Форум » Творчество читателей » Волею судьбы (без комментариев). » Ответить
Волею судьбы (без комментариев).
Violeta: "Волею судьбы". Vitael автор Ona_Svetlana (Светлячок) бета Основные персонажи:Атенаис де Монтеспан, Анжелика, Жоффрей де Пейрак, Людовик XIV. Пэйринг:Атенаис/Пейрак/Анжелика Рейтинг:R Жанры:Романтика, Драма, Психология, Философия, AU, Исторические эпохи, Любовь/Ненависть Размер:планируется Макси Описание:Граф с молодой женой прибывает в Париж после визита в Отель веселой науки короля Людовика XIV... Посвящение:Девочкам с форума http://angeliquemarquise.forum24.ru, которые помогали бесценными советами и замечательными идеями. Эпиграф: Люди и сами отлично умеют творить зло, без какого бы то ни было вмешательства дьявола. Джоанн Харрис "Персики для месье кюре". В тексте использованы цитаты из романов А. и С. Голон.
Ответов - 48, стр:
1 2 3 4 All
Violeta: Франсуаза. Франсуаза расположилась на низеньком пуфике перед туалетным столиком, с нетерпением ожидая, пока Марго закончит колдовать над ее прической. Молодая женщина то барабанила пальцами по мраморной столешнице, то вдруг начинала перебирать украшения в тяжелом резном ларце, нервно надевая на тонкие пальцы изящные кольца и тут же снимая их, прикладывала к мочкам ушей изумительной работы серьги, а к белоснежной груди - роскошные колье. Было видно, что ее совсем не интересует то, что она видит в зеркале, скорее, она желала отвлечься от тягостных мыслей, владеющих ею. Наконец, раздраженно захлопнув крышку ларца, Франсуаза произнесла: - Марго, мессир граф у себя? - Нет, мадам, его милость изволили отбыть еще рано утром, - голос горничной звучал ровно, но графине послышалась в нем легкая издевка. - Он просил что-то передать мне? - женщина изо всех сил сжала подвернувшийся ей под руку черепаховый гребень, борясь с желанием запустить им в гладкую поверхность зеркала, в отражении которого она видела невозмутимое лицо Марго. О, как она ненавидела эту деревенщину, которую муж приставил к ней, словно соглядатая. - Нет, госпожа графиня, - "как и всегда", словно издеваясь, крутилось в голове у Франсуазы окончание этой фразы. - Ты закончила? - она аккуратно отложила гребень в сторону. Только бы суметь сдержаться, только бы не закричать и не отхлестать эту дуреху по щекам... - Да, ваше сиятельство, - Марго отступила на шаг назад и застыла, сложив перед собой руки. На ее лице невозможно было прочесть никаких эмоций, она молча стояла, ожидая дальнейших распоряжений. - Позови девушек, пусть они помогут мне одеться. А ты можешь быть свободна. - Как будет угодно госпоже, - горничная слегка склонила голову и скрылась за дверью. - Дрянь, - прошипела ей вслед Франсуаза. - Вот бы ты грохнулась с лестницы и сломала себе шею, чертова гугенотка. В комнату, словно дуновение легкого ветерка, впорхнули две хорошенькие девушки-камеристки, которых молодая графиня наняла сразу же по приезду в Париж. - Ваше сиятельство, вы сегодня ослепительны! - прощебетала одна, а другая восхищенно прижала руки к груди. Франсуаза милостиво им улыбнулась. Приятное разнообразие после постного лица Марго. На кровати лежало приготовленное горничной платье. Темно-зеленое, из тяжелого узорчатого бархата, с пеной белоснежных кружев на рукавах и вышитым золотом и драгоценными камнями корсажем. По подолу тоже шла вышивка, к которой добавлялись маленькие жемчужинки, создающие изящный рисунок и придающие наряду некую воздушность. Платье было восхитительным, но совсем не нравилось Франсуазе. Муж в который раз проявил свое пренебрежение к ней, заказав гардероб, совершенно не согласуясь с ее желаниями. Вместе с тем, молодая женщина не могла упрекнуть супруга в отсутствии вкуса - она знала, что будет выглядеть в этом наряде обворожительно. Франсуазу захлестнуло раздражение: как же изысканно Жоффрей дал ей понять, сколь мало для него значит ее мнение, и что доставить ей удовольствие не входило в его планы, а скорее наоборот, в его поступке сквозило откровенное неуважение к ней. Когда же это произошло? Отчего так вышло, что теперь они с мужем стали чужими людьми, словно не было того счастливого времени, когда Франсуаза была для него королевой, Прекрасной дамой, когда он предугадывал каждое ее желание, исполнял любой каприз, убеждая ее в своем неизменном восхищении? Пока девушки осторожно надевали на нее роскошное платье, Франсуаза вспоминала тот вечер, когда узнала, что Жоффрей собирается уехать в столицу. Это случилось вскоре после визита его величества Людовика в Тулузу, во время которого молодой король гостил в Отеле весёлой науки и оказывал юной графине весьма красноречивые знаки внимания, восхищаясь ее красотой и выражая настойчивое желание поскорее увидеть их с мужем при дворе. Франсуаза была так счастлива, купаясь в лучах мужского внимания и бесконечного потока комплиментов, что не сразу заметила изменения в поведении супруга, который вдруг стал с ней холодно-вежлив и отстранён. Молодая женщина знала, что ревность не могла быть тому причиной, поскольку внимание к ее персоне со стороны многочисленных кавалеров всегда льстило графу, который с удовольствием отмечал полные неподдельного восхищения взгляды, обращённые на его жену. Поэтому Франсуаза решила, что все дело в увлечении мужа наукой. Жоффрей стал подолгу уединяться в своей лаборатории, все чаще оставаясь там до самого утра и напрочь забывая о прелестях юной супруги. Но это не сильно волновало ее до того момента, пока по Тулузе пожаром не пронеслась весть о его скором отъезде. Франсуаза тогда вбежала в его кабинет, сверкая глазами, и быстро заговорила: - Почему вы не сказали мне, что уезжаете? Граф холодно посмотрел на нее. По его губам скользнула саркастическая улыбка, которую она так ненавидела, и, лениво цедя слова, проговорил: - С каких пор, госпожа графиня, я должен ставить вас в известность о своих планах? Франсуаза задохнулась от возмущения. - Позвольте, сударь... Но граф, словно сочтя разговор законченным, направился к выходу из комнаты. Она схватила его за руку и заставила взглянуть себе в глаза. - Что происходит? Скажите же, Жоффрей, что между нами происходит? - Франсуаза, гордая до безумия, впервые говорила с просительной интонацией, ища в его темных глазах ответ на терзающий ее уже несколько недель вопрос. Он мучительно долго молчал, потом склонился к лицу жены, словно хотел ее поцеловать, и сказал: - Между нами? Между нами решительно ничего не происходит, мадам, - и, убрав ее руку с рукава своего камзола, ушел. Франсуаза долго стояла посреди комнаты, не в силах двинуться с места. В ее голове колоколом отдавались его последние слова: "между нами... ничего... не происходит... ничего...", и ей вдруг отчаянно захотелось убежать из этого роскошного дворца, от этого ставшего вдруг чужим мужчины, далеко-далеко, навсегда. В кабинет заглянула Марго и сдержанно проговорила: - Госпожа графиня, мессир граф велел передать вам, что завтра он уезжает в Париж, и вы будете сопровождать его. Прикажете собирать вещи? - Да, - Франсуаза обернулась к ней. Ее глаза лихорадочно заблестели. - Да, Марго, и немедленно! - она победно улыбнулась. Еще не все потеряно: Жоффрей берет ее с собой, он хочет, чтобы она была рядом с ним! А его внезапно изменившееся отношение к ней - это только плод ее разгоряченной фантазии. И вот теперь, стоя посреди комнаты в новом отеле, построенном, как еще недавно говорил муж, специально для нее, Франсуаза чувствовала, что потерпела сокрушительное поражение... Она непроизвольным жестом поднесла руку к груди, словно заново переживая то отчаяние, тот гнев, что испытала накануне. Мадам Скаррон, с оттенком легкой жалости поглядывая на подругу, поведала Франсуазе, что ее муж в открытую изменяет ей с женой герцога де Мерекура, и об этом судачит весь Париж, смакуя самые невероятные пикантные подробности. Она полночи прождала Жоффрея, чтобы объясниться с ним, но он так и не появился. Только под утро, когда ее сморил сон, муж буквально на несколько минут заехал в отель, чтобы переодеться, и снова отбыл. Теперь у Франсуазы словно открылись глаза: охлаждение, которое началось еще несколько месяцев назад в Тулузе, перешло в откровенное пренебрежение здесь, в Париже. С головой окунувшись в столичную жизнь, молодая графиня и сама первое время едва вспоминала о муже: приемы, балы, салоны, театры. В отсутствие вечно занятого супруга, все эти месяцы она предавалась радостям светской жизни, не замечая, как с каждым днем они все больше отдаляются друг от друга. В последнее время граф не ставил жену в известность о своих отлучках, не сопровождал ее на приемы, не интересовался, как она проводит свободное время. А разве она была против? Разве требовала его компании, искала его общества? Новость об измене мужа, ставшая достоянием парижского высшего света, прогремела, как гром среди ясного неба, выбив у Франсуазы почву из под ног. Таким возмутительным образом Жоффрей демонстрировал супруге свое равнодушие и презрение, ясно давая понять, что между ними все кончено. Может быть, ей стоило остаться в Тулузе? "И похоронить там себя за вышиванием?" - одернула саму себя Франсуаза. Перед ее глазами вдруг встало худое и бледное лицо Дианы де Грансень, изможденной долгими молитвами и пьяными выходками гуляки-мужа. Мать Франсуазы была благочестивой и верующей женщиной, которой приходилось мириться с разгульным образом жизни супруга, не стремящегося скрывать свои похождения. Благодаря слугам, одна из таких историй стала известна широкому кругу знакомых и со временем обрела ошеломительную популярность в модных салонах*. Неужели и ее ждет такая же участь: слышать о выходках неверного мужа и закрывать на них глаза? Ну нет! Она приехала в Париж блистать, и так оно и будет. Ничто не заставит ее уехать, пусть даже у Жоффрея в любовницах перебывают все потаскухи столицы! Но все же гордость молодой женщины была уязвлена. Франсуаза поклялась себе, что не будет, подобно своей матери, терпеть измены супруга. Она заставит Жоффрея уважать себя. И рано или поздно он поймет, как неосмотрительно с его стороны было так пренебрегать собственной женой и ранить ее чувства. Она из Мортемаров, а они не прощают обид и жестоко мстят своим обидчикам! Закончив утренний туалет, Франсуаза позвала Марго: - Вели заложить карету - я хочу навестить сестру, - не терпящим возражения голосом распорядилась она. - И еще, сегодня я не буду ужинать дома. Можешь так и передать господину графу. _____________ *Однажды ночью Габриель де Рошешуар, маркиз де Мортемар вернулся домой очень поздно, а его жена, как обычно ожидавшая его, в очередной раз не смогла удержаться от нравоучений и спросила: - Откуда вы явились? Вы так и будете проводить свою жизнь в компании с чертями? На что господин де Мортемар ответил: - Я не знаю, откуда я пришел, но я знаю, что мои черти в лучшем настроении, чем ваш ангел-хранитель.
Violeta: Жоффрей. Граф де Пейрак старался избегать встреч со своей молодой женой, один вид которой в последнее время вызывал у него резкую неприязнь. Он взял ее с собой в Париж в напрасной надежде на то, что их разногласия уладятся, но оказалось, что пропасть, образовавшаяся между ними в Тулузе, стала непреодолимой. Жоффрей с удивлением вспоминал, как был очарован супругой, ее красотой, остроумием, как засыпал подарками, оказывал ей внимание большее, чем какой-либо из своих прежних женщин. Все они меркли перед его женой, ослепительной красавицей с сапфировыми глазами, умеющей держаться с таким поистине королевским достоинством, что перед ней невольно склонялись даже самые заносчивые и горячие гости его дворца. Словно ювелир, которому в руки попал редкий драгоценный камень, Жоффрей придавал достойное обрамление красоте Франсуазы, не жалея для этого ни времени, ни средств. Ему было приятно видеть, каким восторгом загораются глаза жены при виде новых нарядов и украшений, наблюдать, с каким изяществом она их носит, отмечать восхищенные взгляды, обращенные к ней... Увы, он слишком поздно понял, что за роскошной оболочкой скрывается тщеславная и лживая натура, жаждущая только удовольствий, и ради удовлетворения своих амбиций готовая переступить через многое. В том числе и через то, что было важно и дорого для него, ее мужа, а, главное, через их общее будущее... Это окончательно оттолкнуло Жоффрея от нее, и теперь примирение казалось невозможным. Ему оставалось только одно - сохранять видимость приличий и исполнять те обязательства, которые долг обязывал его нести по отношению к своей жене. Единственное, что он мог позволить себе - это дать Франсуазе почувствовать, как сильно может отличаться его формальное отношение к ней от того, что было вызвано искренним интересом, который он испытывал к ней в Тулузе, и который ей удалось погасить в нем за считанные месяцы. Что ж, увы, но он не стал исключением в череде супругов, женившихся по расчёту и со временем осознавших, как крупно они просчитались... В светских гостиных Парижа царило относительное спокойствие, вызыванное тем, что королевский двор сейчас находился в Эксе, где король ожидал окончания переговоров о свадьбе с испанской инфантой. Это было на руку графу, поскольку избавляло его от необходимости сопровождать жену на официальные приемы, куда она наверняка желала бы попасть. Сейчас, проводя время в приятной компании своей давней любовницы Карменситы де Мерекур, Жоффрей постепенно снова становился собой прежним - эпикурейцем и гедонистом, избавленным от привязанностей, сомнений, и предавался всем мыслимым и немыслимым удовольствиям, которые только могла предложить ему страстная испанка. Пользуясь отсутствием своего мужа, герцога де Мерекура, который состоял в свите кардинала Мазарини и участвовал в переговорах о свадьбе, ведущихся на острове Бидассоа, Карменсита принимала любовника у себя в любое время дня и ночи, нисколько не стесняясь ни пересудов слуг, ни осуждения соседей. Граф тоже не делал тайны из их связи. Его нисколько не волновало ни то, что подумает об этом его жена, ни то, насколько будет оскорблен герцог де Мерекур, узнав о том, что ему наставили рога в его же собственном доме. Вернуться к своим старым привычкам и наслаждаться жизнью - вот чем он намеревался заниматься в ближайшее время. Карменсита прижалась к мужчине всем телом, потом скользнула рукой по его груди и, прильнув губами к шее, жарко прошептала: - Я снова голодна... - Как кстати! - глаза графа весело сверкнули, он накрыл губы Карменситы своими губами и опрокинул женщину на подушки. - Я тоже проголодался, моя дорогая, - его руки сжали талию любовницы, заставляя ее прогнуться в пояснице. - Думаю, сейчас самое время подкрепиться, - он потянулся к столику около кровати, на котором стояли бокалы с вином, и, отпив глоток, тонкой струйкой вылил оставшееся на грудь женщины. Она вскрикнула, а Жоффрей тут же приник горячими губами к покрывшейся мурашками коже, осушая ее и чувствуя, как напрягается тело Карменситы, как она раскрывается навстречу ему... Ее горячность передалась и графу. Эта женщина всегда умела разжечь пламя его страсти, довести своими ласками до пика наслаждения... Стоило признать, что никогда у него не было столь изобретательной и жадной до удовольствий любовницы, не признающей в любви запретов и полумер. С ней, напрочь лишенной стыдливости и не отягощенной никакими нормами морали, он мог претворять в жизнь все свои фантазии, зная, что они будут с восторгом исполнены. Видя, что Карменсита уже возбуждена сверх всякой меры, Жоффрей приподнял ее бедра и медленно овладел ею, наблюдая за тем, как глаза женщины заволакивает томной негой, пухлые чувственные губы приоткрываются, а дыхание учащается. Судорожным движением она сжала его плечи руками и откинула голову назад. С ее губ сорвался еле слышный стон. Жоффрей усмехнулся. - Вы горячи, как испанская кобылица, мадам, - он властным поцелуем коснулся ее губ и почувствовал, как страстно она отвечает ему. - И мне безумно хочется вас объездить, - граф прижал ее колено к своему бедру и ускорил темп. Карменсита ловила каждое его движение, подстраиваясь под заданный любовником ритм, жарко отвечала на каждую ласку, возвращала каждый подаренный им поцелуй, и вот уже по ее телу начали пробегать легкие волны приближающегося наслаждения, которые все учащались, становились сильнее, пронзительнее, доводя женщину до сладостного безумия, и наконец последней штормовой волной ее захлестнуло головокружительное блаженство - невероятное, пьянящее, ослепительное... Она громко застонала, тело ее содрогнулось в высшем проявлении страсти, и Жоффрей, с удовольствием наблюдая за тем чувственным восторгом, до которого он сумел довести любовницу, склонился к ней и прошептал: - Думаю, пришла моя очередь вкусить ваших прелестей, Карменсита, - и граф, крепко прижав женщину к себе, перевернулся на спину. Теперь она оказалась сверху, обнаженная, с непокорной гривой черных волос, струящихся по спине, дразнящая своим бесстыдством, выставляемым напоказ. Карменсита облизнула губы, похотливо глядя на любовника, и начала двигаться сначала томительно медленно, а потом все быстрее - то откидываясь назад, то наклоняясь к мужчине, позволяя ему ласкать губами свою совершенной формы грудь, покатые плечи, чуть припухшие от яростных поцелуев губы... В глазах графа разгорался настоящий пожар, Карменсита видела, что скоро он достигнет пика удовольствия. И действительно, одним быстрым движением притянув ее к себе, Жоффрей дал волю своей до этого сдерживаемой страсти, и они, на этот раз вместе, пережили самый восхитительный, самый упоительный любовный восторг, который только могут подарить друг другу мужчина и женщина... Опустив голову на плечо любовника, Карменсита постепенно приходила в себя. Такой ураган эмоций она не испытывала ни с кем, только с ним - этим волшебником, умеющим разбудить ее чувственность и вознести к вершинам блаженства. Как замечательно, что он снова вернулся к ней, пресытившись своей красавицей-женой. Одно время испанка всерьез ревновала Жоффрея к его юной супруге и даже уехала в Париж, чтобы не видеть, как это выскочка купается во всеобщем внимании и восхищении. И вот, не прошло и года, как все вернулась на круги своя - Карменсита торжествовала, а ее соперница была повержена. "Пусть знает, что он теперь со мной," - злорадно думала женщина, делясь направо и налево своими восторгами в отношении любовника и страстно желая, чтобы рано или поздно слухи об их связи дошли до Франсуазы. Возможно, это вынудит ее покинуть столицу, и тогда Карменсита сможет всецело завладеть сводящим ее с ума мужчиной. - Мне кажется, я сейчас умру от счастья, - промурлыкала она, слегка покусывая любовника за мочку уха. - И лишите меня удовольствия снова обладать вами, моя несравненная? Вы не можете быть так жестоки, Карменсита. Женщина рассмеялась низким грудным смехом и приподнялась на локте. - Да, Жоффрей, вы правы, я действительно не столь жестока. И, что более важно, слишком эгоистична, чтобы отказаться от ваших ласк. - Думаю, мы отлично подходим друг другу, - граф провел кончиками пальцев по щеке любовницы. - Но, мне кажется, уже давно за полдень, а я обещал сегодня быть к обеду у Нинон. Испанка резко отстранилась от Жоффрея и надула губы, став похожа на обиженного ребенка. - Вы покидаете меня? Так скоро? - Я вынужден, моя красавица, - граф встал с кровати и накинул на плечи рубашку. - Вы же знаете, что я всегда исполняю свои обещания, данные прекрасным дамам. - О, да вы просто распутник! - с гневом воскликнула Карменсита и подскочила на постели. - Не ревнуйте, мой ангел, пока наши тела так согласны, клянусь, вы будете для меня единственной... С этими словами граф склонился к любовнице и, приподняв ее подбородок, прижался к полураскрытым губам примиряющим поцелуем.
Violeta: Анжелика. Приехав в Париж, Анжелика была буквально оглушена шумом, гамом, водоворотом людей на улицах. С превеликим трудом ей удалось разыскать дом королевского прокурора, мужа ее сестры Ортанс, который, как и большинство судейских чиновников, жил неподалеку от Дворца правосудия, на острове Сите, в приходе Сен-Ландри. Улица называлась улицей Ада, и здесь еще сохранились старинные серые дома с остроконечными крышами, редкими окнами, лепными украшениями и водосточными трубами с головами чудовищ. Дом, около которого остановилась потрепанная карета, запряженная двумя мулами, был не менее мрачен, чем соседние, несмотря на наличие на каждом этаже трех довольно высоких окон. На первом этаже находилась контора, на дверях которой висела дощечка: "Мэтр Фалло де Сансе. Королевский прокурор". Анжелика ударила в дверь бронзовым молотком и с волнением стала ждать, когда ей откроют. Аккуратно одетая толстая служанка в белом чепчике провела ее в прихожую, и почти тотчас же на лестнице появилась Ортанс. Она увидела карету в окно. Анжелике показалось, что в первое мгновение сестра хотела броситься ей на шею, но спохватилась, и лицо ее приняло отчужденное выражение. Впрочем, в комнате царила такая темень, что сестрам даже трудно было разглядеть друг друга. Они расцеловались довольно холодно. Ортанс выглядела еще более сухопарой и длинной, чем прежде. Госпожа Фалло, кивнув в сторону служанки, провела Анжелику в спальню. Это была большая комната, служившая одновременно и гостиной, потому что вокруг кровати с красивым пологом, покрытой стеганым одеялом из желтой камчатой ткани, стояли кресла, табуреты, стулья и скамеечки. Анжелика подумала, уж не принимает ли ее сестра гостей лежа, как парижские «жеманницы». Ортанс и в самом деле когда-то слыла умной и острой на язык девушкой. - Отец писал мне, что отправляет тебя в Париж на поиски выгодной партии, - не дав Анжелике даже оглядеться, перешла сразу к делу сестра. - И как он себе это представляет? Что я буду бегать с тобой по столице и знакомить с мужчинами? И чем ты сможешь заинтересовать их, кроме хорошенького личика и титула баронессы? - Перестань, Ортанс, - скорчила недовольную гримаску Анжелика. - Отец выделил мне небольшое приданое. - Со своей торговли мулами? - презрительно сморщила нос Ортанс. - Нет. Один граф из Тулузы взял у него в аренду рудник Аржантьер, помнишь, который был заброшен долгие годы? Теперь там вовсю кипит работа. - И зачем этому графу понадобился рудник нашего отца? - сестра села в одно из кресел и жестом указала Анжелике на соседний стул. - Фантина рассказывала мне, что он колдун, и у него полный замок золота, - щеки Анжелики раскраснелись от возбуждения. - Он делает его при помощи всяких стеклянных шаров, колб, трубок и дьявольских зелий. - Какие глупости, - дрогнувшим голосом ответила Ортанс и перекрестилась. - И еще... - Анжелика наклонилась к сестре. - Говорят, в его дворце такое творится… просто срам. Даже сам монсеньор архиепископ Тулузский в своей проповеди осудил его, сказав, что в его гнусных делах замешан сам сатана. После этой проповеди граф де Пейрак приказал своим людям поколотить пажей и носильщиков архиепископа, и завязалась такая драка, что дрались даже в самом соборе. - Какой ужас! - живые карие глазки Ортанс заблестели - она всегда обожала сплетни. - А Николя, ну ты помнишь Николя Мерло - он теперь служит конюхом в Монтелу, - продолжала Анжелика, - так вот, он рассказывал мне, что видел этого графа своими глазами. Он ездит на черном, как ночь, жеребце, уродлив, как дьявол, и хром! - Господи Боже, да замолчи ты наконец, негодница! Нагнала страху! - воскликнула Ортанс и закатила глаза. Анжелика так и покатилась со смеху - настолько уморительный у сестры был вид. В этот момент в комнату вошел мужчина лет тридцати. Каштановый парик окаймлял его полное, тщательно выбритое лицо, на котором были написаны важность и в то же время внимание. По его темному суконному костюму, добротному, но украшенному лишь черным галуном и роговыми пуговицами, по белоснежным скромным брыжам Анжелика догадалась, что перед ней ее зять — прокурор. Она встала со стула и присела перед ним в реверансе. Он подошел к ней и торжественно расцеловал в обе щеки, как полагается близкому родственнику. - Рад приветствовать вас в своем доме, мадемуазель. Ортанс уже показала вам вашу комнату? Я распорядился отнести туда ваш багаж. Анжелика отрицательно помотала головой. - Тогда идемте. Вы, наверное, устали с дороги. Анжелику провели в большую комнату на третьем этаже, и она испытала истинное блаженство, когда села в лохань, уже наполненную горячей водой. Она даже вымыла голову и с грехом пополам причесалась, глядя в металлическое зеркальце, висящее над камином. Комната была мрачная, обставленная уродливой мебелью, но все необходимое здесь было. У дверей уже стоял ее сундук, в котором было несколько туалетов, сшитых специально для поездки в Париж. Анжелика не без злорадства отметила, что на бедняжке Ортанс было надето платье, больше подходящее монашке, а его серый суконный корсаж был украшен лишь несколькими бантиками и бархатной лентой. Анжелика же могла похвастаться несколькими роскошными, конечно, по меркам провинции, нарядами, а одно платье было даже украшено золотой вышивкой. На нем и остановила свой выбор девушка, для того, чтобы спуститься вниз к обеду. Конечно, нехорошо было дразнить сестру, но уж очень Анжелике хотелось показать себя настоящей знатной дамой. Ей надо было привыкать к этой роли - ведь наверняка у нее будет муж получше, чем этот толстый прокурор! Накинув на плечи шелковый платок, Анжелика перехватила яркой лентой уже подсохшие золотистые волосы и степенной походкой спустилась вниз. Лучшей наградой ей был восхищенный взгляд зятя и кислая физиономия сестры. - К чему было так наряжаться? - недовольно проговорила Ортанс. - Я думала, в Париже принято переодеваться к обеду, - наивно распахнула глаза Анжелика. - Садись, - нетерпеливо махнула рукой сестра. Анжелика чинно села на стул и накрыла колени салфеткой. Седой, как лунь, старик - дядя прокурора и бывший магистрат, скрипучим голосом прочел молитву, и, когда он закончил, служанка принесла суп. Стол, покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью, был сервирован столовым серебром, которое, как заподозрила Анжелика, сестра достала специально для нее. Кроме того, на столе стояло несколько блюд с закусками, ваза с фруктами и нарезанная крупными ломтями ветчина. "Пускает мне пыль в глаза", - насмешливо подумала девушка и еще раз поздравила себя с тем, что надела нарядное платье. - Сегодня мы отправимся в салон Нинон де Ланкло, она моя хорошая подруга. И у нее собирается самое блестящее общество. Если ты там не найдешь себе мужа, Анжелика, то не найдешь его нигде, - торжественно проговорила Ортанс. - Сударыня, - мэтр Фалло поднял на жену глаза, - вы знаете мое отношение к этой... особе. Подходящая ли это компания для юной девушки? - Сударь, она будет со мной. Или вы сомневаетесь в моей нравственности? - Ортанс отложила ложку, которой ела суп, и с возмущением посмотрела на супруга. Анжелика прыснула. Заподозрить сестру в безнравственности не смог бы даже сам Папа Римский. Чопорная святоша и ханжа! - Конечно же нет, дорогая, - тут же пошел на попятную прокурор, бросив на Анжелику укоризненный взгляд. - Мое доверие по отношению к вам безгранично. Вы можете поступать, как считаете нужным. Ортанс важно кивнула, и остаток обеда прошел в молчании. *** Сестра проявила просто чудеса дружелюбия, собственноручно уложив волосы Анжелики в модную на тот момент в Париже прическу, одолжила ей пудру, румяна и, что было просто невероятной щедростью, свой жемчуг, который она берегла, как зеницу ока. - Не иначе, сестрица, тебе не терпится поскорее выдать меня замуж, - насмешливо проговорила Анжелика, любуясь своим отражением в зеркале. - Несомненно. Может хоть тогда ты перестанешь быть такой бестолковой и дерзкой, - отозвалась Ортанс. Анжелика показала сестре язык, но та даже не обиделась. - Господи, какое же ты еще дитя, - покачала она головой. - Пойдем. *** Дом Нинон де Ланкло, хоть и был скромнее многих величественных особняков квартала, где она проживала, тем не менее, производил приятное впечатление своей изящностью и пристальным вниманием к деталям: было видно, что хозяйка потратила много времени, продумывая каждую мелочь, будь то завитушка на позолоченном фризе или же бронзовая ручка на входной двери в виде головы льва. С некоторой робостью Анжелика вслед за сестрой переступила порог салона Нинон и поднялась на второй этаж, где располагалось несколько прекрасно и со вкусом обставленных гостиных с расставленными вдоль стен столами, которые были сервированы для дневного приема. Ортанс прошептала Анжелике на ухо, что здесь бывал сам шевалье де Мере*. Девушка понятия не имела, кто это, но на всякий случай преисполнилась благоговения. Хозяйка салона, на которую осторожно указала Анжелике Ортанс, была ослепительной брюнеткой с пронзительными синими глазами и очаровательной улыбкой. Ее туалет был восхитителен, украшен искусной вышивкой, тончайшими кружевами, словно пена, окутывающими ее плечи, драгоценными камнями, и Анжелика сразу же почувствовала себя серой мышкой, как тогда, на приеме в Плесси. "Баронесса унылого платья" - так, кажется, насмешливо отозвался о ней кузен Филипп. И вот история снова повторяется... - Пойдем, я представлю тебя Нинон, - поторопила ее Ортанс. - По-моему, она занята, - попробовала отказаться Анжелика, чувствовавшая себя неуютно во всем этом окружавшем ее великолепии. - Разговором с этим господином? Ничего страшного. Ты же ищешь мужа, чем этот плох? - насмешливо проговорила Ортанс. - Нет, он очень даже... привлекателен, - пробормотала девушка, украдкой разглядывая чеканный профиль с четко очерченной линией чувственных губ богато одетого дворянина, который, чуть отставив ногу вперед и небрежным движением положив руку в перстнях на эфес шпаги, о чем-то любезно разговаривал с хозяйкой салона. Он наклонялся к ней так близко, что блестящие черные локоны его роскошного парика касались обнаженного плеча молодой женщины, и что-то шептал ей на ухо, отчего та заливалась веселым смехом и шутливо грозила ему пальцем. - Ну, раз он тебе нравится, идем и познакомимся, - твердо проговорила Ортанс и решительно направилась в сторону мило беседующей пары. Анжелике ничего не оставалось, как последовать за ней. Нинон, заметив приближающихся к ней сестер, улыбнулась им навстречу. - Госпожа Фалло де Сансе! Рада, что вы заглянули ко мне. А кто это очаровательное юное создание? - она чуть склонила голову набок и окинула Анжелику быстрым оценивающим взглядом. - Моя сестра, Анжелика де Сансе де Монтелу, - сладким голоском пропела Ортанс и незаметно толкнула сестру в бок. Анжелика присела в реверансе и услышала, как мужчина, стоящий рядом с Нинон, проговорил приятным, с необычным певучим акцентом голосом: - Мадемуазель де Сансе? Скажите, а кем вам приходится барон Арман де Сансе? - Это мой отец, сударь, - тихо проговорила Анжелика и несмело подняла глаза на заговорившего с ней незнакомца. Улыбка на ее губах тут же увяла, и она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Мужчина оказался пугающе страшен. Два глубоких шрама пересекали его левую щеку и висок, отчего одно веко было полуприкрыто. Когда он сделал шаг по направлению к девушке, его фигура как-то неловко качнулась, и Анжелика поняла, что он хромает. Она поспешила отвести взгляд от этого ужасного лица и невольно стала отмечать какие-то нелепые мелочи: пряжки на туфлях незнакомца были с драгоценными камнями, шейный платок не свисал в виде жабо, а был завязан широким бантом, пальцы были унизаны перстнями с бриллиантами, и только одно кольцо было с огромным рубином. Он склонился к руке девушки, и Анжелика почувствовала прикосновение его губ, от чего мурашки побежали по ее телу. - Граф де Пейрак де Моренс д'Ирристрю. Весьма рад нашему неожиданному знакомству. Анжелика не в силах была произнести ни слова и только кивнула. Боже, и угораздило ее в первый же день пребывания в Париже столкнуться с графом-колдуном, о котором ей все уши прожужжали в Монтелу! Видимо, сам дьявол занес его сюда из Тулузы, не иначе. Тут девушка заметила, как Нинон увлекает ее сестру в сторону, оставляя Анжелику с этим странным человеком наедине. Он же, галантно подав ее руку, проговорил: - Не составите ли вы мне компанию, мадемуазель? - Да, как вам будет угодно, ваша светлость, - проговорила Анжелика и покорно направилась к обитой небесно-голубым бархатом кушетке, на которую ее усадил граф, устроившись рядом и делая небрежный жест рукой, подзывая лакея. ________________ *Антуан Гомбо, также известный как шевалье де Мере — французский писатель. Хотя он не был дворянином, в своих сочинениях использовал имя «кавалер де Мере» для персонажа, выражавшего точку зрения автора. Позже друзья стали так называть его самого.
Violeta: Атенаис. Франсуаза решила навестить сестру, с которой, несмотря на большую разницу в возрасте, у нее всегда были доверительные отношения. Молодая женщина была уверена, что Габриэла* сможет дать ей хороший совет - сестра состояла в крайне неудачном браке с бравым воякой маркизом де Тианж, который с завидной регулярностью одаривал ее очередной беременностью и отбывал в расположение своей части, где вел разгульную и полную скандалов жизнь. Карета с гербом графа де Пейрака, запряженная четверкой лошадей, быстро катила по оживленным улицам Парижа, и не прошло и получаса, как экипаж остановился у парадной лестницы скромного особняка. Скрытый, словно стеной, от любопытных глаз прохожих буйно разросшимся садом, он совсем не походил на роскошный отель Ботрейи, который, казалось, лучился великолепием, выставляя напоказ тщательно ухоженные зеленые лабиринты за белокаменной оградой, необычайной красоты античные статуи, украшающие парк, и сам дом, построенный из светлого тесаного камня по последнему слову современной архитектуры. Сёстры расцеловались прямо на пороге и прошли в гостиную, где с удобством расположились в креслах, обтянутых дорогим лионским шелком, на гладкой поверхности которого серебром были вытканы пышные букеты цветов. Над камином, закрытым экраном с золоченым литым орнаментом, висел пасторальный пейзаж кисти Лоррена** в массивной раме. Внутреннее убранство особняка было дорогим, но не вычурным: каждая деталь интерьера была тщательно подобрана и находилась на своем месте - ничего лишнего, все выдержано в едином стиле. Дома сестер удивительно напоминали своих хозяек: одну - ослепительную и жадную до развлечений светскую красавицу, и другую - спокойную и рассудительную мать семейства. - Чудесное платье, - заметила Габриэла, с восхищением разглядывая Франсуазу. Молодая графиня улыбнулась уголком рта и аккуратно расправила тяжелые складки изумрудного бархата. - Его заказал для меня Жоффрей. Впрочем, как и весь мой гардероб, - в голосе Франсуазы скользнуло раздражение. - Ты чем-то недовольна? - проницательно спросила сестра. Она заметила нервозность молодой женщины сразу же, как только та приехала. И вдруг так долго сдерживаемые обиды хлынули из Франсуазы, как из рога изобилия. Она рассказала Габриэле о том, что муж уже давно охладел к ней, что намеревался уехать в Париж без нее, что все эти месяцы, проведенные здесь, она видела его хорошо если дюжину раз, так как он вечно пропадает по своим делам, а вчера она узнала, что Жоффрей ей изменяет... - И еще эти платья... Габриэла, ты не поверишь, но ни одно из них мне не нравится, - с дрожью в голосе продолжила Франсуаза. - Да, они изысканны, красивы, сшиты по последней моде, но отделка, ткани - все не то! И поверь мне, он сделал это нарочно, чтобы уязвить меня! - То есть, - насмешливо проговорила сестра, - его измена волнует тебя меньше, чем неудачный гардероб? Франсуаза резко захлопнула веер. - На чьей ты стороне, Габриэла? - глаза молодой женщины сощурились, и она с вызовом посмотрела на сестру. - О, только не надо устраивать сцен, Франсуаза, - Габриэла лениво откинулась на спинку кресла. - Ты знаешь, что на меня это не действует. - Меня волнует и то, и другое! - Франсуаза раскраснелась и повысила голос. - Он не смеет пренебрегать мной и моими желаниями! И он не должен обманывать меня... - Чем ты лучше других? - пожала плечами сестра. - Все мужья рано или поздно начинают изменять, это неизбежно. Думаю, тебе просто надо смириться с этим. Я, например, давно махнула рукой на похождения Клода. Меня даже забавляют слухи о его интрижках. - В Тулузе все было по-другому, - покачала головой Франсуаза. - Жоффрей относился ко мне, как к королеве, и, поверь мне, о таком внимании, такой обходительности можно только мечтать. Мой муж знает толк в том, как доставить удовольствие женщине - многие тулузские дамы завидовали мне и мечтали заполучить его себе в любовники. А какие он устраивал приемы, Габриэла! Даже в королевском дворце, я думаю, никогда не видели подобной роскоши, и Жоффрей всегда делал так, чтобы я почувствовала, что все эти фейерверки, развешанные повсюду гирлянды цветов, выступления лучших музыкантов - все это для меня, и только для меня... А какие я тогда носила платья! Он продумывал каждый нюанс, чтобы сделать меня неотразимой: изысканные ткани, подчеркивающие редкий оттенок моих глаз, самые смелые фасоны, разнообразные украшения... И так продолжалось до тех пор, пока нам не нанес визит его величество Людовик. Ты помнишь, я рассказывала тебе об этом, - обратилась Франсуаза к сестре. Габриэла утвердительно кивнула, и Франсуаза продолжала: - Это было непередаваемо прекрасно! Жоффрей тогда превзошел самого себя... А как же хорош был молодой король, - она сделала небольшую паузу, снова распахнула веер и стала томно им обмахиваться. - Знаешь, мне кажется, он тогда всерьез увлекся мной: осыпал комплиментами, открыл со мной бал, попросил сопровождать его на конной прогулке... - И что же твой муж? - перебила ее Габриэла. - О, он постоянно пенял мне на то, что я не берегу себя, что мне вредно в моем положении... - Франсуаза вдруг резко замолчала. Сестра наклонилась и схватила ее за руку. - Ты что, беременна? - Нет. Я... потеряла ребенка. Еще тогда, во время приезда короля... - видя расширившиеся от удивления глаза Габриэлы, Франсуаза быстро добавила: - Беременность проходила тяжело, Жоффрей очень волновался за меня, даже хотел, чтобы я пропустила прием... Сестра продолжала потрясенно молчать, и Франсуаза воскликнула, словно оправдываясь: - Но Габриэла, разве я могла так поступить? Ведь я мечтала о том, чтобы увидеть короля! Ничто не могло меня остановить. И я танцевала с ним, он смотрел мне в глаза, касался моей руки... Это было, как в сказке! - глаза молодой женщины мечтательно засветились. - Надеюсь, он пригласит нас на свою свадьбу. Глубоко вздохнув, словно пытаясь собраться с мыслями, маркиза де Тианж медленно проговорила: - У меня есть только два предположения, почему твой муж так резко переменился к тебе. Первое и самое вероятное - это ревность. А второе - это то, что он переживает из-за потери наследника. Франсуаза сморщила свой хорошенький носик. - Ни то, ни другое. Уверена, ему льстит то, что у него настолько очаровательная жена, что на нее обращает внимание сам король, - молодая женщина гордо выпрямилась в кресле. - А насчет наследника... Думаю, что если бы он так хотел его, то посещал бы почаще мою спальню, а не искал удовольствий на стороне. - Наверно, ты права, - кивнула сестра, рассеянно поигрывая перламутровой ручкой веера. - Тогда, скорее всего, он из породы тех непостоянных мужчин, что вечно ищут разнообразия. А ты, хоть и невероятно хороша, уже наскучила ему. Франсуаза помрачнела. - Но ты можешь снова вернуть его расположение, - со значением посмотрев на нее, продолжила Габриэла. - Вот еще! Я не намерена унижаться перед Жоффреем! - Франсуаза вскочила с кресла и начала нервно мерить шагами комнату. - Тебе и не придется, - успокоила ее сестра. - Наоборот, ты должна стать недоступной для него, чтобы он снова хотел тебя завоевать. Чужая жена всегда лучше собственной, - насмешливо улыбнулась Габриэла. Франсуаза вспомнила Карменситу де Мерекур, эту яркую испанку, которая одним своим появлением производила фурор в светских гостиных Парижа, представила ее в объятиях своего мужа, словно воочию увидела, как он склоняется над ней, накрывает ее губы своими губами, и у нее даже закружилась голова от внезапно нахлынувшей ярости. Она с такой силой сжала в руке веер, что он жалобно хрустнул. - Франсуаза, успокойся! Неужели ты настолько любишь своего мужа? - удивленно посмотрела на нее сестра. - Я? Не говори глупостей! - раздраженно ответила Франсуаза. - Любовь не приносит ничего, кроме страданий. Все влюбленные - законченные дураки. А я - из рода Мортемар и предпочитаю, чтобы любили меня, преклонялись передо мной, и никогда не позволю обращаться с собой пренебрежительно! - по губам молодой женщины скользнула недобрая улыбка. - Я просто хочу ему отомстить. Сделать так, чтобы он вымаливал мое прощение, страстно желая меня вернуть, а я была бы с ним холодна. Гордо расправив плечи, Франсуаза проговорила: - Сегодня вечером я приглашена к Мадлен де Скюдери***. И я постараюсь сделать все возможное, чтобы стать королевой этого приема. - Думаю, что при твоей красоте и блеске драгоценностей, которыми осыпает тебя твой супруг, это будет совсем несложной задачей, - улыбнулась сестра. - Ах, Габриэла! - воскликнула Франсуаза. - Я хочу, чтобы меня принимали везде не только благодаря моей внешности и богатству моего мужа, но и потому, что я сама по себе что-то значу. Понимаешь? - Не совсем, - покачала головой сестра. - Господи, ну вспомни же о мадам де Рамбуйе**** и ее дочери! Несравненная Артенис и прекрасная Жюли восхитительны сами по себе, к их ногам склоняются самые лучшие мужчины, посвящая им сонеты, восхищаясь их умом, изяществом, утонченностью. Я желаю быть, как они, войти в круг «Les Précieuses»*****... - в глазах Франсуазы мелькнула решимость. - То есть ты хочешь сравняться умом со своим мужем? Или, иными словами, добиться того, чтобы Зевс склонил голову перед премудростью Афины Паллады? - и Габриэла залилась веселым смехом. - Зевс... - фыркнула Франсуаза. - Уж скорее хромой Гефест. Или нет... козлоногий Пан, предающийся всем возможным порокам и вечно ищущий наслаждений! - воскликнула она и расхохоталась вслед за сестрой. - Да, именно так! - Каково это - быть замужем за дьяволом, а, Франсуаза? - поддела Габриэла сестру. - Пока он исполняет все мои прихоти - лучше не бывает, - парировала молодая графиня. - И мне все равно, откуда берется его богатство, главное, чтобы у меня всегда были самые роскошные туалеты и украшения. И пусть даже ради этого он должен будет подписать контракт с целым легионом демонов Преисподней! - Ну наконец-то! - воскликнула Габриэла. - Теперь я узнаю свою младшую сестренку, которая при любых обстоятельствах старается остаться хозяйкой положения. - Ты права, - отсмеявшись, Франсуаза посерьезнела. - Ты подала мне отличную идею, Габриэла. Мне нравится, что ты сравнила меня с Афиной Палладой. Быть тупоголовой Афродитой или желчной девственницей Артемидой - не по мне. А вот Афина вполне соответствует моему характеру, - на губах молодой женщины расцвела победоносная улыбка. - Пришло время взять жизнь в свои руки и все изменить! И начну я, пожалуй, с имени. Маркиза бросила на сестру взгляд, полный недоумения, а Франсуаза воскликнула: - Я придумала себе новое имя! Только послушай, как это будет божественно звучать - Атенаис****** де Пейрак! Думаю, у Мадлен все будут в восторге! - Не сомневаюсь в этом. Там обожают все... в высшей степени необычное, - Габриэла не разделяла увлечения Франсуазы идеями жеманниц, но свое мнение оставила при себе, видя, что новая фантазия всерьез захватила сестру. - Кроме того, - продолжала Франсуаза, - так можно повлиять на судьбу, как говорят разные гадалки и провидцы. А она в последнее время что-то не очень ко мне благосклонна... Габриэла встала со своего места и обняла ее. - Надеюсь, что все твои мечты осуществятся, милая Франсуаза! - Меня теперь зовут Атенаис, ты что, забыла? - молодая женщина лукаво посмотрела на сестру. - И я хочу, чтобы отныне меня называли только так. - Как пожелаешь, моя дорогая! - рассмеялась Габриэла. Она знала, что спорить с Франсуазой было бесполезно - та всегда получала то, что хотела... ________________ *Габриэла де Рошешуар-Мортемар, маркиза де Тианж — французская аристократка. Обладая красотой и острым умом, она всю жизнь провела при дворе короля Франции Людовика XIV. Габриэла доводилась старшей сестрой знаменитой официальной фаворитке короля Атенаис де Монтеспан. **Клод Лоррен - французский живописец, рисовальщик, гравер. ***Мадлен де Скюдери — французская писательница, представительница прециозной литературы. Посещала салон госпожи Рамбуйе, где её именовали «Сафо». Мари Мадлен де Лафайет - французская писательница, известная своим романом «Принцесса Клевская». ****Салон маркизы де Рамбуйе и ее дочери Жюли д’Анжанн повлиял на становление прециозной культуры, культуры утонченного светского досуга, предполагающей особые свойства сердца и ума, благородные манеры. В прециозности старались соединить традиции куртуазной культуры с современным хорошим вкусом. Мадам де Рамбуйе была известна под прозвищем «несравненная Артенис» — анаграмма её имени, созданная Франсуа де Малербом и Оноре де Бюэем, сеньором де Раканом. *****«Les Précieuses» (драгоценные, возвышенные, утонченные) — слово, которым обозначались гран-дамы салона Рамбуйе: Екатерина де Вивон, маркиза де Рамбуйе, принцесса Монпансье, Жюли д’Анжанн, девица Скюдери... ******От древнегреч. имени Ἀθηναίς (Атенаис), происх. от имени богини Афины (древнегреч. Ἀθηνᾶ, Атена).
Violeta: Жоффрей. Встреча у Нинон. - Моя сестра, Анжелика де Сансе де Монтелу, - раздался рядом с Пейраком женский голос, который отвлек его от приятной беседы с прекрасной Нинон. Имя показалось графу смутно знакомым, и, после недолгих раздумий, услужливая память вернула Жоффрея к событиям пятилетней давности, когда его поверенный в делах Молин предложил ему приобрести серебряный рудник некоего барона Армана де Сансе де Монтелу, чьи маленькие трудолюбивые мулы уже весьма продолжительное время способствовали их незаконной торговле с Испанией. Мысль о разработке месторождения показалась Пейраку весьма удачной, ведь это наверняка заставило бы замолчать тех, кто открыто сомневался в честности нажитого Жоффреем состояния, а, кроме того, удовлетворило бы его интерес к исследованиям и экспериментам в области рудного дела. Никто тогда и предположить не мог, что владелец - почти разоренный отец многочисленного семейства - откажется от продажи заброшенного клочка земли, желая сохранить Аржантьер в качестве приданного для одной из своих дочерей. В конце концов, Молину удалось убедить барона сдать рудник в аренду Пейраку на долгий срок за весьма внушительную сумму, что вполне удовлетворило обе стороны. И сейчас незнакомая девушка своим именем неожиданно напомнила графу о столь важной для него сделке, и Жоффрея вдруг одолело любопытство - а не ее ли пришлось бы взять ему в супруги, если бы владелец рудника оказался менее сговорчив? Забавно, если так. И, невольно улыбнувшись, он любезно осведомился: - Мадемуазель де Сансе? Скажите, а кем вам приходится барон Арман де Сансе? - Это мой отец, сударь, - тихо ответила девушка и подняла на него зеленые, как весенняя листва, глаза. "Удивительно красива", - молнией пронеслось в голове у графа. Темное золото роскошных волос, тонкий изящный профиль, совершенной формы губы с играющей на них легкой улыбкой, которая, впрочем, тут же увяла, едва незнакомка внимательнее рассмотрела его лицо. Что ж, Жоффрей уже давно привык к тому, что его внешность всегда шокирует новых знакомых, но страх, промелькнувший в глазах этой девушки, почему-то задел его. Графу редко когда доводилось сожалеть о своем уродстве, скорее, он бравировал им, выставляя напоказ, а тут вдруг неожиданно почувствовал досаду оттого, что глаза красавицы смотрят на него с неприязнью, а не с интересом, который обычно сквозил в обращенных к нему взглядах салонных кокеток. Желая произвести на девушку более благоприятное впечатление, Жоффрей галантно склонился к ее руке и произнес: - Граф де Пейрак де Моренс д'Ирристрю. Весьма рад нашему неожиданному знакомству. Она молча кивнула и опустила ресницы. Нинон, видя, что де Пейрак заинтересовался незнакомкой, понимающе улыбнулась и увлекла сестру очаровательной баронессы к буфету, предоставив графу возможность побеседовать с девушкой наедине. Грех было не воспользоваться этим шансом, и Жоффрей со всей возможной учтивостью спросил: - Не составите ли вы мне компанию, мадемуазель? - Как вам будет угодно, ваша светлость, - покорно проговорила она и направилась следом за ним к низкой кушетке, умостившись на самом ее краешке, чтобы быть как можно дальше от своего неожиданного и пугающего нового знакомого. Пейрак сделал небрежный знак рукой, и слуга сию же секунду с поклоном протянул им поднос, на котором искрилось в бокалах белое вино, от которого девушка, впрочем, отказалась. - В добром ли здравии ваш батюшка? - граф задумчиво крутил в пальцах хрустальный фужер, внимательно глядя на склоненный профиль баронессы. - Да, мессир, - пробормотала она и бросила быстрый взгляд в сторону своей сестры, стоящей на противоположном конце комнаты, словно взывая к той о помощи. Жоффрея внезапно охватило веселье. Черт возьми, какая скромность и пугливость, кто бы мог подумать! Ему вдруг захотелось растормошить ее, услышать что-то кроме односложных ответов и по-светски учтивых фраз. Он наклонился к девушке и заговорщицки прошептал: - Бьюсь об заклад, мадемуазель, что вы наслышаны обо мне и о тех странных делах, что творятся на руднике, который я взял в аренду у вашего отца. Еле заметно вздрогнув, она тут же выпрямила спину. Девушка была предельно напряжена, и синяя венка у основания ее шеи забилась с неистовой скоростью, выдавая волнение мадемуазель де Сансе. "Ещё чуть-чуть, и она бросится от меня со всех ног", - усмехнулся про себя Пейрак и все так же тихо продолжил: - Говорят, что теперь там вход в саму Преисподнюю, а дьявол в моем лице бродит по округе и соблазняет юных красавиц... Неожиданно девушка резко обернулась к нему и с вызовом произнесла: - Я наслышана о вас, мессир. Но не настолько глупа, чтобы верить досужим сплетням. Теперь она смотрела на него в упор, не отводя взгляда. Ее изумрудные глаза потемнели, а губы сурово сжались. Граф невольно залюбовался ею, настолько она была хороша в этот момент. "А она не так застенчива, как могло показаться на первый взгляд", - со все возрастающим интересом подумал он. Поединок скрещённых взглядов - одного насмешливого, а второго негодующего - наконец был прерван словами Пейрака: - И все же, увидев меня впервые, вы были напуганы, не отрицайте, - он примирительно улыбнулся. - Значит, вас все же впечатлили рассказы о страшном колдуне, которые ходят обо мне в ваших краях. Сбитая с толку его доброжелательным тоном, она, немного помедлив, ответила: - Думаю, в ваших краях они тоже ходят, иначе архиепископ Тулузский не клеймил бы вас и ваш образ жизни со своей кафедры во время проповеди. Вот это поворот! - Так вы, сударыня, интересовались моей скромной персоной? - Пейрак почти смеялся. Беседа определенно начала доставлять ему удовольствие. - И готовы, подобно моему хорошему другу, монсеньору архиепископу, предать меня анафеме? - и Жоффрей, подражая торжественному тону церковников, нараспев проговорил: - Да проклянет его Бог-Отец, сотворивший человека! Да будет проклят он солнцем, и луною, и звездами небесными, и птицами, и рыбами морскими... Да будет труп его оставлен на пожрание псам... Да ниспошлет Господь на него глад и жажду, и гнев, и муки, и напасти злых ангелов, пока не попадет он в глубины ада... Да будут сыновья его сиротами, и жена его вдовою!.. Ваше сердце из камня, мадемуазель, коли вы желаете мне всех тех мук, коих удостаиваются лишь самые закоренелые грешники. - Я уже говорила, господин граф, что не верю досужим сплетням, - голос девушки слегка дрогнул. - И таких мук не желаю ни вам, ни кому-либо еще. Но, насмехаясь над Церковью, вы сами заставляете людей думать о вас, как... - Как? - его рука осторожно коснулась плеча молодой баронессы, он придвинулся к ней ближе и заглянул в самую глубину ее глаз цвета бушующего океана. - Как о пособнике Дьявола! - выпалила она, отстранившись. - О, мадемуазель, будьте же милосердны! - вдруг умоляюще воскликнул Пейрак и, увидев растерянный взгляд собеседницы, продолжил вкрадчивым тоном, аккуратно высвобождая из ее судорожно сжатых пальцев истерзанный за время их разговора белоснежный батистовый платочек, обшитый кружевом: - К вашему платку. Еще немного, и от этого несчастного куска ткани не останется ничего. Будет жаль, если он падет жертвой нашей с вами в высшей степени увлекательной беседы... Девушка вспыхнула и вскочила с кушетки. - Простите, мессир, я... Мне нужно идти. Жоффрей одним глотком осушил бокал с вином, глядя вслед поспешно удаляющейся от него баронессе де Сансе. "А ведь она могла стать моей женой", - подумалось вдруг де Пейраку. Эта мысль его так развеселила, что он едва сдержал улыбку. Забавная вышла бы пара - проклятый Богом и людьми богомерзкий колдун и чистый ангел, отданный ему на растерзание в придачу к серебряному руднику. Просто сюжет для какой-нибудь дешёвой пьески! Ну уж нет, ему с лихвой хватало гневных проповедей архиепископа, выслушивать их еще и дома от излишне благочестивой супруги у него не было ни малейшего желания. Но в девушке определенно что-то было, и, повстречайся они в другое время и при других обстоятельствах, она наверняка разбудила бы в нем интерес и желание узнать ее поближе... Шурша юбками, к нему подсела Нинон. - Ты до смерти напугал бедняжку, Жоффрей. Не стоило оставлять вас наедине, - глаза женщины откровенно смеялись. - Почему же? Думаю, мадемуазель не помешает узнать, что в гостиных Парижа можно встретить самого Дьявола, - граф нашел глазами в толпе свою несостоявшуюся невесту и с насмешливой улыбкой слегка кивнул ей. Та вздернула подбородок и отвернулась. От Нинон не укрылся этот обмен взглядами. - Зачем ты ее дразнишь? - укоризненно проговорила она. - Потому что это доставляет мне удовольствие, - Пейрак взял новый бокал с подноса, поднесенного ему слугой. - Давно я не встречал в салонах, заполненых под завязку жеманницами всех мастей, такую милую непосредственность. - Твое желание всех шокировать когда-нибудь выйдет тебе боком, - покачала головой Нинон. - И еще... Твоя скандальная связь с герцогиней де Мерекур... Стоит ли так афишировать ваши отношения? Граф искоса посмотрел на женщину. - Думаю, это касается только меня. - И репутации твоей жены. - Каким образом это затрагивает ее? - Жоффрей позволил себе усмехнуться. - Франсуаза не настолько наивна, чтобы ожидать от меня верности только на основании того, что я женился на ней. Это просто смешно, Нинон. - Но до меня дошли слухи, что ты покинул супружеское ложе из-за... дурной болезни, которой страдает твоя супруга. Медленно переведя взгляд на собеседницу, граф холодно осведомился: - Кто распускает подобные гнусные сплетни? - Думаю, что твоя любовница. Карменсита настолько ненавидит ее и обожает тебя, что готова пойти на все, даже на прямое оскорбление Франсуазы, чтобы она как можно скорее покинула Париж. - Спасибо, что предупредила меня, Нинон, - серьёзно ответил Пейрак, ставя пустой бокал на поднос. - Можешь быть уверена, что я положу этому конец, - в его голосе зазвенел металл, а глаза мрачно сверкнули. Жоффрей был в бешенстве. Ему было все равно, что о нем думают и болтают за глаза люди, но Франсуаза не заслуживала того, чтобы из-за него пачкали грязью ее имя. - И сделай это как можно скорее, - кивнула женщина. - Иначе графиню де Пейрак перестанут принимать. Тут перед мадемуазель де Ланкло склонился в поклоне один из придворных щеголей, которыми был наполнен ее салон. - О прекраснейшая, спойте для нас! - Спойте, спойте! - раздалось со всех сторон. - Вы, граф, не откажете мне в любезности? - обратилась Нинон к Жоффрею, погруженному в глубокие раздумья. - Я к вашим услугам, - рассеянно кивнул он ей, и, машинально положив в карман камзола позабытый зеленоглазой баронессой платок, который так и продолжал сжимать в ладони во время разговора с мадемуазель де Ланкло, взял из рук слуги протянутую гитару. Женщина уже настраивала лютню. - Мой подарок пришелся вам по вкусу, дорогая Нинон? - проговорил граф, бросая быстрый взгляд на инструмент в ее руках, который он некогда заказал специально для нее в Болонье. - У нее чудное звучание, - кивнула женщина. - Думаю, она служит великолепным подспорьем моему голосу. - Мне приятно слышать подобное. Что желаете спеть? - "Lacrime mi"*... - с улыбкой посмотрела на Пейрака Нинон. - Превосходный выбор! Ваш вкус безупречен, сударыня, - кивнул ей граф. - Возможно, вы хотели бы спеть мадригалы Монтеверди**? - кокетливо осведомилась женщина. - Решать не мне, а вам. Я с радостью исполню любое ваше желание. - Тогда начнем, - и она стала перебирать струны лютни, рождая первые аккорды, к которым через некоторое время присоединился и ее чарующий голос. Взгляд Жоффрея бездумно скользил по лицам окружавших их людей, а пальцы виртуозно аккомпанировали причудливому сплетению их с Нинон голосов, которые удивительно гармонично дополняли друг друга, вызывая неподдельное восхищение слушателей. Граф все еще продолжал размышлять о том скандале, в который невольно оказалась втянута его жена, и не сразу заметил, с каким изумлением смотрит на него мадемуазель де Сансе. Ее губы слегка приоткрылись, а рука была прижата к груди в жесте, выражающем крайнее волнение. Жоффрей чуть повернулся к ней и, не отрывая взгляда, продолжил петь, чувствуя, что на него снисходит какое-то необычное воодушевление, более чем странное в сложившейся ситуации, но придающее его исполнению особую глубину. Глаза девушки распахнулись еще шире, и она глубоко вздохнула. Одно произведение сменялось другим, Чести уступал место Монтеверди, а тот, в свою очередь, божественному Кавалли***... И это застывшее в воздухе мгновение, казалось, длилось бесконечно, пока сестра красавицы не схватила ее за руку и не увлекла к дверям салона... _______________ *Произведение Антонио Чести — итальянского композитора эпохи барокко. Среди его опер наиболее шумный успех выпал на долю «Золотого яблока», где использовался эпизод о Парисе и Елене из истории Троянской войны. **Клаудио Монтеверди — итальянский композитор, один из крупнейших в эпоху перехода от позднего Ренессанса к раннему барокко. Наиболее известные сочинения Монтеверди — поздние мадригалы, Плач Ариадны, опера «Орфей» и Вечерня. ***Франческо Кавалли - один из последователей Монтеверди.
Violeta: Анжелика. Перекресток судьбы. - Ты ведешь себя просто неприлично! Тебя что, совсем не учили манерам в монастыре? Да ты просто сошла с ума, если позволила себе так непристойно пялиться на мужчину! Ей-богу, как дурочка на деревенском празднике! - выговаривала сестре Ортанс, пока они шли по узким парижским улицам, возвращаясь домой на остров Сите. Анжелика, погруженная в собственные мысли, почти не слушала ее. Она готова была поклясться, что этот граф-колдун, который сперва насмехался над нею, а затем самым возмутительным образом обсуждал ее с хозяйкой салона, с язвительной улыбкой кивая на мелькающую в толпе фигуру Анжелики, почему-то потом резко изменил свое отношение к ней. Во время исполнения одного из мадригалов он повернулся к девушке и взглянул на нее с каким-то странным выражением, словно изучающе, и при этом от его обидного сарказма уже не осталось и следа. Анжелика закусила губу. Не нужно ей было ввязываться в этот идиотский разговор о колдовстве, религии и церкви, но граф де Пейрак застал ее врасплох своими вопросами, и Анжелика говорила первое, что приходило ей в голову, наверняка неимоверно веселя его своей непроходимой глупостью. - Надо быть скромнее, уметь держать себя в руках, - раздавался над ухом противный голос Ортанс, вторя внутреннему голосу самой Анжелики. Господи, ну почему она сначала делает, а потом думает? Отец же говорил ей, что граф ученый, занимающийся рудным делом, и Анжелика собственными глазами видела паровую машину на руднике, которая была построена по его чертежам. Так с чего вдруг она стала говорить ему о проповедях архиепископа Тулузского и пособничестве Дьяволу?! Анжелика застыла столбом посреди улицы и проговорила: - Я больше никогда не пойду к Нинон. Ортанс тоже остановилась и развернулась к ней. - Конечно! Там тебе делать нечего, ты уже достаточно опозорила меня, - язвительно процедила она. - Перестань, Ортанс, ну что я такого сделала? - попробовала изобразить непонимание Анжелика. - Там все смотрели на графа, когда он пел. Я слышала, как все вокруг восторженно ахали! Никто ничего и не заметил. - Если бы ты перед этим не сидела с ним в обнимку на кушетке, а потом не подскочила, как ужаленная, то да, никто бы ничего не заметил, - с гадкой улыбкой кивнула ей сестра. - А так ты привлекла к себе ненужное внимание. Теперь только и разговоров будет, что о тебе и твоих дурных манерах! - Я не сидела с ним в обнимку! - возмущенно воскликнула Анжелика. - Он сам придвинулся ко мне и разговаривал со мной просто возмутительно. Поэтому я и ушла. - Он что, говорил тебе непристойности? - в голосе Ортанс сплелись негодование и жадное любопытство. - Нет, нет, - поспешно проговорила Анжелика. - Он просто... я даже не знаю... Это, наверняка, все мои фантазии... Или я неправильно его поняла.., - и она закончила растерянным тоном: - Он очень странный... - Нет, это ты странная. Дикарка. Всегда такой была и такой же осталась, - вздохнула Ортанс. - Пошли домой. В этот вечер, несмотря на усталость, Анжелика долго не могла уснуть. Она прислушивалась к доносящемуся с узких сырых улочек шуму незнакомого города, а в голове у нее мелькали картины знакомства с загадочным графом: его безупречный профиль сменялся видом ужасающих шрамов, темные, словно бездна, глаза - насмешливой улыбкой, одни воспоминания о которой вгоняли девушку в краску. Опасаясь смотреть ему в лицо, Анжелика все внимание сосредоточила на его руках - в пышных кружевах манжет они выглядели изящно, но в то же время не слишком изнеженно. Мускулистые, с длинными подвижными пальцами, они наверняка с той же виртуозностью, что перебирали струны гитары, владели шпагой или одним движением поводьев смиряли непокорного жеребца. От мужчины веяло скрытой силой и, несмотря на его худощавость и хромоту, чувствовалось, что под богато украшенным камзолом скрывается крепкое тренированное тело. Ей вдруг вспомнилось, как в момент их знакомства он склонился к ее руке, как блеснули перстни на его пальцах, а спустя мгновение губы графа едва ощутимо коснулись нежной кожи ее запястья. Густые черные локоны мужчины скользнули тогда по руке Анжелики, и она с удивлением поняла, что это не парик, как она сначала подумала, и что великолепная шевелюра - его собственная... Мгновения сегодняшнего вечера сменялись перед ее внутренним взором, словно в калейдоскопе, и вот она и сама уже не смогла бы ответить, пугает ли ее тулузский сеньор или притягивает, настолько противоречивый портрет рисовало девушке ее живое воображение, но в одном она была абсолютно уверена - в нем было нечто дьявольское! Анжелика не в силах была больше оставаться в постели. Осторожно ступая по скрипучим половицам, она подошла к окну и открыла одностворчатую ставню, затем свинцовую раму со вставленными в нее разноцветными стеклами в виде ромбов. Небо было усеяно звездами, но в воздухе висела легкая дымка, создавая вокруг луны золотистый ореол. Глубоко вдохнув свежий ночной воздух, Анжелика оперлась руками о подоконник и всмотрелась в широкую ленту реки, гладкую и блестящую в торжественном свете луны, хорошо видную из ее окна. До нее доносился тихий плеск волн неспешно катящей мимо нее свои воды Сены: убаюкивающий, успокаивающий... В его мелодичном звучании Анжелике слышались отголоски тех серенад, что с таким мастерством исполнял граф де Пейрак вместе с мадемуазель Нинон. Никогда ей не доводилось слышать более красивого и чувственного голоса, такого волнующего тембра: то бархатистого, то серебряного, с безукоризненной дикцией. И какой же необычной силы он был! Казалось, этот пленительный голос заполнил собой весь салон, и Анжелика отчетливо помнила, что на несколько бесконечных секунд забыла, как дышать. Что это могло быть? Волшебство или... Слова Николя, рассказывавшего ей в Монтелу о графе де Пейраке, внезапно с пронзительной ясностью прозвучали у нее в голове, и Анжелика почувствовала, как ее пробирает озноб: "Говорят, в своем замке в Тулузе он завлекает женщин любовными напитками и странными песнями. И те, кого он заманивает, исчезают навсегда либо сходят с ума". Господи Боже, а ведь она действительно ощутила нечто, что нельзя описать словами: ей казалось, что она себе не принадлежит, полностью растворяясь в звуках музыки и словно обволакивающего ее со всех сторон чарующего голоса мужчины... Анжелика тряхнула головой, отгоняя наваждение, и снова, уже в который раз укорила себя в излишней чувствительности. Наверно, она смотрелась ужасно глупо со стороны - расширенные глаза, рука, прижатая к груди... Неудивительно, что Ортанс так возмущалась. А что, если сестра права, с грустью подумала Анжелика, и она просто наивная провинциальная девчонка с дурными манерами, да еще и напридумывавшая себе Бог знает чего... Ей вспомнился Монтелу, их старый замок, который еще несколько недель назад она покидала с радостью, а теперь отчаянно скучала по нему. По нему и по Ньельскому лесу, его дубовым и каштановым рощам, где она так любила бродить одна или в компании своих "ангелочков". Прикрыв глаза, Анжелика на мгновение ощутила вкус вольного ветра на губах, тепло солнечных лучей, с трудом проникающих сквозь плотную завесу, создаваемую пышными кронами деревьев, почувствовала упругий ковер бархатистого мха под голыми ступнями... Ах, эти незабываемые прогулки по лесу, опьяняющий аромат боярышника, прохлада, струящаяся от каналов, по которым Валентин катал ее на лодке, свежесть ручьев, где они ловили раков с Николя... Без сомнения, Монтелу, где сладковатое, таинственное дыхание болот смешивалось с резким ароматом окутанного тайной леса, не походило ни на одно другое место на земле… А что, если бы она не приняла решения уехать в столицу?.. Остаться! Снова жить там, отдаваясь медленному течению почти неподвижных зеленых вод, или по-прежнему бегать по тропинкам, вьющимся среди мхов и корней в глухой чаще леса! Утонуть в зелени Монтелу! Посвятить себя бесконечным открытиям под покровом листвы развесистых ветвей. И разве не было у нее среди этой роскошной природы цели, которую надо выполнить, миссии, зов которой она не переставала слышать даже сейчас? С того самого дня, как в далеком детстве старая колдунья провела своим длинным белым пальцем по ладони девочки, как будто для того, чтобы нарисовать там какой-то знак или что-то прочитать, Анжелика чувствовала, что соединена нерушимой связью с таинственным лесом: связью мистической, древней, как дольмены, вокруг которых, как говорят, в лунные ночи танцуют беззаботные эльфы... Тогда-то у нее и началась эта вторая, тайная жизнь, где она становилась единым целым с колдуньей, растениями и лесными зверями. Жизнь, которую она бережно хранила в себе самой, как в "волшебной шкатулке", как в запретной комнате маленького зачарованного замка, который принадлежал ей одной. Анжелика наивно мечтала, что однажды станет такой же искусной, как Мелюзина, и исцелит весь мир. Ведь говорили же, что ее руки способны успокаивать боль и, если у кого-то болела голова, или у ребенка резались зубки, ее звали к себе, она клала свою маленькую ладошку на лоб или на щеку больному, и боль стихала. Как же давно это было! Словно в полузабытом сне... Анжелика сложила руки на подоконнике и положила на них голову. Она вспомнила свое возвращение в Монтелу после монастыря, которое, увы, не принесло ей ожидаемой радости. Все здесь стало чужим, бессмысленным, вялым, несмотря на слуг, которые сновали то тут, то там, выполняя поручения. В замке, который она прекрасно помнила, словно появилась странная чужая пустота. Возможно, это из-за братьев? Младшие выросли, и Анжелика их постоянно путала. Тому, кого когда-то все называли «крохой», - Дени - уже исполнилось пятнадцать лет. И даже объятия кормилицы Фантины показались Анжелике не такими трепетными и радостными, как она ожидала. Лицо кормилицы выглядело настолько трагичным, каким оно не становилось даже во время пересказа самых страшных историй. Хотя прошло много лет, и, возможно, кормилица больше не считала, что Анжелика принадлежит к "ее" детям. И - самое главное - в Монтелу больше не было мамы. Неужели, именно смерть матери погасила ту радость, которую могло бы принести ей возвращение? От охвативших ее чувств на глазах Анжелики выступили слезы. Она стала чужой там, ничто ее больше не держало в старом обветшалом замке, где она была когда-то так счастлива. Единственное, что осталось неизменным, это ее тетушки. Пюльшери очень обрадовалась приезду племянницы. Но старушка так исхудала, что Анжелика побоялась обнять ее слишком крепко, чтобы не повредить хрупкие кости. Тетушка Жанна все так же сидела целыми днями в дальнем углу гостиной и с неизменно мрачным видом вышивала очередной цветок. Глядя на них, Анжелика представляла себе свою судьбу, в точности похожую на их: состариться за вышиванием или приготовлением обеда, так и не познав ни любви, ни счастья. Дома ее окружали только слуги отца и деревенские парни, которые никак не могли подойти в мужья дочке барона. Правда, за ней ухаживал отпрыск их ближайших соседей де Круасски, но мужчина походил повадками на медведя, а все его интересы ограничивались только охотой, и порой Анжелика не знала, как от него избавиться. Иногда ей вспоминался ее кузен Филипп, невероятно красивый и невероятно надменный, но вряд ли он счел бы ее удачной партией для себя... Она отчетливо помнила тот день, когда приняла решение уехать. Неподвижно застыв на краю сонной заводи, черную блестящую гладь которой, скрытую под скатертью из ряски, тревожили лишь брошенные камни, Анжелика смотрела, как слабеют и теряются в лабиринте береговой линии прекрасные безупречные волны, у которых была только одна судьба: разбиться и исчезнуть. И именно это ждало ее, останься она здесь, в Монтелу: исчезнуть, раствориться, превратиться в призрак, подобно Мелюзине, с которой так жестоко некогда расправились обезумевшие от страха и гнева крестьяне. Нет, это не для нее! Анжелику, подобно Жослену, манили приключения и новые впечатления, ее будоражили мечты о дальних странах, ей хотелось идти вперед, а не плыть по течению, постепенно погружаясь в тягучую и мутную обыденность жизни. И тогда она отчетливо осознала: ее Монтелу уже не сможет возродиться, нить давно оборвана... А ее ждет иная дорога, которая сулит ее множество открытий и новую, пока еще неизвестную, но такую заманчивую в своей загадочности и неопределенности судьбу. Анжелика вернулась в постель и прижалась щекой к подушке в грубой полотняной наволочке, пахнущей лавандой. Она пообещала себе, что в следующий раз будет вести себя по-другому. Будет молчать и мило улыбаться, как делают все эти жеманницы в роскошных туалетах, томно обмахивающиеся веерами и заливающиеся время от времени мелодичным смехом. Наверно, только так можно обратить на себя внимание будущего мужа и прослыть утонченной и хорошо воспитанной. И еще, она больше не допустит, чтобы этот невозможный граф де Пейрак смотрел на нее с насмешкой и пренебрежением! Анжелика тихонько рассмеялась. Еще несколько часов назад она поклялась себе, что не переступит больше порога салона Нинон, чтобы только не встречаться с ним, а теперь уже всерьез размышляет о том, как будет вести себя при их следующей встрече. Девушка была почему-то уверена, что она непременно состоится, и сердце ее замирало от сладкого ужаса... Уже проваливаясь в сон, Анжелика вспомнила, как Мелюзина напророчила ей в мужья человека, отмеченного, как и она, печатью огня... "Он будет особенным, ни на кого не похожим, - говорила колдунья ей, полузакрыв глаза и слегка покачиваясь, будто в трансе. - Его взгляд заглянет тебе прямо в душу, и ты больше никогда не станешь прежней. Он принесет тебе много страданий и горя, но подарит и великую любовь, свет которой озарит всю твою жизнь. Да, он будет особенным, - повторила Мелюзина, и легкая улыбка скользнула по ее губам. - Только ты не сразу узнаешь его и будешь противиться Судьбе..."
Violeta: Атенаис. Салон Мадлен де Скюдери. - Атенаис... Моя дорогая, вы поразили меня до глубины души! - прощебетала Мадлен де Скюдери и поднесла руку к декольте, словно желая удержать рвущееся из груди сердце. Старая жеманница, одетая по моде прошлых лет, смотрелась на фоне ослепительной Франсуазы де Пейрак немного смешно, но молодая женщина не позволила себе отпустить ни одной колкости, вертевшейся у нее на языке, в адрес хозяйки дома. Слишком велико было в свете уважение к литературному таланту Сафо*, ее влияние было огромно, и пожилую даму стоило числить среди своих друзей. Поэтому Франсуаза с милой улыбкой поддерживала слегка тяжеловесный диалог, утомлявший ее нагромождением аллюзий, иносказаний и постоянных отсылок к античной истории. Впрочем, ей почти ничего не надо было говорить - мадемуазель де Скюдери сама прекрасно справлялась и с ролью рассказчика, и с ролью оппонента в споре. Франсуазе же досталась роль восторженного слушателя, которую она с блеском исполняла. Не прошло и получаса, как их окружили гости салона, восхищенными возгласами и аплодисментами встречающие каждую фразу Мадлен или остроту восхитительной мадам де Пейрак. Сегодня в уютном салоне мадемуазель де Скюдери аристократического квартала Маре, располагающемся на пересечении улиц Бос и Дез-Уазо, почти напротив древней башни Тампль, взошла новая звезда. Франсуаза наслаждалась всеобщим вниманием, благосклонно принимая выражения безграничного восхищения ее красотой, остроумием, и охотно пускалась в споры о литературе и искусстве, старательно избегая тем политики. Фронда, принц Конде, Мазарини были слишком опасными предметами обсуждения, и мадам де Пейрак предпочитала вовсе не говорить о них. Желание попасть на свадьбу короля и быть принятой при дворе стоили в ее глазах много дороже сомнительной славы вольнодумицы и бунтарки. - Позвольте склониться пред вами, Прекрасная дама! - воскликнул один из молодых людей, с обожанием глядя на Франсуазу. Молодая женщина небрежным жестом закрыла веер. - Ах, сударь, я совсем не желаю преклонения! И если передо мной предстанут рыцарь, сразившийся с драконом ради моих прекрасных глаз, или надушенный щеголь в лентах, сочинивший мадригал в мою честь, - она с иронией взглянула на смущенного юношу, - то им обоим я предпочту ученого, который сумеет занять мой разум. Слыша одобрительный гул, сопровождающий ее слова, Франсуаза медленно раскрыла веер и проследовала к кушетке, стоящей в глубине комнаты. Она была довольна собой. Завтра о ней заговорят во всех парижских салонах, и наверняка эти разговоры дойдут и до Жоффрея. Франсуаза была уверена, что ее успех вызовет его интерес, и что в самом скором времени муж вернется к ней... И вот тогда наступит час ее триумфа! По ее запястью скользнула чья-то настойчивая рука, и над ухом раздался приятный мужской голос: - Неужели и вправду такая красавица предпочтет скучные беседы о математике красоте изящного мадригала? - Франсуаза повернула голову к говорившему и натолкнулась на внимательный взгляд пронзительных черных глаз незнакомца. - Простите, мессир, не имею чести быть знакомой с вами, - холодно произнесла молодая женщина и отдернула руку. - Луи Анри де Пардайан де Гондрен, маркиз де Монтеспан, к вашим услугам, прекрасная Атенаис, - мужчина чуть склонил голову, не отводя взгляда от лица Франсуазы. - Так что же вы ответите мне, действительно ли ученый предпочтительнее поэта? - Думаю, вы - ни тот, ни другой, господин де Монтеспан, - раздраженно ответила она. - Так что мое мнение по данному вопросу не внесет никакой ясности в наш разговор. - Отчего вы так уверены, что я не умею слагать стихов? - маркиз склонился к ней. - Ради вас я способен и не на такие подвиги! - И даже сразиться с драконом? - Франсуаза невольно улыбнулась, представляя лицо своего мужа, который, будь он здесь, наверняка вызвал бы молодого человека на дуэль. - С тысячей драконов! - пылко ответил новый знакомый, поднося ее руку к губам. Графиня с интересом посмотрела на него. Что ж, стоило признать, что он невероятно хорош собой, этот наглец. И Франсуазе было приятно его общество. Тем временем мужчина начал читать нараспев: Атенаис очарованье, Ее прелестные черты! Молю, несчастный, о свиданье У ног богини красоты. И от лица ее отныне Я отвести не в силах взгляд - Чуть приоткрыты губ рубины, Зубов жемчужины блестят. Ее глаза — как два сапфира, И выше всех сокровищ мира Венец из золотых кудрей. К чему жестокость, ангел милый, Прекрасный и неповторимый, Что мне на свете всех милей?** Его голос, до этого насмешливый, вдруг дрогнул от волнения, и Франсуаза с удивлением поняла, что тоже взволнована. - Определенно, мессир, вы - поэт, - молодая женщина одарила его глубоким взглядом своих небесно-синих глаз, а он снова почтительно коснулся губами ее руки. - И готова признать, что такие мадригалы способны затмить любой научный диспут. - Атенаис, я могу надеяться на новую встречу с вами? - голос молодого человека стал вкрадчивым, а в глазах зажегся страстный огонек. - Все в руках Провидения, маркиз, - Франсуаза увидела входящих в комнату знакомых, кивнула Монтеспану и встала с дивана. - Прощайте. - Виконт де Гриньян***, - весело проговорила она, приблизившись к мужчине лет тридцати, любезно склонившемуся ей навстречу. - Какая неожиданная встреча! - Я уже имел честь видеться с вашим супругом, мадам де Пейрак, не далее, как неделю назад, - господин де Гриньян выпрямился, - а теперь испытываю несказанное удовольствие, любуясь вашей поистине божественной красотой. Франсуаза кокетливо улыбнулась. Несмотря на свою отталкивающую внешность, мужчина был не лишен своеобразного обаяния, блестяще образован, а главное - умел говорить женщинам комплименты, что всегда привлекало к нему внимание противоположного пола. В этом он напоминал Франсуазе ее мужа, хотя виконту - к счастью или к несчастью - недоставало ореола таинственности, который любил напускать на себя граф де Пейрак. - Вы льстите мне, господин де Гриньян. - Нисколько. Вы и сами прекрасно знаете силу своих чар, власти которых не смог избежать даже мой друг Жоффрей. Молодая графиня с усилием удержала на нервно дрогнувших губах улыбку, заметив быстрый взгляд, который бросила на нее жена де Гриньяна, Клэр-Анжелика. Младшая дочь мадам де Рамбуйе, она всегда находилась в тени своей блистательной сестры Жюли****, и потому не уставала злословить на чужой счет, едко высмеивая окружающих или картинно падая в обморок при малейшей неправильности в речи, чтобы привлечь к себе внимание. "Она все знает про Жоффрея и его связь с герцогиней де Мерекур," - поняла Франсуаза, но, не желая давать этой сплетнице хоть малейший шанс уязвить себя, проговорила: - О, в этом я, несомненно, соглашусь с вами, мессир, - и кончиками пальцев словно невзначай коснулась роскошного бриллиантового ожерелья, украшавшего вырез ее платья и переливавшегося всеми гранями при малейшем движении, которое муж преподнес ей еще в Тулузе. - Каждая жена мечтала бы о таком заботливом супруге... - А каждый мужчина - о такой очаровательной спутнице жизни, - виконт обворожительно ей улыбнулся и добавил, обращаясь к Франсуазе и Клэр: - Позвольте мне оставить вас, дамы, мне необходимо перекинуться парой слов с господином де Бюсси-Рабютеном. Едва он отошел, Клэр-Анжелика склонилась к Франсуазе и прошептала: - Вам надо быть осторожнее, дорогая... Маркиз де Монтеспан - не лучшая компания для вас. Его репутация... - женщина закатила глаза и поджала губы. Как можно равнодушнее Франсуаза произнесла: - Я едва ли перекинулась с ним несколькими фразами. - Но он явно очарован вами, - возразила ей мадам де Гриньян, - и не спускает с вас глаз все то время, что мы с вами беседуем. - Ну, я же не могу запретить ему любоваться мною, - улыбнулась краешком рта Франсуаза. - Это было бы слишком жестоко, вы не находите? - Говорят, что маркиз похитил какую-то девицу и едва избежал ссылки, - понизила голос Клэр. - И он отчаянный дуэлянт, не упускающий ни единой возможности скрестить с кем-нибудь шпагу... - Но он здесь, в Париже, а значит, все, что о нем говорят - не более, чем слухи, - парировала Франсуаза. - Кроме того, сплетни, которые так обожают в свете, на деле чаще всего оказываются безосновательными. Я, подобно моему супругу, - она намеренно выделила эту фразу, со значением взглянув на мадам де Гриньян, - предпочитаю доверять только собственным суждениям и здравому смыслу. С этими словами она покинула Клэр и направилась к группе гостей, которые с жаром обсуждали новую пьесу Мольера, премьера которой должна была состояться в самое ближайшее время. До конца вечера Франсуаза ловила на себе полные страсти взгляды маркиза де Монтеспана и чувствовала, как быстрее бьется в груди сердце. Внимание этого красивого и настойчивого молодого человека было для нее, как глоток свежего воздуха, а слухи о нем, которые так любезно пересказала ей мадам де Гриньян, только разожгли любопытство молодой женщины, и впервые за последнее время Франсуаза ощутила себя по-настоящему счастливой. В прекрасном расположении духа она покинула салон Мадлен де Скюдери и, сев в поданную к подъезду карету, бросила кучеру: - Домой. Франсуаза смотрела на проплывающие за окном темные дома, на звезды, сияющие на небе, и на губах ее расцветала мечтательная улыбка. - Вы прекрасны, словно ангел, Атенаис, - раздался голос маркиза, и через секунду его лицо приблизилось вплотную к лицу молодой женщины. Она чуть не вскрикнула от неожиданности, но Монтеспан поспешно приложил палец к ее губам. - Я не мог расстаться с вами, так и не узнав о времени нашего следующего свидания, - прошептал он. - Как вы сумели попасть в мою карету? Подкупили кучера? - возмущенно проговорила Франсуаза. Возница был нанят в Париже, а потому быть полностью уверенной в нем, как в тулузских слугах, она не могла. Надо будет рассчитать негодника, когда они вернутся домой! - Вы неслыханно дерзки, - выдохнула женщина, глядя на маркиза. - Я просто безумно влюблен, - и молодой человек вдруг неожиданно притянул ее к себе и приник губами к ее губам... ________________ *так именовали Мадлен де Скюдери в салоне мадам де Рамбуйе. ** переделка мадригала Франсуа Лермита, французского придворного поэта, драматурга и романиста. ***Франсуа Адемар де Монтейль де Гриньян - известен прежде всего как генерал-губернатор Прованса ( с 29 ноября 1669 г.) и зять знаменитой мадам де Севинье, на дочери которой, Франсуазе-Маргарите, он был женат третьим браком. Первая жена, Клэр-Анжелика д'Анженн, была дочерью не менее прославленной маркизы де Рамбуйе. Титул графа унаследовал после смерти отца в 1668 г. Интересный факт: История замужества Анжелики очень напоминает историю Франсуаз-Маргерит де Севинье, которая, будучи 23-летней ослепительной красавицей, сочеталась браком с 36-летним, очень некрасивым графом Франсуа Адемаром де Монтейлем де Гриньяном. Некрасивым, но обаятельным, мужественным и честным, атлетически сложенным, умелым фехтовальщиком. Встретившись на балу, они полюбили друг друга, и эта любовь завершилась счастливым браком. ****Жюли Люсиана д’Анженн - старшая из шестерых детей маркиза де Рамбуйе. "Несравненная Жюли", славившаяся своим умом и красотой, любительница театра и покровительница литераторов, она была одним из центров, вокруг которых вращалась жизнь самого прославленного салона XVII века. Многолетний поклонник Жюли, Шарль де Сен-Мор, будущий маркиз де Монтозье, преподнёс ей рукописный сборник "Гирлянда Юлии" из шестидесяти двух мадригалов, созданных в популярнейшем жанре метаморфоз. Авторами стихов были Корнель, Демаре, Мельвиль и другие известные поэты. Темой для каждого мадригала был избран цветок, иллюстрирующий одно из качеств Жюли. После этого она наконец-то согласилась стать его женой.
Violeta: Жоффрей. Ночной разговор. После приема у Нинон Жоффрей вернулся домой около полуночи. Проходя мимо покоев жены, он увидел, как из-под плотно закрытой двери пробивается тонкий лучик света. Франсуаза не спала. Поздно вернулась? Ждала его? В последнее время они так катострофически отдалились друг от друга, отчего Жоффрей внезапно словил себя на мысли, что не может найти повода, чтобы открыть дверь в спальню собственной супруги. Он опустил ладонь на ручку двери и, после недолгих колебаний, повернул ее. Франсуаза, уже полностью готовая ко сну, сидела около зеркала в свете единственной горящей в комнате свечи, которая стояла на туалетном столике, и расчесывала свои длинные светлые волосы. По губам женщины блуждала легкая улыбка, она полузакрыла глаза и, казалось, грезила в полумраке спальни. Повинуясь внезапному порыву, Жоффрей шагнул внутрь и тихо прикрыл за собой дверь. Услышав за спиной шаги, Франсуаза вздрогнула и резко обернулась. - Вы? - с оттенком недоумения произнесла она. - А вы ожидали увидеть в своей спальне в такое время кого-то другого, сударыня? - граф учтиво кивнул ей, но не двинулся с места. - Я удивлена, что вы решили посетить меня, мессир, ведь уже долгое время я была лишена вашего внимания, - Франсуаза снова повернулась к зеркалу и продолжила причесываться. Тон ее был спокоен, но руки слегка дрожали, что не укрылось от внимательного взгляда Жоффрея. Он медленно пересек комнату и опустил ладони ей на плечи, словно желая успокоить ее. - А вы скучали без меня, мадам? - граф поймал в зеркале настороженный взгляд жены, и его губы дрогнули в полуулыбке. - Нет, у меня достаточно развлечений в столице, - Франсуаза с вызовом посмотрела на него. - Как, впрочем, и у вас, сударь. Жоффрей словно не слышал холодного тона супруги. - Признаюсь вам, сударыня, - проговорил он задумчиво, - что ни один из приемов здесь не идет ни в какое сравнение с праздниками, что мы устраивали в Тулузе, в Отеле веселой науки... Увы, Париж не оправдал моих ожиданий... - Вы хотите уехать? - глаза Франсуазы вдруг вспыхнули лихорадочным огнем. - Сейчас? - А вы? - он склонился к ней, почти касаясь щекой щеки жены, и заглянул в отражение ее глаз в зеркале. - Я? - Жоффрей видел, как она смущена, взволнована. Интересно, чем? - Не знаю, что вам ответить... - наконец произнесла Франсуаза. - Я соглашусь с вами насчет блеска и пышности приемов, которыми славится наш дворец, но общество, собирающееся в столичных гостиных, мне больше по вкусу... - Вы хотите сказать, что Тулуза слишком провинциальна для вас, мадам? - он слегка усмехнулся. - А мне всегда казалось, что, напротив, грубые нравы северян, их образ мыслей не идут ни в какое сравнение с изысканностью и утонченностью южной культуры... - Вы снова противопоставляете Лангедок Франции, словно это не одно королевство, - невольно поморщилась Франсуаза. - Пора бы уже забыть о тех пожарах, что полыхали столетия назад... - Забыть? Нет, сударыня, воспоминания связывают меня с моими предками, они часть меня, - Жоффрей выпрямился и чуть сильнее сжал ее плечи. - Я потомок графов Тулузских и склонен считать, что Париж - просто грязное захолустье, в котором едва ли наберется десяток человек, при общении с которыми можно хотя бы не умереть от скуки. - Неужели? - возмутилась Франсуаза. - А как же мадам де Рамбуйе, мадемуазель де Скюдери? - Глупые жеманницы, которые не заслуживают ничего, кроме насмешек, - граф язвительно улыбнулся. - Но, возможно, вам по душе их идеи? - Я была сегодня у Мадлен, - с вызовом произнесла Франсуаза. - И все, кто были там, восхищались мною и моим новым именем... - она поспешно прикусила язык, но было уже поздно - глаза Жоффрея заискрились весельем. - Новым именем? Дорогая, я заинтригован... Скажите же, как мне вас теперь называть? - Я не хочу обсуждать это с вами! - воскликнула женщина. - Отчего же? Вы думаете, что я не смогу оценить его по достоинству, как гости салона мадемуазель де Скюдери? - он насмешливо приподнял бровь. - Перестаньте же! Я совсем не это имею в виду! - она попыталась встать с пуфика, но руки мужа удержали ее. - Клянусь, я не имею намерения смеяться над вами, - голос графа стал вкрадчивым. - Но вы, сударыня, разбудили мое любопытство... Франсуаза немного поколебалась, прежде чем тихо произнести: - Атенаис... - Атенаис, - повторил Жоффрей, полузакрыв глаза и словно пробуя ее новое имя на вкус. - Вы удивили меня, мадам...Что, позвольте узнать, привлекло вас в этой воинственной деве? - Умение дать отпор своим обидчикам, - вздернула подбородок Франсуаза и сверкнула глазами. "Значит, она уже знает о Карменсите," - пронеслось в голове у Жоффрея. Так вот почему у нее сегодня такой гордый, полный решимости взгляд и вызывающий тон! Признаться, граф был немало удивлён тем, как молодая супруга отреагировала на слухи о его измене - выбрать себе новое имя было крайне необычным решением. Этим жестом она, видимо, хотела дать ему понять, что намерена перечеркнуть все, что прежде их связывало, и начать жизнь с чистого листа, следуя новым правилам, которые она будет устанавливать сама. Поистине поступок неординарной женщины! Что ж, тем интереснее... Пейрака внезапно охватил азарт: ему захотелось снова завоевать ее, подчинить своей власти, сделать так, чтобы эти сапфировые глаза перестали излучать холод, и в них загорелся страстный огонек, из которого - он не сомневался в этом! - через какое-то время ему удастся разжечь настоящий пожар. - А вас кто-то обидел? - Жоффрей легкими ласкающими движениями прошелся по ее плечам и кончиками пальцев провел по вырезу ночной рубашки, чувствуя, как кожа Франсуазы покрывается мурашками, а сама она вздрагивает от его прикосновений. - Кто же осмелился на подобную дерзость, мой ангел? - Вы прекрасно знаете, кого я имею в виду, сударь. И не думайте, что я буду удовлетворять ваши желания после того, как узнала о вашей скандальной связи, - холодно бросила ему жена и попыталась выскользнуть из его объятий. - Я не собираюсь ни к чему принуждать вас, дорогая, - он наклонился ниже и приник губами к ее шее, отведя в сторону несколько светлых прядей, струящихся вдоль ее лица. - И бесцеремонно пользоваться правами супруга - тоже не в моих правилах, - его губы очертили контур щеки Франсуазы, а руки скользнули к ней на талию, касаясь упругого живота и узких бедер, угадывающихся под полупрозрачной сорочкой. - Отпустите меня, - пробормотала она, помимо воли поддаваясь очарованию его прикосновений. - Вы действительно хотите этого? - Жоффрей осторожно приподнял ей подбородок и заглянул в пронзительную синеву ее глаз. - Вы негодяй, - почему-то шепотом проговорила Франсуаза. - Даже в большей степени, чем вы думаете, - он вдруг поднял ее с пуфика, на котором она сидела, и прижал к себе. Сквозь тонкую ткань сорочки Жоффрей почувствовал трепет ее тела. Он наклонился к ее губам, но Франсуаза отвернулась и уперлась руками ему в грудь. - Уходите немедленно! Я вас ненавижу! - воскликнула она. Граф расхохотался. - Какие сильные чувства! И чем же я заслужил их? - он не давал ей вырваться, и она постепенно слабела в этой неравной борьбе. - Я не буду терпеть ни ваших измен, ни вашего холодного отношения, ни ваших насмешек! - Франсуаза с гневом смотрела на него, глаза ее метали молнии, она говорила что-то еще, кидала ему в лицо ужасные оскорбления, но Жоффрей не слушал ее - совсем рядом были ее губы, и он не мог отказать себе в удовольствии почувствовать их вкус, который уже успел позабыть за долгие месяцы. Обрывая Франсуазу на полуслове, Жоффрей жадным поцелуем приник к ее губам, прижав женщину к себе так крепко, что она не могла даже пошевелиться. Сначала Франсуаза задохнулась от негодования, тщетно пытаясь освободиться из его железной хватки, потом попробовала избежать прикосновения его горячих губ, мотая головой из стороны в сторону, но Жоффрей не отпускал ее. Его губы настойчиво прижимались к ее, заставляя открыться им навстречу, и постепенно Франсуаза перестала сопротивляться, замерла в его руках и, сначала несмело, а потом все жарче, ответила на его поцелуй. Чувствуя, как обмякает ее тело в его объятиях, Жоффрей слегка отстранил жену от себя, удерживая за плечи ладонями, и проговорил: - Так мне уйти, сударыня? - и уловил едва заметное движение, с которым она подалась ему навстречу, но тут же сама удержала себя. Франсуаза смотрела на него и не произносила ни слова. Жоффрей видел, какая борьба сейчас идет внутри нее, и он, чтобы закрепить свою победу, снова, на этот раз с нежностью, привлек женщину к себе. - Что вы себе нафантазировали, моя красавица? - он осторожно коснулся губами ее виска. - Кто может сравниться с вами, Франсуаза? - Я польщена, сударь, что вы так высоко цените меня, - все еще упрямо отвечала она, но не спешила покидать его объятий. - Ну же, дорогая, перестаньте дуться, клянусь, вам нет нужды ревновать меня. Разве что немного... - и Жоффрей снова завладел ее губами, лишая супругу последних сомнений в своей искренности. - А вы, значит, совсем не ревнуете меня? - с легкой обидой проговорила Франсуаза, когда он начал развязывать ленты ее ночной сорочки. - Какое это имеет значение сейчас? - батистовая рубашка с тихим шелестом упала к ее ногам, и Жоффрей подхватил жену на руки, направляясь к алькову. Когда он склонился над нею, уже полностью обнаженный, Франсуаза прошептала: - Я все равно никогда не прощу вас! - Думаю, что нам стоит обсудить это завтра, - Жоффрей привлек ее к себе. - Ночь, моя красавица, создана не для слов, а для вздохов. Он неспешно начал ласкать ее, нежными поцелуями время от времени касаясь ее губ, его руки скользили по ее телу, настойчиво пробуждая ответное желание, и постепенно Франсуаза сдалась. Обвив руками шею Жоффрея, она уткнулась лбом в его плечо. - Вы играете со мной... Я не заслуживаю подобного отношения... - Разве это игра? - ответил он, осыпая ее жаркими поцелуями. - Разве вы не ощущаете силу моего желания? Франсуаза обхватила ладонями его лицо и заглянула ему в глаза. - Вы привыкли всегда побеждать, не так ли? Берегитесь, я намерена дать вам отпор. - Не сдерживайтесь, моя дорогая, вы можете начинать прямо сейчас, - и, больше ни слова не говоря, он перешел в наступление, исторгнув из ее уст тихий стон, который повторялся в тишине ночи снова и снова, перемежаясь со звуками поцелуев и их прерывистым дыханием... Уже под утро, когда молодая женщина заснула, Жоффрей сел на краю постели и начал не спеша одеваться. Эта ночь не принесла ему удовлетворения. Несмотря на то, что Франсуаза возбудила его чувственные желания, интерес охотника, преследующего строптивую добычу, несмотря на ее красоту, искусные ласки, он понимал, что разногласия, существовавшие между ними, никуда не делись. Зачем он вчера пришел к ней, для чего снова раздул угли уже давно угасшего костра? Возможно, ему стоило продолжать равнодушно вести себя с ней, учтиво и отстраненно, но вчерашний вечер что-то всколыхнул в его душе. Может быть, жалость? Сейчас он смотрел на разметавшиеся по подушке роскошные волосы Франсуазы, на ее белеющее в темноте комнаты изящное тело, и не чувствовал ничего. Чужая, бесконечно далекая ему женщина была связана с ним нерушимыми узами, и он гадал, по какой нелепой прихоти судьбы она досталась ему в жены. Или в этом он должен винить собственную недальновидность? Могло ли все сложиться по-другому?.. Внезапно Жоффрею вспомнилась юная мадемуазель де Сансе, которую он встретил у Нинон. Что было бы, если бы она стала его женой? Она не уступала красотой Франсуазе, а ее свежесть и порывистость выгодно выделяли ее из толпы манерных кокеток, буквально наводнивших Париж. И, если бы сейчас она лежала рядом с ним на этой кровати, ушел бы он? Или остался, желая увидеть слегка затуманеный взгляд ее изумрудных глаз, который она обратила бы на него, едва проснувшись? Эта картина вдруг так живо предстала перед его глазами, что он даже слегка оторопел. Вот она поднимает голову с его плеча, ее золотистые волосы дождем падают на его лицо, и она шепчет, склоняясь к самым его губам: - С добрым утром... - Жоффрей, - эхом раздался за его спиной голос Франсуазы, и из залитой утренним солнцем комнаты он мгновенно вернулся в полумрак спальни, освещенной светом уже угасающей луны. Господи, как же разыгралась его фантазия! А ведь они едва знакомы с очаровательной баронессой и вряд ли когда-нибудь увидятся снова... - Спи, я пойду к себе, - проговорил Жоффрей, поспешно вставая с постели. - Спи... - и, легким поцелуем коснувшись лба жены, он вышел из комнаты.
Violeta: Анжелика. Драгоценный дворец. После достопамятного посещения салона Нинон, Анжелика с утроенным вниманием стала прислушиваться к наставлениям Ортанс. С удивлением она поняла, насколько умна ее сестра, с какой ловкостью умеет вести разговор, сыпать остроумными фразами и язвительными остротами. В это момент ее некрасивое лицо преображалось, и она становилась почти хорошенькой. Анжелика же старалась все больше помалкивать, боясь допустить какую-нибудь оплошность, ведь темы, на которые сочинялись эпиграммы, мадригалы или сонеты, и которые с увлечением обсуждались в светских гостиных, были бесконечно далеки от нее. Ортанс ежедневно внушала сестре: для того, чтобы достичь успеха и найти себе хорошего мужа, ей нужно произвести благоприятное впечатление в салонах квартала Маре, где правил разум, а не дворянский титул, и где честолюбивые мещанки на равных общались с аристократками, а бесприданницы, обладающие красотой и острым умом, вполне могли конкурировать с самыми богатыми невестами. Вместе с Ортанс Анжелика начала посещать Драгоценный дворец, за три пистоля записавшись в число его постоянных гостей. Во Дворце собирался "весь цвет Парижа": дамы среднего достатка, духовные лица, молодые ученые, провинциалы. Афиша сулила заманчивые перспективы: "Мы обещаем всего за три пистоля целых три месяца забавлять вас всяческими развлечениями, которые только может вообразить здравомыслящий человек. По понедельникам и субботам: бал и комедия; подаются бесплатные лимонад и апельсины из Португалии. По вторникам: концерт. Лютня, вокал, музыкальные инструменты. По средам: лекция по философии. По четвергам: чтение газет и новых пьес. Обсуждение. По пятницам: любопытные теории. Обсуждение". Чтобы дамы не тревожились по поводу позднего возвращения домой, организаторы предусмотрительно сообщали: "Особам, которые заботятся о сохранности своих денег, драгоценностей и генуэзских кружев, мы предоставим надежный эскорт. Мы обсудим эту проблему с парижскими мошенниками, которые выдадут нашим гостям надежные пропуска, позволяющие гулять по городу в любое время суток в полной безопасности. Ведь эти господа давно показали, что если снабдить их деньгами, у них хватит богобоязненности, чтобы сдержать свое слово". Здесь обсуждали разливы Нила, сердечные привязанности, а также природу света и вопрос о том, окружает ли нас пустота, или же воздух имеет вес. Анжелика заметила, что во время научных дискуссий она страдает, как грешница в аду. Несмотря на то, что все обсуждаемые темы были ей безумно интересны, девушке не хватало образования и элементарных основ, чтобы уловить суть физических явлений, о которых толковали знаменитые профессора из Королевского коллежа. Ах, если бы они изъяснялись чуточку проще и без этого невыносимого снисходительно-презрительного тона, то, возможно, она могла бы хоть что-то уразуметь... — Я слишком глупа, — пожаловалась Анжелика однажды Ортанс. — Все эти серьезные вопросы выше моего понимания, и я бы предпочла ходить в Драгоценный дворец только на балы и концерты. — Господи, ну что мне с тобой делать? — всплеснула руками сестра. — Как же ты собираешься блистать в салонах, если не поймешь, о чем там беседуют? Ты не желаешь разбираться ни в философии, ни в механике, ни в астрономии, ты не умеешь даже слагать стихи! Что же тогда остается?.. Пожалуй, только благочестие. Надеюсь, ты внимательно слушала урсулинок в монастыре? На это Анжелика только вздыхала. А еще украдкой изучала "Трактат о жеманстве и об умении хорошо выглядеть" мадемуазель де Кентен и "Искусство нравиться при дворе" мадемуазель де Круасси. Она пыталась понять, что за публика посещает светские салоны с их загадочным церемониалом, собственной иерархией и непостижимым для непосвященных этикетом, этот незнакомый мир, который оказался так бесконечно далек от ее собственного, простого и понятного. Иногда Анжелика задавалась вопросом - к чему все это, неужели люди не устают притворяться и играть чужие роли день за днем, год за годом, никогда не показывая ни своих истинных эмоций, ни настоящего лица, пряча все под непроницаемой маской лицемерной учтивости? Можно ли назвать это настоящей жизнью? И - главное - хочет ли она сама стать такой же? Благодаря обширным знакомствам своей сестры, которую высоко ценили почитатели изысканной словесности и французского языка, а также любители острого словца, Анжелика много где побывала, но всегда старалась держаться скромно и неприметно, помятуя о своем недостойном поведении в доме у Нинон, о котором Ортанс не уставала ей напоминать при каждом удобном и неудобном случае. Но девушка даже не подозревала, что ее яркая красота уже привлекла внимание многих и многих весьма достойных мужчин, и только внешняя неприступность и сдержанность ограждали Анжелику от их настойчивых ухаживаний. Однажды на одной из еженедельных встреч в Драгоценном дворце разгорелась оживленная дискуссия. Обсуждали "Астрею"*. Кто не читал "Астреи"? Ее читали все. Кто украдкой, а кто открыто, средь бела дня с головой погружаясь в перипетии романа, на страницах которого любовь пастуха Селадона и его возлюбленной Астреи расцветала на фоне невероятных приключений, а взаимное волшебное чувство открывало героям новые горизонты мира, доселе казавшегося жестоким и скучным. Ортанс заявляла, что "Астрея" - роман, которому недостает глубины, с чем охотно соглашались все ценители изящной словесности. Для того, чтобы любить по-настоящему, одного влечения мало, необходимы знания и умение сдерживать свои порывы, чем влюбленные зачастую пренебрегают. «Астрея» же легкомысленно обещает читателям, что каждый из них в один прекрасный день непременно познает все оттенки такого необыкновенного чувства, как великая любовь, но, увы, это лишь самообман. Анжелика, сама не зная почему, была несогласна с подобными утверждениями. Любовь казалась ей даром Божьим, она манила ее к себе и завораживала, и Анжелика мечтала познать ее, прикоснуться к чуду взаимного чувства, страстного томления, о котором она читала в романах, но увы, никогда не испытывала. Ее тело здоровой деревенской девушки, выросшей на свежем воздухе, уже расцвело, и ее время от времени охватывала какая-то неясная тоска, природу которой она не понимала... Размышления Анжелики внезапно прервались появлением женщины, которая опустилась на стул рядом с ней, аккуратно расправив вокруг себя складки пышного бархатного платья, и она с удивлением узнала в ней Нинон де Ланкло. - Я вижу, дорогая, вы тоже не очень-то верите в рассуждения наших милых жеманниц? - прошептала женщина, улыбаясь. - Любовь нельзя загнать в рамки, она бесконечна и непостижима. И я вижу по вашим глазам, что она живет в вас, словно диковинный цветок, и вам нужен лишь объект, на которого вы сможете излить свои чувства. Анжелика смущенно опустила ресницы, а Нинон тем временем продолжала: - Вы обладаете особым шармом, я умею с первого взгляда распознавать такие вещи, уж поверьте мне. В вас в равной степени сочетаются необыкновенная красота, душевная щедрость и пытливый ум. - Вы смеетесь надо мной? - прошептала Анжелика. - Моя сестра считает, что я невероятно глупа, и мне лучше помалкивать. - А один небезызвестный вам господин, - парировала Нинон, - напротив, считает, что вы милы и непосредственны, и что ваша искренность стоит много дороже, чем все эти светские ужимки и бестолковые диспуты. У Анжелики сердце забилось, как сумасшедшее. Значит, она ошиблась, и никто не счел ее плохо воспитанной дикаркой, как утверждала Ортанс. Какое облегчение! Словно прочитав ее мысли, мадемуазель де Ланкло проговорила: - Я жду вас у себя, прекрасное дитя. Приходите в любое время - я всегда буду вам рада. Растревоженная словами Нинон, Анжелика не могла усидеть на месте и, не дожидаясь сестры, отправилась побродить вдоль набережной Великих Августинцев. На противоположной стороне моста Святого Михаила гордо высились башни Дворца правосудия, и летела в небо стрела Сен-Шапель. По хорошему, ей стоило бы сейчас пойти домой, но Анжелика в данный момент, как никогда, нуждалась в одиночестве, а найти его можно было только в безумном водовороте людей, то и дело снующих мимо нее по своим делам и ни на что не обращающих внимания. Она рассеянно слушала уличных зазывал, расхваливающих свои товары, ее глаза бездумно скользили по лоткам с выложенными на них книгами, игрушками и украшениями, но мысли ее были далеко и крутились вокруг неожиданного разговора с мадемуазель де Ланкло и ее невероятно любезного приглашения бывать у нее. Хрипели трубы, надрывались шарманки. На помосте под барабанный бой акробаты жонглировали стаканчиками. И тут у нее над самым ее ухом раздалась задорная песенка: На ступенях Дворца Сидит прекрасная дева Лон-ла, Сидит прекрасная дева!.. Анжелика, не ожидавшая, что кто-то решится нарушить ее покой, да еще таким необычным способом, медленно обернулась и увидела незнакомца, одетого в черный потертый пиджак, затянутый поясом. У него было приятное, открытое лицо, он весело улыбался, а в глазах его плясали чертята. Крайне удивленная, Анжелика проговорила: - Кто вы? - Я? Я - ветер, - ответил незнакомец. - Ветер с окраины деревни Берри. Когда крестьяне косили сено, они скосили и меня. - Он кивнул в сторону пристани, находящейся неподалеку. - Меня погрузили в шаланду, и вот я в Париже. Смешная история, не так ли? Анжелика никак не могла собраться с мыслями, а молодой человек тем временем продолжал болтать без остановки: - Но что же делать такому бедному человеку, как я, в Париже? "Ветер", который привык разгуливать свободно по полям и лугам, теперь будет задувать в подол дамам и монашкам, срывать шляпы с почтенных граждан и монахов, его проклянет церковь, и он очутится в тюрьме. Но он вырвется на свободу и зазвонит во все колокола! "Да он, наверно, сумасшедший!" - наконец догадалась Анжелика, невольно отступая на шаг назад. - Нет, нет! Не двигайся! - воскликнул незнакомец, и она покорно замерла. - Ты прекрасна, как распустившаяся после дождя роза, на которой еще сохранились невысохшие капли живительной влаги. Твой носик подобен раковине, лежащей на берегу. Эти раковины так белы, тонки и прозрачны. Твои губы, как лепестки лилий, а шея круглая и обольстительная. Глаза, грудь — все прекрасно! - молодой человек живо жестикулировал и кидал в ее сторону такие откровенные взгляды, что Анжелика залилась краской до самых ушей. Увидев ее смущение, незнакомец расхохотался. - Давненько я не видел, чтобы девушка так краснела в ответ на невинные комплименты! Ты просто сокровище, красотка, ты знаешь об этом? Но Анжелика уже не слушала его, а быстрым шагом направлялась к мосту Святого Михаила, ведущего на остров Сите, чтобы как можно скорее спрятаться там в доме Ортанс от этого полоумного бродяги и его навязчивого внимания. Но, берясь за дверной молоточек, Анжелика вдруг поняла, что улыбается. Оказывается, она не настолько безнадежна, как утвеждает Ортанс, раз уже второй раз за день слышит восхищенные слова в свой адрес. Возможно, ее красота и естественность поведения служат ей лучшими рекомендациями, чем скудные познания в математике и астрономии, и уж тем более показное благочестие и скромность, на которых так настаивает сестра. И - кто знает! - может именно ее искренность и непосредственность помогут ей скорее найти мужа, чем все витьеватые рассуждения и уловки жеманниц, за которыми скрываются лишь пустота и так чуждая Анжелике манерность. Итак, решено! Отныне она будет вести себя так, как считает нужным, и будь что будет! ____________ * "Астрея" - огромный по протяжённости (в первом издании 5399 страниц) французский пасторальный роман Оноре д’Юрфе, крупнейший памятник прециозной литературы XVII века. В центре сюжета — любовь пастушки, которая носит имя греческой богини Астреи, и пастуха Селадона. Роман изобилует множеством вставных новелл (около 40) и персонажей (включая пастухов, монархов, военачальников, рыцарей, друида Адамаса и прекрасных нимф), а также поэтических включений и писем героев.
Violeta: Франсуаза. Утро добрым не бывает... Проснувшись утром, Франсуаза первым делом подумала, а не приснилась ли ей эта ночь, полная любовных восторгов. Сначала пылкие признания маркиза, затем жаркие ласки Жоффрея... Потянувшись, словно сытая кошка, молодая женщина спустила ноги с кровати и, как была, полностью обнаженная, подошла к зеркалу. Из глубины зеркальной глади на нее глянули сияющие радостью глаза, яркие, словно рассветное небо. Ее тело, совершенное, с длинными стройными ногами, узкой талией, изящной грудью, было снова желанным, любимым, и Франсуаза чувствовала легкую эйфорию от осознания своей победы. Теперь все будет по-другому: муж снова станет исполнять все ее прихоти, она настоит на том, чтобы заказать себе новые платья, распорядится устроить роскошный прием в Ботрейи... И у нее будет свой салон, несомненно, самый посещаемый в Париже, который затмит славу отелей Нинон и Мадлен... Накинув халат, она позвала служанку. Марго, слегка помедлив на пороге, быстрым взглядом окинула беспорядок, царивший в комнате: смятую постель, валяющуюся на полу ночную рубашку хозяйки и небрежно висящий на спинке стула камзол Жоффрея, который он, видимо, позабыл, уходя. Франсуаза со злорадством наблюдала, как тень удивления пробегает по лицу этой долговязой нахалки, которая - молодая женщина была уверена в этом! - ненавидела ее и наверняка желала, чтобы муж навсегда отвернулся от нее. - Ну, чего застыла? Причеши меня и скажи девушкам, чтобы они приготовили мне домашнее платье. Господин граф уже распорядился насчет завтрака? - Да, мадам, - кивнула Марго, подходя к туалетному столику и беря в руки инкрустированную перламутром и оправленную в серебро щетку для волос. - Не стоит делать ничего сложного, сейчас я хочу лишь как можно скорее спуститься в столовую, - Франсуаза села перед зеркалом и, когда горничная закончила расчесывать струящийся вдоль спины водопад белокурых локонов своей госпожи, небрежным жестом подала ей два черепаховых гребня, которыми Марго ловко приподняла с двух сторон волосы графини, открыв свежее личико молодой женщины и обнажив высокую шею. Пока камеристки суетились вокруг Франсуазы, горничная приводила в порядок комнату, перестилала постель, но, когда она протянула руку к камзолу Жоффрея, ее остановил властный голос хозяйки: - Оставь. Господин граф сам заберет его. Можешь идти. Марго, присев в реверансе, молча вышла из комнаты. Едва за ней закрылась дверь, девушки восхищенно заохали: - Ваша светлость обворожительны сегодня! Вам так идет этот цвет! И действительно, голубое шелковое платье с корсажем из плотного муарового атласа и молочного цвета нижней юбкой, переливающейся всеми оттенками белого при каждом движении Франсуазы, было ей необычайно к лицу и подчеркивало пронзительную синеву ее глаз. Бросив на себя последний взгляд в зеркало, молодая женщина улыбнулась своему отражению, обнажив в улыбке ровные белоснежные зубы. На память ей пришли слова сонета, сочиненного вчера для нее господином де Монтеспаном, и она еле слышно повторила запомнившуюся ей строфу: - И от лица ее отныне Я отвести не в силах взгляд - Чуть приоткрыты губ рубины, Зубов жемчужины блестят. Франсуаза перекинула один светлый тугой локон себе на грудь и слегка подкрасила губы. Теперь она была готова спуститься вниз и встретиться с мужем во всеоружии своей ослепительной красоты. *** Не удостоив даже взглядом распахнувшего перед ней двери столовой лакея, графиня прошла к роскошно сервированному столу и опустилась на услужливо отодвинутый слугой стул. Милостиво кивнув вскочившему ей навстречу д'Андижосу, глаза которого при ее появлении округлились от восхищения, словно два блюдца, она обратилась к Жоффрею, сидевшему на противоположном от нее конце стола: - Как приятно, что сегодня мы завтракаем вместе, не так ли, мессир? - Несомненно, мадам, - он скользнул по ней равнодушным взглядом и вернулся к прерванному ее приходом разговору с Бернаром. Закусив губу, Франсуаза сняла удерживающее кольцо с туго скрученной накрахмаленной салфетки, лежавшей около тарелки, расправила ее на коленях и жестом подозвала слугу. Ей была непонятна столь резкая перемена в муже, но она решила пока просто понаблюдать за ним со стороны, прежде чем делать далекоидущие выводы. - И что же было дальше, мой друг? - тем временем с насмешливой улыбкой осведомился у д'Андижоса Пейрак. - Что дальше? Ах, да! Дальше мы с Лозеном проследовали мимо отеля мадам де Рамбуйе... - Надеюсь, вы не заходили внутрь?! - в притворном ужасе воскликнул Жоффрей. - Говорят, там запросто можно заразиться жеманством и после изъясняться только на манер древнегреческого хора из трагедий Эсхила*. - Мы недостаточно изысканны для наших Драгоценных**, граф, - хмыкнул Бернар. - А Лозен после известных вам событий и вовсе персона нон грата в этом приюте муз. Так вот, около отеля всегда стоит огромного роста нищий. Настоящий Геракл, головой заслоняющий солнце, которому место на галерах или, на худой конец, на разбойничьем тракте, но уж никак не на улице в компании беззубых старух и орущих младенцев. - Возможно, мадам де Рамбуйе держит его под своими окнами в качестве аллегории поверженного судьбой могущества? - предположил Пейрак. - А вы не знаете, дорогой маркиз, - доверительно осведомился он, склоняясь к д'Андижосу, - не стоит ли у нее на заднем дворе обезображенная оспой нищенка, как символ мимолетности красоты? Или же там обретается катящий в гору камень Сизиф***, как олицетворение тщетности бытия? - Меня вряд ли пустят дальше порога этого негостеприимного к подобным невеждам, как я, дома, поэтому мне не удастся удовлетворить ваше любопытство. Не хотите ли сами проверить свою догадку? - Бернар отвесил своему собеседнику шутливый поклон. - О нет! Я предпочитаю восхищаться подобными дамами со стороны. Боюсь, как бы мое уродство не оскорбило их утонченный вкус, - и Жоффрей указал на свою обезображенную шрамами щеку. - Тогда вы никогда не узнаете, что творится на их заднем дворе, - притворно посетовал маркиз. - Возможно, это и к лучшему. Некоторые тайны должны оставаться неразгаданными. Так что же за забавная история связана с этим вашим нищим Гераклом? - вернулся Пейрак к изначальной теме разговора. Франсуаза облегченно вздохнула - рассуждения мужчин о жеманницах несколько покоробили ее, но она не спешила вмешиваться в их разговор, вполне обоснованно опасаясь насмешек со стороны своего язвительного супруга. - А, точно! - хлопнул себя по лбу д'Андижос. - Этот малый навис над нами и хнычущим голосом стал упрашивать подать ему милостыню. Клянусь честью, я даже видел слезы, катящиеся по его небритым щекам и исчезающие в косматой, с рождения нечесанной бороде! - И что же? - Ну вы же знаете мое добросердечие, граф! Конечно же, я проникся состраданием к бедняге и даже полез было за кошелем, чтобы дать ему пару монет, но меня остановил Пегилен. - Да, вот кому недостает милосердия, так это ему! - скорбно покачал головой Жоффрей. - Что же он сказал? - Что хочет попросить у верзилы взаймы, так как, по слухам, у этого мнимого нищего припрятано никак не меньше тысячи экю!**** Мужчины расхохотались. - Эта история очень поучительна, мой друг, - отсмеявшись, проговорил Пейрак. - Думаю, она прекрасно иллюстрирует нынешнее дворянство, которое толпится в приемных Мазарини и Фуке, ожидая от них подачек вместо того, чтобы хоть немного поработать головой. Франсуаза, чтобы прервать этот начинающий принимать опасный оборот разговор, небрежно произнесла: - Господин граф сегодня намерен провести день дома? - она отрезала себе небольшой кусочек мяса и, наколов его на вилку, изящным движением поднесла ко рту. - Госпоже графине угодно, чтобы я составил ей компанию? - Жоффрей наконец соизволил обратить внимание на жену, сидевшую за столом, словно непрошенная гостья, которую хозяева не считают нужным вовлечь в общую беседу. - Да, угодно. Не могли бы вы распорядиться, сударь, чтобы к обеду сюда явился поставщик тканей? - Франсуаза отложила столовые приборы в сторону и оперлась подбородком на сплетенные пальцы рук, в упор глядя на графа. Д'Андижос опустил взгляд в свою тарелку, благоразумно решив, что сейчас не время для его обычных острот. - Вам не по нраву ваш новый гардероб? - Пейрак достал из кармана сигару и раскурил ее от поднесенного лакеем уголька из камина. - Отчего же, он великолепен, но мне хотелось бы чего-то необычного, - со значением произнесла Франсуаза. - Как вам будет угодно, сударыня, - Жоффрей выпустил клуб сизого дыма и слегка склонил голову в знак согласия. - И еще... Что вы скажете насчет приема здесь, в Ботрейи? - воодушевленная его покладистостью, осведомилась молодая графиня. - Почему бы и нет? Вы хотите сами все организовать, дорогая? - ну вот, наконец-то он стал обращаться к ней не так формально, как в начале разговора. Франсуаза слегка улыбнулась. - Да, если вы позволите. - Я буду только рад, если праздник доставит вам удовольствие. - Благодарю вас, Жоффрей, - она немного поколебалась, прежде чем задать ему свой последний вопрос, но потом все же решилась - была не была! - На днях я иду в театр с мадам Скаррон на новую постановку Мольера. Не желаете ли вы сопровождать нас? Граф встал со своего места и подошел к ней. - Вы правда этого хотите? - спросил он негромко. - Да, - она протянула к нему руку и переплела свои пальцы с его. - Так что же? Вы согласны? Жоффрей уже собирался ответить, когда дверь в столовую за его спиной распахнулась, и вошел дворецкий. - Посыльный от госпожи де Мерекур, ваша светлость, - поклонился он графу. Франсуаза тут же отдернула руку и с гневом посмотрела на мужа. - Как это понимать? - Не устраивайте сцен, мадам, - поморщился Жоффрей. - Я пребываю в таком же недоумении, что и вы. - Очень в этом сомневаюсь, - холодно ответила молодая женщина и поднялась из-за стола. - Маркиз, - кивнула она д'Андижосу и с достоинством удалилась. Вернувшись к себе в комнату, Франсуаза бросилась ничком на кровать. Господи, как же она его ненавидела! Его и эту испанскую дрянь! Посылать слугу с поручением к ним домой среди бела дня - это было просто верхом неприличия. Несомненно, герцогиня хотела унизить ее и показать, что не собирается делать тайны из своей связи с чужим мужем. Бесстыжая шлюха! В комнату вошла Марго. - Господин граф просил передать вам, мадам, что ему необходимо отлучиться на несколько часов по неотложному делу, но он непременно вернется к обеду, как вы условились. - Убирайся вон! - не в силах сдержаться, крикнула молодая женщина, и слезы брызнули у нее из глаз. - Слышишь? Немедленно! Марго поспешно закрыла дверь, а Франсуаза, вскочив с кровати, подбежала к стулу, на котором висел забытый мужем камзол, сорвала его со спинки и, бросив на пол, стала с ожесточением топтать острыми каблучками своих туфель. Во все стороны полетели драгоценные камни, вышивка повисла лохмотьями, пуговицы раскатились по комнате, а она все никак не могла успокоиться. Мерзавец! Он просто посмеялся вчера над ней, воспользовался, как подвернувшейся под руку игрушкой, а сейчас, как ни в чем ни бывало, отправился к своей любовнице, где наверняка будет потешаться над глупостью и наивностью своей жены. Подлец! Вдруг краем глаза Франсуаза уловила сбоку какое-то движение. Круто обернувшись, чтобы отчитать так не вовремя появившуюся в комнате служанку, женщина поняла, что увидела всего лишь свое отражение в зеркале. Отшвырнув камзол в сторону, она уселась за туалетный столик и мрачно посмотрела в глаза своему зеркальному двойнику. Вид у него был весьма плачевный - растрепанные волосы, заплаканные глаза, помятое платье... Меньше всего на свете ей хотелось видеть себя такой. "Бедняжка Франсуаза, неудивительно, что муж смеется над тобой, - издевательски сказала сама себе молодая графиня. - Кому может понравиться такое жалкое существо?" Франсуаза вспомнила свой вчерашний успех у Мадлен, всеобщее восхищение, в котором она купалась, и посмотрела на себя словно со стороны: в блеске украшений, сиянии своей красоты, снисходительно одаривающую восторженных поклонников легким кивком головы или улыбкой... Какой разительный контраст! Молодая женщина вздернула подбородок и, прищурившись, снова взглянула на себя в зеркало. Гордая Атенаис никогда не позволила бы себе плакать из-за мужчины, пусть даже самого короля - это удел наивной Франсуазы, которая отныне больше никогда не будет вмешиваться в ее жизнь: она навсегда умрет для всех, погребенная под обломками разбитых надежд и напрасных мечтаний... Отражение преображалось вместе с течением мыслей молодой женщины. Пусть все еще дрожащая от пережитого унижения, с непросохшими дорожками слез на щеках, она постепенно становилась иной: с решительно сжатыми губами, уверенным взглядом чуть потемневших от переживаний глаз и высоко поднятой головой. Поспешно вытерев слезы и припудрив чуть покрасневший от рыданий носик, Атенаис громко воскликнула: - Эй, Марго! Где тебя носит? Я желаю переодеться! ___________________ * Эсхил — древнегреческий драматург, отец европейской трагедии. Он придумал вид выступлений в театре — трагедию. Хор (во времена Эсхила 12 человек, позже 15) в течение всего представления не покидал своего места, поскольку постоянно вмешивался в действие: он содействовал автору в выяснении смысла трагедии, раскрывал душевные переживания его героев, давал оценку их поступков с точки зрения господствующей морали. ** "Les Précieuses" (драгоценные, возвышенные, утонченные) — слово, которым обозначались гран-дамы отеля Рамбуйе: Екатерина де Вивонн, маркиза де Рамбуйе, принцесса Монпансье, Жюли д’Анжанн, девица Скюдери. *** Сизиф — в древнегреческой мифологии строитель и царь Коринфа, после смерти приговорённый богами вкатывать на гору, расположенную в Тартаре, тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, раз за разом скатывался вниз. Отсюда выражение "сизифов труд", означающее тяжёлую, бесконечную и безрезультатную работу и муки. ****Этот анекдот взят из книги "Занимательные истории" Жедеона Таллемана де Рео.
Violeta: Жоффрей. Карменсита. Жоффрей обернулся к маркизу д'Андижосу и, стараясь не показать рвущееся наружу раздражение, сказал: - Бернар, друг мой, вы слышали, о чем просила меня госпожа графиня? К обеду здесь должны быть ювелир и портной. Я могу на вас положиться? - Да, конечно, я все сделаю, как вы просите, - пробормотал мужчина, поспешно вылезая из-за стола. Кивнув маркизу в знак прощания, Жоффрей направился в прихожую, где у дверей топтался лакей герцогини де Мерекур. - Ее светлость велела передать вам лично в руки, - с низким поклоном слуга протянул графу запечатанный конверт. Граф молча взял послание и, не читая, положил его в карман камзола. - Это все? - бесстрастно осведомился он. - Мне велели дождаться ответа. - Ответа не будет. Ступай. После ухода посыльного Жоффрей поднялся на второй этаж. Приблизившись к комнате жены, он услышал горькие рыдания, доносящиеся из-за двери. Острая жалость к Франсуазе сжала его сердце. Пусть он не любил ее, пусть его поведение по отношению к ней не всегда было безупречным, но все же она была его женой, и ее слезы не могли оставить его равнодушным. Как некстати Карменсита напомнила о себе, и именно тогда, когда в его отношениях с Франсуазой наметилось едва уловимое потепление. Внезапно его охватила холодная ярость, и, подозвав к себе проходящую мимо Марго, он проговорил: - Передай мадам де Пейрак, что я буду дома через несколько часов, как мы и условились. А сейчас мне нужно отлучиться по неотложному делу. Горничная понятливо кивнула и приоткрыла дверь в спальню хозяйки. Спускаясь по лестнице, Жоффрей услышал дрожащий голос жены: "Убирайся вон! Слышишь? Немедленно!", и затем снова приглушенные рыдания. Руки графа непроизвольно сжались в кулаки. Их отношения с Карменситой никогда не были простыми, виною чему зачастую служила горячая испанская кровь любовницы, но ее строптивость и крутой нрав были пикантным дополнением к ее красоте, и этот взрывной коктейль разжигал интерес графа к ней, будил темную страсть, поднимающуюся из самых глубин его существа. Возможно, именно поэтому он возвращался к ней вновь и вновь, несмотря на другие увлечения и с его, и с ее стороны. Но на этот раз Карменсита перешла всякие границы: сначала оскорбительные сплетни в адрес его жены, а теперь эта возмутительная выходка с посыльным. Ну уж нет, он никому не позволит так бесцеремонно вмешиваться в свою жизнь и унижать его супругу! Вчера он сказал Нинон, что положит конец тем грязным слухам, которые распускает его любовница, но сейчас он был решительно настроен положить конец и их слишком затянувшейся связи. *** Карменсита стремительно поднялась ему навстречу, едва он переступил порог гостиной ее дома, обставленной в испанском стиле, мрачность интерьера которой с лихвой компенсировалась богатством отделки. Затканные золотом гобелены, низкая темная мебель, обитая плотным малиновым бархатом, спадающие тяжелыми складками портьеры, подхваченные толстыми витыми шнурами, служили словно декорациями для разворачивающегося перед глазами Жоффрея спектакля. Испанка выпрямилась во весь рост, гордо вскинула подбородок и одарила любовника поистине убийственным взглядом. Ее пышная грудь бурно вздымалась, глаза метали молнии, а с губ срывались яростные упреки: - Я прождала вас весь вечер и всю ночь, а вы были у Нинон, этой распутницы! И не смейте отпираться, мне все известно! - голос герцогини сорвался на фальцет, но, увидев хмурое лицо Пейрака, она слегка смутилась. Обычно Жоффрей всегда находил нужные слова, чтобы усмирить ее гнев, прибегал к изысканным комплиментам и нежным признаниям, охотно принимая участие в излюбленной игре любовницы, но сейчас женщина ясно почувствовала, что на это раз он не расположен к подобным забавам. - Вы могли хотя бы предупредить меня? - теперь в ее голосе проскользнули просительные интонации, на которые, впрочем, граф не обратил никакого внимания, продолжая хранить молчание. - Ну скажите же хоть что-нибудь! - воскликнула она, снова приходя в негодование. Некоторое время Карменсита пристально всматривалась в его глаза, ища там причину такого несвойственного ему поведения, а потом вдруг скользнула к Жоффрею и положила руки ему на грудь. - Да, я послала к вам посыльного, - начала она чуть дрожащим голосом, которым, видимо, желала разжалобить его, - но вы сами виноваты в этом! Если бы хоть немного думали обо мне и моих чувствах... Что мне еще оставалось? Я так страдала... Но теперь вы здесь, со мной, - и она, обвив руками шею мужчины, потянулась к его губам. Пейрак отвел обнимающие его руки и медленно проговорил: - До меня дошли кое-какие слухи о моей жене, мадам. Слухи настолько отвратительные, что будь тот, кто распускает их, мужчиной, я вызвал бы его на дуэль. Но как в таком случае поступают с женщиной? Испанка побледнела, как мел, и воскликнула, сложив ладони перед собой: - Я не понимаю, о чем вы говорите! - Прекрасно понимаете, сударыня, - тон графа был холоден, но во взгляде так явно читался едва сдерживаемый гнев, что черные, широко расставленные глаза герцогини наполнились ужасом - она поняла, что проиграла... - Я просто хотела, чтобы она уехала, - начала быстро говорить Карменсита, захлебываясь словами. - Чтобы вы были со мной... Всегда... Зачем вы только взяли ее с собой? - она начала цепляться за его камзол, просительно заглядывая в глаза. - Франсуаза просто глупая девчонка и никогда не сможет оценить вас по достоинству. Граф с презрением оттолкнул женщину от себя. - Оскорбляя ее, мадам, вы оскорбляете меня, - чеканя каждое слово, произнес Пейрак. - Вы мне отвратительны. Думаю, вы понимаете, что отныне между нами все кончено, - с этими словами он направился к дверям, но женщина бросилась следом и, упав перед ним на колени, обхватила его ноги руками. - Простите, простите, простите меня, - твердила она, как молитву. - Говорите, что хотите, делайте, что пожелаете, но только не покидайте меня! - Встаньте, - бросил он нетерпеливо. - Я ни минуты больше не останусь в вашем доме! - Жоффрей, - стонала она, прижимаясь к нему все теснее. - Ты не можешь бросить меня, нет, нет! Я этого не переживу! Граф стоял, бесстрастно глядя на это бурное проявление чувств, и не произносил ни слова. Видя, что Карменсита уже на грани, он, недолго думая, окатил ее водой из бронзового ведерка, стоявшего на столике рядом с ним. Обычно в нем охлаждали графины с вином, но и для прекращения женских истерик его содержимое вполне годилось. В один миг комнату заполнила звенящая тишина. - Это так вы обращаетесь со мной? - ошеломленно произнесла Карменсита сдавленным голосом. Ее длинные черные локоны прилипли к вискам, а сама она с изумлением смотрела на свои обвисшие кружевные манжеты и растекающуюся вокруг лужу воды. - Я обращаюсь с вами так, как вы того заслуживаете, - процедил граф и достал из кармана письмо, которое герцогиня отправила ему утром. Так и нераспечатанное, оно упало к ее ногам. - Прощайте, мадам де Мерекур. Попрошу вас не писать мне больше и не искать со мной встреч. Да, и не трудитесь провожать меня - я знаю, где выход. Выйдя на улицу, Жоффрей с наслаждением вдохнул свежий утренний воздух, словно только что выбрался из затхлого душного склепа. Слава Богу, эта страница его жизни дописана, и ему не придется к ней больше возвращаться. Но оставалась еще Франсуаза... *** Вернувшись домой, де Пейрак услышал веселые голоса, несущиеся из гостиной. Проследовав туда, граф обнаружил свою жену, ее сестру, мадам де Тианж, и Бернара д'Андижоса, замотанного в ленты и кружева по самые глаза. Видимо, женщины использовали беднягу вместо манекена. - Так, так, мой друг, - насмешливо проговорил Жоффрей, галантно раскланявшись с дамами. - Вижу, вы времени зря не теряете, - он придирчиво осмотрел его со всех сторон. - Хочу заметить, что вам невероятно идут роскошные валенсийские кружева. А эта лента подчеркивает цвет ваших глаз, - и граф неторопливо потянул за кончик золототканной тесьмы, небрежно лежащей у маркиза на плече. Тот покраснел до корней волос и бросил растерянный взгляд на умирающих со смеху женщин. - Монсеньор, это просто шутка... - Правда? - Жоффрей иронично приподнял бровь. - А я уже, грешным делом, подумал, что совсем отстал от моды в нашей глухой провинции. Взгляд Пейрака натолкнулся на почтительно стоявшего в стороне юношу, по-видимому, ученика торговца тканями, и он жестом подозвал его к себе. - Что вы можете нам предложить, любезный? - Госпожа графиня уже распорядилась сшить пять парадных, дюжину домашних и одно платье для охоты, - пробормотал молодой человек и низко опустил голову. Жоффрей посмотрел на Франсуазу. Та ответила ему вызывающим взглядом и нахмурила брови, отчего стала совершенно очаровательной, словно обиженное дитя. - Прекрасно. Главное, чтобы моя жена осталась довольна, - Пейрак улыбнулся краешком рта и слегка кивнул ей. Но женщина уже отвернулась и сделала вид, что рассматривает образцы тканей, разложенные на столе. Ну что ж, подумал граф, он кажется знал, как сможет вызвать восторженную улыбку на ее плотно сжатых губах... Заметив, что около камина стоит еще один средних лет мужчина, крепко сжимающий в руках небольшой кожаный мешочек, Жоффрей предположил, что это ювелир, за которым он приказал послать сегодня утром. - Вижу, и у вас есть, что предложить нам, - с любезной улыбкой осведомился граф, обращаясь к нему. Тот поспешно приблизился, и в руках у него блеснуло роскошное ожерелье, где среди россыпи алмазов выделялись три очень темных, почти черных сапфира, которые, едва на них попали солнечные лучи, струящиеся из выходящего в сад окна, ожили и заиграли радужным светом. Колье было произведением искусства, и даже королева посчитала бы себя польщенной, получив в подарок такое великолепие. - Какая красота, - тихо ахнула Габриэла, Франсуаза же, напротив, даже не повернула головы в их сторону, словно происходящее в комнате не имело к ней ни малейшего отношения. Жоффрей, взяв из рук мастера ожерелье, подошел к жене и застегнул его у нее на шее. - Оно ваше, душа моя, - прошептал он, кончиками пальцев касаясь ее обнаженных плеч. - Благодарю вас, граф, вы очень любезны, - равнодушно ответила она, даже не взглянув на себя в зеркало. - Но хочу заметить, что вам не удастся купить мое прощение никакими подарками. Пейрак медленно убрал руки с плеч жены и скрестил их на груди. - Мне не в чем каяться перед вами, сударыня, - тон мужчины резко изменился, став холодным и почти надменным. - И если мое к вам искреннее расположение вы принимаете за извинения, то, боюсь, вы фатально ошибаетесь. Маркиза, - он учтиво склонился к руке мадам де Тианж, которая растерянно преводила взгляд со своей сестры на ее супруга, не зная, что предпринять в этой крайне неловкой ситуации. - Позвольте откланяться, - и вышел из комнаты. Поднявшись в свои покои, Жоффрей с силой захлопнул за собой дверь. Что за день, черт побери! Все наперекосяк! Налив себе вина, он залпом опрокинул бокал и тут же наполнил его снова. Подойдя к кровати, граф заметил лежавший на ней камзол, в котором вчера был у Нинон, а потом забыл в спальне жены. Он находился в самом плачевном состоянии, весь истерзанный, словно его очень долго топтали ногами. Пейрак поднес камзол к лицу и насмешливо улыбнулся. Однако, он задел чувства своей молодой жены намного сильнее, чем предполагал! Или же в ней говорила уязвленная гордость? Как бы то ни было, разбираться в порывах ее души Жоффрею совершенно не хотелось, и он отчаянно корил себя за проявленную сегодня ночью слабость. Да, к сожалению, мужчинам свойственно идти на поводу у своих сиюминутных желаний в отношении обворожительных женщин, не думая о последствиях... Внезапно его внимание привлек краешек белоснежного носового платка, выглядывающий из кармана камзола. Граф извлек его на свет божий, а камзол, небрежно скомкав, забросил подальше в угол. Удивительно, но платок совершенно не пострадал от ярости молодой графини, хотя, казалось бы, должен был быть растерзан в клочья. От отделанного кружевом кусочка батиста едва уловимо пахло смесью вербены и розмарина. Некоторое время Жоффрей в недоумении рассматривал его, а потом графа осенило, что платок, по-видимому, принадлежал вчерашней красавице, его несостоявшейся супруге, мадемуазель де Сансе из Пуату. Пейраку вспомнился прием у Нинон, юная баронесса, их недолгий разговор наедине и та поспешность, с которой она покинула салон. Но ее полный изумления взгляд, который он словил во время своего выступления, и та фантазия, что так неожиданно прервала его ночные размышления о несложившихся отношениях с женой, снова вызвали ее образ у него в памяти. В его воспоминаниях девушка представлялась графу еще более красивой, притягательной, и он укорил себя за то, что разговаривал с ней столь язвительно. Но, надо сказать, она сумела дать ему достойный отпор, на мгновение обескуражив Пейрака упоминанием об архиепископе Тулузском. Едва ли хоть одна из знакомых ему женщин осмелилась бы разговаривать с ним так дерзко, при этом оставаясь восхитительно-смущенной и слегка растерянной. Жоффрей оперся локтем на витой столб кровати, поддерживающий тяжелый балдахин из брокатели, щедро отделанный по краям бахромой, и поднес к губам недопитый бокал с вином. Легкий аромат вербены и розмарина слегка кружил ему голову, а в узорах темно-зеленой шелковой портьеры, скрывающей высокий оконный проем, ему виделась пронзительная зелень глаз молодой баронессы, навевающая мысли о бескрайних лугах и пронизанных солнцем лесных полянах, покрытых пестрым цветочным ковром. Губы графа тронула легкая полуулыбка. Его одновременно и удивлял, и забавлял тот факт, что он никак не может отделаться от мыслей о юной баронессе де Сансе. "Что же в ней такого особенного?" - снова и снова спрашивал себя Жоффрей и не находил ответа, но тайна, скрывающаяся за изменчивым взглядом удивительных глаз золотоволосой красавицы, будоражила его воображение и заставляла вновь и вновь обращаться к событиям вчерашнего вечера...
Violeta: Анжелика. "Приют безденежья". - Собирайся, сегодня мы идем в "Приют безденежья", - проговорила Ортанс, поднявшись после завтрака в комнату к Анжелике. - Зачем? - удивленно посмотрела та на сестру. - Раздавать суп бездомным? - Нет, глупая, - снисходительно глянула на нее Ортанс. - Так называется салон одного аббата, очень известного писателя. - Аббат, который держит свой салон? - не удержалась от смешка Анжелика. - Надеюсь, нам не придется сидеть на церковных скамьях и слушать длинную проповедь о геенне огненной. - Он называется аббатом только потому, что получает доход с одного аббатства, а вовсе не потому, что является духовным лицом, - назидательно проговорила Ортанс. - А кроме того, к нему очень расположена Нинон де Ланкло и сама вдовствующая королева Анна Австрийская. Ему даже пожалован титул "больного ее величества". - А чем он болен? - глаза Анжелики заискрились любопытством: "больной ее величества", надо же! - Он паралитик, - проговорила сестра, наклоняясь к ней. - А история, из-за которой он стал таким, просто непристойна, - Ортанс сделала долгую томительную паузу, но потом все же продолжила: - Раз, во время карнавала, Скаррон вздумал потешить славный город Манс, душой которого он был. Он велел своему лакею намазать себя с головы до ног медом, потом распорол перину и, вывалявшись в пуху, превратился в какую-то невиданную чудовищную птицу. В этом странном костюме он отправился делать визиты своим многочисленным друзьям и приятельницам. Сначала прохожие с восхищением смотрели на него, потом послышались свистки, затем грузчики начали его бранить, а мальчишки стали швырять в него камнями, и, наконец, Скаррон, спасаясь от обстрела, обратился в бегство; но стоило ему побежать, как все кинулись за ним в погоню. Его окружили со всех сторон, стали мять, толкать, и он, чтобы спастись от толпы, кинулся в реку. Скаррон плавал, как рыба, но вода была ледяная. Он был в испарине, простудился, и его, едва он вышел на берег, хватил паралич. Были испробованы все известные средства, чтобы восстановить подвижность его членов. В конце концов доктора так измучили его, что он выгнал их всех, предпочитая страдать от болезни, чем от лечения.* Затем он переселился в Париж, заказал себе кресло своего собственного изобретения, на котором теперь весьма ловко передвигается, открыл литературный салон на улице Турнель и женился! - Женился?! - Анжелика схватила сестру за руку. - Не может быть! Кто же решился пойти за него? Или ее насильно выдали замуж? Бедняжка! - Брак Франсуазы д’Обинье, так звали в девичестве мадам Скаррон, устроила ее опекунша, госпожа Нейан. Она же, кстати, после смерти родителей девочки отдала ее в монастырь урсулинок в Париже, где Франсуазу обратили в католичество. - Так она что, была протестанткой? И отреклась от веры? - Анжелике вспомнились угрюмые гугеноты, суровые и непримиримые фанатики, которых было великое множество на землях барона де Сансе. Да и сам господин Молин, управляющий дю Плесси, разве он не был приверженцем еретических идей Кальвина? - Да, как это и не удивительно. Теперь она добрая католичка, возможно, даже более истовая, чем те, кто был крещен в истинную веру при рождении, - Ортанс осенила себя крестным знамением и пробормотала начало "Pater Noster". - Наверно, она очень несчастна, - с состраданием проговорила Анжелика. Ей стало нестерпимо жаль незнакомую девушку, лишившуюся родителей, своей веры, да еще и отданную насильно замуж за парализованного мужчину. - Напротив, их с мужем связывают самые теплые отношения. Редко когда увидишь столь гармоничный союз, основанный на взаимопонимании и уважении. Но Анжелика упрямо мотнула головой. - Я бы никогда не согласилась выйти замуж подобным образом! Это же чудовищно! - Так выходят замуж все девушки из благородных семей, - удивленно посмотрела на нее Ортанс. - Не знаю уж, почему отец не сговорился о твоем замужестве, что было бы более правильным, чем посылать тебя в Париж. - Отец знал, что я скорее умру, чем исполню его волю, - зеленые глаза Анжелики вспыхнули огнем. - Господи, ты точно сумасшедшая! - воскликнула сестра. - Идем, и скоро ты сама убедишься, насколько довольна своей судьбой Франсуаза Скаррон. *** Дом аббата, окруженный липовым садом с заросшими дорожками и увитыми диким виноградом беседками, был небольшим и выглядел достаточно уютно. Гостиная, куда их провел слуга, одетый в потертую ливрею, носила отпечаток бедности, но никак не заброшенности. Комната была чисто прибрана, недурно обставлена. Длинные шелковые занавеси, затканные цветами, когда-то яркими, а теперь несколько полинявшими, закрывали окна. Обивка стен, хоть и скромная, отличалась большим вкусом. Два вежливых, благовоспитанных лакея почтительно прислуживали гостям. Вдоль одной из стен стоял двойной ряд кресел и ряд стульев со старой, с прорехами обивкой. Повсюду были расставлены карточные столы и круглые столики, за которыми, впрочем, никто не сидел - то ли посетителей салона не привлекали азартные игры, то ли они были заняты более интересными вещами. Среди всего этого возвышалось гигантское бюро, простиравшееся до самой стены, к которой оно было придвинуто одной стороной, занимая треть гостиной. Бюро было завалено книгами, брошюрами, газетами, а над ним висели две карты, нарисованные пером на большом листе бумаги, наклеенном на картон. Анжелика стала заинтересованно ее рассматривать. - Вы впервые видите карту Страны Нежности**, прелестное дитя? - раздался откуда-то снизу веселый молодой голос. Обернувшись, Анжелика увидела широкое кресло на колесах, в котором, прикрытый покрывалом по грудь, сидел маленький человечек, еще не старый, с приятным смеющимся лицом. - Господин Скаррон, - присела она в реверансе. - Ах, как чудесно осознавать, что моя слава опережает меня! - улыбнулся мужчина. - И прекрасные юные девы безошибочно узнают меня даже в самом многолюдном обществе. Анжелика слегка покраснела, осознав свою оплошность. - Назовите мне ваше имя, проницательная незнакомка, - тем временем шутливо продолжал мужчина. - А то мне как-то немного неловко оттого, что вы меня знаете, а я вас - нет. Это противоречит законам гостеприимства, принятым в моем доме. - Анжелика де Сансе де Монтелу, - смущаясь, проговорила девушка и снова склонилась в реверансе. - Так что же, мадемуазель де Сансе, вы впервые видите карту Страны Нежности? - отечески потрепал ее по руке господин Скаррон. - Нет, месье, но раньше она казалась мне... несколько иной, - задумчиво проговорила Анжелика, разглядывая причудливое переплетение линий, нанесенных на бумагу. Совсем недавно по настоятельной рекомендации Ортанс она прочла первый том "Клелии", к которому была приложена знаменитая карта, и теперь с интересом изучала достаточно точную копию, висящую на стене. На ней была изображена широкая река Склонности, по берегам которой располагались маленькие деревушки: Любовные записки, Нежные письма, Прекрасные стихи, Блестящий ум... Была здесь гостиница Желания, долина Наслаждений, мост Вздохов, лес Ревности и, наконец, среди озера, где брала начало река, располагался дворец Полного Довольства... - А что это? - Анжелика даже привстала на цыпочки, чтобы получше рассмотреть заинтересовавшую ее деталь. - Это вулкан Страстей, мадемуазель де Сансе. Он может разрушить прекрасную страну Любви до самого основания... - Но его же нет на карте мадемуазель де Скюдери? - вопросительно посмотрела на мужчину Анжелика. - Нет. Это изобретение моей супруги, мадам Скаррон, - в голосе мужчины послышалась теплота. - Сегодня она со своей подругой отправилась в театр, поэтому, к моему большому сожалению, я не смогу вас ей представить. - Как жаль... - бросила на него быстрый взгляд девушка и снова вернулась к волнующему ее вопросу. - А что изображено на другой карте? - Возвращение. Видите, здесь река вышла из берегов; она наполнилась слезами тех, кто идет по берегу. Вот деревня Скуки, гостиница Сожалений, остров Раскаяния... - Значит... - растерянно запнулась Анжелика. - Значит, любовь всегда кончается слезами? - Как знать, как знать, - задумчиво покачал головой Скаррон. - Возможно, истинная любовь не заканчивается никогда... Внезапно их разговор прервал нарастающий шум голосов, который раздавался из соседней комнаты. Анжелика прислушалась, но, как ни старалась, не смогла разобрать ни слова. Хозяин дома широко улыбнулся: - Несомненно, это наш необычный тулузский гость снова толкует о невозможных вещах, шокируя окружающих! - Тулузский гость? - девушка, уже догадываясь, кого имеет ввиду Скаррон, все же решила уточнить, о ком идет речь. - Да, граф Жоффрей де Пейрак из Лангедока. Южный темперамент, южная страсть! Вы знакомы? - Немного... - Анжелика начала с преувеличенным вниманием рассматривать карту, чтобы скрыть замешательство, но ее проницательный собеседник уже обо всем догадался. - Тогда чего же мы ждем? Идемте и поприветствуем его! - и Скаррон на своем кресле устремился туда, где шла оживленная дискуссия. Никто не обратил внимания на вновь вошедших - общество боялось даже вздохнуть, чтобы не пропустить ни одного слова из беседы двух мужчин, расположившихся около окна. Граф де Пейрак, которого Анжелика тут же узнала, сидел в широком мягком кресле и с легкой, чуть скучающей улыбкой слушал доводы своего собеседника, устроившегося на самом краешке стула напротив него. Когда Анжелика приблизилась к ним, незнакомый мужчина воскликнул: - Что вы хотите сказать? Ваши парадоксальные мысли сводят меня с ума! - Я хочу сказать, что воздух, в котором мы двигаемся, в действительности являет собою плотную субстанцию, нечто вроде воды, которой дышат рыбы: субстанцию, обладающую некоторой эластичностью и некоторым сопротивлением. Иными словами, субстанцию, хотя и невидимую глазу, однако вполне реальную, - чуть растягивая слова, произнес граф де Пейрак и поднес к губам какую-то коричневую палочку, глубоко затянулся и выпустил изо рта клуб дыма. - Вы пугаете меня, - произнес дрогнувшим голосом его собеседник и сделал жест рукой, словно хотел перекреститься. - Бросьте! - граф обвел глазами присутствующих. - Неужели никто никогда не задумывался над тем, что воздух не может быть пустотой? И ни разу не сталкивался с доказательствами его осязаемости? - Богохульник! - воскликнул его оппонент и вскочил со стула. - Воздух есть явление духовное, бестелесное, его нельзя осязать! Вы же, опровергая все Божественные законы, пытаетесь убедить нас, что это есть суть греховная плоть! Воздух нельзя ограничить, нельзя поймать и придать ему форму, не будете же вы утверждать обратное! Жоффрей усмехнулся и чуть склонил голову набок. - Да, воздух не имеет размера и формы, но может заполнить собой любое пространство, - веско произнес он. - И как вы можете это доказать? - выкрикнул раскрасневшийся мужчина, нависая над ним. - С помощью детской забавы, - граф сделал небольшую паузу. - Мыльные пузыри, господа. Признавайтесь, кто развлекался в детстве подобным образом? Вокруг раздались несмелые смешки. Анжелика тоже улыбнулась, вспоминая, как они с сестрами забавлялись часами, выдувая через тростинку блестящие переливающиеся шары, которые то взмывали вверх, подхваченные потоком воздуха, то опускались вниз, на каменные плиты пола, едва прикрытого соломой, а после лопались, обдавая восторженно вопящих девчонок мыльными брызгами... - Это самый наглядный пример того, как воздух заполняет собой пространство, - услышала она спокойный голос графа, который, видя, как закипает его собеседник, видимо, полагающий, что над ним просто-напросто издеваются, добавил: - Если этот довод не убедил вас, то я готов предоставить вам и другие доказательства, мэтр Форжерон, - он встал с кресла и выпрямился во весь рост. - Есть еще один опыт, который, я уверен, убедит вас в том, что воздух не так бестелесен, как вы думаете, но для этого мне нужен помощник, - проговорил Пейрак и скользнул взглядом по лицам стоявших вокруг него людей. Никто из присутствующих не спешил отзываться на слова графа: одни отводили глаза в сторону, другие разводили руками, а дамы и вовсе закрывались веерами, словно желая отгородиться от столь странного и даже в чем-то компроментирующего предложения. Лишь Анжелика, словно завороженная, продолжала смотреть на тулузского сеньора, не в силах ни отвести от него взгляда, ни опустить глаза вниз. Ей ужасно хотелось поучаствовать в эксперименте, но она не смела подать голос, зная, что общество будет шокировано ее дерзостью, а сестра после изведет упреками. Губы Жоффрея де Пейрака тронула саркастическая улыбка. - Ну же, господа! Уверяю вас, этот опыт не более сложен, чем пускание мыльных пузырей, - насмешливо произнес граф. В следующий миг его тёмные глаза выхватили из толпы бледное лицо Анжелики и встретились со взглядом ее потемневших от волнения изумрудных глаз. Несколько томительных мгновений он рассматривал девушку, словно решая для себя что-то, а затем учтиво осведомился, делая шаг к ней навстречу: - Вы ведь не откажете мне в любезности, мадемуазель де Сансе? ______________________ * отрывок взят из романа А. Дюма "Двадцать лет спустя". ** Впервые карта страны Нежности появилась как приложение к первому тому романа Мадлен де Скюдери "Клелия, или римская история" в 1654 году. Карта воплощает, в форме аллегорической топографии, анализ любовного чувства, описываемый на страницах романа. Нет единого мнения о том, плодом чьей фантазии является карта - самой мадмуазель де Скюдери или знаменитой мадам де Рамбуйе. Автором гравюры, изображающей карту, чаще всего называют художника Франсуа Шово.
Violeta: Атенаис. Театр Пти-Бурбон. Надевать бриллианты к обеду, несомненно, было дурным тоном, но Франсуаза хотела показать Жоффрею, что, несмотря на их недавнюю размолвку, она по достоинству оценила его щедрый жест и готова пойти на примирение, если муж принесет ей свои извинения. В низком вырезе декольте молодой женщины круглое ожерелье с тремя огромными сапфирами смотрелось одновременно и роскошно, и соблазнительно, но граф, казалось, не интересовался ни судьбой своего подарка, ни своей очаровательной супругой. После недолгого потепления в их отношениях снова наступил период отстраненной холодности, тем более странный, что Франсуаза знала о разрыве мужа с герцогиней де Мерекур. Габриэла, присутствовавшая при заключительном аккорде их недавней с мужем ссоры, пришла в ужас от несдержанности сестры и считала ее поступок проявлением незрелости и глупости. Но молодая графиня была с ней не согласна и пребывала в абсолютной уверенности, что подобное поведение с ее стороны только подхлестнет интерес Жоффрея и в конце концов предоставит ей возможность на правах оскорбленной стороны диктовать мужу свои условия. Некоторое время Франсуаза всерьез полагала, что он сам пойдет ей навстречу, желая положить конец их разногласиям, коль скоро его связь на стороне закончилась, но граф был с ней отстраненно-учтив, не более. Потеряв терпение, молодая женщина решила разыграть свой последний козырь, помятуя о том, как ответственно муж относится к данному им слову, и напомнить ему о походе в театр. - Жоффрей, - проговорила она непринужденно, словно и не было между ними долгих дней, наполненных тягостным молчанием, - вы не забыли, что сегодня в Пти-Бурбон состоится премьера новой пьесы Мольера? Граф удивленно посмотрел на нее. - А почему я должен об этом помнить, сударыня? - с явным безразличием осведомился он. - Я не слежу за обновлением парижских театральных афиш. - Вы же обещали сопровождать меня! - раздраженно проговорила Франсуаза, устремляя на мужа полный негодования взгляд. - Если мне не изменяет память, мадам, вы просили сопровождать вас, но я не давал вам своего согласия, - граф скрестил руки на груди. - Кроме того, у меня уже есть планы на сегодняшний вечер. - Как вам будет угодно, - натянуто улыбнувшись Жоффрею, супруга яростно сжала в руках салфетку, лежавшую у нее на коленях. Да что он себе думает?! Франсуаза едва сдержалась, чтобы не наговорить ему дерзостей. Пейрак аккуратно отложил столовые приборы в сторону, встал со своего места и подошел к ней. - Желаю вам приятно провести время, сударыня, - граф склонился над ее рукой, но молодая женщина не почувствовала прикосновения его губ, это была просто дань светской любезности. - И да, холодный блеск сапфиров невероятно идет к вашим глазам, - намеренно выделив слово "холодный", Жоффрей выпрямился и скрылся за дверями столовой. Проводив его рассерженным взглядом, Франсуаза откинулась на спинку стула и начала нервно барабанить пальцами по столу. Почему тактика, которая помогла ей вызвать неподдельный интерес и горячее желание со стороны мужа несколько дней назад, теперь не принесла никаких плодов? Что она сделала не так? Подняв руки, Франсуаза расстегнула замочек колье. Некоторое время графиня рассматривала искусную работу ювелира, рассеянно проводя кончиками пальцев по граням драгоценных камней, а потом небрежно уронила ожерелье на стол около своей тарелки. На белоснежной скатерти в окружении блюд с закусками и недопитых бокалов с вином оно смотрелось инородно и совсем не так восхитительно, как еще несколько минут назад на высокой груди своей хозяйки. Впрочем, Франсуазу это мало волновало - у нее было достаточно украшений, которые не вызывали у нее неприятных чувств, а это она надела лишь для того, чтобы иметь небольшое преимущество при разговоре с Жоффреем. Как ни жаль, но эта уловка не сработала, а значит, если ей хочется и впредь получать желаемое, то нужно придумать что-то еще. Кроме того, из ее памяти еще не выветрились воспоминания о заказанных мужем платьях, которые он выбрал исключительно по своему вкусу и без учета предпочтений супруги, словно показывая, как легко он может поставить ее на место, не прибегая ни к оскорблениям, ни к выяснению отношений. Франсуаза усвоила урок и не намерена была впредь допускать подобных ситуаций. "Что ж, - улыбнулась она уголком рта. - Игра начинается, господин граф!" Молодая женщина снова надела ожерелье и встала из-за стола. Она еще станет хозяйкой положения и восторжествует над Жоффреем, ей нужно только проявить капельку терпения и немного хитрости, а этого у Мортемаров не занимать... *** Театр Пти-Бурбон находился близ Лувра, в одной из галерей бывшего дворца коннетабля Бурбона, и представлял небольшое, но чрезвычайно изящное помещение. В сто десять футов длиною и около пятидесяти шириною, с потолком, усеянным лилиями, его зал охватывался с боков галереями, украшенными колоннами в дорическом стиле. Между колоннами устроены были ложи, а как раз против сцены - королевский трон. Убранство театра состояло большей частью из подарков разных высокопоставленных лиц и отличалось богатством и разнообразием. Одно лишь освещение оставляло желать лучшего: крестообразная люстра над сценой, уставленная свечами, свечная рампа и несколько бра - вот и все источники света.* Франсуаза с удовольствием огляделась по сторонам. Несомненно, это был роскошный зал - высокий, богато украшенный, в полумраке освещения выглядевший еще более торжественным и величественным. Казалось, что любой спектакль, показанный на его сцене, будет обречен на успех. Сегодня здесь собрался весь Париж, привлеченный скандальной темой представления. Господин Мольер, которому, несомненно, вскружило голову покровительство его величества короля и герцога Орлеанского, осмелился написать пьесу о дамах, задающих тон в обществе, подвергнуть сомнению их идеи и пошатнуть авторитет... "Les précieuses ridicules"** - более возмутительного названия нельзя было и придумать! Но именно оно и привело сюда сегодня не только Франсуазу, но и мадам де Рамбуйе с дочерью, мадам де Гриньян, и всех, кто имел честь бывать в ее знаменитом на всю Францию салоне. Разряженные вельможи, завзятые посетители театральных премьер, покровители муз, светские аббаты и целый рой дам самых разных сословий - от утонченных аристократок до жен почтенных буржуа, мнящих себя жеманницами, - все они пришли посмотреть на фиаско, которое непременно должен был потерпеть автор пьесы. Мадам Скаррон тихо произнесла, склонившись к уху Франсуазы: - Мой муж хорошо знаком с господином Мольером, он бывал у нас. - Да? И как он его находит? - молодая графиня бросила на подругу быстрый взгляд. - Он считает, что Мольер - гений. И боюсь, что сегодняшнее представление очень сильно заденет тех, кто пришел сюда посмеяться над зазнавшимся драматургом из провинции. - Ах, дорогая моя, ну что за глупости! - Франсуаза распахнула веер и стала им небрежно обмахиваться. - Жалкие потуги комедиантов изобразить тот возвышенный слог, которым славятся салоны Катрин и Мадлен, всю красоту и утонченность их идей, будут непременно осмеяны, а их пьеса провалится. Мадам Скаррон промолчала. Тем временем Франсуаза любезно раскланялась с мадам де Рамбуйе и мадам де Гриньян, которые сели в первом ряду, словно не желая упустить ни одной глупости, что раздастся в скором времени со сцены. Рядом с мадам де Пейрак, испросив разрешения у прекрасной Атенаис, расположились Менаж и Шамплен, острословы, которые сейчас были в невероятной моде. Их принимали везде, и бывало, что за вечер они посещали не менее полудюжины салонов. Едва началась пьеса, зрители начали понимающе переглядываться. В именах главных героинь - Мадлон и Като - они безошибочно угадали тех, кого те изображали.*** Мадам де Рамбуйе, не желая терять лица, смеялась вместе со всеми, но Клэр де Гриньян не могла похвастаться подобной выдержкой. Почти все фразы, все жесты, которые использовали актрисы, были словно списаны с нее. - Пристало ли нам принимать людей, которые в хорошем тоне ровно ничего не смыслят? Я готова об заклад побиться, что эти неучтивцы никогда не видали карты Страны нежности, что селения Любезные услуги, Любовные послания, Галантные изъяснения и Стихотворные красоты — это для них неведомые края. Ужели вы не замечаете, что самое обличье этих господ говорит об их необразованности, и что вид у них крайне непривлекательный? Явиться на любовное свидание в чулках и панталонах одного цвета, без парика, в шляпе без перьев, в кафтане без лент! Ну и прелестники! Хорошо щегольство! Хорошо красноречие! Это невыносимо, это нестерпимо! Еще я заметила, что брыжи у них от плохой мастерицы, а панталоны на целую четверть уже, чем принято, - мадемуазель Дебри**** так смешно закатила глаза и надула губы, что зал разразился громовым хохотом. Откуда-то из партера раздался выкрик: - Courage, Molière, voilà de la véritable comédie!***** Мадам де Рамбуйе покрылась красными пятнами. Актеры тем временем продолжали, и их шутки становились все жесче и безжалостней. На словах же: "Пока, не спуская с вас взора, Я любовался вами в сиянии дня, Ваш глаз похитил сердце у меня. Держите вора, вора, вора!" - она не выдержала унижения и покинула зал. Представление продолжалось. Мольер не ограничился "смешными драгоценными", а попутно задел и соперничавший с его труппой Бургундский отель******, и профессоров Сорбонны, и даже саму манеру одеваться, принятую в свете. Актеры были облачены в нарочито пародийные костюмы с преувеличенно большими перьями, лентами, перепудренными париками, а на Мадлене Бежар, звезде труппы, исполнявшей роль Мадлон, было надето великолепное платье в красно-золотистых тонах, и Франсуаза вдруг с растерянностью осознала, что могла бы запросто перепутать актрису с любой из дам, которые встречались ей в обществе, настолько она переняла их речь, манеры и стиль. "Неужели эти жалкие актеришки, созданные лишь для развлечения и, как попугаи, твердящие свои роли, сегодня посмели посмеяться над нами?" - возмущенно думала Франсуаза, не в силах отвести взгляда от пустующих мест в первом ряду, где еще недавно сидели мадам де Рамбуйе с дочерью. Словно прочитав ее мысли, к ней склонилась мадам Скаррон: - Не думаю, что Мольер хотел задеть Катрин и Мадлен, скорее, его сатира предназначалась их подражательницам. Они ведь и правда такие смешные и неловкие... - Надеюсь, эту пьесу запретят, - процедила сквозь зубы Франсуаза. - Она омерзительна! Рядом с ней покатывались со смеху Менаж и Шамплен, как будто не их сейчас высмеивал сам автор, расхаживающий по сцене в громадном парике, концы которого касались пола при каждом реверансе мнимого маркиза, и немыслимых канонах.******* Схватив за руку своего коллегу Шаплена, как и он, повинного в жеманстве, Менаж патетично воскликнул: - Сожжем же, друг мой, то, что мы почитали, и почтим, что сжигали... - и оба захохотали, как сумасшедшие. - Вы зря сели в зале, господа, - холодно обратилась к ним Франсуаза. - Ваше место на сцене, рядом с этими обезьянами, что тужатся изобразить то, что недоступно их уму. Господин Мольер со своей комедией - это просто шут, скачущий нам на потеху, вы же превозносите его бездарность и тем самым уподобляетесь ему. Я не желаю ни говорить на языке черни, ни упрощать свои манеры до приемлемого для них уровня. Париж жесток к провинциалам, ничего не смыслящим в этикете, и думаю, что скоро Мольер почувствует это на собственной шкуре. Менаж, уязвленный ее отповедью, тем не менее, замолчал. На последних словах пьесы, произнесенных Гаржибюсом: "А вы, виновники их помешательства, пустые бредни, пагубные забавы праздных умов: романы, стихи, песни, сонеты и сонетики, - ну вас ко всем чертям!" - Франсуаза встала и несколько раз ударила закрытым веером по ладони левой руки, глядя прямо в глаза актеру. За ней поднялись и остальные зрители, выкрикивающие кто дифирамбы, кто насмешки, а кто и откровенные проклятия в адрес труппы. - Ах, какой конфуз, - негромко произнесла мадам де Пейрак, повторяя слава Като, произнесенные ею в конце представления после разоблачения мнимых женихов, и вышла из зала, гордо неся свою ослепительную красоту, увенчанную роскошными драгоценностями и пышным нарядом, и чувство собственного достоинства, которое невозможно было поколебать никакими насмешками. - Прекрасная Атенаис, - пробормотал ей вслед Менар. - Клянусь честью, это новая королева жеманниц, приятель, - он хлопнул по плечу своего друга и завопил во всю глотку: - Браво, Мольер! ___________________ * Барро М.В. "Мольер. Его жизнь и литературная деятельность". ** В русском переводе пьеса называется "Смешные жеманницы", хотя по-французски "Les Précieuses ridicules" - это "Смешные драгоценные". Нюанс, имеющий весьма немаловажное значение. Так называли друг друга дамы-посетительницы салона мадам де Рамбуйе, на которых и была направлена сатира Мольера. *** Речь идёт о Катрин де Рамбуйе (которая присутствовала на премьере) и хозяйке второго по значению салона, писательнице Мадлен де Скюдери, чьи романы «Артамен, или Великий Кир» и «Клелия» фигурируют в речах Мадлон и Като (из второго романа — Карта нежности, о которой говорила Като). **** Роль Като исполняла Катрин Дебри, племянница знаменитой госпожи Дебри, актрисы театра Мольера. ***** Смелей, Мольер, вот настоящая комедия! - реально прозвучавшие слова при премьере "Смешных жеманниц", которые потом облетели весь Париж. ****** Крупнейший драматический театр Парижа в XVII в., репертуар которого был ориентирован на трагедии Пьера Корнеля, а потом и Жана Расина. Мольер сказал о них: "Только они и способны оттенить достоинства пьесы. В других театрах актеры невежественны: они читают стихи, как говорят, не умеют завывать, не умеют, где нужно, остановиться. Каким же манером узнать, хорош ли стих, ежели актер не сделает паузы и этим не даст вам понять, что пора подымать шум?", чем нанес им смертельную обиду и нажил в их лице непримиримых врагов. ******* Мольер исполнял роль маркиза де Маскариля, на деле являвшегося лакеем Лагранжа, одного из женихов, отвергнутых жеманницами. Канонами назывались украшения из лент, которыми заканчивались короткие панталоны внизу, поверх колен.
Violeta: Жоффрей. "Приют безденежья"(продолжение). Жоффрей встал с кресла и подошел к Анжелике. Склонившись к ее руке, он вдруг ощутил, как слегка дрожат пальцы девушки в его ладони. Граф чуть слышно произнес: - Не бойтесь, мадемуазель, сегодня я не стану призывать Дьявола, - а потом громко обратился к хозяину дома: - Не сочтите за дерзость, любезный Скаррон, но могу я попросить у вас стакан воды и лист бумаги? Вокруг послышались недоуменные перешептывания, а слуга уже умчался по еле заметному кивку своего господина. Пейрак, все еще не выпуская из своей руки пальцев молодой баронессы, увлек ее на середину комнаты. - Господа, представляю вам мадемуазель Анжелику де Сансе де Монтелу, - девушка присела в реверансе, а граф ослепительно улыбнулся. - Для чистоты эксперимента я хочу, чтобы именно наша очаровательная гостья провела опыт, который, я надеюсь, убедит вас в моей правоте. Слуга вернулся с подносом, на котором находились графин с водой, высокий прозрачный стакан и плотный лист бумаги. - Замечательно, - кивнул ему Пейрак и повернулся к Анжелике: - Итак, мадемуазель де Сансе, сейчас вам, подобно Фемиде, предстоит взять в руки весы Судьбы и склонить одну из чаш в сторону Просвещения. Вы готовы? - Да, ваша светлость, - раздался в ответ ее мелодичный голос, в котором слышалось легкое волнение и одновременно интерес. - Только скажите, что от меня требуется, - она взглянула Жоффрею в глаза и несмело улыбнулась. Эта улыбка, какая-то по-детски наивная, нежная, вдруг тронула графа до глубины души. В движении губ девушки не было ничего чувственного, призывного или кокетливого, но лицо ее словно озарилось внутренним светом, а взгляд из темно-изумрудного превратился в аквамариновый, будто солнце пронзило своими лучами морскую волну до самого дна... На долю секунды Жоффрей погрузился в эту манящую глубину, захваченный врасплох водоворотом неожиданно захлестнувших его чувств, и мысленно был даже благодарен Скаррону, который прервал его замешательство громким выкриком: - Ну же, граф, мы все в нетерпении! Пейрак с трудом отвел взгляд от лица Анжелики и отвесил хозяину дома легкий поклон. - Итак, господа, пожалуй, пора начинать. Мадемуазель де Сансе, наполните стакан водой до краев, - дождавшись, когда девушка исполнит его просьбу, он продолжал: - Накройте стакан листом бумаги. Чудесно. А теперь наступает главная часть нашего эксперимента, - Жоффрей сделал многозначительную паузу. - Мадемуазель, возьмите стакан, плотно прижмите ладонь к бумаге, быстро переверните его вверх дном и подержите в таком положении несколько секунд. Вот так. А теперь уберите руку. Девушка в точности исполнила все, что ей сказал граф, и тихонько вскрикнула, когда увидела результат своих действий. Вслед за ней ахнули и гости салона. Лист бумаги держался, как приклеенный, а свет свечей преломлялся в воде, которая, казалось бы, должна была литься на пол, но каким-то невероятным образом оставалась внутри перевернутого стакана, удерживаемого за дно тонкими пальцами девушки. - Это... какая-то магия? - неуверенно предположил кто-то из присутствующих. Недавний собеседник Пейрака, взволнованный, сделал пару шагов по комнате, остановился, несколько раз попытался что-то сказать, открывая рот, словно рыба, покачал головой и опустился на стул. - Нет, господа, это не магия, - проговорил Жоффрей, наслаждаясь всеобщим замешательством. - И данному явлению есть научное объяснение. Между дном стакана, которое теперь, как вы видите, сверху, и поверхностью воды образуется разряженное пространство, или, иначе говоря, торричеллиева пустота. Столб воды стремится вниз под действием силы тяжести, увеличивая объем этого самого пространства. При постоянной температуре давление в нем падает, то есть по отношению к давлению воздуха снаружи – становится меньшим. И чем меньше это самое давление, тем больший столб жидкости может оно удержать. - И насколько большой? - подался вперед Скаррон, рассматривая все еще полный стакан в руках девушки. - Теоретически, до 60 туазов*. Да-да, господа! - чуть повысил голос граф, чтобы усмирить нарастающий гул, в котором можно было расслышать как нотки удивления, так и сомнения. - Итак, - снова вернулся он к объяснению, - сумма давления воздуха и воды на бумагу изнутри получается несколько меньше, чем давление воздуха снаружи, и именно разность давлений удерживает лист бумаги на месте. Но стоит нарушить это хрупкое равновесие, - граф слегка коснулся запястья девушки, она вздрогнула, и вода потоком хлынула на пол, заставив зеленоглазую красавицу отпрянуть назад, чтобы не намочить платье, - как в стакан проникнет воздух, вытеснит воду, и сила тяжести притянет ее к земле. Итак, господа, я убедил вас в том, что воздух - это отнюдь не пустота? - закончил Жоффрей и, повинуясь непреодолимому желанию, посмотрел на Анжелику. Ее глаза сияли восторгом, и когда она еле слышно прошептала: "Это невероятно!", граф вдруг почувствовал неожиданный прилив радости и ощутил, что неподдельное восхищение этой девушки для него важнее победы в споре, важнее чувства превосходства над оппонентом, важнее мнения окружавших его людей... В его душе схлестнулись два противоположных желания - полностью завладеть вниманием баронессы, расположить ее к себе, узнать поближе и одновременно избавиться от наваждения, которое он испытывал рядом с ней, от того странного чувства, что едва ощутимо затрепетало в его сердце, чувства для него нового, необычного, которому Жоффрей даже не мог подобрать названия... Что с ним? Пейрак скрестил руки на груди, словно отгораживаясь от Анжелики, от ее чар, которые окутывали его незримым коконом, от мыслей и желаний, которые она будила в нем, от самого себя, так непохожего на него обычного - сдержанного, ироничного, все на свете подвергающего сомнению и ничего не принимающего на веру. Ему необходимо было вернуть себе свое обычное хладнокровие, поэтому Жоффрей снова стал говорить, ни к кому в отдельности не обращаясь, говорить о вещах логичных и правильных, далеких от чувств и эмоций, которые сейчас бурлили в нем. - Граф, вы упомянули о торричеллиевой пустоте, - раздался голос его недавнего собеседника, по-видимому, наконец обретшего способность говорить. - Каким образом это согласуется со словами Аристотеля, утверждавшего, что природа не терпит пустоты? - Возможно, тем, что Аристотель ошибался, - слова Пейрака упали в тишину, опасно сгустившуюся вокруг него. Его оппонент недобро улыбнулся и подался вперед. - Вы оспариваете Аристотеля? - вкрадчиво поинтересовался он. - Не я, - краешком рта усмехнулся Жоффрей, - а сама природа и ее законы. Торричелли** всего лишь изобрел достаточно простой способ, чтобы подтвердить это. Вы с легкостью можете провести такой же эксперимент. Нужно лишь взять стеклянную трубку с одним запаянным концом, заполнить ее жидкостью, зажать пальцем свободный конец и опустить в емкость, наполненную той же жидкостью. Ее уровень в трубке под действием силы тяжести уменьшится, а сверху образуется пространство с ее парами, так называемая "торричеллиева пустота". В конечном итоге в трубке останется количество жидкости, создающее давление, равное давлению воздуха снаружи. Для каждого типа жидкости, в зависимости от её плотности, будет своя высота столба. Для воды, например, высота столба будет около 60 туазов, - граф немного помолчал, дожидаясь, пока возбужденные голоса гостей немного утихнут, и продолжал: - В своих опытах Торричелли использовал ртуть, но подойдет любая жидкость, господа, даже вино. - Постойте! - воскликнул вдруг Скаррон. - А разве не проводил подобный опыт Декарт***? - Да, но он утверждал, что вместо пустоты вверху трубки образовывается некая тонкая материя... - Что подтверждает слова Аристотеля! - победно воскликнул собеседник Пейрака, перебивая графа. - Но не соответствует действительности, - парировал Жоффрей. - Я же, вслед за Паскалем****, повторю: у природы нет отвращения к пустоте, она не делает усилий избежать ее и приемлет без трудностей и сопротивления. И все явления, приписываемые боязни пустоты, на самом деле следствия давления воздуха. - Вы цитируете Паскаля? - придушенным шепотом осведомился мужчина. - Этого еретика-янсениста*****, чей богомерзкий труд был приговорен к сожжению рукой палача? Граф наградил собеседника пристальными взглядом, но, как ни в чем не бывало, ответил: - Увы, я не знаком ни с какими его трудами, кроме научных. Скаррон, чтобы разрядить обстановку, поспешно произнес: - Господа, давайте поблагодарим мессира де Пейрака за его блестящее выступление! И мадемуазель де Сансе, разумеется! Раздались негромкие аплодисменты, но граф чутко уловил настроение, витающее в салоне - страх перед неизвестным, недоверие к нему и, конечно, возмущение из-за его косвенных нападок на веру. Ему стоило быть осторожнее и не ввязываться в этот спор - в Париже шпионы были повсюду... - Спасибо, мадемуазель, за вашу поддержку, - Жоффрей склонился перед стоявшей рядом молодой девушкой в светском поклоне. - Надеюсь, что все эти научные рассуждения не нагнали на вас скуку? - Нет, наоборот, мне было очень интересно, - задумчиво проговорила его прекрасная собеседница. - Я не могу сказать, что все поняла, но, признаюсь, подобные споры мне больше по вкусу, чем жеманные рассуждения парижских дам и бездарные вирши их напыщенных кавалеров. Жоффрей де Пейрак чуть приблизился к Анжелике и внимательно посмотрел на нее. - Я восхищен вашей смелостью, мадемуазель де Сансе. Не каждая девушка решилась бы признаться, что научные эксперименты для нее привлекательнее, чем рассуждения о литературе и искусстве. И не питать горячей любви к сонетам и мадригалам, - граф сокрушенно покачал головой, но в глазах у него вспыхнули веселые искорки, - помилуйте, это же почти преступление! Боюсь, я косвенным образом оказал весьма дурное влияние на ваши вкусы, и уже завтра весь Париж будет судачить о том, что Великий Лангедокский хромой сбил с пути истинного юную невинную душу. Мне нет прощения! Молодая баронесса, не удержавшись, рассмеялась и тут же залилась краской. Избегая смотреть на мужчину, чей пронзительный взгляд, казалось, прожигал ее насквозь, она поспешила сменить тему разговора. - Так, значит, вы нередко проводите подобные физические опыты? Говорят, что у вас в Тулузе даже есть специально оборудованная лаборатория. - Я вижу, вы очень хорошо осведомлены о моей скромной персоне, мадемуазель, - насмешливо приподнял бровь Пейрак. - У меня и правда есть несколько измерительных приборов, но в основном лаборатория служит мне для химических экспериментов с такими металлами, как золото и серебро. - Алхимия, - взволнованно прошептала девушка. - Зачем вам так много золота и серебра? - неожиданно спросила она. - Говорят, вы ищете их повсюду... - Чтобы быть независимым, мадемуазель де Сансе, необходимо много золота и серебра... Вы ведь знакомы с трудами мэтра Шамплена? - увидев ее замешательство, граф пояснил: - Это автор трактата о науке куртуазной любви, и он говорил: "Чтобы наслаждаться любовью, надо быть свободным от забот о хлебе насущном". Разнообразные эмоции отразились на лице Анжелики - и смущение, и недоумение, и тревога: она была явно растеряна и не знала, что сказать. - Золото необходимо, чтобы жить, - тем временем продолжал Пейрак. - Но главное не в этом. Работа доставляет мне такое наслаждение, какого не может мне дать ничто другое. В ней - цель моей жизни. - Так значит, вы - настоящий учёный, мессир, полностью погруженный в исследования и опыты? - вскинула на него взгляд своих невероятных изумрудных глаз баронесса, и губы ее чуть дрогнули в лукавой улыбке. - И всегда стоите на страже науки? - Я - человек, который ничего не принимает на веру, - мягко улыбнулся ей в ответ Жоффрей, но глаза его остались серьезными, - и я всегда стремлюсь к торжеству истины. Девушка обвела взглядом толпившееся в гостиной общество: - Даже тогда, когда эта истина шокирует и пугает окружающих? Боюсь, что сегодня вам не удалось убедить гостей господина Скаррона в своей правоте. - Пустяки! - небрежно отмахнулся граф. - Я никого не стремлюсь переубедить, кроме тех, кто посвятил себя науке. Жоффрей внимательно посмотрел на Анжелику и уловил в ее взгляде беспокойство. Неужели она волнуется за него? Какая прелесть! Понизив голос до едва различимого шепота, граф заговорщицки добавил: - И тех, кто способен понять меня... - Но разве говорить об этом открыто... - начала было девушка, но вдруг резко замолчала. Взгляд ее был устремлен за плечо Пейрака, и в нем явственно читался испуг. Граф невольным жестом положил руку на эфес шпаги и медленно обернулся. Губы его тронула легкая улыбка, и он воскликнул: - Куасси-Ба! Черный гигант с блестящими, как эмаль, белками глаз, пересек комнату и склонился перед Жоффреем в низком поклоне. На нем был бархатный камзол вишневого цвета, широкие турецкие шаровары из белого атласа и такой же тюрбан, а на поясе красовалась кривая сабля. Появление его было столь эффектным, что на несколько секунд в салоне установилась звенящая тишина. - У меня срочное послание, каспатин, - странно коверкая слова, проговорил он. - Хорошо, жди меня снаружи, - кивнул ему Пейрак и, когда слуга, пятясь, скрылся за дверью, снова взглянул на Анжелику. - Вы никогда раньше не видели мавров, сударыня? - Нет, ваша светлость, - голос красавицы дрогнул. - Несмотря на его угрожающий внешний вид, он безобиден, как ребенок. Вам нечего бояться, - Жоффрей мягко взял ее руку и поднес к своим губам. - Как ни жаль, но мне нужно покинуть вас... Но, надеюсь, мы с вами еще увидимся, мадемуазель де Сансе. - Мессир граф, - слегка кивнула девушка, и Пейрак с волнением ощутил легкое пожатие ее тонких пальцев. Или ему показалось? Он рассеянно распрощался с гостями салона и вышел на улицу. Найдя глазами Куасси-Ба, Жоффрей жестом подозвал его к себе. - Что за срочность? - спросил он, нахмурив брови. - Приехал каспатин Кантарини, очень волноваться, искать вас... - Сюда? В Париж? - в голосе графа послышалось беспокойство. - Он сошел с ума! Едем скорее! Уже садясь в карету, Пейрак бросил прощальный взгляд на дом Скаррона, и ему почудилось, что в одном из окон он увидел тонкий силуэт баронессы. Возможно ли, что она наблюдает за его отъездом? Эта мысль вызвала невольную улыбку на его губах, а сердце в груди забилось чуть быстрее... _____________________ *Туаз - французская единица длины, используемая до введения метрической системы. 1 туаз = 1,949 м. **Эванджелиста Торричелли - итальянский математик и физик, ученик Галилея. Известен как автор концепции атмосферного давления и продолжатель дела Галилея в области разработки новой механики. ***Рене Декарт - французский философ, математик, механик, физик и физиолог, создатель аналитической геометрии и современной алгебраической символики, автор метода радикального сомнения в философии, механицизма в физике, предтеча рефлексологии. ****Блез Паскаль - французский математик, механик, физик, литератор и философ. Классик французской литературы, один из основателей математического анализа, теории вероятностей и проективной геометрии, создатель первых образцов счётной техники, автор основного закона гидростатики. *****Янсенизм - религиозное движение в католической церкви XVII-XVIII веках, осуждённое со временем как ересь. Подчёркивало испорченную природу человека вследствие первородного греха, а следовательно — предопределение и абсолютную необходимость для спасения божественной благодати. Свободе выбора человеком убеждений и поступков янсенисты не придавали решающего значения.
Violeta: Глава 15. Анжелика. Тюильри. В один из солнечных осенних дней Анжелика вместе с Ортанс отправились в сады дворца Тюильри, бывшие на тот момент самым модным местом прогулок знати в Париже. Сюда приходили, ожидая часа утреннего катания по Кур-ля-Рен, и сюда же возвращались под вечер, чередуя прогулку в карете с прогулкой пешком. Рощи Тюильри были излюбленным местом поэтов и влюбленных. Аббаты готовили здесь свои проповеди, адвокаты — речи для судебных заседаний. Здесь же назначали встречи все знатные особы. Ортанс знала многих, кто там прогуливался - с одними она свела знакомство в салоне Нинон, с другими - в Драгоценном дворце, о третьих слышала от многочисленных приятельниц. Она то и дело называла имена встречных Анжелике, которая старалась запоминать новые, незнакомые ей лица придворных. Сестра не только расширяла кругозор девушки, но и самым выгодным образом оттеняла ее красоту, хотя Анжелике даже и в голову не приходило пользоваться этим преимуществом. Кроме того, Ортанс неустанно наставляла ее, как следует себя держать на променаде в Тюильри: — Тут надлежит беззаботно прогуливаться по главной аллее. Прерывать беседу не годится, но стоит иногда недоговаривать, чтобы казаться немного мечтательной… Смеяться позволительно без причины, просто чтобы выглядеть жизнерадостной. Следи за осанкой, расправь плечи — пусть будет видна грудь. И постарайся широко распахивать глаза — так они кажутся больше, покусывай губы, чтобы они алели… - при приближении интересного кавалера Ортанс жарко шептала: - Многозначительный кивок одному господину, взмах веером в сторону другого… Ну же, перестань смущаться! Анжелика недоумевала, откуда у ее замужней и - к чему кривить душой! - не особо привлекательной сестры такие глубокие познания в области флирта, но потом пришла к выводу, что Ортанс просто пользуется чьими-то чужими советами, возможно, взятыми из модных трактатов о жеманстве и жеманницах. Девушка запахнула полы широкого плаща, слегка ежась от пронзительного осеннего ветерка, и невольно улыбнулась, касаясь его теплой и мягкой поверхности. После достопамятного вечера в салоне Скаррона сестра почему-то во что бы то ни стало решила сшить ей новое платье из плотного темно-бордового сукна, пусть не так богато изукрашенного, как у красавиц, которые им встречались в светских гостиных, но зато соответствующее всем модным тенденциям сезона, а в тон к нему бархатную накидку с капюшоном, отороченным мехом лисицы. Удивительным было еще и то, что Ортанс совершенно не вспоминала о стычке графа де Пейрака и мэтра Форжерона, случайной участницей которой стала Анжелика, и даже не корила сестру за то излишнее внимание, которое она привлекла к себе, согласившись участвовать в сомнительном опыте графа де Пейрака. Признаться, Анжелика ожидала суровой отповеди и даже, возможно, наказания в виде домашнего ареста, но вместо этого - подумать только! - Ортанс озаботилась обновлением ее гардероба, хотя никогда не была подвержена такому греху, как транжирство. Сестре пришлось выдержать настоящую битву с мужем, который пришел в ужас от тех трат, на которые ее толкало, как он говорил, глупое женское тщеславие, но прокурорша была непреклонна. "Красота сама по себе ничего не значит, если не имеет достойной оправы", - вдалбливала она супругу, а если Анжелика хочет найти себе блестящую партию, то одной ее смазливой мордашки будет недостаточно. А, кроме того, если она выйдет замуж за графа - при этих словах, сказанных со значением, сердце девушки сжималось то ли от страха, то ли от восторга - или, чем черт не шутит, за маркиза или герцога, то, конечно же, не забудет тех благодеяний, что оказала ей семья ее сестры. После долгих уговоров, стенаний и угроз мэтр Фалло капитулировал, и вот теперь, прогуливаясь по Тюильри в новом, с иголочки, наряде и ловя на себе заинтересованные взгляды молодых щеголей, Анжелика в очередной раз убеждалась в правоте Ортанс. Но где-то на самой границе сознания у нее крутилась мысль, что мужчине, который полюбит ее по-настоящему, будет все равно, в каком платье и с какой прической она предстанет перед ним... И разве готова она выйти замуж за человека, который не затронет самых глубоких струн ее души, не завладеет целиком ее мыслями и желаниями? И существует ли тот, один взгляд которого сделает ее счастливой? Девушка тряхнула головой, отгоняя глупые мысли - в самом деле, о какой любви она грезит? Сестра Анна из монастыря сейчас прочитала бы ей лекцию по этому поводу и была бы права. Ей нужно выйти замуж за достойного человека, занять положение в обществе, помочь своей семье... А любовь... Она живет только в книгах и песнях менестрелей... Но чем больше Анжелика размышляла о том, как должно и как будет правильно, тем сильнее в ней росло раздражение, и тем неприятнее ей казались улыбки заигрывающих с ней молодых людей и отвратительнее их банальные комплименты... - Ты сама не знаешь, чего хочешь, - шипела ей на ухо сестра, провожая взглядом очередного отвергнутого поклонника Анжелики, но та лишь с досадой закусывала губу и ничего не отвечала. С каждым часом, проведенным в Тюильри, настроение девушки все ухудшалось. И вот, когда ее терпение было на пределе, и она уже хотела сказать Ортанс, что пора возвращаться домой к обеду, к сестрам подошел какой-то франт и развязно осведомился: - Мадам, увидев вас, мы со спутником поспорили. Один из нас считает, что вы супруга какого-то судебного чиновника, другой — что вы не замужем и ищете себе покровителя. Рассудите наш спор. Анжелика задохнулась от возмущения - каков наглец! принять ее за куртизанку! - и язвительно бросила: - Почему бы вам не побиться об заклад, что вы - набитый дурак, месье. Наверняка не проиграете. И, гордо вздернув подбородок, отвернулась от весьма сконфуженного молодого человека. Ортанс была шокирована. - Знаешь, твоя реплика, конечно, не лишена остроумия, но от нее разит базарной торговкой. Ты никогда не будешь иметь успеха в салонах, если… Но Анжелика уже не слушала ее, стремительно направляясь к решетке ворот, чтобы как можно скорее покинуть Тюильри. У ворот парка висела табличка, строго запрещавшая вход лакеям и черни, отчего перед оградой всегда собиралась шумная толпа слуг, лакеев и кучеров, которые коротали часы в ожидании своих господ за игрой в карты или кегли, в потасовках или в кабачке на углу. В тот вечер лакеи графа де Лозена предложили пари. Они «поставят стаканчик» тому, кто наберется дерзости и задерет подол юбки первой из дам, которая выйдет из Тюильри. Так уж случилось, что этой дамой оказалась Анжелика, которая, будучи разозленной дерзкими речами незнакомого повесы, словно вихрь, вылетела за ограду парка. Прежде чем девушка сообразила, что собирается сделать наглец, изо рта которого разило вином, этот дюжий верзила схватил ее и самым непристойным образом залез ей под юбку. Ее кулак сразу же обрушился на физиономию нахала, а подбежавшая в этот момент сестра запричитала, словно на похоронах. Свидетелем этой сцены стал некий дворянин, собиравшийся сесть в карету. Он сделал знак своим людям, и те, воспользовавшись случаем, кинулись на челядь господина де Лозена. Тут же, прямо в лошадином навозе, завязалась яростная драка, собравшая целую толпу зевак. Победа осталась за людьми неизвестного дворянина, который бурно зааплодировал своей челяди, а после подошел к Анжелике и отвесил ей изящный поклон, словно их только что представили друг другу в каком-нибудь салоне, а не случай столкнул у ворот Тюильри при весьма сомнительных обстоятельствах. Анжелика нашла в себе силы слегка кивнуть своему защитнику, но не смогла произнести ни слова в знак благодарности; горло ее словно сжала безжалостная рука, и воздух с трудом проходил в легкие. Бледная, как мел, с пылающими щеками, девушка была до глубины души оскорблена выходкой подвыпившего лакея, но главное - она была испугана: еще чуть-чуть - и она сама дала бы отпор наглому детине, припечатав его несколькими крепкими выражениями, которые ей доводилось слышать от парней в Монтелу. Этим Анжелика мгновенно перечеркнула бы все свои старания удачно выйти замуж и попасть в высший свет. Уже на следующий день дамы квартала Маре судачили бы по поводу случившегося. От этой мысли ей стало дурно, в глазах на мгновение потемнело и, если бы не рука сестры, которая крепко обняла ее за плечи и слегка встряхнула, девушка села бы прямо на землю, обессилев от пережитого потрясения. Она словно сквозь вату слышала сладкий голосок Ортанс: - Месье, благодарю вас за своевременную помощь. Ах, это так ужасно! Подвергнуться оскорблению подобных негодяев! Моя бедная сестра совсем без сил... Незнакомец снял с тщательно завитых темных локонов шляпу с пышным плюмажем и еще раз низко поклонился обеим дамам. - Позвольте представиться - Луи Анри де Пардайан де Гондрен, шевалье Пардайана и других земель, маркиз де Монтеспан. Это был красивый молодой человек с живыми глазами и обаятельной улыбкой. Он говорил с легким певучим акцентом, который напомнил Анжелике о другом мужчине: непостижимом, пугающем и одновременно притягательном, о котором она запрещала себе думать, будучи уверена в том, что не вызывает в нем никаких чувств, кроме снисходительного интереса. И о том, которого все никак не могла забыть... В тот вечер, когда она, спрятавшись за портьерой в салоне Скаррона, провожала взглядом карету графа де Пейрака, девушка с грустью думала, что они вряд ли когда-нибудь увидятся снова, а если и увидятся, то в лучшем случае надменный тулузский сеньор небрежно поприветствует ее, спеша вернуться к более интересным собеседникам. "Но он же тогда выбрал тебя для помощи в эксперименте, - шепнул ей внутренний голос. - Значит, ты все же чем-то привлекла его внимание..." Невольным жестом Анжелика коснулась своего запястья, которое все еще помнило прикосновение пальцев графа во время демонстрации опыта с водой, и мечтательно улыбнулась, словно вживую услышав его сильный и звучный голос, которым он объяснял присутствующим гостям свойства воздуха, в пух и прах разбивая неловкие доводы своего оппонента. Как жаль, что он так быстро уехал тогда - Анжелика могла часами слушать его рассуждения, которые раскрывали для нее невероятный и новый мир, окружавший ее, мир, полный тайн и чудес... Маркиз, не зная, что эта улыбка, на мгновение осветившая лицо девушки, предназначалась вовсе не ему, а воспоминаниям о другом человеке, был пленен ее искренностью и нежностью, и тотчас стал настойчиво расспрашивать, где и когда он сможет справиться о самочувствии прекрасной незнакомки. Та с недоумением вскинула на мужчину глаза и уже открыла было рот, чтобы вежливо распрощаться с ним, но ее опередила Ортанс: - Приходите завтра в этот же час в Тюильри. Я надеюсь, что обстоятельства будут более благосклонны и позволят вам приятно побеседовать. — И где же мне ожидать вас? - слегка сбитый с толку молчанием Анжелики и напором ее сестры, осведомился Монтеспан. - Около "Эха". Эта фраза была весьма многообещающей. "Эхо" считалось местом, где назначали свидания возлюбленные. Счастливый маркиз поднес к своим губам руку Анжелики и покрыл ее поцелуями. - Вы в портшезе? Позвольте проводить вас? - спросил он, тщетно пытаясь заглянуть в опущенные глаза девушки и слегка пожимая ее ладонь. - Наша карета находится неподалеку, - заверила кавалера Ортанс, постеснявшись сказать, что они пришли в Тюильри пешком. - Тогда до завтра, таинственная красавица. На сей раз маркиз отпустил руку Анжелики, развернулся и направился к своему экипажу, но тут у ворот появился Пегилен де Лозен. Его слуги имели жалкий вид: один выплевывал выбитые зубы, другой вытирал кровоточащий нос, у многих ливреи были разорваны и перепачканы в пыли. Увидев эту картину, Пегилен разбушевался, голос его взвинтился до фальцета. Когда же ему объяснили, что неприятности произошли по вине челяди одного знатного вельможи, господин де Лозен воскликнул: — Надо побить палками и этих плутов, и их хозяина. Мерзавец даже не достоин того, чтобы его коснулась моя шпага! Маркиз де Монтеспан еще не успел сесть в карету. Услышав оскорбительные речи, он спрыгнул с подножки, подбежал к мессиру де Лозену и, схватив его за руку, заставил повернуться к себе, а потом надвинул ему на глаза его же шляпу, в довершение всего заявив, что считает Пегилена грубияном и наглецом. Секунду спустя в воздухе, словно молнии, сверкнули две шпаги, и вот уже оба молодых человека дрались на дуэли на глазах у все более и более распаляющихся зевак. - Господа, помилосердствуйте! - вскричала Ортанс. - Дуэли запрещены… Нынче же вам придется ночевать в Бастилии! Но оба дворянина не вняли разумным призывам жены прокурора и с жаром продолжали фехтовать, в то время как плотная толпа зрителей мешала группе швейцарских гвардейцев расколоть ее ряды и добраться до дуэлянтов. Наконец маркиз де Монтеспан ранил де Лозена в бедро, Пегилен споткнулся и выронил шпагу. - Идемте скорее, дорогой друг! - воскликнул маркиз, поддерживая своего противника. - Бастилия нам ни к чему! Милые дамы, помогите мне. Карета тронулась в тот самый момент, когда швейцарские гвардейцы со сбившимися набок брыжами, раздавая тумаки и удары алебардами, наконец добрались до нее. Пока экипаж со страшным грохотом мчался по улице Сент-Оноре, Анжелика перевязала своим шарфом рану Пегилена, и лишь тогда заметила, что все они: и маркиз де Монтеспан, и Ортанс, и даже избитый до полусмерти, а сейчас валявшийся на полу лакей, по вине которого и заварилась досадная история, втиснулись в одну карету. - Тебя закуют в кандалы и отправят на галеры, - бранил слугу Пегилен, пнув его каблуком в живот. - И уж поверь, я не заплачу ни ливра, чтобы выкупить тебя!.. Черт подери, Пардайан, благодаря вам моему хирургу не придется пускать мне кровь в этом сезоне. - Вас нужно перевязать, - рассеянно проговорил маркиз, блестящими от удовольствия глазами рассматривая Анжелику, которая в полумраке кареты казалась ему еще прекрасней и загадочней, чем при свете дня. - Конечно, не помешало бы! - ответил Пегилен. - Думаю, нам стоит поехать к моему другу, графу де Пейраку. Его отель тут неподалеку, на улице Ботрейи. Девушка вздрогнула при упоминании имени графа, и перед ее мысленным взором, словно наяву, предстало иссеченное шрамами лицо тулузского сеньора, его насмешливая полуулыбка, а в ушах раздался его низкий и вкрадчивый голос: "Боюсь, завтра весь Париж будет судачить о том, что Великий Лангедокский хромой сбил с пути истинного юную невинную душу...". Но он ошибся - никто даже не заикался о скандальном эксперименте в салоне у Скаррона, словно его и не было. Как будто все хотели забыть о том, что граф де Пейрак - вольно или невольно - поставил под сомнение учение Церкви. И что она, Анжелика, была рядом с ним в этот момент... Девушку охватило нетерпение. Ей захотелось как можно скорее увидеть, какие тайны скрываются за воротами его дворца, развеять тот флер загадочности, что окружал его персону, и узнать, какой же он на самом деле, этот мистификатор, скрывающий все чувства и мысли за язвительной улыбкой... Анжелике вдруг подумалось, а будет ли он рад видеть ее? Или скользнет по ней равнодушным взглядом, отпустив какую-нибудь очередную колкость? А что, если его вовсе не окажется дома? При этой мысли девушка внезапно почувствовала, как ее сердцем овладевает тревога, и с удивлением поняла, что всем существом желает этой встречи...
полная версия страницы