных бокалах, вспыхивающих всеми гранями в руках собравшихся сегодня в Сен-Манде гостей. Франсуазе льстило внимание суперинтенданта, нравились восхищенные взгляды со всех сторон, в которых она купалась, как в солнечных лучах. И ее оригинальный костюм, и необычная прическа, и блеск украшений - все было призвано обратить на нее внимание, подчеркнуть красоту, придать величественности. Первая дама Лангедока, теперь она - уже в который раз! - затмила всех и в Париже... Отвесив ей еще несколько изысканнейших комплиментов и оставив около буфета, виконт подошел к высокому, статному мужчине с военной выправкой, закутанному в длинный атласный плащ такой слепящей белизны, что становилось больно глазам. Лицо незнакомца скрывала золочёная маска "баута"**, а волосы - светлый парик с крупными длинными локонами, струящимися вдоль спины и приподнятыми надо лбом, словно два крыла. Холеные руки, украшенные перстнями, подобранными тщательно и со вкусом, привлекли особое внимание Франсуазы. С не меньшей тщательностью всегда подбирал украшения и Жоффрей. Только кожа его рук была смуглой, как у всех представителей Юга, а у собеседника господина Фуке она была светлой, чуть золотистой, словно светилась изнутри. Равнодушно скользнув взглядом по молодой графине, которая не сводила с него глаз, он что-то вполголоса сказал суперинтенданту, но тот отрицательно качнул головой. Незнакомец с непринужденным, уверенным изяществом откинул назад полу плаща и как бы невзначай положил ладонь на эфес шпаги, и в этом жесте было столько ленивой грации, что Франсуаза невольно сглотнула. Ей вдруг отчаянно захотелось заглянуть под маску таинственного незнакомца, увидеть его лицо, узнать, какого цвета его глаза... Она даже сделала шаг по направлению к мужчинам, но они, словно почувствовав ее намерение, переместились к окну, где продолжили свой разговор. Разочарованная, Франсуаза окинула взглядом гостиную. Множество гостей, наряженных в самые разнообразные костюмы, окружали ее. Были здесь и Артемиды-охотницы с полумесяцами в волосах и миниатюрными колчанами со стрелами за спиной, были Аполлоны в лавровых венках и всевозможные нимфы в белых воздушных платьях. Было несчетное количество итальянских масок - Коломбин, Моретт и Венецианских Дам*** с замысловато уложенными волосами и увешанных драгоценностями. Мужчины предпочитали более скромные Volto**** или же вовсе обходились без этого непременного маскарадного атрибута, предпочитая, подобно хозяину дома, оригинальность костюма анонимности. Вскоре молодая графиня отыскала в толпе высокую фигуру мужа, облаченного в пурпурный бархат. Его черные блестящие волосы были покрыты роскошной шляпой с золотым шитьем и пышным плюмажем, а лицо скрывала полумаска, которая оставляла открытыми его чувственные губы, на которых то и дело мелькала улыбка - иногда насмешливая, иногда любезная, но чаще всего - снисходительная, с которой он обычно выслушивал милые глупости постоянно роящихся вокруг него хорошеньких дам. Вот и сегодня его уже успели окружить несколько весело щебечущих особ, среди которых была, как ни странно, и госпожа Фуке, которая то и дело подносила к лицу маску на длинной ручке, пытаясь скрыть предательский румянец смущения, время от времени вспыхивающий на ее бледных щеках. Франсуаза едва не фыркнула, так это комично смотрелось - все эти бесполезные уловки, которые женщины предпринимали, желая расположить Жоффрея к себе или на краткий миг привлечь его внимание. Глупые, они не понимали, с каким равнодушием, если не пренебрежением, он относился к ним, ценя их компанию не более, чем стаю беззаботных птичек в солнечный весенний день. К ней незаметно подошла Габриэла, наряженная в турецкий костюм с тюрбаном из легкого шелка, украшенного золотыми монетами, и красным газовым платком, закрывающим лицо. - Афина Паллада, - со значением произнесла она и весело рассмеялась. - Ничего другого я от тебя и не ожидала, сестрица! Франсуаза искоса взглянула на нее. - А ты, напротив, удивила меня выбором наряда. С каких пор тебя стала интересовать восточная тема? - Ах, а тебе разве никогда не хотелось стать единственной любимой женой своего обожаемого султана - пусть и на одну ночь? - Габриэла со значением посмотрела на графа де Пейрака, который в этот момент склонялся к руке хозяйки дома, а та не могла скрыть улыбку радости, настолько ей была приятна его галантность. - Нет, - излишне резко ответила Франсуаза и резким движением раскрыла веер, которым стала неторопливо обмахиваться, пытаясь скрыть раздражение. - Покорно ждать момента, когда на мне остановит свой выбор пресыщенный и избалованный мужчина - не для меня. Я сама хочу быть королевой и снисходить до умирающих от любви ко мне поклонников. Или же ввергать их в отчаяние своим отказом. Мадам де Тианж взяла с подноса проходящего мимо слуги бокал с шампанским и насмешливо протянула: - Вы стоите друг друга - ты и твой супруг. Не знаю, придете ли вы когда-нибудь к согласию, поскольку никто из вас не хочет уступать даже в мелочах. Вы оба горды до безумия. - И поверь мне, так будет продолжаться и дальше, - Франсуаза холодно взглянула на сестру. - Только свою гордость и чувство собственного достоинства я могу противопоставить его желанию поступать всегда так, как хочется ему, и полностью игнорировать мои интересы. Видишь, несмотря на всю эту историю с Консьержери, он не запер меня в монастырь и не отправил назад в Тулузу, хотя имел полную возможность. Думаю, у меня еще есть шанс взять над ним верх. Габриэла покачала головой. - Скорее всего он ведет какую-то свою игру, смысл которой тебе пока неясен. Он не тот человек, чтобы терпеть противника в собственном доме; рано или поздно он нанесет ответный удар - в тот момент, когда ты будешь меньше всего этого ожидать. - Не говори глупостей, - молодая графиня нервно рассмеялась. - То, что я сейчас здесь, с ним, говорит о том, что Жоффрей, несмотря на все свое негодование и злость, все же осознал, что со мной нужно считаться. - А кроме того, он даже учел, что мессир де Мелён устраивает маскарад, и пришел в маске, хоть и без карнавального костюма, - едко заметила маркиза. - Он сегодня на удивление покладист, и это не может не настораживать, поскольку совсем не в его характере. Как ты не можешь понять, что ему никто не указ - ни всесильный господин суперинтендант, ни его собственная, не в меру самонадеянная супруга. Или ты считаешь по-другому, дорогая сестра? Франсуаза хотела ответить ей какой-нибудь колкостью, но в этот момент в салоне стихли все разговоры, и на середину залы вышел хозяин дома собственной персоной. Подняв руки вверх, он весело провозгласил: - Господа и прекрасные дамы, позвольте мне дать сигнал к началу праздника! С потолка над его головой начала медленно спускаться бумажная голубка, символизирующая Коломбину - королеву маскарада. Все зачарованно следили за ее неспешным полетом, пока она вдруг неожиданно не взорвалась с громким хлопком и не осыпала присутствующих дождем из конфетти и серпантина. - Именно так обычно и начинается знаменитый венецианский карнавал, - воскликнул Николя Фуке, раскланиваясь в ответ на оглушительные овации, несущиеся со всех сторон. - Надеюсь, эта традиция приживется и у нас, во Франции! С этого момента все закружилось в безудержном вихре веселья и развлечений. Одно ошеломляющее зрелище сменялось другим, роскошный ужин - танцами, танцы - театральным представлением, а оно, в свою очередь, балетом... С нетерпением гости ожидали кульминации вечера - фейерверка, который должен был устроить "великий чародей" Джакомо Торелли, чье имя гремело не только в его родной Италии, но и по всей Европе. Особые восторги у присутствующих вызвал лев, которого, словно котенка, водила за собой на тонкой цепочке очаровательная девушка, наряженная пастушкой. Он был столь кроток, столь мил и столь послушен, что она могла без страха садиться на него верхом, пожимать ему лапу и обнимать его. Льва прозвали дамским угодником и на протяжении всего приема оказывали ему всяческое внимание: прикармливали и осторожно гладили по шелковистой густой шерсти. Он покорно склонял большую лобастую голову и, казалось, с удовольствием принимал эти знаки внимания. Когда появились маленькие мальтийские собачки, наряженные солдатами, и, по сигналу дрессировщицы, начали танцевать вокруг него, кружась на задних лапках, словно маленькие юркие волчки, общество было окончательно покорено. Только Франсуаза почувствовала легкий укол зависти из-за того, что праздник в Ботрейи не был украшен подобной диковинкой. Ну что ей стоило подумать об этом?! Но вот царственное животное, несколько раз неспешно обойдя зал и собрав свою долю восторгов, подошло к ней и замерло напротив. Несколько долгих томительных мгновений молодая графиня смотрела на него, в глубине души обмирая от страха, но изо всех сил стараясь держать лицо, чтобы ни единым движением не выдать своего волнения. В салоне повисла напряженная тишина, а девушка, державшая льва на поводке, попыталась потянуть за конец цепочки, чтобы заставить животное двинуться с места. Все тщетно! Лев даже не заметил ее усилий, продолжая своими желтыми, внимательными глазами всматриваться в непроницаемые черты Франсуазы де Пейрак. Наконец пушистая кисточка на его хвосте дрогнула, бугры могучих мускулов перекатились под золотистой бархатной шерстью, огромные передние лапы подогнулись, и он склонился перед обманчиво-хрупкой фигурой воительницы в высоком шлеме в неком подобии светского поклона. - Как это символично! - воскликнул кто-то, когда мадам де Пейрак опустила свою тонкую руку на голову льва, а тот тихонько заурчал и лег у ее ног. - Сила покорилась красоте... Франсуаза милостливо кивнула. Сердце в груди колотилось, как сумасшедшее, но она расточала направо и налево обворожительные улыбки и принимала восторженные комплименты своей несравненной красоте и невероятной смелости. Краем глаза она заметила, как мужчина в белом плаще, который некоторое время назад беседовал с виконтом и привлек ее внимание своей необычной манерой держаться, убирает за пояс охотничий кинжал, выглядевший крайне неуместно на этом веселом и беззаботном празднике. Он не отводил взгляда от льва, который продолжал все так же лежать у ног графини, и она наконец-то смогла увидеть, какого цвета у него глаза - небесно-голубые, почти прозрачные, как накатывающаяся на берег морская волна, что особенно ярко подчеркивала золотая маска, скрывавшая его лицо. Даже не взглянув на молодую женщину, словно ее безопасность его нисколько не интересовала, а кинжал он достал исключительно забавы ради, таинственный незнакомец щелчком расправил чуть смявшиеся манжеты рубашки и удалился по-военному размашистой походкой, ни разу не оглянувшись. Очередной поклонник, желающий своим нарочитым равнодушием заинтересовать ее? Азартный и до безрассудства смелый охотник? Рыцарь, готовый пожертвовать жизнью ради Прекрасной дамы? Франсуаза загадочно улыбнулась. Что ж, сегодня в Сен-Манде ей определенно удалась роль королевы приема - она привлекла всеобщее внимание и вызвала неподдельное восхищение, а потому она сможет без труда смириться с тем, что этот праздник в чем-то превзошел тот, который устроила она. Во всем же остальном - в изысканности блюд, разнообразии вин, изяществе сервировки, оригинальности украшений - южное гостеприимство, вне всякого сомнения, ни в чем не уступало парижскому. Во время танцев ей ни разу ни пришлось присесть - так много желающих было увлечь ослепительную графиню де Пейрак в объятия Терпсихоры*****. Флейты, гобои и скрипки заполняли танцевальную залу чистыми звуками музыки, которая задавала такт движениям, дыханию и даже тем легким коротким фразам, которыми обменивались партнеры во время танцев. Голоса кавалеров сливались для Франсуазы в один нескончаемый аккорд, в котором лидировал то дискант флейты, если пару ей составлял восторженный юнец, то сопрано скрипки, если к ее уху склонялся учтивый салонный щеголь, а иногда слышался вкрадчивый, но настойчивый бас фагота, когда руки прекрасной Атенаис касался мужчина среднего возраста, который не мог устоять ни перед всепобеждающей силой музыки, ни перед очарованием сошедшей с небесной колесницы богини... В момент, когда оглушительный звон литавр соединился с высоким и на мгновение замершим чистым звуком валторны, знаменующим смену партнеров, Франсуаза услышала голос, от которого ее охватил легкий озноб - мягкий лютневый перелив от высоких насмешливых нот до глубоких - низких, проникновенных... - Жоффрей, - выдохнула она, покорно следуя за мягкими, но властными движениеми его рук, ведущими ее в ровном, продуманном до мелочей рисунке танца. - Франсуаза, - церемонно ответил он, чуть склоняя голову. - Не думала, что вы пожелаете танцевать сегодня, - она уже обрела обычное присутствие духа и с наигранным удивлением посмотрела на мужа. - Меня вынудили к этому некоторые обстоятельства, - проговорил он, обвивая рукой ее талию и увлекая за собой. - Вас одолели поклонницы? - с сарказмом осведомилась Франсуаза, изящно закругляя кисть и склоняясь к нему в подобии реверанса. - Можно и так сказать, - его глаза весело сверкнули из-под маски. - А вас - поклонники? Ваша победоносная красота сегодня снова повергла всех ниц, даже грозного властителя саванны. - Как и ваша неотразимая галантность, - парировала молодая графиня. - Боюсь, госпожа Фуке не скоро оправится от воздействия ваших чар. Вам обязательно было расточать комплименты этой невзрачной тихоне? - Вы ревнуете? - если бы они находились наедине, то Жоффрей де Пейрак, вне всяких сомнений, разразился бы смехом, но сейчас он только иронически улыбнулся. - Вы давно уже отбили у меня охоту интересоваться вашими похождениями, - как можно безразличнее ответила Франсуаза, отводя взгляд от его лица и устремляя его вдаль - туда, где на небольшом возвышении располагались музыканты. - Это очень похвально, - снова раздался его невыносимо язвительный, но при этом волнующий голос. - Если бы еще было возможно отучить вас вмешиваться в мои дела и самым бесцеремонным образом устраивать мне неприятности, то, пожалуй, у нас был бы шанс разрешить наши разногласия, - с этими словами он развернул жену к себе и пышным плюмажем своей шляпы подмел черно-белые плитки пола у ее ног. - Если бы вы уважали меня, как подобает супругу, и считались с моим мнением, - отчеканила она, делая маленький изящный шажок в его сторону и разводя в стороны руки, - то мне не пришлось бы противостоять вам, чтобы сохранить чувство собственного достоинства. - Вы слишком много думаете о себе, моя дорогая, - граф водрузил шляпу обратно на голову и протянул супруге развернутую ладонь, на которую она едва ощутимо оперлась, - и ставите свои интересы выше моих, хотя, как мне кажется, добродетельная и примерная жена должна поступать ровно наоборот. - Чересчур покорные жены чаще всего оказываются в монастырях, где потом долгие годы замаливают грехи своих ветренных мужей, - холодно отозвалась Франсуаза, медленно двигаясь следом за мужем в заданном танцем темпе. - Там же оказываются и слишком строптивые, - с этими словами он склонился к ее руке, но она не почувствовала прикосновения его губ к своей коже - это была лишь дань вежливости, не более. - Поразмышляйте над этим, сударыня. Музыка смолкла, пары остановились, и Жоффрей, отвесив супруге легкий поклон, поручил ее следующему кавалеру, который с нетерпением ожидал своей очереди, чтобы пригласить ее на танец. С этого момента праздник потерял для молодой женщины все свое очарование. Каков негодяй! Он хочет отправить ее в монастырь, чтобы беспрепятственно развлекаться со своими любовницами и вести тот разгульный образ жизни, к которому привык в Тулузе! И самое страшное то, что он был в своем праве, и Франсуаза никак не могла ему помешать... Она сглотнула тугой комок, образовавшийся в горле, и несколько раз моргнула, чтобы никто не заметил слез, набухших в уголках ее глаз. Жоффрей предложил поразмышлять ей над его словами - что ж, она так и сделает. Но вряд ли ему понравятся результаты этих раздумий. Извинившись перед своим партнером и сославшись на духоту, Франсуаза направилась к ближайшему буфету, чтобы освежиться. Проходя мимо небольшой ниши, полускрытой широкими складками бархатной портьеры, она почти неосознанно замедлила шаг, еще до конца не понимая, что ее насторожило. И в этот момент до нее донеслось: - Мадам де Мерекур! Вот уж кого не ожидал сегодня увидеть! - негромкий мужской голос был преисполнен сарказма. - Как я слышал, ваш муж уже вернулся из Испании, где велись переговоры о свадьбе его величества Людовика с инфантой Марией-Терезией. Он здесь, в Сен-Манде? Если так, то вы ведете себя крайне неосторожно, сударыня. Вы не боитесь скомпроментировать себя в его глазах разговором со мной? - Нисколько! - раздался низкий грудной смешок, и женский голос продолжил: - Думаю, он и так уже знает все - и даже больше - о нас с вами... Париж переполнен слухами, как сточная канава - нечистотами. - Какое поэтическое сравнение! Бернар де Вантадур****** позавидовал бы вашим в высшей степени образным аллегориям! - из-за завесы раздались негромкие аплодисменты. - Браво, Карменсита, уроки куртуазности в Отеле веселой науки не прошли для вас даром... - Как и другие ваши уроки, maestre, - в голосе женщины промелькнула дрожь возбуждения. - И я желала бы повторить их все... - она перешла на шепот, и Франсуаза больше ничего не смогла разобрать. Молодая графиня изо всех сил сжала в руках веер. Вся кровь отхлынула от ее лица, и оно стало мертвенно-бледным. Господи, опять этот ненавистный ей голос с чуть скучающими насмешливыми интонациями и обволакивающим тембром! Она бы многое отдала, чтобы никогда больше не слышать его. Увы, как бы ей ни хотелось думать обратное, но он мог принадлежать только одному мужчине - ее супругу, который в очередной раз унизив и оскорбив ее, теперь, как ни в чем ни бывало, занялся этой невыносимой развратной испанкой, окончательно потерявшей всякий стыд! Франсуаза покачнулась от внезапно накатившей на нее дурноты и почувствовала соленый привкус на губах. Проведя рукой по лицу, она с ужасом увидела, что ее пальцы измазаны кровью, которая тонкой струйкой вытекала из носа, грозя в самом скором времени испачкать ее праздничный туалет, если она ничего не предпримет. Что же делать? В отчаянии она оглянулась по сторонам и обнаружила в нескольких шагах от себя даму с непроницаемой маской на лице, которая с головы до ног была укутана в черный плащ-домино*******. - Кто вы? - резко спросила молодая графиня, гордо выпрямляясь. Еще не хватало ей обнаружить свою слабость перед неизвестно кем! - Мадам, - тихо, но настойчиво, произнесла незнакомка, приближаясь к ней. - Тут неподалеку есть фонтан, я помогу вам привести себя в порядок. Вот, возьмите, - и она протянула Франсуазе платок, который та тут же приложила к лицу, стараясь как можно аккуратнее промокнуть все еще сочащуюся из носа кровь. Они миновали несколько комнат, стараясь не привлекать к себе внимания, и все это время дама осторожно поддерживала Франсуазу, то и дело осведомляясь о ее состоянии. Молодая графиня, донельзя раздасадованная всей этой нелепой ситуацией и разозленная только что услышанным разговором, нетерпеливо бросила: - Это часто бывает в моем положении, вам ни к чему беспокоиться, сударыня. Рука незнакомки, придерживающая ее за локоть, едва ощутимо дрогнула, но Франсуаза, занятая своими мыслями, не обратила на это никакого внимания. Наконец, не проронив больше ни слова, они дошли до небольшого фонтана, весело журчавшего в полукруглом эркере в одной из бесчисленных комнат особняка. Франсуаза с облегчением подставила под ледяные струи кусок тонкого батиста, окрашенный алым. И по мере того, как вода смывала с платка пятна крови, на нем все явственнее проступала вышитая в уголке буква "А"... _____________ *Кватроченто - общепринятое обозначение эпохи итальянского искусства XV века, соотносимой с периодом Раннего Возрождения. Это время творчества Пьерро делла Франческа, Боттичелли, Донателло, Брунеллески, Мазаччо, Беллини (Якопо, Джентиле и Джованни), Пинтуриккьо, Фра Анжелико, Пьетро Перуджино, Доменико Гирландайо и мн. др. **«Баута» - эта маска имеет зловещий вид за счет того, что нижняя ее часть остроконечно вытянута вперед. Однако как раз благодаря этой особенности человеку в ней можно свободно есть и пить, а также разговаривать, не боясь быть узнанным – специфическая форма искажает звуки голоса. Баута была очень любима представителями всех сословий, ее охотно носили как на многочисленных карнавалах, так и в повседневной жизни. Известно, что такие венецианские маски часто выбирали принцы и короли для тайных прогулок по городу. С ней носили треугольную шляпу и длинный атласный плащ. ***Коломбина - полумаска, часто украшается золотом, серебром, хрусталём и перьями. Маска была частью образа одноимённой актрисы в комедии дель арте. Согласно легенде, актриса была настолько красива, что не пожелала скрывать лицо, и специально для неё создали маску, закрывающую лишь часть лица. Моретта - овальная маска из чёрного бархата, изобретена во Франции. У неё нет рта; маска крепится на лице за счёт штырька, который зажимается в зубах, лишая женщину возможности говорить. Другое название маски - Servetta Muta (немая служанка). Венецианская Дама (Dama di Venezia) - очень элегантная и изысканная маска, изображающая знатную венецианскую красавицу эпохи Тициана - нарядную, увешанную драгоценностями, с замысловато уложенными волосами. У Дамы есть несколько разновидностей: Либерти, Валери, Саломея, Фантазия и др. ****Вольто - известна под названием «Гражданин», поскольку её носили в дозволенные дни рядовые горожане. Вольто - наиболее нейтральная из всех масок, копирующая классическую форму человеческого лица. Она крепилась к голове лентами (у некоторых вольто вместо тесемок на подбородке имелась ручка). *****Терпсихора - муза танца в древнегреческой мифологии. ******Бернар де Вантадур - провансальский трубадур XII в., творивший при дворе Алиеноры Аквитанской. *******Домино – это длинный плащ-накидка с большим капюшоном, с которым уместна любая маска. Обычно подбивается яркой подкладкой и является частью карнавального женского костюма.
Violeta: Анжелика. Сен-Манде. Маскарад. - 60 фунтов хлеба по 2 су за фунт, 5 фунтов масла по 8 су за фунт, 10 фунтов говядины по ливру за фунт, - монотонно перечисляла Ортанс, расхаживая по комнате, - зеленщику - 10 су и 2 лиара, молочнице - 5 су... Ах да, цыпленок на Богоявление! Еще 15 су... Ты пишешь? - обратилась она к сестре. - Да, - отозвалась Анжелика, аккуратно вписывая называемые ей суммы в книгу расходов. - Сколько там получилось? - поинтересовалась Ортанс, заглядывая ей через плечо. - 19 ливров 10 су и 6 денье, - почти без промедления ответила Анжелика. - Дай, я проверю, - недоверчиво проговорила сестра, отнимая у нее растрепанную тетрадь. - И действительно, - спустя минуту она подняла на Анжелику полные удивления глаза. - Урсулинки в Пуатье находили, что я превосходно считаю и рассуждаю, - с лукавой улыбкой проговорила та, небрежно роняя перо на стол. - А еще они очень горевали о том, что им не удалось сделать из меня такую же примерную богомолку, как ты, Ортанс. О, они так надеялись, что ты пострижешься в монахини... - Анжелика весело рассмеялась. - Но, видимо, чары твоего мужа-прокурора оказались сильнее! Ортанс запустила в нее тетрадью, от которой она ловко увернулась. - Ты совсем забыла про вино! - ахнула вдруг Анжелика. - А ведь это самая большая статья расходов, поскольку Гастон предпочитает то, что с реки*, а гренаш** нынче идет по 5 су за кварту***! - Побойся Бога! - возопила Ортанс. - Да он пьет меньше, чем кюре, а тот известный трезвенник! - Ну да, ну да, - многозначительно протянула Анжелика. - А это не святого ли отца вынесли недавно из "Трех молотков" его служки, которые тоже лыка не вязали? Говорят, они чуть не утопили его в Сене. - У тебя язык, словно помело, - процедила сестра, покрываясь красными пятнами. - Первый раз об этом слышу! - А мне рассказали об этом по секрету матросы на пристани, когда я помогала твоему мужу сторговать у них бочонок вина подешевле, - невозмутимо ответила Анжелика. - А тот был объемом не меньше ста кварт! Вот и посчитай, во сколько он обошелся бы ему, - она сделала многозначительную паузу, а потом победно закончила: - если бы я не сбила цену почти вдвое! Ортанс охнула. - Так он взял тебя с собой в док, чтобы... чтобы... - она не находила слов от возмущения. - Чтобы выгодно купить вино, - закончила за нее Анжелика. - Когда я жила в Монтелу, господин Молин часто говорил, что у меня есть коммерческая жилка, - она весело рассмеялась. - А вообще ты должна быть благодарна мне, сестрица! Бочонок стоимостью двадцать восемь с половиной ливров достался нам всего за 2 пистоля****. И какого вина! - она причмокнула. - Настоящего, из Сент-Эмильона*****. - Да это же наш месячный расход на продукты! - снова вскричала Ортанс. - О чем он только думал... - Мужчинам свойственно совершать глупости, - небрежно пожала плечами Анжелика. - А потому им нужно прощать маленькие слабости, иначе они начнут искать развлечения вне дома... - И откуда у тебя такие познания? - нехорошо сощурилась сестра, борясь с желанием оттаскать мерзавку за ее золотую шевелюру. - От сестры Анны, - с деланной наивностью вытаращилась на нее Анжелика. - Ты что, не помнишь, как она наставляла нас в монастыре и говорила, что всем желаниям мужа нужно подчиняться с покорностью? - Точно, - подхватила Ортанс, неожиданно громко прыснув, - а ее глаза навыкате вращались, словно шары, и мы давились от смеха, прекрасно понимая, о чем она думает. Старая бесстыдница! Анжелика посмотрела на сестру с изумлением - вот это да! Ортанс, оказывается, не лишена чувства юмора, кто бы мог подумать! И только она захотела продолжить ставший вдруг таким захватывающим разговор, как та, на пару мгновений вышедшая из образа благочестивой святоши, уже приняла свой обычный чопорный вид, демонстративно перекрестилась и проговорила: - Простим сестре Анне ее невольный грех невоздержанности. Она была уже в таком возрасте, что не ведала, что несла. Но вернемся к тому, с чего начали.... - К расходам? - Анжелика подобрала с пола и помахала перед носом сестры тетрадью, которая сейчас больше напоминала измятый донельзя и рассыпающийся на отдельные страницы черновик школяра, чем солидную финансовую ведомость. - Нет, - отрезала Ортанс, - к вину. Анжелика тихонько вздохнула и чинно опустилась на стул, глядя снизу вверх на сестру. Но в глубине ее глаз плясали чертенята. - Итак, с этого дня я запрещаю тебе - слышишь, запрещаю! - ходить куда-либо с моим мужем! - Даже в церковь? - перебила ее Анжелика, но та только нетерпеливо отмахнулась. - Никуда - это значит никуда, - с нажимом повторила Ортанс. - Заруби себе на носу - еще одна такая прогулка, и ты отправишься к отцу быстрее, чем успеешь произнести хоть слово в свое оправдание! И вообще, как тебе удалось выбить такую огромную скидку? Анжелика пожала плечами. - Это было несложно, - небрежно проговорила она. - Во всяком случае, не сложнее, чем получить освобождение от таможенных пошлин у принца Конде для нашего отца. - О, понятно, - язвительно сказала Ортанс и скрестила руки на груди. - Значит, моя с сестра не благородная дворянка, а вульгарная лавочница, торговка, готовая биться за каждый су с такими же, как и она сама, деревенщинами с пристани. Ладно наш отец - ему заморочил голову Молин своими сомнительными проектами, да и живет он - слава Богу! - слишком далеко от Парижа, чтобы своей презренной торговлей мулами повредить репутации нашей семьи. Но вот чего я не знала, так это того, что управляющий Плесси оказал такое же пагубное влияние и на тебя. Это же просто неприлично, - повысила она голос, - чтобы девушка знатного происхождения думала о чем-то, помимо замужества и всего, что связано с ним. Что скажут наши соседи, если узнают о твоем недостойном поведении? - Но это же просто глупо, - запальчиво выкрикнула Анжелика, упрямо тряхнув головой, - осуждать людей за то, что они пытаются выбраться из нищеты, пусть даже трижды аристократической и благородной! Неужели лучше выпрашивать подачки у вышестоящих господ, которые смеются над ними, вместо того, чтобы работать и получать прибыль? - Работать? - придушенным шепотом переспросила Ортанс. - Ты что, простолюдинка? Крестьянка? Может быть, мы зря пытаемся найти тебе мужа, и предел твоих мечтаний - завести лавку или таверну? Или, того хуже, заняться коммерцией, как мужчины, которые недостаточно знатны, чтобы быть принятыми в светских гостиных, но при этом излишне честолюбивы, чтобы прозябать в безвестности? - Я бы не отказалась иметь свое дело, - неожиданно серьезно проговорила Анжелика и в упор посмотрела на сестру. - Тогда бы я могла сама распоряжаться своей жизнью, и никакая заносчивая аристократка, все достоинства которой кроются лишь в титуле и состоянии ее мужа, не могла бы смотреть на меня свысока. - Глупая! - снисходительно ответила Ортанс. - Твое происхождение - это пропуск в высший свет. Запомни, ни одной торговке, пусть даже несусветно богатой, никогда не попасть туда, где будут принимать дочь барона де Сансе. И не стоит пачкать наше родовое имя сомнительными занятиями. Достаточно того, что наш отец выжил из ума и занялся разведением мулов. Но мужчине простительно то, что никогда не простят женщине... В этот момент, прерывая их спор, в дверь вошла Барба с большой коробкой наперевес. - Что это? - с любопытством воззарились на нее сестры. - Только что доставили от виконта де... - служанка запнулась, вспоминая, что за имя произнес посыльный. - Ох, забыла... Но тут наверняка есть карточка, - и она водрузила коробку на стол. - Иди, - кивнула ей Ортанс. - Мы сами разберемся, кто этот таинственный виконт. Нетерпеливо она отодвинула крышку в сторону и восхищенно ахнула - на шуршащем, черном, как ночь, муаре, скрывающем полупрозрачным воздушным облаком содержимое коробки, лежала карточка из плотного белого картона с золотой окантовкой по краю. Ортанс схватила ее и поднесла к глазам. Быстро пробежавшись взглядом по строчкам, она посмотрела на Анжелику и торжественно произнесла: - Виконт де Мелён и де Во, маркиз де Бель-Иль приглашает тебя на маскарад, который состоится первого февраля в его поместье Сен-Манде. Ты можешь прийти со спутником или со спутницей. И в костюме, который он преподносит тебе в знак своего безмерного уважения и восхищения. С этими словами она откинула в сторону муаровую ткань и достала из коробки алое шелковое домино с черной глянцевой подкладкой, щедро изукрашенное золотой вышивкой. Следом за ним последовала полумаска, отделанная золотым кружевом. - Очень любезно было с его стороны позаботиться о твоем наряде, Анжелика, - не помня себя от радости, проговорила Ортанс, протянув сестре алый плащ, - хотя для господина суперинтенданта эти расходы настолько незначительны, что о них не стоит и упоминать. Думаю, - добавила она, - ты обязана этим приглашением Франсуазе де Пейрак, которая, несомненно, очаровала его на празднике в Ботрейи. И я видела, как вы любезно общались с ней тогда, а ее муж представил тебя гостям... Да, наконец-то ты взялась за ум, и видишь, как все удачно начало складываться! Сестра говорила что-то еще, но Анжелика не слушала ее. С ужасом она смотрела на кроваво-красный кусок шелка в руках Ортанс, который мог означать только одно - Николя Фуке знал все про ларец с ядом и теперь желал заманить ее на маскарад в Сен-Манде, чтобы без лишнего шума избавиться от нее. Там будет столько дам и кавалеров в масках, что пропажа одной из гостий не вызовет никаких вопросов. Ее просто-напросто не заметят... - Примерь же, - тем временем продолжала Ортанс. - Думаю, ты будешь восхитительно смотреться в этом костюме. Анжелика покачала головой и еле слышно из-за сдавленного страхом горла произнесла: - Я никуда не поеду... *** - Как любезно было со стороны Нинон подарить тебе это платье! - проговорила Ортанс, помогая Анжелике облачиться в белоснежный туалет, в котором та произвела фурор в Ботрейи. - Да, мадемуазель де Ланкло была очень любезна, - рассеянно ответила Анжелика, полностью поглощенная собственными мыслями. - Ты точно не хочешь надеть тот чудесный костюм, который прислал тебе господин Фуке? - спросила Ортанс, отступая на шаг назад и с удовлетворением разглядывая результаты своих усилий. - Нет, - Анжелика так энергично мотнула головой, что несколько локонов выбились из ее прически и упали ей на лоб. - Меня вполне устроит тот наряд, который ты взяла напрокат в лавке у мэтра Магуле******. - Тогда... - Ортанс немного поколебалась, - ты будешь не против, если его надену я? Анжелика с изумлением посмотрела на сестру. - Ты? - только и смогла вымолвить она, во все глаза таращась на как всегда безупречно причесанную и одетую с аскетичностью королевы в изгнании Ортанс. - А почему нет? - та вдруг смущенно улыбнулась и залилась жарким румянцем. - Я ни разу не была на маскараде, да еще в таком красивом костюме... - Но тогда господин Фуке может решить, что я приняла его подарок, и... и, возможно, посмеет позволить себе лишнее по отношению ко мне, то есть к тебе, - лихорадочно начала придумывать причину отказа Анжелика. Еще не хватало, чтобы вместо нее жертвой покушения стала Ортанс! - Ты же помнишь, что рассказывала нам о нем Нинон... - Глупости! - перебила ее сестра и накинула себе на плечи алое домино. - Какая роскошь! - прошептала она, проводя рукой по гладкому шелку. - И подумать только - ты предпочитаешь этому наряду поношенный черный балахон, взятый напрокат... - Я вообще не хочу идти на этот прием, - мрачно проговорила Анжелика, осторожно, чтобы не испортить прическу, завязывая на затылке концы муаровой ленты, которая удерживала на ее лице простую белую маску без всяких украшений. - Дурочка, да как ты могла хотя бы помыслить о том, чтобы оскорбить господина суперинтенданта отказом, - пропела Ортанс, вертясь перед зеркалом и оглядывая себя со всех сторон. - На входе у гостей будут спрашивать приглашения, и если потом выяснится, что ты не пришла, мессир Фуке будет вне себя от возмущения! Ему не отказывает никто - даже принцы крови. Да что принцы! Сам король часто гостит в Сен-Манде... Анжелика тщательно затянула все завязки своего наряда, которых было значительно больше, чем на обычном плаще, накинула капюшон и предстала перед Ортанс с головы до пят укутанная в черный атлас так, что видны были только ее маска, полностью скрывающая лицо, и подол белого платья. - Господи, - скептически оглядела ее сестра, - ты похожа на вдову или на старую деву... - Зато ты - на легкомысленную кокетку, - парировала Анжелика, в свою очередь критически разглядывая Ортанс, чьи руки выглядывали из рукавов домино, украшенных золотыми кружевами, а от обилия вышивки и позумента слепило в глазах. Надо было признать, что высокая фигура госпожи Фалло в драпировках красного шелка выглядела величественно, а изящные руки казались еще белее и тоньше. Полумаска придавала ей загадочности, а слегка подкрашенные тонкие губы казались пухлее и соблазнительнее. - Глупости! - отмахнулась сестра. - Это же маскарад - уверена, там будут такие наряды, что мой на их фоне покажется весьма скромным. - И все же... будь осторожней, - Анжелика внезапно шагнула к сестре и сжала ее руки. - Ты меня предупреждаешь об осторожности? - усмехнулась Ортанс. - По-моему, ты что-то перепутала. - И все же, - упрямо повторила Анжелика, - всякое может случиться. Это маскарад, все в масках... У кого-то могут быть недобрые намерения... - Не думаю, что маскарад у господина Фуке может быть опаснее твоих шатаний по портовым пристаням, - закатила глаза Ортанс. - Во всяком случае, публика там соберется не в пример приличнее. "Если бы!" - подумала про себя Анжелика, вспомнив всех тех знатных господ и дам, что съехались когда-то в Плесси, чтобы организовать заговор против короля, но продолжать разговор не стала. Ей слишком многое пришлось бы объяснять Ортанс, а она совсем не была уверена, что готова доверить сестре эту мрачную тайну. Через некоторое время служанка доложила о прибытии фиакра, и дамы отправились в Сен-Манде.
Violeta: *** Карета, помесив грязь парижских улиц, выбралась на широкую дорогу предместья и покатила быстрее. Голые, обледеневшие дубы по обочинам означали, что они въезжают в Венсен. Наконец справа показалась резиденция Фуке. Освещенная факелами аллея вела прямо к дому господина суперинтенданта, а по обе стороны от нее выстроились двойной цепочкой лакеи в синих с золотом ливреях; у каждого в руке было по ярко полыхавшему факелу, и все вместе они затмевали огни видимой с дороги главной башни располагавшегося неподалеку Венсенского замка. Положив приглашение на серебряный поднос склонившегося в низком поклоне около парадного входа слуги, сестры вошли в просторный вестибюль. Анжелика отметила, что лестница, ведущая на второй этаж, располагается ровно посередине холла, а не как в Ботрейи - двумя закругленными крылами уходя вверх, и высокий потолок был расписан не картинами на мифологические сюжеты, а украшен лепниной. Что касалось золотых фризов, изящных конделябров и жирандолей, деревянных панелей, зеркал в массивных рамах, натертого до блеска паркета - резиденция виконта де Мелёна ни в чем не уступала отелю графа де Пейрака. Роскошь и утонченный вкус правили здесь бал... В противовес Ортанс, которая с восхищением разглядывала все это великолепие, Анжелике сейчас было совсем не до окружающей их обстановки праздника. Бенгальские огни, зажженные в начале вечера, отвлекли ее от тревожных мыслей лишь на короткое мгновение. Изысканная дичь, редкостная рыба, тончайшие вина, пирамиды из овощей и фруктов не пробуждали в ней ни малейшего аппетита. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, она остановилась возле буфета, на котором были расставлены чаши из вермели, полные свежих фруктов, сладких лимонов, португальских апельсинов, конфитюров, марципанов и бисквитного печенья. Рядом в хрустальных графинах стояли лимонады и вина. Чуть приподняв край маски и пригубив бокал ледяного оранжада, поданного ей услужливым лакеем, Анжелика принялась украдкой рассматривать многочисленных гостей. Кого здесь только не было! И игривые нимфы, и надменные богини, и блистательные Аполлоны... Дамы и кавалеры, наряженные по моде прошлых веков... Разнообразные итальянские маски, шелковые плащи всех цветов и оттенков, невероятных фасонов шляпы, изукрашенные перьями, драгоценными камнями и галуном... Все вокруг кружилось, сияло и искрилось весельем. Анжелика быстро отыскала в толпе и господина суперинтенданта, изображающего флорентийского вельможу, и Франсуазу де Пейрак, наряженную Минервой... С волнением она стала скользить взглядом по зале, пока не увидела высокую фигуру мужчины в обычном, хоть и нарядном костюме, чьи черные, как вороново крыло, волосы покрывала широкополая шляпа из пурпурного бархата в тон наряду. Ее приподнятые края были приколоты к высокой тулье золотыми пряжками, инкрустированными драгоценными камнями, а белоснежный плюмаж резко контрастировал с темной шевелюрой и полумаской, оставляющей открытой нижнюю часть лица. Сердце Анжелики пропустило несколько ударов - несомненно, она узнала эти губы, чей чувственный изгиб уже долгие месяцы будоражил ее воображение, этот твердый, решительный подбородок, говоривший о властности и упрямстве его хозяина... Граф де Пейрак стоял в своей обычной небрежно-любезной позе, скрестив руки на эфесе шпаги и чуть отставив вперед одну ногу. Голова его была слегка склонена набок, и он с преувеличенным вниманием внимал речам очаровательной шатенки, чьи щеки горели от возбуждения, а руки играли с зажатой в тонких пальцах маской на длинной ручке, выдавая ее смущение, а может быть, и скрытое кокетство. Анжелика почувствовала острый укол ревности - девушка была красива какой-то возвышенной, утонченной красотой, и граф, несомненно, был расположен к ней, иначе по его губам не блуждала бы сейчас эта загадочная улыбка, от которой Анжелику всегда бросало в дрожь. Но вот он поднял голову и внимательным взглядом обвел гостиную, а после снова склонился к своей собеседнице. "Он ищет кого-то!" - с внезапным облегчением подумала Анжелика и обругала себя за глупые подозрения. Что она себе напридумывала? Граф был просто любезен, как и всегда, и его разговор с этой девушкой - не более, чем обычная вежливость. "Возможно ли, что он ищет меня?..." - пронеслось у нее в голове, и ей отчаянно захотелось поверить в то, что он ждал ее, а потому оделся так, чтобы быть узнанным, хотел, чтобы она подошла к нему, заговорила, скрытая анонимностью маскарада... Анжелика снова поднесла к пересохшим от волнения губам бокал с лимонадом, желая унять пожар чувств, бушевавший внутри. Сейчас было не самое подходящее время, чтобы обнаруживать свое присутствие - она была еще слишком возбуждена, да и спутница графа не спешила покидать его общество. Кроме того, Анжелика перехватила взгляд графини де Пейрак, с ревнивым гневом взирающей на совершенно не обращающего на нее внимания супруга. Удивительно, но в этот момент Анжелика почувствовала что-то сродни жалости к этой блистательной и гордой красавице, чьи достоинства были бессильны вызвать к ней интерес мужа, в то время как другие мужчины готовы были умереть за один только благосклонный взгляд ее синих глаз... "Почему же он выбрал меня? - снова и снова крутилась в голове Анжелики навязчивая мысль, которая неотступно преследовала ее на протяжении всех тех дней, что прошли с момента их последнего свидания в Сен-Ландри. - Почему так настойчиво хочет быть со мной, несмотря на осуждение общества и грандиозный скандал, который неминуемо последует, едва окружающие узнают о нашей с ним связи?". Она не знала, как ей поступить, какое решение принять, но, едва только увидев его, ей овладело непреодолимое желание раствориться в его объятиях, ощутить на своих губах его губы, вдохнуть его запах, с недавних пор ставший таким родным... Внезапно ее размышления прервал грубый толчок. Какой-то дворянин, облаченный в белоснежный плащ, и в золотой маске с острым выступом снизу, напоминающим клюв хищной птицы, задел ее плечом и, пробормотав то ли извинения, то ли ругательства, устремился на другой конец залы - туда, где в алом домино стояла Ортанс. Анжелика похолодела. Вот оно, началось... С этого момента она следила только за ними - незнакомцем в белой, до пят, накидке, почему-то напоминающей ей облачения тамплиеров, рыцарей Храма, с которыми когда-то так жестоко и вероломно расправился Филипп Красивый*******, и сестрой в ярком маскарадном костюме, которую мужчина, несомненно, принял за нее, Анжелику. Она тенью следовала за ними повсюду, ни на секунду не выпуская из виду, чтобы в случае опасности прийти на помощь Ортанс. Но та вела себя весьма благоразумно - спокойно и с достоинством выслушивала то, что говорил ей ее неожиданный кавалер, не стремилась с ним уединиться и никоим образом не провоцировала на ухаживания. Едва Анжелика перевела дух, успокоенная поведением Ортанс, как случилось неожиданное происшествие - ручной лев, до этого разгуливающий по залу, как домашняя кошка, и на которого гости праздника почти перестали обращать внимание, вдруг показал свой норов царя зверей и застыл перед мадам де Пейрак в напряженной позе, словно раздумывая, не броситься ли ему на нее. Все, кто стояли рядом с ней, инстинктивно отпрянули назад, кроме графа де Пейрака, который находился слишком далеко от жены, чтобы прийти ей на помощь, но, тем не менее, сделал несколько осторожных шагов по направлению к Франсуазе, и, как ни странно, спутника Ортанс, который тоже начал приближаться ко льву мягкой, бесшумной поступью с кинжалом на изготовку. У Анжелики мороз пробежал по коже - значит, она не ошиблась! Только наемный убийца мог прийти на прием к господину Фуке со смертоносным клинком, спрятанным до поры до времени в широких складках плаща... Тут раздался слаженный вздох изумления, который вновь заставил Анжелику взглянуть на виновницу переполоха - теперь повелитель саванны распростерся у ног Франсуазы, а ее изящная рука небрежно перебирала золотые пряди львиной гривы. Все вокруг наперебой начали восхищаться ее невероятной смелостью и несравненной красотой, но она лишь слегка кивала в ответ на комплименты, пристально разглядывая незнакомца в белом плаще, который, небрежно заткнув кинжал за пояс, удалялся от нее твердым, уверенным шагом профессионального военного. Милое личико графини на секунду исказилось в недовольной гримасе, а затем она снова приняла свой обычный торжествующий вид победительницы. У Анжелики же был свой повод для радости - с тем же равнодушием, с которым мужчина только что покинул мадам де Пейрак, он прошел и мимо Ортанс, скрывшись за спинами присутствующих, словно его и не было. Что ж, возможно, она ошибалась на его счет... Когда начались танцы, Анжелика, набравшись смелости, направилась в сторону графа, чтобы наконец каким-нибудь жестом или взглядом намекнуть ему о своем присутствии на маскараде, но замерла, не дойдя до него всего нескольких шагов - тот с учтивой галантностью уже склонялся перед своей недавней собеседницей, приглашая следовать за ним в круг танцующих пар. За спиной Анжелики раздался немного нервный мужской голос: - Вы ведёте себя просто неприлично, сударыня! Вам мало сплетен, которые ходят по Парижу о вас и об этом ужасном калеке, так вы еще и открыто идете на скандал, на глазах у всех настойчиво навязывая ему свое общество. Анжелика вспыхнула и медленно обернулась. Позади нее стоял облаченный в костюм испанского гранда со старомодным и ужасающе некрасивым на французский вкус воротником голилья******** невысокий полноватый мужчина, который, тем не менее, старался держаться прямо и с вызовом. Взгляд его был устремлен не на Анжелику, а на пышную даму, словно сошедшую с полотен Рембрандта или Рубенса. Ее яркая красота, подчеркнутая традиционными многослойными trajes de faralaes с оборками и драпировками, характерными для танцовщиц фламенко, казалась еще ослепительнее. Завершали образ манильская тонкая шелковая шаль и высокий гребень-пейнета с мантильей. Женщина презрительно улыбалась и, не отрывая взгляда, следила черными, широко расставленными глазами за графом и его спутницей. Туда же, вслед за ней, взглянула и Анжелика. Несомненно, этим двоим нравилось общество друг друга - они производили впечатление весьма гармоничной пары. Походка мужчины, наполовину склонившегося к своей даме, чтобы что-то прошептать ей на ухо, напоминала причудливый танец, и хромота графа не сильно бросалась в глаза. До Анжелики донесся взрыв мелодичного смеха, и тонкий профиль молодой женщины со смущенной улыбкой поднялся к лицу сопровождающего ее кавалера... - Вы не нужны ему, - снова раздался голос мужчины за ее плечом. - Имейте же гордость, в конце концов! У Анжелики потемнело в глазах. Значит, все, что говорил ей граф де Пейрак, было ложью. Она была просто еще одним сувениром в его коллекции, безделушкой, которую он с легкостью заменит на другую, когда она наскучит ему - как свою красавицу-жену, как эту испанку, к чьему здравому смыслу напрасно взывал ее спутник, как множество других женщин, о которых Анжелика не знала, но слышала невнятные слухи, гуляющие по Монтелу... Когда граф в момент смены партнеров во время танца властным жестом привлек к себе свою супругу, а та, в свою очередь, устремила на него взгляд сапфировых глаз, вспыхнувших, словно звезды, Анжелика поняла, что больше не может здесь находиться - иначе она сойдет с ума от терзающей ее ревности и оглушительного разочарования. Почти бегом она пересекла анфиладу роскошно обставленных комнат, не зная, куда и зачем она идет, пока наконец не остановилась, чтобы перевести дух, в небольшой комнате, главным украшением которой был фонтан, установленный на высоком мраморном постаменте в полукруглом эркере. Сняв изрядно надоевшую ей маску, Анжелика прижала смоченные в холодной воде ладони к пылающим щекам. В голове звучали, как навязчивая мелодия, слова: "Вы не нужны ему, имейте же гордость... Имейте же гордость... Гордость!" Выпрямившись, Анжелика несколько раз глубоко вздохнула и решила про себя, что с нее на сегодня достаточно - сейчас она найдет Ортанс и уговорит ее немедленно уехать домой. И если граф де Пейрак еще хоть раз попытается заморочить ей голову своими лживыми речами и обещаниями, то получит достойный отпор. В Анжелике вдруг подняла голову юная бунтарка, которая на некоторое время затихла под гнетом сурового воспитания в монастыре и жестких правил этикета, вдалбливаемых в нее Ортанс, а в груди заклокотала какая-то необузданная ярость, как в детстве, когда она с кулаками накидывалась на своих "ангелочков". Если бы она встретила графа в этот момент, то никакие нормы приличия не удержали бы ее от того, чтобы высказать ему в лицо все, что она о нем думает. Сейчас Анжелика горько сожалела о том, что поддалась на его уговоры в Сен-Ландри и не ушла сразу же, как только узнала, кто скрывается в исповедальне под видом священника. Лицемер и богохульник! Теперь-то она знала его истинный облик - дьявола во плоти! Надев маску обратно и вернувшись к гостям, она стала осторожно оглядываться в поисках сестры, пока не натолкнулась взглядом на Франсуазу де Пейрак, с испугом разглядывающую свою окрашенную кровью ладонь, которую только что отняла от лица. Вид у нее был, как у маленького растерянного ребенка, и Анжелика не могла не прийти ей на помощь, хотя в глубине души и корила себя за свою так не вовремя проснувшуюся сердобольность. Да что же за день сегодня такой?! Она решительно направилась в сторону графини и негромко проговорила: - Мадам, тут неподалеку есть фонтан, я помогу вам привести себя в порядок. Вот, возьмите, - и она протянула Франсуазе свой платок, который та поспешно приложила к лицу, стараясь как можно быстрее промокнуть струящуюся из носа кровь. - С вами все в порядке? - со все нарастающей тревогой спрашивала Анжелика, разглядывая бледное, как мел, лицо молодой женщины и ее лихорадочно горящие глаза, пока осторожно вела ее по нескончаемым комнатам подальше от грохочущей музыки, несмолкающего гула голосов и ярких огней. Жена графа де Пейрака показалась ей сейчас такой хрупкой, такой уязвимой, словно под давлением обстоятельств она внезапно растеряла все свое высокомерие и надменность. Может быть, и она носила маску, скрывая под ней собственную ранимость? Анжелика снова с преувеличенной заботой осведомилась о ее самочувствии, но Франсуаза уже взяла себя в руки, захлопнув, словно раковину моллюска, чуть приоткрывшуюся щелочку в ее обычно непроницаемой броне. - Это часто бывает в моем положении, вам ни к чему беспокоиться, сударыня, - раздраженно бросила она, всем своим видом показывая, что не намерена продолжать разговор. Анжелика невольно вздрогнула. Так значит, мадам де Пейрак беременна... Что ж, это вполне закономерно, раз супруги живут вместе... Как ни странно, но она ничего не почувствовала - ни ревности, ни досады, только какую-то звенящую пустоту внутри. Словно в том месте, где у нее было сердце, теперь зияла огромная дыра. Дойдя до фонтана, Франсуаза с явным облегчением избавилась от опеки своей спутницы и смочила платок в ледяной воде. Приложив его снова к лицу, она с каким-то повышенным вниманием взглянула на Анжелику. Ее цепкий взгляд окинул ее фигуру с головы до пят - от светлых локонов, выбившихся из-под капюшона плаща, до подола пышной юбки, которая сейчас выглядывала из-под слегка задравшегося вверх маскарадного костюма так, что были видны брильянтовые аграфы, придерживающие отвернутые края верхнего платья. Их она рассматривала так долго, что Анжелика, раздосадованная подобной бестактностью, холодно осведомилась: - Я могу вам еще чем-то помочь, мадам? Графиня вскинула на нее глаза и внезапно приблизилась к Анжелике так близко, что полы их одежд соприкоснулись. - Возможно, - задумчиво протянула она, как будто прикидывая, стоит ли давать ей поручение или нет. Наконец Франсуаза произнесла: - Окажите мне еще одну услугу, мадемуазель. Найдите моего мужа и приведите его сюда, - молодая женщина сделала небольшую паузу, жадно вглядываясь в прорези маски Анжелики, словно желая проникнуть сквозь них, а потом добавила: - Думаю, он сойдет с ума от переживаний, когда узнает, что со мной приключилось. Ах, вы не представляете - он так заботится о моем здоровье! Нервный смешок, который последовал за этой тирадой, заставил Анжелику отступить на шаг назад. Неужели Франсуаза де Пейрак ее узнала? Или это ее не в меру разыгравшаяся фантазия? - Ну же, идите! - нетерпеливо проговорила молодая графиня. - Вы найдете его в бальной зале или около нее. Трудно не заметить высокого брюнета в костюме из пурпурного бархата... И еще... У него весьма приметная походка - он сильно хромает, - она вдруг истерически рассмеялась, словно все так долго сдерживаемое ею напряжение внезапно прорвалось наружу. - Он хромает, а его лицо, спрятанное под маской, изуродовано ужасными шрамами! Разве вы никогда не слышали о нем? О, я никогда не поверю! Великий Лангедокский хромой! - она уже почти кричала. - Дьявол в красном, сам Вельзевул из Преисподней! - Успокойтесь, - пробормотала Анжелика, отступая еще на шаг назад. Неужели несчастная помешалась? - Я сейчас же приведу его сюда, мадам де Пейрак... - Да катитесь вы оба к черту! - неожиданно спокойно проговорила Франсуаза и небрежным жестом бросила испачканный платок под ноги Анжелике. - Я прекрасно обойдусь без вашей помощи. Право слово - смешно, - она презрительно фыркнула, - неотесанная любовница моего мужа будет изображать из себя святую невинность и предлагать мне свои услуги! Ваше место в коровнике, милочка, а не в Сен-Манде, - с жалостью в голосе проговорила она, кивая головой на маскарадный костюм девушки. - В какой помойке вы его откопали? Последняя служанка постеснялась бы надеть подобные лохмотья! - Думаю, мне стоит вернуться в гостиную, - дрожащим от возмущения голосом произнесла Анжелика, выбитая из колеи такой внезапной сменой настроения своей собеседницы. - Вы, как я погляжу, чувствуете себя превосходно, раз вам достает сил плеваться ядом, как гадюка! - с этими словами она развернулась и направилась к выходу из комнаты. - О, вам не терпится нажаловаться на меня Жоффрею? Тогда поторопитесь! - крикнула ей вслед Франсуаза. - Иначе вам придется доставать его из постели очередной шлюхи, которая с превеликой радостью заменит там вас! ____________________ * "Вино с реки" - то есть привезенное в Париж водным путем. ** Сладкое вино из крупного черного винограда, произрастающего на юге Франции. *** Одна кварта равняется двум штофам, а полштофа - 0,466 литра. Баррик (от старофр. barrique — бочка; также французский баррель) - старинная французская мера объема вина. Наиболее распространен 225 литровый стандарт корабельной бочки из региона Бордо. **** Самая мелкая французская монета - денье; 1 лиар = 3 денье; 1 су = 4 лиара = 12 денье; 1 ливр = 20 су = 80 лиаров = 240 денье; 1 экю = 3 Ливра = 60 су = 240 лиаров = 720 денье; 1 пистоль = 10 ливров = 200 су = 800 лиаров = 2400 денье; 1 луидор = 2 пистоля = 20 ливров = 400 су = 1600 лиаров = 4800 денье. ***** Сент-Эмильон - один из четырех главных бордоских винодельческих районов, производящих красные вина, расположен на правом берегу р. Дордонь. ****** Жан Магуле - официальный вышивальщик королевы Марии-Терезии, вплоть до ее смерти в 1683 году, имел магазин на улице Сен-Бенуа, возле Сен-Жермен-де-Пре. ******* Тамплиеры - духовно-рыцарский орден, основанный на Святой земле в 1119 году небольшой группой рыцарей во главе с Гуго де Пейном после Первого крестового похода. В 1307—1314 годах члены ордена подверглись арестам, пыткам и казням со стороны французского короля Филиппа IV, крупных феодалов и Римско-католической церкви, в результате чего орден был упразднён папой Климентом V в 1312 году. ******** Голилья - жёсткий белый квадрат из бельевой ткани, закреплённой под подбородком. Голова в нем как будто размещалась на белом блюде, так что было невозможно повернуть шею; эта отвратительная пародия на воротник-жёрнов была нелюбима французами, которые в то время уже придумали элегантные кружевные галстуки.
Violeta: Глава 40. Жоффрей. Сен-Манде. Маскарад. - Академия флоралий*, - повторил Николя Фуке и бросил задумчивый взгляд на графа де Пейрака, который только что закончил излагать ему свои соображения по поводу учреждения этой организации в Лангедоке. - Весьма интересно... - Вы находите? - чуть улыбнулся Жоффрей. - А вот господин Конрар, к которому я обратился с той же просьбой некоторое время назад, посчитал мою идею провокационной. - Несомненно, - суперинтендант понимающе хмыкнул. - Мэтр Валантэн слишком держится за свое место секретаря Французской академии, чтобы принимать неосторожные решения, которые могут впоследствии повредить его репутации. - А вы тоже думаете, что поэтический фестиваль - настолько опасное мероприятие, что придание ему официального статуса повредит целостности Французского королевства? - живо отозвался граф. - Я - нет, - покачал головой Фуке, - но уверен, что немногие со мной согласятся. Вы, сударь, как никто, должны понимать нынешнюю политическую ситуацию. Южные провинции, скажем так, весьма неохотно признают над собой власть короля и при всякой удобной возможности стремятся к независимости, которая была ими утрачена уже много веков назад. А Академия флоралий - отличный повод, чтобы вновь раздуть тлеющие угли противостояния Севера и Юга, - он примиряюще поднял руку, видя, что Пейрак желает ему возразить. - Уверен, что лично вы ратуете только за сохранение и приумножение культурного наследия вашего края, но можете ли вы поручиться, что остальные учредители фестиваля имеют такие же чистые помыслы и настолько же лояльны к короне, как вы и ваша супруга? Не станет ли со временем Академия приютом для недовольных, которые, в совершенстве владея искусством слова и умением очаровывать толпу, постараются вновь посеять семена раздора среди граждан нашего королевства и спровоцировать новый бунт? Еще не забылась история печально известного герцога де Монморанси**, а уж в свете событий недавно закончившейся Фронды... - суперинтендант сделал многозначительную паузу и выразительно посмотрел на Жоффрея. - Я благодарен вам за откровенность, мессир, - проговорил тот, чуть склоняя голову в знак признательности. - Что ж, тогда придется отложить решение этого вопроса на некоторое время... - Это весьма мудро, граф, - кивнул ему в ответ Николя Фуке. - Со своей стороны, я обещаю вам всяческую помощь в ваших начинаниях. И если мне представится такая возможность, то я, вне всяких сомнений, поддержу вашу идею перед лицом его величества и королевы-матери... А теперь, - неожиданно сменил он тему, - позвольте и мне попросить вас о небольшом одолжении. - Я к вашим услугам, виконт, - склонившись в учтивом поклоне, произнес Пейрак. - Спойте для нас! Я никогда не прощу себе, если лишу гостей моего праздника возможности услышать прославленный Золотой голос королевства! - торжественно проговорил суперинтендант. - Это будет честью для меня, сударь, - широко улыбнулся граф. Перебирая струны принесенной ему гитары, Жоффрей скользил рассеянным взглядом по лицам окружающих его людей. Кто-то был в маске, кто-то - без, кто-то переговаривался вполголоса, кто-то, замерев, с благоговением внимал его пению. Карменсита стояла так близко, что при желании он мог коснуться ее рукой, но это соседство было для него скорее тягостным, чем приятным. Ее поведение, навязчивое и вызывающее, уже привлекло к себе повышенное внимание, и Пейрак видел, как на испанку бросают насмешливые и сочувственные взгляды, а ее муж буквально кипит от гнева. Идиотская ситуация! Но больше всего графа удручало то, что он так и не увидел на приеме Анжелику, хотя именно ради нее он и пришел сегодня сюда. Стремительный круговорот праздника, разнообразные развлечения, ничего не значащая светская болтовня - все это бессмысленное времяпрепровождение утомляло и раздражало Жоффрея, который не один раз уже пожалел, что решил посетить маскарад в Сен-Манде. Разговор с суперинтендантом оставил неприятный осадок, хотя граф видел, что Николя Фуке искренне расположен к нему и именно поэтому так откровенен. Но беседа эта лишний раз заставила Пейрака задуматься о глубине тех противоречий, которые существовали между Севером и Югом. Преодолимы ли они? И возможен ли мир между двумя столь различными культурами? Сам того не замечая, он машинально начал энергичный проигрыш "Caprice de chacone" - невероятно популярного сейчас при дворе Франческо Корбетты*** - и услышал одобрительные возгласы, раздающиеся со всех сторон. Искусно вплетя в мелодию голос, Жоффрей полностью отдался красоте и музыкальной гармонии, которая всегда его завораживала, а кроме того, изящный рисунок произведения с разнообразными вариациями потребовал от него полного сосредоточения и внимания. Его голос то взмывал высоко, то опускался до низких, бархатистых нот, то вступал в противоборство с гитарным перебором, то подхватывал четкий ритм трепещущих струн... В какое-то мгновение он вдруг ощутил невероятный подъем, почти чувственное удовольствие от исполнения, позабыв, где находится, словно сейчас никого и ничего больше не существовало, и он остался наедине со своей Прекрасной дамой - музыкой. Где-то на грани грез и яви он увидел стоящую в некотором отдалении тонкую девичью фигурку, облаченную в черное домино и маску, полностью закрывающую лицо. Он и сам не знал, что привлекло его внимание, но он вновь и вновь обращал свой взгляд к ней, пока не понял, что же показалось ему знакомым - рука, прижатая к груди в жесте, выражающем степень крайнего волнения. Как тогда, в салоне Нинон, когда время будто остановилось, и он пел только для одной девушки, чей образ теперь неотступно преследовал его, словно наваждение... "Неужели?! - пронеслось у него в голове, а сердце учащенно забилось. - Неужели это она?" Повернувшись к незнакомке, он завел новую мелодию, тягучую и неспешную, а слова, которые затейливой канвой ложились на нее, были на пуатевинском наречии и повествовали о прекрасной фее Мелюзине, которая согласилась связать свою судьбу со смертным Раймондином и одарила его славой и богатством****... Девушка сначала чуть подалась вперед, а потом отступила на несколько шагов назад, как будто налетев на невидимую стену, и нечаянно натолкнулась спиной на дворянина в белоснежном плаще, которого Жоффрей хорошо запомнил во время инцидента со львом и Франсуазой. Интересно, кто он? И почему решил прийти тогда на помощь его жене? Были ли они раньше знакомы, или же это был спонтанный порыв? Анжелика - а теперь Пейрак был почти уверен, что это именно она - присела перед незнакомцем в неловком реверансе и хотела было уйти, но тот окликнул ее, заставив девушку замереть на месте. Склонившись к самому ее уху, он что-то проговорил, отчего она резко выпрямилась и в следующий миг почти бегом покинула гостиную. Мужчина, чуть помедлив, последовал за ней. Графа охватило беспокойство напополам с удивлением. Кто же он такой, этот загадочный гость? И почему Анжелика сбежала от него? Неожиданно Жоффрею пришло на ум, что под золотой маской с острым, как клюв, выступом снизу, скрывается маркиз де Монтеспан, который, возможно, уже успел оправиться от своей раны, полученной во время недавней дуэли, и теперь решил приехать на маскарад в Сен-Манде. Если это было действительно так, то тогда все вставало на свои места - и желание маркиза защитить Франсуазу, и его намерение поговорить с Анжеликой против ее воли... Зная горячность обоих, Пейрак предположил, что ни к чему хорошему эта беседа не приведет, а потому решил как можно скорее отыскать их и вмешаться, пока дело не приняло серьезный оборот. Завершив песню, Пейрак встал и, галантно раскланявшись с гостями, двинулся было в ту сторону, где скрылись девушка и мужчина в белом плаще, но внезапно почувствовал легкое прикосновение пальцев к рукаву своего камзола. Оглянувшись, он встретился с влажным взглядом темных глаз герцогини де Мерекур. - Кармен, - с трудом сдерживая раздражение, проговорил Жоффрей, - по-моему, мы уже все друг для друга прояснили... - Ваше исполнение вновь зажгло во мне огонь, - понизив голос, томно произнесла она. - И ни ваша холодность, ни ваши насмешки не смогут затушить этот пожар... - В прошлый раз с этим пламенем отлично справилось бронзовое ведерко с водой, - с сарказмом ответил ей граф. - Вы желаете повторить столь удачный опыт снова, мадам? - О, вы не осмелитесь так поступить со мной на глазах у всех этих людей! - деланно улыбнулась женщина, но руку со сгиба его локтя убрала. - И хочу заметить, что вы вели себя тогда крайне неучтиво, - Жоффрей насмешливо улыбнулся, а она торопливо добавила: - Но я прощаю вас. Видите, как я смиренна? - Ваше смирение, сударыня, должно волновать прежде всего вашего супруга, но никак не меня, - Пейрак сделал нетерпеливое движение, чтобы уйти, но герцогиня снова начала говорить. - Послушайте, - ее голос опустился до интимного шепота, - все наши разногласия остались в прошлом. Да, я совершила ошибку, но, поверьте, уже достаточно настрадалась из-за ее последствий... Без вас... - она просяще заглянула в его глаза. - Неужели я окончательно вам разонравилась? Скажите, разве я некрасива? Разве вам не хочется снова пережить те чувственные восторги, что мы некогда дарили друг другу? - Увы, но нет, - он взял ее руку и поднес к своим губам. - Прощайте, моя дорогая, и держите в узде лошадей вашего сладострастия, иначе они приведут вас к гибели... - О, вам так идет давать уроки нравственности! - внезапно раздался голос Франсуазы де Пейрак, которая приближалась к ним, легонько постукивая сложенным веером о ладонь, изображая овации. - А вам, мадам де Мерекур, - она надменно вздернула бровь и скривила губы в презрительной усмешке, - я посоветовала бы обратиться к своему духовнику - возможно, ему удастся усмирить демона похоти, что бушует в вас. Испанка вспыхнула и выдернула руку из ладони графа. - Ваше злословие, мадам, - с трудом сдерживая гнев, проговорила она пронзительным, как у чайки, голосом, - не менее тяжкий грех, чем тот, в котором вы меня обвиняете, с одной лишь разницей - я честна в своих желаниях, а вы скрываете свои под маской ханжества и лицемерия! - О, я вижу, вас задели мои слова? - едко ответила ей Франсуаза. - Но ведь на правду обижаться грешно, а принять к сведению добрый совет вовсе не зазорно. Не правда ли, мессир де Пейрак? - она перевела взгляд на мужа и с вызовом вздернула подбородок. - Вне всяких сомнений, мадам де Пейрак, - Жоффрей улыбнулся, но глаза его под маской недобро сверкнули. - Жаль только, что вы сами редко пользуетесь теми советами, которые с такой охотой раздаете, - он отвесил супруге преувеличенно любезный поклон и добавил: - А теперь позвольте мне покинуть вас, прекрасные дамы, поскольку, боюсь, ваше состязание в остроумии стало меня утомлять. Уже удаляясь, он услышал за спиной полное негодования: "Каков подлец!", но даже не обернулся, чтобы узнать, чьи же уста это произнесли. Несомненно, обе женщины пылали сейчас ненавистью по отношению к нему, но графу это было глубоко безразлично. Все, что его волновало в данный момент - это Анжелика и маркиз де Монтеспан, настойчиво преследующий ее, неуравновешенное состояние которого могло привести к самым непредсказуемым последствиям. Жоффрей прошел насквозь крыло замка, в котором скрылась девушка, нарочито равнодушным взглядом оглядывая каждую комнату, мимо которой проходил, пока не достиг небольшой, скудно освещенной залы, где никого не было. Он остановился и прислушался к звукам дома: где-то вдалеке играла музыка, на грани слышимости доносился ровный гул голосов многочисленных гостей Сен-Манде, во дворе по камням подъездной дорожки перебирали копытами лошади... Он уже собирался повернуть назад, чтобы продолжить поиски в другом месте, как вдруг из-за скрытой широким гобеленом стены до него донесся резкий мужской голос, а вслед за ним - приглушенный, словно сквозь вату, женский вскрик. В несколько широких шагов Пейрак преодолел расстояние, отделяющее его от источника звука, и быстрым движением отдернул в сторону плотную ткань. Как он и ожидал, за ней скрывалась потайная дверь, столь искусно спрятанная под деревянными панелями, что непосвященному взгляду ее было бы очень трудно обнаружить. Помимо этого, на ней не было ни ручки, ни замочной скважины - просто чуть более выступающая по сравнению с другими гладкая прямоугольная поверхность. Несомненно, эта преграда была преодолима, но для этого нужно было знать секрет, открывающий хитрый замок. Граф заколебался. А что, если он ошибся и сейчас обнаружит там совсем не тех, кого ожидает? Возможно, он помешает ссоре любовников или же приватному разговору совершенно незнакомых ему людей? Жоффрей положил руку на деревянное полотно двери и снова прислушался. Из-за стены не доносилось ни звука. Тогда он негромко постучал. За дверью послышалось какое-то движение, потом грохот, словно что-то уронили, и наконец женский голос, в исступлении выкрикнувший: "Мерзавец!". Пейрак решил не терять зря времени и что есть силы ударил плечом в стык потайной двери и деревянной панели. Даже если там и не Анжелика, то дама, запертая в потайной комнате, явно нуждалась в помощи. Раздался жалобный треск, но конструкция устояла. Он удвоил усилия, и через несколько мгновений дверь поддалась, сдвинувшись внутрь на пару дюймов. Жоффрей снял с перевязи ножны шпаги, чтобы, используя их, как рычаг, расширить проход и попасть внутрь, но неожиданно дверь распахнулась сама, а на пороге небольшого помещения, которое скорее всего служило хозяину Сен-Манде для тайных встреч и переговоров, не предназначенных для чужих ушей, возникла высокая фигура мужчины, шагнувшего навстречу Пейраку из глубины комнаты. Граф устремил пристальный, изучающий взгляд на совершенно незнакомое ему безупречно красивое лицо молодого человека с холодными, как куски талого льда, глазами, отметил про себя, что он широк в плечах, по-военному подтянут, а его рука, украшенная тяжелыми перстнями, покоится на оголовье шпаги, которую он в любой момент готов выхватить из ножен. Вторая рука незнакомца терялась в складках белоснежного плаща, ниспадающего до самого пола, а вся его поза была напряженной, как и тогда, в гостиной, когда он, обнажив кинжал, мягким, крадущимся шагом приближался ко льву, замершему перед Франсуазой. - Что вам угодно, сударь? - чуть раздраженным тоном осведомился мужчина, заступая Жоффрею дорогу и не давая пройти дальше. При этом он взирал на него с таким высокомерным видом, словно тот своим вторжением нарушил все мыслимые правила этикета. Пейрак помедлил с ответом. Он интуитивно почувствовал, что человек, стоящий сейчас перед ним, одной породы с его женой - нестерпимо заносчивый аристократ, который считает, что ему все позволено уже только по праву рождения, и что все остальные - лишь пыль под высокими каблуками его изысканных туфель. Что связывало их с Анжеликой? Зачем он подходил к ней в гостиной? Чем мог настолько испугать девушку, что она так поспешно ретировалась? И кого он удерживает сейчас в этой потайной комнате? Молчание затягивалось, становясь ощутимо душным, как терпкий, чуть сладковатый запах мускуса, исходивший от камзола молодого человека. Жоффрей кинул быстрый взгляд за его плечо, но не увидел ничего, кроме темного массивного стола из мореного дуба с пузатыми, как винные бочонки, ножками, на котором стоял тяжелый бронзовый канделябр с единственной установленной в нем наполовину оплывшей свечой. Ее неверный колеблющийся свет очерчивал небольшой круг вокруг себя, погружая остальную часть комнаты в кромешную тьму. - Я ищу одну даму, и мне кажется, что она находится здесь, в этой комнате, - наконец прервал тягостное молчание граф. На лице мужчины в белом не дрогнул ни один мускул. - Вы ошибаетесь, сударь. У нас с вами нет общих знакомых, - и с этими словами он положил ладонь на косяк двери в желании захлопнуть ее перед носом своего нежданного визитера, но Пейрак не дал ему этого сделать. Просунув носок сапога в просвет дверного проема, граф произнес: - И тем не менее, я бы хотел убедиться, что с той, чье присутствие вы так тщательно пытаетесь от меня скрыть, все в порядке. - И вас нисколько не заботит, что может пострадать репутация дамы? - по губам молодого человека скользнула холодная улыбка. - Меня больше заботит, что может пострадать она сама, - со значением проговорил Жоффрей. Надменный взгляд собеседника на мгновение полыхнул яростью, и он впился светлыми, как расплавленный свинец, глазами в горящие решительностью чёрные глаза Пейрака. Эта безмолвная дуэль длилась не дольше нескольких ударов сердца, пока наконец незнакомец не произнес: - Что ж, как пожелаете, - и, не поворачивая головы, негромко позвал: - Кузина! Из темноты выступила Анжелика - без маски, с откинутым с головы капюшоном и рассыпанными по плечам золотистыми локонами. Черное домино, плотным коконом окутывающее фигуру девушки, подчеркивало мертвенную бледность ее лица. Не поднимая глаз и судорожно сжимая пальцы в замок перед собой, она остановилась за спиной молодого человека. - Мадемуазель де Сансе, - поприветствовал девушку Жоффрей, но она не произнесла в ответ ни единого слова. - Как видите, вам не о чем беспокоиться, мессир, - снова раздался спокойный голос незнакомца в белом плаще. - Это семейное дело... Услышав эту тираду, Анжелика вздрогнула, как от удара, и закусила губу, словно желая удержать слова, буквально рвущиеся у нее с языка. Пейрак перевел взгляд с девушки на мужчину, все так же стоящего между ними, как неприступная скала, и произнес: - И все же, сударь, я вынужден прервать вашу беседу, поскольку мадемуазель де Сансе обещала мне танец, - он заговорщицки улыбнулся Анжелике, которая вскинула на него полный изумления взгляд. - Вы так поспешно удалились, сударыня, что мне пришлось разыскивать вас по всему дому. - Простите, ваша светлость, я совсем забыла, - пробормотала девушка и сделала было шаг к нему навстречу, но кузен преградил ей дорогу. - Мы еще не закончили, - в его голосе проскользнули металлические нотки. - Вы можете продолжить ваше общение и после праздника, - с не меньшей настойчивостью произнес Жоффрей, протягивая руку Анжелике. - Право слово, разве маскарад - подходящее место для серьезных разговоров? - Позвольте, сударь, мне самому судить о том, где и с кем мне вести беседы, - если бы взглядом можно было убивать, то Пейрак бы сейчас уже лежал на полу, пронзенный ледяным стилетом голубых глаз мужчины. Кузен Анжелики своей заносчивостью вновь напомнил графу Франсуазу, и он едва не поморщился, настолько неприятным было для него это сравнение. И какой разительный контраст с Анжеликой представляли собой эти двое - надменные, чванливые, переполненные чувством собственной избранности и вседозволенности! Жоффрей теперь был твердо уверен, что должен увести девушку из этой потайной комнаты любой ценой, даже если ему придется вступить в схватку с ее кузеном за право осуществить свое желание. Нельзя было и помыслить о том, что Анжелика находилась с ним здесь по собственной воле - настолько она была напугана и растеряна. - Я предлагаю мадемуазель де Сансе самой решить, как ей следует поступить в данной ситуации, - в этот момент пальцы девушки легли в ладонь Пейрака, и он слегка пожал их. И без того бледное лицо молодого человека сделалось еще белее, а губы сжались в напряженную тонкую линию. - Что ж, кузина, развлекайтесь, - с угрожающей любезностью в голосе произнес он и отступил в сторону, давая ей выйти. - Неизвестно, когда еще вам представится такая возможность... И представится ли... С этими словами он захлопнул двери потайной комнаты и, отвесив небрежный поклон графу и его спутнице, удалился. Жоффрей, проводив его взглядом, обернулся к Анжелике и участливо осведомился: - С вами все в порядке? Она мотнула головой и отвела глаза в сторону, но руку у него не отняла. Пейрак склонился к ее лицу. - Вы чем-то расстроены? - он пытался поймать ее взгляд, желая прочитать в нем ответ, но девушка упорно молчала. - Возможно, вы хотели продолжить разговор с вашим кузеном? Я помешал вам? - граф отпустил ее ладонь и скрестил руки на груди. Анжелика прислонилась спиной к стене и на секунду прикрыла глаза, отчего ее лицо приобрело выражение какой-то хрупкой нежности, беспомощности, и у Жоффрея возникло непреодолимое желание привлечь ее к себе, чтобы своими объятиями защитить от всего мира, но он не посмел этого сделать - настолько она была сейчас далека от него. - Я провожу вас туда, куда вы скажете, - наконец произнес граф, пытаясь заглушить чувство горечи от ее неожиданной холодности. - Вам не стоит сейчас оставаться одной... Она наконец подняла на него глаза, в глубине которых он прочел панический страх вперемешку с отчаянной безнадежностью, и еле слышно произнесла: - Вы можете увезти меня отсюда? Куда угодно... Только, пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем... ______________________ *Подробнее в главе "Жоффрей. Лувр". **Герцог Анри II де Монморанси - внук коннетабля Анна де Монморанси, сын коннетабля Анри де Монморанси, последний представитель знаменитого рода Монморанси из Шантийи. В 1632 году брат короля, Гастон Орлеанский, поднял восстание против кардинала Ришелье. Несмотря на увещевания жены, итальянки из рода Орсини (и двоюродной сестры королевы Марии Медичи), Монморанси примкнул к восставшим и дал мятежному Гастону убежище в Лангедоке. В сентябре он за полчаса был разбит верным королю маршалом Шомбергом под Кастельнодари. В этой схватке Монморанси был ранен и попал в плен к королевским войскам. Тулузский парламент признал его виновным в оскорблении величества и приговорил к смертной казни. Истинной причиной королевского гнева было плохо скрываемое стремление Монморанси к образованию независимого княжества на итало-французской границе. Приговор был исполнен в Тулузе; все титулы и владения Монморанси были конфискованы (позднее их выпросил себе муж его сестры — принц Конде). Расправа над Монморанси обозначила наступление во Франции эпохи абсолютизма. *** Франческо Корбетта (1615 или 1620 - 1681) – итальянский гитарист-виртуоз и композитор, известный во второй половине жизни под переделанным на французский лад именем Франсиск Корбет. Прославился как учитель игры на гитаре в Болонье (с 1639 года), где стал главой блестящей школы. Около 1643 года Корбетта поступил на службу к герцогу Мантуанскому, затем – к эрцгерцогу Австрии (ок. 1648). Призванный ко французскому двору в период правления молодого Людовика ХIV, он создает совместно с Люлли музыку для одного из королевских балетов, сочинив антре для нескольких гитар. В дальнейшем он продолжает свою деятельность при королевском дворе Англии. Здесь он знаменит как крупный исполнитель-виртуоз, а также педагог, дающий уроки королю и придворной знати. Около 1671 года он возвращается во Францию для преподавания игры на гитаре наследнику престола, но при этом не порывает свои связи с английским королевским двором. Умер в Англии в 1681 году. **** Мелюзина — фея из кельтских и средневековых легенд, дух свежей воды в святых источниках и реках. Часто изображалась как женщина-змея или женщина-рыба от талии и ниже, иногда с двумя хвостами. Раймондин, племянник Эймера, графа Пуатье, убив его нечаянно на охоте, скрывался в лесах, где и встретил Мелюзину у источника и предложил вступить в брак. Мелюзина обещает, что ему не будет расплаты за преступление, и он обретет счастье, богатство и многочисленное потомство, если на ней женится. Точно также, как и её мать ранее, она поставила условием, что муж никогда не должен входить в её спальню по субботам. Мудрая Мелюзина помогала мужу приобрести богатство: он получил много свободной земли, окружив её шкурой оленя, нарезанной на тонкие ремни, стал могущественным государем и основателем дома Лузиньянов. Она родила ему десять детей, из них две дочери и восемь сыновей (в том числе Жоффруа Большой зуб и Гвидона), двое из которых, отправившись в путешествия, также стали правителями своих земель. Став женой Раймонда, с помощью своей магии Мелюзина воздвигала замки, распахивала земли и строила города. Первым замком, созданным ею, стал замок Лузиньян. Брат Раймондина наговорами возбудил в нём ревность к супруге, и он решил подсмотреть, что делает его жена по субботам. Он увидел её моющейся и узнал про её хвост. Мелюзина простила его. И лишь когда, как-то поссорившись с супругой из-за того, что один из их сыновей убил другого, он обозвал её «змеей» перед лицом своего двора, она превратилась в дракона, одарила его двумя магическими кольцами и улетела, чтобы никогда не вернуться, трижды облетев вокруг замка с раздирающим душу криком (знаменитый Cri de Meluzine). С тех пор она была покровительницей славного дома Лузиньянов и предупреждала своих потомков, когда им угрожало несчастье.
Violeta: Глава 41. Филипп. Сен-Манде. Продолжение. - Вы уже переговорили с вашей кузиной? - Фуке сделал приглашающий жест рукой, распахивая перед маркизом дю Плесси-Бельером двери в свой кабинет. Кроме пылающего жаром камина в комнате не было других источников света, но мужчинам они и не требовались. То, что они хотели сказать друг другу, казалось более уместным произносить в полумраке, словно они брали в союзники своей тайны безмолвную ночь. - Вряд ли это можно назвать полноценной беседой, - с плохо скрываемым раздражением бросил Филипп, нехотя следуя за хозяином дома. Как некстати этот разговор! Он еще не успел четко проанализировать то, что произошло в потайной комнате и выработать стратегию дальнейших действий в отношении Анжелики и ее неожиданного защитника, о котором маркиз абсолютно ничего не знал, а потому не мог оценить степень опасности, которую тот мог собой представлять, отчего беседа с Фуке сейчас ставила его в положение наскоро построенного редута, не имеющего ни единого шанса выстоять, когда на него несется тяжелая неприятельская конница... Но суперинтенданту не терпелось узнать, как продвигается их дело, а потому Фуке позвал его в свой кабинет, едва Филипп переступил порог бальной залы после полного провала его переговоров с кузиной. - Она была рада вас видеть? - виконт де Мелён остановился у большого стола, чтобы налить себе и гостю вина. - Несомненно, - коротко ответил маркиз. Воскрешая в памяти их встречу, ему сейчас и в самом деле казалось, что Анжелика была рада его видеть - таким облегчением вспыхнули ее глаза, когда он снял маску. А после, когда он предложил ей опереться на его локоть, чтобы проводить туда, где можно было бы переговорить с глазу на глаз без лишних свидетелей, ее ладонь, словно робкая птица, опустилась на рукав его камзола, и он даже через плотную ткань почувствовал, как она дрожит... Неожиданно лицо молодого человека приобрело загадочное выражение, какое бывает у каменных надгробных изваяний на саркофагах королей прошлого, и непрошеные картины далеких дней замелькали перед его внутренним взором, как обрывки полузабытого сна. <i>Ему тогда едва исполнилось шестнадцать, когда отец купил ему полк, и они отправились в провинцию, чтобы набрать людей. Шумиха вокруг этого события утомляла Филиппа и навевала тоску - ему хотелось как можно скорее услышать свист пуль над головой, почувствовать ярость схватки, сладость первых побед, а вместо этого ему приходилось участвовать в круговороте многочисленных праздников, на которых провинциальные мамаши с лоснящимися от тупого усердия и показной любезности лицами непрестанно навязывали ему своих дочерей - таких же неотесанных деревенщин с дурными манерами, как и они сами. Когда на очередном приёме ему представили девушку, почти ровесницу - хотя ему, уже искушенному опытом, она показалась совсем еще ребенком - в скромном, почти монашеском платье, словно невзрачная серая утица среди ярко разряженных гусынь, скука сменилась негодованием, а то в свою очередь - жгучим стыдом, когда ему сказали, что девушку, которая оказалась его кузиной, следует развлечь танцами. По выражению лиц находящихся в гостиной дам он понял, что здесь произошла какая-то неловкость, причиной которой, несомненно, была эта замарашка, и ему захотелось провалиться сквозь землю, до самой Преисподней, лишь бы оказаться сейчас как можно дальше от нее. Но мать смотрела на него таким недвусмысленным взглядом, что ему пришлось подчиниться. Он несколько грубо взял кузину за руку, чтобы отвести в галерею, где пажам и молодым сеньорам его возраста было разрешено резвиться в свое удовольствие, и вдруг почувствовал, как нежные девичьи пальчики дрожат в его ладони. Бросив на нее удивленный взгляд исподтишка, он увидел в нескольких дюймах от себя прозрачные, как лесной родник, изумрудные глаза, которые смотрели на него с таким неподдельным восхищением, словно он был каким-то божеством, сошедшим с небес на землю. Это было так ново и волнующе: прежде дрожал только он, не зная, как противостоять навязчивому желанию перезрелых дам, или слушая колкости молодых придворных кокеток. А тут маленькая девочка наделила его властью, которой он всегда был лишен. Ее взгляды подействовали на него, как целительный бальзам, как пьянящий ликер, и он почувствовал, что становится мужчиной, что отныне он - не игрушка и не слуга… Но, представляя ее своим товарищам, Филипп, сам не понимая почему, жестоко посмеялся над ней: "Вот, - сказал он тогда, - баронесса Унылого Платья". И она убежала... А он посмотрел на свою пустую ладонь и неожиданно ощутил страшное разочарование, сродни чувству, когда пойманная птица, ставшая ему другом, вдруг упорхнула из его рук. Ему показалось, что все вокруг стало серым. Он хотел разыскать ее, чтобы она перестала сердиться, и вновь увидеть ее изменившийся взгляд. Но он не знал, как взяться за дело, как очаровать юную недоверчивую особу. Он наспех схватил из вазы какой-то фрукт, чтобы угостить кузину, - подумал, что это будет хороший предлог. Яблоко было золотисто-розовое, как и ее личико. Он искал ее тогда в саду весь вечер, но так и не нашел… </i> - Ну, этого стоило ожидать, - вернул его к действительности голос хозяина Сен-Манде, который в это мгновение оценивающим взглядом прошелся по скульптурным чертам лица молодого человека. Филиппу потребовалась доля секунды, чтобы осознать, что вместо аллей старого парка, куда порой забредали лани из Ньельского леса, и где весной витал пряный аромат каштанов, он сейчас находится в едва освещенном кабинете Николя Фуке, который придирчиво рассматривает его, словно породистого жеребца на продажу. Маркизу были хорошо знакомы подобные взгляды, и он ненавидел их всей душой, желая любому, кто так смотрел на него, идти прямиком к Дьяволу, а то и куда подальше! - Что вам удалось узнать? - протянул ему бокал суперинтендант. - Нас прервали, - ответил маркиз, стараясь, чтобы на его лице не дрогнул ни единый мускул, выдавая его раздражение. - Неужели? - собеседник изогнул бровь. В его голосе слышалось откровенное недоверие напополам с недовольством, а в карих глазах светилась издёвка. Филипп с легкостью мог прочесть мысли виконта: как такой красавец умудрился утратить расположение дамы? Ведь все было организовано настолько безупречно, что неудача была просто немыслима, и что же? Все сорвалось! Не иначе, прекрасный, словно ангел, маркиз глуп, как пробка, и он зря положился на него в этом щекотливом деле... Молодому человеку и самому было непонятно, как ситуация могла выйти из-под контроля - ведь в его руках были исключительно козыри, но, видимо, сама судьба смешала ему карты, и все пошло наперекосяк... Сперва он перепутал сестер де Сансе и не сразу понял, кто перед ним, а потому едва не проговорился Ортанс о ларце, что было бы не просто ужасной оплошностью, а почти катастрофой. От провала его спасло только происшествие со львом, которое отвлекло внимание его спутницы, а его самого заставило удержать рвущиеся с губ слова, которые погубили бы всю затею. Какой недопустимый промах! А ведь она ясно дала ему понять, что не была на приеме в Плесси, поскольку его мать желала видеть вокруг себя "хорошенькие мордочки". Это было сказано с такой обидой, словно Ортанс и сейчас не могла простить своей сестре этого немыслимого оскорбления, а после она с вызовом добавила: "Ужасная несправедливость! И это при том, что ваш батюшка во время визита в Монтелу нашел, что у меня тонкий ум". Начавшему терять терпение Филиппу тогда захотелось резко оборвать ее и сказать, что он прекрасно помнит тот день, и что ей не стоит лгать ему прямо в лицо, но тут у него перед глазами встала сцена из далекого прошлого - запущенная, темная гостиная в полуразвалившемся замке, вытертые гобелены, жалкая кучка дров, тлеющая в камине, старый барон де Ридуэ с его давным-давно вышедшим из моды воротником и четыре дамы: три нелепо одетые тетушки, сопровождающие некрасивую молодую девицу, чьи жалкие бантики и бархатная лента на суконном корсаже мышиного цвета не могли вызвать ничего, кроме насмешек... Филипп едва не застонал от осенившей его догадки: так вот кто сейчас перед ним - Ортанс де Сансе! Дьявол! Он угробил на неё кучу времени и ни на шаг не приблизился к своей цели!.. И в таком случае, где же тогда Анжелика?! Ему пришлось разыскать лакея, который встречал вновь прибывших, и заставить его вспомнить, с кем на бал прибыла дама в красном домино, на которую господин Фуке приказал слуге обратить пристальное внимание и доложить ему, когда та появится. Больших трудов Филиппу стоило отыскать и девушку в черном плаще с простой белой маской на лице, поскольку после беседы с Ортанс и инцидента со львом она словно сквозь землю провалилась, и по мере поисков он раздражался все больше и больше, пока наконец не пришел в самое препаршивое расположение духа. А потом он, словно безусый юнец, впервые оказавшийся на поле боя, совершал ошибку за ошибкой, которые в итоге и привели его к позорному провалу миссии... Николя Фуке первым нарушил гнетущее молчание. - Кто же осмелился прервать вашу беседу с кузиной де Сансе, маркиз? - суперинтендант опустился в кресло, стоящее у камина, и посмотрел на Филиппа снизу вверх. Тот отвернулся и устремил взгляд на ярко горящие в очаге дрова. - Какой-то высокий мужчина в пурпурном костюме и темном парике, - отрывисто проговорил Филипп, злясь на сложившуюся ситуацию, в которой ему, как провинившемуся пажу, приходилось отчитываться перед этим наглым выскочкой, купившим себе дворянство и теперь возомнившим себя ровней представителю древнего аристократического рода. - Он был в маске, поэтому я не могу описать вам его внешность, но мадемуазель де Сансе назвала его в разговоре "Ваша светлость". Языки пламени, облизывая горящие поленья, переливались огненными оттенками, точно такими же, какие играли в гранях огромного рубина, украшавшего навершие шпаги встреченного Филиппом незнакомца. Все в нем - от повязанного широким бантом галстука до затканной золотом и усыпанной бриллиантами перевязи - было подобрано безупречно и с большим вкусом, что говорило не только об утонченности владельца, но и о его баснословном богатстве. Странно, что маркиз раньше не встречал его в свете... - Думаю, я понял, о ком вы говорите, - задумчиво кивнул Николя Фуке. - Как некстати, - словно разговаривая сам с собой, продолжал виконт. - Как же он отыскал вас? - Уверен, что этот человек следил за нами, поскольку, едва я начал беседовать с мадмуазель де Сансе в потайной комнате, которую вы мне указали, он стал весьма настойчиво ломиться в дверь. - Ломиться в дверь? - Фуке даже привстал со своего места от изумления. - Вы не ослышались, - невозмутимо ответил Филипп, переведя взгляд на застывшего от удивления собеседника. - Он едва не разнес ее в щепки, а после весьма бесцеремонно увел мадемуазель де Сансе с собой. Я был вынужден позволить ему сделать это, чтобы избежать скандала, но его поведение показалось мне более, чем подозрительным. Замешательство суперинтенданта было приятно маркизу. Наконец-то разговор перестал быть для него оскорбительным, а его промахи отошли на второй план. Теперь он, перехватив инициативу, сможет атаковать сам, превратившись из обороняющейся стороны в наступающую. - Вы сказали, что знаете его, виконт, как его имя? - небрежно осведомился Филипп, отвернувшись к огню, словно задавал этот вопрос из одного лишь праздного любопытства. - Граф Жоффрей де Пейрак из Тулузы, - рассеянно ответил Фуке, нервно барабаня кончиками пальцев по подлокотнику кресла. Филипп подумал, что уже где-то слышал это имя. - Что их связывает с мадемуазель де Сансе? - задал новый вопрос маркиз. - Супруга графа говорила мне, что они оказывают ей протекцию в Париже, но, думаю, тут с уверенностью можно говорить о чем-то большем. Ваша кузина, - хозяин Сен-Манде со значением улыбнулся Филиппу, - слишком очаровательна, чтобы такой известный любитель прекрасных дам, как господин де Пейрак, не обратил на нее своего пристального внимания. Скользнувший по лицу маркиза огненный отблеск скрыл от его собеседника внезапную бледность Филиппа, продолжавшего неотрывно смотреть на огонь. Со стороны могло показаться, что сказанное его абсолютно не трогает, а происходящее не вызывает ровно никаких эмоций. Но перед его внутренним взором снова вставала недавняя сцена в потайной комнате и момент, когда Анжелика вложила в ладонь незнакомца свои тонкие пальцы. Когда-то с такой же доверчивостью она протянула свою руку ему... Как же это было давно! Сегодня Анжелика вновь ускользнула от него, как и тогда, в Плесси, но если в то мгновение он испытал только разочарование оттого, что что-то светлое покинуло его вместе с ней, то сейчас к этому чувству добавилось еще что-то помимо этого, нечто сродни ревности, как будто мужчина в пурпурном костюме забрал у него то, что принадлежало только ему, и забрал с такой легкостью, словно он, Филипп дю Плесси, никогда этим и не владел... Увы, как оказалось, Анжелика ничем не отличается от других - такая же, как и все они... Как и все... - То есть она его любовница? - прямо осведомился маркиз. Фуке задумчиво произнес: - Не думаю, что все так просто. Судя по его поведению, он питает к девушке весьма страстные чувства, которые тщательно скрывает, поскольку в свете я не слышал даже намека на их отношения. И это может быть нам весьма на руку, - неожиданно проговорил суперинтендант, словно ему в голову пришла отличная идея. Он взглянул на собеседника и деловито осведомился: - Так что вам удалось узнать до того, как мессир де Пейрак столь невежливо лишил вас невероятно приятного общества вашей кузины? - Я едва успел представится ей, - молодой человек отхлебнул вина, чтобы смочить внезапно пересохшее горло. Сам не понимая почему, Филипп вдруг решил пока ничего не говорить Николя Фуке о том, что ему удалось выведать у Анжелики. Глаза суперинтенданта были так хитро прищурены, а лицо выражало такой жадный интерес, что маркизу стало откровенно неприятно быть частью того плана, который уже, несомненно, зародился в изощренном мозгу этого интригана, который сумел обманом, подкупом и всевозможными плутнями подмять под себя всю Францию, а теперь держал за горло и его, шантажируя грязной историей, в которую некогда втянул его отца. Увидев сегодня искреннее волнение Анжелики, ее почти панический ужас, когда он без обиняков дал ей понять, что ему все известно об ее участии в истории с ларцом, Филипп окончательно уверился, что она не несёт серьезной угрозы для всесильного суперинтенданта и не заслуживает висящей над ней домокловым мечом неминуемой кары за то, что она украла ларец с ядом и письмами заговорщиков, тем самым сорвав заговор против короля. Вся ее вина состояла лишь в невероятном упрямстве и чрезмерной гордыне, которые Анжелика демонстрировала в самый неподходящий момент. Глупая девчонка! Его кузина, как и много лет назад, не умела скрывать своих чувств, и все эмоции можно было без труда прочитать на ее лице, мгновенно бледнеющем или вспыхивающим жарким румянцем, а в глубине ее глаз, почти таких же светлых, как у него, отчаяние легко сменялось гневом, от которого они темнели, как бушующий океан. Там, в потайной комнате, когда их разговор приобрел характер жестокого сражения, при одном взгляде на эту маленькую фурию Филиппу хотелось грубо схватить ее, встряхнуть изо всех сил, чтобы сбить с нее спесь, заставить бояться себя, но одновременно он ощущал нестерпимое желание коснуться пальцами ее нежной кожи и вдохнуть запах полей Пуату, идущих от ее волос... Что за сумасшествие? Откуда возникло это необъяснимое влечение, которое он испытывал помимо своей воли, и даже сейчас, когда, казалось бы, все его мысли должны быть заняты другим, она никак не шла из его головы! Ему вдруг захотелось отказаться от этого дела, уехать обратно в расположение части, предоставив Фуке самому разбираться с Анжеликой и этим чертовым ларцом, вернуться туда, где все честно и понятно, и где никакие женские плутни не смогут обезоружить его! - Что заставило вас избрать военную стезю, маркиз? Филипп, не ожидавший такого вопроса, с удивлением посмотрел на Фуке. Не спуская со своего собеседника внимательного взгляда, суперинтендант подался вперед в своем кресле и сцепил руки в замок перед собой, опираясь локтями на подлокотники кресла. - Я хотел служить королю, - прямо, без тени лукавства ответил молодой человек. - Все, что у меня есть, принадлежит ему. - Похвально, похвально... Истинная преданность - такая редкость в наши дни, - одобрительно кивнул Фуке, и у Филиппа возникло непреодолимое желание сказать ему что-то резкое, грубое, стереть лицемерную улыбку с этого насквозь фальшивого лица, но он сдержался, как делал много раз до этого, и, несомненно, сделает много раз после. Маска равнодушия - что может быть естественнее и действеннее в разговорах с подобного сорта людьми? Холодность, показная любезность, безукоризненное соблюдение этикета - и никто никогда не узнает о том, что творится внутри, никто не нащупает уязвимой точки, никто не сможет проникнуть в крепость, которую он воздвиг вокруг себя... И лишь на войне Филипп мог дать волю своему гневу, бушующей в нем ярости, вступить в открытый бой со смертью, в очередной раз бросить в ее насмешливо ухмыляющееся лицо перчатку и в очередной раз победить... В детстве он любил охотиться на волков, и главным моментом в охоте было мгновение, когда серая смерть припадала на задние лапы, готовясь к прыжку. Филипп заглядывал в ее глаза, горящие жаждой убийства, видел оскаленные зубы, ощерившиеся в грозном оскале, и ждал секунды, когда из добычи станет охотником, а из жертвы - хозяином положения. Медленно и бесстрашно он шел ей навстречу. Смерть считала его легкой поживой, упуская из виду, что он сжимает в руке нож. Что ж, за легкомыслие и самонадеянность надо платить. И когда зверь наконец прыгал, предвкушая близкую победу, Филипп быстрым, как молния, движением выбрасывал вперед левую руку, сжимая, словно тисками, горло волка. Долю секунды он смотрел ему прямо в глаза, в которых вспыхивало недоумение, а потом изо всех сил всаживал нож прямо в брюхо зверю, распарывая его надвое. Кровь алым фонтаном брызгала на снег, волк корчился в последних муках, а Филипп рывком отбрасывал труп на землю, и на снег вываливались еще теплые внутренности животного... Что может сравниться с этим? Опьянение победой, добытой в бою кровью, пронзительное ощущение того, что ты жив, что ты выиграл, что враг лежит распростертый у твоих ног! И выиграл в честной схватке, когда на кону с обеих сторон стояло только одно - желание одержать победу... - Я тоже служу королю и не хочу, чтобы давняя, почти забытая история разрушила все то, чего мне удалось добиться... Нам, - улыбнулся суперинтендант, салютуя маркизу бокалом. - Потому я надеюсь на ваше здравомыслие и на то, что вы, сударь, как настоящий военный, отнесётесь со всей ответственностью к тому, о чем я вас попрошу. Словно волк, учуявший опасность, маркиз мгновенно подобрался. - Итак, все, что от вас потребуется - это расположить к себе вашу кузину и осчастливить ее своим вниманием. - Зачем мне это? - непонимающе спросил Филипп, нахмурившись. - Ну во-первых, ее нужно оградить от общения с кем-либо, кроме посвященных в нашу тайну людей. А граф де Пейрак - слишком значительная фигура и может доставить нам массу неприятностей, если юная мадемуазель расскажет ему все... - Если уже не рассказала, - исподлобья взглянул на Фуке молодой человек. - Возможно да, а возможно и нет, - сделал неопределенный жест рукой в воздухе суперинтендант. - Спросить мы у него все равно ничего не сможем, а рисковать в этой ситуации было бы несусветной глупостью. Но вернемся к делу... Во-вторых, будучи ее поклонником, вы всегда сможете держать ее у себя на глазах, пресекая любые попытки к неосторожным откровениям. А в-третьих, - Николя Фуке сделал многозначительную паузу, а после торжествующе продолжил: - если мы сможем обвинить мессира де Пейрака в соблазнении девицы де Сансе, что, в совокупности с его недавней громкой дуэлью и мрачной славой колдуна и вольнодумца, неминуемо приведет его в Бастилию, то ее родня быстро открестится от нее, и ей ничего не останется, как опереться в своем отчаянии на протянутую ей руку помощи - то есть вашу... Несомненно, граф человек неординарный, и мы могли бы с ним подружиться, сложись обстоятельства иначе, но... - хозяин Сен-Манде прервал себя на полуслове и в наигранном отчаянии развел руками. Филипп задумался. То, что предлагал ему хозяин Сен-Манде, было подло, низко и противоречило всем его принципам. Всегда вести бой с открытым забралом - такова была его незыблемая позиция, смело кидаться в самую гущу схватки, рискуя потерять жизнь, но не утратить честь... Хотя, презрительно скривил губы Филипп, что может знать о чести человек, сидящий сейчас перед ним, для которого люди - безвольные фигуры на шахматной доске, которые он заставляет двигаться так, как ему удобно. Для него не имеет значения, кто перед ним - король ли, хитрый итальянец, аквитанский сеньор, появившийся в неудачное время в неудачном месте - все они всего лишь пешки в его игре. И он сам вынужден следовать указаниям суперинтенданта, чтобы исправить ту ужасную ошибку, которую совершил его отец много лет назад, безрассудно поставив под удар будущее их рода и запятнав репутацию семьи гнусным заговором против королевской семьи. Какая насмешка судьбы - желая отдать всю свою жизнь без остатка служению Франции и ее сюзерену, Филипп был вынужден сейчас идти на сделку с собственной совестью, помогая тому, кто некогда хотел лишить жизни короля и его брата... Что ж, у него не было другого выхода. И если будущее тулузского графа было ему безразлично, то та двенадцатилетняя девочка, которая не побоялась бросить вызов сильным мира сего, заслуживала по меньшей мере уважения, а девушка, которая сегодня смело противостояла ему - честных условий. - Что касается мессира де Пейрака, - маркиз наконец переменил свою позу и обернулся лицом к Николя Фуке, - то вы можете поступать с ним так, как считаете нужным, но с мадемуазель де Сансе я предпочел бы поговорить напрямую. Есть много способов развязать язык упрямым девчонкам... - И лучший из них, - подхватил суперинтендант, - это влюбленность. Если у нее и были какие-то чувства к графу, то при вашем появлении, я в этом уверен, они обратились в пепел. Филипп дернул краешком рта, что можно было принять за небрежную улыбку. Если бы все было так просто... Но сейчас ему было легче на словах согласиться с доводами виконта, чем продолжать эту бессмысленную дискуссию. Пусть господин Фуке пребывает в наивном убеждении, что может управлять им, с оттенком злорадства подумал Филипп. Сейчас у них есть общая цель - найти и уничтожить ларец, но к ней они могут идти разными путями. Он сам будет решать, как ему поступить. И выберет ту стратегию, которую посчитает наилучшей. Ни guerre mortelle, ни guerre couverte* в данном случае были для него неприемлемыми, и он охотнее всего пошел бы на переговоры с Анжеликой, вместо того, чтобы обманом и хитростью выуживать из нее нужную информацию. В дверь кто-то еле слышно постучал. - Войдите, - отрывисто бросил суперинтендант. На пороге возник слуга, изогнувшийся в столь раболепном поклоне, что Филипп тут же счел его нарочитым. Несомненно, не будь его здесь, лакей вел бы себя по-другому. Доверенное лицо? Шпион? Рано или поздно он узнает об этом. - А, Клеман, - поднялся ему навстречу Фуке. - Какие новости? - Господин виконт, только что граф де Пейрак и мадемуазель де Сансе покинули Сен-Манде, - тихий, вкрадчивый голос слуги был полон почтительности, но Филипп уловил в нем нотки снисходительности, а цепкий, пристальный взгляд в одно мгновение окинул его с головы до пят, оценив каждую деталь одежды и внешности, и наверняка сохранил в памяти, чтобы при случае воспользоваться этой информацией. - Вы послали за ними сопровождающих? - осведомился суперитендант. - Учтите, они не должны заметить слежки. - Конечно, мессир, - снова поклонился слуга. - Мои люди будут следовать за ними, словно тени. - Превосходно! - воскликнул Николя Фуке. - Клеман, - он указал на маркиза жестом, и лакей тут же подобострастно поклонился и ему, - это маркиз дю Плесси-Бельер. С этого момента ты поступаешь в его распоряжение. - Господин маркиз, - голос Клемана можно было мазать на хлеб вместо масла. Что-то в нем показалось маркизу смутно знакомым - это рябое лицо, вкрадчивые манеры… Где он мог видеть его раньше? Филипп надменно выпрямился - слуга нравился ему все меньше и меньше. Можно было не сомневаться, что он будет докладывать о каждом его шаге Фуке точно так же, как только что оповестил суперинтенданта об отъезде Анжелики и графа. Надо будет избавиться от этой излишне любезной обузы при первом же удобном случае... - Как только мы узнаем, куда мессир де Пейрак увез мадемуазель де Сансе, мы сможем известить об этом ее родственников, а те уже сделают все за нас, - продолжал хозяин Сен-Манде. - Вашей задачей, сударь, - обратился он к Филиппу, - будет навестить вашу кузину в самый разгар скандала, чтобы заверить ее в ваших самых добрых чувствах и намерениях. И да, - словно спохватившись, добавил он, - нанесите визит мадам де Пейрак. Думаю, молодая графиня будет нуждаться в утешении, когда до ее прелестных ушек дойдет известие об очередной измене ее ветреного супруга. И она с радостью поможет нам навсегда избавиться от него... ________________________ * Различные типы войн диктовали и разные нормы поведения, соответственно менялись законы и обычаи ведения боевых действий. Общепризнанными были четыре типа войны: guerre mortelle, или война до смерти — война на истребление, в которой пленный враг мог ожидать либо рабства, либо смерти; bellum hostile — открытая, или публичная война, в которой христианские принцы враждовали друг с другом, а рыцари занимались разорением соседних земель и в случае пленения могли рассчитывать на выкуп; guerre couverte — феодальная, или скрытая война, в которой допускались убийство и ранение, но неприемлемыми считались поджог, пленение или мародерство; и перемирие — временный перерыв в военных действиях. Осадная война выработала собственный свод законов, которые утверждались легче, чем правила ведения сражений.
Violeta: Глава 42. Жоффрей. Сен-Манде. Побег. Жоффрей подошел к Анжелике вплотную и опустил ладони ей на плечи. - Я не двинусь с места, пока вы не объясните мне все, - твердо проговорил он. - У нас нет на это времени, - каким-то отрешенным голосом отозвалась она. - Или вы поможете мне покинуть Сен-Манде прямо сейчас, или... Впрочем, - Анжелика вскинула на него помертвевший взгляд, - это только на время отсрочит неминуемое. В устремленных на нее черных глазах графа отразилось беспокойство. Он резко встряхнул ее. - Да что с вами происходит? Отвечайте! Я впервые вижу вас в подобном состоянии. Лицо девушки исказилось, словно от боли. - Я... не могу, - дрогнули ее губы, а потом она вдруг отстранилась от Пейрака и быстро проговорила: - Простите меня за то, что я невольно вовлекла вас во всю эту историю, я была не в себе, - с этими словами Анжелика развернулась и хотела уже было выйти из комнаты, но крепкая мужская рука удержала ее. - Хотите вы того или нет, но я здесь и никуда вас не отпущу, - произнес граф со всей возможной серьезностью. - Тем более, что ваш кузен был не слишком-то с вами любезен. Кто знает, что придет ему в голову в следующий раз, когда он вновь решит поговорить с вами наедине, а меня не окажется рядом... Глаза девушки нехорошо сощурились, и она упрямо поджала губы. Еще минуту назад Анжелика казалась такой напуганной, вкладывая дрожащие пальчики в его ладонь, а теперь ее взгляд стал подобен холодному клинку. Жоффрей с удивлением посмотрел на нее, гадая, что могло стать причиной столь резкой перемены настроения, и внезапно его озарила неожиданная догадка: а что, если он все неправильно понял, и между Анжеликой и ее красавцем кузеном произошла банальная ссора любовников, в которую он вмешался самым идиотским образом? Почему он решил, что девушке угрожала опасность? И что, если на самом деле она желала просто заставить молодого маркиза ревновать, а потому и разыграла весь этот спектакль с блестящими на ресницах слезами и просьбами о помощи? Сердце графа ухнуло куда-то вниз - он впервые оказался в подобной ситуации и теперь не знал, как ему поступить. Проводить Анжелику в бальную залу к остальным гостям и навсегда вычеркнуть ее образ из своей памяти? Наплевать на все доводы рассудка и увезти ее из Сен-Манде? Бороться за ее любовь или же оставить в покое? И не обманывается ли он ангельской внешностью этого юного золотоволосого создания? Так ли она чиста и невинна, как он себе представляет? Или же она ловкая актриса, тем более убедительная, что отчасти не осознает своей хитрости, полагая, что так и надо, так оно должно и быть, что это часть женской породы… Поистине, она лишает его рассудка! Несколько долгих мгновений они смотрели прямо в глаза друг другу, и по мере того, как мысли Жоффрея отравляли его сердце недоверием, его взгляд мрачнел, пока наконец он не произнес: - Я чем-то обидел вас? Продолжая молчать, она опустила глаза. Пейрака охватила какая-то бешеная ярость напополам с черной ревностью. Сейчас он был готов увезти Анжелику хоть на край света, только чтобы она, пусть недолго, но принадлежала только ему, а потом... Потом он решит, что делать дальше... - Идемте, - отрывисто бросил Жоффрей, стараясь не смотреть на тонкий профиль девушки, чтобы вновь не попасть под ее колдовское обаяние. Ему понадобится все его хладнокровие, чтобы разобраться в хитросплетениях души Анжелики, а главное - в самом себе... *** Услужливый лакей с изрытым оспой лицом, которого они нашли неподалеку, с радостью согласился подогнать экипаж сестер де Сансе не к парадному входу, а на задний двор, и незаметно вывел беглецов из Сен-Манде. За свои труды он получил массивный перстень с огромным изумрудом и заверил графа де Пейрака, что навсегда сотрет из своей памяти этот эпизод. - Можете на меня рассчитывать, ваша светлость, - угодливым тоном говорил он, помогая Анжелике сесть в фиакр. - Ни одна живая душа не узнает о вашем отъезде. В полном молчании они покинули пределы поместья, и карета двинулась по направлению к Парижу. Жоффрей не торопился начинать разговор с девушкой, а та, казалось, была полностью поглощена видом мелькающих за окном деревьев, припорошенных снегом, и звездного неба, раскинувшегося над безмолвной ночной дорогой. Граф незаметно наблюдал за ней и видел, как нервно подергиваются уголки ее губ, лихорадочно блестят глаза с залегшими под ними глубокими тенями, как судорожно сжимаются руки на коленях... Несомненно, она была сама не своя от переживаний, только вот с чем они были связаны? С опасностью, о которой она говорила? С ее кузеном? С их ссорой, которую он так кстати - или некстати - прервал? Первой нарушила молчание Анжелика. - Куда мы едем? - ее голос, против ожидания, не дрожал и казался почти спокойным. Пейрак пристально посмотрел на нее. - Это зависит от вас, мадемуазель, - медленно, выделяя каждое слово, проговорил он. - Точнее, от вашей откровенности... Анжелика несколько раз глубоко вздохнула, словно собираясь с духом, потом замерла на мгновение, как перед прыжком в ледяную воду, и... отрицательно покачала головой. Граф едва сдержался, чтобы не стукнуть кулаком по деревянной скамье. Проклятье! Упрямая девчонка не желала облегчать ему задачу и продолжала держать в неведении. Вступать в игру, не зная правил - что может быть глупее? Но, кажется, он готов был пойти на это... Или все-таки не готов? Неопределенность была для Жоффрея хуже пытки, а Анжелика своим упорным молчанием, казалось, намеренно увлекала его на пагубный путь, откуда не будет возврата, застыв напротив него, подобно изваянию, и не произнося ни слова... Его размышления прервал звук отодвигаемой заслонки, которая отделяла кучера от пассажиров, а затем послышался негромкий голос возницы: - Кажется, за нами погоня, мессир. Анжелика вздрогнула и посмотрела на Жоффрея полными ужаса глазами. - Их много? - сдавленно спросила она. - Не могу точно сказать, мадемуазель, - отозвался кучер, - но они следуют за нами от самого Сен-Манде. - Возможно, это кто-то из гостей, - как можно равнодушнее проговорил Пейрак, стараясь не напугать девушку еще больше, на что возница недоверчиво хмыкнул, но спорить не стал. - Едем дальше. - Как прикажете, ваша светлость, - и задвижка со щелчком закрылась. - Дело принимает серьезный оборот, - задумчиво потер подбородок Жоффрей. - Сейчас я не буду мучить вас расспросами, мадемуазель де Сансе, поскольку у нас на это нет времени. В первую очередь, нам нужно выяснить намерения наших преследователей - желают ли они расправиться с нами прямо сейчас, пока мы не въехали в город, или же их цель - проследить, куда мы направляемся... Девушка зябко передернула плечами. - Не бойтесь, - Пейрак наклонился к ней и успокаивающим жестом коснулся кончиками пальцев ее руки. - Не думаю, что они хотят напасть на нас, иначе сделали бы это уже давно... Его догадка подтвердилась, когда они беспрепятственно миновали предместье, состоящее из двух десятков скособоченных домишек, скученных вокруг аббатства Сент-Антуан-де-Шан, и въехали прямиком в городские ворота, зажатые, словно в тисках, между двумя башнями. Над ними нависало мрачное здание, в котором было больше бойниц, чем окон, окружённое широким и глубоким рвом, через который был перекинут висячий мост. Из-за каждого зубца этого замка выглядывали пушки, отбивающие всякую охоту узнавать, что скрывается за его неприступными стенами. - Бастилия, - тихо проговорил граф, привлекая внимание девушки к проплывающей за окном неприступной громаде. - Скоро мы будем на месте... Карета двигалась вдоль улицы Сент-Антуан, направляясь к Гревской площади, и Пейрак, окончательно уверившись в том, что целью погони было лишь выяснить, куда он везет Анжелику, снова заговорил: - Итак, мадемуазель, вам придется кое-что сделать, чтобы сбить наших преследователей со следа. Сейчас мы поедем к вам домой, вы зайдете внутрь, возьмете необходимые вам вещи, а после незаметно выскользнете через задний ход. Я буду ждать вас на набережной, и оттуда мы уже поедем в безопасное место. Вы поняли меня? Анжелика кивнула. Они миновали здание Ратуши, роскошным фасадом выходящее на широкую площадь, на противоположном конце которой на каменном цоколе возвышался большой крест, а рядом - виселица с раскачивающимся на ней телом повешенного. Почти у самой Сены находился эшафот, где обычно отрубали головы. Сейчас он был пуст, но в мертвенном лунном свете представлял собой пугающее зрелище. Увидев эту картину, девушка зажала ладонью рот, чтобы сдержать готовый вырваться крик. - Не смотрите туда, - мягко проговорил Жоффрей. - Это всего лишь какой-то бродяга, получивший по заслугам... Анжелика прикрыла глаза, словно отгораживаясь от собственных страхов, и открыла их только тогда, когда фиакр наискось пересек Гревскую площадь, чтобы выехать к мосту Нотр-Дам, ведущему в Сите. Едва копыта лошадей начали отстукивать звонкую дробь по брусчатой мостовой улицы Ада, она вопросительно взглянула на Пейрака и хотела было накинуть на голову капюшон, но граф остановил ее: - Нет, они должны видеть, что именно вы заходите в дом, у них не должно возникнуть ни малейших сомнений в том, что мы с вами расстаемся, и я уезжаю. Он вышел вместе с ней из кареты, проводил до дверей и вдруг неожиданно притянул Анжелику к себе. - Это так необходимо? - шепотом осведомилась застигнутая врасплох девушка. - Совершенно необходимо, - чересчур серьезным тоном подтвердил Жоффрей. - Прощальный поцелуй - что может быть естественнее между сбежавшими с праздника любовниками? - с этими словами он припал к ее устам долгим поцелуем. Это был странный поцелуй - ее губы, плотно сжатые, даже не дрогнули в ответ на прикосновение его губ, а руки безвольными плетьми повисли вдоль тела. Казалось, она просто застыла, ожидая, когда он ее наконец-то отпустит. Это уверило Пейрака в самых худших его подозрениях. - Идите, - чуть резче, чем следовало, проговорил он, отстраняясь от нее. Анжелика смотрела на графа каким-то непонятным взглядом, в котором он уловил... досаду?.. недоверие?.. Ничего, сказал он себе, у него еще будет возможность выяснить все, ей не удастся уйти от разговора. Граф, чтобы она не заметила его волнения, произнес самым нейтральным тоном: - Я жду вас на набережной через полчаса. Когда девушка скрылась в доме, Пейрак сел в экипаж и приказал вознице двигаться в сторону Ботрейи. Через некоторое время их обогнали несколько всадников, которые, громко переговариваясь, обогнули фиакр с двух сторон, а после, звонко процокав подковами по Мосту Менял, свернули в сторону Шатле. Жоффрей, в свою очередь, направил возницу к Новому мосту, и уже через четверть часа вернулся к дому Анжелики на улице Ада, но с другой стороны - той, где окна особняка выходили на небольшой порт, в котором на причале стояло множество шаланд. На противоположном берегу белела баржа-прачечная с полотняным куполом. Деревянный мостик, выкрашенный в ярко-красный цвет, соединял Сите с маленьким островком. Именно здесь должна была ждать его Анжелика. Он без особого труда разглядел ее тонкую фигурку, зябко кутающуюся в чересчур легкое для февральской ночи атласное домино, как вдруг какой-то бродяга, жалкое подобие человека, подскочил к ней. Девушка испуганно отпрянула и пронзительно вскрикнула. Из темноты улочки вынырнул второй разбойник. Один из них держал в руках палку, другой - кухонный нож. Пейрак прямо на ходу выскочил из кареты, стремительно выхватывая шпагу: - Прочь отсюда, негодяи, не то я вас продырявлю! Бродяга с ножом резко обернулся к неожиданному противнику, ощерился, как дикий зверь, и хриплым голосом выкрикнул: - Кошелёк! Второй, словно в подтверждение его требования, оглушительно ударил палкой о камни мостовой. - О, вы, бесспорно, кое-что получите, господа, а именно - хороший удар шпагой, - губы графа изогнулись в недоброй усмешке. Анжелика за спинами разбойников опустилась на землю. Жоффрей с беспокойством подумал, уж не ранена ли она, но слаженно приближающиеся к нему бандиты не давали ему и секунды, чтобы отвлечься. Они заходили с двух сторон, и Пейраку приходилось отступать назад, чтобы держать их на расстоянии длины клинка. Возница, отъехавший уже довольно далеко, не спешил возвращаться обратно, видимо, не понаслышке знакомый с ловкостью этих молодчиков. Да и - кто знает! - не скрывалось ли в чернильной темноте ночи еще несколько любителей воровского промысла? Некоторое время графу удавалось уворачиваться от хаотично мелькавшей в воздухе длинной палки, которая скорее служила для отвлечения внимания, чем реально могла причинить ему вред, но, тем не менее, отлично справлялась со своей миссией. Второй бандит, поигрывая ножом, пытался зайти за спину Жоффрею, и тому приходилось двигаться по крутой дуге, изредка делая длинные выпады, которым никак не удавалось поразить цель, поскольку разбойники с ловкостью акробатов умудрялись уходить от ударов. Видимо, они работали в паре не первый раз и отлично усвоили все приемы и маневры драки с вооруженными шпагами дворянами. Дело начинало принимать неприятный оборот... Внезапно Анжелика, до этого словно в оцепенении сидевшая на земле и о которой все успели позабыть, выпрямилась и сделала несколько осторожных шагов в сторону одного из нападавших на графа бродяг. Коротко свистнуло - и вот уже бандит лежал распростертый навзничь на снегу, а палка, которой он так ловко орудовал, откатилась в сторону, выскользнув из его ослабевших пальцев. Неподалеку лежал и виновник его падения - увесистый булыжник, которым девушка вывела бандита из строя. - Отличный удар! - весело выкрикнул Пейрак и отсалютовал ей шпагой. Второй разбойник на секунду замешкался, а потом бросился на Жоффрея в последней отчаянной попытке застать его врасплох. Ловко увернувшись от мелькнувшей, словно росчерк пера, в воздухе шпаги графа, он рассек ножом камзол и рубашку на его груди. - Дьявол! - выругался Пейрак. Он успел почувствовать холод металла на своей коже, но вовремя отскочил, избегнув серьезного ранения. Крутанув клинок в руке и перехватывая его поудобнее, Жоффей медленным шагом направился к бандиту. Но тот больше не собирался продолжать бой. Поспешно пятясь, он отступал прочь с места поединка, а потом развернулся и задал стрекача. Граф проводил его взглядом, вложил шпагу в ножны и обернулся к Анжелике. Та несколько секунд стояла неподвижно, а потом бросилась к Пейраку и исступленно прильнула к нему. - Вы не ранены? - задыхающимся голосом спросила она. - Нет, мой ангел, все в порядке, - он посмотрел в ее зеленые глаза, полные волнения и обращенные к нему, и улыбнулся. - Этот мерзавец всего лишь испортил мой камзол. - Вы не обманываете меня? - ее ладони скользнули по рассеченным краям ткани, и Жоффрей вздрогнул от прикосновения ее ледяных пальцев к своей обнаженной коже. - Господи, да вы совсем закоченели! - воскликнул он, накидывая ей на плечи полы своего плаща. - Идемте же скорее, вам не стоит больше стоять на морозе. И почему вы не взяли с собой теплые вещи? Как долго вы ждали меня? - он засыпал ее вопросами, увлекая за собой в сторону стоявшего в отдалении фиакра. - Я взяла только украшения и немного денег, - срывающимся голосом проговорила она. - Мне было так страшно... Я и минуты лишней не могла провести дома - мне казалось, что сейчас туда ворвутся наши преследователи и убьют меня... А потом еще эти бандиты... - Но вы отлично расправились с ними, моя воительница, - он усадил ее рядом с собой на скамью в фиакре и тесно прижал к себе. - Один разбойник остался лежать там, где его настиг ваш меткий бросок, которым мог бы гордиться даже Давид, сразивший из пращи Голиафа*, и я надеюсь, что он больше не поднимется, чтобы продолжить свой преступный промысел, а второй сбежал, испугавшись поистине убийственного блеска ваших горящих гневом глаз, - Анжелика тихонько прыснула. - Несомненно, мадемуазель де Сансе, - продолжал граф, радуясь, что смог развеселить ее, - молнии, которые они метали, способны были испепелить на месте и более искусного бойца... Я сам едва устоял на ногах, когда увидел полыхающий в них пожар, - она бросила на него быстрый взгляд и тут же опустила глаза, залившись жарким румянцем. - Что касается шпионов, отправленных за нами, то, как я и ожидал, они последовали за мной, когда я отъехал от вашего дома, и как только убедились, что я направляюсь в сторону Ботрейи, прекратили преследование. Так что теперь вам нечего бояться, душа моя... - его голос дрогнул от затаенной нежности. Анжелика вдруг уткнулась лицом ему в грудь и разрыдалась. Жоффрей привлек ее к себе, чувствуя одновременно и невероятную радость оттого, что она ищет у него поддержки, и безумную тревогу за нее - такую трогательную в своем отчаянии, такую беззащитную, такую любимую... Укачивая ее, словно ребенка, он прошептал: - Успокойтесь, моя дорогая, я рядом... И готов исполнить любое ваше желание... Постепенно она утихла и перестала вздрагивать в его объятиях, словно перепуганный насмерть зверек. Граф легко провел рукой по ее волосам, потом нежно коснулся щеки, заставляя взглянуть себе в глаза, и мягко проговорил: - Расскажите мне все... И она наконец-то заговорила - взволнованно, то и дело захлебываясь словами, словно они душили ее, желая как можно быстрее вырваться наружу. И по мере того, как они слетали с ее уст, Пейрака охватывал страх за нее и злость на себя. Как только он мог думать о ней плохо? Как мог помыслить о том, чтобы оставить ее один на один с ее преследователями? Он должен был понять, что она не лжет ему, едва заглянув в ее глаза, в которых застыл неподдельный страх, почувствовать, что ей угрожает смертельная опасность, лишь коснувшись ее дрожащей ладони, а вместо этого он терзался необоснованной ревностью и мысленно обвинял девушку во всех смертных грехах... Хорошо, что у него хватило ума держать свои сомнения при себе, а желание вытянуть из Анжелики правду пересилило увещевания уязвленной гордости, и он все же увез ее из Сен-Манде. Подумать страшно, что могло бы произойти, уступи он своим сомнениям... История, в которую она по случайности оказалась замешанной, не оставляла ей ни единого шанса на спасение. Слишком могущественны были ее враги. - Принц Конде, - тем временем продолжала она, немного успокоившись, - несомненно, намеревался отравить кардинала и, возможно, даже короля и его маленького брата. Но что я плохо поняла, так это письма - нечто вроде подписанных обязательств, которые принц и другие сеньоры должны были вручить месье Фуке. Там было что-то вроде: "Я отдаю себя в руки месье Фуке и все свое состояние в его распоряжение…". - Вот оно, блестящее общество! - медленно произнес Жоффрей. - И кто бы мог подумать, что в то время мессир Фуке был лишь мелким советником парламента, - он покачал головой, а потом неожиданно спросил: - Итак, как я понял, у вас хватило смелости завладеть этим ларцом. Вы его спрятали? - Да, я его… Она немного поколебалась, а потом тихо пробормотала: - Нет, я выбросила его в пруд с кувшинками в парке. Он посмотрел на нее долгим взглядом, почти уверенный, что Анжелика обманывает его, и проговорил: - Вы полагаете, что господин суперинтендант подозревает вас в этой пропаже? И послал вашего кузена, чтобы выяснить, что вам известно? - Думаю, все именно так и есть, - кивнула головой девушка. - Хотя ума не приложу, почему они раньше не озаботились тем, чтобы избавиться от меня. Но, возможно, они просто не придали в то время большого значения моей скромной персоне, хотя я не преминула намекнуть на ларец принцу Конде. - В самом деле? Но это же безумство! - воскликнул Жоффрей. Определенно, у Анжелики был дар влипать в неприятности! - Было необходимо добиться для отца права беспошлинного провоза мулов. О! Это целая история, - она неожиданно фыркнула, а ее глаза вспыхнули весельем, совсем неуместным в сложившейся ситуации. - Но я охотно повторила бы подобную выходку, только бы снова увидеть испуганные лица этих высокомерных сеньоров. Анжелика оживилась, рассказывая о столкновении с принцем Конде, и по губам графа скользнула невольная улыбка, когда он представил в красках описываемую ею сцену. Юной мадемуазель несказанно повезло тогда - принцу, как человеку порывистому и прямолинейному, не хватало наблюдательности и умения разбираться в людях, что в итоге и заставило его отправиться в изгнание после Фронды, а Анжелике дало возможность выйти сухой из воды. Но господин Фуке оказался не таким легковерным, как Конде, а потому сейчас жизнь девушки висела на волоске. - Я почти удивлен, что вижу вас рядом со мной живой, - он инстинктивным жестом прижал ее к себе. - Наверно, вы действительно выглядели тогда слишком безобидно. Но, к сожалению, сильные мира сего не забыли о вас, и теперь вам придется или договориться с виконтом, или же бежать. Вы говорите, что утопили ларец в пруду, - Жоффрей почувствовал, как она вздрогнула от этих слов, но продолжал говорить, словно ничего не заметил: - В этом случае вы абсолютно бесполезны для них, и от вас избавятся при первой же возможности. Но если вы его спрятали, то у вас есть шанс поторговаться за свою жизнь... Возможно, вам стоит связаться со своим кузеном и выяснить, на каких условиях они хотят вернуть ларец. Не исключено, что вам предложат обменять его на более чем щедрое вознаграждение. Она долго молчала, а потом твердо произнесла: - Нет... Уверена, что они все равно не оставят меня в покое. - Как пожелаете, мадемуазель де Сансе, - он взял ее руку и поднес к своим губам, а потом на секунду задержал ее пальцы в своей ладони. - А ваша семья? - Думаю, что для всех будет лучше, если я просто исчезну, - вымученно улыбнулась Анжелика. - Несомненно, вас будут разыскивать, - задумчиво произнес Пейрак, словно разговаривал сам с собой, - у вашей сестры, у ваших родных в Пуату, в Тулузе и ее окрестностях, поскольку, я уверен, что ваш кузен в мельчайших подробностях рассказал господину Фуке о нашей с ним встрече, и тот узнал в описании чересчур настойчивого дворянина меня. Поэтому вам сейчас необходимо затаиться на некоторое время. Думаю, в Париже вы будете в большей безопасности, чем вдали от столицы... - Вы словно мой добрый ангел-хранитель, - Анжелика посмотрела на него внимательным взглядом, словно впервые увидела, и нерешительно добавила: - Это так странно... Несмотря ни на что, мне кажется, что вы единственный, кому я могу доверять... - Несмотря ни на что? - быстро переспросил Жоффрей. - Куда мы едем? - будто не слыша его вопроса, проговорила девушка, выглядывая в окно фиакра. - К мадам Луизе де Марильяк, основательнице конгрегации "дочерей Милосердия" и помощнице господина Венсана де Поля**, - ответил граф. - Вы наверняка слышали их имена... - Вы везете меня в монастырь? - Анжелика воззарилась на него с таким изумлением, что он невольно хмыкнул. - А куда бы вы предпочли поехать? - чуть насмешливым тоном осведомился Пейрак. Но у нее был настолько растерянный вид, что он пустился в объяснения: - Нет, я везу вас не в монастырь, моя дорогая. Мадам де Марильяк - вдова, и хотя и отдает все свое время делам милосердия, все же остается дамой светской и проживает в Латинском квартале. Никому и в голову не придет связать столь добропорядочную женщину с моей мрачной персоной, - он саркастически усмехнулся и чуть тише добавил: - А кроме того, она была ближайшей подругой моей покойной матери. - И она не будет неприятно удивлена тем, что вы привезете меня к ней? - выпалила Анжелика и закусила губу. - Полноте, - в его темных глазах мелькнул озорной огонек, - неужели кто-то может подумать дурное о такой благонравной и серьезной девице, как вы? Она встретит вас с распростертыми объятиями, поверьте мне. И ни в чем не упрекнет. - Судя по всему, эта дама привыкла к подобного рода визитам, - нервно бросила девушка, отодвигаясь от него и откидываясь на спинку скамьи. О чем это она? Граф никак не мог понять, что Анжелика имеет в виду, и почему так странно ведет себя с ним - то окатывает холодом, то, напротив, ищет убежища в его объятиях... Черное домино, в темноте кареты напоминающее одеяние монашек, подчеркнуло бледность и строгость ее лица, тонкое и одухотворенное, словно лик фламандской мадонны, и Жоффрею вдруг пришло в голову, что в этой девушке каким-то чудесным образом уживаются две ипостаси - соблазнительной Афродиты и сдержанной Артемиды, загадочной колдуньи и неистовой амазонки, чистого ангела и лукавого бесенка, и он уже и сам не знал, что его влечет к ней больше - бездонная глубина ее прозрачных изумрудных глаз, скрывающих в себе водоворот страстей, или же ее крепко сжатые губы, напоминающие розовые бутоны, к которым ему хотелось прижаться неистовым поцелуем, разбудив упрятанную в ней чувственность... Пейрак глубоко вздохнул. - Только ханжи и глупцы судят о людях, не зная их, - уверенным тоном произнес он. - Слухи, сплетни, предубеждения - удел тех, кто не берет на себя труд жить своим умом, для кого все необычное кажется опасным и даже враждебным, кто с большей охотой осуждает, а не стремится понять... Луиза де Марильяк - достойная ученица Венсана де Поля, этой совести королевства. И поверьте, в ее доме вас ждет самый теплый прием.
Violeta: *** Когда они подъехали к небольшому особняку на улице де Фосс-Сен-Виктор, находящемуся неподалеку от набережной Турнель, граф помог Анжелике выбраться из экипажа и, небрежно бросив вознице: "Жди здесь!", направился к дому, очертания которого ярко выделялись на фоне снежного покрова, окутавшего столицу. Девушка, чью руку он сжимал в своей ладони, покорно последовала следом за ним. - Совсем скоро вы согреетесь у жарко натопленного камина и убедитесь, что в Париже нет более гостеприимного дома, чем этот, - негромко произнес Жоффрей, поднимаясь на крыльцо и подходя к простой деревянной двери, рядом с которой висел бронзовый молоточек. По лицу Анжелики скользнула тень. Она была напряжена, словно натянутая струна, и ее горящие лихорадочным огнем глаза выдавали крайнюю степень тревоги. На стук дверного молотка из глубины дома раздались торопливые шаги, и вот на пороге возникла пожилая женщина, одетая в строгое платье из серой шерсти и с корнетом*** из белого льна, полностью покрывавшим ее волосы. Более всего наряд женщины напоминал одеяния бретонских крестьянок, но по ее прямому взгляду и поистине королевской осанке сразу становилось ясно, что эта дама принадлежит к аристократической верхушке королевства. Граф склонился перед ней в изысканном поклоне, а она дрогнувшим голосом произнесла, положив руку ему на голову, словно блудному сыну, вернувшемуся домой после долгих скитаний: - Жоффрей, мальчик мой... - Тетушка, - он переступил порог дома и заключил старую даму в объятия, с удовольствием вдыхая знакомый ему с детства исходящий от нее пряный запах трав и отваров. - Мы так давно не виделись... Помнится, ты навещал меня последний раз несколько лет назад, как раз перед твоей женитьбой, - женщина бросила быстрый взгляд поверх его плеча на Анжелику, которая так и стояла на крыльце, сжимая перед собой тонкие руки, выглядывающие из-под рукавов черного плаща. - Входи, дитя мое, - ласково обратилась она к девушке. - Мой дом - твой дом. - Вы ошибаетесь, мадам, - тихо, но твердо проговорила девушка и прямо посмотрела на хозяйку дома. - Мое имя - Анжелика де Сансе де Монтелу, я дочь барона де Ридуэ. - Луиза де Марильяк, - представилась дама и приветливо кивнула ей. - Я ни о чем не буду спрашивать вас, мадемуазель де Сансе. Если Жоффрей счел нужным привести вас ко мне, то я приму вас, как родную дочь. Она обняла девушку за плечи и завела в дом. - Раздевайтесь, - мадам де Марильяк помогла Анжелике снять плащ, а потом жестом пригласила ее и графа следовать за собой. В маленькой гостиной, которая была обставлена весьма аскетично, но тем не менее не лишена известного изящества, пылал камин, наполняя комнату блаженным теплом. Анжелика невольно ускорила шаг, желая как можно скорее согреться около горящего очага, а Жоффрей на мгновение задержался с хозяйкой дома в дверях. - Эта девушка нуждается в помощи, - тихо проговорил он, - я мог привезти ее только к вам, - в устремленных на него строгих глазах старой дамы Пейрак вдруг увидел отражение глаз своей матери, умершей много лет назад так и не дождавшись возвращения сына из странствий. - Я принесу вам горячего вина с кухни, - невозмутимо ответила мадам де Марильяк. - А вы пока располагайтесь. Жоффрей пересек комнату и опустился в стоящее около камина кресло. - Здесь вы будете в безопасности, - произнес он, обращаясь к Анжелике. - Завтра утром я приду навестить вас. Она резко обернулась. - Вы уходите? - в ее голосе проскользнули нотки страха и, как ему показалось, обиды. - Не сейчас, - мягко проговорил Пейрак. - Но через некоторое время мне придется покинуть этот гостеприимный кров, чтобы вернуться в Ботрейи. Никто не должен связать ваше исчезновение со мной и обнаружить это убежище. Девушка вдруг горько усмехнулась. - Да, конечно, вам нужно вернуться как можно скорее, чтобы ваша жена ничего не заподозрила. Он удивленно приподнял бровь. - Почему вы так решили? Признаюсь, я даже не подумал об этом... - Странно, - Анжелика в упор посмотрела на него. - После того, что мне сказала мадам де Пейрак на приеме, я склоняюсь к мысли, что ваши отношения намного ближе, чем вы хотите мне показать. Граф встал и приблизился к ней. - Послушайте, я не понимаю, что вы имеете в виду и о какой близости говорите. Наши с Франсуазой пути разошлись окончательно и бесповоротно уже давно. Увы, я не могу разорвать священные узы брака, связывающие нас с ней, но я могу поклясться, что наше супружество - не более, чем формальность, сделка, заключенная между нашими семьями. Думаю, мы сможем без труда договориться о раздельном проживании. - Вы говорите, что вас ничего не связывает, но вы лжете, - ответ девушки хлестнул его наотмашь, как удар хлыста. - Сегодня на приеме она сказала мне, что ждет ребенка... Пейрак застыл, как громом пораженный. - Этого не может быть, - наконец проговорил он после долгого молчания. - Уверен, что она солгала вам. - Зачем ей это? - запальчиво проговорила Анжелика, которая, казалось, находилась сейчас на грани истерики, что было неудивительно после всех волнений, которые ей пришлось сегодня пережить. - И разве беременность - это не обычная вещь в браке? - она едва сдерживала слезы, ее подбородок дрожал. - Я сейчас так жалею, что попросила вас увезти меня из Сан-Манде... Эту глупую просьбу можно объяснить только моим отчаянием, желанием спастись во что бы то ни стало. Вы протянули мне руку помощи, были так заботливы, что я на мгновение забыла, какая бездна нас разделяет, и как нелепо было с моей стороны надеяться... - она закусила губу и вскинула на него потемневшие от переживаний глаза. - На улице вас ждет карета. Лучше всего будет, если я сейчас вернусь обратно к сестре, а вы вернетесь домой к мадам де Пейрак и забудете меня и всю эту историю, в которую я вас невольно втянула. Жоффрей внимательно посмотрел на Анжелику. Так вот чем объяснялось ее непонятное поведение и недоверие, которое мелькнуло в глубине ее глаз, когда он обнял ее около дома прокурора. Она не верила ему, считая лгуном и обманщиком! Как все оказалось просто, а он уже было решил, что ее не влечёт к нему, что она не любит его... Каким же болваном он был! Жоффрей широко улыбнулся, ощутив буквально юношескую радость от осознания того, что Анжелика ревнует его, что он ей дорог. - Почему... почему вы улыбаетесь? - обиженно воскликнула она. - Вы считаете, что это смешно?! - Я вернусь домой только для того, чтобы объясниться с Франсуазой, - ответил граф, подходя к девушке. - Можете не сомневаться, что она выдумала эту нелепую байку, чтобы задеть ваши чувства, поскольку прекрасно осведомлена о моем отношении к вам, - девушка с удивлением взглянула на него, словно не веря собственным ушам. - Потом, если, конечно, вы этого захотите, я увезу вас так далеко, как только возможно, туда, где никто и никогда нас не найдет. Протянув вам, как вы сказали, руку помощи, я взял на себя ответственность за вас. И я клянусь, что, пока я жив, ни один волосок не упадет с вашей головы, - он осторожно отвел с ее лица выбившуюся из прически золотистую прядь. - Позвольте мне заботиться о вас... - он наклонился к ней так близко, что почувствовал тепло, исходящее от ее кожи. - Позвольте быть вашим защитником... Она коротко вздохнула, и он почувствовал, как ее напряжение начало потихоньку спадать. - Никого и никогда я не любил так, как вас, - тихо продолжал Жоффрей. - И если я вас потеряю, то моя жизнь навсегда утратит всякий смысл, - он привлек Анжелику к себе, коснувшись губами ее виска. - Вы же доверились мне в минуту смертельной опасности, доверьтесь и сейчас, когда опасность миновала... Бог никогда не отменяет того, что однажды решил, если даже нам и кажется, что происходит нечто противоположное****. Разве не сама Судьба свела нас, и разве не она сводит нас снова и снова? - Это только слова, - пробормотала она неуверенно, пытаясь избежать его настойчивого взгляда. - Что Бог сочетал, того человек да не разлучает. Рано или поздно нас настигнет кара небесная... Он приподнял подбородок девушки и заглянул в самую глубину ее глаз. - Если вы сейчас скажете, что не любите меня - что ж, я приму ваше решение и никогда не заговорю о своих чувствах вновь. Я останусь вашим другом, не претендуя ни на что и не принуждая вас идти против своей совести. Но если вы испытываете ко мне то же, что и я к вам, - он до боли сжал ее в объятиях, - то я буду бороться за нашу любовь, и меня не остановит не ханжеская мораль, ни насквозь фальшивые церковные догматы... - Не богохульствуйте, прошу вас, - еле слышно прошептала она, в то время как ее руки несмело коснулись плеч Жоффрея, заставляя его сердце учащенно забиться, но тут в коридоре раздались шаги, и Анжелика поспешно отпрянула от него. Мадам де Марильяк внесла в комнату поднос, на котором стоял большой кувшин, несколько бокалов и тарелка с крупно порезанными кусками сыра и ветчины. - Прошу простить меня за ожидание, я просто никого не хотела беспокоить, - извиняющимся тоном произнесла она. - Мои девушки уже спят, потому мне все пришлось делать самой. - Ваши девушки? - переспросила Анжелика. - Да, дочери милосердия, которые помогают мне в уходе за нуждающимися, - ответила хозяйка дома. - Они находятся здесь, под моей крышей, и мы живем, как одна большая семья. - Монастырь вне стен монастыря, - с улыбкой проговорил Пейрак, забирая из рук старой дамы поднос и опуская его на небольшой столик. - Бог в душе каждого из нас - и в душе истовой монахини, и в душе презренного преступника. И не только в обители можно увидеть свет, но везде, где есть искра человеческого милосердия, - мадам де Марильяк перекрестилась. - Надо жить вместе в великом союзе и сердечности, любя друг друга в подражании союзу и жизни нашего Господа. - Аминь, - пробормотала Анжелика. - Дитя мое, - обратилась к ней хозяйка дома, - пейте, ешьте - вам нужно подкрепить ваши силы, а после я провожу вас в вашу комнату. Девушка уже было поднесла к губам наполненный горячим вином кубок, который протянул ей граф, но вдруг спросила: - Скажите, а милосердие подразумевает прощение? И можно ли помогать человеку, даже великому грешнику, если в душе ты осуждаешь его? Врачуя тело, не губите ли вы душу? - Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить... Мы никогда не сумеем узнать до конца того, что сокрыто в душе другого человека. Человек не должен судить о всей жизни ближнего своего - праведник он или грешник, потому что может ошибиться во время своего суда и в силу своей греховной природы может не до конца и не точно понять ближнего, которого осуждает. Только один Господь, который без греха и которому известны тайные намерения любого человека, может с состраданием и нежностью подойти к человеческой душе и без ошибки оценить поступки людей, - старая дама подошла к девушке и ласково провела ладонью по ее щеке. - Мое призвание помогать людям, и я помогу вам по мере моих сил. - Милость превозносится над судом, - еле слышно проговорил Пейрак, словно что-то решая для себя. - Простите меня, дамы, - неожиданно произнес он, - я должен сейчас вас покинуть, но мы обязательно увидимся завтра утром, - он склонился к руке Анжелики, а после расцеловал в обе щеки хозяйку дома. - Не провожайте меня, отдыхайте, - с этими словами он поспешно вышел из гостиной. Накидывая в прихожей на плечи плащ, Жоффрей вдруг услышал за спиной легкие шаги и, обернувшись, подхватил в свои объятия подбежавшую к нему Анжелику... ____________________ *Голиаф - огромный филистимлянский воин, потомок великанов-Рефаимов в Ветхом Завете. Молодой Давид, будущий царь Иудеи и Израиля, побеждает Голиафа в поединке с помощью пращи, а затем отрубает его голову. Победой Давида над Голиафом началось наступление израильских и иудейских войск, которые изгнали со своей земли филистимлян. **наряду с Венсаном де Полем была соучредительницей конгрегации "Дочерей милосердия". Почитается как святая римско-католической церкви . ***старинный головной женский убор, в виде чепчика с двумя рожками впереди. ****подлинные слова Венсана де Поля.
полная версия страницы